Результаты поиска

В.Б. Звоновский, А.В. Ходыкин КОНТИНУУМ ОЦЕНОК РОССИЙСКО-УКРАИНСКОГО КОНФЛИКТА В РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕННОМ МНЕНИИ Аннотация: Восприятие российским общественным мнением российско-украинского конфликта является предметом острых дискуссий среди социологов. С одной стороны, есть обширный корпус исследований, показывающий высокий уровень поддержки военных действий. С другой стороны, характер этой поддержки и стоящие за ней мотивы и нарративы остаются недостаточно изученными. Поэтому целью нашей работы стала сегментация россиян по уровню их поддержки военных действий и описание на основе этой сегментации континуума мнений относительно интервенции: от её самых твёрдых сторонников до самых твёрдых противников. Решение этой задачи возможно только посредством сочетания качественных и количественных методов, которыми в нашем случае стали шесть волн массовых телефонных опросов (CATI, N=1600), проводимых с сентября 2022 по июль 2023 года, и две серии фокус-групп в Самарской, Ивановской и Ульяновской областях: первая серия из 4 фокус-групп по 6 участников проведена в апреле 2022 года, вторая серия из 9 групп по 8 участников (по 3 группы на каждый регион) проведена в апреле 2023 года. Наши исследования позволили прийти к следующим выводам. Поддержка военной интервенции в Украину неоднородна: объём сегментов твёрдых сторонников и твёрдых противников военных действий в большинстве опросов почти равен (по 19% в июле 2023), однако большинство (порядка 60%) соглашается с наиболее комфортной и безопасной в нынешних российских условиях милитаристской позицией. Динамика показывает небольшой, но статистически значимый сдвиг сомневающихся респондентов в сторону от ближней периферии сторонников интервенции к периферии её противников, сопровождающийся ослаблением ядра сторонников интервенции, т.е. выявлено некоторое движение от милитаристской к антивоенной позиции, которое пока не улавливается в динамике ответов на прямой вопрос о поддержке «СВО». Основные факторы поддержки противостояния: имперский взгляд на мир, согласие с геополитическим нарративом, приверженность консервативным ценностям, ностальгия по СССР, потребность в солидаризации со «своими», патриотизм, изоляционизм, этатизм, запрос на государственный патернализм, поддержка деятельности Владимира Путина и отождествление страны, общества и государства. Чем более выражены у человека эти качества, тем твёрже его поддержка интервенции. Главными факторами неприятия военных действий стали: пацифизм, глобализм, либеральные ценности, оппозиционные взгляды, неготовность жертвовать человеческими жизнями для достижения политических целей. Ключевые слова: российско-украинский конфликт, спецоперация, демоскопия, массовые опросы, фокус-группы, сегментация, континуум мнений Сведения об авторах: Звоновский Владимир Борисович, доктор социологических наук, профессор кафедры социологии и психологии Самарского государственного экономического университета. E-mail: zvb@socio-fond.com; Ходыкин Александр Владимирович, кандидат социологических наук, социолог Фонда социальных исследований. E-mail: a.khodykin@socio-fond.com. Оба – Самара, Россия. V.B. Zvonovskiy, A.V. Khodykin THE CONTINUUM OF ASSESSMENTS OF THE RUSSIAN-UKRAINIAN CONFLICT IN RUSSIAN PUBLIC OPINION Abstract: The perception of the Russian-Ukrainian conflict by Russian public opinion is the subject of heated discussions among sociologists. On the one hand, there is an extensive body of research showing a high level of support for military actions. On the other hand, the nature of this support and the motives and narratives behind it remain poorly understood. Therefore, the purpose of our work was to segment Russians by the level of their support for intervention and to describe on the basis of this segmentation a continuum of opinions on intervention: from its most staunch supporters to its most staunch opponents. The solution to this problem is possible only through a combination of qualitative and quantitative methods, which in our case were six waves of mass telephone surveys (CATI, N= 1600) conducted from September 2022 to July 2023, and two series of focus groups in the Samara, Ivanovo and Ulyanovsk regions: the first series of 4 focus groups 6 participants each were held in April 2022, the second series of 9 groups of 8 participants (3 groups for each region) was held in April 2023. Our research has led to the following conclusions. Support for military intervention in Ukraine is heterogeneous: the volume of segments of firm supporters and firm opponents of military action in most polls is almost equal (19% in July 2023), but the majority (about 60%) agrees with the most comfortable in the current Russian conditions militaristic position. The dynamics shows a small but statistically significant shift of doubting respondents away from the near periphery of supporters of intervention to the periphery of its opponents, accompanied by a weakening of the core of supporters of intervention, i.e. some movement from a militaristic to an anti-war position has been revealed, which has not yet been captured in the dynamics of answers to the direct question of support for intervention. The main factors supporting the confrontation are: an imperial view of the world, agreement with the geopolitical narrative, adherence to conservative values, nostalgia for the USSR, the need for solidarity with "our own", patriotism, isolationism, etatism, a request for state paternalism, support for Vladimir Putin's activities and identification of the country, society and the state. The more pronounced these qualities are in a person, the stronger his support for intervention. The main factors of rejection of military action were: pacifism, globalism, liberal values, oppositional views, unwillingness to sacrifice human lives to achieve political goals. Keywords: Russian-Ukrainian conflict, special military operation, demoscopy, polls, focus groups, segmentation, continuum of opinions. Corresponding authors: Zvonovskiy Vladimir Borisovich, Dr. Sci. (doctor sotsiologicheskih nauk), Professor of the Department of Sociology and Psychology of Samara State University of Economics. E-mail: zvb@socio-fond.com; Khodykin Alexander Vladimirovich, PhD (candidat sotsiologicheskih nauk), Sociologist of the Social Research Institute. E-mail: a.khodykin@socio-fond.com. Both – Samara, Russia. Восприятие российским общественным мнением военных действий в Украине на регулярной основе исследуется разными социологическими организациями и группами социологов: ФОМ, ВЦИОМ, Левада-центр, Russian Field, Хроники, OMI, Лаборатория публичной социологии и др. Серия эмпирических исследований организована авторами данной статьи и проведена Фондом социальных исследований (Самара)[1]. Распределения ответов на прямой вопрос об отношении к СВО показывают высокий уровень поддержки населением данного решения властей: большинство россиян согласны с вводом войск в соседнюю страну. ОБЪЁМ ДОЛЕЙ СТОРОННИКОВ И ПРОТИВНИКОВ ИНТЕРВЕНЦИИ СРЕДИ РОССИЯН Одобрение военных действий стабильно на протяжении всего периода измерения, можно выделить лишь один переломный момент в изменении общественного мнения: в начале марта 2022, когда прошёл первый шок от погружения россиян в новую реальность, военная пропаганда заработала на полную мощность, закрыты независимые СМИ, а антивоенная позиция криминализирована и маргинализирована. В сочетании с успешным продвижением российских войск в первые недели интервенции эти меры оказались эффективными, критиков удалось заглушить, поддержка военных действий превысила 70%, а в некоторых опросах даже достигла 80%. Потом отступление из-под Киева и крах идеи блицкрига снизили поддержку до 69%, но осенью она снова подросла и держится на уровне стабильно выше 70%. Та же динамика и в данных Russian Field: скачок в марте, более плавное снижение к маю и небольшой рост к лету. Данные Левада-центра показывают только рост поддержки СВО в марте 2022, стабилизировавшийся далее вокруг отметки в 75%. Однако следует отметить особенность методологии опросов Левада-центра: в отличии от всех остальных обсуждаемых в данном тексте исследователей они проводили не телефонные, а квартирные опросы населения, что могло существенно повлиять на смещение по политическим взглядам соглашающихся на интервью в период мобилизационной кампании. Логично предположить, что противники «спецоперации», никоим образом не желающие на неё попасть или отпускать туда своих близких мужчин, реже захотят обсуждать военную и мобилизационную тематику с незнакомым человеком, пришедшим по месту их жительства (возможно и сотрудником военкомата с повесткой). ВЦИОМ также показал мартовский рост поддержки СВО с последующей стабилизацией выше 70%. Однако опрос за февраль 2023 зафиксировал снижение уровня поддержки до 68%. Динамика изменения уровня поддержки СВО (в %) Тема отношения к российско-украинскому вооруженном конфликту справедливо считается чувствительной для респондентов в российских условиях. Есть два основных способа для снижения сензитивности этой темы. Во-первых, это модификация традиционных вопросов и шкал. Во-вторых, использование комбинации вопросов и сегментации на их основе населения России. Если задача измерения отношения к вооруженному конфликту с помощью одного, пусть и модифицированного, вопроса не дает однозначного результата, можно использовать комбинацию вопросов, позволяющих выявить оттенки мнений и сформировать на этой основе континуум мнений россиян об интервенции. Отношение к ней тесно связано с отношением к президенту Путину, принявшему решение о её начале. Многие россияне не только отказываются от ответственности за проводимые их страной военные действия, перекладывая её на главнокомандующего, но и любое последующее решение вопроса войны и мира оставляют за ним. СЕГМЕНТАЦИЯ ОЦЕНОК РОССИЯНАМИ КОНФЛИКТА С УКРАИНОЙ Отношение к интервенции измерено вопросом: «Поддерживаете ли Вы военную операцию российских войск на территории Украины?». Устойчивость мнения о необходимости боевых действий протестирована вопросом: «Если завтра Владимир Путин подпишет мирное соглашение и остановит военную операцию, Вы поддержите его решение?» Положительный ответ на этот вопрос в сочетании с поддержкой интервенции в предыдущем вопросе означает готовность доверить решение вопросов, касающихся жизни россиян и жителей Украины, одному человеку, пусть и самому влиятельному. Полное доверие любому решению Путина измерялось третьим вопросом: «Представьте себе, что президент Путин завтра объявит о новой волне мобилизации. Такое решение вы поддержите или не поддержите?» Формирование сегментов на основе положительных, нейтральных и отрицательных ответов на три вопроса приведено в таблице 1. Необозначенные ячейки в столбце «сегменты» отнесены к группе «неопределившиеся» из-за противоречивости и затрудненной классификации их ответов. Всего в этот сегмент попало 3,5% всех опрошенных. Таблица 1. Сегментация взрослого населения РФ в их отношении к интервенции. Комбинация ответов на обозначенные выше вопросы позволяет нам сегментировать россиян по их отношению к интервенции[2]. В отличии от уровня прямой поддержки интервенции динамика сегментации респондентов по их отношению к военным действиям носит более подвижный характер. Прежде всего выделим группу «твёрдых противников интервенции», то есть тех, кто прямо ответил, что не поддерживает её (19% среди всего населения страны)[3]. В пересчёте на абсолютные цифры это более 20 миллионов человек. Непосредственно к этой группе примыкают те, кто при ответе на вопрос о своём отношении к интервенции дал либо положительный, либо уклончивый ответ, но оценивая возможные решения главнокомандующего, поддержал мирную перспективу и отказался от эскалации. Таких в июле 2023 года было 14%. Они составили «ближнюю периферию противников интервенции». Разумеется, это не последовательные сторонники мирного решения конфликта, но возможную перспективу его развития они видят преимущественно мирным. Можно предположить, что, отвечая на прямой вопрос о поддержке военных действий, они, находясь под давлением социальных норм и законодательных ограничений, не решились примкнуть к антивоенной позиции (Звоновский, Ходыкин, 2023б). Но когда ответственность за последующие решения с помощью формулировки вопроса была с них снята, они вернулись к антивоенной позиции. Скорее всего, этим людям не очень нравится ввод войск в Украину, но высказаться против него они не решаются, однако охотно готовы поддержать немедленное прекращение В. Путиным военных действий. Следующая группа составляет «дальнюю периферию противников интервенции». Они высказались либо положительно, либо нейтрально в отношении военных действий, были уклончивы в оценке новой волны мобилизации, но однозначно поддержали бы мирное соглашение. Их доля в середине лета 2023 года составила 4%. Эта группа – переходная между противниками и сторонниками интервенции. Самый большой сегмент (35%) составляет дальняя[4] периферия сторонников интервенции. Они готовы поддержать любое решение Владимира Путина: и реальное начало интервенции, и гипотетические решения о мирном соглашении с Украиной или новой волне мобилизации. Основным мотивом их поддержки военных действий является адаптация к текущим политическим условиям и потребность принадлежать к большинству, разделяющему «правильную» точку зрения. Они отказываются от собственной политической субъектности и ответственности за решения политического руководства страны и принимают адаптационную стратегию в условиях больших издержек и рисков. Некоторые россияне согласны с военным способом решения конфликта, но выступают против мобилизации, которая, вероятно, превратит российско-украинский конфликт в их личную проблему. Они стараются остаться в стороне от него как можно дольше и составляют «ближнюю периферию сторонников интервенции», объём которой 6%. Наконец, крайнюю милитаристскую позицию занимают 19% россиян. Они желают военных действий до победного конца и не согласны на их прекращение до достижения кажущихся им правильными целей, даже если прекратить воевать решит Путин. Декларируемые для обоснования интервенции ценности имеют для них сакральный статус, формирующий их коллективные представления и национальную и культурную идентичность. Они не готовы доверить Путину вопросы войны и мира, имеющие для них большое аксиологическое значение. Таким образом, лишь 37% россиян можно отнести к условным сторонникам мира. В их число входят как открыто заявившие о своей позиции, так и те, кто при другом климате мнений и законодательстве мог бы поступить так же. Им противостоят около 60% сторонников продолжения боевых действий. Однако если взять твёрдых сторонников и твёрдых противников интервенции, то их соотношение близко к единице в большинстве волн наших опросов. Сегментация респондентов по их восприятию интервенции и её динамика (в %) Доля твёрдых противников интервенции колебалась весь период измерений в узком диапазоне 16-19%%: в 2023 году она выросла с 16% до 19%. Рос также и сегмент ближней периферии противников интервенции. Несколько уменьшилась доля сторонников военного противостояния и обозначилось слабое движение в сторону предпочтения мирного разрешения конфликта. Происходит небольшой, но статистически значимый сдвиг сомневающихся респондентов в сторону от ближней периферии сторонников интервенции к периферии её противников, сопровождающийся ослаблением ядра сторонников интервенции. Сегментация показала наличие протяжённого континуума мнений от её горячего одобрения до полного неприятия. Государство усилиями пропаганды распространило «правильную версию» восприятия событий. Население же по большей части согласилось с этой версией, но не приняло её как часть собственного мировоззрения: доли твёрдых сторонников и твёрдых противников интервенции сравнялись и составили по 19%. Остальное же население, по большей части менее политизированное, склонно примыкать к более комфортной и безопасной в нынешних российских условиях милитаристской позиции. ОПИСАНИЕ ПОЗИЦИЙ РОССИЯН ОТНОСИТЕЛЬНО КОНФЛИКТА С УКРАИНОЙ Количественные исследования, проведённые методом массовых телефонных опросов, позволили выделить общие сегменты восприятия россиянами военных действий. Однако наша классификация не отражает в полной мере сложной и многогранной палитры восприятия людьми жизненно важных для них и их страны событий, однако позволяет широкими мазками разметить исследуемое поле для возможности его анализа и обсуждения. При этом количественные исследования не дают возможности подробного описания нарративов, скрывающихся за выбором респондентами тех или иных ответов на вопросы стандартизированной анкеты. Поэтому для сколь-нибудь подробного описания континуума восприятия россиянами военного противостояния нами проведены качественные исследования: серия фокус-групп в Самарской, Ивановской и Ульяновской областях в апреле 2022[5] и марте-апреле 2023[6] года. Эти исследования также позволили выделить несколько типов сторонников и противников интервенции и соотнести их с выделенными в массовых опросах сегментами. Группа противников интервенции более однородна и консистентна по убеждениям относительно боевых действий и их последствий. Мы разделили её на 1) твёрдых и 2) скрытых противников интервенции. Группу сторонников можно условно разделить на три подгруппы: 1) твёрдых сторонников конфронтации, 2) соглашающихся с противостоянием и 3) приспосабливающихся к новой реальности. Отдельное место в российском общественном мнении занимают люди с нейтральной позицией, доминирующей стратегией для которых стало избегание и выдавливание темы интервенции из круга своих интересов и обсуждений. Данные типы представляют собой узловые точки позиций россиян, позволяющие до некоторой степени структурировать весь континуум мнений: от убеждённых сторонников до убеждённых противников «спецоперации». Несложно убедиться, что сегментация высказанных в ходе групповых дискуссий обсуждений оказалась очень схожей с той, что была получена в рамках количественных исследований. Это не случайно и отражает палитру отношений россиян к исследуемой теме. Твёрдые противники интервенции Данная группа соответствует одноимённому сегменту из представленных выше количественных исследований. Твёрдые противники военного конфликта с Украиной уверены в том, что его перехода в плоскость боевых действий можно было избежать, но российские власти недостаточно сделали для этого. Эти россияне считают нынешний конфликт несправедливой войной и неоправданным вторжением в другую страну. Они чаще всего являются противниками нынешнего российского режима и не одобряют проводимую им политику и деятельность Владимира Путина. В политическом спектре твёрдые противники интервенции чаще всего занимают сторону несистемной оппозиции. Они не верят государственной пропаганде и стараются избегать её: «Соцсети, в основном. Да, и какие-то интервью, или мнения людей известных, публичных о ситуации с СВО. Или именно тех, кто находится (про СВО, если говорить). Знакомые знакомых, которые находятся [в зоне СВО] уже в более…»[7] (ж. 27 лет, 2023). Стремятся получать информацию из разных независимых источников, пытаются наиболее полно разобраться в ситуации, дают более подробные и аргументированные ответы в интервью и на фокус-группах, чаще избегают пропагандистских клише и «языка не-мышления» по Лайонелу Триллингу. «Введя свои войска в Украину, мы разоряем свою страну. У нас гибнет наша молодежь, у нас сколько денег уходит туда на оружие. Я не знаю, ради чего — демилитаризации? Но демилитаризируемся-то мы, наоборот, наша страна. И не только демилитаризируемся, а наша молодёжь погибает там» (ж. 64 года, 2023). В реальность угроз для России от Украины и стран НАТО, притеснения жителей Донбасса, «украинский нацизм» и прочие объяснительные модели интервенции со стороны российской государственной пропаганды они также не верят, осуждая при этом навязываемое СМИ негативное отношение к другим государствам и их жителям: «В связи с военной ситуацией разжигание по телевидению, в СМИ: русский народ хороший, все остальные плохие, наши враги. Разжигание ненависти. Это, наверное, для сплочения нации и отторжения от другого народа» (ж. 27 лет, 2023). Потребность примыкать к большинству у таких россиян выражена относительно слабо, хотя от конфликтов с окружающими из-за разных оценок военной ситуации они страдают в наибольшей степени. «Я с тестем, например, он старый коммунист, старый советчик. У него, естественно, если бы не мы, то завтра бы НАТО на нас напало. И мы с ним вообще просто перестали общаться, потому что всё равно в разговоре где-то начинает что-то проскальзывать, я просто сажусь в машину и уезжаю. Я больше туда не поеду, пока вся эта канитель не закончится» (М., 52 года, 2022). Распространяемый российскими властями официальный геополитический нарратив не имеет никакой символической власти над мнениями твёрдых противников интервенции. Большинство из них считает вредным (само)изоляцию России и конфронтацию с другими государствами. Для многих твёрдых противников характерна условно либеральная ценностная ориентация, между величием государства и благополучием его граждан они выбирают второе. Этой группе труднее всего пришлось после ввода войск в Украину, поскольку они столкнулись не только с экономическим (как все россияне), но и большими психологическими трудностями. Многие из них восприняли начало боевых действий как личную трагедию, разрушение привычного мира, попрание их ценностей. Они осознают неприемлемость применения военной силы в ответ на национальные обиды и государственные противоречия, не ностальгируют по советским временам и не поддерживают реваншизма приверженцев пересмотра итогов холодной войны: «Против того, чтобы нападать на другие страны, если они нас как-то обзывают, или дразнят. Убивать за это детей, людей. Я против. Я против убийств. Я против того, что надо вернуть то, что когда-то… Значит распался Советский Союз, и, как дети, вспоминать: кому-то подарили игрушку, значит, её надо снова отобрать» (ж. 64 года, 2023). Сразу после начала боевых действий их твёрдые противники чаще впадали в депрессию, тяжелее переживали из-за случившегося, оказывались в конфликте с окружающими из-за разности взглядов. Военное столкновение с соседним государством и сопутствующие жертвы и разрушения представляются им в первую очередь морально-этической проблемой, более важной, чем их собственные финансовые и потребительские трудности. «Меня вообще раздавило просто <…> Мы