Леонид Бородкин: Операция «Белка» и другие вехи исторической информатики. Интервью с Л.И. Бородкиным
26.06.2023
Беседовала М.Ю. Андрейчева
Известный ученый в области исторической информатики и социально-экономической истории России XIX–XX вв. Леонид Бородкин рассказывает о становлении, развитии и перспективах исторической информатики и Digital Humanities в отечественной и зарубежной науке.
Ключевые слова: квантитативная история, историческая информатика, Digital Humanities, экономическая история, клиометрика, Иван Дмитриевич Ковальченко, Леонид Васильевич Милов
Бородкин Леонид Иосифович — доктор исторических наук, кандидат технических наук (по специальности «Кибернетика и теория информации»), профессор, член-корреспондент РАН, заведующий кафедрой исторической информатики МГУ им. М.В. Ломоносова, научный руководитель Центра экономической истории исторического факультета МГУ, сопредседатель научного Совета РАН по экономической истории, автор более 490 научных работ.
Контактная информация: lborodkin@mail.ru
Leonid Borodkin: Operation «Squirrel» and other milestones of historical informatics
A well-known scientist in the field of historical computer science and the socio-economic history of Russia in the 19th–20th centuries. Leonid Borodkin talks about the formation, development and prospects of historical informatics and Digital Humanities in domestic and foreign science.
Keywords: quantitative history, historical informatics, Digital Humanities, economic history, cliometrics, Ivan Dmitrievich Kovalchenko, Leonid Vasilyevich Milov
Borodkin Leonid Iosifovich is Doctor of Historical Sciences, Candidate of Technical Sciences (major in Cybernetics and Information Theory), Professor, Corresponding Member of the Russian Academy of Sciences, Head of the Department of Historical Informatics, M.V. Lomonosov Moscow State University, scientific director of the Center for Economic History of the Faculty of History of Moscow State University, co-chairman of the Scientific Council of the Russian Academy of Sciences on economic history, author of more than 490 scientific papers.
Основные публикации:
Монографии
Многомерный статистический анализ в исторических исследованиях. М.: Изд-во МГУ, 1986.
От Нестора до Фонвизина: новые методы определения авторства. М.: Прогресс, 1994. (в соавт. с Л. В. Миловым и др.).
Историческая информатика. М., 1996 (в соавт. с И. М. Гарсковой и др.). ГУЛАГ: экономика принудительного труда. М.: РОССПЭН, 2005 (совм. с П. Грегори, О. В. Хлевнюком и др.).
Российский фондовый рынок в начале XX в.: факторы курсовой динамики. СПб.: Алетейя, 2010 (в соавт. с А. В. Коноваловой).
Моделирование исторических процессов: от реконструкции реальности к анализу альтернатив. СПб.: Алетейя, 2016.
Статьи
И. Д. Ковальченко и отечественная школа квантитативной истории // Материалы научных чтений памяти академика И. Д. Ковальченко. М.: Изд-во Мосгорархив, 1997.
Квантитативная история в системе координат модернизма и постмодернизма // Новая и новейшая история. 1998. № 5.
«Порядок из хаоса»: концепции синергетики в методологии исторических исследований // Новая и новейшая история. 2003. № 2.
The Rural/Urban Wage Gap in the Industrialisation of Russia, 1884-1910 // European Review of Economic History. 2008. Vol. 12, №1. P. 67-96. (coauthors: B. Granwill, C.L. Leonard).
Economic history from the Russian Empire to the Russian Federation // Routledge Handbook of Global Economic History. Routledge International Handbook. Routledge, Oxford, 2016. P. 232-253.
М.А.: Расскажите, пожалуйста, о Ваших семейных корнях.
Л.Б.: Я родился в военной семье. Мне в жизни не довелось встретиться ни с дедушками, ни с бабушками, потому что родители отца скончались в 1920-1921 гг. в Гражданскую войну во время тифа. Бабушка и дедушка мои по маминой линии (Шевченко) жили на Украине и умерли во время Великой Отечественной войны. Мои родители прошли всю войну. Отец начал службу в армии в 1939 г., в годы ВОВ служил в бронетанковых войсках, закончив войну майором. Мама была врачом. 20 июня 1941 года она закончила медицинский институт в Днепропетровске и уже в августе была на фронте. Мама была хирургом в полевом госпитале и с ним прошла всю войну, став к ее концу капитаном медицинской службы. Во время службы она провела сотни операций, получила два ордена. Уволившись из армии в 1946 году, мама решила, что не хочет больше заниматься хирургией и стала детским врачом, проработав еще более 30 лет. Отец после войны продолжил военную службу. Пару лет он учился в академии бронетанковых войск в Ленинграде, а потом получил назначение в Псковскую десантную дивизию, где служил командиром дивизиона самоходок. Поэтому все мое детство и юность прошли в военном городке в Пскове, там я учился в школе.
