В.Б. Звоновский, А.В. Ходыкин
КОНТИНУУМ ОЦЕНОК РОССИЙСКО-УКРАИНСКОГО КОНФЛИКТА В РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕННОМ МНЕНИИ
Аннотация: Восприятие российским общественным мнением российско-украинского конфликта является предметом острых дискуссий среди социологов. С одной стороны, есть обширный корпус исследований, показывающий высокий уровень поддержки военных действий. С другой стороны, характер этой поддержки и стоящие за ней мотивы и нарративы остаются недостаточно изученными. Поэтому целью нашей работы стала сегментация россиян по уровню их поддержки военных действий и описание на основе этой сегментации континуума мнений относительно интервенции: от её самых твёрдых сторонников до самых твёрдых противников. Решение этой задачи возможно только посредством сочетания качественных и количественных методов, которыми в нашем случае стали шесть волн массовых телефонных опросов (CATI, N=1600), проводимых с сентября 2022 по июль 2023 года, и две серии фокус-групп в Самарской, Ивановской и Ульяновской областях: первая серия из 4 фокус-групп по 6 участников проведена в апреле 2022 года, вторая серия из 9 групп по 8 участников (по 3 группы на каждый регион) проведена в апреле 2023 года. Наши исследования позволили прийти к следующим выводам. Поддержка военной интервенции в Украину неоднородна: объём сегментов твёрдых сторонников и твёрдых противников военных действий в большинстве опросов почти равен (по 19% в июле 2023), однако большинство (порядка 60%) соглашается с наиболее комфортной и безопасной в нынешних российских условиях милитаристской позицией. Динамика показывает небольшой, но статистически значимый сдвиг сомневающихся респондентов в сторону от ближней периферии сторонников интервенции к периферии её противников, сопровождающийся ослаблением ядра сторонников интервенции, т.е. выявлено некоторое движение от милитаристской к антивоенной позиции, которое пока не улавливается в динамике ответов на прямой вопрос о поддержке «СВО». Основные факторы поддержки противостояния: имперский взгляд на мир, согласие с геополитическим нарративом, приверженность консервативным ценностям, ностальгия по СССР, потребность в солидаризации со «своими», патриотизм, изоляционизм, этатизм, запрос на государственный патернализм, поддержка деятельности Владимира Путина и отождествление страны, общества и государства. Чем более выражены у человека эти качества, тем твёрже его поддержка интервенции. Главными факторами неприятия военных действий стали: пацифизм, глобализм, либеральные ценности, оппозиционные взгляды, неготовность жертвовать человеческими жизнями для достижения политических целей.
Ключевые слова: российско-украинский конфликт, спецоперация, демоскопия, массовые опросы, фокус-группы, сегментация, континуум мнений
Сведения об авторах: Звоновский Владимир Борисович, доктор социологических наук, профессор кафедры социологии и психологии Самарского государственного экономического университета. E-mail: zvb@socio-fond.com; Ходыкин Александр Владимирович, кандидат социологических наук, социолог Фонда социальных исследований. E-mail: a.khodykin@socio-fond.com. Оба – Самара, Россия.
V.B. Zvonovskiy, A.V. Khodykin
THE CONTINUUM OF ASSESSMENTS OF THE RUSSIAN-UKRAINIAN CONFLICT IN RUSSIAN PUBLIC OPINION
Abstract: The perception of the Russian-Ukrainian conflict by Russian public opinion is the subject of heated discussions among sociologists. On the one hand, there is an extensive body of research showing a high level of support for military actions. On the other hand, the nature of this support and the motives and narratives behind it remain poorly understood. Therefore, the purpose of our work was to segment Russians by the level of their support for intervention and to describe on the basis of this segmentation a continuum of opinions on intervention: from its most staunch supporters to its most staunch opponents. The solution to this problem is possible only through a combination of qualitative and quantitative methods, which in our case were six waves of mass telephone surveys (CATI, N= 1600) conducted from September 2022 to July 2023, and two series of focus groups in the Samara, Ivanovo and Ulyanovsk regions: the first series of 4 focus groups 6 participants each were held in April 2022, the second series of 9 groups of 8 participants (3 groups for each region) was held in April 2023. Our research has led to the following conclusions. Support for military intervention in Ukraine is heterogeneous: the volume of segments of firm supporters and firm opponents of military action in most polls is almost equal (19% in July 2023), but the majority (about 60%) agrees with the most comfortable in the current Russian conditions militaristic position. The dynamics shows a small but statistically significant shift of doubting respondents away from the near periphery of supporters of intervention to the periphery of its opponents, accompanied by a weakening of the core of supporters of intervention, i.e. some movement from a militaristic to an anti-war position has been revealed, which has not yet been captured in the dynamics of answers to the direct question of support for intervention. The main factors supporting the confrontation are: an imperial view of the world, agreement with the geopolitical narrative, adherence to conservative values, nostalgia for the USSR, the need for solidarity with "our own", patriotism, isolationism, etatism, a request for state paternalism, support for Vladimir Putin's activities and identification of the country, society and the state. The more pronounced these qualities are in a person, the stronger his support for intervention. The main factors of rejection of military action were: pacifism, globalism, liberal values, oppositional views, unwillingness to sacrifice human lives to achieve political goals.
Keywords: Russian-Ukrainian conflict, special military operation, demoscopy, polls, focus groups, segmentation, continuum of opinions.
Corresponding authors: Zvonovskiy Vladimir Borisovich, Dr. Sci. (doctor sotsiologicheskih nauk), Professor of the Department of Sociology and Psychology of Samara State University of Economics. E-mail: zvb@socio-fond.com; Khodykin Alexander Vladimirovich, PhD (candidat sotsiologicheskih nauk), Sociologist of the Social Research Institute. E-mail: a.khodykin@socio-fond.com. Both – Samara, Russia.
Восприятие российским общественным мнением военных действий в Украине на регулярной основе исследуется разными социологическими организациями и группами социологов: ФОМ, ВЦИОМ, Левада-центр, Russian Field, Хроники, OMI, Лаборатория публичной социологии и др. Серия эмпирических исследований организована авторами данной статьи и проведена Фондом социальных исследований (Самара)[1]. Распределения ответов на прямой вопрос об отношении к СВО показывают высокий уровень поддержки населением данного решения властей: большинство россиян согласны с вводом войск в соседнюю страну.
ОБЪЁМ ДОЛЕЙ СТОРОННИКОВ И ПРОТИВНИКОВ ИНТЕРВЕНЦИИ СРЕДИ РОССИЯН
Одобрение военных действий стабильно на протяжении всего периода измерения, можно выделить лишь один переломный момент в изменении общественного мнения: в начале марта 2022, когда прошёл первый шок от погружения россиян в новую реальность, военная пропаганда заработала на полную мощность, закрыты независимые СМИ, а антивоенная позиция криминализирована и маргинализирована. В сочетании с успешным продвижением российских войск в первые недели интервенции эти меры оказались эффективными, критиков удалось заглушить, поддержка военных действий превысила 70%, а в некоторых опросах даже достигла 80%. Потом отступление из-под Киева и крах идеи блицкрига снизили поддержку до 69%, но осенью она снова подросла и держится на уровне стабильно выше 70%. Та же динамика и в данных Russian Field: скачок в марте, более плавное снижение к маю и небольшой рост к лету. Данные Левада-центра показывают только рост поддержки СВО в марте 2022, стабилизировавшийся далее вокруг отметки в 75%. Однако следует отметить особенность методологии опросов Левада-центра: в отличии от всех остальных обсуждаемых в данном тексте исследователей они проводили не телефонные, а квартирные опросы населения, что могло существенно повлиять на смещение по политическим взглядам соглашающихся на интервью в период мобилизационной кампании. Логично предположить, что противники «спецоперации», никоим образом не желающие на неё попасть или отпускать туда своих близких мужчин, реже захотят обсуждать военную и мобилизационную тематику с незнакомым человеком, пришедшим по месту их жительства (возможно и сотрудником военкомата с повесткой). ВЦИОМ также показал мартовский рост поддержки СВО с последующей стабилизацией выше 70%. Однако опрос за февраль 2023 зафиксировал снижение уровня поддержки до 68%.