всегда не были агрессорами, как сейчас нас называют. <…> Поначалу было, я не мог себя с кровати оторвать» (М., 45 лет, 2022). Для твёрдых противников интервенции приоритетное значение имеют разрушения городов, ранения и гибель людей в военном конфликте: «Война — это кровь, пот, слёзы. Больше ничего там нет. И братья друг друга убивают — что с той стороны, что с этой» (м. 64 года, 2023). Они не считают это оправданной ценой для достижения политических целей. При этом они не понимают целей вторжения или считают их неприемлемыми, неправильными и вредными как для России, так и для Украины. Умеренные противники интервенции Из нашей сегментации по количественным опросам в их число попадают как часть твёрдых противников интервенции, так и её ближняя периферия. Умеренные противники интервенции отличаются от твёрдых не только уверенностью и твёрдостью собственных убеждений, но и акцентированием проблем: если твёрдые противники ставят акцент на аморальности военной интервенции в соседнюю страну, то для умеренных противников первоочередное значение имеют вызванные изоляцией России экономические и другие подобные трудности для них самих и их близких. Они в первую очередь говорят не о страданиях жителей Украины, а о пагубных последствиях для себя и окружения: снижении уровня жизни, уходе иностранных брендов, санкциях. Умеренные противники интервенции указывают на прямую связь между её началом и обострением социальных проблем: «Если ВАЗ работает по четырёхдневке по восемь часов, естественно, от этого складывается и зарплата меньше, и фирмы эти все получают денег меньше. А из-за чего это — из-за того, что санкции, санкции из-за СВО. Одно тянет другое. Замкнутый круг» (м. 45 лет, 2023). «Сначала началась пандемия ещё, потом спецоперация. Это очень усугубляет жизнь простого человека…» (м. 39 лет, 2023). Многие из них сами столкнулись с этими проблемами и не готовы терпеть их: «То есть все бренды из России просто ушли. А когда пришли российские предприниматели, они сразу же сделали зарплату как везде. То есть вместо 55 тысяч получите 20 и распишитесь» (м. 51 год, 2023). О неприемлемости жертв умеренные противники интервенции также говорят, но первоочередное внимание они уделяют жертвам среди российских военных. Такая расстановка акцентов в озвучиваемых ими суждениях может быть результатом умеренности их позиции и опасением принципиальных расхождений с доминирующей точкой зрения: жалеть о «своих» – конвенционально более одобряемая позиция, чем о «чужих». Умеренные противники интервенции государственной пропаганде не доверяют, однако и независимые СМИ среди них не пользуются популярностью: они стараются опираться на «сарафанное радио» и получать информацию от непосредственных участников событий, а также через случайный поиск информации путём сёрфинга в соцсетях, на новостных агрегаторах и видеохостингах. Большинство из них не имеет пула достоверных источников и навыков работы с информацией. Умеренные противники интервенции, как и твёрдые её оппоненты, не верят в то, что российские власти сделали всё возможное, чтобы избежать кровопролития: «Я не верю, что это было неизбежно. Если, действительно, не было других возможностей, кроме как начать войну, то почему нам этого не показали, что всё сделали, что могли? Почему не видно, что они сделали, чтобы всего этого избежать?» (жен. 26 лет, 2022). Чаще всего умеренные противники интервенции не разделяют реваншистских настроений геополитического нарратива и не считают возможным и нужным пересмотр результатов распада СССР, не ощущая ностальгию по нему и считая опасными идеи пересмотра сложившегося международного политического устройства: «То, что Советский Союз установил, тра-та-та. Это значит, у меня мысль, что война будет продолжаться бесконечно, пока все республики не захватят» (ж. 60 лет, 2023). Некоторых волнуют ограничения свободы слова, произошедшие после начала военных действий, криминализация антивоенной позиции и признание оппозиционеров экстремистами: «Когда один человек среди трёхсот плюёт на мнение остальных и делает то, что ему хочется, это приведёт к тому, что ему объявлен будет бойкот, а может даже устроят тёмную. Нельзя быть страной, которая зависит от одного человека и его мнения. Остальные мнения других людей приравниваются к терроризму даже. Все боятся сказать, потому что терроризм могут приписать за другое мнение» (м. 51 год, 2023). Хотя большая часть умеренных противников интервенции не попадает под воздействие официального нарратива, некоторые всё же разделяют его постулаты, однако выступают против начала боевых действий не потому, что уверены в аморальности такого способа разрешения конфликта, а только потому, что не считают Россию обладающей достаточными ресурсами, чтобы достичь целей «спецоперации» по причине отсталости экономики, слабости армии, некомпетентности руководства и т.д. Иными словами, они не против интервенции в принципе, они против военных действий в нынешних условиях и с нынешними ресурсами России: «Сами ничего не производим, только болтают… Если вы не можете… Зачем тогда начали?! Зачем полезли туда?» (м. 46 лет, 2023). Многие из умеренных противников ещё недавно были вне политики и вынужденно окунулись в политическую жизнь после начала боевых действий. Конфликты с окружающими из-за разных оценок конфликта у них случаются, но не из-за твёрдости убеждений, а по причине отсутствия навыков ведения политического диалога. Поэтому они стараются избегать обсуждения политических тем в разговорах и сосредоточиться на собственных повседневных делах и заботах. При этом более гибкая позиция делает их более адаптивными к новой реальности по сравнению с твёрдыми противниками интервенции. Нейтральные к интервенции россияне Люди с нейтральной позицией – это те, кто не хочет занимать ни одну из позиций в дискуссии о военных действиях. В нашей сегментации они ближе всего к дальней периферии противников интервенции. Политические проблемы не особо важны для них: они как были вне политики до 24 февраля 2022, так и остаются по сей день. Нейтральная политическая позиция остаётся для многих её носителей успешной адаптационной стратегией, позволяющей избегать политических дискуссий, конфликтов и необходимости разбираться в происходящих событиях. Нейтральность и метапозиция («над схваткой») воспринимается многими как житейская мудрость, позволяющая без временных и ресурсных затрат остаться в легитимном коммуникационном поле и сохранить лицо перед окружающими и прежние отношения с ними вне зависимости от оценок военного противостояния. Ключевая стратегия для нейтральных россиян – избегание: информации о военных действиях, плохих новостей, дискуссий с окружающими, затрат ресурсов на поиск и отбор источников. Особенностью восприятия новостей для них стало базовое недоверие к любым их источникам, поскольку «с обеих сторон пропаганда» и «все врут». К тому же это удобный повод избежать труда поиска достоверных источников. Представители этой группы всеми силами стараются жить прежней жизнью, как будто бы ничего не случилось. Тем более если правду узнать всё равно не получится, то можно и не искать её, и не занимать определённой позиции, и не брать за неё ответственности, и продолжать жить как ни в чём ни бывало. Многие из нейтральных россиян, не считая себя в силах повлиять на ситуацию и даже получить достоверную информацию о ней, пытаются, насколько это возможно, продолжать жить привычной жизнью в новой реальности: «Я понимаю, что война и всё такое… Но мы же всё равно не узнаем правды всей, почему всё это происходит» (м. 30 лет, 2023). Такая адаптационная стратегия с точки зрения экономии ресурсов была наиболее эффективна в начальный период военных действий, после чего её эффективность понижалась с ростом числа военных потерь и их появлением в окружении всё большего числа приверженцев данной стратегии. После объявления мобилизации оставаться «вне политики» стало максимально проблематично. Объём и перспективы данной группы будут зависеть от того, насколько военные действия проникнут в повседневную жизнь людей: будут ли новые волны мобилизации, с какой интенсивностью военные потери станут проникать в разные слои населения, в какой мере останутся возможности жить, не обращая внимания на происходящее на фронте. Не все представители нейтральной группы аполитичны. Среди них есть и сторонники, и противники действующей власти, но они ограничивают круг своих суждений внутренней политикой и избегают наиболее болезненных для нынешнего режима внешнеполитических тем. Приспосабливающиеся к новой реальности Приспосабливающиеся к новой реальности – это дальняя периферия сторонников интервенции из нашей сегментации. Их позиция довольно близка к нейтралам, но отличается большим по сравнению с ними оппортунизмом. Представители этой группы осознают, что сейчас безопаснее и выгоднее всего занимать провоенную позицию, поэтому они её при случае и занимают, демонстрируя лояльность власти. Они не горят желанием активно поддерживать военные действия, помогать вооружённым силам, участвовать в акциях, но, если это нужно для достижения личных целей или считается правильным в их окружении, они будут это делать, хотя и без особого энтузиазма. Приспосабливающиеся без восторга восприняли интервенцию – для них это скорее очередная проблема, которая ухудшает их собственную жизнь. Но делать нечего – «своих» нужно поддерживать, поэтому они, ощутив, что сейчас «правильно» занимать милитаристскую позицию, занимают именно её, стараясь не рефлексировать по поводу собственной точки зрения. Конфликт с Украиной они воспринимают подобно стихийному бедствию, на которое нельзя повлиять и можно только приспособиться. Художественное описание подобной позиции довольно точно дано А.И. Солженицыным относительно восприятия сельчанами Первой Мировой войны: «В станице не оспаривали и не обмысливали войну как событие, которое будто бы в наших руках, могло бы быть или не быть допущено. Войну и вызовы воинского начальника там все принимали как волю Бога, как снежный буран, как пыльную бурю» (Солженицын 2007: 21). В этой группе довольно много представителей социальной периферии и полностью зависимых от государства носителей экономических и социальных проблем: пенсионеров, сельчан, жителей депрессивных населённых пунктов, бюджетников с низкими зарплатами. Значительная их часть не в восторге от начавшихся боевых действий, поскольку сильнее всего страдают от их последствий именно такие малоресурсные россияне (Звоновский, Ходыкин 2023а). Но с другой стороны, нехватка ресурсов заставляет занимать провластную позицию, поскольку, попав в немилость к государству, такие люди рискуют попасть в критическую для себя ситуацию. Чаще всего приспосабливающиеся находятся под умеренным влиянием государственной пропаганды: они смотрят телевизор, читают провластные СМИ и подписаны на местные паблики в соцсетях, однако воспринимают информацию оттуда без особого доверия, но с согласием (Ерпылёва, Каппинен 2023). Многие понимают, что информация там преподносится не совсем объективно, но соглашаются с такой информацией и её преподнесением, полагая правильным занимать такую позицию в условиях военного противостояния. Те, у кого есть возможность получать информацию от непосредственных участников событий, получают её от них, безоговорочно доверяя ей: «Но всё равно интернетам больно-то не доверяешь. Доверяешь тем, кто, например, на войне сейчас. Мы же ведём переписки — мы знаем, что там происходит. Интернет — он искажает, и телевидение искажает практически информацию. Правду никогда нам не скажут. А правду мы узнаём через друг друга» (ж. 55 лет, 2023). В этой группе далеко не все поддерживают действующую власть – есть и довольно заметная часть оппозиционно настроенных граждан, но выступают они против отдельных аспектов внутренней политики (социалка, зарплаты, обеспечение армии), поддерживая при этом интервенцию. Они – основной электорат парламентской оппозиции. Соглашающиеся с интервенцией Эта группа собрана из ближней периферии сторонников интервенции и наиболее провоенной части дальней периферии её сторонников. Её представители склонны перекладывать ответственность за её оценку на руководителей страны, поскольку «наверху лучше знают» и «там им виднее». Они судят о международной политике в категориях противостояния «своих» и «чужих», «друга» и «врага» по К. Шмидту (Шмидт 2016). Российская армия – это «свои», а те, с кем она воюет – «чужие», поэтому своих нужно поддерживать, а чужим противостоять. Многие из соглашающихся помогают армии и готовы лично участвовать в военных действиях, но не по причине воинственных настроений, а из сформированного у них чувства долга перед «своими», сторону которых всегда надо принимать и в неправоту которых невозможно поверить: «У нас событие — война на Украине. На меня, конечно, это повлияло в той степени, что я помогаю солдатам. Я со своей зарплаты, со своей пенсии помогаю солдатам, это личное моё. <…> Лучшая для моей души — я стала спокойнее, то, что я выполняю свой гражданский долг, помогаю солдатам, а в худшую сторону то, что это материально коснулось меня» (ж. 57 лет, 2023). Для них характерен государственный патриотизм и оценка действий своего государства, которую можно выразить афоризмом: «права или не права моя страна, но это моя страна». Рефлексия по поводу правильности интервенции в Украину для них не характерна, поскольку, если руководство решило, значит, на то были веские основания. А теперь если уж начали кампанию, то надо довести её до нужного результата. С официальным геополитическим нарративом представители этой группы соглашаются, как и с озвучиваемыми государственной пропагандой целями и задачами военной кампании. Они верят в угрозу, исходящую от западных стран, НАТО и Украины, наличие нацизма в Украине, притеснения жителей Донбасса и в другие транслируемые российской пропагандой мотивы военной интервенции. Одной из основ патриотизма этой группы является вера в правильность российских ценностей, ради которых можно и потерпеть низкий уровень жизни и военные потери: «Я счастлива, что живу в такой стране, где ценности традиционные ценятся: христианство, религиозные и нравственные. То, что гибнут люди — это боль, просто слов нет. Но я, когда прихожу в магазин, плачу от радости, что у нас всё есть. Ну, пусть поменьше съедим» (ж. 60 лет, 2023). В той же мере представители этой группы соглашаются и с правильностью позиции России по отношению к соседним странам постсоветского пространства, с которыми, по мнению умеренных сторонников интервенции, допустимо разговаривать с позиций «старшего брата», что-то разрешать или запрещать им: «Разрешили союзным республикам от нас отделяться, провозглашать себя суверенными государствами, а потом остаться недовольными Россией, которая сделала очень много после войны, которая построила там заново Болгарию, Прибалтику — всё такое выстроила, помогала очень много. А теперь сейчас мы оказались плохими» (ж. 48 лет, 2023). Результаты распада СССР таким респондентам кажутся несправедливыми по отношению к нашей стране, и они считают, что другие республики бывшего СССР остались в долгу у России: «То, что, действительно, сейчас всем маленьким государствам, которые до этого не могли считать себя абсолютно свободными, Российская Федерация — как мы сейчас называем наше государство — действительно, подарила очень много, с чем они вышли из состава СССР» (ж. 33 года, 2023). Те из соглашающихся с интервенцией, кто имеет доступ к разным источниками информации, специально подбирают их так, чтобы информация в них соответствовала принятой ими картине мира и не разрушала их позицию относительно военного конфликта. Для них характерна избирательная глухота к позиции оппонентов, довольно точно описанная ещё Мэри Дуглас: «Печальное разногласие между учёными, практикующими ядерную медицину, с одной стороны, и частью широкой публики, с другой, иллюстрирует избирательную глухоту, когда ни одна из двух сторон спора не слышит, что говорит другая» (Дуглас 2010: 54). Соглашающиеся имеют слабую восприимчивость к альтернативным взглядам на события и, сталкиваясь с такими взглядами, просто удаляют их источники из своего информационного поля – пути преодоления склонности к подтверждению их точки зрения (confirmation bias) для них практически закрыты, поскольку они получают информацию не для установления истины, а для подтверждения правильности их позиции, которую, по их мнению, должно занимать патриотам вне зависимости от её истинности. Между истиной и своей патриотической идентичностью они выбирают второе: «У меня в Telegram было включено это видео о войне — туда всего столько набросают, что аж страшно смотреть. Я взял и вышел из этой группы, отключился, потому что не хочу просто. Когда столько смертей, столько ужасных вещей сбрасывают в этот интернет — не знаю, я просто взял, отключил, чтобы лишний раз нервы себе не мотать. Вот по телевизору сказали — я патриот страны, я верю тому, что говорят по телевизору, и всё» (м. 67 лет, 2023). Как писал Л.Д. Гудков, «Раз приняв определение реальности (конструкцию реальности), структурированное в соответствии с комплексами неполноценности, ресентимента, ущемленности, страхов, фрустраций, подавленных желаний и тому подобного, далее массовое сознание работает только на подтверждение сложившейся картины реальности. Воспринимается только та информация, которая соответствует структуре пропаганды, и отсекается всё то, что не укладывается в данную схему» (Гудков 2022: 130). Большинство из них разделяет ценности «сильной руки», экономической автаркии, изоляционизма и государственного патриотизма (Ходыкин 2023). При этом полное согласие со «своими» не означает безоговорочной поддержки власти: многие из этой группы критикуют чиновников всех уровней, включая Путина, но критикуют лишь по внутренней политике или за неудачи на фронте, но никоим образом не касаясь правильности самой идеи начать военные действия и утвердить величие России. Однако вера в такое величие может сочетаться у них и с осознанием реальных проблем родной страны, делающих её непривлекательной для молодёжи: «Я, допустим, не путинист, но так как он сейчас себя ведёт, я уважаю его, и я тоже надеюсь, что наше государство само по себе великое в размерах и должно быть великое по всему. Я — патриот своей страны. Как бы там чего ни случилось, но я верю в то, что будет лучше. Хочется — вот даже, касаясь наших детей: смотришь, сейчас очень со многими из молодёжи общаешься, они мечтают даже уехать <…> Но хотелось бы, чтоб и молодёжь, в конце концов, увидела. А это начинается с бабушкиной и дедушкиной пенсии и всего остального, и с зарплаты. А верить — мы верим» (м. 67 лет, 2023). Соглашающиеся часто сочувствуют и российским военным, и жителям Украины, понимая, что военное противостояние несёт жертвы и разрушения, но при этом они уверены, что это необходимые жертвы для лучшего будущего и «победы над нацизмом». «Естественно, коснулось всех это. Во-первых, в плане эмоциональном мы все переживаем: и за ребят наших, и вообще за страну. Конечно, вот эти случаи нападения на границе — это тоже очень волнует, естественно, нас» (ж. 66 лет, 2023). Они декларируют готовность и к дальнейшим жертвам, но поставить под сомнение правильность военных действий не готовы: «Вы знаете, для меня большое потрясение… Каждый день, когда говорят «столько-то живой силы», мне жалко всех, я плачу… Но я доверяю своему правительству, президенту. Я знаю, что каждый занимается своим делом. Вот я на своем месте. А им оттуда виднее, они лучше знают» (ж. 60 лет, 2023). При этом неудачи на фронте не снижают поддержку боевых действий большинством соглашающихся, поскольку они придерживаются принципиально не проверяемой на практике позиции, что, если бы не начали воевать, было бы ещё хуже – война была бы на российской территории: «Если бы мы сейчас не начали эту операцию, было бы совсем всё по-другому, было бы ещё хуже. Поэтому мы не можем сейчас, естественно… Люди будут гибнуть, и я считаю, что гибнут самые хорошие люди. По-другому нельзя» (м. 61 год, 2023). «Мера это вынужденная, нас вынудили так сделать, все условия создали» (м., 29 лет, 2022). Ответы соглашающихся с интервенцией изобилуют пропагандистскими клише и довольно бедно аргументируются теми же самыми клише. Влияние санкций на собственную жизнь соглашающиеся почувствовали слабо, по крайней мере, по их словам. Они не верят в способность западных стран навредить российской экономике, надеются на Китай и не видят проблем в уходе иностранных компаний: «Рынок, действительно, почистился: у нас ушли очень многие заграничные производители. Но вопрос в том, что сейчас мы своё как-то очень слабо поддерживаем, деньги все идут, опять же, на это СВО. А к нам приходит Китай, и Китай начинает занимать эти свободные ниши. Нам в целом сейчас, как потребителю, это супер-здорово: мы фактически меняем одного производителя на другого. Может быть, чуть по деньгам выигрываем, а в целом, ничего страшного» (м. 33 года, 2023). Некоторые всё же осознают проблемы импортозамещения, но выражают надежду на снижение зависимости российской экономики от иностранных товаров, предсказывая успешность российского варианта экономической автаркии: «Надеюсь, что мы не будем зависеть настолько от других стан, как зависели раньше» (ж. 34 года, 2023). Но в целом позиция такова, что от ухода иностранных брендов страдают, главным образом, посетители «Макдональдсов» и модных бутиков. Связь между повышением цен и снижением конкуренции на рынках, покинутых иностранными компаниями, сторонники интервенции не осознают, о потере высокотехнологичных компаний не знают: «Плевать вообще. Что было — мы их не замечали. Мы в «Макдональдсы» не ходили каждый день и в «Зару» мы не ходили каждый день. Кто за брендами не гонится, тот живёт, как жил, нормально всё, замечательно <…> У нас ничего не поменялось: мы живём, как и жили, ничего не поменялось от этих санкций. По крайней мере, хуже не стало нам, обычным людям» (ж. 40 лет, 2023). Твёрдые сторонники интервенции Составляют одноимённый сегмент в наших количественных исследованиях и полностью разделяют идеи официального геополитического нарратива в самом жёстком их виде и выстраивают свои убеждения в соответствии с ним и с теми идеями и объяснительными моделями, которые они черпают из государственной пропаганды, полагая заявленные ей цели своими собственными (Звоновский, Ходыкин 2022). Твёрдые сторонники конфронтации считают западные страны своими врагами, конфронтацию с ними – естественной и необходимой, а соседей по постсоветскому пространству – обязанными России своим экономическим и политическим положением: «А то, что Прибалтику включили. Правильно включили. Я считаю, это пример того, что страна, которая нищая была, которая за счёт Советского Союза поднялась. А сейчас она открывает рот на…[Россию] Будем так говорить…» (м. 61 год, 2023). По их мнению, Россия не стремится к мировому лидерству, но одновременно с этим обязательно будет в числе мировых лидеров, и её будут все бояться: «Победа будет однозначно за нами. За Россию будут в авторитете, не в этом авторитете, а как мировые лидеры, хотя Россия никогда к этому не стремилась — быть мировым лидером. <…> Будет великая Россия, которую будут бояться все страны, и люди будут в ней порядочные жить» (ж. 55 лет, 2023). Идеи изоляционизма и противостояния всему миру сочетаются у них с уверенностью в победе, клишированными негативными оценками украинской политической системы и безоговорочной верой в правильность транслируемых государственной пропагандой идей, воспринимаемых ими как особенности исторического пути России: «У нас армия и флот. Больше у нас никогда в жизни не было никаких друзей. Это всё иллюзия <…> Я согласен с теми, кто считает, что всё будет хорошо. Я верю искренне» (м. 36 лет, 2023). «Войну мы выиграем. Фашизм мы победим. У нас не будет фашистов, которые издеваются, которые ведут неправильный образ жизни» (ж. 57 лет, 2023). Несмотря на очевидное ухудшение отношения к России со стороны большинства стран, некоторые твёрдые сторонники конфронтации, напротив, полагают, что россиян в мире стали больше уважать за жёсткость позиции их государства: «Наоборот, к нам стало больше уважения. Потому что мы как-то жёстко отвечаем на то, что творится, и идём до конца, веря в свою правду» (м. 33 года, 2023). Некоторые из них критикуют власть за излишнюю мягкость к врагам и неудачи на фронте: «Если взялись за такое благородное дело, великое дело, как уничтожение нечисти во всех её ипостасях, шайтанов, как говорит коллега, то и надо это делать с чистыми руками, с чистой совестью и со светлой головой. Не надо каких-то оговорок и т.