В старших классах передо мной встал вопрос о выборе дальнейшего пути. У меня все предметы шли хорошо, я закончил школу с золотой медалью и некоторое время был на распутье. Меня влекли гуманитарные науки (больше всего — история), но и в точных науках я был успешен: был победителем областной математической олимпиады и получил второй приз на всероссийской олимпиаде. В последнем, одиннадцатом классе мы получали профессии, и я год проработал на Псковском радиозаводе, где овладел специальностью слесаря-электромонтажника. В 1965 году, когда я заканчивал школу, — а это время спутников, полетов в космос, крупных научных достижений, время, когда на вопрос, кем хочешь быть, дети отвечали — космонавтом. Эта романтика («только в физике соль, остальное все — ноль») победила, и я поступил в Московский физико-математический институт (Физтех) на факультет кибернетики, о чем никогда не жалел. Когда дело дошло до выбора дипломной темы, то я понял, что мне хочется заниматься моделированием социальных процессов, применять эти методы в общественной, гуманитарной сфере наук. К нам на распределение в МФТИ в 1971 г. приехал известный историк Леонид Васильевич Милов, который вместе с профессором Иваном Дмитриевичем Ковальченко организовывали лабораторию по применению математических методов и ЭВМ в исторических исследованиях в Институте истории СССР АН СССР. Несколько выпускников физтеха и мехмата МГУ были приглашены в эту лабораторию. Так соединились две моих жизненных линии: одна, связанная с точными науками, другая — с моей страстью к истории, во многом связанной с атмосферой древнего Пскова.
Я сделал важный жизненный шаг и сразу после выпуска в 1971 году стал сотрудником лаборатории в Институте истории СССР АН СССР. В ней было двенадцать человек: половина с образованием в точных науках, но с тягой к гуманитарному знанию, половина — историки, хотевшие применять новые методы.
М.А.: Какова была история этой лаборатории и при каких обстоятельствах возникла аналогичная лаборатория в МГУ, созданная также Иваном Дмитриевичем Ковальченко?
Л.Б.: В те годы (рубеж 1960–1970-х гг.) ЭВМ вошли во все сферы: научное планирование, экономика и даже гуманитарные исследования. И Иван Дмитриевич, опубликовавший в 1962 году свою первую работу с применением математико-статистических методов и ЭВМ, в 1968 году стал инициатором создания Комиссии по применению математических методов и ЭВМ в истории при Отделении истории Академии наук. Он ее сформировал, но не было структурной единицы, которая бы проводила эту работу. Тогда он пошел на прием в Госкомитет по науке и технике, курировавший весь научно-технический комплекс СССР, в том числе и Академию наук, где встретился с председателем Госкомитета академиком В.А. Кириллиным и рассказал ему о перспективах исторических исследований с применением математических методов и ЭВМ. Ковальченко попросил, насколько я помню, около 30 ставок для организации лаборатории, которая бы занималась проблематикой на стыке истории и математики. Кириллин одобрил это предложение, но пока решение проходило разные инстанции, часть ставок была сокращена. В итоге к моменту создания лаборатории в Институте истории СССР их осталось двенадцать, но этого было вполне достаточно, чтобы начать работу. Иван Дмитриевич к тому времени (с 1966 года) являлся заведующим кафедрой источниковедения на истфаке МГУ, но в академическом институте тогда было больше возможностей создать такую лабораторию. Состав лаборатории представлял своеобразный симбиоз историков и математиков-информатиков, большей частью совсем молодых. Одним из первых ярких проектов лаборатории было инициированное Л.В. Миловым исследование русских средневековых текстов с помощью математических методов. Речь идет о двух типах задач: анализ авторского стиля для атрибуции текста (стилометрия) и реконструкция истории текста, дошедшего до нас в десятках списков (выявление их генеалогии на основе сопоставления разночтений). Лаборатория проводила также интересные исследования по аграрной истории с обработкой массовых данных по истории крестьянства и аграрной экономики в дореволюционной России. Надо сказать, что в ряде отделов института проявлялся интерес к нашей деятельности. Вспоминаю, как меня пригласил Л.В. Черепнин на заседание отдела, которым он руководил, для обсуждения опыта применения статистических методов в аграрной истории. В памяти сохранились также доброжелательные обсуждения и ценные советы, которые давали мне В.А. Кучкин и Я.Н. Щапов по методике атрибуции средневековых русских текстов.
