Бодров А.В., Зубакин В.А. Три эльзасца: как выходцы из аннексированного Эльзаса успешно работали на русские и французские спецслужбы
Аннотация: Участники предлагаемой на суд читателя беседы предпринимают попытку отразить «человеческое измерение» так называемого «эльзас-лотарингского вопроса», на долгие десятилетия ставшего камнем преткновения на пути к подлинной нормализации франко-германских отношений. По судьбам трех эльзасцев, оставивших свой след в истории не только Франции, но и России, авторы прослеживают проблемы жителей Эльзас-Лотарингии, отошедшей к Германской империи по итогам Франко-германской войны 1870-1871 гг. Среди них – проблемы языка и идентичности, адаптации уроженцев провинции в новых для себя условиях. Авторы приходят к выводу, что широкое представительство эльзасцев в спецслужбах и полицейских структурах Франции было далеко не случайным. Их судьбы порой проливают свет на перипетии негласного противостояния как на франко-германской границе, так и между русскими революционерами и охранителями старого порядка.
Ключевые слова: Эльзас-Лотарингия, эльзасцы, А. Бинт, Ж. Дантес, Г. Шнебеле, Германская империя, Французская Третья республика, разведка, контрразведка, политический сыск
Сведения об авторах: Бодров Андрей Владимирович – кандидат исторических наук, доцент кафедры теории и истории международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета (СПбГУ). Автор 3 монографий (в т.ч. в соавторстве) и более 50 научных статей по истории Франции, Эльзас-Лотарингии, франко-германских отношений. E-mail: bodrovandrew@yandex.ru;
Зубакин Василий Александрович – писатель. Профессор, заведующий кафедрой возобновляемых источников энергии РГУ нефти и газа (НИУ) имени И. М. Губкина. Автор более 50 научных работ по вопросам экономики и прогнозирования энергетики. Автор романов «Жестяной пожарный» и «В тени трона». Член Литературной академии премии «Большая книга». Email: zubakinva@gmail.com
Bodrov A.V., Zubakin V.A. Three Alsatians: how did the immigrants from the annexed Alsace successfully work for the Russian and French special services
Abstract: The participants of the conversation proposed for the reader’s judgment attempt to reflect the "human dimension" of the so-called "Alsace-Lorraine question", which for many decades has become a stumbling block on the way to a genuine normalization of Franco-German relations. Addressing to the fates of three Alsatians who left their mark in the history of not only France, but also Russia, the authors trace the problems of the inhabitants of Alsace-Lorraine, which was annexed by the German Empire following the Franco-German War of 1870-1871. Among them are the problems of language and identity, adaptation of the natives of the province in new conditions. The authors conclude that the wide representation of Alsatians in the special services and police structures of France was far from accidental. Their fates sometimes shed light on the vicissitudes of the clandestine battle both on the Franco-German border and between the Russian revolutionaries and the guardians of the old order.
Keywords: Alsace-Lorraine, Alsatians, A. Bint, G. Ch. de Heeckeren d'Anthès, G. Schnaebelé, German Empire, the French Third Republic, special services, military intelligence, domestic intelligence
Corresponding authors: Bodrov Andrei – PhD (Candidate of Sciences in History), Associate Professor, Saint Petersburg State University. Author of 3 monographs (including co-authorship) and more than 50 articles on the history of France, Franco-German relations, "Russian politics" of France. E-mail: bodrovandrew@yandex.ru;
Vasily Zubakin, writer. Professor, Head of the Department of Renewable Energy Sources of Gubkin Russian State University of Oil and Gas (NIU). Author of more than 50 scientific works on economics and energy forecasting. Author of the novels "Tin Fireman" and "In the Shadow of the Throne". Member of the Literary Academy of the Big Book Award. Email: zubakinva@gmail.com
АБ: Непростая судьба Эльзас-Лотарингии в последней трети XIX – первой половине XX вв. заслуженно продолжает вызывать интерес исследователей. Спор по поводу принадлежности этой территории во многом предопределил характер отношений между Францией и Германией после 1871 г., став основой формирования франко-германского антагонизма. А этот антагонизм, в свою очередь, сыграл не последнюю роль в возникновении двух мировых войн. За каких-то 75 лет Эльзас-Лотарингия четыре раза поменяла свою государственную принадлежность: в 1871, 1918, 1940 и 1945 гг. Три войны потребовались Франции и Германии для того, чтобы прийти к восприятию этого края не как оборонительного вала, а подлинного моста между двумя народами. И потому даже в богатом на потрясения, распад империй и изменения границ XX столетии случай Эльзас-Лотарингии сколь типичен, столь и уникален.
Стоит отметить, что у т.н. «эльзас-лотарингского вопроса» было еще одно измерение, внимание которому современные исследователи стали уделять относительно недавно (Fischer 2010: 7). Это вопрос о судьбе жителей спорной территории, ставших в какой-то мере заложниками представлений двух соседних наций, попеременно добивавшихся эльзасцев как своей неотъемлемой части. При таком ракурсе фокус смещается с эльзас-лотарингского вопроса как проблемы франко-германских отношений на беды и чаяния самих эльзасцев, проблему их идентичности и адаптации попеременно в составе совершенно разных политических систем.
Первый раз вопрос об идентичности жителей пограничной провинции встал после поражения Франции во Франко-германской войне 1870-1871 гг., по итогам которой Эльзас-Лотарингия была аннексирована Германской империей. Еще в ходе войны неприятным сюрпризом для Берлина стало то, что подавляющая масса эльзасцев, говоривших на местном диалекте немецкого языка, осталась лояльна Франции и не горела желанием стать частью единой Германии (Roth: 27–28). Поэтому Берлин даже не рассматривал идею проведения в крае референдума по вопросу о национальном самоопределении. Это легло в основу претензий Парижа на то, что германская аннексия состоялась «силой, а не правом» и вопреки воле эльзасцев и лотарингцев. И тем большее значение приобретала в этой связи процедура оптации – выбора гражданства уроженцами Эльзас-Лотарингии, предусмотренная Франкфуртским мирным договором.
Вопреки общепринятой практике германский канцлер О. фон Бисмарк поставил жесткие условия: оптироваться должны все уроженцы Эльзас-Лотарингии. Неважно, где они могли находиться в этот момент, хоть на Самоа или в США, – все не написавшие заявление в пользу французского гражданства по умолчанию становились германскими подданными. Более того, германская сторона настояла, чтобы оптация в пользу Франции для проживавших на территории Эльзас-Лотарингии ограничивалась сроком до 1 октября 1872 г. и сопровождалась обязательной эмиграцией. Последнее было самым тяжелым требованием. А в условиях царившей неразберихи и противоречивых толкований Парижем и Берлином положений оптации многие эльзасцы спохватились в самый последний момент. Тем, кто эмигрировал к началу войны в другие европейские страны, выбор гражданства продлевался до 31 марта 1873 г., для тех, кто оказался вне Европы, например, в Алжире – до 1 октября 1873 г. (Documents diplomatiques français 1929: 6) Это создавало своего рода «лазейки»: французские власти, пытаясь максимальное количество людей сохранить, иногда сознательно отправляли желающих в Алжир, и там они писали эти заявления уже после окончания официального срока оптации.