Динамика изменения уровня поддержки СВО (в %)
Тема отношения к российско-украинскому вооруженном конфликту справедливо считается чувствительной для респондентов в российских условиях. Есть два основных способа для снижения сензитивности этой темы. Во-первых, это модификация традиционных вопросов и шкал. Во-вторых, использование комбинации вопросов и сегментации на их основе населения России. Если задача измерения отношения к вооруженному конфликту с помощью одного, пусть и модифицированного, вопроса не дает однозначного результата, можно использовать комбинацию вопросов, позволяющих выявить оттенки мнений и сформировать на этой основе континуум мнений россиян об интервенции. Отношение к ней тесно связано с отношением к президенту Путину, принявшему решение о её начале. Многие россияне не только отказываются от ответственности за проводимые их страной военные действия, перекладывая её на главнокомандующего, но и любое последующее решение вопроса войны и мира оставляют за ним.
СЕГМЕНТАЦИЯ ОЦЕНОК РОССИЯНАМИ КОНФЛИКТА С УКРАИНОЙ
Отношение к интервенции измерено вопросом: «Поддерживаете ли Вы военную операцию российских войск на территории Украины?». Устойчивость мнения о необходимости боевых действий протестирована вопросом: «Если завтра Владимир Путин подпишет мирное соглашение и остановит военную операцию, Вы поддержите его решение?» Положительный ответ на этот вопрос в сочетании с поддержкой интервенции в предыдущем вопросе означает готовность доверить решение вопросов, касающихся жизни россиян и жителей Украины, одному человеку, пусть и самому влиятельному. Полное доверие любому решению Путина измерялось третьим вопросом: «Представьте себе, что президент Путин завтра объявит о новой волне мобилизации. Такое решение вы поддержите или не поддержите?»
Формирование сегментов на основе положительных, нейтральных и отрицательных ответов на три вопроса приведено в таблице 1. Необозначенные ячейки в столбце «сегменты» отнесены к группе «неопределившиеся» из-за противоречивости и затрудненной классификации их ответов. Всего в этот сегмент попало 3,5% всех опрошенных.
Таблица 1. Сегментация взрослого населения РФ в их отношении к интервенции.
Комбинация ответов на обозначенные выше вопросы позволяет нам сегментировать россиян по их отношению к интервенции[2]. В отличии от уровня прямой поддержки интервенции динамика сегментации респондентов по их отношению к военным действиям носит более подвижный характер. Прежде всего выделим группу «твёрдых противников интервенции», то есть тех, кто прямо ответил, что не поддерживает её (19% среди всего населения страны)[3]. В пересчёте на абсолютные цифры это более 20 миллионов человек.
Непосредственно к этой группе примыкают те, кто при ответе на вопрос о своём отношении к интервенции дал либо положительный, либо уклончивый ответ, но оценивая возможные решения главнокомандующего, поддержал мирную перспективу и отказался от эскалации. Таких в июле 2023 года было 14%. Они составили «ближнюю периферию противников интервенции». Разумеется, это не последовательные сторонники мирного решения конфликта, но возможную перспективу его развития они видят преимущественно мирным. Можно предположить, что, отвечая на прямой вопрос о поддержке военных действий, они, находясь под давлением социальных норм и законодательных ограничений, не решились примкнуть к антивоенной позиции (Звоновский, Ходыкин, 2023б). Но когда ответственность за последующие решения с помощью формулировки вопроса была с них снята, они вернулись к антивоенной позиции. Скорее всего, этим людям не очень нравится ввод войск в Украину, но высказаться против него они не решаются, однако охотно готовы поддержать немедленное прекращение В. Путиным военных действий.
Следующая группа составляет «дальнюю периферию противников интервенции». Они высказались либо положительно, либо нейтрально в отношении военных действий, были уклончивы в оценке новой волны мобилизации, но однозначно поддержали бы мирное соглашение. Их доля в середине лета 2023 года составила 4%. Эта группа – переходная между противниками и сторонниками интервенции.
Самый большой сегмент (35%) составляет дальняя[4] периферия сторонников интервенции. Они готовы поддержать любое решение Владимира Путина: и реальное начало интервенции, и гипотетические решения о мирном соглашении с Украиной или новой волне мобилизации. Основным мотивом их поддержки военных действий является адаптация к текущим политическим условиям и потребность принадлежать к большинству, разделяющему «правильную» точку зрения. Они отказываются от собственной политической субъектности и ответственности за решения политического руководства страны и принимают адаптационную стратегию в условиях больших издержек и рисков.
Некоторые россияне согласны с военным способом решения конфликта, но выступают против мобилизации, которая, вероятно, превратит российско-украинский конфликт в их личную проблему. Они стараются остаться в стороне от него как можно дольше и составляют «ближнюю периферию сторонников интервенции», объём которой 6%.
Наконец, крайнюю милитаристскую позицию занимают 19% россиян. Они желают военных действий до победного конца и не согласны на их прекращение до достижения кажущихся им правильными целей, даже если прекратить воевать решит Путин. Декларируемые для обоснования интервенции ценности имеют для них сакральный статус, формирующий их коллективные представления и национальную и культурную идентичность. Они не готовы доверить Путину вопросы войны и мира, имеющие для них большое аксиологическое значение.
Таким образом, лишь 37% россиян можно отнести к условным сторонникам мира. В их число входят как открыто заявившие о своей позиции, так и те, кто при другом климате мнений и законодательстве мог бы поступить так же. Им противостоят около 60% сторонников продолжения боевых действий. Однако если взять твёрдых сторонников и твёрдых противников интервенции, то их соотношение близко к единице в большинстве волн наших опросов.
Сегментация респондентов по их восприятию интервенции и её динамика (в %)
Доля твёрдых противников интервенции колебалась весь период измерений в узком диапазоне 16-19%%: в 2023 году она выросла с 16% до 19%. Рос также и сегмент ближней периферии противников интервенции. Несколько уменьшилась доля сторонников военного противостояния и обозначилось слабое движение в сторону предпочтения мирного разрешения конфликта. Происходит небольшой, но статистически значимый сдвиг сомневающихся респондентов в сторону от ближней периферии сторонников интервенции к периферии её противников, сопровождающийся ослаблением ядра сторонников интервенции. Сегментация показала наличие протяжённого континуума мнений от её горячего одобрения до полного неприятия. Государство усилиями пропаганды распространило «правильную версию» восприятия событий. Население же по большей части согласилось с этой версией, но не приняло её как часть собственного мировоззрения: доли твёрдых сторонников и твёрдых противников интервенции сравнялись и составили по 19%. Остальное же население, по большей части менее политизированное, склонно примыкать к более комфортной и безопасной в нынешних российских условиях милитаристской позиции.
ОПИСАНИЕ ПОЗИЦИЙ РОССИЯН ОТНОСИТЕЛЬНО КОНФЛИКТА С УКРАИНОЙ
Количественные исследования, проведённые методом массовых телефонных опросов, позволили выделить общие сегменты восприятия россиянами военных действий. Однако наша классификация не отражает в полной мере сложной и многогранной палитры восприятия людьми жизненно важных для них и их страны событий, однако позволяет широкими мазками разметить исследуемое поле для возможности его анализа и обсуждения. При этом количественные исследования не дают возможности подробного описания нарративов, скрывающихся за выбором респондентами тех или иных ответов на вопросы стандартизированной анкеты. Поэтому для сколь-нибудь подробного описания континуума восприятия россиянами военного противостояния нами проведены качественные исследования: серия фокус-групп в Самарской, Ивановской и Ульяновской областях в апреле 2022[5] и марте-апреле 2023[6] года. Эти исследования также позволили выделить несколько типов сторонников и противников интервенции и соотнести их с выделенными в массовых опросах сегментами.