М.А.: Расскажите, пожалуйста, подробнее о судьбе первой лаборатории, организованной Ковальченко, работавшей в Институте истории СССР АН.
О судьбе лаборатории по применению математических методов и ЭВМ в истории, действовавшей в Институте истории СССР АН
Л.Б.: Лаборатория была открыта в 1971 году. Первым ее заведующим был Леонид Васильевич Милов (с 2000 г. – академик РАН). Она просуществовала в своем «первозданном» виде до 1976 г., когда Л.В. Милов вернулся на исторический факультет МГУ. Этому предшествовала полоса нелегкого для института времени. В первой половине 70-х гг. началась борьба с «новым направлением» в советской исторической науке, инициированная «сверху», коснувшаяся ряда сотрудников института, включая его директора, чл-корр. АН СССР П.В. Волобуева, который в 1974 г. был смещен с этого поста и переведен сотрудником в Институт истории естествознания и техники. С новым директором у Л.В. Милова не очень гладко складывались отношения. Возникли нарекания по поводу направлений работы лаборатории, которая якобы сосредоточилась на «внутренних» задачах, уделяя мало внимания потребностям других подразделений института. В лаборатории появился новый заведующий, а через пару лет произошла еще одна замена. В этой обстановке неустойчивости к 1979 году четверо сотрудников лаборатории (в том числе и я) ушли из нее на истфак МГУ. По приглашению Ивана Дмитриевича Ковальченко я перешел к нему на кафедру источниковедения. В итоге лаборатория в Институте истории СССР распалась, и после этого в институте уже не было специального подразделения, которое бы занималось внедрением в исторические исследования новых методов с применением ЭВМ.
Еще в начале 1970-х гг. на кафедре И.Д. Ковальченко была сформирована небольшая группа обеспечения работ по применению ЭВМ в кафедральных исследованиях. В начале 1980-х гг., после защиты в 1979 г. моей кандидатской диссертации (по специальности «Кибернетика и теория информации») Иван Дмитриевич придал этой группе статус кафедральной лаборатории, руководить которой поручил мне. В 1991 году она была названа лабораторией исторической информатики, а затем приобрела статус межкафедральной лаборатории. В эти годы на международном уровне возникла Ассоциация «History and Computing» (на русском это направление получило название «историческая информатика»). Мы в свою очередь создали российскую ветвь этой организации, с центром на истфаке МГУ. Начались активные совместные проекты. Российская ассоциация, войдя в международную, заняла в ней одну из ведущих позиций.
С 1980-х гг. кафедральная лаборатория все больше решала задачи общефакультетского плана. В частности, в 1985 году началась всесоюзная кампания информатизации, и преподаватели всех вузов срочно должны были пройти переподготовку в сфере ЭВМ и информатизации. Тогда на факультет приехали две сотни преподавателей-историков, которые проходили на кафедре источниковедения, с активным участием лаборатории, соответствующее повышение квалификации. С тех пор практически во всех университетах, где были истфаки, приметили нашу лабораторию, к нам часто стали приезжать преподаватели, которые проходили у нас стажировку, желая поставить у себя такой курс. На кафедре источниковедения еще в 1984 г. был подготовлен и издан в «Высшей школе» под редакцией И.Д. Ковальченко учебник по количественным методам в исторических исследованиях. Таким образом, это направление начало набирать обороты не только внутри университета, но и внутри всей системы высшего исторического образования.
Новоучрежденная российская Ассоциация «История и компьютер» (1992 г.) стала одной из первых в нашей стране общественных организаций в области гуманитарных наук. Этой ассоциации сейчас уже больше тридцати лет, и она до сих пор очень активно работает.
М.А.: Ваша кандидатская диссертация в области точных наук каким-то образом отражала Ваш опыт работы в лаборатории?
Л.Б.: В диссертации были разные приложения, связанные с социально-гуманитарной сферой. Одна из глав содержала алгоритмы анализа сети (или на математическом языке – графа) связей, отражающей взаимосвязи между разными субъектами или объектами. Если этих объектов много, и они образуют сложную сеть (сегодня этим занимается теория социальных сетей), то решается вопрос - как ее укрупнить и создать кластеры. Так, вместо большой разветвленной сети можно получить несколько крупных кластеров со структурой связей между нами. Эта методика родилась из задач изучения структуры связей при работе с историческими текстами и при изучении миграционных потоков начала ХХ в. Эти алгоритмы востребованы и сегодня. Сейчас мы делаем новый учебник по исторической информатике, там эта тема раскрыта в одной из глав.