Надо отметить, что несмотря на все административные проволочки и препоны реально выехавших во Францию «оптантов» набралось к 1873 г. 128 тыс. человек на полуторамиллионную провинцию (Wahl 1974: 213–215). Это весьма высокий процент. Выезжали ведь не только те, кто считал себя частью французской нации, а у кого были для этого какие-то средства, кто мог надеяться как-то устроиться во Франции. Очевидно, что далеко не все эльзасцы с профранцузскими симпатиями были готовы эмигрировать. Многие оптировались в пользу французского гражданства, чтобы не служить в германской армии. Не случайно, что львиную долю эмигрантов составили юноши предпризывного возраста и члены их семей (Wahl 1974: 190).
ВЗ: Давайте обсудим на примере трех выходцев из Эльзаса, связанных со спецслужбами России и Франции, положение жителей аннексированной в результате Франко-германской войны 1870-71 гг. Эльзас-Лотарингии. Все трое весьма примечательны сами по себе, но в то же время их судьбы и вполне типичны. В их биографии нашли отражение все ключевые проблемы их родного края: выбор гражданства и идентичности, проблема языка, «германизации» населения, особенности правового статуса и политической жизни Эльзас-Лотарнигии и т.д.
Первый наш персонаж – эльзасец, барон Дантес-Геккерн, известный всем нам как человек, убивший на дуэли А.С. Пушкина. Второй – это Анри (или Генрих) Бинт, который в течение тридцати шести лет работал в русской царской охранке, а потом еще успел поработать на ВЧК и ОГПУ. Третий – Гийом (Вильгельм) Шнебеле, комиссар полиции, арест которого немцами в 1887 г. чуть не привел к новой войне между Францией и Германией. «Дело Шнебеле» вошло во все учебники истории.
Жорж Шарль Дантес родился в 1812 г. в городе Кольмар (Эльзас) и скончался в 1895 году в своем имении в эльзасском городке Сульц. Анри Бинт родился в Сульце в 1851 году, и умер в Париже в 1929 году. Гийом Шнебеле родился в 1827 г. неподалеку от Страсбурга в Эксбольхайме и умер в Нанси в 1900 г. Дантес – аристократ, Бинт – сын чиновника, отец Шнебеле был учителем. Дантес и Бинт были католиками, Шнебеле – протестантом.
Чем занимались эти три уроженца Эльзаса до Франко-германской войны 1870-1871 гг.? Биография Дантеса широко известна: детство в Сульце, незаконченная учеба в Сен-Сирской военной школе, служба в прусской армии без особого успеха (всего лишь унтер-офицер), потом – поручик-кавалергард в русской армии, бурная светская жизнь, женитьба на Екатерине Гончаровой, старшей сестре Н.Н. Гончаровой. Интересная деталь, до сих пор вызывающая разного рода домыслы, – это усыновление 24-летнего Дантеса (при живом отце) голландским посланником в России бароном Геккерном. В 1837 году – дуэль с Пушкиным, суд, смертный приговор, помилование, разжалование в солдаты и высылка из России.
Вернувшись в Эльзас, Дантес становится местным депутатом, затем мэром Сульца, В 1848 г. начинается парижская карьера Дантеса: депутат Национального собрания, близок к А. Тьеру (был даже однажды его секундантом – слава бретера шла за Дантесом по пятам); по поручению Наполеона III в 1852 г. ездил к Николаю I, и с этого времени, по мнению некоторых историков, становится тайным осведомителем русского посольства во Франции. В 1860-е годы становится пожизненным сенатором и командором ордена Почетного легиона.
АВ: Наш второй герой, Гийом Шнебеле, пошел по стопам своего отца, став школьным учителем. 1859 г. становится переломным в его биографии: он сотрудник мэрии г. Гебвиллер, а год спустя становится комиссаром Особой полиции 5-го класса в Пон-дю-Рейн близ Нёф-Бризака. В рядах полиции Шнебеле быстро сделал карьеру: к 1869 г. он уже комиссар 1-го класса в Тьонвиле – крупном промышленном центре на Мозеле и важном железнодорожным узле (Archives Nationales: LH/2483/51). Следует пояснить место этой Особой полиции в составе французских силовых структур.
Франция в годы существования Второй империи и Третьей республики не могла похвастаться должной координацией работы спецслужб (Forcade 2008: 24–25). Да и сами «спецслужбы» тогда пребывали «во младенчестве» и были далеки от современного нашего их понимания. Сразу несколько ведомств так или иначе занимались разведывательной деятельностью. Если брать военное министерство, то это Второе бюро Генштаба, военная разведка и контрразведка, и т.н. «отдел статистики» в рамках Второго бюро. Отдел занимался нелегальной деятельностью, включая вербовку агентов. Официальным представителям военного министерства, тем же военным атташе, любые нелегальные методы сбора информации формально были запрещены.
В составе МВД ключевой структурой была Парижская префектура полиции. Всем, что касалось слежки за немецкими дипломатами, военными представителями непосредственно в столичном регионе, в те годы занималась префектура. При этом у нее имелась собственная довольно разветвленная сеть информаторов, и она выходила в своей деятельности за рамки столичного региона (Mitchell 1980: 418). Стоит назвать и «Сюрте Женераль», французскую тайную полицию, занимавшуюся выявлением опасных для государства лиц. Понятно, ее интерес не ограничивался одними анархистами и распространялся также на подозрительных и потенциально опасных иностранцев.
Наконец, Особая полиция на железных дорогах – порождение еще Второй империи. Третья республика эту структуру сохранила и активно развивала, удвоив в 1860-1880-е гг. число комиссаров особой полиции (Berlière: 23–27). С ростом значения железных дорог появилось понимание, что необходимо больше специалистов, которые отслеживали бы на крупнейших железнодорожных узлах, вокзалах и пограничных станциях все возрастающий поток иностранцев. Эта структура имела как функции политического сыска, так и обязанность выполнения поручений военного министерства (Sawicki 2001: 101). Особая полиция подчинялась непосредственно министру внутренних дел.
ВЗ: Наш третий персонаж – Анри (или по-немецки Генрих) Бинт, который родился в сентябре 1851 г. в Сульце, учился там же в школе, причем отец его работал в мэрии под началом Жоржа Дантеса. На момент начала Франко-германской войны Анри было уже 19 лет. В Федеральном архиве Берна (Швейцария) мне удалось найти косвенное упоминание о том, что Бинт воевал. Дело в том, что в 1917 г. Анри попытался судиться с одной из французских газет, обвиняя ее в диффамации, и в иске написал фразу о том, что в 1870 г. воевал и даже получил медаль (Archives fédérales suisses).
АБ: В регулярные части французской армии тогда призывали с 21 года, но Бинт мог записаться добровольцем и повоевать в сентябре-октябре на территории родного края вместе с партизанами-франтирёрами. Кроме того, в конце войны в Лионе было сформировано три эльзасских добровольческих «легиона», в составе которых как раз было немало юношей, выбравшихся из занятого германскими войсками Эльзаса через территорию нейтральной Швейцарии. В боях, правда, эти легионы поучаствовать не успели.