д. Тогда народ потянется к тебе. Когда хочешь угодить и нашим, и вашим — и этих не обидеть, и этих не трогать, и здесь будем бомбить, здесь не бомбить» (м. 54 года, 2023). Многие твёрдо верят в необходимость «демилитаризации и денацификации» Украины и отказывают ей в праве на существование, считая её российской провинцией: «Украина либо будет в России, либо, мне кажется, вообще пропадёт» (ж., 30 лет, 2022). Военные потери и жертвы они считают оправданными и необходимыми, как и личное участие в оказании помощи армии: «Я тоже на эту же тему, я тоже участвую в помощи СВО, потому как я понимаю, какая угроза для нашей страны в целом грозит и вообще, наверное, человечеству. Поэтому я положительно отношусь. Жалко, конечно, что есть утраты, но, наверное, без этого не получится» (ж. 58 лет, 2023). В этой группе широко распространена ностальгия по СССР и реваншизм. Многие из твёрдых сторонников СВО помогают армии и декларируют готовность участвовать в боевых действиях, считая это своим долгом. При этом твёрдыми сторонниками интервенции чаще становятся те, чьё окружение участвует в ней (Звоновский, Ходыкин, 2023в) или поддерживает военные действия: «Специальная операция идёт, наши родственники тоже воюют. Нас не взяли, потому что у нас мужу 55, а так мы бы тоже пошли» (ж. 55 лет, 2023). Санкционное противостояние твёрдые сторонники конфронтации воспринимают как ещё одно поле, на котором можно победить представителей «вражеских» стран. В уходе иностранных компаний они не только не видят проблем, но и с воодушевлением воспринимают этот шаг как возможность очистить российский рынок от конкурентов российским производителям и надавить на олигархов: «Для России это вообще — положительная динамика, что сейчас произошло. Это в начале СВО какой-то умный сказал: Путину надо было Байдену отправить записку с одним словом: «Спасибо». Потому что сейчас это толкает на собственное производство, на укрепление. Олигархов отсеяли, а кого-то, наоборот, прижали. Ограничения…» (м. 39 лет, 2023). При этом некоторые из них декларируют готовность к экономическим лишениям ради достижения целей военных действий и с пониманием относятся к снижению уровня жизни и малому размеру социальных выплат: «Победа на Украине — это самое главное. <…> Вы говорите поднимать [социальные выплаты]. А с чего поднимать? Ладно, если бы войны не было, можно было бы поднимать. Но сейчас сколько денег уходит, на воздух улетает. Ну, естественно, цены будут подниматься, куда деваться. Жизнь-то не мирная» (м. 61 год, 2023). Их логика в контрсанкционной политике такова, что чем больше изоляция, тем больше у России суверенитета, представляющегося им главной ценностью, поэтому отказ от доллара кажется им эффективной экономической мерой: «Сейчас от доллара откажутся и никакие санкции не будут, по фигу эти санкции. Скорее всего, все те страны, которые против нас, в изоляцию попадут, а не мы. Сейчас от доллара откажемся — и всё. <…> После этой победы будет суверенитет России от всех этих всяких стран, которых мы 30 лет кормили» (м. 54 года, 2023). Самые радикальные мнения сосредоточены на полной экономической автаркии России, которую следует достигать усилением изоляции страны и избавлением от иностранных товаров: «Импортозамещение — это шикарная идея, это вообще замечательно, это вообще прекрасно. Давно пора выгнать нафиг с нашей территории всю эту не только китайскую, а вообще заграничную хрень, которая навязывает свои стереотипы, которые они считают, что они взяли нас в заложники своими этими товарами, что мы без них не проживём ни в коем случае <…> Оно [импортозамещение] прекрасно, удачно. А вы вроде все взрослые люди, не дети — все смотрите, следите за новостями, вы видите, насколько наша страна поднялась, опять же, вернусь к сельскому хозяйству. Сельское хозяйство и наша страна, наша земля — наша территория, она наше золото, она нас спасёт. Мы можем оградить себя Великой не Китайской стеной, а российской стеной, оградить от всего мира. И мы выживем, а они все подохнут» (ж. 55 лет, 2023). Военная победа большинству твёрдых сторонников конфронтации представляется единственным приемлемым вариантом будущего для России, поскольку раз втянулись в такое противостояние, отступать уже некуда: «Любой ценой выстоим. Отступать уже назад нет. Всё, что угодно сделают, но сделают. Нет выбора назад» (ж. 43 года, 2023). Рассуждая об экономических отношениях языком конфронтации за ресурсы и игры с нулевой суммой, они уверены в победе не только на поле боя, но и в экономическом противостоянии с Европой, которая не сможет обойтись без российских природных ресурсов: «Всё будет в лучшую сторону, только в лучшую — только мы будем жить хорошо, а Европа преклонит колено перед нашим газом, нефтью, железной рудой» (м. 61 год, 2023). При этом демонстрируется безоговорочное доверие информации о поддержке бизнеса российскими властями, получаемой из федеральных телеканалов: «Да это и делают, в общем. Если смотреть новости — по-моему, это всё есть: поддержка предпринимателей на данный момент, с начала СВО усилилась. Она и так была изначально хороша, а после СВО, к чему пришли, её ещё усилили, какие-то сделали поправки. Посмотрите новости — там всё есть» (м. 39 лет, 2023). Некоторые твёрдые сторонники конфронтации воспринимают её как драйвер будущих позитивных изменений в России, очищения её от «чуждых элементов» и сплочения общества в поддержке «спецоперации» и совместной деятельности для победы. Нынешнее военное противостояние они воспринимают как шанс на долгожданную для них смену российских элит, надеясь, что нынешняя, как им кажется, прозападная и «рыночная» элита (бизнесмены, имеющие имущество и обучающие детей в западных странах), ориентированная на потребление и преумножение состояний, сменится на «национально ориентированную элиту» – патриотов с традиционными ценностями, готовых бескорыстно работать на благо России и навести наконец-то «твёрдой рукой» порядок в стране. С этим связываются надежды на благотворное влияние военных действий на решение внутрироссийских проблем. Комфортное для твёрдых сторонников интервенции разделение мира на своих и чужих ярче всего проявляется в ситуации военного противостояния, ценной для них своей простотой, понятностью и непротиворечивостью: «Вы знаете, военная операция, как нарыв, вскрыла все наши проблемные ситуации. Все те товарищи, которые нам не товарищи, они «смылись», либо ушли в ситуацию «ждунов». А в целом, произошла консолидация общества — люди объединились. <…> Главное — то, что мы все внутри сейчас объединились и пытаемся ситуацию свести к лучшему, к нашей победе. Например, что конкретно в моей жизни поменялось? Хочется чем-то помочь. Я — не мужчина. Я — не медик, который может поехать и оказать помощь. Например, у нас есть группка, где мы занимаемся плетением маскировочных сетей. Допустим, у кого-нибудь есть тюль. Мы это все собираем и отдаем тем, кто может плести. Потому что хочется хоть маленькую лепту внести во все это дело» (ж. 55 лет, 2023). Другие ждут от победы реализации своих утопических идей: от всеобщего равенства до возвращения советских времён и объединения «русского мира». «Я вижу то, что с 2030 года у России начнётся Золотой век. В России не будет ни бедных, ни богатых. Будут все средне-богатые. И самое счастливое поколение — это поколение наших детей, которые сейчас подрастают» (ж. 39 лет, 2023). Они надеются на сильного лидера и готовы подчиняться ему ради светлого будущего, однако нынешние неудачи и противоречивые шаги власти вызывают разочарование из-за того, что даже утопическому сознанию трудно логически вывести сколь-нибудь конкретные представления о лучшем будущем из решений, принимаемых в трудном настоящем – равенства больше не становится да и олигархи не спешат передавать власть и собственность в «народные» руки: «С одной стороны, они мобилизовали общество, и общество стало более сплоченным. Мы и готовы, что скажут — то и делать. Вакцинация — значит вакцинация. Там были и противники, были всякие, и люди, которые не хотели бездумно — кого можно и кого нельзя. Но, с другой стороны, значит, все рассчитывали, что сейчас медицина поднимется на этом уровне. Нет, закончился коронавирус, и всё рухнуло ещё больше. СВО. Тоже прекрасно. Наконец-то мы решили свои требования. Нашим Донбасским русским помочь и победить фашизм, который уже и памятники сносит даже русским, не только советским воинам и так далее. Но как вот начиналось в 1991 в Москве. Этот майдан, в августе 1991. Он не в Киеве 2014, он в Москве 1991. Так он и сейчас. Люди, когда началась война в 2022 году, СВО, все считали, что сейчас действительно в стране тоже все переменится и люди будут другие. И люди мобилизовались. Готовы были все. И наконец-то сейчас все эти предатели и подлые люди ушли на запад и здесь остаются самые деятельные, самые энергичные, самые правильные, самые благородные и самые умные люди, самые порядочные. Будет порядок в стране. Где порядочные люди — там порядок. Но получилось так, что бабушка в Донбассе выходит с красным флагом и так далее… <…> Дело в том, что давай вставать мы все вместе и так далее. Как один умрём. Но все останется по-прежнему, как при бабушке. Никакой национализации. Как только Потанин сказал об этом, все заткнулись. И, несмотря ни на что ещё хуже» (м. 54 года, 2023). Таким образом, запрос на государственный патернализм сочетается у твёрдых сторонников интервенции со стремлением к национальной автаркии и максимизации российского суверенитета при «ограниченном суверенитете» бывших республик СССР, ярко выраженным этатизмом, желанием распространять собственную власть на всё постсоветское пространство, ностальгией по советскому влиянию в мире и сочетанием имперских и националистических ценностей. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ВЫВОДЫ Проведённые нами исследования показывают, что уровень поддержки военных действий остаётся довольно высоким, в то время как спектр этой поддержки медленно смещается от провоенной к антивоенной позиции: сегментация респондентов показывает сначала более резкое движение общественного мнения в сторону поддержки интервенции (от мая к началу сентября 2022), затем более плавное движение в противоположную сторону (от сентября 2022 к июлю 2023). Конкретизация полученных в количественных исследованиях результатов сегментации и описание их специфики на материалах фокус-групп позволяет прийти к выводу о неоднородности поддержки интервенции: она варьируется от наиболее убеждённых сторонников военного противостояния до тех, кто соглашается с решениями властей и занимает наиболее комфортную и безопасную в условиях государственного давления позицию. Основными факторами поддержки противостояния являются: имперский взгляд на мир, согласие с геополитическим нарративом, приверженность консервативным ценностям, ностальгия по СССР, преобладание национальной или государственной идентичности над ценностями, потребность в солидаризации со «своими», патриотизм, изоляционизм, доверие конспирологическим версиям, антизападничество, одобрение авторитаризма, этатизм, запрос на государственный патернализм, поддержка деятельности Владимира Путина и отождествление страны, общества и государства. Чем более выражены у человека эти качества, тем твёрже его поддержка интервенции. Главными факторами неприятия «спецоперации» стали: пацифизм, глобализм, либеральные ценности, оппозиционные в отношении действующей российской власти взгляды, стремление к международному сотрудничеству, равное отношение ко всем странам, признание независимости Украины, ориентация на демократию, неготовность жертвовать человеческими жизнями для достижения политических целей. Чем твёрже поддержка интервенции, тем легче восприятие негативных последствий вооруженного противостояния: сторонники интервенции менее болезненно принимают потери, с оптимизмом смотрят в будущее и более цинично воспринимают ситуацию, тогда как для противников главными стали не экономические, а психологические и моральные трудности. Конфликты с близкими из-за разности мнений противники интервенции воспринимают тоже несколько болезненнее. Кроме того, противники остро воспринимают усиление авторитарных тенденций в России и репрессии против несогласных с вводом войск в Украину. Экономические последствия начала военных действий их сторонники восприняли гораздо спокойнее, чем противники. Даже если сторонники и сталкиваются с трудностями, то либо не связывают их с интервенцией, либо считают это оправданной ценой за суверенитет и высокий статус России. Последствия международной изоляции России они видят только в закрытии «Макдональдсов» и уходе иностранных брендов с российского рынка, что для них не представляет большой ценности. Об утрате технологий и высококвалифицированных специалистов они не говорят. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК: Гудков 2022 – Гудков Л.Д. Возвратный тоталитаризм. В 2-х т. Т. 1. М.: Новое литературное обозрение, 2022. 846 с. Дуглас 2010 – Дуглас M. Как мыслят институты / Мэри Дуглас; пер. с англ. А.М. Корбута. М.: Элементарные формы, 2010. 250 с. Ерпылёва, Каппинен 2023 – Ерпылёва С., Каппинен А. «Смириться с неизбежностью: как россияне оправдывают военное вторжение в Украину?» // Аналитический отчёт. 2023. URL: http://publicsociology.tilda.ws/report2 (дата обращения: 07.12.2023). Звоновский, Ходыкин 2023а – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Восприятие российским общественным мнением экономических изменений после начала российско-украинского конфликта // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2023 а. №4. С. 3-29. DOI: 10.14515/monitoring.2023.4.2372. Звоновский, Ходыкин 2023б – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Восприятие россиянами конфликта с Украиной: проверка гипотезы «спирали молчания» // Социологические исследования. 2023 б. №11. С. 38-50. Звоновский, Ходыкин 2023в – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Государственное событие и личные трагедии: становится ли спецоперация коллективной травмой для россиян? // Социодиггер. 2023 в. Январь. Том 4. Выпуск 1(24). С. 38-48. Звоновский, Ходыкин 2022 – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Отражение культурной власти геополитического нарратива в коллективных представлениях россиян о специальной военной операции // Социологические исследования. 2022. № 11. С. 38-53. DOI: 10.31857/S013216250021524-9 Звоновский, Ходыкин 2023г – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Стратегии адаптации сторонников и противников спецоперации к жизни в ее условиях (на примере жителей Самарской области) // Социологический журнал. 2023 г. Том 29. №1. С. 8-35. DOI: https://doi.org/10.19181/socjour.2023.29.1.1 Солженицын 2007 – Солженицын А.И. Красное колесо / Узел 1, книга 1. М.: Время, 2007. 432 с. Ходыкин 2023 – Ходыкин А.В. Символическая власть культурной автаркии в российском общественном мнении // Культура и природа политической власти: теория и практика: сборн. науч. тр. II Всерос. науч.-практ. конф. под общ. ред. А.А. Керимова. Екатеринбург: УрГПУ, 2023. С. 357-363. Шмидт 2016 – Шмидт К. Понятие политического. СПб.: Наука, 2016. 568 с. REFERENCES: Gudkov L.D. Vozvratnyj totalitarizm. T. 1. M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2022. 846 s. Duglas M. Kak myslyat instituty / Meri Duglas; per. s angl. A.M. Korbuta. M.: Elementarnye formy, 2010. 250 s. Erpylyova S., Kappinen A. «Smirit'sya s neizbezhnost'yu: kak rossiyane opravdyvayut voennoe vtorzhenie v Ukrainu?» // Analiticheskij otchyot. 2023. URL: http://publicsociology.tilda.ws/report2 (data obrashcheniya: 07.12.2023). Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Vospriyatie rossijskim obshchestvennym mneniem ekonomicheskih izmenenij posle nachala rossijsko-ukrainskogo konflikta // Monitoring obshchestvennogo mneniya: ekonomicheskie i social'nye peremeny. 2023. №4. S. 3-29. DOI: 10.14515/monitoring.2023.4.2372. Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Vospriyatie rossiyanami konflikta s Ukrainoj: proverka gipotezy «spirali molchaniya» // Sociologicheskie issledovaniya. 2023. №11. S. 38-50. Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Gosudarstvennoe sobytie i lichnye tragedii: stanovitsya li specoperaciya kollektivnoj travmoj dlya rossiyan? // Sociodigger. 2023. Tom 4. Vypusk 1(24). S. 38-48. Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Otrazhenie kul'turnoj vlasti geopoliticheskogo narrativa v kollektivnyh predstavleniyah rossiyan o special'noj voennoj operacii // Sociologicheskie issledovaniya. 2022. № 11. S. 38-53. DOI: 10.31857/S013216250021524-9 Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Strategii adaptacii storonnikov i protivnikov specoperacii k zhizni v ee usloviyah (na primere zhitelej Samarskoj oblasti) // Sociologicheskij zhurnal. 2023. T. 29. №1. S. 8-35. DOI: 10.19181/socjour.2023.29.1.1. Solzhenitcyn A.I. Krasnoe koleso. Uzel 1, kniga 1. M.: Vremya, 2007. 432 s. Khodykin A.V. Simvolicheskaya vlast' kul'turnoj avtarkii v rossijskom obshchestvennom mnenii // Kul'tura i priroda politicheskoj vlasti: teoriya i praktika: sborn. nauch. tr. II Vseros. nauch.-prakt. konf. pod obshch. red. A.A. Kerimova. Ekaterinburg: UrGPU, 2023. S. 357-363. Shmidt K. Ponyatie politicheskogo. SPb.: Nauka, 2016. 568 s. [1] За время военных действий нами проведена серия массовых опросов по стратифицированной выборке, репрезентирующей взрослое население России по полу, возрасту и федеральному округу. Метод исследований – телефонный опрос (CATI), N=1600 чел. во всех опросах, кроме опроса за октябрь 2022, где N=1000. [2] Данные всех волн опроса, на основе которых проводилась сегментация, была реализована методом телефонного опроса россиян по всероссийской стратифицированной выборке, репрезентирующей население России старше 18 лет по полу, возрасту и федеральному округу (N=1600). [3] Здесь и далее доли рассчитаны по взвешенным массивам данных. [4] Здесь нужно утончить, по какому принципу выбраны названия «ближняя» и «дальняя». Дальняя периферия сторонников интервенции не исключает мирное соглашение, ближняя периферия не исключает вовлечения всё большего числа россиян в военные действия. [5] Проведены 4 фокус-группы по 6 участников, участники подобраны по полу и возрасту. Во всех группах соотношение мужчин и женщин 50/50. Все участники групп имеют средние доходы и проживают на территории Самарской области. Каждая группа представляет свою возрастную категорию: 1-я группа (18–22 года), 2-я группа (23–35 лет), 3-я группа (36–45 лет), 4-я группа (46–60 лет). Подробнее см. (Звоновский, Ходыкин 2023г). [6] Проведено 9 групп (по 3 группы на каждый регион) по 8 участников, участники подобраны по полу и возрасту. Во всех группах соотношение мужчин и женщин 50/50. Все участники проживают в регионе проведения их групп. Группы собраны по возрасту: младшие группы (18-40 лет), средневозрастные группы (41-55 лет) и старшие группы (старше 56 лет). [7] Цитаты из фокус-групп приводятся с сохранением языка респондентов "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