О возникновении Ассоциации «История и компьютер» и появлении первой в России кафедры исторической информатики
Хочу также добавить, что, когда на базе Лаборатории исторической информатики возникла межрегиональная ассоциация «История и компьютер», в нее практически за пару лет вошли наши коллеги из новообразованных республик Казахстана, Киргизии, Украины, Белоруссии. И, хотя ассоциация была зарегистрирована в России, в ней было немало участников из соседних стран, так как там не было достаточной критической массы исследователей, готовых разрабатывать данное направление. Получилась дружная международная общественная организация. Эта ассоциация с начала 1990-х гг. проводила (и проводит уже в XXI веке) ежегодные большие конференции в России, которые все больше привлекали внимание в научной среде. Истфак МГУ тут был явно лидером, хотя в России и других странах СНГ уже были образованы аналогичные лаборатории. В 2004 году было принято решение о трансформации нашей лаборатории исторической информатики в одноименную кафедру, имеющую как учебные, так и научные задачи. С тех пор кафедра ведет двухсеместровый курс для студентов-второкурсников истфака МГУ, который знакомит с методами применения компьютерных технологий в исторической науке. Так возникла первая в России кафедра такого профиля. Постепенно был расширен кадровый состав кафедры, где на данный момент работают одиннадцать сотрудников, хотя вначале их было четыре. Почти все наши сотрудники защитили кандидатские и докторские по истории, в которых результаты были получены с помощью современных компьютерных методов и технологий.
М.А.: Как складывались Ваши научные контакты с зарубежными коллегами в советские годы, во время работы в лаборатории Института истории СССР и в МГУ?
Л.Б.: У нас ситуация была близкой к изоляции. Основные инновации в этой области прежде всего происходили за рубежом, тогда как мы шли параллельным курсом. Я упомяну несколько таких важных зарубежных направлений. Например, в рамках французской школы Анналов в 60-х гг. развивалась теория и практика построения длинных рядов социально-экономического развития Франции: показатели цен, зарплат, демографической динамики (т.н. серийная история). Так были построены двухсотлетние ряды, а затем они изучались с помощью ЭВМ и статистических методов. В Америке же в 1960-е годы начинается развитие клиометрики — новой экономической истории, связанной с применением методов эконометрики и моделирования. Американская школа клиометрики была довольно разветвленной. К ней принадлежали сотни специалистов, имевших в основном экономическое образование, но интересовавшихся историей экономики. Они сформировали целое сообщество, стали называть себя клиометриками — этот термин был придуман при участии американского экономиста и историка Роберта Фогеля в начале 1960-х годов. Данное весьма респектабельное направление активно развивается и по сей день, издавая журналы, которые в международных базах стоят в верхнем квартиле по профилю «История». Его лидер Роберт Фогель в 1960-х годах опубликовал две книги, содержавшие контрфактические модели экономического развития США и вызвавшие шквал рецензий (в основном критических). Однако было очевидно, что это новое креативное направление, и оно вскоре стало доминировать на конгрессах по экономической истории. Сегодня это направление занимает важное место в области экономической истории. Об этом красноречиво говорит тот факт, что в 1993 году Нобелевский комитет по экономике решил отдать должное клиометрике, присудив нобелевскую премию по экономике Роберту Фогелю — автору исследований по истории американской экономики XIX века. Одновременно присудили премию еще одному экономисту, работавшему в русле истории экономики, — Дугласу Норту, автору авторитетного институционального подхода в экономической истории. Безусловно, это было крупное событие в развитии не только клиометрики, но и квантитативной истории в целом.
Еще необходимо упомянуть немецкую школу квантитативной социальной истории, активно развивавшуюся с 1970-х годов. Наша отечественная школа развивалась одновременно, но независимо от указанных направлений. Тем не менее мы не уступали зарубежным школам, хотя у нас и было плохо с вычислительной техникой, так как она была несравненно слабее, чем та, которой пользовались наши коллеги за рубежом.
М.А.: Получалось ли у Вас ездить за рубеж на международные конференции?