ВЗ.: 58-летний почетный сенатор Жорж Дантес в войне участия не принимал, однако отметился в другой схватке того времени - в 1871 г он выступил против Парижской коммуны. Как писал К .Маркс, «22 марта из богатейших кварталов появилась шумная толпа «фешенебельных господ»… во главе её были известнейшие выкормыши империи, как Геккерен… и им подобные. Трусливо прикрывшись лозунгами мирной демонстрации, но втайне вооружившись оружием бандитов, эта сволочь маршировала, обезоруживая и оскорбляя отдельные патрули и посты национальной гвардии, встречавшиеся ей по пути. Выйдя с криками «Долой Центральный комитет! Долой убийц! Да здравствует Национальное собрание!», они попытались прорвать линию караульных постов и захватить врасплох генеральный штаб национальной гвардии на Вандомской площади. На выстрелы из револьверов им ответили (требованиями разойтись) и, когда эти требования остались без последствий, генерал национальной гвардии скомандовал стрелять». Было несколько десятков погибших, но Дантес не пострадал.
АБ: Франко-германская война застала Шнебеле на посту комиссара особой полиции в пограничном Тьонвиле. Как указано в его личном деле, во время непродолжительной осады крепости (13-24 ноября 1870 г.) он собирал разведывательные сведения о перемещениях и осадных работах противника (Archives Nationales: LH/2483/51). Со сдачей города сложил свои полномочия и вернулся к полицейской деятельности уже после окончания войны.
ВЗ: Франко-германская война завершилась, и для всех эльзасцев наступает момент, когда по условиям Франкфуртского мирного договора нужно было определиться с гражданством. Все наши персонажи принимают французское гражданство, но в разное время: Дантес и Шнебеле – в 1871 году, а вот Анри Бинт – только в 1873 году. Оптация Бинта выгладит странно: он получил французское гражданство буквально в последний день – 30 сентября 1873 года – в Монтелимаре (Дром), но это не Алжир, а юго-восток Франции, регион Рона-Альпы. Почему в последний день – нужно дополнительно исследовать…
АБ: Нужно учитывать, что по требованию немцев несовершеннолетние эльзасцы могли оптироваться и эмигрировать только вместе с родителями. Так Берлин хотел удержать в провинции максимальное число юношей предпризывного возраста. Париж, кстати, это положение оптации оспаривал и ровно по той же причине (Wahl 1974: 39–40). Совершеннолетним и военнообязанным Бинт стал аккурат к 1 октября 1872 г. – времени окончания оптации на территории Эльзас-Лотарингии и началу первого для провинции призыва в германскую армию. Раз Анри Бинт избежал призыва, то очевидно, что к этому времени он свою малую родину покинул. И потому важно, выехали ли вместе с ним его родители. Известно, что мать Бинта впоследствии проживала в Сульце. Важны детали: вернулась ли она туда или осталась изначально. Весьма похоже, что с точки зрения германских властей Бинт оптировался самостоятельно через год в пользу французского гражданства с нарушениями. Они могли продолжать считать его германским подданным. Его оптация могла быть аннулирована в Германии, но признаваться во Франции. Очень многие уроженцы Эльзаса пребывали в подобном «двойном статусе» вплоть до Первой мировой войны. В особенности это касалось военнообязанных мужчин. Существовала широкая категория эльзасцев во Франции, которые в случае возвращения на аннексированную территорию считались немцами дезертирами, уклонистами от воинской службы, подлежали аресту и службе в дисциплинарной роте. Между Францией и Германией было немало скандалов и разбирательств на официальном уровне по поводу конкретных случаев таких задержанных или высланных эльзасцев (Archives des Affaires étrangères 3 CP 15: 56–59). Поэтому важно, где и при каких обстоятельствах Бинт эту оптацию совершил.
ВЗ: Буквально в следующем году Бинт поступил на армейскую службу во французский 74-й пехотный полк, в 1876 г. он женился, а в 1878 г. он поступил на службу в полицию (https://francearchives.gouv.fr).
АБ: Если Бинт действительно не урегулировал отношения с германскими властями, то до возраста 31 года, то есть до 1883 года, он подлежал призыву в германскую армию. Он не мог находиться на территории Эльзас-Лотарингии, и вообще в Германию не мог въехать, не рискнув задержанием. И даже прежняя служба во французской армии его от этого не спасала. Но ради возможности повидать мать он вполне мог пренебрегать этой опасностью, как и многие другие молодые эльзасцы. Многие и невест, кстати, подыскивали на «малой родине».
ВЗ: В Германии он много раз будет потом, обычно сопровождая российского императора, членов его семьи, кого-то из великих князей. В частности, в Эссене, Кобурге, других городах, но явно уже старше 31 года.
АБ: В отличие от Бинта, Гийом Шнебеле оптировался сразу, как только представилась такая возможность. Он отклонил предложение немцев перейти к ним на службу – весьма распространенная ситуация, – эмигрировал, и уже в апреле 1871 г., за месяц до подписания Франкфуртского мира, мы находим его комиссаром особой полиции в г. Бельгард (Эн). А в октябре 1871 г. он переведен в Пани-сюр-Мозель (Archives Nationales: LH/2483/51), малоизвестный городок, но очень значимый. Это пограничная станция на железнодорожной магистрали Мец-Нанси-Париж. Важно учитывать, что Францию и Германию связывали в тот момент две магистрали: одна из Меца, вторая из Страсбурга, и два соответствующих поста (Пани-сюр-Мозель и Аврикур) становятся ключевыми среди комиссариатов Особой полиции на франко-германской границе. В том числе в плане разведывательной деятельности на сопредельной территории Германии. По мере выплаты Францией контрибуции германские войска очищали ее территорию, но окончательно они ушли только в сентябре 1873 года, и территория вокруг Пани-сюр-Мозель до последнего была под германскими войсками. Поэтому Шнебеле не только вел контроль пассажиров, а за один только ноябрь 1872 г. их проехало более 10 тыс. человек (Archives départementalles de la Meurthe-et-Moselle: 4 M 24). Одновременно он уже занимался разведкой, в том числе агентурной, в отношении немецкого оккупационного корпуса. В его задачи также входила оценка ситуации на территории Эльзас-Лотарингии, зондаж общественных настроений и определение реакции населения провинции на решения германской администрации. Мне довелось читать донесения Шнебеле 1870-х годов, и это очень большой поток информации.Несмотря на то, что Шнебеле был уже человеком известным в узких кругах, да и среди своих оппонентов, иногда по особо важным запросам Парижа он лично посещал территорию Эльзас-Лотарингии. В июле 1882 г., например, он встретился с более чем дюжиной мэров германской Лотарингии, чтобы проверить подозрительную активность германских военных, которая могла указывать на подготовку к мобилизации (Archives départementalles de la Meurthe-et-Moselle: 4 M 188).
ВЗ: Жорж Дантес в 1870-е годы поддерживает отношения (в качестве информатора) с посольством России, и самая яркая история – это предупреждение о готовящемся 1 марта 1881 г. покушении на Александра II. (Raevskij,с.486). Эта информация поступила к барону от нигилистов из Швейцарии, но до Санкт-Петербурга не дошла вовремя, или ей не предали значения
Бинт в это время служит инспектором в Первой следственной бригаде парижской полиции, но не очень успешно: в августе 1881 года он уволен с формулировкой «за грубость», иных подробностей в архивах не обнаружено. А дальше начинается многолетняя успешная служба в российских спецслужбах.