Группа противников интервенции более однородна и консистентна по убеждениям относительно боевых действий и их последствий. Мы разделили её на 1) твёрдых и 2) скрытых противников интервенции. Группу сторонников можно условно разделить на три подгруппы: 1) твёрдых сторонников конфронтации, 2) соглашающихся с противостоянием и 3) приспосабливающихся к новой реальности. Отдельное место в российском общественном мнении занимают люди с нейтральной позицией, доминирующей стратегией для которых стало избегание и выдавливание темы интервенции из круга своих интересов и обсуждений. Данные типы представляют собой узловые точки позиций россиян, позволяющие до некоторой степени структурировать весь континуум мнений: от убеждённых сторонников до убеждённых противников «спецоперации». Несложно убедиться, что сегментация высказанных в ходе групповых дискуссий обсуждений оказалась очень схожей с той, что была получена в рамках количественных исследований. Это не случайно и отражает палитру отношений россиян к исследуемой теме.
Твёрдые противники интервенции
Данная группа соответствует одноимённому сегменту из представленных выше количественных исследований. Твёрдые противники военного конфликта с Украиной уверены в том, что его перехода в плоскость боевых действий можно было избежать, но российские власти недостаточно сделали для этого. Эти россияне считают нынешний конфликт несправедливой войной и неоправданным вторжением в другую страну. Они чаще всего являются противниками нынешнего российского режима и не одобряют проводимую им политику и деятельность Владимира Путина. В политическом спектре твёрдые противники интервенции чаще всего занимают сторону несистемной оппозиции.
Они не верят государственной пропаганде и стараются избегать её: «Соцсети, в основном. Да, и какие-то интервью, или мнения людей известных, публичных о ситуации с СВО. Или именно тех, кто находится (про СВО, если говорить). Знакомые знакомых, которые находятся [в зоне СВО] уже в более…»[7] (ж. 27 лет, 2023). Стремятся получать информацию из разных независимых источников, пытаются наиболее полно разобраться в ситуации, дают более подробные и аргументированные ответы в интервью и на фокус-группах, чаще избегают пропагандистских клише и «языка не-мышления» по Лайонелу Триллингу. «Введя свои войска в Украину, мы разоряем свою страну. У нас гибнет наша молодежь, у нас сколько денег уходит туда на оружие. Я не знаю, ради чего — демилитаризации? Но демилитаризируемся-то мы, наоборот, наша страна. И не только демилитаризируемся, а наша молодёжь погибает там» (ж. 64 года, 2023).
В реальность угроз для России от Украины и стран НАТО, притеснения жителей Донбасса, «украинский нацизм» и прочие объяснительные модели интервенции со стороны российской государственной пропаганды они также не верят, осуждая при этом навязываемое СМИ негативное отношение к другим государствам и их жителям: «В связи с военной ситуацией разжигание по телевидению, в СМИ: русский народ хороший, все остальные плохие, наши враги. Разжигание ненависти. Это, наверное, для сплочения нации и отторжения от другого народа» (ж. 27 лет, 2023).
Потребность примыкать к большинству у таких россиян выражена относительно слабо, хотя от конфликтов с окружающими из-за разных оценок военной ситуации они страдают в наибольшей степени. «Я с тестем, например, он старый коммунист, старый советчик. У него, естественно, если бы не мы, то завтра бы НАТО на нас напало. И мы с ним вообще просто перестали общаться, потому что всё равно в разговоре где-то начинает что-то проскальзывать, я просто сажусь в машину и уезжаю. Я больше туда не поеду, пока вся эта канитель не закончится» (М., 52 года, 2022). Распространяемый российскими властями официальный геополитический нарратив не имеет никакой символической власти над мнениями твёрдых противников интервенции. Большинство из них считает вредным (само)изоляцию России и конфронтацию с другими государствами. Для многих твёрдых противников характерна условно либеральная ценностная ориентация, между величием государства и благополучием его граждан они выбирают второе.
Этой группе труднее всего пришлось после ввода войск в Украину, поскольку они столкнулись не только с экономическим (как все россияне), но и большими психологическими трудностями. Многие из них восприняли начало боевых действий как личную трагедию, разрушение привычного мира, попрание их ценностей. Они осознают неприемлемость применения военной силы в ответ на национальные обиды и государственные противоречия, не ностальгируют по советским временам и не поддерживают реваншизма приверженцев пересмотра итогов холодной войны: «Против того, чтобы нападать на другие страны, если они нас как-то обзывают, или дразнят. Убивать за это детей, людей. Я против. Я против убийств. Я против того, что надо вернуть то, что когда-то… Значит распался Советский Союз, и, как дети, вспоминать: кому-то подарили игрушку, значит, её надо снова отобрать» (ж. 64 года, 2023).
Сразу после начала боевых действий их твёрдые противники чаще впадали в депрессию, тяжелее переживали из-за случившегося, оказывались в конфликте с окружающими из-за разности взглядов. Военное столкновение с соседним государством и сопутствующие жертвы и разрушения представляются им в первую очередь морально-этической проблемой, более важной, чем их собственные финансовые и потребительские трудности. «Меня вообще раздавило просто <…> Мы всегда не были агрессорами, как сейчас нас называют. <…> Поначалу было, я не мог себя с кровати оторвать» (М., 45 лет, 2022). Для твёрдых противников интервенции приоритетное значение имеют разрушения городов, ранения и гибель людей в военном конфликте: «Война — это кровь, пот, слёзы. Больше ничего там нет. И братья друг друга убивают — что с той стороны, что с этой» (м. 64 года, 2023). Они не считают это оправданной ценой для достижения политических целей. При этом они не понимают целей вторжения или считают их неприемлемыми, неправильными и вредными как для России, так и для Украины.
Умеренные противники интервенции
Из нашей сегментации по количественным опросам в их число попадают как часть твёрдых противников интервенции, так и её ближняя периферия. Умеренные противники интервенции отличаются от твёрдых не только уверенностью и твёрдостью собственных убеждений, но и акцентированием проблем: если твёрдые противники ставят акцент на аморальности военной интервенции в соседнюю страну, то для умеренных противников первоочередное значение имеют вызванные изоляцией России экономические и другие подобные трудности для них самих и их близких. Они в первую очередь говорят не о страданиях жителей Украины, а о пагубных последствиях для себя и окружения: снижении уровня жизни, уходе иностранных брендов, санкциях. Умеренные противники интервенции указывают на прямую связь между её началом и обострением социальных проблем: «Если ВАЗ работает по четырёхдневке по восемь часов, естественно, от этого складывается и зарплата меньше, и фирмы эти все получают денег меньше. А из-за чего это — из-за того, что санкции, санкции из-за СВО. Одно тянет другое. Замкнутый круг» (м. 45 лет, 2023). «Сначала началась пандемия ещё, потом спецоперация. Это очень усугубляет жизнь простого человека…» (м. 39 лет, 2023). Многие из них сами столкнулись с этими проблемами и не готовы терпеть их: «То есть все бренды из России просто ушли. А когда пришли российские предприниматели, они сразу же сделали зарплату как везде. То есть вместо 55 тысяч получите 20 и распишитесь» (м. 51 год, 2023). О неприемлемости жертв умеренные противники интервенции также говорят, но первоочередное внимание они уделяют жертвам среди российских военных. Такая расстановка акцентов в озвучиваемых ими суждениях может быть результатом умеренности их позиции и опасением принципиальных расхождений с доминирующей точкой зрения: жалеть о «своих» – конвенционально более одобряемая позиция, чем о «чужих».