О контактах с зарубежными коллегами в советское время
Л.Б.: Вплоть до середины 1980-х годов у нас с зарубежными коллегами были минимальные контакты. Очень немногим довелось съездить на конференции за рубеж. Например, И.Д. Ковальченко был членом Исполнительного комитета Международной ассоциации экономической истории. Он в то время был уже членом-корреспондентом Академии наук и имел возможность ездить за рубеж и представлять там нашу историческую науку, изучать какие-то важные для нас новые тенденции, привозить научную литературу. Для большинства возможности сужались до нечастых командировок в соцстраны. Например, в 1982 году мне удалось в первый раз в свои 36 лет попасть на зарубежную конференцию. Это был Международный Конгресс по экономической истории, состоявшийся в Будапеште. От нас туда поехала официальная делегация, состав ее утверждался «наверху». Эта поездка произвела на меня сильное впечатление. Что касается Западной Европы, то я впервые выехал туда на конгресс по клиометрике в 1989 году, но это уже было время вошедшей в полную силу Перестройки. Тогда уже партийные фильтры работали не так жестко. Ведь существовала система, по которой, чтобы попасть на конференцию в Западную Европу, надо было прежде побывать в Болгарии, Польше, ГДР, Югославии. Как правило, только после этого партийные органы могли тебя рекомендовать для поездки на Запад.
Еще мы ощущали большой дефицит научной литературы. Я вспоминаю один момент, когда в середине 1970-х годов была разрядка напряженности и в Академии наук было принято решение, чтобы не только естественники участвовали в международных научных обменах и мероприятиях, но и ученые общественно-гуманитарных наук. Стали искать возможные сферы соприкосновения и оказалось, что именно количественные методы в истории — та площадка, где могло быть организовано взаимодействие без каких бы то ни было острых идеологических дебатов, поскольку она имела прежде всего методический характер. Была организована серия семинаров в Америке и у нас, в СССР, с участием специалистов школы клиометрики и наших специалистов, занимавшихся количественными методами в исторической науке. В МГУ приехали американские коллеги-русисты и представители клиометрики. Это случилось в конце 1970-х – начале 1980-х годов. Для нас это был необычный, но интересный опыт. Мы познакомились с научными разработками друг друга, завязались тесные контакты, появились и первые совместные проекты.
М.А.: Как Вы определились с темой докторской диссертации и как прошла ее защита?
Л.Б.: Докторская, защищенная мною на истфаке МГУ в 1993 году, отразила результаты моей двадцатилетней работы в области использования новых методов в истории. Где-то года за два-три до моей защиты Иван Дмитриевич предложил мне обобщить накопленный опыт работы на кафедре, отраженный в серии публикаций, включающих и совместные с Иваном Дмитриевичем и Леонидом Васильевичем. Я многому научился у этих выдающихся ученых. В первой части диссертации был представлен обзор опыта применения математических методов и информационных технологий в исторической науке как в нашей стране, так и за рубежом. После защиты, в 1990-х гг., наступил следующий этап нашей исследовательской деятельности, связанный со стремительным развитием «микрокомпьютерной революции» и одновременным распространением методов, востребованных пространственным и визуальным «поворотами» в исторической науке (речь идет о ГИС-технологиях, 3D-моделировании и т.д.). Наконец, в 2015 г. был провозглашен «цифровой поворот». Это произошло на проходившем в Китае Всемирном конгрессе исторических наук, в котором мне довелось участвовать. Получило развитие полидисциплинарное направление Digital Humanities, наша ассоциация сотрудничает с этим международным сообществом.
М.А.: Как изменились учебные задачи в связи с развитием нового направления?
Л.Б.: На нашей кафедре в 2005 году появилась специализация, в рамках которой мы начали набирать дипломников (бакалавров и магистров). Спустя пять лет на кафедре открылась аспирантура. В результате за последние годы у нас состоялись 8 кандидатских защит наших выпускников. В своей работе наши ученики применяют, например, методы географических информационных систем и 3D-моделирование. Сейчас мы обращаемся к методам и технологиям машинного обучения, работе с искусственными нейросетями. Направления исторической науки, связанные с новыми цифровыми подходами, динамично развиваются. Немало студентов-историков интересуются этими подходами. Важно, что выпускник истфака, владеющий навыками работы в новой цифровой среде, имеющий опыт использования цифровых технологий и оцифрованных источников (тексты, карты, статистика и т.д.), получает больше возможностей для успешной самореализации на рынке современного интеллектуального труда, как по историческому профилю, так и в смежных сферах деятельности.
М.А.: Какие изменения претерпело Ваше сотрудничество с зарубежными коллегами, когда упал железный занавес?