Александр Шубин:  ЦИКЛ ЛЕНИНА. «Когда в конце 80-х мы перешли к открытой агитации за самоуправленческий, немарксистский социализм, Ленин был честно отброшен из нашего пантеона». Аннотация: Круглая годовщина со дня кончины В.И. Ленина дает повод поговорить об этой крупной исторической фигуре в 100-летней исторической ретроспективе. Известный историк и левый политический мыслитель Александр Шубин представляет свой личный взгляд на место Ленина в отечественной и мировой истории новейшего времени, дает оценку основных тенденций посвященной ему историографии, рассуждает о нереализованных альтернативах исторического развития России и о степени востребованности наследия Ленина как в наши дни, так и будущими поколениями. Он приходит к выводу о том, что идеалы постиндустриального общества осуществятся не большевистским путем. Ключевые слова: В.И. Ленин, Карл Маркс, марксизм, русская революционная традиция, Великая русская революция 1917 – 1922 гг., Великая Французская революция 1789 – 1794 гг., советский социальный проект, постиндустриальное общество. Сведения об авторе: Шубин Александр Владленович — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН (Москва), профессор РГГУ и ГАУГН. Email: historian905@gmail.com Alexander Shubin: LENIN CYCLE.  “When we moved into open agitation for self-governing, non-Marxist socialism in the late 1980s, Lenin was honestly cast out of our pantheon. Summary. Round anniversary of the death of Vladimir Lenin gives us a reason to talk about this major historical figure in a 100-year historical retrospective.  The historian and left-wing political thinker Alexander Shubin presents his personal view of Lenin’s place in Russian and world history of modern times, assesses the main trends in the historiography concerning him, discusses the unrealized alternatives of the historical development of Russia and the degree of demand for Lenin’s legacy both in our days and by forthcoming generations. He comes to the conclusion that the ideals of a post-industrial society will not be realized through the Bolshevik way. Key words: Vladimir Lenin, Karl Marx, Marxism, Russian revolutionary tradition, Great Russian Revolution of 1917-1922, Great French Revolution of 1789-1794, Soviet social project, post-industrial society. Corresponding author: Shubin Aleksandr Vladlenovitch., PhD (doctor istoricheskih nauk), professor, chief researcher of the Institute of General history, RAS (Moscow), the professor of the Russian State University of Humanities and of the State Academic University of Humanities. Email: historian905@gmail.com Беседовал Дмитрий Пальчиков, главный научный сотрудник Музея В.И. Ленина в Горках. Д.П.: 2024 год – год столетия со дня смерти В.И. Ленина. Причем юбилей приходится на первый месяц года. Очевидно, что масштабных мероприятий на государственном уровне в стране проводиться не будет. Возможно, будут проведены какие-то круглые столы и конференции, а люди левых взглядов так или иначе попытаются актуализировать Ленина в общественном сознании. В связи с этим хотелось бы начать беседу с Ваших личных представлений об образе Ильича. Во время публичных выступлений Вы не раз называли себя «советским человеком», а также были активным участником политических и социальных движений во время перестройки. Какой образ «дедушки Ленина», мифологизированный, канонический, остался у Вас в памяти с советских времен? Возможно, это какой-то плакат, детский рассказ, поездка в музей или анекдот? А.Ш.: Столетие кончины Ленина завершает юбилейную декаду в истории нашей историографии и общественного мнения. Она началась со столетия начала Первой мировой войны, ее пиком было столетие начала Великой российской революции. 150-летие со дня рождения Ленина тоже планировалось широко отмечать, готовилось множество научно-общественных мероприятий, но их сорвала пандемия. Так что январь 2024 г. обещает быть продуктивным в плане дискуссий на научных и общественных площадках. Государство вряд ли останется совсем в стороне, во всяком случае соответствующие СМИ не смогут не дать юбилейных репортажей. Возможно, государственные структуры поприветствуют научные, в том числе международные мероприятия. Не будем забывать, что сейчас мы переживаем период дружественных российско-китайских отношений, а в КНР столетие со дня смерти Ленина будет как-то отмечаться на государственном уровне. Возможно, юбилей Ленина будет использован также для «разогрева» еще не исторического, но важного для власти политического юбилея – десятилетия событий 2014 г. Мое знакомство с Лениным всегда было серьезным, не как с дедушкой. Во времена моего детства для подавляющего большинства советских людей Ленин был эталоном истины и политической мудрости. Ее нужно было постигать, а не анализировать критически. В школьные годы я неплохо постиг ленинские идеи – мы тщательно конспектировали его работы, и это было полезно для дальнейшего уже научного анализа ленинизма. Классе в 9-10-м учитель задавала нам вопрос: кто Ваши любимые исторические деятели или литературные персонажи. Я ответил: «Ленин и Хуарес». Сразу несколько человек спросили: «А кто такой Хуарес?» По поводу Ленина вопросов не было, Шубин уже тогда считался мальчиком политизированным, а в политике нет авторитета выше Ленина. Отношение к Ленину стало меняться, когда в 1985 г. я вернулся из армии в довольно оппозиционном настроении. Критическая информация о советской жизни, которую я получил через опыт милитаризма, нуждался в теоретическом осмыслении, который я искал в Ленине, но полностью уже не находил. Тут я соприкоснулся с марксистским кружком, в котором состоял Андрей Исаев (ныне депутат государственной думы), и в ходе интенсивных дискуссий, удачно наложившихся на углубленное изучение в институте народнической идеологии, мы в 1986 г. преодолели в себе марксизм. Забавно, что Ленина мы отвергли на несколько месяцев позднее, потому что сначала находили в его учении некоторые черты, роднившие Ленина с народничеством. «Государство и революцию» Ленина мы использовали на занятиях в 1986-1989 гг. для пропаганды антибюрократических идей самоуправления. Но когда затем мы перешли уже к открытой агитации за самоуправленческий, немарксистский социализм, Ленин был честно отброшен из нашего пантеона. Последнее, в чем я воспользовался именем Ленина, уже понимая, что это для прикрытия – первая публикация в официальном научном сборнике статьи «Ленинский принцип делегирования», где я излагал нашу концепцию политических преобразований, абстрактно ссылаясь на «Государство и революцию». Это был последний год в отечественной истории ХХ века, когда такое прикрытие для научной публикации студента еще было необходимо. В самиздате мы уже второй год печатали то, что думаем, прямым текстом, в том числе о борьбе Махно с ленинцами (официальный журнал «Знание – сила» взять такую статью не решился). В 1987-1990 гг. я освоил большие объемы антикоммунистической литературы со всем компроматом на Ленина, который только есть. Это соответствовало нашему радикально-критическому отношению к коммунистическому режиму, его истории и наследию. Все, что скрывалось от советских людей десятилетиями, теперь должно было выйти на свет. Это было неизбежно и необходимо, потому что правда должна включать в себя всю полноту данных. В дальнейшем я связал свою судьбу с наукой, и понимание Ленина стало более взвешенным. Эмоционально я «отпустил» Ленина, а он – меня. Теперь мне интересно не то, был ли Ленин «хорошим» или «плохим», а как там было дело. Сегодня мне часто приходится защищать Ленина от необоснованных нападок, равно как и защищать правду о Ленине от апологии. Д.П.: Вы много писали о Ленине в своих монографиях. Как Вы оцениваете современную историографию по личности Вождя? Какие моменты из жизни Ильича Вас как исследователя больше всего интересуют? Остались ли белые пятна в биографии, которые способна восполнить историческая наука? Доступны ли историкам уже все источники по Ленину или есть вероятность находки новых документов? А.Ш.: Современная историография жизни и деятельности Ленина очень обширна. Отдельные аспекты его деятельности рассматриваются в работах по истории социал-демократии, революции, Коминтерна и международных отношений начала века. В одних работах он упоминается как некая всем понятная данность, но добавляются новые нюансы о ситуации, другие посвящены Ленину специально. Их, конечно, меньше. Серьезные историки понимают ответственность и трудность задачи написания полной научной биографии Ленина. Работа ведется фрагментарно, постепенно. Целые книги посвящаются отдельным этапам жизни Ленина и историческим периодам, где его роль была велика, прежде всего – 1917 году. Сегодня крупнейшим дружелюбным биографом Ленина является В.Т. Логинов, автор детальной ранней биографии Ленина «Владимир Ленин. Выбор пути. Биография». В скрупулезном исследовании Логинова даже противникам Ленина трудно к чему-то придраться (я смог сделать это в паре случаев). Практически исследование Логинова поглощает то, что было написано об этом раньше, разбирает и дает вполне взвешенную картину. К сожалению, повествование заканчивается на 1900 годе, можно сказать, на самом интересном месте. Очень детально еще с советских времен изучены подготовка и ход II съезда РСДРП, который привел к образованию большевизма. Крупнейшим исследованием периода 1908-1912 гг. остается книга советского автора Р. Кагановой «Ленин во Франции». Советская наука здесь сделала много, но все же ее апологетический угол зрения оставил в тени многое, что важно для понимания ситуации. И тут помогает литература уже не о Ленине, а о его оппонентах. Другая монография Логинова «Неизвестный Ленин» посвящена ключевому для политической биографии вождя 1917 году. Здесь симпатии автора уже более заметно приобретают идеологический оттенок. Действия Ленина в 1917 году уязвимы для критики, которую Логинов часто не опровергает, а игнорирует. Однако и это исследование изобилует выявлением интересных деталей, которые важны для читателя независимо от его идеологической ориентации. Третья часть трилогии «Сим победиши» посвящена периоду 1921-1924 гг. и несет на себе заметный отпечаток шестидесятнической идеологии, в которой мудрый Ленин создает новую концепцию социализма, противостоящую как военному коммунизму, так и последующему сталинизму. Во-всяком случае, здесь Логинов собрал все аргументы в пользу Ленина, нередко игнорируя аргументы против. Важным достижением этой книги является документальное опровержение домыслов о подделке последних писем и статей Ленина, детальное, хроникальное описание последних двух лет жизни Ленина. К сожалению, самое интересное – Ленин у власти в 1917-1920 гг. – осталось за пределами этих трех книг Логинова (есть лишь некоторые упоминания эпизодов до 1921 г.). Специфический опыт «биографии» Ленина предпринял Л. Данилкин, выпустивший сначала под названием «Пантократор солнечный пылинок», а затем в ЖЗЛ под названием «Ленин» постмодернистское сочинение, основной задачей которого является, по-видимому, употребление как можно большего количества малоупотребляемых слов от «ферментации» до «мизерикорда». Попутно он рассказал о своих путешествиях по ленинским местам Европы. Мне также довелось внести свой вклад в изучение идей и практики Ленина в более широком контексте. Развитие взглядов Ленина в начале ХХ века рассмотрено в моей книге «Социализм. “Золотой век” теории». Ленин является одним из основных действующих лиц моих книг о Великой Российской революции и гражданской войне («Великая российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года»; «Старт Страны Советов. Революция. Октябрь 1917 – март 1918»; «1918 год. Революция, кровью омытая»; «Мировая революционная волна (1918-1923)»). Мне хотелось бы более подробно изучить и осмыслить обстоятельства жизни Ленина до революции, технологию политики «военного коммунизма» в разгар гражданской войны. Конечно, при таком внимании к фигуре Ленина трудно найти какое-то белое пятно. Если появятся новые источники, то скорее всего мало меняющие в наших представлениях о его жизни и деятельности. Благодаря роли Ленина в советской истории и культуре, все, что относится к нему, публиковалось на протяжении десятилетий. Было издано 55-томное «полное» собрание сочинений Ленина, включающее даже небольшие записочки. Также было издано 40 ленинских сборников с документами, которые не успели войти в собрание сочинений. В 1999 г. к этому добавился один том документов, не публиковавшихся ранее в связи с их неудобством для канонического образа - «В.И. Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922». После этого трудно рассчитывать на появление еще каких-то важных документов, написанных рукой Ленина. Зато при таком обилии документальных публикаций открываются широкие возможности для интерпретаций. Д.П.: Вы часто утверждаете, что история знает сослагательное направление, а мысленные эксперименты, показывающие исторические развилки, очень полезны. Возможна ли была такая развилка, где не произошло бы Октября? Какое бы место тогда занял Ленин в политической жизни страны? Можно ли его представить членом Учредительного собрания или одним из министров в широком коалиционном левом правительстве? А.Ш.: Ленин вообще такая фигура, которая полезна для упражнений по философии истории. От исторических закономерностей не зависит прочность льда, который мог не выдержать при бегстве Ленина из Российской империи в декабре 1907 г., и Ленин мог утонуть. И он не стал бы фактором в революции 1917 г., о нем знали бы лишь специалисты по истории российской социал-демократии. Каким образом развивались бы события? Искать ответ на этот вопрос можно, но без журналистской залихватскости, когда рисуются сенсационные упрощенные схемы то к процветанию России уже в 1920 г., если бы не Ленин, то к ее полному необратимому распаду, если бы проиграли большевики. Что касается депутатства в Учредительном собрании – это не альтернативная история – Ленин был его депутатом. Исторические закономерности создают ниши, которые заполняются людьми с их разными личностными свойствами. «Свято место пусто не бывает», но Ленин действительно уникален своей волей к победе и способностью при этом к маневрированию. Он стоит в ряду наиболее эффективных политиков в истории, когда речь идет о завоевании и удержании власти. Но и он мог потерпеть поражение, если бы его противники были в некоторых случаях более последовательны, а в других – более гибки. Июльское поражение большевизма в 1917 г. могло привести к более тяжелым последствиям для большевизма, противники Ленина в партии могли оказаться немного более убедительны в своей аргументации, а Ленин мог не получить поддержки Троцкого, если бы он летом не присоединился к партии большевиков. Октябрьский переворот не состоялся бы, возникло бы социалистическое коалиционное правительство. Но ему бы пришлось решать те же проблемы, что и большевикам. Моя гипотеза заключается в том, что сначала получалось бы лучше, чем у большевиков. Но проблемы были чудовищно сложными: кризис снабжения, мировая война и угроза гражданской войны. Снабжение и вообще хозяйство было бы сподручней налаживать с опорой на специалистов, а не их саботажа, который спровоцировал Октябрьский переворот. А вот получилось бы у Чернова с Каменевым справиться с Корниловым и Деникиным – большой вопрос. Например, у коалиционного левого Народного фронта в Испании не получилось победить в гражданской войне. Впрочем, социалистическая коалиция в ходе гражданской войны могла бы выдвинуть вперед более решительных деятелей своих партий, возможно снова ими оказались бы Ленин и Троцкий, но на этот раз в союзе с эсерами вроде Вольского и Спиридоновой и меньшевиками левого крыла. Понятно, что в случае победы такого правительства в гражданской войне затем между партнерами развернулась бы борьба. Но тогда ветер истории дул бы в спину уже не Ленину, а его более умеренным бывшим партнерам, и Ленин попал бы в историческую нишу Троцкого, возможно вместе со Львом Давидовичем. Аналогичные вопросы возникают и при оценке перспектив индустриальной модернизации при победе социалистической коалиции, либо президента Керенского, либо кадетов и белых. Тут уже обсуждается альтернатива Ленина, прожившего дольше. В 90-е годы я посмеялся над уверенностью некоторых антисталинских левых, что все проблемы СССР были бы решены, проживи Ленин дольше – опубликовал «документальный» очерк «Ленин жив», где «цитировались» ленинские тексты второй половины 20-х – 30-х гг. и реакция на них других политических деятелей в альтернативных обстоятельствах, которые тоже достаточно сложны и трагичны.  В каждой шутке есть доля шутки. Были читатели, которые далеко не сразу поняли, что я имитирую стиль деятелей 20-х гг., а не цитирую подлинные тексты. Но главный вывод – альтернативная история требует тщательного изучения реальных обстоятельств, а не прорисовывания прямых линий к заранее известному результату. Объективная оценка альтернатив делает историю гораздо более поучительной, так как исторические сюжеты могут повторяться в новых условиях. Д.П.: В 2024 году будет годовщина смерти еще одного видного революционера - 230 лет со дня казни Робеспьера. Социалисты, в том числе и большевики, вдохновлялись опытом Великой Французской революции при формировании революционной теории и практики. Есть ли какие-то общие закономерности или значимые сходства между Великой Российской и Великой Французской революциями? А.Ш.: Очевидно есть, и для российских революционеров они были очень значимы – вплоть до использования французской терминологии. Я недавно перечитывал речи на процессе эсеров 1922 г. – там все время упоминаются якобинцы и жирондисты. Эти параллели естественны: если есть два явления, которые мы признаем революциями, то у них должны быть и общие качественные характеристики. А дальше встает вопрос глубины революционного цикла – сколько стадий он проходит по пути подъема (или углубления, что то же самое в этом контексте) до разворота к контрреволюции, стабилизации. Французская революция 1848-1852 гг. и российская 1905-1907 гг. помельче, Французская революция, начавшаяся в 1789 г. и российская, начавшаяся в 1917 г. – глубже, больше этапов, обостряющих ситуацию все сильнее. Больше и их значение, влияние на мир, почему мы их и называем великими. Большевики, конечно, пошли дальше якобинцев, сами осуществили термидор, да и эпоха была другая, более поздняя на пути индустриального перехода. Большевики лучше понимали, что им делать после победы – концентрировать ресурсы для строительства промышленного комплекса. Сложнее было с пониманием более далеких задач создания социалистического и коммунистического общества, эти перспективы спутались с задачами модернизации по сверхцентрализованному и бюрократическому пути. Тут Ленин и его товарищи во многом были в плену иллюзий, но ведь якобинцы вообще не были в курсе этой проблематики. А в конце жизни Ленин по- бланкистски рассуждал, что их власть лучше справится с задачами просвещения и осуществления кооперативных проектов, чем капиталисты и другие социалисты. Меньшевики и эсеры с Лениным в этом, конечно, не соглашались, но все же с просвещением в понимании XVIII века – распространение грамотности и упрощенной рациональной культуры – коммунисты справились неплохо, быстрее французских республиканцев. Хотя нужно признать, что и до прихода большевиков к власти перспективы ускорения просвещения в России были хороши. Эсеры на упоминавшемся процессе ставили проблему: стоило ли вести такую разрушительную борьбу и устанавливать такой мощный репрессивный режим ради осуществления обычных «буржуазных» задач. Такой вопрос можно было задать и якобинцам, но ведь разрушительность борьбы зависит не только от революционеров. Д.П.: В своих работах Вы часто упоминаете (в связи с апрельскими тезисами)  высказывание меньшевиков-ортодоксов о Ленине как деятеле, занявшем пустующий 40 лет трон Бакунина. Ильич часто «громил» анархистов за теоретическую несостоятельность, однако в его теории (и в какой-то степени на практике) встречаются синдикалистские, самоуправленческие тенденции. Кстати, в новом году нас ожидает еще одна круглая годовщина - 90 лет со дня смерти практика анархизма Махно. Как Вы считаете, Ленин испытывал влияние немарксистских социалистов или сам развил марксизм до уровня, приближающего его к идеалам анархистов и Парижской Коммуны? А.Ш.: Упоминая апрельские упреки Ленину в анархизме, я каждый раз с ними не соглашаюсь. Апрельские тезисы – это радикальный документ, но он направлен не в анархистском направлении. Цели у Ленина и меньшевиков были близки, большевизм отличался предлагаемой скоростью движения к цели. Ленин ставил на Советы, но в них сначала большинство имели меньшевики и эсеры. Ленин надеялся с помощью Советов быстрее добиться отмирания государства, за которое выступали также Маркс и Энгельс. Никакого развития Лениным марксизма до уровня Парижской коммуны не было – все возможное сближение проделали уже Маркс и Энгельс. Самая с виду «анархистская» работа Ленина «Государство и революция» разъясняет, что марксисты, в отличие от последователей Прудона – экономические централисты, а не федералисты, федерализм у Маркса только политический, надстроечный. То есть для выполнения рационального центрального экономического плана можно и должно принуждать к этому конкретных рабочих и низовые органы самоуправления. Их инициатива приветствуется как исполнительская – они должны самоотверженно проводить план, который является выражением воли рабочего класса, сформулированной его «представителями», которые рабочими не являются. Пока Бакунин сидел на своем «троне», он эти теоретические построения уже успел разоблачить, показывая, что Маркс и его последователи навязывают не диктатуру пролетариата, а диктатуру над пролетариатом. Ленин был знаком с синдикалистскими и народническими идеями и мог оттуда кое-что заимствовать, но марксизм у Ленина всегда был сильнее влияний синдикализма и народничества, которые он использовал в качестве тактических средств (соглашаясь с синдикалистскими элементами в рабочем контроле и кооперативным путем к социализму). Это все для него были переходные механизмы. Первые месяцы после прихода к власти Ленин поощрял инициативу на местах и на предприятиях, но как средство обучения рабочего класса, приобретения опыта, усиления популярности большевиков. Но с весны 1918 г. Ленин стал закручивать гайки, обосновав этот курс в «Очередных задачах советской власти». И такой подход не был временным – в 1921 г. в дискуссии о профсоюзах Ленин категорически выступал против передачи экономической власти рабочим организациям, хотя об этом было сказано в программе партии (тут кстати проявилось влияние синдикализма, но эту программу не только Ленин писал). Шляпников иронизировал, что Ленин готов допустить осуществление этого положения в XXV веке. Думаю, что в этом столетии Ленин уже не будет так актуален, как в ХХ веке, для этого он слишком индустриалистичен, а в самоуправленческой проблематике – вторичен и непоследователен. Д.П.: В 2010 году на передаче у Третьякова Вы сказали, что Ленин - «интересный собеседник» и «талантливый учёный».  В чем, на Ваш взгляд, заключаются исследовательские достижения Ильича и в каких областях науки. Актуальны ли они для современных учёных? А.