Эрлих С.Е. Книга о жертвенности, написанная в эпоху консюмеризма. Рец.: Киянская, Оксана. Люди двадцатых годов. Декабрист Сергей Муравьев-Апостол. Москва: РИПОЛ классик, 2023. 768 с.
Рецензент сравнивает новую книгу О.И. Киянской со знаменитой биографией С.И. Муравьева-Апостола «Апостол Сергей» Н.Я. Эйдельмана, и показывает, что фрондирующий советский историк постарался не заметить, как восстание Черниговского полка превратилось в пьяный погром евреев и других непривилегированных групп населения. Заслуга Киянской состоит в том, что она описала это восстание как трагедию ее руководителя-идеалиста, столкнувшегося с реальностью «русского бунта». К недостаткам книги рецензент относит попытку совместить биографию декабриста с историей тайных обществ, в результате чего книга разрослась в объеме до почти 800 страниц и «арка героя» рухнула.
Ключевые слова:. С.И. Муравьев-Апостол, тайные общества декабристов, восстание Черниговского полка, Н.Я. Эйдельман, О.И. Киянская
Сведения об авторе: Сергей Ефроимович Эрлих, доктор исторических наук, главный редактор журнала «Историческая экспертиза» (https://www.istorex.org/),
Email: nestorhistoria2017@gmail.com
Serguey Ehrlich. A book about sacrifice, written in the era of consumerism. Rev.: Kiyanskaya O.I. Ljudi dvadcatyh godov. Dekabrist Sergej Murav'ev-Apostol. Moskva: RIPOL klassik, 2023. 768 s.
The reviewer compares the new book by O.I. Kiyanskaya with the famous biography of S.I. Muravyov-Apostol, written by N.Ya. Eidelman and shows that the famous Soviet historian tried not to notice how the uprising of the Chernigov regiment turned into a drunken pogrom of Jews and other unprivileged groups. The merit of Kiyanskaya is that she describes this uprising as a tragedy of its idealist leader, who faced the reality of a “Russian mutiny.” The reviewer notes that an attempt of Kiyanskaya to combine the biography of a Decembrist with the history of Decembrists’ secret societies, has an unsuccessful result, the book has grown to almost 800 pages and the “hero’s arc” collapsed.
Key words: S.I. Muravyov-Apostol, secret societies of the Decembrists, uprising of the Chernigov regiment, N.Ya. Eidelman, O.I. Kiyanskaya
Short bio: Serguey Ehrlich, PhD, the Chief-Editor of The Historical Expertise (https://www.istorex.org/).
Email: nestorhistoria2017@gmail.com
Содержание новой книги О.И. Киянской значительно шире названия. В ней наряду с биографией С.И. Муравьева-Апостола представлена генеалогия «муравейника», рода Муравьевых, давшего восемь членов тайных обществ, приводятся подробные сведения о родителях декабриста, об его сестрах и братьях, в том числе о двух других участниках «южного бунта» Матвее и Ипполите, а также о верном друге руководителя Васильковской управы М.П. Бестужеве-Рюмине. Биографические сюжеты то и дело прерываются обширными экскурсами в историю тайных обществ.
Считаю своим первоочередным долгом ответить тем «машинистам экскаватора» из социальных сетей, которые монографию Киянской не читали, но пытаются «срезать» автора десятка новаторских книг о декабристах риторическим вопросом: «Реально ли добавить что-то существенное к “культовой” биографии “Апостола Сергея” за авторством Н.Я. Эйдельмана?»
Считаю, что Оксана Ивановна радикально пересмотрела многие выводы Натана Яковлевича. В этом легко убедиться, если сравнить каким образом в их работах интерпретируется «военная революция» под руководством С.И. Муравьева-Апостола.
Киянская с опорой на многочисленные свидетельства описывает «южный бунт» Черниговского полка как, прежде всего, погром евреев и других непривилегированных групп населения, осуществленный пьяными солдатами, которые вышли из подчинения (С. 621–646). Это позволяет предположить, что когда в 1836 Пушкин писал: «Не дай Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный», — он не только пугачевщину имел в виду.