Об операции «Белка»
Л.Б.: Международная ассоциация «History and Computing», частью которого была наша российская ассоциация, относилась к нам с большим интересом. В начале 1990-х годов в России был экономический кризис — время, когда персональный компьютер стоил практически как автомашина «Волга». У нас неважно складывались дела с обеспечением необходимой вычислительной техникой. Наши зарубежные коллеги ежегодно приглашали нас на свои большие конференции, в которых принимало участие до ста специалистов данного направления. В 1993 году британская ассоциация пригласила меня на свою ежегодную конференцию, проходившую в Йорке. Британские коллеги попросили нас познакомить со своими работами, а также рассказать о нашем компьютерном обеспечении. По поводу последнего я вынужден был признаться, что техника, на которой мы работаем, достаточно слабая, и поэтому мы ограничены в решении наших исследовательских задач. Ведь у нас бывало и так, что приходилось задерживаться на факультете до двенадцати часов ночи, так как в нашей лаборатории было всего два маломощных персональных компьютера, на которых мы вынуждены были работать по очереди. Эта информация вызвала оживленную реакцию. И тут же, прямо во время конференции, наши коллеги из разных британских университетов объявили о начале кампании по сбору вычислительной техники (по тем временам современных компьютеров) для российских историков. Не прошло и месяца, как я получил сообщение из Оксфорда, где координировалась эта инициатива, о том, что одна из манчестерских коллег-историков с двумя магистрантами на микроавтобусе решили проехать по нескольким британским университетам и собрать для российских коллег компьютеры. Речь шла о машинах, которые были закуплены достаточно недавно (пару-тройку лет назад), но в ближайшем будущем подлежали замене на новые модели — прогресс в этой сфере развивался стремительно. Британские ученые собрали в минивэн технику, проехали до Скандинавии, и через Норвегию, Швецию и Финляндию добрались до границы с Россией, где мы их встречали в районе Выборга. Вместе со мной был профессор Санкт-Петербургского университета Сергей Григорьевич Кащенко. Часть компьютеров мы оставили в СПбГУ, часть увезли в Москву (числом около 30-ти). К нам в столицу приехали члены нашей ассоциации из пяти университетских городов. Они отобрали нужную им компьютерную технику. Эта акция в последующих публикациях была названа «Операция Белка», в память о пушистой игрушке-белке, которая восседала под стеклом микроавтобуса, доставившего нам компьютеры. Ее нам презентовали вместе с компьютерами, и белка до сих пор «живет» у нас на кафедре.
Мы тепло приняли наших британских коллег-дарителей. Показали им Санкт-Петербург и Москву, взяли интервью, в котором они подробно рассказали об акции. Этот рассказ был в итоге опубликован в информационном издании ассоциации «История и компьютер» (АИК). Затем похожую акцию провел наш коллега из Германии — на тот момент президент Международной ассоциации «History and Computing”, профессор из Кельна Манфред Таллер. Он привез компьютеры из Германии. И вот в течение 1990-х годов историки, связанные АИК, работали на этой подаренной технике.
Это время было в целом отмечено позитивными событиями для нашей лаборатории. Нас пригласили участвовать в двух международных проектах, которые координировались европейскими университетами, мы смогли привнести в совместные разработки и те подходы, которых в то время не было у наших зарубежных коллег.
М.А.: Как сложилась судьба лаборатории после кончины Ивана Дмитриевича Ковальченко в 1995 году.
Л.Б.: В университете было принято решение назвать нашу лабораторию именем Ивана Дмитриевича Ковальченко, и на двери нашего кабинета девять лет висела табличка «Лаборатория исторической информатики имени академика Ковальченко». Потом, когда в 2004 году лабораторию трансформировали в кафедру, табличку сняли — кафедры не могут носить имя даже знаменитого ученого. Табличка же до сих пор хранится у нас на кафедре. Для нас важно было не только сберечь память об основателе нашей кафедры, но и продолжить начатое им дело. Мы и сегодня чувствуем его незримое присутствие в наших делах. Несмотря на то, что без его участия нам было некоторое время труднее решать ряд организационных вопросов, тем не менее тот «корабль», который после кончины Коваленко был запущен в свободное плавание, уже сам двигался в нужном направлении. Лаборатория постепенно укрепляла свои позиции, и решение перевести ее в ранг кафедры было принято факультетом как уже назревшее.
М.А.: Сколько сейчас у Вас на кафедре сотрудников?
Л.Б.: Сейчас на кафедре работают одиннадцать человек. По меркам МГУ это среднего размера кафедра. Возраст большинства сотрудников 35-45 лет. Это дружный коллектив, в котором не чувствуется разрыва поколений. У наших сотрудников немалая педагогическая нагрузка, которую они совмещают с активной публикационной деятельностью и участием в различных исследовательских проектах. Отмечу, что в течение последних лет пять монографий преподавателей нашей кафедры переведены на китайский язык и опубликованы в центральном пекинском издательстве по общественным наукам. Сейчас на кафедре специализируются около 40 студентов и аспирантов.
М.А.: Какие из реализованных Вами проектов Вы считаете наиболее важными?