Умеренные противники интервенции государственной пропаганде не доверяют, однако и независимые СМИ среди них не пользуются популярностью: они стараются опираться на «сарафанное радио» и получать информацию от непосредственных участников событий, а также через случайный поиск информации путём сёрфинга в соцсетях, на новостных агрегаторах и видеохостингах. Большинство из них не имеет пула достоверных источников и навыков работы с информацией. Умеренные противники интервенции, как и твёрдые её оппоненты, не верят в то, что российские власти сделали всё возможное, чтобы избежать кровопролития: «Я не верю, что это было неизбежно. Если, действительно, не было других возможностей, кроме как начать войну, то почему нам этого не показали, что всё сделали, что могли? Почему не видно, что они сделали, чтобы всего этого избежать?» (жен. 26 лет, 2022). Чаще всего умеренные противники интервенции не разделяют реваншистских настроений геополитического нарратива и не считают возможным и нужным пересмотр результатов распада СССР, не ощущая ностальгию по нему и считая опасными идеи пересмотра сложившегося международного политического устройства: «То, что Советский Союз установил, тра-та-та. Это значит, у меня мысль, что война будет продолжаться бесконечно, пока все республики не захватят» (ж. 60 лет, 2023).
Некоторых волнуют ограничения свободы слова, произошедшие после начала военных действий, криминализация антивоенной позиции и признание оппозиционеров экстремистами: «Когда один человек среди трёхсот плюёт на мнение остальных и делает то, что ему хочется, это приведёт к тому, что ему объявлен будет бойкот, а может даже устроят тёмную. Нельзя быть страной, которая зависит от одного человека и его мнения. Остальные мнения других людей приравниваются к терроризму даже. Все боятся сказать, потому что терроризм могут приписать за другое мнение» (м. 51 год, 2023).
Хотя большая часть умеренных противников интервенции не попадает под воздействие официального нарратива, некоторые всё же разделяют его постулаты, однако выступают против начала боевых действий не потому, что уверены в аморальности такого способа разрешения конфликта, а только потому, что не считают Россию обладающей достаточными ресурсами, чтобы достичь целей «спецоперации» по причине отсталости экономики, слабости армии, некомпетентности руководства и т.д. Иными словами, они не против интервенции в принципе, они против военных действий в нынешних условиях и с нынешними ресурсами России: «Сами ничего не производим, только болтают… Если вы не можете… Зачем тогда начали?! Зачем полезли туда?» (м. 46 лет, 2023).
Многие из умеренных противников ещё недавно были вне политики и вынужденно окунулись в политическую жизнь после начала боевых действий. Конфликты с окружающими из-за разных оценок конфликта у них случаются, но не из-за твёрдости убеждений, а по причине отсутствия навыков ведения политического диалога. Поэтому они стараются избегать обсуждения политических тем в разговорах и сосредоточиться на собственных повседневных делах и заботах. При этом более гибкая позиция делает их более адаптивными к новой реальности по сравнению с твёрдыми противниками интервенции.
Нейтральные к интервенции россияне
Люди с нейтральной позицией – это те, кто не хочет занимать ни одну из позиций в дискуссии о военных действиях. В нашей сегментации они ближе всего к дальней периферии противников интервенции. Политические проблемы не особо важны для них: они как были вне политики до 24 февраля 2022, так и остаются по сей день. Нейтральная политическая позиция остаётся для многих её носителей успешной адаптационной стратегией, позволяющей избегать политических дискуссий, конфликтов и необходимости разбираться в происходящих событиях. Нейтральность и метапозиция («над схваткой») воспринимается многими как житейская мудрость, позволяющая без временных и ресурсных затрат остаться в легитимном коммуникационном поле и сохранить лицо перед окружающими и прежние отношения с ними вне зависимости от оценок военного противостояния. Ключевая стратегия для нейтральных россиян – избегание: информации о военных действиях, плохих новостей, дискуссий с окружающими, затрат ресурсов на поиск и отбор источников.
Особенностью восприятия новостей для них стало базовое недоверие к любым их источникам, поскольку «с обеих сторон пропаганда» и «все врут». К тому же это удобный повод избежать труда поиска достоверных источников. Представители этой группы всеми силами стараются жить прежней жизнью, как будто бы ничего не случилось. Тем более если правду узнать всё равно не получится, то можно и не искать её, и не занимать определённой позиции, и не брать за неё ответственности, и продолжать жить как ни в чём ни бывало. Многие из нейтральных россиян, не считая себя в силах повлиять на ситуацию и даже получить достоверную информацию о ней, пытаются, насколько это возможно, продолжать жить привычной жизнью в новой реальности: «Я понимаю, что война и всё такое… Но мы же всё равно не узнаем правды всей, почему всё это происходит» (м. 30 лет, 2023). Такая адаптационная стратегия с точки зрения экономии ресурсов была наиболее эффективна в начальный период военных действий, после чего её эффективность понижалась с ростом числа военных потерь и их появлением в окружении всё большего числа приверженцев данной стратегии. После объявления мобилизации оставаться «вне политики» стало максимально проблематично. Объём и перспективы данной группы будут зависеть от того, насколько военные действия проникнут в повседневную жизнь людей: будут ли новые волны мобилизации, с какой интенсивностью военные потери станут проникать в разные слои населения, в какой мере останутся возможности жить, не обращая внимания на происходящее на фронте.
Не все представители нейтральной группы аполитичны. Среди них есть и сторонники, и противники действующей власти, но они ограничивают круг своих суждений внутренней политикой и избегают наиболее болезненных для нынешнего режима внешнеполитических тем.
Приспосабливающиеся к новой реальности
Приспосабливающиеся к новой реальности – это дальняя периферия сторонников интервенции из нашей сегментации. Их позиция довольно близка к нейтралам, но отличается большим по сравнению с ними оппортунизмом. Представители этой группы осознают, что сейчас безопаснее и выгоднее всего занимать провоенную позицию, поэтому они её при случае и занимают, демонстрируя лояльность власти. Они не горят желанием активно поддерживать военные действия, помогать вооружённым силам, участвовать в акциях, но, если это нужно для достижения личных целей или считается правильным в их окружении, они будут это делать, хотя и без особого энтузиазма. Приспосабливающиеся без восторга восприняли интервенцию – для них это скорее очередная проблема, которая ухудшает их собственную жизнь. Но делать нечего – «своих» нужно поддерживать, поэтому они, ощутив, что сейчас «правильно» занимать милитаристскую позицию, занимают именно её, стараясь не рефлексировать по поводу собственной точки зрения. Конфликт с Украиной они воспринимают подобно стихийному бедствию, на которое нельзя повлиять и можно только приспособиться. Художественное описание подобной позиции довольно точно дано А.И. Солженицыным относительно восприятия сельчанами Первой Мировой войны: «В станице не оспаривали и не обмысливали войну как событие, которое будто бы в наших руках, могло бы быть или не быть допущено. Войну и вызовы воинского начальника там все принимали как волю Бога, как снежный буран, как пыльную бурю» (Солженицын 2007: 21).
В этой группе довольно много представителей социальной периферии и полностью зависимых от государства носителей экономических и социальных проблем: пенсионеров, сельчан, жителей депрессивных населённых пунктов, бюджетников с низкими зарплатами. Значительная их часть не в восторге от начавшихся боевых действий, поскольку сильнее всего страдают от их последствий именно такие малоресурсные россияне (Звоновский, Ходыкин 2023а). Но с другой стороны, нехватка ресурсов заставляет занимать провластную позицию, поскольку, попав в немилость к государству, такие люди рискуют попасть в критическую для себя ситуацию.
Чаще всего приспосабливающиеся находятся под умеренным влиянием государственной пропаганды: они смотрят телевизор, читают провластные СМИ и подписаны на местные паблики в соцсетях, однако воспринимают информацию оттуда без особого доверия, но с согласием (Ерпылёва, Каппинен 2023). Многие понимают, что информация там преподносится не совсем объективно, но соглашаются с такой информацией и её преподнесением, полагая правильным занимать такую позицию в условиях военного противостояния. Те, у кого есть возможность получать информацию от непосредственных участников событий, получают её от них, безоговорочно доверяя ей: «Но всё равно интернетам больно-то не доверяешь. Доверяешь тем, кто, например, на войне сейчас. Мы же ведём переписки — мы знаем, что там происходит. Интернет — он искажает, и телевидение искажает практически информацию. Правду никогда нам не скажут. А правду мы узнаём через друг друга» (ж. 55 лет, 2023).