У Эйдельмана напрасно искать нечто подобное. Так слово «пьяный» применительно к неизвестному «нижнему чину» восставшего Черниговского полка встречается в его «повести» один раз в цитате из документа, который характеризуется как «впечатления васильковских обывателей» (Эйдельман 1975: 253). «Впечатления» — это нечто субъективное, не обязательно соответствующее реальности. К тому же принадлежат они «обывателям» (слово, имевшее уничижительный смысл в советское время). Поэтому подобным свидетельствам нельзя доверять. Но даже если «обыватели» все-таки не солгали, то единственный пьяный «нижний чин» не может считаться «типичным» революционным солдатом.
А вот как Натан Яковлевич описывает «революционные» грабежи: «Солдаты все видят. По соседним усадьбам бродят небольшие группки, решившие погулять, распить задаром водку в корчмах, поживиться. Неподалеку, однако, гуляют и грабят жителей представители противной стороны во главе с поручиком князем Коребут-Воронецким» (Эйдельман 1975: 280). Посредством междометия «однако» задействуется запрещенный риторический прием, в просторечии именуемый «взаимозачет». Время, дескать, было такое. «Гуляли» не только «наши», но и «противная сторона». Но если «наши» просто «решили погулять», то «ихние» не только «гуляли», но и вдобавок «грабили жителей». Перелагая основную ответственность за грабежи с восставших на их «душителей», Эйдельман обтекаемо характеризует действия «революционеров». Контекст высказывания позволяет предположить, что малочисленные «группки» не обязательно состояли из восставших «солдат», которые лишь «видели», т.е. безучастно наблюдали за теми, кто решил «поживиться». Кроме того, «группки» покушались исключительно на помещичьи «усадьбы» и «корчмы» торгашей, следовательно, происходила справедливая «экспроприация экспроприаторов». К тому же она протекала не прямо на глазах офицеров-декабристов, как это следует из документов, а где-то по «соседству». Эйдельман резюмирует, что сообщения о грабежах, совершенных «пламенными революционерами» в солдатских шинелях — это «бешеная контрпропаганда» власти, т.е. клевета (Эйдельман 1975: 259, 292, 300).
Из сравнения двух описаний «южного бунта»/«восстания Черниговского полка» очевидно, что работа Киянской представляет большой шаг новизны и не просто уточняет, а опровергает ряд принципиальных положений книги Эйдельмана. К сожалению, автор рецензируемой книги не объясняет причины «куриной слепоты», поразившей ее маститого предшественника при описании хода восстания. Преодоление историографических мифов требует ответа на вопрос: только ли опасения, что книга «не пройдет» сквозь строй церберов главлита сыграли здесь решающую роль или у Эйдельмана были иные соображения, чтобы приукрасить историю?
Киянская подробно рассматривает три стадии «социализации» главного героя, в ходе которых сформировалось его мировоззрение: семейное воспитание, учеба, участие в наполеоновских войнах.
Отец — Иван Матвеевич был по характеристике Александра Дюма «замечательным филологом, главным образом эллинистом». Библиограф С.Д. Полторацкий, не отрицая учености «эллиниста», охарактеризовал его как «черстводушного ученого и эгоиста». «Эгоист» экономил на содержании семьи, хотя растратил на собственные удовольствия немалое состояние. Был, как и положено пропагандисту, лицемером. В «Письмах из Москвы в Нижний Новгород» (1813–1815) «повествователь яростно агитирует против французского воспитания молодых русских дворян», забывая, что «собственные семеро детей Ивана Матвеевича <…> росли в Париже» (С. 55) и русский язык Матвей и Сергей начали учить в 1808. Хотя Иван Матвеевич «во всех служебных делах ориентировался на высшее начальство», иногда он позволял себе фрондировать. Его «либеральные» выступления в Сенате и Главном правлении училищ породили слух, что он «перед 14 декабря 1825 г. обещал столичным заговорщикам поддержку» (С. 86) и, возможно, поэтому он был вынужден покинуть Россию еще до казни сына. Мать — Анна Семеновна (урожденная Черноевич) также не была лишена литературных амбиций. Один из французских сентиментальных романов «Пример матерям» был опубликован в ее переводе в 1791. Киянская находит любопытные параллели между романом и судьбой переводчицы и заключает, что «Пример матерям» стал для матери трех декабристов одним из примеров того «какими качествами должен обладать добродетельный и образованный молодой человек» (С. 111). Т.е. для образованных людей той эпохи литература, наряду с историей, была «наставницей жизни». Сведения о родственном окружении дают представление о том, каким образом семейное воспитание повлияло на взгляды будущего декабриста. Литературно ориентированная педагогика Анны Семеновны и «либерализм» в рамках дозволенного Ивана Матвеевича прямо сказались на том, что Сергей Муравьев-Апостол не только получил хорошее образование («по памяти цитировал Вергилия, Горация, Овидия, Мольера и того же Карамзина» (С. 125)), но и всерьез увлекся освободительными идеями, а отцовская «экономическая политика», сводившаяся к более чем скромному содержанию детей, косвенно побуждала сделать стремительную карьеру в результате революции.