О проектах кафедры, нацеленных на цифровое сохранение историко-культурного наследия
Л.Б.: На кафедре я руководил десятком проектов. В первую очередь я бы отметил проекты, нацеленные на цифровое сохранение историко-культурного наследия. В них мы успешно применили методы и технологии 3D-моделирования, с помощью которых были осуществлены реконструкции объектов культурного наследия, либо полностью, либо частично утраченных. Среди этих проектов — виртуальная реконструкция Страстного монастыря и Страстной площади (ныне Пушкинской). Речь идет о женском монастыре, который стоял в центре Москвы в течение почти трех столетий и был разрушен в 1937 году. Это был интереснейший объект городской среды, один из центров духовной жизни столицы. Другой проект — виртуальная реконструкция Белого города, старой территории Москвы, близкой к Кремлю. Там в свое время был комплекс из валов и белокаменных укреплений, несших защитную функцию для столицы. С петровского времени, когда стало понятно, что набегов с юга больше не будет, эта функция была утрачена. Сегодня эта часть города сильно преобразилась. Виртуальная реконструкция исторической застройки города позволяет восстановить его визуальный облик в ту или иную эпоху. Достоверность таких исторических реконструкций определяется степенью полноты и репрезентативности используемых источников. Их выявление и источниковедческая оценка — важнейшая часть таких проектов. Оба эти проекта потребовали включения в работу целой группы профессионалов разных специализаций: историков, специалистов по применению компьютерных технологий, ИТ-специалистов по географическим информационным системам и по трехмерному моделированию, с использованием технологий виртуальной реальности. К работе были подключены краеведы, которые участвовали в поиске необходимых источников (а это тексты, старые фотографии, планы, чертежи, карты и т.д.). Понадобились консультации архитектора, который помог правильно восстановить архитектурный облик объектов. Словом, проекты такого рода имеют даже не меж- а полидисциплинарный характер. Нам удалось собрать такую команду и найти общий язык для общения. Была осуществлена серьезная задача максимально достоверно воссоздать внешний и (иногда) внутренний облики утраченных объектов. Эти работы оказались весьма востребованными и получили резонанс как в кругу исследователей, так и в среде любителей истории.
Другой объект наши проектов по сохранению культурного наследия — дворянские усадьбы Подмосковья. Как известно, большинство этих памятников сейчас находятся в руинированном состоянии и продолжают разрушаться. В этой работе нам очень помогает Центральный государственный архив Московской области, в фондах которого собраны материалы целого ряда исторических усадеб, владельцами которых были представители знаменитых фамилий: Шереметьевых, Голицыных, Апраксиных и др. В итоге наши студенты в формате дипломных работ защитили уже восемь таких реконструкций. Такие проекты могут иметь и практический смысл — при реализации программы восстановления таких усадеб на средства инвесторов, с передачей их в долговременную аренду при условии аутентичной их реставрации. В этом случае 3D-модели могут послужить подспорьем для арендатора, который будет воссоздавать подлинный облик историко-культурного объекта. У нас сложились хорошие контакты с Обществом изучения русской усадьбы. Осенью мы собираемся проводить совместную конференцию о традиционных и новых методах реконструкции усадебного историко-культурного наследия.
М.А.: Расскажите, пожалуйста, о Ваших проектах в области социально-экономической истории?
О проектах в области социально-экономической истории
Л.Б.: В области экономической и социальной истории тоже был реализован ряд проектов. Например, мы подняли архивы двух крупных дореволюционных текстильных фабрик — в Серпухове и Ярославле — и поставили перед собой задачу воссоздать жизнь фабрики в ее социальных и экономических измерениях, используя как статистические данные, так и источники антропологического характера. По архивным материалам нам удалось в деталях установить динамику изменений зарплаты разных категорий работников этих мануфактур, роль фабричной лавки в жизни рабочих и т.д. В отличие от распространенного в советской историографии мнения оказалось, что эти лавки не «выжимали» последние средства у рабочих, а цены в них были часто ниже городских. Мы смогли установить, что в годы Первой мировой правления фабрик вслед за скачками инфляции раз за разом поднимали зарплаты рабочим. В 1915 – начале 1917 гг. это происходило 12-15 раз. Мы смогли реконструировать условия жизни тысяч рабочих, включая их жилье, возможности получения медицинской помощи, образования, досуга. Например, удалось установить, что в течение четверти века перед 1914 годом реальная зарплата рабочих крупных текстильных предприятий выросла на 10-15%. Тем самым не нашло подтверждения мнение, что в годы дореволюционной индустриализации шло снижение уровня жизни рабочих. При этом требование повышения зарплаты было доминирующим в ходе трудовых конфликтов текстильщиков. Жизнь рабочих была нелегкой, но она, безусловно, имела тенденцию к улучшению. Результаты этого исследования, проведенного на микроуровне, представлены в нашей объемной монографии «Не рублем единым: трудовые стимулы рабочих-текстильщиков дореволюционной России», изданной РОССПЭНом в 2010 г.