Надо сказать, что желание «пересечь» судьбы Дантеса и Бинта - выходцев из маленького эльзасского городка Эльзаса всегда возбуждала историков и писателей. Существует версия Юрия Давыдова, который написал в романе «Бестселлер» (Davydov), что Жорж Дантес взял шефство над земляком и сыном сотрудника мэрии Сульца Анри Бинтом и «пристроил» бывшего полицейского инспектора на русскую службу, так сказать, «по своим стопам». Ну, я особо не верю в эту версию, поскольку под ней никаких доказательств, кроме, так сказать, романа, нет. Красивая версия, но ее доказательства не обнаружены.
После убийства Александра II формируется общественная служба охраны императора, так называемая «Священная дружина» вместе с сетью ее зарубежных отделений, при этом самое крупное располагалось в Париже.
Пожалуй, это была первая в мире антитеррористическая организация, созданная на общественных началах и при поддержке на самом высоком государственном уровне. В нее вместе с монархистами - высокими царскими сановниками, генералами, аристократами входили и люди искусства и литературы: Чайковский, Танеев, Поленов, Боголюбов, Аксаков, Островский – в том числе для того, чтобы получать государственную поддержку своего творчества…
Первое упоминание о Бинте как о сотруднике российской спецслужбы относится к 1881 году, он оказался в штате Парижского отделения «Священной дружины» в качестве филера – агента наружного наблюдения. Вполне вероятно – по рекомендации префекта Парижской полиции Луи Андрие, всячески помогавшего «Священной дружине».
В мае 1883 года Бинт участвует в обеспечении безопасности коронации Александра III в Москве, поскольку как человек, следивший за русскими революционерами, он запоминает их и может идентифицировать, предотвратить покушение.
Жорж Дантес в 1885 г. возвращается в Сульц, и это является доказательством того, что даже если есть французское гражданство, но есть замок, угодья, иное имущество на аннексированной территории Эльзаса, есть право вернуться туда.
АБ: Нельзя так однозначно сказать. Пребывание французских граждан на аннексированной территории определенным образом регламентировалось, и в зависимости от состояния отношений между Францией и Германией местная германская администрация то «закручивала гайки», то допускала определенные поблажки. Одной из целей Бисмарка было убрать, насколько возможно, французов с территории Эльзас-Лотарингии: ему не нужны были десятки тысяч французов, продолжающих жить и владеть имуществом на территории Эльзас-Лотарингии. Но как раз с конца 1870-х и до середины 1880-х гг. был период максимального потепления между Францией и Германией, нормализации отношений. И это период деятельности Эдвина фон Мантойфеля, чье пребывание на посту штатгальтера Эльзас-Лотарингии ознаменовалось некоторыми послаблениями (Roth 2007: 87). Например, сократили число высылок «неблагонадежных». И, как я подозреваю, именно в этот период действительно можно было вернуться и обойти запреты, взяв, например, собственность в долгосрочную аренду. Но французские граждане в обязательном порядке должны были зарегистрироваться у местных властей и фактически добровольно обречь себя на полицейский надзор. Их положение на территории Эльзас-Лотарингии оставалось уязвимым: любое подозрение в антигерманской деятельности могло для них закончиться высылкой. Все было узаконено: на территории Эльзас-Лотарингии действовал т.н. «параграф диктатуры» – особый правовой режим, позволявший штатгальтеру внесудебно распускать любые собрания, запрещать газеты, высылать людей (Fitzpatrick 2015: 211–212).
ВЗ: Распространялись ли все эти строгости на въезд на территорию Эльзас-Лотарингии?
АБ: Что касается пересечения франко-германской границы, то все было очень либерально вплоть до мая 1888 г., когда в отношении французских граждан немцами в одностороннем порядке был введен т.н. «паспортный режим». Сегодня мы назвали бы это визовым режимом. После отставки Бисмарка его опять отменили. Можно было спокойно пересекать франко-германскую границу, не имея никакой визы, и так это было по всей Европе (Barbey-Say 1994). Вернемся для примера к Шнебеле. Чем занимается он с французской стороны, чем занимаются его германские коллеги? Они действительно могли не пустить любого пассажира, но на то должны быть какие-то основания. Либо пассажир не мог ничем подтвердить свою личность, либо он не мог подтвердить наличие достаточных средств и подпадал под подозрения в бродяжничестве. Таких высланных или задержанных пассажиров каждый месяц набиралось несколько десятков. Но в остальном путешественники спокойно перемещались.
ВЗ: А как обстояло дело с военными?
АБ: Те же французские офицеры регулярно совершали короткие разведывательные рейды по территории Эльзас-Лотарингии, путешествуя в штатском и скрывая свое офицерское звание. Правда, наличия велосипеда или походных принадлежностей в сочетании с армейской выправкой было вполне достаточно, чтобы гарантировать себе пристальное внимание французской или германской полиции. Таких пассажиров комиссары особой полиции «передавали» коллегам по эстафете, рассылая телеграфом соответствующие ориентировки. Эти словесные портреты, кстати, очень похожи по формату на те, которыми пользовались в своей деятельности филёры, подобные Анри Бинту.
ВЗ: Давайте теперь вспомним о «деле Шнебеле», благодаря которому наш комиссар и вошел в историю.
АБ: Начнем с общего контекста. Обострение франко-германских отношений началось, во-первых, с отставкой Жюля Ферри (пребывание его на посту премьера Бисмарк считал залогом отказа французов от реванша); во-вторых, с приходом в 1886 г. на пост военного министра Жоржа Буланже. В 1887 г. в Германии как раз истекал срок действия военного закона (т.н. септеннат). Бисмарку необходимо было провести через Рейхстаг новый военный закон, предусматривавший увеличение численности германской армии и, соответственно, расходов на нее. Рейхстаг проявил строптивость и был распущен. Новая предвыборная кампания проводилась на фоне раздувания французской угрозы: немецким избирателям внушали, что если новый военный закон не будет принят, то это сделает Германию уязвимой перед лицом французского реваншизма. Хорошо этому тезису подыгрывал и Буланже своими довольно воинственными заявлениями и энергичными мерами на посту военного министра. Стоить отметить, что это запугивание сработало, новый Рейхстаг по своему составу оказался вполне лоялен правительству, и новый военный закон будет принят (Poidevin, Bariéty 1977: 120–122).
А вот в Эльзас-Лотарингии, наоборот, голосование приобрело протестный характер, и это тоже было давнее явление. Все 15 депутатов от провинции оказались в разной степени оппозиционными германским властям, вплоть до «непримиримых», которые по-прежнему критиковали германскую аннексию. Все депутаты от Эльзас-Лотарингии, как минимум, воздержались при голосовании за новый военный закон. И все это на фоне слухов (Holsteins 1957: 323–324) о том, что если дело дойдет до войны, то французские военные при помощи местного вооруженного подполья попытаются чуть ли не поднять восстание в Эльзас-Лотарингии, дабы сорвать германскую мобилизацию на территории провинции. Реагируя на эти слухи, а в общем-то слухи были небеспочвенны (Sawicki 2012: 13-14), Бисмарк инициирует настоящую кампанию, и целая армия сотрудников германской криминальной и тайной полиции ведет поиск нелояльных и шпионов на территории «имперской провинции» Германии (Preibusch 2006: 306). И вот в рамках этой полицейской операции действительно удалось раскрыть нескольких агентов, работавших на французскую разведку. Некоторые из них находились в непосредственном контакте со Шнебеле (Sawicki 2001: 104). После того, как в руках германской полиции появились письма, которыми комиссар обменивался со своими агентами, она, по-видимому, решила заполучить главный козырь на предстоящем обвинительном процессе.