Второй этап «социализации» — учеба, которую Матвей и Сергей начали в парижском частном пансионе Хикса, где они учились «наиболее латинскому и греческому языкам». Вернувшись в Россию, они продолжили обучение в Институте инженеров путей сообщения. Матвей учебную программу «ниасилил», а Сергей успешно сдал выпускные экзамены и в мае 1812 был произведен в подпоручики инженерной службы.
Знаменитый афоризм: «Мы были дети 12-го года», — принадлежит Матвею Муравьеву-Апостолу. Оба брата достойно (с ранами и наградами) прошли и этот этап «школы жизни». Победа над Наполеоном приучила «молодых дворян к мысли, что от их личной воли, старания, мужества зависит судьба отечества» (С. 195).
Эта мысль в итоге привела группу «молодых ветеранов» наполеоновских войн, включая Матвея и Сергея, к решению создать в начале Союз спасения или верных сынов отечества (1816–1817), а потом Союз благоденствия (1818–1821). Братья особой активности в этих тайных обществах не проявляли. Единственно, в ходе собрания, где обсуждался план цареубийства (так называемый «московский заговор» 1817), Матвей зачитал письмо приболевшего Сергея, в котором тот высказался против этого плана, видя «скудность средств их и совершенную невозможность начинания какого-либо действия». Т.е. братья стремились охладить горячие головы, готовые обнажить «цареубийственный кинжал».
Возможно, что Сергей и его старший брат постепенно «отклонились» бы от заговора как это сделали многие участники ранних тайных обществ. Но вмешался случай. Солдаты лейб-гвардии Семеновского полка, где служили братья, взбунтовались в ночь с 16 на 17 октября 1820. Члены тайного общества, скорее всего, не имели непосредственного отношения к «Семеновской истории». С.И. Муравьев-Апостол, как и другие офицеры, тщетно пытался тогда удержать своих подчиненных в повиновении. Мнительный Александр I воспринял солдатский протест против жестокого обращения командира полка Ф.Е. Шварца как часть обширного заговора, едва ли не руководимого «мировой закулисой». Распорядился строго наказать зачинщиков и разбросать солдат и офицеров по различным армейским частям. Сергей и, что вдвойне несправедливо, Матвей, который во время Семеновской истории вообще находился далеко от Петербурга, были исключены из гвардии и переведены в армию. На успешной военной карьере братьев был поставлен крест.
