Сергей Беляков
Демократия и социальная катастрофа
Ответ на эссе Сергея Шокарева «Разрывы, развилки и воспроизводство автократических механизмов в российской истории»
Аннотация:
Эссе Сергея Белякова является ответом на эссе Сергея Шокарева, которое посвящено причинам воспроизводства автократических механизмов в истории России. Сергей Беляков признает роль военно-мобилизационной модели государственности. Однако он ставит под сомнение необходимость и неизбежность перехода от автократии к демократии. Беляков ссылается на исторический опыт Революции 1917 года, русского и советского конституционализма XX века и Перестройки. Этот опыт, с точки зрения Белякова, показывает, что попытки демократизации дважды за XX век привели к катастрофе не только государство, но и общество. Из этого не следует принципиальная невозможность демократии в России. Она возможна при складывании подходящих исторических условий. Однако следует учитывать, что идея о преимуществе демократии перед различными формами автократии и олигархии представляется мнимой, ошибочной. Демократия не относится к таким же общечеловеческим ценностям, как правосудие и свобода. Она в наши дни, как и в древнем мире (Греция, Шумер) лишь один из возможных способов организации государства.
Ключевые слова:
История России, история Украины, Революция 1917 года, Перестройка, автократия, самодержавие, демократия, свобода.
Об авторе: Беляков Сергей Станиславович, кандидат исторических наук, заместитель главного редактора журнала «Урал», доцент Уральского федерального университета им. Ельцина. Email: beliakov.sergey@urfu.ru sbeljakov@mail.ru
Democracy and social catastrophe
Abstract:
Sergei Beliakov's essay is a response to Sergei Shorokhov's essay on the causes of reproduction of autocratic mechanisms in the history of Russia. Sergei Beliakov recognizes the role of the military mobilization model of statehood. However, he questions the necessity and inevitability of a transition from autocracy to democracy. Beliakov refers to the historical experience of the 1917 Revolution, Russian and Soviet constitutionalism of the 20th century and Perestroika. This experience, from Beliakov's point of view, shows that attempts at democratization twice in the twentieth century led to disaster not only for the state, but also for society. This does not imply the fundamental impossibility of democracy in Russia. It is possible with the addition of suitable historical conditions. However, it should be borne in mind that the idea of the advantage of democracy over various forms of autocracy and oligarchy seems imaginary and erroneous. Democracy does not belong to the same universal values as justice and freedom. Nowadays, as in the ancient world (Greece, Sumer), it is only one of the possible ways of organizing the state.
Keywords: The history of Russia, the history of Ukraine, the Revolution of 1917, Perestroika, autocracy, autocracy, democracy, freedom.
Correspondin author: Beliakov Sergei Stanislavovich, PhD (candidat istoricheskih nauk), Deputy Chief Editor of the magazine «Ural», Associate Professor at the Ural Federal University named after B. N. Yeltsin.
«Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Когда я прочитал статью лектора кафедры славистики Чикагского университета, то невольно вспомнил эти очень знаменитые слова из «Тезисов о Фейербахе» Карла Маркса. Маркс писал о философии, мы все же будем говорить о науке. Так вот, задача науки – прежде всего изучать мир (природу и человека). Разумеется, наука в самом деле преображает мир, но эта задача для нее побочная, второстепенная. И она не смогла бы ее исполнить, если подменяла бы изучение мира его перестройкой. Ученый не судит, он изучает. Он не возмущается и негодует, а старается понять. Эти мысли вполне очевидны, однако современные ученые-гуманитарии все же пренебрегают ими. Это мы видим и в эссе Сергея Шокарева.
Автократия подается если не как безусловное зло, то как устаревший, чуждый современному обществу способ управления, от которого надо отказаться. Если я правильно понял автора, то эта идея представляется ему самоочевидной. На мой взгляд, эта ошибка, из-за которой страдает и сама постановка вопроса. В принципе, интересно и ценно поставить вопрос о природе авторитарной власти в России и механизмах ее самовоспроизводства. Но не стоит при этом считать авторитарную власть заведомо хуже власти демократической.
Как известно, Аристотель в своей «Политике» выделил шесть форм власти: монархия, аристократия, полития, тирания, олигархия, демократия. Аристотелю более других нравилась аристократия: «Из всех видов государственного устройства, какие мы признаем правильными, наилучшим, конечно, является тот, в котором управление сосредоточено в руках наилучших»[1]. При этом для Аристотеля демократия – это власть свободорожденных и неимущих[2], а не просто власть большинства (последняя почка зрения тоже существовала в его время).