Здесь я могу высказать догадку, которой пока не удалось найти прямых подтверждений в документах. Дело в том, что как раз в октябре 1887 г. Шнебеле исполнялось 50 лет, близилась пенсия, и комиссару было предложено повышение: с пограничной станции перейти на работу на Восточный вокзал Парижа, который является конечным пунктом железнодорожной магистрали, на которой он работал вот уже более пятнадцати лет. Предстояла та же самая деятельность, но уже в столичных комфортных условиях. Можно предположить, что это и сподвигло германских полицейских попытаться Шнебеле изобличить и захватить, потому что, очевидно, это было бы невозможно сделать в Париже. Такой же комиссар полиции, но уже с германской стороны, что любопытно – тоже эльзасец, по фамилии Гауч, вызвал своего «визави» по совершенно рутинному делу о порче одного из пограничных столбов.
Явившийся к месту встречи 20 апреля 1886 года Шнебеле был схвачен двумя агентами германской полиции и ему было предъявлено обвинение в шпионаже против Германии. Отношения между Францией и Германией из-за этого ареста, который Париж с самого начала объявил незаконным, максимально обострились. Буланже пытался склонить правительство к каким-то решительным действиям в адрес Германии. Французское правительство даже обсуждало идею ультимативно потребовать у Германии выдачи Шнебеле (Goblet 1928: 193–194). Но тут неожиданно активную роль сыграл президент Жюль Греви, под нажимом которого Париж все перевел в чисто правовое поле. К тому же французская полиция нашла письма-приглашения Гауча. То есть удалось доказать, что Шнебеле явился на границу не по своему желанию, не в рамках шпионской деятельности, а по приглашению своего коллеги. Эти письма были равноценны пропуску. Поэтому по распоряжению Бисмарка 29 апреля Шнебеле был освобожден.
ВЗ: Есть любопытная версия о том, что понимая опасность новой европейской войны, за Шнебеле вступился русский император Александр II, и это было решающим фактором освобождения комиссара.
АБ: У этой версии нет надежного документального подтверждения.
ВЗ: 1885-1887 гг. – это довольно «турбулентное» время для всех трех наших эльзасцев. В 1885 г. Дантес возвращается из Парижа на аннексированную территорию, территорию, в свой родной город Сульц; в 1886 г. Бинт под началом Петра Рачковского успешно громит типографию народовольцев в Женеве – этот эпизод подробно описан и швейцарской полицией, и российской охранкой, и русскими революционерами; наконец, 1887 г. – описанный выше «инцидент Шнебеле».
В эти годы в аннексированной Эльзас-Лотарингии Германия проводила определенная культурную, в том числе языковую политику. В чем же она выражалась?
АБ: Языковая ситуация в Эльзас-Лотарингии в момент аннексии была довольно «пестрой». Городское население – это носители французского и немецкого языка. Причем знание французского, либо немецкого было своего рода социальным маркером, признаком принадлежности к высшему или среднему классу (Harrison 2012: 261). Сельские районы Эльзаса – это зона господства эльзасского диалекта. Собственно, и политика германских властей принимала во внимание, что языковая ситуация неоднородна. Если обобщать, то, конечно, главной целью и сутью всех усилий администрации была германизация: как можно быстрее продвигать знание немецкого языка среди жителей Эльзас-Лотарингии. При этом нельзя сказать, что это была открыто репрессивная политика, она была скорее дискриминационной. Но, например, с франкофонами Лотарингии мало что пытались сделать, по-прежнему действовали начальные школы, где велось преподавание на французском языке (Harp 1998: 55; Roth: 149). Понятно, что все преподавание в средних учебных заведениях, все обучение в Страсбургском университете велось на немецком языке. Чтобы занять любую сколько-нибудь значимую должность в администрации провинции нужно знать немецкий язык. Это само по себе было серьезным барьером, и потому лишь считанные эльзасцы входили в состав администрации в Страсбурге. Полностью искоренить французский не удалось, да и эльзасский диалект оказался очень живучим (Klein 2012: 111).
Стоит добавить, что Вогезы – это горный регион, и в каждой долине был свой вариант диалекта. Уроженец Эльзаса мог на слух определить, откуда человек родом – из Сульца он, например, или из окрестностей Мюлуза. Это учитывалось французской военной разведкой, поскольку ожидался наплыв добровольцев из числа эльзасцев, и можно было предположить, что среди них будут и германские агенты. Поэтому как раз начиная с Буланже обсуждалось, что в случае начала боевых действий нужно привлечь офицеров-эльзасцев к опросу добровольцев из Эльзаса на предмет выявления германских шпионов. Только эльзасцы могли разобраться, «кто есть кто», действительно ли человек родом оттуда, как он это утверждает (Service historique de la Defense / Département de l’Armée de Terre: 7 N 38). Это ответ на вопрос, почему так много эльзасцев было вообще задействовано в полицейских структурах, в структурах разведки, что с германской стороны, что с французской. По обе стороны границы действовали эльзасцы и охотились они зачастую тоже за эльзасцами.
ВЗ: Интересно, что Проспер Мериме, слушая выступления барона Дантеса в Национальном собрании Франции, отмечал резкий немецкий акцент; такой же акцент был и у Генри Бинта.
АБ: Идеальными агентами эльзасцев делало не только знание языков. Эльзас всегда был очень богатым регионом, промышленно развитым и активно вовлеченным в торговлю. Эльзасцы всегда были открыты для внешних контактов, если не говорить о крестьянах из дальних горных деревень. В Эльзасе был самый высокий уровень грамотности во Франции; эльзасцы считались людьми предприимчивыми, инициативными, мобильными. Многие из них искали счастья за границей. Кроме того, большие семьи – это норма для Эльзаса, поскольку здесь многие могли себе позволить много детей и не было никакого искусственного ограничения рождаемости, что было бичом в остальной Франции и объясняло ее слабые демографические показатели в последней трети XIX в. Были интересные стратегии, особенно у среднего класса: сыновей отдавать учиться и во Францию, и в Германию по возможности, потому что это повышало их шансы преуспеть. И после 1871 г. многие эльзасские семьи оказались разделены. Семья Шнебеле – яркий тому пример: три его брата также работали во французских полицейских структурах, а четвертый остался учителем в родном Эксбольсхайме, став германским подданным. Оппонент Шнебеле комиссар германской полиции Гауч тоже стал «знаменитостью», и газеты тут же выяснили, что два его брата давно уже живут во Франции... И Париж и Берлин в полной мере учитывали, предвидя возможную войну, что члены одних и тех же семей служили и во французской, и в германской армии, и могли оказаться на поле боя лицом к лицу.
ВЗ: Мне довелось читать о протестах эльзасских депутатов во французском парламенте, но были ли эльзасские депутаты в Рейхстаге, какова была их политическая ориентация?