Единственным намеком на то, что за солдатами мог стоять кто-то из «образованных», стали анонимные прокламации, найденные уже после подавления бунта. Первая из них была обнаружена в конце ноября 1820 во дворе казарм Преображенского полка. Н.К. Шильдер и В.И. Семевский усматривают текстуальные совпадения между этой прокламацией и знаменитым «Православным катехизисом», сочиненным С.И. Муравьевым-Апостолом совместно с другим бывшим семеновцем М.П. Бестужевым-Рюминым и зачитанным перед солдатами Черниговского полка 31 декабря 1825. Киянская упоминает об этих «странных сближениях» и отмечает, что «с текстом прокламаций Сергей Муравьев-Апостол был знаком» (С. 267), не вступая в текстологический спор с предшественниками. Если их версия справедлива, то маловероятно, что Сергей Иванович был лишь читателем прокламации от ноября 1820, которая так его «всего перепахала», что он запомнил ее положения и воспроизвел их пять лет спустя в «Катехизисе». Более вероятно, что автор «прелестного письма» 1820 года, адресованного солдатам-преображенцам, в 1825 воспроизвел свои излюбленные тезисы, обращаясь к восставшим солдатам-черниговцам. В пользу этой версии свидетельствует донос от 13 декабря 1825, согласно которому С.И. Муравьев-Апостол в 1820 показывал неназванному каптенармусу Семеновского полка «письма, которые писали семеновцы преображенцам, прося защитить их» (Мандрыкина 1954: 120). Речь могла идти об унтер-офицере Бобровском, каптенармусе роты, которой командовал Муравьев. В декабре 1820 по приказу своего командира, снабдившего Бобровского «чужим мундиром и фальшивым удостоверением», тот пробрался в Петропавловскую крепость, встретился там с арестованными однополчанами и «принес на волю разные слухи, ходившие среди семеновцев» (С. 266). Возможно, что будущий вождь «южного бунта», в отличие от соратников по тайному обществу, не испугался «движения народных масс» в солдатских шинелях и пытался по горячим следам, скорее всего в одиночку, трансформировать «Семеновскую историю» в «военную революцию». В рецензируемой книге Киянская не рассматривает версию о том, что прокламацию 1820 и Катехизис 1825 мог писать один человек. Было бы замечательно, если бы проверка данной гипотезы стала темой одной из ее будущих публикаций.
Киянская подчеркивает, что оказавшись, по сути, в ссылке (ведь Пушкина в 1820 тоже формально перевели на Юг служить под началом И.Н. Инзова), Сергей Муравьев «обдумывал житье» и заново решал «делать жизнь с кого». Для этого он занимался по его словам «философским изучением истории», читал «Теогонию» Гесиода, где повествуется о происхождении не только богов, но и героев, а также Маккиавели, который в трактате «Государь», пишет, в частности, о тех, «кто приобрел власть не милостью судьбы, а личной доблестью». Первым в череде таких людей Макиавелли называет библейского пророка Моисея, сделавшегося «достойным собеседовать с Богом». «Личная доблесть» маккиавелевского Моисея, предшественника Наполеона, глубоко запала в душу «неверноподданного». В мае 1821 опальный заговорщик пишет папеньке: «Надо поступать как Моисей». В этом же письме Муравьев-сын формулирует свое понимание теории «Героя и толпы»: «Люди делятся на два класса: одни рождены, чтобы управлять, другие — быть ведомыми». Разумеется, что себя «Апостол Сергей» относил к рожденным управлять прирожденными рабами в духе: «Я заставлю вас быть свободными!» Сочетание религиозных образов с либеральными идеями было приметой времени. Один из современников — А.С. Стурдза — писал тогда «Христианство — это религия свободы!» Этот религиозно-либеральный симбиоз эпохи позже в частности воплотился в знаменитом «Православном катехизисе».
Религиозная вера в свободу побуждала к действию. С.И. Муравьев-Апостол вместе с другим «репрессированным» семеновцем М.П. Бестужевым-Рюминым «развернули агитацию». Создали Васильковскую управу тайного общества, вели переговоры с поляками о совместных действиях, приняли в состав своего заговора членов Общества соединенных славян, разрабатывали план мятежа в Лещинском лагере (лето 1825) и похода на Петербург.
Это все хорошо известно. Но совсем не известна деятельность С.И. Муравьева-Апостола в качестве презуса — председателя комиссии военного суда. Киянская нашла архивные документы о том, как был спасен от тюремного заключения и позора оклеветанный майор Борщов. Это расследование, потребовавшее от «презуса» значительных затрат времени и сил, демонстрирует огромный запас «неабстрактного гуманизма» у руководителя Васильковской управы, который «добиваясь справедливости, был внимательным, требовательным, не жалевшим ни себя, ни других» (С. 432).
