Перетятько А.Ю. Между наукой и мифом: наблюдения над конструированием историй пяти поселений Юга...

Перетятько А.Ю. Между наукой и мифом: наблюдения над конструированием историй пяти поселений Юга России в 2010-2020 гг.

Статья посвящена проблеме конструирования локальной истории (истории населенного пункта). Рассмотрев пять примеров конструирования подобной истории населенных пунктов Юга России, автор приходит к выводу, что подобные истории не просто часто создаются авторами-любителями, местными краеведами, но и в жанровом отношении зачастую предполагают не научное исследование, но конструирование социально ориентированного мифа. Такого рода конструирование может принимать различные формы: от почти открытой фальсификации прошлого, оправдываемой востребованностью результатов этой фальсификации, до компиляции разнородных сведений о локусе, с акцентом на привлекательные для местных жителей сюжеты, даже если они не вполне достоверны (причем сложные сюжеты могут упрощаться ради привлекательности). По мнению автора, социально ориентированные нарративы по истории локуса искажают у слабо подготовленного читателя представление о истории, формируя убежденность в том, что историческое исследование подчинено не принципам научности и объективности, но интересам общества, представители которого (чиновники и неподготовленные читатели) определяют ценность исследования. Любопытно определенное сходство между подобным подходом авторов-любителей и концепциями В.Р. Мединского. В то же время разбор работ профессиональных историков, выполненный в статье, показывает, что механическая замена социально ориентированного нарратива по истории локуса на нарратив научный едва ли возможна: локальному читателю нужна не сухая научная история, но привлекательный исторический миф. Автор приходит к выводу, что проблемы местной истории и вообще попытки непрофессионалов писать историю, оставаясь в рамках общепринятых представлений о прошлом и не впадая при этом в «фольк-хистори», нуждаются в дальнейшем исследовании, поскольку они влияют на историческую память и на положение исторической науки в обществе.

Ключевые слова: историография, локальная история, историческая память, локальная память, фальсификация истории

Сведения об авторе: Перетятько Артем Юрьевич, кандидат исторических наук, старший преподаватель Южного федерального университета, e-mail: ArtPeretatko@yandex.ru

Peretyatko A.Yu. Between science and myth: observations on the constructing of histories of five settlements of South Russia in 2010-2020

The subject of the paper is the problem of constructing local history (a settlement’s history). Having reviewed five cases of constructing the history of settlements of South Russia, the author comes to conclusion that such narratives are not just created often by amateur authors, local historians, but their genre often also implies not scientific research, but constructing of a socially oriented myth. This way of constructing can assume varied forms: from nearly outright falsification of the past, justified by social requests for such falsification, to a compilation of heterogeneous information about the locus, making an emphasis on plots attractive for locals, even if they are not entirely reliable (and, in addition, complex plots might get simplified for attractiveness). In author’s opinion, socially oriented narratives on the locus’ history distort a poorly prepared reader’s idea of history, forming a conviction that historical research is based not on the scientific principles and objectiveness, but on the interests of society whose members (officials and unprepared readers) determine the value of the research. It is significant that there is a certain resemblance of such kind of approach to the concepts of V.R. Medinsky. At the same time, the analysis of professional historians’ works, realized in this paper, shows that the mechanical replacement of socially oriented narrative with the scientific narrative is hardly possible: local reader needs not dry scientific history, but an attractive historical myth. The author comes to conclusion that the problems of local history, and in general the attempts of non-professionals to write history whilst remaining within the accepted notions about the past and not falling into “folk history”, call for further research, as they influence historical memory and the status of historical science in the society.

Keywords: historiography, local history, historical memory, local memory, falsification of history

Peretyatko A.Yu. – Cand. in History, Senior Lecturer, the Southern Federal University, Rostov-na-Donu; e-mail ArtPeretatko@yandex.ru