Аристотель создавал свою концепцию в IV веке до н.э., в период кризиса классического античного полиса. Он описывал известные ему формы власти, которые существовали как в недавнем прошлом, так и в современной ему политической жизни. Обратим внимание, что власть демократическая оказывается столь же древней, как и власть монарха, и аристократия. И античная Греция вовсе не является здесь исключением из правил. Как показал еще выдающийся востоковед И.М. Дьяконов, аналогичные формы государственного устройства (гражданская община, полис) были характерны и для Шумера Раннединастического периода (III тысячелетие до н.э.)[3].
Те или иные формы демократического устройства были известны и в средние века. Хрестоматийный пример, русские вечевые города. По крайней мере, в Новгороде, Пскове и Вятке (Хлынове) – вече, демократический институт, играло важнейшую роль в управлении государством. Очевидно, аналогичный народному собранию античных полисов. Так что демократия не является чем-то более новым, по определению более прогрессивным, чем различные формы автократии и аристократии или олигархии.
Автор совершенно прав, когда проводит различие между древнерусским (домонгольским) периодом истории и периодом Московского великого княжества, а затем – царства. Не вызывает возражения и тезис автора о связи московской автократии с военно-мобилизационной моделью государственности. Хотя здесь неплохо бы добавить, что в соседней Речи Посполитой были сильны демократические тенденции. Из сословно-представительной монархии она превратилась в республику, где король был на положении пожизненного президента. Сейм существенно ограничивал власть короля. Существовала система сдержек и противовесов. Однако именно это государство оказалось не способным разрешить раздиравшие его внутренние противоречия. Главным образом, этно-религиозные. Результат известен: восстание Богдана Хмельницкого, тяжелый внутренний кризис, потеря Смоленска, Киева и Левобережной Украины и долгие упадок, который закончился гибелью Речи Посполитой. При этом Русское царство, как известно, преодолело кризис, вызванный Опричниной, неудачной Ливонской войной, пресечением династии Рюриковичей. Даже в годы Смуты не прекращалась русская экспансия на восток, продолжалось успешное покорение Сибири. Таким образом, в XVII и в XVIII веках Россия оказалась куда более успешной, чем Польша и Литва. Таким образом, в Ранее Новое время российская автократическая модель была весьма эффективна, несмотря на чудовищные эксцессы, вроде Опричнины. Такие эксцессы, бесспорно, наносили колоссальный ущерб стране, но их последствия сглаживались на больших отрезках исторического времени.
Следует заметить, что авторитарная власть не означала власть беззакония, господство раболепия, бесправие человека. Недаром Карамзин называет подданных российского царя гражданами. Теоретик самодержавия, его пламенный апологет, он подвергает уничтожающей критике конкретных самодержцев, включая любимую бабушку тогдашнего государя[4]. В этом смысле и у Карамзина можно найти различие между монархией и тиранией.
Разумеется, монархия всегда чревата тиранией, что является серьезным риском для народа и государства. Однако свои риски есть и у других видов государственного устройства.
Трудно сказать, была ли в самом деле у России XIX века потребность в демократизации и в конституционализме? Великие реформы Александра II проводились при сохранении режима самодержавия. Ликвидация крепостничества сама по себе не вела к демократии. Судебная реформа, наиболее радикальная и наиболее успешная из всех, опять-таки почти не затрагивала основ самодержавия. Развитие земского и городского самоуправления было необходимым и весьма успешным, однако оно не означало переустройства государства и непременную ликвидацию самодержавия. Либеральная интеллигенция буквально бредила конституционализмом. Знать этим мечтателям русскую историю XX века! Шесть конституций за один век (включая Манифест 17 октября 1905 года) не принесли ни счастья, ни благополучия, ни безопасности. Для России этот век конституционализма стал худшим в истории со времен монгольского нашествия. Возможно, со времен Ивана Грозного человек не был так беззащитен перед властью, как во времена «сталинской» конституции.
Введение в России институтов так называемой Думской монархии тоже воспринимается неоднозначно. Две первые Государственные Думы оказались просто неработоспособны из-за чрезмерного радикализма большинства депутатов. И лишь третья Государственная Дума стала вполне нормальным парламентом. Однако для появления такой думы властям пришлось принять новый избирательный закон, который заметно сократил представительство крестьян, рабочих и жителей национальных окраин империи.