В этой группе далеко не все поддерживают действующую власть – есть и довольно заметная часть оппозиционно настроенных граждан, но выступают они против отдельных аспектов внутренней политики (социалка, зарплаты, обеспечение армии), поддерживая при этом интервенцию. Они – основной электорат парламентской оппозиции.
Соглашающиеся с интервенцией
Эта группа собрана из ближней периферии сторонников интервенции и наиболее провоенной части дальней периферии её сторонников. Её представители склонны перекладывать ответственность за её оценку на руководителей страны, поскольку «наверху лучше знают» и «там им виднее». Они судят о международной политике в категориях противостояния «своих» и «чужих», «друга» и «врага» по К. Шмидту (Шмидт 2016). Российская армия – это «свои», а те, с кем она воюет – «чужие», поэтому своих нужно поддерживать, а чужим противостоять. Многие из соглашающихся помогают армии и готовы лично участвовать в военных действиях, но не по причине воинственных настроений, а из сформированного у них чувства долга перед «своими», сторону которых всегда надо принимать и в неправоту которых невозможно поверить: «У нас событие — война на Украине. На меня, конечно, это повлияло в той степени, что я помогаю солдатам. Я со своей зарплаты, со своей пенсии помогаю солдатам, это личное моё. <…> Лучшая для моей души — я стала спокойнее, то, что я выполняю свой гражданский долг, помогаю солдатам, а в худшую сторону то, что это материально коснулось меня» (ж. 57 лет, 2023). Для них характерен государственный патриотизм и оценка действий своего государства, которую можно выразить афоризмом: «права или не права моя страна, но это моя страна». Рефлексия по поводу правильности интервенции в Украину для них не характерна, поскольку, если руководство решило, значит, на то были веские основания. А теперь если уж начали кампанию, то надо довести её до нужного результата.
С официальным геополитическим нарративом представители этой группы соглашаются, как и с озвучиваемыми государственной пропагандой целями и задачами военной кампании. Они верят в угрозу, исходящую от западных стран, НАТО и Украины, наличие нацизма в Украине, притеснения жителей Донбасса и в другие транслируемые российской пропагандой мотивы военной интервенции. Одной из основ патриотизма этой группы является вера в правильность российских ценностей, ради которых можно и потерпеть низкий уровень жизни и военные потери: «Я счастлива, что живу в такой стране, где ценности традиционные ценятся: христианство, религиозные и нравственные. То, что гибнут люди — это боль, просто слов нет. Но я, когда прихожу в магазин, плачу от радости, что у нас всё есть. Ну, пусть поменьше съедим» (ж. 60 лет, 2023). В той же мере представители этой группы соглашаются и с правильностью позиции России по отношению к соседним странам постсоветского пространства, с которыми, по мнению умеренных сторонников интервенции, допустимо разговаривать с позиций «старшего брата», что-то разрешать или запрещать им: «Разрешили союзным республикам от нас отделяться, провозглашать себя суверенными государствами, а потом остаться недовольными Россией, которая сделала очень много после войны, которая построила там заново Болгарию, Прибалтику — всё такое выстроила, помогала очень много. А теперь сейчас мы оказались плохими» (ж. 48 лет, 2023). Результаты распада СССР таким респондентам кажутся несправедливыми по отношению к нашей стране, и они считают, что другие республики бывшего СССР остались в долгу у России: «То, что, действительно, сейчас всем маленьким государствам, которые до этого не могли считать себя абсолютно свободными, Российская Федерация — как мы сейчас называем наше государство — действительно, подарила очень много, с чем они вышли из состава СССР» (ж. 33 года, 2023).
Те из соглашающихся с интервенцией, кто имеет доступ к разным источниками информации, специально подбирают их так, чтобы информация в них соответствовала принятой ими картине мира и не разрушала их позицию относительно военного конфликта. Для них характерна избирательная глухота к позиции оппонентов, довольно точно описанная ещё Мэри Дуглас: «Печальное разногласие между учёными, практикующими ядерную медицину, с одной стороны, и частью широкой публики, с другой, иллюстрирует избирательную глухоту, когда ни одна из двух сторон спора не слышит, что говорит другая» (Дуглас 2010: 54). Соглашающиеся имеют слабую восприимчивость к альтернативным взглядам на события и, сталкиваясь с такими взглядами, просто удаляют их источники из своего информационного поля – пути преодоления склонности к подтверждению их точки зрения (confirmation bias) для них практически закрыты, поскольку они получают информацию не для установления истины, а для подтверждения правильности их позиции, которую, по их мнению, должно занимать патриотам вне зависимости от её истинности. Между истиной и своей патриотической идентичностью они выбирают второе: «У меня в Telegram было включено это видео о войне — туда всего столько набросают, что аж страшно смотреть. Я взял и вышел из этой группы, отключился, потому что не хочу просто. Когда столько смертей, столько ужасных вещей сбрасывают в этот интернет — не знаю, я просто взял, отключил, чтобы лишний раз нервы себе не мотать. Вот по телевизору сказали — я патриот страны, я верю тому, что говорят по телевизору, и всё» (м. 67 лет, 2023). Как писал Л.Д. Гудков, «Раз приняв определение реальности (конструкцию реальности), структурированное в соответствии с комплексами неполноценности, ресентимента, ущемленности, страхов, фрустраций, подавленных желаний и тому подобного, далее массовое сознание работает только на подтверждение сложившейся картины реальности. Воспринимается только та информация, которая соответствует структуре пропаганды, и отсекается всё то, что не укладывается в данную схему» (Гудков 2022: 130).
Большинство из них разделяет ценности «сильной руки», экономической автаркии, изоляционизма и государственного патриотизма (Ходыкин 2023). При этом полное согласие со «своими» не означает безоговорочной поддержки власти: многие из этой группы критикуют чиновников всех уровней, включая Путина, но критикуют лишь по внутренней политике или за неудачи на фронте, но никоим образом не касаясь правильности самой идеи начать военные действия и утвердить величие России. Однако вера в такое величие может сочетаться у них и с осознанием реальных проблем родной страны, делающих её непривлекательной для молодёжи: «Я, допустим, не путинист, но так как он сейчас себя ведёт, я уважаю его, и я тоже надеюсь, что наше государство само по себе великое в размерах и должно быть великое по всему. Я — патриот своей страны. Как бы там чего ни случилось, но я верю в то, что будет лучше. Хочется — вот даже, касаясь наших детей: смотришь, сейчас очень со многими из молодёжи общаешься, они мечтают даже уехать <…> Но хотелось бы, чтоб и молодёжь, в конце концов, увидела. А это начинается с бабушкиной и дедушкиной пенсии и всего остального, и с зарплаты. А верить — мы верим» (м. 67 лет, 2023).
Соглашающиеся часто сочувствуют и российским военным, и жителям Украины, понимая, что военное противостояние несёт жертвы и разрушения, но при этом они уверены, что это необходимые жертвы для лучшего будущего и «победы над нацизмом». «Естественно, коснулось всех это. Во-первых, в плане эмоциональном мы все переживаем: и за ребят наших, и вообще за страну. Конечно, вот эти случаи нападения на границе — это тоже очень волнует, естественно, нас» (ж. 66 лет, 2023). Они декларируют готовность и к дальнейшим жертвам, но поставить под сомнение правильность военных действий не готовы: «Вы знаете, для меня большое потрясение… Каждый день, когда говорят «столько-то живой силы», мне жалко всех, я плачу… Но я доверяю своему правительству, президенту. Я знаю, что каждый занимается своим делом. Вот я на своем месте. А им оттуда виднее, они лучше знают» (ж. 60 лет, 2023). При этом неудачи на фронте не снижают поддержку боевых действий большинством соглашающихся, поскольку они придерживаются принципиально не проверяемой на практике позиции, что, если бы не начали воевать, было бы ещё хуже – война была бы на российской территории: «Если бы мы сейчас не начали эту операцию, было бы совсем всё по-другому, было бы ещё хуже. Поэтому мы не можем сейчас, естественно… Люди будут гибнуть, и я считаю, что гибнут самые хорошие люди. По-другому нельзя» (м. 61 год, 2023). «Мера это вынужденная, нас вынудили так сделать, все условия создали» (м., 29 лет, 2022). Ответы соглашающихся с интервенцией изобилуют пропагандистскими клише и довольно бедно аргументируются теми же самыми клише.