Ш.: Я два раза выступал у Третьякова о Ленине, и на первой передаче по-моему больше одобрял, а на второй – больше критиковал. Это не отражает эволюции моих взглядов, на второй передаче был более «ленинско-сталинский» состав участников, соответственно было больше поводов для разрушения апологетических мифов, тем более актуализированных через державность, а не революционность. Между тем Ленин интересен как наш коллега по исследованию социальной реальности. «Развитие капитализма в России» – это серьезная работа, которая и вызвала интерес при ее публикации, и повлияла на историографию не только в силу каноничности Ленина, но и его логичности. Хотя сегодня, конечно, там есть с чем поспорить. Я также ценю «Империализм как высшая стадия капитализма». Хотя работа очень полемичная и во многом уже опровергнутая жизнью (коммунизм за империализмом не последовал), это было интересное завершение дискуссии об империализме, удачно суммировавшее ее результаты. Для понимания мировых тенденций начала ХХ века работа важна. Да и сейчас империализм присутствует в мировых процессах, но уже не как наиболее передовая стадия общественного развития, а свидетельство инерции прошлого. «Государство и революция» и «О кооперации» – этапные работы для развития марксистской и советской общественной мысли. Философские штудии Ленина представляются мне слишком грубыми, но как образец публицистики «Материализм и эмпириокритицизм» интересен. Это, конечно, не полный перечень книг и брошюр Ленина. Так, я часто привожу студентам известное рассуждение в «Памяти Герцена» об этапах общественного движения, которое хотя и неточно (названные Лениным этапы в XIX в. не сменяли друг друга, а существовали параллельно), но является полезной моделью для объяснения, какими были этапы общественного движения в ХХ-XXI веках. Д.П.: Сейчас в медийном и культурном поле Ленина изображают как абсолютно инородный объект для отечественной культуры и мысли. Справедливы ли такие утверждения или всё-таки Ленин был и остается органической частью Российского культурного и интеллектуального пространства? А.Ш.: Утверждения о полной чужеродности – такая же крайность, как и попытки противопоставить Ленина европейской культуре, которых тоже немало. Очевидно, что Ленин впитывал просвещение европейского типа, характерное для российской элиты со времен Петра, долго жил за границей, «варясь» в интернациональном социалистическом движении, был полиглотом.  В то же время Ленин прекрасно знал русскую культурную традицию и русскую жизнь еще до эмиграции, после прихода к власти активно общался с людьми из народной толщи. О нем не скажешь, что он отсиживался в бункере. Ленин формировался и действовал на пересечении культур, умел применять универсальные марксистские формулы к российской специфике, был и радетелем марксистской идеологической чистоты, и прагматиком одновременно. А уж воздействие ленинских идей на отечественную культуру советского периода (а также на культуру многих стран от Кубы до Китая) трудно переоценить – ленинские цитаты создавали основу языка политических и гуманитарных обсуждений, как в Средневековой Европе – библейские цитаты.  Это была восходящая фаза «цикла Ленина» в мировой культуре, несколько десятилетий Ленин был «живее всех живых». Д.П.: В одной из работ Вы писали, что Маркс сделал социалистическую прививку режимам XX века. «Если бы не прививка марксизма, ничто не мешало бы полномасштабному осуществлению витавших в среде высших слоев XX в. нацистских и полунацистских идей, наиболее полно выражающих элитаризм индустриальной олигархии». Сделал ли потом и Ленин прививку ХХ веку, или он был частью прививки Маркса? А.Ш.: В этой связи я писал не о Марксе лично, а о марксизме, так что противопоставление Маркса и Ленина не имеет смысла. Они оба – часть марксизма как течения мысли, синтезированного с политическим движением. Маркс ведь напрямую влиял на свое время, а на ХХ век он влиял через посредство их с Энгельсом команды, создавшей влиятельную идейную традицию, в которую входила и значительная часть социал-демократии, и большевизм, и СССР с Коминтерном как важный международный субъект, и даже «социалистический лагерь». «Прививка марксизма» стала ослабевать после отхода социал-демократии от марксизма во второй половине ХХ века, а затем – крушения коммунистических режимов. Впрочем, «реальный марксизм» постепенно заражался авторитарным национализмом. И сегодня многие люди, считающие себя марксистами и коммунистами, в действительности представляют собой типичных национал-этатистов. Так что «прививка Маркса и Ленина» уже и на них не действует. Д.П.: Помимо того, что Вы видный историк, Вы также известны, как теоретик постиндустриального общества. В отличие от Маркса, Вы считаете, что заниматься проектированием будущего общества необходимо еще при капитализме. Мы начали беседу с воспоминаний о советском образе Ильича, поговорили о его наследии сегодня, но какое место социалист Ленин может занять в постиндустриальном будущем? Чем будет наследие Ленина для некапиталистического общества, по Вашему мнению? А.Ш.: Маркс тоже проектировал общество будущего. Отсюда и пересмотр политического проекта в связи с Парижской коммуной, и подробные рассуждения об экономике коммунизма в «Критике Готской программы». Как я уже сказал, на мой взгляд в XXV веке Ленин уже не будет особенно актуален. Но проверить это мы не сможем. Возможно, я слишком оптимистичен в отношении скорости смен стадий постиндустриального (моделирующего, креативного) общества. Я надеюсь, что зрелое моделирующее общество, в наибольшей степени соответствующее тем критериям, которые теоретически ожидались от коммунизма (свобода творчества, изобилие, автоматизация, самообеспечение и нерыночные связи, отсутствие государственных границ), возникнет в первой половине третьего тысячелетия. Очевидно, эти идеалы осуществятся не большевистским путем. Ленинский курс, сыгравший такую важную роль в истории ХХ века, не приблизил и не удалил тот коммунизм, который глобально может наступить лет через сто-двести (в зависимости от того, когда станет возникать раннее постиндустриальное общество, социализм как переход к зрелому обществу будущего). Но вероятно будет существовать субкультура марксистов-ленинцев, которые будут поддерживать культ Ленина, как сегодня играет определенную роль культ Наполеона – тоже важной исторической фигуры. Впрочем, для судеб исторической памяти о Ленине важно, как к нему будут относиться те лидеры, которые сыграют ключевую роль в борьбе за постиндустриальный переход. Если они будут вдохновляться образом Ленина (вероятно, мифологизированным), то Ленин может оказаться «предтечей». Но «новым Лениным», «Наполеонам» и «Рузвельтам» придется делать нечто противоположное, гораздо более самоуправленческое и деурбанизационное, «народническое». Практика будет все дальше удаляться от ленинских рекомендаций. Достижение зрелого постиндустриального общества, аналогичных коммунизму, объективно и станет завершением «цикла Ленина» в истории, периода влияния его идей. На иллюстрации воспроизведена картина великого мексиканского художника Диего Ривера «Единство рабочих» (1933). С сайта «Красная весна» "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

17 ноября 2023. Круглый стол «Национальные фобии и мегаломании в политическом языке и политической теории» Доклад «Ответ Герцена Мишле и рождение “Прекрасной России будущего“». Евгений Николаевич Блинов, канд. филос. наук, PhD, профессор кафедры истории и мировой политики ТюмГУ. Смотреть на youtube "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

Сергей Беляков Демократия и социальная катастрофа Ответ на эссе Сергея Шокарева «Разрывы, развилки и воспроизводство автократических механизмов в российской истории» Аннотация: Эссе Сергея Белякова является ответом на эссе Сергея Шокарева, которое посвящено причинам воспроизводства автократических механизмов в истории России. Сергей Беляков признает роль военно-мобилизационной модели государственности. Однако он ставит под сомнение необходимость и неизбежность перехода от автократии к демократии. Беляков ссылается на исторический опыт Революции 1917 года, русского и советского конституционализма XX века и Перестройки. Этот опыт, с точки зрения Белякова, показывает, что попытки демократизации дважды за XX век привели к катастрофе не только государство, но и общество. Из этого не следует принципиальная невозможность демократии в России. Она возможна при складывании подходящих исторических условий. Однако следует учитывать, что идея о преимуществе демократии перед различными формами автократии и олигархии представляется мнимой, ошибочной. Демократия не относится к таким же общечеловеческим ценностям, как правосудие и свобода. Она в наши дни, как и в древнем мире (Греция, Шумер) лишь один из возможных способов организации государства. Ключевые слова: История России, история Украины, Революция 1917 года, Перестройка, автократия, самодержавие, демократия, свобода. Об авторе: Беляков Сергей Станиславович, кандидат исторических наук, заместитель главного редактора журнала «Урал», доцент Уральского федерального университета им. Ельцина. Email: beliakov.sergey@urfu.ru  sbeljakov@mail.ru Democracy and social catastrophe Abstract: Sergei Beliakov's essay is a response to Sergei Shorokhov's essay on the causes of reproduction of autocratic mechanisms in the history of Russia. Sergei Beliakov recognizes the role of the military mobilization model of statehood. However, he questions the necessity and inevitability of a transition from autocracy to democracy. Beliakov refers to the historical experience of the 1917 Revolution, Russian and Soviet constitutionalism of the 20th century and Perestroika. This experience, from Beliakov's point of view, shows that attempts at democratization twice in the twentieth century led to disaster not only for the state, but also for society. This does not imply the fundamental impossibility of democracy in Russia. It is possible with the addition of suitable historical conditions. However, it should be borne in mind that the idea of the advantage of democracy over various forms of autocracy and oligarchy seems imaginary and erroneous. Democracy does not belong to the same universal values as justice and freedom. Nowadays, as in the ancient world (Greece, Sumer), it is only one of the possible ways of organizing the state. Keywords: The history of Russia, the history of Ukraine, the Revolution of 1917, Perestroika, autocracy, autocracy, democracy, freedom. Correspondin author: Beliakov Sergei Stanislavovich, PhD (candidat istoricheskih nauk),  Deputy Chief Editor of the magazine «Ural», Associate Professor at the Ural Federal University named after B. N. Yeltsin. «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Когда я прочитал статью лектора кафедры славистики Чикагского университета, то невольно вспомнил эти очень знаменитые слова из «Тезисов о Фейербахе» Карла Маркса. Маркс писал о философии, мы все же будем говорить о науке. Так вот, задача науки – прежде всего изучать мир (природу и человека). Разумеется, наука в самом деле преображает мир, но эта задача для нее побочная, второстепенная. И она не смогла бы ее исполнить, если подменяла бы изучение мира его перестройкой. Ученый не судит, он изучает. Он не возмущается и негодует, а старается понять. Эти мысли вполне очевидны, однако современные ученые-гуманитарии все же пренебрегают ими. Это мы видим и в эссе Сергея Шокарева. Автократия подается если не как безусловное зло, то как устаревший, чуждый современному обществу способ управления, от которого надо отказаться. Если я правильно понял автора, то эта идея представляется ему самоочевидной. На мой взгляд, эта ошибка, из-за которой страдает и сама постановка вопроса. В принципе, интересно и ценно поставить вопрос о природе авторитарной власти в России и механизмах ее самовоспроизводства. Но не стоит при этом считать авторитарную власть заведомо хуже власти демократической. Как известно, Аристотель в своей «Политике» выделил шесть форм власти: монархия, аристократия, полития, тирания, олигархия, демократия. Аристотелю более других нравилась аристократия: «Из всех видов государственного устройства, какие мы признаем правильными, наилучшим, конечно, является тот, в котором управление сосредоточено в руках наилучших»[1]. При этом для Аристотеля демократия – это власть свободорожденных и неимущих[2], а не просто власть большинства (последняя почка зрения тоже существовала в его время). Аристотель создавал свою концепцию в IV веке до н.э., в период кризиса классического античного полиса. Он описывал известные ему формы власти, которые существовали как в недавнем прошлом, так и в современной ему политической жизни. Обратим внимание, что власть демократическая оказывается столь же древней, как и власть монарха, и аристократия.  И античная Греция вовсе не является здесь исключением из правил. Как показал еще выдающийся востоковед И.М. Дьяконов, аналогичные формы государственного устройства (гражданская община, полис) были характерны и для Шумера Раннединастического периода (III тысячелетие до н.э.)[3]. Те или иные формы демократического устройства были известны и в средние века. Хрестоматийный пример, русские вечевые города. По крайней мере, в Новгороде, Пскове и Вятке (Хлынове) – вече, демократический институт, играло важнейшую роль в управлении государством. Очевидно, аналогичный народному собранию античных полисов. Так что демократия не является чем-то более новым, по определению более прогрессивным, чем различные формы автократии и аристократии или олигархии. Автор совершенно прав, когда проводит различие между древнерусским (домонгольским) периодом истории и периодом Московского великого княжества, а затем – царства. Не вызывает возражения и тезис автора о связи московской автократии с военно-мобилизационной моделью государственности. Хотя здесь неплохо бы добавить, что в соседней Речи Посполитой были сильны демократические тенденции. Из сословно-представительной монархии она превратилась в республику, где король был на положении пожизненного президента. Сейм существенно ограничивал власть короля. Существовала система сдержек и противовесов. Однако именно это государство оказалось не способным разрешить раздиравшие его внутренние противоречия. Главным образом, этно-религиозные. Результат известен: восстание Богдана Хмельницкого, тяжелый внутренний кризис, потеря Смоленска, Киева и Левобережной Украины и долгие упадок, который закончился гибелью Речи Посполитой. При этом Русское царство, как известно, преодолело кризис, вызванный Опричниной, неудачной Ливонской войной, пресечением династии Рюриковичей. Даже в годы Смуты не прекращалась русская экспансия на восток, продолжалось успешное покорение Сибири. Таким образом, в XVII и в XVIII веках Россия оказалась куда более успешной, чем Польша и Литва. Таким образом, в Ранее Новое время российская автократическая модель была весьма эффективна, несмотря на чудовищные эксцессы, вроде Опричнины. Такие эксцессы, бесспорно, наносили колоссальный ущерб стране, но их последствия сглаживались на больших отрезках исторического времени. Следует заметить, что авторитарная власть не означала власть беззакония, господство раболепия, бесправие человека. Недаром Карамзин называет подданных российского царя гражданами. Теоретик самодержавия, его пламенный апологет, он подвергает уничтожающей критике конкретных самодержцев, включая любимую бабушку тогдашнего государя[4]. В этом смысле и у Карамзина можно найти различие между монархией и тиранией. Разумеется, монархия всегда чревата тиранией, что является серьезным риском для народа и государства. Однако свои риски есть и у других видов государственного устройства. Трудно сказать, была ли в самом деле у России XIX века потребность в демократизации и в конституционализме? Великие реформы Александра II проводились при сохранении режима самодержавия. Ликвидация крепостничества сама по себе не вела к демократии. Судебная реформа, наиболее радикальная и наиболее успешная из всех, опять-таки почти не затрагивала основ самодержавия. Развитие земского и городского самоуправления было необходимым и весьма успешным, однако оно не означало переустройства государства и непременную ликвидацию самодержавия. Либеральная интеллигенция буквально бредила конституционализмом. Знать этим мечтателям русскую историю XX века! Шесть конституций за один век (включая Манифест 17 октября 1905 года) не принесли ни счастья, ни благополучия, ни безопасности. Для России этот век конституционализма стал худшим в истории со времен монгольского нашествия. Возможно, со времен Ивана Грозного человек не был так беззащитен перед властью, как во времена «сталинской» конституции. Введение в России институтов так называемой Думской монархии тоже воспринимается неоднозначно. Две первые Государственные Думы оказались просто неработоспособны из-за чрезмерного радикализма большинства депутатов. И лишь третья Государственная Дума стала вполне нормальным парламентом. Однако для появления такой думы властям пришлось принять новый избирательный закон, который заметно сократил представительство крестьян, рабочих и жителей национальных окраин империи. Автор пишет, будто бы «победа демократической Февральской революции 1917 г. может свидетельствовать о том, что значительная часть общества была готова принять демократию и воспользоваться демократическими механизмами для решения социальных противоречий». Эти слова показывают, что автор, как и многие представители интеллектуальной элиты в России, не вполне себе представляет, что представляла собой эта революция. Февральская революция уже весной 1917 года привела к последствиям катастрофическим. Революция означала разрыв системных связей. Следствием этого разрыва стали стремительная деградация и развал армии, флота, государственного аппарата, промышленности. Так, матросы Балтийского флота выбрали себе нового командующего. А прежнего командующего, вице-адмирала А.И. Непенина, убили несколькими выстрелами в спину. Власть в армии и на флоте начала переходить к солдатским комитетам. Бойцы решали, исполнять приказ командования, или нет, идти в атаку, остаться в окопе, или отступить. Офицеры боялись носить погоны, так как расправы над офицерами стали делом обычным. Еще раньше начались расправы над городовыми. Полиция была ликвидирована, к великой радости преступников. Дворники и швейцары перестали исполнять свои обязанности, зато охотно ходили на митинги и требовали расширения своих прав. Прислуга отказывалась работать без доплаты сверх восьмичасового рабочего дня. Проститутки в публичных домах отказались проходит врачебные профосмотры. Фабричные рабочие не только требовали регулярных повышений зарплаты и сокращения трудового дня (до шести часов на фабрике «Треугольник»), но и начали сами выбирать… инженеров[5]. На 18 предприятиях Донбасса в мае 1917-го потребовали повышения зарплаты на 240 миллионов рублей, хотя валовая прибыль предприятий была всего лишь 75 миллионов рублей[6]. В результате заводы стали останавливаться, рабочие оставались без средств к существованию. Крестьяне захватывали помещичьи земли, грабили и сжигали барские усадьбы. Грабеж, самосуд, убийство стали делами обычными. Недаром мусульмане из Ферганской долины приравнивали свободу к войне, безводию и голоду[7]. Из этого не следует, будто они не понимали значение свободы для человека. Просто та свобода, о которой говорилось в газетах демократической постфевральской России, ассоциировалась у них с этим безначалием, ростом преступности, с межэтническими конфликтами, которые тоже обострились в 1917 году. Все это были не временные эксцессы. Напротив, с каждым месяцем хаос нарастал, а власти демократической России демонстрировали полную неспособность справиться с ним. Апогея безначалие достигнет как раз осенью 1917-го. Академик В.И. Вернадский записал в дневнике слова Д. Арцыбашева, инженера и агронома: «…разорение Тульск[ой] губернии полное; уничтожена вся культурная сельскохозяйственная работа – плодовые сады, племенные питомники, семенные хозяйства. Восстановить – годы. Все деревни переполнены обломками от грабежа усадеб»[8]. В это же время мещанка из города Симбирска А.П. Тюрькова пишет своему старшему сыну: «Ребят всех уложила одетыми и обутыми, и шубенки наготове. <…> Господи, вот опять стреляют, как страшно, у меня просто руки и ноги дрожат, ужасно боюсь. Дожили до житья, нечего сказать, ну и свобода, в тарары бы ее…»[9] Известный украинский националист и предприниматель Е.Х. Чикаленко описывает поезд, «весь разгромленный, без окон, без дверей, как будто он перенес обстрел картечью». Кондукторы проклинали «свободу, от которой им жизни нет»[10]. Прямо в одно слово с женщиной из Симбирска. Идейный противник Чикаленко, будущий великий русский писатель М.А. Булгаков, описывал сходную картину: «Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стёкла в поездах, видел, как бьют людей. Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве… тупые и зверские лица… Видел толпы, которые осаждали подъезды захваченных, запертых банков, голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров…»[11] Так ли важны, так ли значимы были выборы в Учредительное собрание людям, которые ехали в этих поездах, или в страхе ожидали погрома, или сами в погроме участвовали, или спасали детей от бандитов, или пытались добыть хлеба и селёдки? Казалось бы, в самом деле великое событие. Всеобщие равные прямые и тайные выборы, да еще и с участием женщин, получивших избирательное право, нам представляются великим достижением. Но в обстановке конца 1917 – начала 1918-го людям было не до «Учредилки». И вполне справедливы слова великого поэта: От здания к зданию Протянут канат. На канате — плакат: «Вся власть Учредительному Собранию!» Старушка убивается — плачет, Никак не поймет, что значит, На что такой плакат, Такой огромный лоскут? Сколько бы вышло портянок для ребят, А всякий — раздет, разут… Александр Блок. «Двенадцать» Как известно, Учредительное собрание успело провести всего одно заседание. Если не считать деятельности КОМУЧ (Комитета членов Всероссийского учредительного собрания) во время Гражданской войны, то серьезного влияния на судьбу России Учредительное собрание не оказало. Событие, которое, казалось бы, могло стать поворотным пунктом в истории России, оказалось лишь небольшим эпизодом в истории Русской революции и Гражданской войны. Приход к власти большевиков был связан не только с тяготами Первой мировой войны, которые в России ощущались слабее, чем в Германии и Австро-Венгрии. Большевики пришли к власти именно в обстановке безначалия и всеобщего развала, деградации институтов государственной власти. Большевистская «диктатура пролетариата», тяготы военного коммунизма, ужасы Гражданской войны и Большого террора стали, в значительной степени, следствием «демократической» Февральской революции. Устояло б самодержавие, не было б всего ужаса русского XX века. Демократические перемены 1985—1991, знаменитая горбачевская Перестройка, принесла не столь страшные, но все же крайне тяжелые последствия. Казалось бы, замена номенклатурного принципа формирования политической элиты свободными выборами – бессопрное достижение. Но эти выборы во многих союзных республиках привели к власти националистов. Межнациональные конфликты, парад суверенитетов, настоящая война в Нагорном Карабахе – все это были только первые плоды новой попытки демократизации. За этим последуют распад СССР (вероятнее всего, неизбежный), дележ государственной собственности, который привел не к процветанию, а к банкротству и ликвидации многих промышленных предприятий. Многие новые хозяева вели себя как мародеры, которые не заботились о развитии предприятий. Произошла стремительная деиндустриализация, экономические и социальные последствия которой ощущаются до сих пор. Судьбы миллионов людей – инженеров, ученых, квалифицированных рабочих – оказались навсегда покалечены. Они вынуждены были зарабатывать «челночным» бизнесом, торговлей на рынках и в киосках (их называли «комками»). Но это полбеды. Гораздо страшнее была произошедшая в те годы «Великая криминальная революция» (термин С.