Я хочу упомянуть еще проект, который вел индивидуально. Речь идет об исследовании экономики страны в период Первой мировой войны и динамики уровня жизни рабочих Российской империи. Верно ли утверждение, что их положение было настолько катастрофическим, что революция была неминуема? В сравнении с Германией, нашим главным противником, у нас ситуация в тылу была заметно лучше. В отношении зарплаты рабочих в годы Первой мировой можно выделить две группы. У тех, кто работал на оборонных предприятиях, за военное время реальная зарплата выросла в среднем на 20%. А в отраслях, которые не были прямо или косвенно связаны с оборонным обеспечением, реальная зарплата в годы войны упала примерно на 20%. Вряд ли такое снижение надо оценивать как драматическое. Например, людям нашего поколения довелось испытать гораздо более существенные падения зарплаты — в разы, и не на один год. Это один из аспектов данного исследования, в рамках которого рассматривался также вопрос о том, когда в годы войны начался обвал экономики и уровня жизни городского населения. Детальное рассмотрение показывает: конец 1916 – начало 1917 г., но особенно – после февраля 1917 г.
Еще один проект мы реализуем сейчас на кафедре совместно с коллегами из вузов Сибири — Новосибирского и Алтайского университетов. Он касается проблемы экономического неравенства в России с пореформенного времени и вплоть до «Великого перелома» 1929 года. Мы хотим проследить, как эволюционировали показатели дифференциации доходов городского и сельского населения на протяжении этого периода с учетом региональной специфики. Интерес к этой теме резко вырос в последние 10-20 лет — в контексте динамики современных процессов, отраженных в ряде недавно вышедших книг о неравенстве в глобальном измерении. В этих книгах, переведенных на десятки языков, затрагивается и проблема оценки неравенства в России в XIX–ХХ вв.
М.А.: Какие социальные группы Вы выделяете в качестве объекта изучения?
Л.Б.: В отличие от зарубежных исследователей, изучающих эти проблемы по источникам соответствующих стран, нам трудно дать оценку коэффициента неравенства по стране в целом. В России ведь не было подоходного налога вплоть до 1916 года, да и в годы НЭПа этот налог касался всего нескольких процентов населения. А ведь именно данные об этом налоге позволяют оценить доходы. Возможно, в силу этого обстоятельства количественные оценки экономического неравенства в Российской империи различаются радикально. Если использовать децильный коэффициент неравенства, то его оценки для позднеимперской России колеблются от 6 (в публикациях историков «оптимистического направления») до 21 (в работах «пессимистов»). В нашем текущем проекте мы не ставим такой амбициозной цели, мы видим свою задачу в оценке неравенства/дифференциации доходов/имущества в различных районах большой страны, в различных социальных слоях (рабочие, служащие, крестьяне и др.). С этой целью мы создаем тематический цифровой ресурс, содержащий сотни датасетов, позволяющих проводить вычисления децильного коэффициента и индекса Джини для различных социальных групп, районов и временных срезов. На сегодняшний день мы получили оценки имущественного неравенства для крестьянских хозяйств ряда районов Сибири начала ХХ века, дифференциации оплаты труда в основных отраслях промышленности в крупных городах России конца XIX – начала ХХ века, в среде городских слоев, (например, служащих различных ведомств и уровней) этого периода, а также в годы Первой мировой войны, последующих «турбулентных» лет и в период НЭПа.
Предварительные результаты этого исследования дают основания полагать, что степень экономического неравенства основных слоев населения позднеимперской России была заметно более высокой в сравнении с Россией НЕПовской, но не такой высокой, как полагают «пессимисты». Так, один из выводов, полученных в ходе анализа собранных источников, показал, что политика регулирования зарплаты промышленных рабочих в годы НЭПа проводилась в целом в соответствии с курсом на ее выравнивание, а степень дифференциации зарплаты промышленных рабочих в годы НЭПа была существенно ниже, чем в предвоенный период (и в годы войны) и при этом она снижалась во второй половине 1920-х гг. В текущем году мы завершим работу над монографией по итогам проекта, где надеемся дать обоснованные оценки, базирующиеся на данных релевантных источников.
Одновременно готовимся к следующим исследовательским проектам, вязанным, в частности, с использованием искусственных нейросетей.
М.А.: Большое спасибо за интервью!
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.