Автор пишет, будто бы «победа демократической Февральской революции 1917 г. может свидетельствовать о том, что значительная часть общества была готова принять демократию и воспользоваться демократическими механизмами для решения социальных противоречий». Эти слова показывают, что автор, как и многие представители интеллектуальной элиты в России, не вполне себе представляет, что представляла собой эта революция. Февральская революция уже весной 1917 года привела к последствиям катастрофическим. Революция означала разрыв системных связей. Следствием этого разрыва стали стремительная деградация и развал армии, флота, государственного аппарата, промышленности. Так, матросы Балтийского флота выбрали себе нового командующего. А прежнего командующего, вице-адмирала А.И. Непенина, убили несколькими выстрелами в спину. Власть в армии и на флоте начала переходить к солдатским комитетам. Бойцы решали, исполнять приказ командования, или нет, идти в атаку, остаться в окопе, или отступить. Офицеры боялись носить погоны, так как расправы над офицерами стали делом обычным. Еще раньше начались расправы над городовыми. Полиция была ликвидирована, к великой радости преступников. Дворники и швейцары перестали исполнять свои обязанности, зато охотно ходили на митинги и требовали расширения своих прав. Прислуга отказывалась работать без доплаты сверх восьмичасового рабочего дня. Проститутки в публичных домах отказались проходит врачебные профосмотры. Фабричные рабочие не только требовали регулярных повышений зарплаты и сокращения трудового дня (до шести часов на фабрике «Треугольник»), но и начали сами выбирать… инженеров[5]. На 18 предприятиях Донбасса в мае 1917-го потребовали повышения зарплаты на 240 миллионов рублей, хотя валовая прибыль предприятий была всего лишь 75 миллионов рублей[6]. В результате заводы стали останавливаться, рабочие оставались без средств к существованию.
Крестьяне захватывали помещичьи земли, грабили и сжигали барские усадьбы. Грабеж, самосуд, убийство стали делами обычными.
Недаром мусульмане из Ферганской долины приравнивали свободу к войне, безводию и голоду[7]. Из этого не следует, будто они не понимали значение свободы для человека. Просто та свобода, о которой говорилось в газетах демократической постфевральской России, ассоциировалась у них с этим безначалием, ростом преступности, с межэтническими конфликтами, которые тоже обострились в 1917 году.
Все это были не временные эксцессы. Напротив, с каждым месяцем хаос нарастал, а власти демократической России демонстрировали полную неспособность справиться с ним. Апогея безначалие достигнет как раз осенью 1917-го. Академик В.И. Вернадский записал в дневнике слова Д. Арцыбашева, инженера и агронома: «…разорение Тульск[ой] губернии полное; уничтожена вся культурная сельскохозяйственная работа – плодовые сады, племенные питомники, семенные хозяйства. Восстановить – годы. Все деревни переполнены обломками от грабежа усадеб»[8]. В это же время мещанка из города Симбирска А.П. Тюрькова пишет своему старшему сыну: «Ребят всех уложила одетыми и обутыми, и шубенки наготове. <…> Господи, вот опять стреляют, как страшно, у меня просто руки и ноги дрожат, ужасно боюсь. Дожили до житья, нечего сказать, ну и свобода, в тарары бы ее…»[9] Известный украинский националист и предприниматель Е.Х. Чикаленко описывает поезд, «весь разгромленный, без окон, без дверей, как будто он перенес обстрел картечью». Кондукторы проклинали «свободу, от которой им жизни нет»[10]. Прямо в одно слово с женщиной из Симбирска. Идейный противник Чикаленко, будущий великий русский писатель М.А. Булгаков, описывал сходную картину: «Я видел, как серые толпы с гиканьем и гнусной руганью бьют стёкла в поездах, видел, как бьют людей. Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве… тупые и зверские лица… Видел толпы, которые осаждали подъезды захваченных, запертых банков, голодные хвосты у лавок, затравленных и жалких офицеров…»[11]
Так ли важны, так ли значимы были выборы в Учредительное собрание людям, которые ехали в этих поездах, или в страхе ожидали погрома, или сами в погроме участвовали, или спасали детей от бандитов, или пытались добыть хлеба и селёдки? Казалось бы, в самом деле великое событие. Всеобщие равные прямые и тайные выборы, да еще и с участием женщин, получивших избирательное право, нам представляются великим достижением. Но в обстановке конца 1917 – начала 1918-го людям было не до «Учредилки». И вполне справедливы слова великого поэта:
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате — плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается — плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий — раздет, разут…
Александр Блок. «Двенадцать»
Как известно, Учредительное собрание успело провести всего одно заседание. Если не считать деятельности КОМУЧ (Комитета членов Всероссийского учредительного собрания) во время Гражданской войны, то серьезного влияния на судьбу России Учредительное собрание не оказало. Событие, которое, казалось бы, могло стать поворотным пунктом в истории России, оказалось лишь небольшим эпизодом в истории Русской революции и Гражданской войны.