АБ: Что касается депутатов, то с 1874 г. «имперская провинция» регулярно отправляла 15 депутатов в общегерманский Рейхстаг: пять от германской части Лотарингии и десять от Эльзаса. И первое же их появление в стенах Рейхстага в феврале 1874 г. увенчалось скандалом, поскольку все пятнадцать выступили против аннексии. Их лидеру Эдуарду Тойчу отказали в возможности выступить на французском, а затем его выступление с требованием провести в провинции референдум по вопросу о национальном самоопределении постоянно прерывалось и подверглось освистанию со стороны других депутатов (Die Angelegenheiten von Elssas-Lothringen: 6–13). В дальнейшем в Эльзас-Лотарингии были свои спады и подъемы протестных настроений.
Стоит учитывать, что в 1870-е гг. католическим духовенство в Эльзас-Лотарингии было настроено весьма оппозиционно, реагируя, в том числе, и на политику «Культуркампфа» Бисмарка, его борьбу с политическим влиянием церкви. Многие из первого поколения оппозиционных депутатов были священниками и пользовались поддержкой германской католической партии Центра (Baechler 2013: 16–18). Если брать 1870-е годы, то им в Эльзасе оппонировали либералы-автономисты. Обычно сторонники автономии Эльзаса не были лояльны Берлину, пусть и действовали в легальном поле. Но во второй половине 70-х гг. эльзасские автономисты во главе с А. Шнеегансом были готовы смириться с аннексией и даже пользовались некоторой поддержкой Бисмарка. Это в итоге и похоронило первую волну автономизма. В 1890-е гг. произошла смена политических поколений, влияние католических сил ослабло, а социал-демократов – усилилось (Carrol 2010: 61). К слову, один из лидеров СДПГ Вильгельм Либкнехт (отец Карла Либкнехта) в эти годы избирался депутатом от Страсбурга. Эльзас-Лотарингия была промышленно развитым регионом с большим количеством рабочих, так что массовая поддержка социал-демократов была вполне логична. К тому же, СДПГ была оппозиционной партией.
ВЗ: Следует сказать еще о том, что среди социал-демократов было достаточно много евреев, вспомним хотя бы того же Лассаля, но у Бисмарка было к ним удивительно лояльное отношение.
АБ: Если уж говорить о социал-демократах, то Вильгельм Либкнехт и Август Бебель были единственными в германском Рейхстаге, кто в 1870 г. открыто высказался против аннексии Эльзас-Лотарингии без волеизъявления ее населения, без проведения соответствующего референдума. За это оба, кстати, провели по два года заключения в крепости по обвинению в государственной измене (Seidel 1972: 286).
ВЗ: Так что они всегда могли сослаться на то, что защищали интересы Эльзаса в Рейхстаге.
АБ: Что касается вопроса о том, защищал ли Бисмарк евреев на аннексированных территориях, то их проживало много на данных землях исторически, еще со времен присоединения Эльзаса при Людовике XIV. Французские власти были заинтересованы в развитии этих присоединенных областей и проводили политику веротерпимости. Поэтому не стоит удивляться, что на территории Эльзас-Лотарингии доля еврейского населения была существенна, и оно в массе своей осталось лояльно Франции. Многие выехали с аннексированной территории после войны, а некоторые из оставшихся были вовлечены в политическую деятельность и негласно сотрудничали с французскими властями (Caron 1983: 163–165).
ВЗ: Все три наших героя, несмотря на свое французское гражданство, совершенно свободно владели литературным немецким языком, кроме того – эльзасским диалектом, а Дантес еще и русским языком. И с этой точки зрения они были идеально подходящими для выполнения задач спецслужб - и Дантес, и Шнебеле, и Бинт.
В 1890-е годы жизнь первых двух персонажей клонилась к закату. Жорж Дантес умер в 1895 году на родине, в Сульце, и его похоронили рядом с женой, урожденной Гончаровой. Гийом Шнебеле после своего освобождения был переведен в мае 1887 г. на пост главного комиссара г. Лан, на котором тихо и дождался пенсии. После выхода в отставку в мае 1888 г. преподавал немецкий язык в «Восточной ремесленной школе» в г. Нанси (столице французской части Лотарингии), где и скончался в декабре 1900 г.
А у Генри Бинта в 1890-е наступил «расцвет» деятельности в зарубежной охранке Департамента полиции России. Из рядового филера он вырастает до руководителя всех филеров, причем зачастую – вне пределов Франции. Жизнь Бинта в эти годы вполне могла бы быть экранизирована в стиле «Бондиады»: он охраняет Николая II и его семью в зарубежных поездках; он охотится за Бурцевым, который сам в это время охотится за провокаторами. Бинт выслеживает Ленина, Савинкова, Чернова – простое перечисление «объектов охоты» заняло бы целую страницу! Историк Файт Хиллис из Университета Чикаго создала он-лайн карту перемещений Бинта по европейским странам (https://www.utopiasdiscontents.com); на этой карте невозможно найти европейскую страну, в которой не побывал ли наш герой-эльзасец при исполнении своих обязанностей. Поскольку Файт Хиллис создал такие карты и для наиболее важных революционеров (Ленин, Кропоткин и др), то пересечение во времени и в пространстве Бинта и русских эмигрантов дает точное представление о «боевых задачах» охранки.
Сходство Бинта и Бонда – не только в головокружительных вояжах, но и в обилии ярких женских персонажей: когда ЦРУ в 1980-е годы изучало опыт царской охранки, появилось уникальное исследование Риты Кроненбиттер (https://www.cia.gov) о женщинах в царской охранке, где ярко описаны действия Анри Бинта по подбору и использованию женской агентуры, причем не только в служебных, но и, так сказать, «личных» целях… У Бинта случались и провалы – причем дважды – в Швейцарии (1903 и 1916 гг). В 1903 году он был арестован вместе с русским агентом Рабиновичем за перлюстрацию почты русских эмигрантов и высылан оттуда: Швейцария отстаивала «право на убежище» для россиян.
Бинт бывает и на территории Германии, охраняя Николая 2 и других Романовых во время посещений Потсдама, Киля и Гессена (родины императриц Марии Федоровны и Александры Федоровны), при этом эльзасское происхождение агента не создавало никаких проблем. Бинт обеспечивал в Европе охрану Витте, Коковцева, семьи Столыпина и других царских сановников. Были и довольно интимные поручения: например, слежка за жившей на покое во Франции графиней Юрьевской – морганатической женой Александра II. Осенью 1910 года Г.Бинта привлекли для слежки за младшим братом Николая II – великим князем Михаилом Александровичем, когда тот собирался заключить морганатический брак с Наталией Сергеевной Вульферт. Председатель Совета министров Столыпин докладывал барону Фредериксу, Министру Императорского двора: «Бинт – самый опытный агент, владеет французким, немецким и английским языком. Он снабжен вполне достаточной суммой. Бинт учредит под видом богатого коммерсанта безотлучное наблюдение за путешественниками». Тогда нежелательное венчание удалось предотвратить, а вот в 1912 году случился самый громкий провал Бинта (вместе с жандармским генералом Герасимовым) - скандал с тайным бракосочетанием в Вене Великого князя Михаила Александровича. Михаил и Наталия отправили свой багаж из Бад-Киссингена в Ниццу, и туда же отправилась на поезде группа Бинта, а сами «молодожены» выехали на автомобиле (Великий князь был страстным автомобилистом), но не в Ниццу, а в Вену, и там обвенчались в православной сербской церкви. Бинт не любил вспоминать об этом своем позорном провале, и даже придумал версию о том, что тайно присутствовал на обряде в Венской церкви св. Саввы.