Узнав о поражении восставших 14 декабря в Петербурге, руководители Васильковской управы решили не сдаваться и все-таки воплотить свою давнюю мечту, произвести «военную революцию» по примеру испанского бунтовщика Риего. Они попытались заручиться поддержкой других членов тайного общества, в том числе двоюродного брата Муравьева-Апостола командира Ахтырского гусарского полка А.З. Муравьева, но везде потерпели неудачу. Потом Сергей вместе с братом Матвеем были арестованы. Они, как и Пестель в окрестностях Тульчина, не оказали сопротивления при аресте. На этом все должно было закончиться. Но тут вмешалась «роль личности в истории». Четверо членов тайного общества ворвались в хату, где Сергей Муравьев мирно пил чай с арестовавшим его командиром Черниговского полка Г.И. Гебелем и начали избивать последнего. Теперь пути назад не было. Начала вершиться «военная революция», о которой столько мечтали декабристы.
Как объяснить солдатам, что необходимо повиноваться революционному командиру? В Петербурге заговорщики цинично использовали солдатскую массу, объявляя, что хранят верность присяге «истинному императору» Константину I, и в итоге поставили «служивых» под правительственную картечь. Возвышенный «Апостол Сергей» не мог позволить, чтобы лживые средства оправдывали великую цель. Его и Бестужева-Рюмина «Православный катехизис», где со ссылками на Библию утверждается, что народ имеет право свергнуть неправедного царя, был зачитан перед строем: «Во втором часу зимнего дня на городской площади был провозглашен единым царем Вселенной Иисус Христос» (П.Е. Щеголев). Но «стихийный монархизм» глубинного солдатского народа не позволил воспринять идеи народоправства в религиозной упаковке. Видя, что рядовые «военной революции» ропщут, их командир «опять возобновил внушения свои насчет соблюдения присяги, данной Цесаревичу». Но было поздно. Солдаты поняли, что батальонный командир не поставлен командовать полком царским соизволением. Он — самозванец. Сразу же начались пьянство и мародерство. Муравьев не решился показательно расстрелять первых мародеров. Напротив, пытался подкупать подчиненных денежными подношениями. Восставшая боевая единица стремительно теряла управление. Последним актом этой отнюдь не оптимистической трагедии стал марш пехоты по открытому полю навстречу правительственным войскам — кавалерии и артиллерии. Этот безумный с военной точки зрения маневр Киянская объясняет вслед за Эйдельманом «диалектической» революционной логикой: Муравьев надеялся, что члены тайного общества славяне-артиллеристы побудят правительственные войска переменить сторону. Считаю, что с не меньшей долей вероятности возможна и другая интерпретация: главарь шайки пьяных мародеров, в которую превратился Черниговский полк, не знал как прекратить бунт «без царя в голове» и предпочел ужасный конец ужасу без конца.
Потом были следствие, суд, казнь, когда «виселица — по словам Герцена — превращается в Крест», и пребывание в благоговейной памяти поколений русской интеллигенции, которая, увы, «была навсегда, пока не кончилась». Именно запросы «целевой аудитории», поднаторевшей находить антисоветские «аллюзии» в «неконтролируемом подтексте», даже в тех случаях, когда их в действительности не было, во многом обусловили успех эйдельмановской «повести о Сергее Муравьеве-Апостоле» в 1975. После 1991 наша святая интеллигенции трансформировалась по своим ценностным установкам и поведенческим стандартам в нижний слой среднего класса, т.е. в мелкую буржуазию или попросту в мещанство. Поэтому книга Оксаны Ивановны о герое-идеалисте, у которого «жертвенность органично сочеталась <…> с уверенностью в том, что ход мировой истории определяют сильные личности» (С. 380), не может вызвать резонанс в наших безжертвенных душах, коррумпированных консюмеризмом. Сегодня больше интереса вызывают деятели прошлого «с червоточиной», вроде героев предыдущих биографических исследований Киянской — Пестеля и Рылеева, считавших, что благая цель оправдывает криминальные средства. Но это никак не отменяет достоинств новаторской книги, повествующей о том, как «чистый герой» (З.Н. Гиппиус о декабристах) гибнет в столкновении с «объективной реальностью, данной нам в ощущении».