Приход к власти большевиков был связан не только с тяготами Первой мировой войны, которые в России ощущались слабее, чем в Германии и Австро-Венгрии. Большевики пришли к власти именно в обстановке безначалия и всеобщего развала, деградации институтов государственной власти. Большевистская «диктатура пролетариата», тяготы военного коммунизма, ужасы Гражданской войны и Большого террора стали, в значительной степени, следствием «демократической» Февральской революции. Устояло б самодержавие, не было б всего ужаса русского XX века.
Демократические перемены 1985—1991, знаменитая горбачевская Перестройка, принесла не столь страшные, но все же крайне тяжелые последствия. Казалось бы, замена номенклатурного принципа формирования политической элиты свободными выборами – бессопрное достижение. Но эти выборы во многих союзных республиках привели к власти националистов. Межнациональные конфликты, парад суверенитетов, настоящая война в Нагорном Карабахе – все это были только первые плоды новой попытки демократизации. За этим последуют распад СССР (вероятнее всего, неизбежный), дележ государственной собственности, который привел не к процветанию, а к банкротству и ликвидации многих промышленных предприятий. Многие новые хозяева вели себя как мародеры, которые не заботились о развитии предприятий. Произошла стремительная деиндустриализация, экономические и социальные последствия которой ощущаются до сих пор. Судьбы миллионов людей – инженеров, ученых, квалифицированных рабочих – оказались навсегда покалечены. Они вынуждены были зарабатывать «челночным» бизнесом, торговлей на рынках и в киосках (их называли «комками»). Но это полбеды. Гораздо страшнее была произошедшая в те годы «Великая криминальная революция» (термин С.С. Говорухина).
Все эти безобразия были связаны, на мой взгляд, даже не с поспешным, хотя и совершенно необходимым и неизбежным переходом к рыночной экономике. Нет. Они были вызваны неспособностью демократического в то время государства навести порядок в стране. Я помню, что в те годы журналисты и политологи любили повторять одну и ту же фразу: «государство – это ночной сторож». Образ, заимствованный из британской и немецкой политической философии и политэкономии. Так вот, именно с обязанностями «ночного сторожа» государство тогда и не справлялось. Начало 1990-х. Время, когда выборы в стране были по-настоящему свободными. Свобода слова стала реальностью. Но бизнес был рискованным из-за господства преступности, из-за широкого распространения рэкета, о котором все знали, но почему-то не могли его одолеть. Преступники из отщепенцев, всеми презираемых отбросов общества, стали уважаемыми людьми, «авторитетами». Даже хозяевами жизни: «Лет десять назад человек, вышедший из тюрьмы, считался бы изгоем. Сегодня его всюду встречают с почетом и уважением»[12].
Конечно, ужасы 1917—1919 не повторились, но все же перестрелка между преступными группировками прямо на улицах города не была редкостью. А вот распространение наркоторговли и наркомании было куда масштабнее, чем в нэпманские двадцатые. Целое поколение девушек и молодых людей вымирало от наркотиков.
Именно тогда, а вовсе не в советское время, как многие думают, в русский литературный язык влился мутный поток блатного жаргона.
Скажем, даже Владимир Высоцкий, чьи ранние песни иногда считают стилизацией под блатные, не знал такого теперь всем известного слова, как «беспредел».
«Как ты сказал — беспредел?», – переспрашивает он своего хорошего знакомого, золотодобытчика, бывшего зэка Вадима Туманова.
— Ты что, не знаешь, что такое беспредел <…> Неужели ты не слышал?
Высоцкий: — Нет...»[13]
Начиная с времен «демократизации» у нас даже невинные дети из интеллигентных семей знают, что петух – это не только птица, что «за козла» почему-то отвечают, стрелки забивают, а вор может быть «в законе».
Я прекрасно помню, что с начала девяностых люди мечтали не столько о свободе (они ее получили) и демократии, сколько о порядке и безопасности. Собственно, безопасность – одно из важнейших условий для обретения настоящей свободы.