Вершиной карьеры Бинта было создание «Розыскного бюро «Бинт и Самбен»», куда перешли на легальную службу бывшие тайные агенты Парижского отделения охранки (Peregudova). Бюро было создано в 1913 году по инициативе заведующего русской заграничной политической агентурой Департамента полиции А. Красильниковым после громкого скандала с разоблачением Бурцевым Аркадия Гартинга (он же Арон Геккельман, он же Абрам Ландезен). Тогда на запрос во французском парламенте премьер Клемансо ответил, что во Франции нет никакой иностранной полиции; было ясно, что французские власти пытались прикрыть себя, но вряд ли потерпят работу царской охранки в прежнем виде, и русским пришлось перейти на «аутсорсинг», если говорить современным языком.
Формально новое бюро было не связано с Красильниковым (встречи – только на конспиративных квартирах). Бинту даже рекомендовалось брать посторонние заказы, чтобы «русские» выглядели лишь частью клиентуры. Штат небольшой, но качественный, из тех, кого Бинт отобрал сам. Бюро выполняло филёрские (наблюдательные) функции, занималось перлюстрацией почты, реже – осуществляло разведывательные и охранные операции. Бинт высоко оценивался царскими чиновниками; Красильников писал директору Департамента полиции: «…служба Бинта в Заграничной Агентуре с самого начала ее организации дает основание отнестись с доверием как к личной его честности и порядочности, так и к его розыскному опыту, созданному многолетней практикой не только во Франции, но и в других государствах Европы, Германии, Италии и Австрии».
Анри Бинт постоянно получал денежные премии и дорогие подарки от охраняемых лиц, например от вдовствующей императрицы Марии Федоровны – драгоценную золотую булавку, а Николай II наградил орденом Святого Станислава третьей степени. Бинта высоко оценивало и Французское правительство - как и Дантес, и Шнебеле, в 1902 году Бинт стал кавалером ордена Почетного легиона.
С началом Мировой войны задача охоты за русскими революционерами сменяется задачей разведывательной деятельности в интересах России, и в то же время в интересах Франции как союзника. В это время Бинт создает свою разведывательную сеть в Дании и в Швеции, откуда в Германию отгружалось сырье для военной промышленности, для агентов этой сети он разрабатывает подробные памятки и «вопросники». Резидентура находилась в Швейцарии и оттуда велась агентурная работа по Германии и на скандинавским странам. В 17 м году Бинта задерживает швейцарская полиция; интересно, что Бинта обвиняют в разведывательной работе и против Германии, и против Франции. На самом деле те, кого русский резидент вербует, работают в интересах России, но швейцарские следователи не смогли в этом разобраться как следует. Судя по документам следствия, и по последующим газетным публикациям нашего героя-эльзасца обвиняют то в шпионаже против Франции, то в шпионаже против Германии. Бинт отсидел в камере 2 месяца, потом сказался больным, сбежал «из-под меры пресечения» и покинул Швейцарию. Дальше Бинт начинает судиться, как уже было сказано выше, с французскими газетами, которые обвинили его в шпионаже в пользу Германии.
1917 год - катастрофический для Бинта, поскольку он лишается русской пенсии, на которую надеялся после 36 летней царской службы, а все прежние накопления вложены в российские ценные бумаги, обслуживать которые правительство Ленина отказалось в январе 1918 года. Бинту ничего не остается, как идти сотрудничать с ВЧК и потом с ОГПУ. Доступны материалы встреч и контактов с послом РСФСР Леонидом Красиным, есть списки лиц из числа «белой» эмиграции, за кем осуществлялась слежка и перлюстрация почты (Gosudarstvennyj arhiv Rossijskoj Federacii).
В 1925 году, не получив соответствующую адекватной оплаты от ОГПУ, Бинт, идет к Владимиру Бурцеву и предлагает свои услуги в разоблачении деятельности в деятельности советских спецслужб (ВЧК и ОГПУ) на территории Франции. Кроме того, Бинт торгует документами (настоящими или фальшивыми) из своего архива. Например, донесение из Швейцарии (декабрь 1916 г.) о том, что объект наблюдения «Ульянов, он же Ленин» встречался в Берне с германским консулом. Сторонники версии о связях большевиков с германской разведкой делают из этого факта многозначительные выводы. Впрочем, крупнейший знаток царской охранки, д. и. н. З. Перегудова (Peregudova), доказала фальшивость и документа, и подписи Бинта. Интересно, что Бинт дал показания, ставшие основой для «полицейской» версии происхождения знаменитых «Протоколов сионских мудрецов» (Bibikova). На знаменитом Бернском процессе в 1934 г эксперт С. Сватиков, доказывая подложность «Протоколов», ссылался, в частности, на рассказ об этом Бинта в 1917 году .
Оставшись на восьмом десятке лет без денег, без доходов, без имущества (в отличие от других эльзасцев – Дантеса и Шнебеле) Бинт был вынужден торговать документами разной степени подлинности, но все равно после смерти в 1929 году остался достаточно объемный архив. Часть документов была выкуплена у наследников через Берлинское полпредство СССР за 400 долларов и поступила Музей революции в Москве; часть материалов – в Русский заграничный исторический архив в Праге, который «переехал» в Москву в 1945 году(Gosudarstvennyj arhiv Rossijskoj Federacii). Кое-что осело в личных архивах Бурцева и Сватикова; много интересного мне удалось обнаружить в досье Бинта в Парижской полиции (https://francearchives.gouv.fr) и в Федеральном архиве Швейцарии в Берне (Archives fédérales suisses).
АБ: У всех трех наших героев оказались во многом схожие ситуации и схожие проблемы. Для выходцев с аннексированной территории всегда возникает ситуация личного выбора. И в Германии, и во Франции эльзасцам постоянно приходилось доказывать, что они истинные патриоты. Само наличие многочисленных родственных и дружеских связей по ту сторону границы бросало тень подозрения, и во Франции с такими проблемами они тоже сталкивались. Многие эльзасцы выбирали французское гражданство, но при этом не всегда хорошо владели французским языком. Французский обыватель порой видел в них «пруссаков», и многие из эльзасцев сталкивались в 1870-е гг. с проблемами при трудоустройстве, были вынуждены браться за самую низкооплачиваемую работу. Подобные факты приводились даже с трибуны французского Национального собрания (Annales de l’Assemblée nationale 1873, 14: 473). Мы говорили об агентах, о полицейских, о разведчиках. Но кого ловят полицейские-выходцы из Эльзаса? Тех же самых молодых эльзасцев, сбивавшихся в банды в окрестностях Парижа, поскольку не смогли нормально устроиться на территории матери-родины.
ВЗ: Всем троим нашим героям самоидентификация как французов при серьезном знании немецкого языка и понимания немецкой культуры давала возможность успешно работать в спецслужбах. И французское правительство, награждая орденом Почетного легиона, тоже признавало их, так сказать, французский патриотизм, хотя Дантес и особенно Бинт больше работали на Россию, в отличие от Шнебеле. Очень интересна судьба эльзасцев дальше - и в Первую мировую войну, и во Вторую мировую войну: попадая в плен, они очень часто переходили воевать на сторону Франции. Существует даже архивная фотография большой группы эльзасцев, одетых в красноармейской форму. Это солдаты немецкой армии, которые попали в плен, и после соответствующей агитационной работы согласились воевать в составе дивизии «Лотарингия» Свободной Франции; для того, чтобы их транспортировать из СССР через Иран, эльзасцев одели в красноармейской форму.