С. Говорухина). Все эти безобразия были связаны, на мой взгляд, даже не с поспешным, хотя и совершенно необходимым и неизбежным переходом к рыночной экономике. Нет. Они были вызваны неспособностью демократического в то время государства навести порядок в стране. Я помню, что в те годы журналисты и политологи любили повторять одну и ту же фразу: «государство – это ночной сторож». Образ, заимствованный из британской и немецкой политической философии и политэкономии. Так вот, именно с обязанностями «ночного сторожа» государство тогда и не справлялось. Начало 1990-х. Время, когда выборы в стране были по-настоящему свободными. Свобода слова стала реальностью. Но бизнес был рискованным из-за господства преступности, из-за широкого распространения рэкета, о котором все знали, но почему-то не могли его одолеть. Преступники из отщепенцев, всеми презираемых отбросов общества, стали уважаемыми людьми, «авторитетами». Даже хозяевами жизни: «Лет десять назад человек, вышедший из тюрьмы, считался бы изгоем. Сегодня его всюду встречают с почетом и уважением»[12]. Конечно, ужасы 1917—1919 не повторились, но все же перестрелка между преступными группировками прямо на улицах города не была редкостью. А вот распространение наркоторговли и наркомании было куда масштабнее, чем в нэпманские двадцатые. Целое поколение девушек и молодых людей вымирало от наркотиков. Именно тогда, а вовсе не в советское время, как многие думают, в русский литературный язык влился мутный поток блатного жаргона. Скажем, даже Владимир Высоцкий, чьи ранние песни иногда считают стилизацией под блатные, не знал такого теперь всем известного слова, как «беспредел». «Как ты сказал — беспредел?», – переспрашивает он своего хорошего знакомого, золотодобытчика, бывшего зэка Вадима Туманова. — Ты что, не знаешь, что такое беспредел <…> Неужели ты не слышал? Высоцкий: — Нет...»[13] Начиная с времен «демократизации» у нас даже невинные дети из интеллигентных семей знают, что петух – это не только птица, что «за козла» почему-то отвечают, стрелки забивают, а вор может быть «в законе». Я прекрасно помню, что с начала девяностых люди мечтали не столько о свободе (они ее получили) и демократии, сколько о порядке и безопасности. Собственно, безопасность – одно из важнейших условий для обретения настоящей свободы. Как видим, две попытки демократизации России за один век оба раза привели к социальной катастрофе. Следует ли из этого, что демократия в России невозможна? Этого я не знаю, но приведенные выше примеры вкупе с многовековой историей автократии в России дают историкам и политологам богатый материал для исследований. Могу предположить, что переход от авторитарной традиции к демократической вполне возможен, если созреют подходящие исторические условия. Превратился же древний Рим из республики в империю. Сначала прикрывавшуюся республиканскими институтами (принципат), а затем прямо уже весьма походившую на деспотические монархии Ближнего Востока (доминат). Это вполне объяснимо, ведь при помощи институтов республики (аристократического полиса) невозможно было управлять страной, протянувшейся от Британии до Египта. Так что демократия в России теоретически возможна, если исторические обстоятельства того потребуют. Но попытки насильственно затащить страну в демократию и превратить русских в англичан или украинцев бессмысленны и вредны. Да и необходимость этого сомнительна. На мой взгляд, очевидно, что нет прямой связи между демократическим, олигархическим или авторитарным устройством страны и уровнем жизни населения, темпами экономического роста, уровнем развития культуры. Нельзя даже говорить о связи демократии/автократии и уровня коррупции. Показательным будет сравнение России и Украины. Украинцы унаследовали демократические традиции как от политических практик Речи Посполитой, так и от военной демократии Запорожской Сечи. Последняя, как известно, просуществовала до 1775 года, а самоуправление на землях левобережной Украины действовало до губернской реформы Екатерины II. В австрийской Галиции демократические институты успешно развивались до Первой мировой войны. Как ни удивительно, демократическая традиция не была утрачена. Об этом свидетельствует тот факт, что первый президент независимой Украины Леонид Кравчук проиграл первые же выборы оппозиционному кандидату. Из его преемников пока что только один, Леонид Кучма, сумел продержаться на своем посту два срока. В украинской политической культуре победа оппозиционного кандидата на выборах дело обычное. В стране еще в девяностые-нулевые сформировались политические партии и объединения, представляющие разные слои населения, что также норма для демократического государства. Тем не менее, в уровне коррупции Украина вряд ли уступит России. В ежегодных индексах восприятия коррупции соседями Украины по рейтингу являются Замбия, Эсватини (бывший Свазиленд), Габон. Соседями России в том же рейтинге – Того, Ангола, Парагвай, Либерия. Обе страны невдалеке друг от друга.  Так что демократия никак не спасает от коррупции. В прошлом остался и миф о связи демократии и богатства страны, ее успешного экономического развития. По всей видимости, демократия сейчас, как и во времена Аристотеля, лишь один из возможных способов организации государства и управления им. В отличие, скажем, от правосудия и свободы, она не относится к числу безусловных общечеловеческих ценностей. Трудно представить общество, где нормой считался бы неправедный суд. Стремление к свободе тоже характерно для представителей всех народов, всех обществ, хотя представления о свободе могут сильно различаться. О демократии такое вряд ли можно сказать. [1] Аристотель. Сочинения в четырех томах. Том 4. М.: Мысль, 1983. С. 484. [2] Там же. С. 492. [3] Дьяконов И.М. Общественный и государственный строй древнего Двуречья. Шумер. М.: Издательство восточной литературы, 1959. С. 120—150. [4] Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее по­ литическом и гражданском отношениях. М.: Наука. Главная редакция восточной литерату­ры, 1991. [5] Солженицын А.И. Красное колесо. Повествование в отмеренных сроках. Март семнадцатого. Книга 4. М.: Время, 2009. С. 611. [6] Корнилов В.В. Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта. Харьков: Фолио, 2011. С. 252. [7] Булдаков В.П. Хаос и этнос. С. 424. [8] Вернадский В.И. Дневники 1917—1921. Октябрь 1917 – январь 1920. Киев: Наукова думка, 1994. С. 50. [9] Козлов Ю. «Ну и свобода, в тарары бы ее…»: Семейная переписка о жизни в Симбирске, на родине Ильича, осенью 1917тгода // Российская газета. 2017. 1 июня. [10] Чикаленко Є. Щоденник (1918—1919). Київ: Темпора, 2011. С. 32. [11] Булгаков М.А. Под пятой (дневник 1923—1925). URL.: http://bulgakov.lit-info.ru/bulgakov/publicistika/pod-pyatoj.htm (дата обращения 01.12.2023) [12] Говорухин С.С. Великая криминальная революция. Фильм 1994 года. URL.: https://www.youtube.com/watch?v=qW2b_kSWDz8 (дата обращения: 16.12.2023) [13] Кленская И. Нейтральная полоса // Огонёк. 2000. № 26 (4653). С. 54. https://www.kommersant.ru/doc/2287692 "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

17 ноября 2023. Круглый стол «Национальные фобии и мегаломании в политическом языке и политической теории» Доклад «’Турбопатриотизм’ и поп-культура (Сербия, Польша, Россия)». Константин Васильевич Душенко, канд. историческ. наук, ст. науч. сотр. Отдела культурологии ИНИОН РАН. Смотреть на youtube "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

Сергей Шокарев Разрывы, развилки и воспроизводство автократических механизмов в российской истории[1] Иллюстрация: Сергей Ёлкин (Deutsche Welle) Аннотация: Эссе посвящено размышлениям о причинах воспроизводства автократических механизмов в истории России. История рассматривается как неровный процесс, пресекающийся разрывами (коренные изменения) и наполненный развилками (альтернативами). Выдвигается предположение, что первоначальная военно-мобилизационная модель государственности воспроизводится элитой на каждом новом историческом этапе. При этом элита исходит из разных целей и интересов (модернизация, социальный эксперимент, обогащение), но автократические механизмы используются как наиболее удобные. Общественная поддержка воспроизводства автократических моделей связана с отсутствием альтернатив, привычкой населения к патерналистским механизмам и слабостью гражданского общества. Противники автократии на каждом этапе оказываются в меньшинстве, однако, демократическая идея в России существует длительное время. Возможно, если во время следующего разрыва произойдет смена элит, новая элита будет способна остановить процессы воспроизводства автократических трендов и закрепить демократическую альтернативу. Ключевые слова: История России, автократия, самодержавие, элита, военно-мобилизационная модель, разрывы, развилки, альтернативы, общество, демократия. Об авторе: Шокарев Сергей Юрьевич, кандидат исторических наук, приглашенный лектор кафедры славистики Чикагского университета. Email: shokarevs@yandex.ru. S. Yu. Shokarev Breaks, forks and reproduction of autocratic mechanisms in Russian history Abstract: The essay is devoted to reflections on the reasons for the reproduction of autocratic mechanisms in the history of Russia. History is seen as an uneven process, punctuated by вreaks (fundamental changes) and filled with forks (alternatives). It is suggested that the initial military mobilization model of statehood is reproduced by the elite at each new stage. At the same time, the elite comes from different goals and interests (modernization, social experiment, enrichment), but autocratic mechanisms are used as the most convenient. Public support for the reproduction of autocratic models is associated with the lack of alternatives, the habit of the population to paternalistic mechanisms and the weakness of civil society. Opponents of autocracy find themselves in the minority at every stage, however, the democratic idea has existed in Russia for a long time. It is possible that during the next break there will be a change of elites, and the new elite will be able to consolidate the democratic alternative and stop the processes of reproduction of autocratic trends. Keywords: History of Russia, autocracy, autocracy, elite, military mobilization model, forks, alternatives, gaps, society, democracy. Correspondin author: Shokarev Sergey Yurievich, PhD (candidat istoricheskih nauk), visiting-lecturer of Slavic Department University of Chicago. Email: shokarevs@yandex.ru. Постановка вопроса Тридцатилетие октябрьских событий 1993 г. вызвало очередную общественную дискуссию о генезисе современного российского политического строя. Обсуждался вопрос о рубежном значении кризиса 1993 г., закончившегося вооруженным конфликтом и расстрелом здания парламента из танковых орудий. Среди мнений по вопросу «когда свернули не туда» называлась даже дата 1164 г. (начало «самодержавия» князя Андрея Боголюбского), как точка отсчета начала автократии. В публицистике, в основном превалируют две точки зрения. Согласно первой, автократия – устойчивая российская традиция, уходящая в древность. Данная политическая модель привычна российскому социуму и остается неизменной от Средних веков до нашего времени. На протяжении столетий сложилась и действует в настоящее время устойчивая система из двух частей: автократической власти и покорного общества, обладающего патримониальными воззрениями и «выученной беспомощностью». Из этого логично следует вывод, что серьезные политические перемены в России возможны только в случае, если страна полностью переформатируется, например, распадется на части. Существует и другой взгляд на проблему, который рассматривает путинскую автократию как часть отечественной политической традиции, которой также свойственны и демократические тенденции. Если принять данную позицию, выход из современного кризисного состояния возможен. Достаточно провести необходимые политические изменения, поддерживать перемены и развивать демократические институты. Однако в этом случае остается вопрос: почему предыдущие попытки построения демократии в России оказывались неудачными? Россия обладает значительной по хронологической протяженности историей. Ее периодизация состоит из нескольких эпох, связанных с существованием последовательно сменяющих друг друга, разных по социально-экономическому устройству, политической системе, идеологии и культуре государств: Московское царство, Российская империя, СССР и современная Российская Федерация. Несмотря на серьезные различия, эти государственные модели объединяет автократия, как основная форма организации власти. При построении каждой новой модели Россия с завидным постоянством возвращается к автократии. Настоящий текст представляет собой попытку объяснения исторических причин закономерности, выраженной в известном анекдоте: три раза собираем, а все равно танк получается. Представляется, что российская история (как и любая другая) не является поступательным, стабильным процессом. Для исторического пути России характерны глубокие кризисы – разрывы, – которые приводили к переформатированию социально-экономической, политической и общественной структуры и культурного пространства. Разрывы были вызваны сочетанием разных факторов (об этом – далее). Они создавали новые формы российской государственности. В истории России можно отметить три разрыва: петровские реформы, революционные преобразования 1917 г., перестройка и реформы 1980—1990-х гг. Еще один разрыв – монгольское нашествие, – предшествовал образованию Московского царства. Он разъединил древнерусскую и московскую традиции. Наряду с разрывами более часто формировались развилки – варианты возможного развития, исторические альтернативы, не реализовавшиеся по тем или иным причинам. Развилок в российской истории было больше, чем разрывов и, вероятнее всего, выбор альтернативного пути мог предотвратить кризисные события, но страна чаще выбирала автократию, что приводило к очередному разрыву. Начало: Московское государство Большинство специалистов сходятся в том, что отсчет российской государственности следует начинать со второй половины XV в., когда складывается Российское государство со столицей в Москве, или Московское царство. Московское царство наследовало некоторые институты предшествующего, древнерусского периода, но существенным образом отличалось своей социально-политической структурой от Древнерусского государства (вернее, конфедерации государств, традиционно именуемых княжествами). Основное отличие состояло в наличии автократии в форме самодержавия[2], которой не было в Древней Руси. Самодержавие не развилось из древнерусской государственности генетически. Оно возникло заново, вероятно, под влиянием византийской и золотоордынской государственных моделей, но являлось отечественным политическим продуктом, характерным для эпохи становления централизованных государств в Европе. Новообразованное Московское государство, помимо самодержавия, обладало и другими характерными чертами: 1) военно-мобилизационный характер общественного устройства; 2) мессианская идея, занимавшая важное место в системе религиозных и идеологических представлений; 3) религиозная и культурная изоляция от стран Запада и Востока; 3) сакрализация носителя верховной власти. Причиной появления военно-мобилизационной модели была постоянная военная угроза. После монгольского нашествия и вплоть до начала XVIII в. русские земли ежегодно подверглись набегам татар. Масштабы этих нападений, как свидетельствуют летописи, разрядные книги и другие источники, были очень значительными. Татарские ханства XV—XVI вв., окружавшие Россию с юга и востока, сделали работорговлю отраслью своей экономики. В этих условиях сложилось общество, подчиненное повседневной потребности в обороне. Одна его часть была обязана постоянно служить, другая – экономически обеспечивать военную мобилизацию и организацию. Существование военно-мобилизационной структуры обеспечивалось жесткой иерархией, восходящей к самодержцу, и законодательным закреплением обязанностей всех сословий. Развитие военно-мобилизационной модели совместно с глубоким социально-экономическим кризисом второй половины XVI в. привели в конце этого столетия к закрепощению крестьян. Военно-мобилизационная модель не давала возможностей для появления институтов, представлявших альтернативу самодержавию или открывавших пути для формирования гражданского общества и демократических свобод. Таковыми, например, были вассалитет и парламенты в Западной Европе. В России вместо вассалитета существовала практика подданства (почти не оставлявшая прав для подданного), а вместо парламентов – земские соборы, большую часть своего существования являвшимися способом односторонней коммуникации верховной власти с подданными. В отличие от Западной Европы, в России XV—XVII вв. не было крупных землевладельцев, независимых от короны. Удельные княжества были уничтожены, служилое сословие получало землю от государя под условием службы, наследственные владения (вотчины) большинства феодалов были незначительны в масштабах страны и не давали возможности их владельцам выступать с независимых позиций. Тем более, что в случае опалы они могли быть конфискованы верховной властью или подлежали обмену по воле царя. Представляется, что правы историки, которые писали о вотчинном характере власти московских государей. Концентрация власти была вместе с тем и концентрацией земельной собственности в руках великих князей. Естественно, что возможности самодержца всегда были ограничены необходимостью опоры на аппарат, компромиссами с элитами и Церковью. Однако, элита (боярство), бюрократия и Церковь не имели законодательно закрепленных прав, а слабые попытки церковных иерархов противостоять монархам закончились победой верховной власти (низложение и убийство митрополита Филиппа, суд над патриархом Никоном). Еще одним латентным ограничением самодержавии было земское самоуправление, появление которого было вызвано слабостью царской администрации. Но и его права были минимальны и уступали объему обязанностей, наложенных государством. Можно возразить, что воздействию внешней агрессии подвергались многие страны, но самодержавие сложилось далеко не везде. Представляется, что важнейшую роль при выборе политической модели представляло изначальное отсутствие альтернатив. Вече к XIV в. прекратило существование в большинстве городов, удельные князья после династической войны XV в. не могли конкурировать с великим князем, боярство не имело политической или экономической самостоятельности, Новгородская и Псковская республики были слишком слабы для соперничества с Москвой. Таким образом, во второй половине XV в. не существовало альтернативы усиливавшейся политической власти самодержца всея Руси. Становлению и развитию политической монополии московских монархов также сопутствовали идеология мессианства, традиция изоляционизма и слабое развитие юридической мысли, ограничивавшейся лишь повседневной практикой. Военно-мобилизационная модель оказалась успешной для решения задач обороны. В XVI в. в противостоянии с татарскими ханствами был достигнут перелом и Россия перешла от обороны к наступлению. Были завоеваны Казанское и Астраханское ханства, началось продвижение на Северный Кавказ и в Сибирь. Таким образом, во второй половине XVI—XVII вв. было положено начало формированию Российского государства как империи. Вместе с тем, нельзя рассматривать московский период отечественной истории как монолит единообразных процессов. Московское государство испытывало кризисы (Смутное время, раскол), на магистральном пути появлялись развилки. Одной из таких развилок можно считать «реформы Избранной рады» середины XVI в. Была проведена губная реформа, положившая начало широкому местному самоуправлению, началась практика созыва земских соборов, возросло влияние и количество членов Боярской думы, сформировался приказной аппарат. Альтернативы традиционному пути развития образовались и в ходе Смутного времени. После развала центральной власти ее место заняло земское движение, высшей формой которого были ополчения. Они превратились в инструменты горизонтальной организации общества, решавшие коренные государственные вопросы. В конечном итоге избирательный земский собор 1613 г. смог положить конец династическому и политическому кризисам и начать выход из Смуты. Характерно, что этот собор сохранился как действующий институт при новоизбранном царе Михаиле Романове. По мере укрепления государственности общественное представительство уступало традиционным механизмам, и в 1622 г. непрерывная деятельность земских соборов прекратилась. Развитие: Российская империя Технологическая отсталость, а также культурная изоляция России от Западной Европы вызвали необходимость разрыва с московским периодом и коренных преобразований для дальнейшего развития. В результате структурных реформ Петра I был создан новый тип государства – Российская империя. Основным содержанием реформ являлась модернизация, направленная на повышение эффективности управления и развитие культурных достижений. Петр I заимствовал административную практику и технологические достижения из Западной Европы, но игнорировал западноевропейские политические институты, содержавшие предпосылки для построения демократии. По свидетельству современников, наблюдая за работой английского парламента, царь пришел к выводу, что это удобный инструмент для коммуникации между монархом и подданными. Но даже в таком усеченном виде парламент был Петру I не нужен. Как показал Е.