Как видим, две попытки демократизации России за один век оба раза привели к социальной катастрофе. Следует ли из этого, что демократия в России невозможна? Этого я не знаю, но приведенные выше примеры вкупе с многовековой историей автократии в России дают историкам и политологам богатый материал для исследований. Могу предположить, что переход от авторитарной традиции к демократической вполне возможен, если созреют подходящие исторические условия. Превратился же древний Рим из республики в империю. Сначала прикрывавшуюся республиканскими институтами (принципат), а затем прямо уже весьма походившую на деспотические монархии Ближнего Востока (доминат). Это вполне объяснимо, ведь при помощи институтов республики (аристократического полиса) невозможно было управлять страной, протянувшейся от Британии до Египта. Так что демократия в России теоретически возможна, если исторические обстоятельства того потребуют. Но попытки насильственно затащить страну в демократию и превратить русских в англичан или украинцев бессмысленны и вредны. Да и необходимость этого сомнительна. На мой взгляд, очевидно, что нет прямой связи между демократическим, олигархическим или авторитарным устройством страны и уровнем жизни населения, темпами экономического роста, уровнем развития культуры. Нельзя даже говорить о связи демократии/автократии и уровня коррупции. Показательным будет сравнение России и Украины. Украинцы унаследовали демократические традиции как от политических практик Речи Посполитой, так и от военной демократии Запорожской Сечи. Последняя, как известно, просуществовала до 1775 года, а самоуправление на землях левобережной Украины действовало до губернской реформы Екатерины II. В австрийской Галиции демократические институты успешно развивались до Первой мировой войны.
Как ни удивительно, демократическая традиция не была утрачена. Об этом свидетельствует тот факт, что первый президент независимой Украины Леонид Кравчук проиграл первые же выборы оппозиционному кандидату. Из его преемников пока что только один, Леонид Кучма, сумел продержаться на своем посту два срока. В украинской политической культуре победа оппозиционного кандидата на выборах дело обычное. В стране еще в девяностые-нулевые сформировались политические партии и объединения, представляющие разные слои населения, что также норма для демократического государства. Тем не менее, в уровне коррупции Украина вряд ли уступит России. В ежегодных индексах восприятия коррупции соседями Украины по рейтингу являются Замбия, Эсватини (бывший Свазиленд), Габон. Соседями России в том же рейтинге – Того, Ангола, Парагвай, Либерия. Обе страны невдалеке друг от друга. Так что демократия никак не спасает от коррупции. В прошлом остался и миф о связи демократии и богатства страны, ее успешного экономического развития. По всей видимости, демократия сейчас, как и во времена Аристотеля, лишь один из возможных способов организации государства и управления им. В отличие, скажем, от правосудия и свободы, она не относится к числу безусловных общечеловеческих ценностей. Трудно представить общество, где нормой считался бы неправедный суд. Стремление к свободе тоже характерно для представителей всех народов, всех обществ, хотя представления о свободе могут сильно различаться. О демократии такое вряд ли можно сказать.
[1] Аристотель. Сочинения в четырех томах. Том 4. М.: Мысль, 1983. С. 484.
[2] Там же. С. 492.
[3] Дьяконов И.М. Общественный и государственный строй древнего Двуречья. Шумер. М.: Издательство восточной литературы, 1959. С. 120—150.
[4] Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее по литическом и гражданском отношениях. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991.
[5] Солженицын А.И. Красное колесо. Повествование в отмеренных сроках. Март семнадцатого. Книга 4. М.: Время, 2009. С. 611.
[6] Корнилов В.В. Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта. Харьков: Фолио, 2011. С. 252.
[7] Булдаков В.П. Хаос и этнос. С. 424.
[8] Вернадский В.И. Дневники 1917—1921. Октябрь 1917 – январь 1920. Киев: Наукова думка, 1994. С. 50.
[9] Козлов Ю. «Ну и свобода, в тарары бы ее…»: Семейная переписка о жизни в Симбирске, на родине Ильича, осенью 1917тгода // Российская газета. 2017. 1 июня.
[10] Чикаленко Є. Щоденник (1918—1919). Київ: Темпора, 2011. С. 32.
[11] Булгаков М.А. Под пятой (дневник 1923—1925). URL.: http://bulgakov.lit-info.ru/bulgakov/publicistika/pod-pyatoj.htm (дата обращения 01.12.2023)
[12] Говорухин С.С. Великая криминальная революция. Фильм 1994 года. URL.: https://www.youtube.com/watch?v=qW2b_kSWDz8 (дата обращения: 16.12.2023)
[13] Кленская И. Нейтральная полоса // Огонёк. 2000. № 26 (4653). С. 54.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.