АБ: В Первую мировую немцы старались поменьше задействовать эльзасцев на Западном фронте, основная масса их отправлялась на другие фронты. В частности, очень много таких солдат было на русском фронте, и немало эльзасцев попало в русский плен. Франция добивалась комфортных условий для этих пленных, пыталась их вернуть и убедить записаться в ряды французской армии. Большая группа эльзасцев была отправлена во Францию через Архангельск (Boches ou tricolores? 2008: 30). Их с помпой встречали, и некоторые из них действительно воевали снова, но уже в составе французской армии (Roth 2007: 627). Понятно, что в случае попадания в немецкий плен им грозил немедленный расстрел – таковы были жизненные «зигзаги» выходцев из аннексированного Эльзаса в последней трети XIX-начале XX вв.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Annales de l'Assemblée nationale 1873 – Annales de l'Assemblée nationale: compte rendu in extenso des séances, annexes. T. 14. Paris: Imprimairie et librairie du Journal officiel, 1873. 201 p.
Archives fédérales suisses, AFS#E21#1000/131#8664* (Personalbogen von Anarchisten, Kommunisten, Sozialisten, Nationalisten, Mitgliedern von Minderheitenbewegungen usw., A-Z, 1848–1930)
Barbey-Say 1994 – Barbey-Say H. Le voyage de France en Allemagne de 1871 à 1914. Nancy: Presses universitaires de Nancy, 1994. 412 p.
Baechler 2013 – Baechler Ch. Clergé catholique et politique en Alsace 1871–1940. Strasbourg: Presses universitaires de Strasbourg, 2013. 251 p.
Berlière 1993 – Berlière J.-M. Ordre et sécurité. Les nouveaux corps de police de la Troisième République // Vingtième Siècle. Revue d’histoire. 1993. No. 39. P. 23–27.
Bibikova L.V. S.G. Svatikov i proiskhozhdenie «Protokolov sionskih mudrecov» // Rossijskaya istoriya. - 2018. - N 5.
Boches ou tricolores? 2008 – Boches ou tricolores? Les Alsaciens-Lorrains dans la Grande guerre / Sous la dir. de J-N. Grandhomme. Strasbourg: la Nuée bleue, 2008. 460 p.
Caron 1983 – Caron V. Patriotism or Profit? The Emigration of Alsace-Lorraine Jews to France, 1871–1872 // The Leo Baeck Institute Year Book. Vol. 28, Issue 1. 1983. P. 139–168.
Carrol 2010 – Carrol A. Socialism and National Identity in Alsace from Reichsland to République, 1890–1921 // European History Quarterly. 2010. Vol. 40 (1). P. 57–78.
Davydov Yu. Bestseller. - M.: Vagrius, 2001. 572 p.
Die Angelegenheiten von Elssas-Lothringen 1874 – Die Angelegenheiten von Elssas-Lothringen: Sämmtliche bisher gehaltene Reden. Strassburg: Verlag von Karl J. Trübner, 1874. 92 S.
Documents diplomatiques français 1929 – Documents diplomatiques français (1871–1914). Série 1. Vol. I. Paris: Imprimerie nationale, 1929. 496 p.
Fischer 2010 – Fischer J. Ch. Alsace to the Alsatians? Visions and Divisions of Alsatian Regionalism, 1870–1939. N. Y.: Berghahn Books, 2010. 235 p.
Fitzpatrick 2015 – Fitzpatrick M.P. Purging the Empire. Mass Expulsions in Germany, 1871–1914. Oxford: Oxford University Press, 2015. 297 p.
Forcade 2008 – Forcade O. La République secrete: Histoire des services spéciaux français de 1918 à 1939. Paris: Nouveau Monde Editions, 2008. 704 p.
Goblet 1928 – Goblet R. Souvenirs de ma vie politique: L’affaire Schaebelé (avril–mai 1887) // Revue politique et parlementaire. 1928. T. 137. P. 177–197.
Gosudarstvennyj arhiv Rossijskoj Federacii f. 509 1op. 1874-1929 gg
Harp 1998 – Harp S. Learning to be loyal: Primary Schooling as Nation Building in Alsace and Lorraine, 1850–1940. DeKalb: Northern Illinois University Press, 1998. 292 p.
Harrison 2012 – Harrison M. A Century of Changing Language Beliefs in Alsace // Modern & Contemporary France. 2012. Vol. 20. N 3. P. 357–374.
Holsteins 1957 – Holsteins F., von. Die geheimen Papiere Friedrich von Holsteins. Bd II. Tagebuchblätter. Göttingen, 1957. 442 S.
Klein 2006 – Klein D. Battleground of Cultures: “Politics of Identities” and the National Question in Alsace under German Imperial Rule (1870–1914) // Revue d’Alsace. 2006. No. 132. P. 503–509.
Mitchell 1980 – Mitchell A. The Xenophobic Style: French Counterespionage and the Emergence of the Dreyfus Affair // The Journal of Modern History. Vol. 52. 1980. № 3. P. 414–425.
Peregudova Z.I. Politicheskij sysk v Rossii (1880-1917). - M.: ROSSPEN, 2000. 432 p.
Poidevin, Bariéty 1977 – Poidevin R., Bariéty J. Les relations franco-allemandes, 1815–1975. Paris: Armand Colin, 1977. 373 p.
Preibusch 2006 – Preibusch S. Verfassungsentwicklungen im Reichsland Elsaß-Lothringen 1871–1918. Integration durch Verfassungsrecht? Berlin: Berliner Wissenschaft s-Verlag, 2006. 624 S.
Raevskij N.A. Izbrannoe. - M.: Hudozhestvennaya literatura, 1978. 492 p.
Roth 2007 – Roth F. La Lorraine annexée: Étude sur la Présidence de Lorraine dans l’Empire allemande (1870–1914). 2nd éd. Nancy: Editions Serpenoise, 2007. 751 p.
Sawicki 2001 – Sawicki G. Les agents de renseignement à la frontière franco-allemande (1871–1914) // La Lorraine et la Sarre depuis 1871: Perspectives transfrontalières / Sous la dir. de Rainer Hudemann et Alfred Wahl. Metz, 2001. P. 101–117.
Sawicki 2012 – Sawicki G. Aux origines lointaines du «service action»: sabotages et operations spéciales en cas de mobilisation et de guerre (1871–1914) // Revue historique des armées. 2012. Vol. 268. P. 12–22.
Seidel 1972 – Seidel J. Le Mouvement ouvrier allemand et les événements de 1870–1871 // Revue d’histoire Moderne et Contemporaine. Vol. 19. No. 2. 1972. P. 283–288.
Shchegolev P.E. Duel' i smert' Pushkina. - M.: Kniga, 1987. 576 p.
Wahl 1974 – Wahl A. L’option et l’emigration des alsaciens-lorrains (1871–1872). Paris: Éditions Ophrys, 1974. 276 p.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.