К недостаткам рецензируемой работы я в первую очередь отнес бы ее объем — 768 страниц. Он обусловлен попыткой сочетать несочетаемое: биографию одного из руководителей тайных обществ с историей тайных обществ. Это приводит к тому, что автор то и дело забывает о своем герое и повествует о событиях, к которым тот не имел непосредственного отношения. В результате нарушения единства времени, места и действия «арка героя» распадается на куски.
Сами по себе исторические экскурсы чрезвычайно интересны. Я бы отметил две продуктивных гипотезы, существенно меняющие наши традиционные представления.
Первая — указывает на связь между учреждением Союза благоденствия и деятельностью «суперминистерства» духовных дел и народного просвещения князя А.Н. Голицына, вокруг которого было учреждено несколько «неправительственных организаций»: Библейское общество, Вольное общество любителей российской словесности, Общество для заведения училищ по методе взаимного обучения («ланкастерские школы») и ряд филантропических организаций. Декабристы не только участвовали в работе упомянутых обществ, но структура Союза благоденствия во многом совпадала с направлениями деятельности и министерства, и названных «NGO». Другая возможная связь, по мнению Киянской, – это активизация деятельности северных декабристов в 1823 в контексте обострения борьбы царских фаворитов Голицына и Аракчеева.
Вторая гипотеза связана с деятельностью С.П. Трубецкого. В начале 1825 он неожиданно переводится из столицы в Киев. Киянская считает, что одной из причин было стремление нейтрализовать ищеек политической полиции. Она даже намекает, что Сергей Петрович мог отравить генерал-полицмейстера 1-й армии Ф.Ф. Эртеля (С. 527). Другая причина, «гедиминовича» Трубецкого не вдохновляло сотрудничество с дворянской «мелкотой» вроде Рылеева и Бестужевых. В Киеве он, возможно, вошел в сговор с командующим 4-м пехотным корпусом А.Г. Щербатовым, а также старался ссорить Муравьева-Апостола и Бестужева-Рюмина с Пестелем, чтобы нейтрализовать «наполеоновские» амбиции последнего. В Петербурге во время междуцарствия Трубецкой предлагал вывести войска за город и оттуда начать переговоры с Николаем. Киянская допускает, что тем самым князь стремился не допустить к власти рылеевскую «клику». Он отправил гонцов в Москву к генералу М.Ф. Орлову с приглашением возглавить загородный лагерь восставших, а также на юг к Муравьеву-Апостолу и Щербатову, поход которых на столицу империи мог кардинально изменить расстановку восставших сил в Петербурге.
Разумеется, эти гипотезы нуждаются в тщательной проверке. Но уверен, что даже если они не подтвердятся, то будет обнаружен важный материал, по-новому освещающий историю тайных обществ.
На мой взгляд, Оксане Ивановне стоит представить сюжеты из истории тайных обществ, рассмотренные в рецензируемом издании, в составе фундаментальной монографии по истории тайных обществ. Историки чрезвычайно нуждаются в подобном исследовании. Ведь после выхода обобщающего двухтомника М.В. Нечкиной «Движение декабристов» прошло уже почти семьдесят лет.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Киянская 2023 — Киянская О.И. Люди двадцатых годов. Декабрист Сергей Муравьев-Апостол. — Москва: РИПОЛ классик, 2023.
Мандрыкина 1954 — Мандрыкина Л.А. Агитационная песня «Вдоль Фонтанки реки» и участие А. И. Полежаева в ее распространении // Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1954. Т. 59. С. 101–122.
Эйдельман 1975 — Эйдельман Н.Я. Апостол Сергей. Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле. М.: Политиздат, 1975.
REFERENCES
Kiyanskaya 2023 — Kiyanskaya O.I. Ljudi dvadcatyh godov. Dekabrist Sergej Murav'ev-Apostol. Moskva: RIPOL klassik, 2023.
Mandrykina 1954 — Mandrykina L.A. Agitacionnaja pesnja «Vdol' Fontanki reki» i uchastie A. I. Polezhaeva v ee rasprostranenii // Literaturnoe nasledstvo. M.: Izd-vo AN SSSR, 1954. T. 59. S. 101–122.
Eidel'man 1975 — Eidel'man N.Ja. Apostol Sergej. Povest' o Sergee Murav'eve-Apostole. M.: Politizdat, 1975.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.