Влияние санкций на собственную жизнь соглашающиеся почувствовали слабо, по крайней мере, по их словам. Они не верят в способность западных стран навредить российской экономике, надеются на Китай и не видят проблем в уходе иностранных компаний: «Рынок, действительно, почистился: у нас ушли очень многие заграничные производители. Но вопрос в том, что сейчас мы своё как-то очень слабо поддерживаем, деньги все идут, опять же, на это СВО. А к нам приходит Китай, и Китай начинает занимать эти свободные ниши. Нам в целом сейчас, как потребителю, это супер-здорово: мы фактически меняем одного производителя на другого. Может быть, чуть по деньгам выигрываем, а в целом, ничего страшного» (м. 33 года, 2023). Некоторые всё же осознают проблемы импортозамещения, но выражают надежду на снижение зависимости российской экономики от иностранных товаров, предсказывая успешность российского варианта экономической автаркии: «Надеюсь, что мы не будем зависеть настолько от других стан, как зависели раньше» (ж. 34 года, 2023). Но в целом позиция такова, что от ухода иностранных брендов страдают, главным образом, посетители «Макдональдсов» и модных бутиков. Связь между повышением цен и снижением конкуренции на рынках, покинутых иностранными компаниями, сторонники интервенции не осознают, о потере высокотехнологичных компаний не знают: «Плевать вообще. Что было — мы их не замечали. Мы в «Макдональдсы» не ходили каждый день и в «Зару» мы не ходили каждый день. Кто за брендами не гонится, тот живёт, как жил, нормально всё, замечательно <…> У нас ничего не поменялось: мы живём, как и жили, ничего не поменялось от этих санкций. По крайней мере, хуже не стало нам, обычным людям» (ж. 40 лет, 2023).
Твёрдые сторонники интервенции
Составляют одноимённый сегмент в наших количественных исследованиях и полностью разделяют идеи официального геополитического нарратива в самом жёстком их виде и выстраивают свои убеждения в соответствии с ним и с теми идеями и объяснительными моделями, которые они черпают из государственной пропаганды, полагая заявленные ей цели своими собственными (Звоновский, Ходыкин 2022). Твёрдые сторонники конфронтации считают западные страны своими врагами, конфронтацию с ними – естественной и необходимой, а соседей по постсоветскому пространству – обязанными России своим экономическим и политическим положением: «А то, что Прибалтику включили. Правильно включили. Я считаю, это пример того, что страна, которая нищая была, которая за счёт Советского Союза поднялась. А сейчас она открывает рот на…[Россию] Будем так говорить…» (м. 61 год, 2023).
По их мнению, Россия не стремится к мировому лидерству, но одновременно с этим обязательно будет в числе мировых лидеров, и её будут все бояться: «Победа будет однозначно за нами. За Россию будут в авторитете, не в этом авторитете, а как мировые лидеры, хотя Россия никогда к этому не стремилась — быть мировым лидером. <…> Будет великая Россия, которую будут бояться все страны, и люди будут в ней порядочные жить» (ж. 55 лет, 2023).
Идеи изоляционизма и противостояния всему миру сочетаются у них с уверенностью в победе, клишированными негативными оценками украинской политической системы и безоговорочной верой в правильность транслируемых государственной пропагандой идей, воспринимаемых ими как особенности исторического пути России: «У нас армия и флот. Больше у нас никогда в жизни не было никаких друзей. Это всё иллюзия <…> Я согласен с теми, кто считает, что всё будет хорошо. Я верю искренне» (м. 36 лет, 2023). «Войну мы выиграем. Фашизм мы победим. У нас не будет фашистов, которые издеваются, которые ведут неправильный образ жизни» (ж. 57 лет, 2023). Несмотря на очевидное ухудшение отношения к России со стороны большинства стран, некоторые твёрдые сторонники конфронтации, напротив, полагают, что россиян в мире стали больше уважать за жёсткость позиции их государства: «Наоборот, к нам стало больше уважения. Потому что мы как-то жёстко отвечаем на то, что творится, и идём до конца, веря в свою правду» (м. 33 года, 2023).
Некоторые из них критикуют власть за излишнюю мягкость к врагам и неудачи на фронте: «Если взялись за такое благородное дело, великое дело, как уничтожение нечисти во всех её ипостасях, шайтанов, как говорит коллега, то и надо это делать с чистыми руками, с чистой совестью и со светлой головой. Не надо каких-то оговорок и т.д. Тогда народ потянется к тебе. Когда хочешь угодить и нашим, и вашим — и этих не обидеть, и этих не трогать, и здесь будем бомбить, здесь не бомбить» (м. 54 года, 2023). Многие твёрдо верят в необходимость «демилитаризации и денацификации» Украины и отказывают ей в праве на существование, считая её российской провинцией: «Украина либо будет в России, либо, мне кажется, вообще пропадёт» (ж., 30 лет, 2022).
Военные потери и жертвы они считают оправданными и необходимыми, как и личное участие в оказании помощи армии: «Я тоже на эту же тему, я тоже участвую в помощи СВО, потому как я понимаю, какая угроза для нашей страны в целом грозит и вообще, наверное, человечеству. Поэтому я положительно отношусь. Жалко, конечно, что есть утраты, но, наверное, без этого не получится» (ж. 58 лет, 2023). В этой группе широко распространена ностальгия по СССР и реваншизм. Многие из твёрдых сторонников СВО помогают армии и декларируют готовность участвовать в боевых действиях, считая это своим долгом. При этом твёрдыми сторонниками интервенции чаще становятся те, чьё окружение участвует в ней (Звоновский, Ходыкин, 2023в) или поддерживает военные действия: «Специальная операция идёт, наши родственники тоже воюют. Нас не взяли, потому что у нас мужу 55, а так мы бы тоже пошли» (ж. 55 лет, 2023).
Санкционное противостояние твёрдые сторонники конфронтации воспринимают как ещё одно поле, на котором можно победить представителей «вражеских» стран. В уходе иностранных компаний они не только не видят проблем, но и с воодушевлением воспринимают этот шаг как возможность очистить российский рынок от конкурентов российским производителям и надавить на олигархов: «Для России это вообще — положительная динамика, что сейчас произошло. Это в начале СВО какой-то умный сказал: Путину надо было Байдену отправить записку с одним словом: «Спасибо». Потому что сейчас это толкает на собственное производство, на укрепление. Олигархов отсеяли, а кого-то, наоборот, прижали. Ограничения…» (м. 39 лет, 2023).
При этом некоторые из них декларируют готовность к экономическим лишениям ради достижения целей военных действий и с пониманием относятся к снижению уровня жизни и малому размеру социальных выплат: «Победа на Украине — это самое главное. <…> Вы говорите поднимать [социальные выплаты]. А с чего поднимать? Ладно, если бы войны не было, можно было бы поднимать. Но сейчас сколько денег уходит, на воздух улетает. Ну, естественно, цены будут подниматься, куда деваться. Жизнь-то не мирная» (м. 61 год, 2023). Их логика в контрсанкционной политике такова, что чем больше изоляция, тем больше у России суверенитета, представляющегося им главной ценностью, поэтому отказ от доллара кажется им эффективной экономической мерой: «Сейчас от доллара откажутся и никакие санкции не будут, по фигу эти санкции. Скорее всего, все те страны, которые против нас, в изоляцию попадут, а не мы. Сейчас от доллара откажемся — и всё. <…> После этой победы будет суверенитет России от всех этих всяких стран, которых мы 30 лет кормили» (м. 54 года, 2023).