В. Анисимов, преобразования, проведенные во время Северной войны и для ее задач, придали империи сущность высокоразвитой военной машины. Этим объясняется организация бессмысленного со стратегической точки зрения Персидского похода 1722—1723 гг., главной задачей которого было продолжение военных действий для того, чтобы не простаивали армия и флот. После смерти Петра I большинство из завоеванных персидских земель пришлось отдать, так как Россия не имела сил их удерживать. Несмотря на это, имперская экспансия после смерти Петра Iпродолжилась. На 1730—1740-е гг. приходятся война с Крымским ханством, война за польское наследство, присоединение Младшего казахского жуза, русско-чукотские войны и т.д. Российская империя продолжила завоевательную политику Московского царства и вывела ее на новый уровень. Вместе с тем, вестернизация Петра I вызвала против его воли важнейшую из развилок – попытку ограничения самодержавия в 1730 г. (т.н. «затейка верховников»). Попытка проведения этой реформы стала результатом знакомства российской элиты с западноевропейской политической философией и практикой. Важное значение имеет тот факт, что в 1730 г. появилось несколько проектов политических преобразований. Наряду с проектом олигархического государства создавались проекты дворянского соучастия в управлении страной. Членам Верховного Тайного Совета («верховникам») почти удалось ввести «кондиции» (условия), формально ограничивающие власть императрицы Анны Иоанновны. Однако влиятельные сторонники самодержавия совместно с нареченной государыней произвели переворот и восстановили прежний порядок. «Затейка верховников» является одной из важнейших попыток преобразования политической структуры России, наряду с восстанием декабристов 14 декабря 1825 г. Западноевропейская политическая мысль и практика продолжали оказывать влияние на российскую элиту и самодержцев. Идейное влияние перешло в практическую плоскость во второй половине XVIII в., в правление Екатерины II. Начался частичный отход от военно-мобилизационной модели при сохранении самодержавного характера верховной власти. «Манифест о вольности дворянства» 1762 г. освободил дворянство от обязательной службы (сохранив его привилегированные права на владение землей и крепостными крестьянами). Наряду с этим, сохранялось закрепощение наиболее значительного по численности сословия – крестьянства, – а его формы ужесточились. Освобождение дворян от службы при сохранении и усилении крепостного права создало дисбаланс, который оказывал негативное влияние на дальнейшее развитие страны. Его последствия не были преодолены к началу XX в. Таким образом, трансформация автократической модели в XVIII в. оказалась ограниченной. Значительным ее итогом стало усиление элиты и выдвижение высших слоев дворянства на положение коллективного соправителя монарха. Этому способствовали переход большинства земель в наследственное владение дворянства и отмена прежней нормы, когда условием владения землей была служба. Политическая роль и значимость дворянства как собственника возрастали параллельно. Во второй половине XVIII—первой половине XIX в. правящая элита увеличивается численно, становится менее однородной, более способной к восприятию разных тенденций, выработке альтернативных мнений и, в конечном итоге, к разработке плана реформ. Неоднородность элиты позволяла императорам опираться на те или иные группировки при проведении разных направлений своей политики – во время либеральных реформ Александра I или политической консервации при Николае I. Вместе с тем, общим признаком элиты была ее ориентация на западноевропейскую традицию. В первой четверти XIX в. (в т.ч. под влиянием Французской революции) в дворянской элите возникает план преобразований, включавший в себя, помимо прочего, отказ от автократии и отмену крепостного права. Неудачная попытка реализовать эти преобразования при помощи военного переворота в 1825 г. (восстание декабристов) привела к консервативному повороту при Николае I. Понимая пагубность крепостного права, Николай Iинициировал разработку реформы по его отмене, но реализовать этот проект не смог. Основная трудность состояла в том, что отмена крепостного права противоречила интересам дворянской элиты. Кризис военно-мобилизационной модели во время Крымской войны (в первую очередь, сказалась технологическая отсталость России, являвшаяся следствием ее архаического устройства) привел императора Александра II и часть элиты к мысли о необходимости структурных реформ, направленных на преодоление архаических и неэффективных черт внутреннего устройства империи. Первой реформой стала отмена крепостного права, цементировавшего социально-экономический уклад Российской империи. Логика реформ, реализованных в 1860—1870-е гг. привела к тому, что они не ограничились переменами внутри системы, а затронули ее основы. В конце правления Александра II появилась и получила распространение идея общественного представительства («конституция Лорис-Меликова»). Эта реформа не состоялась из-за убийства императора революционерами-террористами. Великие реформы представляют собой одну из редких удачных развилок, итогом которой стало движение от автократии к демократии. Инициатива в их проведении принадлежала части правящей элиты во главе с монархом. Конечно, реформы были ограниченными, например, в деятельности городского самоуправления могли принимать участие считанные проценты от общего числа жителей городов. Но и в этом случае, они привели к масштабным социально-экономическим изменениям. Благодаря реформам началось быстрое развитие капитализма. Произошло перераспределение собственности и, соответственно, власти в пользу большего количества акторов из разных социальных слоев. Контрреформы Александра III затормозили процессы развития, начатые Великими реформами, но не остановили быстрый экономический рост, являвшийся их следствием. В последней четверти XIX—начале XX вв. капиталистический характер экономики России и сформированные им общественные запросы вступили в противоречие с феодальной формой устройства верховной власти (формальное самодержавие при ведущей роли бюрократии и политическом лидерстве высших слоев дворянства). Дополнительным факторами напряжения стали земельный вопрос, не решенный окончательно крестьянской реформой 1861 г., и рабочий вопрос, порожденный быстрым развитием российского капитализма. Постоянным фактором социальной напряженности был глубокий имущественный разрыв между высшим дворянством и буржуазией с одной стороны и малообеспеченным горожанами и бедным крестьянством с другой. Эти проблемы в значительной степени были порождены неравномерным раскрепощением сословий в предшествующий период. Итоги кризиса: революции и конституционализм Неудачная русско-японская война 1904—1905 гг. привела к социальному взрыву – Первой русской революции, – в ходе которой обозначился выход из кризиса самодержавной империи. Таким выходом стало распространение в Российской империи демократических институтов – парламента, выборов, политических партий, а также свобод – печати, собраний и вероисповедания. Также, как и результаты Великих реформ, демократические положения, сформулированные Манифестом 19 октября 1905 г., были ограничены. Например, система выборов в Государственную думу ущемляла права многочисленного крестьянства в пользу буржуазии и землевладельцев. Женщины вообще не получили избирательного права. Тем не менее, выборы открыли начало политическому процессу демократического характера, который развивался вплоть до Февральской революции 1917 г. Февральская, а затем Октябрьская революции 1917 г. являются крупнейшими разрывами в российской истории. Институты общественного представительства, которые начали работать после 1905 г. должны были смягчить социальные противоречия в империи и предотвратить социальный взрыв. Однако этому воспрепятствовали следующие причины: 1) глубина социальных противоречий, уходивших корнями в военно-мобилизационную систему и ее неравномерный демонтаж (включая и национальные проблемы); 2) незавершенность политических преобразований, сохранивших основную роль высшей бюрократии и аристократии в управлении страной и не открывших достаточное количество социальных лифтов; 3) катастрофические экономические и социальные последствия Первой мировой войны. Победа демократической Февральской революции 1917 г. может свидетельствовать о том, что значительная часть общества была готова принять демократию и воспользоваться демократическими механизмами для решения социальных противоречий. Показательным примером являются выборы в Учредительное собрание – первые в российской истории всеобщие и равные выборы, состоявшиеся в ноябре 1917 г. в обстановке революционного хаоса. Впервые в стране право голоса было предоставлено всем гражданам, включая женщин (в этом Россия опередила многие страны Европы). Общее количество избирателей оценивалось примерно в 90 млн человек, участвовали в выборах более 45 млн человек, что в условиях революционного кризиса является значительным показателем. Демократическая Российская Республика, так же, как и конституционная Российская империя, имела перспективы для дальнейшего развития, но погибла из-за глобального потрясения, вызванного Первой мировой войной. Стремление Временного правительства продолжать борьбу с Германией до победы встретило резкое недовольство общества, уставшего от многолетней и тяжелой войны. Этим воспользовалась партия социал-демократов (большевиков), предложившая немедленное прекращение боевых действий и выдвинувшая популистские лозунги, обещавшие преодоление социальных противоречий и передел общественных благ в пользу нуждающихся граждан. Эти факторы способствовали росту популярности большевиков, а их политическая воля и эффективная организация позволили захватить власть во время Октябрьской революции. Новый этап: СССР и его распад Большевики, провозгласившие своей целью построение коммунизма, а средством – диктатуру пролетариата, сразу после Октябрьской революции вернулись к худшим автократическим практикам, а затем существенно развили и дополнили их. Это было связано с тем, что приход к власти и ее удержание происходили силовым путем, в ходе вооруженного восстания и после этого во время масштабной гражданской войны. После победы в Гражданской войне большевики вынуждены были отказаться от жестких форм управления и предложили республиканскую модель, предполагавшую деятельность демократических институтов для большинства граждан. Отход от силовых методов был связан не только с окончанием вооруженной борьбы, но также с необходимостью восстановления экономики, в связи с чем был введен НЭП, частично возродивший свободный рынок и независимое от государства предпринимательство. Скорее всего, это решение также было уступкой обществу, в котором еще были сильны демократические тенденции, восходившие к революционной эпохе. Но, когда НЭП выполнил свою задачу, он был свернут, а вместе с тем и относительная демократия 1920-х гг. В 1930-е гг. усиливается идеологическое давление и разворачиваются широкомасштабные репрессии, что приводит к созданию тоталитарного государства с режимом персональной автократии Сталина. Формирование такого политического строя, реанимировавшего худшие сценарии российской истории, было связано с несколькими факторами: 1) стремление большевиков к реализации утопического проекта под названием «коммунизм»; 2) практика вооруженной борьбы во время Гражданской войны, легитимизировавшая жесткие формы насилия для внутриполитической борьбы; 3) подготовка к вооруженной борьбе за «Мировую революцию» с капиталистическими странами. Обращение большевиков к механизмам, свойственным для автократий, является яркой иллюстрацией того, что эти механизмы удобны для разных по своему характеру режимов и правящих элит. После смерти Сталина последовала «оттепель», которую можно считать очередной развилкой, впрочем, ограниченной тактическими задачами. Тоталитарные и автократические механизмы продолжали существовать вплоть до горбачевской перестройки, однако, в ограниченных масштабах и с другим набором инструментов. Альтернативы советской системы не существовало и не просматривалось, в том числе и по причине огосударствления экономики. Единственным исключением являлся криминальный капитал, который, однако, не мог претендовать на политическое влияние, ограничиваясь контролем над частью экономики. Попытка М.С. Горбачева провести очередные косметические реформы (таковыми мыслились «ускорение» и «гласность») привела к масштабной «перестройке» советской системы, закончившейся отменой монополии КПСС на политическую власть, к возврату демократического института выборов и началу формирования многопартийной системы. Горбачев и его единомышленники из партийной элиты понимали необходимость реформ для предотвращения экономического краха СССР, однако, не планировали демонтажа советской системы. Он стал результатом внутренней логики развития реформ и активного включения граждан в общественно-политические процессы. Итогом нового разрыва стало не только изменение социальной структуры (от социализма обратно к капитализму), но также границ и статуса страны. СССР прекратил существование, а на его месте образовались 15 независимых государств. Произошла также частичная смена элиты, партийно-хозяйственную бюрократию потеснили люди демократических взглядов из разных слоев общества, в первую очередь, интеллигенты. Реванш: от образования РФ до путинской автократии Пути бывших советских республик разошлись. Страны Балтии быстро определились с выбором и присоединились к Западной Европе. В Молдове, Украине, Грузии, Армении и Кыргызстане становление демократических институтов происходило трудно. Политические кризисы и периоды активной борьбы сменяли друг друга. Тем не менее, были достигнуты успехи в развитии демократии и гражданского общества. В России, Беларуси, Азербайджане, Узбекистане, Таджикистане и Туркменистане существовали демократические тенденции, но победили автократии. В 1990-е гг. Россия начала движение по пути развития демократии, однако, довольно скоро стала олигархией, прикрывавшейся демократическими институтами. Отход от демократических принципов стал реакцией на реваншистские (октябрь 1993 г., президентские выборы 1996 г.) и сепаратистские (Первая и Вторая Чеченские войны) вызовы. Итогом стали усиление милитаристских настроений в элите и обществе, возвращение к власти номенклатурной части элиты и спецслужб, реанимация имперской идеологии и риторики. Другим важным фактором внутренней политики 1990-х гг. стало усиление криминальных структур, их вхождение во власть (не de iure, но de facto) и распространение криминальных практик в борьбе за власть и собственность. Номенклатура, силовики, сотрудники спецслужб и криминальные лидеры стали новой элитой и опорой для президента Владимира Путина, приступившего в середине 2000-х гг. к демонтажу демократической модели и выстраиванию очередной автократии. Благодаря приватизационной реформе в руках этих людей сосредоточилась значительная масса государственной собственности, в т.ч. в самых прибыльных отраслях (добыча и транспортировка полезных ископаемых, металлургия). В отличие от других политических режимов, преследовавших цели самосохранения и территориального развития (Московское государство), модернизации и усиления политического влияния в мире (Российская империя), социального эксперимента (СССР), путинская элита (включая самого автократа) была ориентирована на обогащение. Такая деградация стала следствием многолетнего отрицательного отбора в партийно-государственной элите и спецслужбах позднего СССР и влиянием криминального мира, получившего доступ к власти в 1990-е гг. В мировой практике соединение автократии и коррупции является устойчивым, так как автократические методы успешно обеспечивают коррупционную деятельность элиты. Пример России 1990—2020-х гг. подтверждает это. Путинское государство выросло не только как автократическое, но также, как мафиозное (mafia state). Вместе с тем, форма оказала решающее влияние на содержание, автократия не ограничилась внутренней политикой, а реанимировали имперские тренды, свойственные прошлым столетиям. Одна из причин этого состоит в том, что российская элита, избавившись от прозападной и демократически настроенной части, пришла к воспроизводству привычных идеологических конструкций и внешнеполитических подходов времен СССР. Одновременно с этим оказались востребованы идеи из идеологического багажа дореволюционной России – имперская идея, автократическая модель, патернализм и представление о собственной исключительности и превосходстве благодаря особой «духовности» народа. Итогом стало соединение наиболее консервативных идей и принципов из опыта двух предшествующих эпох в новую диффузную идеологию. Возвращение к риторике Холодной войны (Мюнхенская речь Путина, 2007 г.) и советским методам агрессии (война в Грузии, 2008 г.) произошло органично в русле реанимации имперской идеи, заявленной в государственной символике (герб – двуглавый орел, гимн на музыку Александрова 1990—начала 2000-х гг.). Путь от имперского разворота 2000-х гг. к аннексии Крыма и вторжению на Донбасс в 2014 г., а затем – к полномасштабному вторжению в Украину 24 февраля 2022 г. можно рассматривать как поступательный, с постепенным укреплением автократических тенденций (несмотря на кризис начала 2010-х гг., вызванный известной «рокировкой»). В сфере политической идеологии этот процесс характеризуется усилением антизападной риторики и попыткой превратить ее в национальную идею, в культурной сфере – торжеством неомедиевализма с его культом силы, милитаризмом (т.н. «победобесие») и гомофобией, в административной практике – усилением репрессивных законов и уничтожением оппозиции и недовольных. Власть и общество: внутренняя структура воспроизводства автократических механизмов Внешний обзор фактов будет неполон без представлений о внутренних движущих силах данных процессов. Речь пойдет об общественной структуре Российского государства, способствующей (не препятствующей) воспроизводству автократических механизмов. В этом тексте применяются термины общество, элита и автократ. Очевидно, что каждый из этих терминов и описание их действий в некоторой степени условны, поскольку, например, общество или элита не консолидированы и не артикулируют общих целей и задач, а автократ неотделим от своего окружения («коллективный Путин»). Как уже было показано выше, общество отнюдь не является пассивным объектом воздействия государственной политики, осуществляемой лидерами страны (в т.ч., автократами), совместно с элитами. В определенные периоды, оно обретает статус субъекта и оказывает активное или решительное воздействие на ход событий. Необходимо понять: какую роль играют лидеры (автократы), элиты и общество в формировании разрывов и выборе или отказе от развилок, и воспроизводстве автократических механизмов. Первоначально российское общество и государство сформировались в условиях военно-мобилизационной модели. Эта модель рассматривалась как единственно возможная верхушкой общества (автократ и элита), средними и нижними слоями, цементировалась мессианской идеей и изоляционной идеологией. Пересмотр традиционной модели начался в верхних слоях элиты в результате петровских реформ. Под влиянием западноевропейской политической философии в 1730 г. («затейка верховников») были выдвинуты и имели шансы на реализацию проекты преобразования российской автократии в аристократическую олигархию или в монархию, в которой дворянство является коллективным соправителем. С некоторыми поправками (засилье бюрократии) второй вариант был реализован во второй половине XVIII в., что привело к дальнейшим переменам. Период со второй половины XVIII до 1917 г. – время наиболее активного участия общества (вернее, его просвещенной и гражданственно ориентированной части) в правительственной деятельности на всем протяжении российской истории. В это время происходит демонтаж военно-мобилизационной системы, укрепляются механизмы самоуправления и начинается становление демократический институтов. В элите и обществе в это время представлены разнообразие мнений и вариаций, тех или иных демократических и консервативных моделей, включая маргинальные явления (революционеры, черносотенцы). При этом активная часть общества (населения) представляла собой меньшинство (как, впрочем, и в иных обществах). Основная часть подданных Российской империи, как и в Средние века, представляла собой молчаливое большинство вследствие своих ограниченных возможностей. По переписи 1897 г. число грамотных в империи составляло всего 22 %, в 1913 г. – примерно 30 %. Представив себе условную социологию 1905-го года, мы бы увидели уровень поддержки самодержавия примерно в 97 %, однако, несколько миллионов протестно и оппозиционно настроенных подданных Российской империи превратили самодержавие в конституционную монархию. Классическая работа Д. Аджемоглу и Д. Робинсона «Почему одни страны бедные, а другие богатые» (2012, рус. перевод 2016) показывает прямую связь между концентрацией национального богатства и средств производства в руках ограниченного круга лиц (элита) и автократическими политическими механизмами, и наоборот. Если рассмотреть Российскую империю с этой точки зрения, мы увидим, что, согласно переписи 1897 г., 77,5 % населения империи составляли крестьяне и 10 % – мещане. До 1861 г. крестьянской собственности не существовало вообще, даже черносошные (государственные) крестьяне обрабатывали землю, которая находилась во владении государства. После реформы 1861 г. количество крестьян-собственников стало расти, а в результате столыпинской аграрной реформы значительно увеличилось. К 1916 г. 89,3 % земель, которые обрабатывали крестьяне, находилось в их собственности. Это могло стать основой для формирования гражданского общества, охватывавшего широкие массы населения, но для реализации этой возможности не хватило времени. Как только новый слой собственников-граждан только начал формироваться экономически и ментально начались Первая мировая война, а затем революционный кризис. Политика «раскулачивания» 1930-х гг. уничтожила крестьян-собственников, потенциально или действительно обладавших гражданской позицией и политическим мировоззрением. Если в царское время политическая оппозиция опиралась на собственность независимую от короны, то в советское время иной собственности, кроме государственной не существовало. Следовательно, оппозиция верховной власти была невозможна. Возвращение института частной собственности в 1990-е гг. не привело к активному включению массы собственников в политические процессы. Причина этого в том, что в результате приватизации крупная собственность перешла к узкому кругу лиц (олигархи), а мелкая собственность не сделала граждан участниками экономических процессов – воспроизводства и распределения национального богатства. Слабое общество, в основной массе не осознающее своих прав и не владеющее инструментами для их защиты, наряду с воспроизводством автократий и милитаристскими культурными кодами – результат исторического развития России. Значительную роль в его формировании сыграл эксперимент по созданию особого «советского человека», в том числе и посредством репрессий. Другим фактором является инерция, восходящая ко временам средневековой патриархальной архаики. Такое общество зависимо от элиты и ориентировано на поддержку автократии за неимением других вариантов. Недовольство элитой, ее отдельными представителями или политикой правительства не приводит к пересмотру базовых патерналистских представлений из-за отсутствия альтернативы. На протяжении всей российской истории элита и общество не были едины ни по своему составу, ни по политическим, культурным, идеологическим и этическим представлениям. В любые периоды общество включало в себя активную часть, выражавшую протест в разных формах (миграции, уклонение в раскол, самосожжения, восстания, революционное движение, диссидентство и т.