Самые радикальные мнения сосредоточены на полной экономической автаркии России, которую следует достигать усилением изоляции страны и избавлением от иностранных товаров: «Импортозамещение — это шикарная идея, это вообще замечательно, это вообще прекрасно. Давно пора выгнать нафиг с нашей территории всю эту не только китайскую, а вообще заграничную хрень, которая навязывает свои стереотипы, которые они считают, что они взяли нас в заложники своими этими товарами, что мы без них не проживём ни в коем случае <…> Оно [импортозамещение] прекрасно, удачно. А вы вроде все взрослые люди, не дети — все смотрите, следите за новостями, вы видите, насколько наша страна поднялась, опять же, вернусь к сельскому хозяйству. Сельское хозяйство и наша страна, наша земля — наша территория, она наше золото, она нас спасёт. Мы можем оградить себя Великой не Китайской стеной, а российской стеной, оградить от всего мира. И мы выживем, а они все подохнут» (ж. 55 лет, 2023).
Военная победа большинству твёрдых сторонников конфронтации представляется единственным приемлемым вариантом будущего для России, поскольку раз втянулись в такое противостояние, отступать уже некуда: «Любой ценой выстоим. Отступать уже назад нет. Всё, что угодно сделают, но сделают. Нет выбора назад» (ж. 43 года, 2023). Рассуждая об экономических отношениях языком конфронтации за ресурсы и игры с нулевой суммой, они уверены в победе не только на поле боя, но и в экономическом противостоянии с Европой, которая не сможет обойтись без российских природных ресурсов: «Всё будет в лучшую сторону, только в лучшую — только мы будем жить хорошо, а Европа преклонит колено перед нашим газом, нефтью, железной рудой» (м. 61 год, 2023). При этом демонстрируется безоговорочное доверие информации о поддержке бизнеса российскими властями, получаемой из федеральных телеканалов: «Да это и делают, в общем. Если смотреть новости — по-моему, это всё есть: поддержка предпринимателей на данный момент, с начала СВО усилилась. Она и так была изначально хороша, а после СВО, к чему пришли, её ещё усилили, какие-то сделали поправки. Посмотрите новости — там всё есть» (м. 39 лет, 2023).
Некоторые твёрдые сторонники конфронтации воспринимают её как драйвер будущих позитивных изменений в России, очищения её от «чуждых элементов» и сплочения общества в поддержке «спецоперации» и совместной деятельности для победы. Нынешнее военное противостояние они воспринимают как шанс на долгожданную для них смену российских элит, надеясь, что нынешняя, как им кажется, прозападная и «рыночная» элита (бизнесмены, имеющие имущество и обучающие детей в западных странах), ориентированная на потребление и преумножение состояний, сменится на «национально ориентированную элиту» – патриотов с традиционными ценностями, готовых бескорыстно работать на благо России и навести наконец-то «твёрдой рукой» порядок в стране. С этим связываются надежды на благотворное влияние военных действий на решение внутрироссийских проблем. Комфортное для твёрдых сторонников интервенции разделение мира на своих и чужих ярче всего проявляется в ситуации военного противостояния, ценной для них своей простотой, понятностью и непротиворечивостью: «Вы знаете, военная операция, как нарыв, вскрыла все наши проблемные ситуации. Все те товарищи, которые нам не товарищи, они «смылись», либо ушли в ситуацию «ждунов». А в целом, произошла консолидация общества — люди объединились. <…> Главное — то, что мы все внутри сейчас объединились и пытаемся ситуацию свести к лучшему, к нашей победе. Например, что конкретно в моей жизни поменялось? Хочется чем-то помочь. Я — не мужчина. Я — не медик, который может поехать и оказать помощь. Например, у нас есть группка, где мы занимаемся плетением маскировочных сетей. Допустим, у кого-нибудь есть тюль. Мы это все собираем и отдаем тем, кто может плести. Потому что хочется хоть маленькую лепту внести во все это дело» (ж. 55 лет, 2023).
Другие ждут от победы реализации своих утопических идей: от всеобщего равенства до возвращения советских времён и объединения «русского мира». «Я вижу то, что с 2030 года у России начнётся Золотой век. В России не будет ни бедных, ни богатых. Будут все средне-богатые. И самое счастливое поколение — это поколение наших детей, которые сейчас подрастают» (ж. 39 лет, 2023). Они надеются на сильного лидера и готовы подчиняться ему ради светлого будущего, однако нынешние неудачи и противоречивые шаги власти вызывают разочарование из-за того, что даже утопическому сознанию трудно логически вывести сколь-нибудь конкретные представления о лучшем будущем из решений, принимаемых в трудном настоящем – равенства больше не становится да и олигархи не спешат передавать власть и собственность в «народные» руки: «С одной стороны, они мобилизовали общество, и общество стало более сплоченным. Мы и готовы, что скажут — то и делать. Вакцинация — значит вакцинация. Там были и противники, были всякие, и люди, которые не хотели бездумно — кого можно и кого нельзя. Но, с другой стороны, значит, все рассчитывали, что сейчас медицина поднимется на этом уровне. Нет, закончился коронавирус, и всё рухнуло ещё больше. СВО. Тоже прекрасно. Наконец-то мы решили свои требования. Нашим Донбасским русским помочь и победить фашизм, который уже и памятники сносит даже русским, не только советским воинам и так далее. Но как вот начиналось в 1991 в Москве. Этот майдан, в августе 1991. Он не в Киеве 2014, он в Москве 1991. Так он и сейчас. Люди, когда началась война в 2022 году, СВО, все считали, что сейчас действительно в стране тоже все переменится и люди будут другие. И люди мобилизовались. Готовы были все. И наконец-то сейчас все эти предатели и подлые люди ушли на запад и здесь остаются самые деятельные, самые энергичные, самые правильные, самые благородные и самые умные люди, самые порядочные. Будет порядок в стране. Где порядочные люди — там порядок. Но получилось так, что бабушка в Донбассе выходит с красным флагом и так далее… <…> Дело в том, что давай вставать мы все вместе и так далее. Как один умрём. Но все останется по-прежнему, как при бабушке. Никакой национализации. Как только Потанин сказал об этом, все заткнулись. И, несмотря ни на что ещё хуже» (м. 54 года, 2023).
Таким образом, запрос на государственный патернализм сочетается у твёрдых сторонников интервенции со стремлением к национальной автаркии и максимизации российского суверенитета при «ограниченном суверенитете» бывших республик СССР, ярко выраженным этатизмом, желанием распространять собственную власть на всё постсоветское пространство, ностальгией по советскому влиянию в мире и сочетанием имперских и националистических ценностей.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ И ВЫВОДЫ
Проведённые нами исследования показывают, что уровень поддержки военных действий остаётся довольно высоким, в то время как спектр этой поддержки медленно смещается от провоенной к антивоенной позиции: сегментация респондентов показывает сначала более резкое движение общественного мнения в сторону поддержки интервенции (от мая к началу сентября 2022), затем более плавное движение в противоположную сторону (от сентября 2022 к июлю 2023). Конкретизация полученных в количественных исследованиях результатов сегментации и описание их специфики на материалах фокус-групп позволяет прийти к выводу о неоднородности поддержки интервенции: она варьируется от наиболее убеждённых сторонников военного противостояния до тех, кто соглашается с решениями властей и занимает наиболее комфортную и безопасную в условиях государственного давления позицию. Основными факторами поддержки противостояния являются: имперский взгляд на мир, согласие с геополитическим нарративом, приверженность консервативным ценностям, ностальгия по СССР, преобладание национальной или государственной идентичности над ценностями, потребность в солидаризации со «своими», патриотизм, изоляционизм, доверие конспирологическим версиям, антизападничество, одобрение авторитаризма, этатизм, запрос на государственный патернализм, поддержка деятельности Владимира Путина и отождествление страны, общества и государства. Чем более выражены у человека эти качества, тем твёрже его поддержка интервенции. Главными факторами неприятия «спецоперации» стали: пацифизм, глобализм, либеральные ценности, оппозиционные в отношении действующей российской власти взгляды, стремление к международному сотрудничеству, равное отношение ко всем странам, признание независимости Украины, ориентация на демократию, неготовность жертвовать человеческими жизнями для достижения политических целей.
Чем твёрже поддержка интервенции, тем легче восприятие негативных последствий вооруженного противостояния: сторонники интервенции менее болезненно принимают потери, с оптимизмом смотрят в будущее и более цинично воспринимают ситуацию, тогда как для противников главными стали не экономические, а психологические и моральные трудности. Конфликты с близкими из-за разности мнений противники интервенции воспринимают тоже несколько болезненнее. Кроме того, противники остро воспринимают усиление авторитарных тенденций в России и репрессии против несогласных с вводом войск в Украину. Экономические последствия начала военных действий их сторонники восприняли гораздо спокойнее, чем противники. Даже если сторонники и сталкиваются с трудностями, то либо не связывают их с интервенцией, либо считают это оправданной ценой за суверенитет и высокий статус России. Последствия международной изоляции России они видят только в закрытии «Макдональдсов» и уходе иностранных брендов с российского рынка, что для них не представляет большой ценности. Об утрате технологий и высококвалифицированных специалистов они не говорят.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК:
Гудков 2022 – Гудков Л.Д. Возвратный тоталитаризм. В 2-х т. Т. 1. М.: Новое литературное обозрение, 2022. 846 с.
Дуглас 2010 – Дуглас M. Как мыслят институты / Мэри Дуглас; пер. с англ. А.М. Корбута. М.: Элементарные формы, 2010. 250 с.
Ерпылёва, Каппинен 2023 – Ерпылёва С., Каппинен А. «Смириться с неизбежностью: как россияне оправдывают военное вторжение в Украину?» // Аналитический отчёт. 2023. URL: http://publicsociology.tilda.ws/report2 (дата обращения: 07.12.2023).
Звоновский, Ходыкин 2023а – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Восприятие российским общественным мнением экономических изменений после начала российско-украинского конфликта // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2023 а. №4. С. 3-29. DOI: 10.14515/monitoring.2023.4.2372.
Звоновский, Ходыкин 2023б – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Восприятие россиянами конфликта с Украиной: проверка гипотезы «спирали молчания» // Социологические исследования. 2023 б. №11. С. 38-50.
Звоновский, Ходыкин 2023в – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Государственное событие и личные трагедии: становится ли спецоперация коллективной травмой для россиян? // Социодиггер. 2023 в. Январь. Том 4. Выпуск 1(24). С. 38-48.
Звоновский, Ходыкин 2022 – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Отражение культурной власти геополитического нарратива в коллективных представлениях россиян о специальной военной операции // Социологические исследования. 2022. № 11. С. 38-53. DOI: 10.31857/S013216250021524-9
Звоновский, Ходыкин 2023г – Звоновский В.Б., Ходыкин А.В. Стратегии адаптации сторонников и противников спецоперации к жизни в ее условиях (на примере жителей Самарской области) // Социологический журнал. 2023 г. Том 29. №1. С. 8-35. DOI: https://doi.org/10.19181/socjour.2023.29.1.1
Солженицын 2007 – Солженицын А.И. Красное колесо / Узел 1, книга 1. М.: Время, 2007. 432 с.
Ходыкин 2023 – Ходыкин А.В. Символическая власть культурной автаркии в российском общественном мнении // Культура и природа политической власти: теория и практика: сборн. науч. тр. II Всерос. науч.-практ. конф. под общ. ред. А.А. Керимова. Екатеринбург: УрГПУ, 2023. С. 357-363.
Шмидт 2016 – Шмидт К. Понятие политического. СПб.: Наука, 2016. 568 с.
REFERENCES:
Gudkov L.D. Vozvratnyj totalitarizm. T. 1. M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2022. 846 s.
Duglas M. Kak myslyat instituty / Meri Duglas; per. s angl. A.M. Korbuta. M.: Elementarnye formy, 2010. 250 s.
Erpylyova S., Kappinen A. «Smirit'sya s neizbezhnost'yu: kak rossiyane opravdyvayut voennoe vtorzhenie v Ukrainu?» // Analiticheskij otchyot. 2023. URL: http://publicsociology.tilda.ws/report2 (data obrashcheniya: 07.12.2023).
Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Vospriyatie rossijskim obshchestvennym mneniem ekonomicheskih izmenenij posle nachala rossijsko-ukrainskogo konflikta // Monitoring obshchestvennogo mneniya: ekonomicheskie i social'nye peremeny. 2023. №4. S. 3-29. DOI: 10.14515/monitoring.2023.4.2372.
Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Vospriyatie rossiyanami konflikta s Ukrainoj: proverka gipotezy «spirali molchaniya» // Sociologicheskie issledovaniya. 2023. №11. S. 38-50.
Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Gosudarstvennoe sobytie i lichnye tragedii: stanovitsya li specoperaciya kollektivnoj travmoj dlya rossiyan? // Sociodigger. 2023. Tom 4. Vypusk 1(24). S. 38-48.
Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Otrazhenie kul'turnoj vlasti geopoliticheskogo narrativa v kollektivnyh predstavleniyah rossiyan o special'noj voennoj operacii // Sociologicheskie issledovaniya. 2022. № 11. S. 38-53. DOI: 10.31857/S013216250021524-9
Zvonovskij V.B., Khodykin A.V. Strategii adaptacii storonnikov i protivnikov specoperacii k zhizni v ee usloviyah (na primere zhitelej Samarskoj oblasti) // Sociologicheskij zhurnal. 2023. T. 29. №1. S. 8-35. DOI: 10.19181/socjour.2023.29.1.1.
Solzhenitcyn A.I. Krasnoe koleso. Uzel 1, kniga 1. M.: Vremya, 2007. 432 s.
Khodykin A.V. Simvolicheskaya vlast' kul'turnoj avtarkii v rossijskom obshchestvennom mnenii // Kul'tura i priroda politicheskoj vlasti: teoriya i praktika: sborn. nauch. tr. II Vseros. nauch.-prakt. konf. pod obshch. red. A.A. Kerimova. Ekaterinburg: UrGPU, 2023. S. 357-363.
Shmidt K. Ponyatie politicheskogo. SPb.: Nauka, 2016. 568 s.
[1] За время военных действий нами проведена серия массовых опросов по стратифицированной выборке, репрезентирующей взрослое население России по полу, возрасту и федеральному округу. Метод исследований – телефонный опрос (CATI), N=1600 чел. во всех опросах, кроме опроса за октябрь 2022, где N=1000.
[2] Данные всех волн опроса, на основе которых проводилась сегментация, была реализована методом телефонного опроса россиян по всероссийской стратифицированной выборке, репрезентирующей население России старше 18 лет по полу, возрасту и федеральному округу (N=1600).
[3] Здесь и далее доли рассчитаны по взвешенным массивам данных.
[4] Здесь нужно утончить, по какому принципу выбраны названия «ближняя» и «дальняя». Дальняя периферия сторонников интервенции не исключает мирное соглашение, ближняя периферия не исключает вовлечения всё большего числа россиян в военные действия.
[5] Проведены 4 фокус-группы по 6 участников, участники подобраны по полу и возрасту. Во всех группах соотношение мужчин и женщин 50/50. Все участники групп имеют средние доходы и проживают на территории Самарской области. Каждая группа представляет свою возрастную категорию: 1-я группа (18–22 года), 2-я группа (23–35 лет), 3-я группа (36–45 лет), 4-я группа (46–60 лет). Подробнее см. (Звоновский, Ходыкин 2023г).
[6] Проведено 9 групп (по 3 группы на каждый регион) по 8 участников, участники подобраны по полу и возрасту. Во всех группах соотношение мужчин и женщин 50/50. Все участники проживают в регионе проведения их групп. Группы собраны по возрасту: младшие группы (18-40 лет), средневозрастные группы (41-55 лет) и старшие группы (старше 56 лет).
[7] Цитаты из фокус-групп приводятся с сохранением языка респондентов
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.