д.). Это объясняет тот факт, что поддержку находят как автократия, так и демократия. Наконец, важным фактором является то, что между автократом, элитой и обществом нет и не было непроницаемых преград. Автократ всегда являлся частью элиты и зависел от нее в реализации решений. Элита, даже в Средние века, была подвержена ротации и не отделена от общества непроницаемыми преградами. Даже в XVIII—XIX вв. вестернизированная элита находилась в контакте с крестьянством и городскими обывателями в разных ситуациях. Это обстоятельство позволяло элите ориентироваться на общественные настроения, что наиболее активно проявлялось во второй половине XIX—начале XX в. А также управлять этими настроениями при помощи идеологических инструментов. Итоги и перспективы Обзор российского исторического процесса, начиная с XV столетия, показывает, что за это время автократическая модель является доминирующей и вместе с тем, это доминирование приводит к регулярно возникающим тяжелым кризисам (разрывам). Неоднократные попытки альтернатив (развилки) не могли изменить общего тренда, но заложили основу альтернативной, демократической традиции. Очевидно, что наблюдается не одна и та же протяженная автократия, а воспроизводство автократий на основе регулярно обновляемых консервативных трендов в политике, культуре и общественном сознании. Воспроизводство автократий – результат деятельности элиты, опирающейся на поддержку значительной части общества, не знакомого с иными альтернативами и не готового их принять. С какой целью элиты занимаются этой рискованной игрой? Во-первых, из-за кажущейся простоты и легкости применения автократических механизмов для своих задач. Во-вторых, из-за личной заинтересованности в обладании властью и ресурсами, которое поддерживается автократическими механизмами. Наконец, в-третьих, вероятно, из-за довлеющей на них инерции (в это отношении наиболее интересен пример большевистского разворота к тоталитарной автократии, несмотря на то, что состав элиты полностью изменился и был провозглашен коренной разрыв с прошлым). Такие элиты (можно назвать их автократически ориентированными) либо сами выращивают автократов, либо не дают автократам изменить свой статус (показателен пример, Екатерины II отказавшейся от идеи отмены крепостного права из-за жесткой позиции дворянства по этому вопросу). Все вышесказанное способно внушить пессимистические чувства. В то же время, следует выделять ряд факторов, который, напротив могут содействовать оптимизму: 1) институты самоуправления и демократические идеи имеют давнюю традицию в России, были реализованы и оказывали большое влияние во второй половине XIX—начале XX в.; 2) в обществе (а иногда и в элите) всегда существовали противники автократии, влияние которых в разные периоды истории было различным – от решающего до нулевого; 3) разрывы и развилки в истории свидетельствуют об отсутствии заданности, возможности движения по разным векторам, однако, исторический опыт показывает, что эта возможность чаще всего оставалась нереализованной; 4) решающая роль в выборе сценариев развития принадлежит элите (реже, автократу), от выбора элиты зависит выбор дальнейшего пути, так как в обществе есть сторонники разных путей развития и проблема состоит в уровне мобилизации приверженцев той или иной модели. Это дает возможность предполагать, что в результате следующего разрыва выбор пути будет зависеть от политической воли элиты и возможности ею мобилизовать своих сторонников. Так как разрыв произойдет, скорее всего, в результате краха военной авантюры действующего автократа демократическая альтернатива может иметь шансы на успех. [1] Жанр эссе, в котором написан данный текст, как кажется, избавляет автора от необходимости обоснования методологии, обзора историографии и характеристики источниковой базы. Тем не менее, мне представляется, что большинство из предложенных мыслей отнюдь не являются оригинальными, а высказывались ранее разными авторами в тех или иных формулировках. Автор считает своим долгом выразить благодарность коллегам и читателям, взявшим на себя труд прочтения и замечаний по тексту Л.П. Романкову, С.А. Чижикову, С.В. Широгоровой, В.Ю. Шокареву. [2] Самодержавие представляется собой буквальный перевод греческого термина автократия. "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

Александр Дюков Еще раз о датировке «Писем из-под виселицы» Константина Калиновского (ответ анонимам) Изображение: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9,_%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD_%D0%A1%D0%B5%D0%BC%D1%91%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87#/media/%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:Kastu%C5%9B_Kalino%C5%ADski._%D0%9A%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%83%D1%81%D1%8C_%D0%9A%D0%B0%D0%BB%D1%96%D0%BD%D0%BE%D1%9E%D1%81%D0%BA%D1%96_(G._Bonoldi,_1863).jpg Предпринятая автором настоящих строк публикация ранее неизвестных тюремных писем лидера польского восстания 1863-1864 гг. на территории Литвы и Белоруссии Константина Калиновского (Дюков 2023а) повлекла за собой довольно неожиданные последствия. Практически сразу после выхода публикации вещающий на Белоруссию польский телеканал Belsat выпустил статью, в которой со ссылкой на «белорусского историка» утверждалось, что обнаруженные мною тюремные письма Калиновского якобы свидетельствуют, что в тюрьме написаны и называемые «письма из-под виселицы». Имя историка, пришедшего к подобному выводу, в статье не называлось, зато в завершении выражалась благодарность за помощь в подготовке каким-то еще «неравнодушным историкам», столь же анонимным (Belsat 2023). Поскольку обсуждать с анонимами вопросы истории мистификации К. Калиновским «писем из-под виселицы» довольно странно, первоначально я не планировал отвечать на публикацию Belsat. Однако в последующие несколько дней варианты статьи Belsat были размещены примерно в десяти крупных СМИ, вещающих на белорусскую аудиторию (Zerkalo 2023; Наша Нiва 2023; Радыё Свабода 2023, etc.). Одинаковый текст статей сопровождался однотипными заголовками, чья оригинальность варьировалась от «“Письма из-под виселицы” — подлинные. Пытающийся очернить Калиновского историк из РФ опубликовал документы, которые опровергают его домыслы» (Zerkalo 2023) до «Расейскі гісторык апублікаваў перадсьмяротныя тэксты Каліноўскага і выпадкова пацьвердзіў праўдзівасьць “Лістоў з-пад шыбеніцы”» (Радыё Свабода 2023). Столь демонстративная и агрессивная пропагандистская кампания по продвижению ложного тезиса, вне всякого сомнения, требует подробного ответа. В настоящей статье я касаюсь лишь вопроса о времени и месте написания так называемых «писем из-под виселицы», не рассматривая допущенных в статье Belsat иных сомнительных утверждений – например, отрицания литвинской идентичности К. Калиновского (см.: Дюков 2023б). Не рассматриваю я и содержащихся в статье Belsat личных выпадов в свой адрес. * Написанные К. Калиновским «письма из-под виселицы» представляют собой три несвязанных между собой текста, известных по публикации 1867 г. (Giller 1867). К настоящему времени выявлен автограф лишь одного из этих текстов, третьего по счету. Он хранится в фондах Национальной библиотеки в Варшаве. Это «письмо» написано рукой Калиновского, но подписано именем «Яська, хозяина из-под Вильно» - вымышленного крестьянина, от лица которого Калиновский и его товарищи вели белорусскоязычную пропаганду (BN. Rps 7827 II. K. 58-59). Несмотря на подпись, «письма из-под виселицы» считаются написанным в тюрьме предсмертным обращением Калиновского (а не его персонажа) к белорусскому народу и являются знаковым текстом в белорусском культурном пространстве, неизменно цитируемым как в научной, так и в учебной литературе. «Письма» характеризуются как «национально-политический манифест и личный завет Калиновского будущим поколениям» (Абламейка 2020: 87), «своеобразную заповедь белорусскому народу» (Беларуская лiтаратура 2020: 58), «белорусскую национальную идею, которая родилась в пламени освободительного движения» (Смехович, Унучек, Филатова 2019: 222). Одним из немногих исследователей, усомнившихся в общепринятой трактовке «писем из-под виселицы» как предсмертного текста, стал В.Ф. Гигин, отметивший, что «письма» следует рассматривать как «типовой пример пропаганды» (Гiгiн 2014: 33). Однако данная оценка была лишь демонстрацией научной интуиции, поскольку вплоть до недавнего времени источниковедческое изучение «писем из-под виселицы» в научной литературе отсутствовало. Первое «письмо», известное начальным строчкам «И до нашего уголка долетела ваша газетка…» совершенно точно написано не в тюрьме, о чем уже неоднократно писали исследователи (см. Калiноўскi 1999: 303; Смалянчук 2015: 24). При просмотре дела, в котором хранится рукопись третьего «письма» я обнаружил, что этот документ хранится вместе с документами, находившимися у Калиновского перед арестом и оставшимися неизъятыми властями. Размышляя над вопросом «как же рядом со спасенным от властей бумагами оказался автограф третьей части «писем из-под виселицы», якобы написанный в тюрьме?» я пришел к выводу, что наиболее простой ответ выглядит следующим образом: «потому, что этот автограф написан не в тюрьме». Подробная аргументация в пользу этого ответа была изложена в статье, опубликованной в «Исторической экспертизе» (Дюков 2020), поэтому от ее повторения я воздержусь. Дальнейшие изыскания в архивах Польши, Литвы и России позволили подтвердить высказанное мною предположение о написании автографа третьего «письма из-под виселицы» до ареста Калиновского. В хранящемся в Литовском государственном историческом архиве следственном деле помещицы Я. Мокржицкой, родственницы тесно связанного с Калиновским семейства Ямонт, мне удалось обнаружить уникальные документы – описи входящей, исходящей и текущей документации аппарата комиссара подпольного Национального правительства в Литве К. Калиновского за конец 1863 – начало 1864 гг. (LVIA. Ф. 378. Оп. 158. Д. 16. Л. 86-97) Перевод описей на русский язык был также выявлен в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ. Ф 109. Оп. 214. Д. 285. Л. 2-17). Описи – специфический, но очень ценный исторический источник, позволяющий разобраться в судьбе документов. Описи аппарата Калиновского позволили нам точно установить время написания третьего «письма из-под виселицы». Как мы помним, автограф третьего «письма» хранится в одном деле с документами, непосредственно связанными с последними месяцами жизни К. Калиновского, в том числе с письмами под входящими делопроизводственными номерами 164 (письмо неизвестного лица, ноябрь 1863 г.), 165 (три письма представителя Литовского отдела за рубежом Б. Длусского, декабрь 1863 г.) и 166 (письмо бывшего представителя Литовского отдела за рубежом Дж. Бонольди, декабрь 1863 г.) (BN. Rps 7827 II. Л. 7-10об., 12-12об.). Согласно найденной описи текущей документации аппарата Калиновского, все эти письма хранились в пакете № 16, аннотация которого выглядит следующим образом: «Образчик речи к временнообязанным, списки ксендзов, высланных и арестованных, замечание о положении шляхты Могилевской по-русски; № 164, письмо от Мрувки; № 165, донесение Яблоновского и Стеллы; № 166, донесение Стеллы; № 167, рапорт агента в Тильзите» (LVIA. Ф. 378. Оп. 158. Д. 16. Л. 92). Перед нам, безусловно, те самые интересующие письма, которые ныне хранятся в Национальной библиотеке в Варшаве. «Яблоновский» - это псевдоним Б. Длусского, а «Стелла» - псевдоним Дж. Бонольди. Таким образом, совпадают не только входящие номера, но и авторы писем. Заодно мы устанавливаем ранее остававшегося нам неизвестным автора письма за входящим номером 164 – это «Мрувка», Б. Залесский, агент Литовского отдела по закупке оружия за рубежом. Прошло без малого 160 лет, а письма № 164, 165 и 166 по-прежнему лежат вместе, как некогда лежали в пакете № 16. Но, как мы помним, в деле Национальной библиотеки письма лежат вместе не одни – рядом с ними лежит черновик автографа третьего «письма из-под виселицы». В описании содержания пакета № 16 мы находим и этот документ – он обозначен как «Образчик речи к временнообязанным» (т.е. к крестьянам). И скоро третье «письмо» (правильнее, конечно, теперь его именовать «Образчик речи…») хранилось в пакете № 16, вместе с письмами, датируемыми ноябрем – декабрем 1863 г., то значит оно было написано не позднее декабря 1863 г., до ареста Калиновского. Таким образом, введение в научный оборот описи текущего делопроизводства аппарата Калиновского позволило показать, что третье «письмо из-под виселицы» было написано Калиновским до ареста и, следовательно, является не предсмертным обращением к народу, а пропагандистской мистификацией – такой же, как и все остальные тексты, написанные от лица вымышленного «Яська, хозяина из-под Вильно» (Дюков 2022). Но, может быть, анонимные историки Belsat правы и опубликованные мною подлинные тюремные письма Калиновского действительно свидетельствуют, что «письма из-под виселицы» все-таки написаны в тюрьме? Аргумент в пользу этой идеи сформулирован в рассматриваемой статье следующим образом: «Приведенные Дюковым изображения этого и других писем… свидетельствуют, что они написаны на похожих листах, похожими чернилами и в той же манере, что и беларусскоязычное «Письмо из-под виселицы» («Ліст з-пад шыбеніцы»), которое сегодня хранится в Варшаве» (Belsat 2023). Увы, первая часть данного утверждения является заведомо ложной – ведь ни сравнения бумаги, ни сравнения чернил тюремных писем Калиновского и автографа третьего «письма из-под виселицы», к сожалению, не проводилось. Автор этих строк не смог провести такого сравнения в связи с тем, что политические противоречия между Россией и Белоруссией, с одной стороны, и Польшей, – с другой, сильнейшим образом затрудняют научную работу. Изучить хранящийся в Национальной библиотеке в Варшаве автограф третьего «письма» в подлиннике сейчас не представляется возможным. Мне доступно лишь полноцветное цифровое изображение данного документа, однако для изучения бумаги и чернил оно по понятным причинам малопригодно. Анонимные же историки Belsat, не имеющие проблем с посещением Национальной библиотеки в Варшаве, совершенно очевидно не держали в руках обнаруженных мною тюремных писем Калиновского – о существовании которых им до недавнего времени не было известно. Более того, в моей первопубликации этих документов (Дюков 2023а) были приведены не полноцветные изображения, а черно-белые прорисовки тюремных писем – и они же были воспроизведены в рассматриваемой статье (Belsat 2023). Ни о бумагах, ни о чернилах по этим черно-белым прорисовкам судить невозможно вообще – а значит, аноним просто солгал о «похожих листах» и «похожих чернилах». Что же касается общей «манеры» написания тюремных писем и автографа третьего «письма из-под виселицы», то трудно не согласиться с тем, что подчерк у этих документов один и тот же. Однако вывод о том, что написанные одним подчерком документы должны быть написаны в одно время и в одном месте выглядит несколько поспешным. Не менее странен и другой аргумент, выдвинутый анонимными историками Belsat: «зачем Кастусю, который имел под рукой на свободе много бумаги… вдруг нужно было написать что-то на очень небольших листочках» (Belsat 2023).  По всей видимости, авторы данного утверждения никогда не видели черновика письма Калиновского Б. Длусскому, написанного в декабре 1863 г. и хранящегося во все том же архивном деле из Национальной библиотеки в Варшаве. Этот документ написан в период нахождения Калиновского на воле – и написан он на небольшом листочке бумаги (BN. Rps 7827 II. Л. 11). Можно предположить, что причина этому – в неких соображениях конспирационного характера, которые, были, безусловно, актуальны в условиях восстания, можно – что дело в недостатке бумаги. Никаких иных аргументов в пользу идеи о том, что «письма из-под виселицы» написаны в тюрьме, в статье Belsat не озвучивается. Цена же озвученного, мягко говоря, невелика. Разумеется, для пропагандистской кампании в СМИ большего и не надо – однако даже самые масштабные пропагандистские кампании не могут остановить процесса прироста научного знания и деконструкции мифов о личности Константина Калиновского. Список источников и литературы Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Biblioteka Narodowa (Национальная библиотека в Варшаве, BN). Lietuvos valstybės istorijos archyvas (Государственный исторический архив Литвы, LVIA) Абламейка 2020 – Абламейка С. Каліноўскі і палітычнае нараджэньне Беларусі. Гiстарычна-фiлязофская эсэ. 2-е выд., дап. [Б.м.,] 2020. Беларуская літаратура 2020 – Беларуская літаратура. Вучэбны дапаможнік для 10 класа ўстаноў агульнай сярэдняй адукацыі з беларускай і рускай мовамі навучання / Под рэд. А.П. Бязлепкінай-Чарнякевіч, І. Д. Воюш. Мiнск, 2020. Гiгiн 2014 – Гiгiн В.Ф. Прапагандысцкая дзейнасць В.К. Каліноўскага: вытокi, метады, наступствы // Паўстанне 1863 – 1864 гг. у Польшчы, Беларусi, Лiтве i Украiне: гiсторыя i памяць. Зборнiк навуковых артикулаў. Мiнск, 2014. Дюков 2020 - Дюков А.Р. Загадки «Писем из-под виселицы» Константина Калиновского // Историческая экспертиза. 2020. № 4. Дюков 2021 - Дюков А.Р. Неизвестный Калиновский. Пропаганда ненависти и повстанческий террор на белорусских землях, 1862 – 1864 гг. М., 2021. Дюков 2022 - Дюков А.Р. Письма из-под виселицы Константина Калиновского, подложные и настоящие: Наброски к источниковедческому исследованию. М., 2022. Дюков 2023а – Дюков А.Р. «Дорогая моя Марылька!» Неизвестные предсмертные письма лидера польского восстания 1863 г. в Литве и Белоруссии Константина Калиновского // Тетради по консерватизму. 2023. № 3. Дюков 2023б – Дюков А.Р. К вопросу об идентичности Константина Калиновского: иконографические коды нательного медальона и их интерпретация // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2023. № 1. Дюков 2023в – Дюков А.Р. «Который сегодня день?» Константин Калиновский и пароли виленского повстанческого подполья // Историческая экспертиза. 2023. № 2. Калiноўскi 1999 – Калiноўскi К. За нашую вольнасць: творы, дакументы / Уклад., парадм., паслясл., камент. Г.В. Кiсялёва. Мінск, 1999. Кісялёў 1999 – Кісялёў Г.В. Кастусь Калiноўскi, яго час i спадчына // Калiноўскi К. За нашую вольнасць: творы, дакументы / Уклад., парадм., паслясл., камент. Г. Кiсялёва. Мінск, 1999. Наша Нiва 2023 - «Фактычна мы павінны падзякаваць за гэтыя знаходкі». Расійскі імперскі гісторык апублікаваў невядомыя лісты Кастуся Каліноўскага, якія яго вобразу ніяк не шкодзяць // Наша Нiва, 12.12.2023. URL: https://nashaniva.com/ru/332045 (дата обращения 13.12.2023). Радыё Свабода 2023 – Расейскі гісторык апублікаваў перадсьмяротныя тэксты Каліноўскага і выпадкова пацьвердзіў праўдзівасьць «Лістоў з-пад шыбеніцы» // Радыё Свабода, 12.12.2023.  URL: https://www.svaboda.org/a/32727650.html (дата обращения 13.12.2023). Смалянчук 2015 – Смалянчук А.Ф. Кастусь Калiноўскi i беларуская iдэя: праблемы даследавання // Кастусь Калiноўскi i нацыятворчы працэс у Беларусi. Матэрыялы мiжнароднай навуковай канферэнцыi. Лондан, 27-29 сакавiка 2014 г. / Под рэд. А. Смаленчука, Дж. Дынглi. Мiнск, 2015. Смехович, Унучек, Филатова 2019 – История белорусской государственности: в 5 т. Т. 2. Белорусская государственность в период Российской империи (конец XVIII – начало ХХ в.) / Отв. ред. Н.В. Смехович, А.В. Унучек, Е.Н. Филатова. Минск, 2019. Belsat 2023 – Калиновский ни разу не поляк: российский историк случайно подтвердил правдивость «Писем из-под виселицы» // Belsat.eu, 10.12.2023. URL: https://belsat.eu/ru/news/10-12-2023-kalinovskij-ni-razu-ne-polyak-rossijskij-istorik-sluchajno-podtverdil-pravdivost-pisem-iz-pod-viselitsy/ (дата обращения 13.12.2023). Giller 1867 – Giller A. Historia powstania narodu polskiego w 1861-1864 r. Paryż, 1867. T. 1. Zerkalo 2023 – «Письма из-под виселицы» — подлинные. Пытающийся очернить Калиновского историк из РФ опубликовал документы, которые опровергают его домыслы // Zerkalo.io, 12.12.2023. URL: https://news.zerkalo.io/amp/life/56152.html (дата обращения 13.12.2023). Дюков Александр Решидеович – научный сотрудник Института российской истории РАН (Москва). Email: a.dyukov@gmail.com "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

17 ноября 2023. Круглый стол «Национальные фобии и мегаломании в политическом языке и политической теории» Доклад «Мифологема о “русской угрозе” в европейском внешнеполитическом дискурсе как инструмент манипуляции общественным сознанием в первое десятилетие после Французской революции». Ольга Викторовна Заиченко, канд. историческ. наук, ст. науч. сотр. Института всеобщей истории РАН. Смотреть на youtube "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

17 ноября 2023. Круглый стол «Национальные фобии и мегаломании в политическом языке и политической теории» Доклад «Место русофобии в “России и Европе” Н.Я. Данилевского». Андрей Александрович Тесля, канд. философ. наук, научный руководитель Центра исследований русской мысли Института гуманитарных наук БФУ им. Канта (Калининград). Смотреть на youtube "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

17 ноября 2023. Круглый стол «Национальные фобии и мегаломании в политическом языке и политической теории» Доклад «Ксенофобия и социофобия во время революции и гражданской войны». Борис Иванович Колоницкий, д-р, ист. наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН. Смотреть на youtube "Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.