Постановка проблемы

Как нужно писать историю? На этот вопрос пыталось ответить множество ученых-профессионалов, философов, социологов, и, конечно, историков. Между тем ежегодно сотни, если не тысячи людей, не имеющих представления не только об этих спорах, но и об истории как науке, выпускают работы, посвященные истории их родного локуса. Подобная ситуация сложилась достаточно давно: показательно, что одной из первых книг, написанных донскими казаками, стало «Историческое сведение Войска Донского о Верхне-Курмоярской станице, составленное из сказаний старожилов и собственных примечаний 1818 года декабря 31 дня» не имевшего никакого систематического образования есаула Е.Н. Кательникова[1]. Сам по себе интерес к прошлому родного края, и, тем более, попытка открыть в этом прошлом новые, доселе не известные факты, бесспорно, заслуживает всяческого уважения, а пример книги Е.Н. Кательникова, которую и поныне изучают профессиональные историки, показывает, что любительский труд об истории родного локуса может пережить века и стать классикой региональной историографии (только в 2011 г. монографию о Е.Н. Кательникове опубликовал профессор ЮФУ Н.А. Мининков[2]).

Однако знакомство с современными текстами об истории отдельных поселений может вызвать у профессионального историка сложные чувства. С одной стороны, сама многочисленность работ подобного жанра, выполненных непрофессионалами, показывает, что интерес к прошлому в современном российском обществе остается достаточно устойчивым. С другой стороны, качественный уровень данных работ оставляет желать лучшего. И, самое главное, наблюдается заслуживающий внимания социальный феномен: сообщества профессиональных историков и региональных краеведов зачастую существуют отдельно друг от друга, и многие тексты по локальной истории либо вовсе не подвергаются научной критике, либо эта критика остается не востребована читателями. Из рефлексий на этот счет нам представляется очень удачной идея С.И. Маловичко и М.Ф. Румянцевой, которые предложили разделять публицистическую «местную историю», представляющую собой «социально ориентированное историописание», связанное с «потребностями в поиске локальной идентичности», и научно ориентированную «новую локальную историю»[3].

Проблема, однако, заключается в том, что сложные отношения «новой локальной истории» (и вообще исторической науки) с «местной историей» (которую в отечественной традиции чаще зовут историческим краеведением) в современной России изучены сравнительно слабо. Значительная часть ненаучной «местной истории» предсказуемо существует за пределами тех мест, где проявляют профессиональную активность ученые-историки: авторы любительских нарративов по истории локуса публикуются в массовых газетах, издают книги в ненаучных издательствах, а в качестве потребителей их продукции и почитателей выступают местные библиотеки, школы и администрации. Соответственно, профессиональному историку достаточно просто не замечать, а, тем более, не изучать часто крайне сомнительные в научном отношении тексты по «местной истории». В результате «местная история» окончательно оказывается предоставлена сама себе и начинает порождать исторические мифы, от правдоподобных до откровенно фантастических. Мы бы хотели подчеркнуть, что это часто не вина авторов-любителей, а их беда: без специального образования и советов ученых трудно избежать многих ошибок.

Нам показалось интересным обратиться к конкретным случаям написания социально ориентированной истории локуса, при этом рассматривая такую историю одновременно с позиций исторической науки и социального успеха. Насколько вообще возможно создать работу, которая бы и формировала локальную идентичность у местного читателя, и соответствовала требованиям к современному научному исследованию? Какие нарративы по локальной истории, своеобразные «истории поселений», наиболее успешны в обществе, а какие наиболее востребованы у историков? Чтобы получить ответ на этот вопрос, мы обратились к пяти актуальным примерам (4 относятся к поселениям Ростовской области, 1 – к поселению Краснодарского края), каждый из которых раскрывает определенную проблематику истории локуса:

1) Конструирование локальной истории города Аксая В.Д. Гладченко и сторонниками его идей (откровенное мифотворчество с акцентом на социальный успех);

2) Конструирование локальной истории села Стефанидинодара А.А. Мирошниченко и В.В. Назаренко (реальное открытие новых фактов закончилось публичным ненаучным конфликтом исследователей в связи с желанием каждого стать первооткрывателем даты основания села);

3) Конструирование локальной истории города Константиновска В.П. Граф (попытка реконструкции локальной истории исследователем-любителем превращается в кодификацию мифов и реальных фактов из-за неспособности различать их);

4) Конструирование локальной истории станицы Милютинской А.П. Скориком (профессиональный историк, четко противопоставляя себя краеведческой традиции, пишет научно-популярную книгу о локусе);

5) Конструирование локальной истории станицы Троицкой А.В. Дюкаревым и А.А. Шамарой (профессиональный историк выступает исполнителем заказа местного жителя, соотнося локальный миф и историю, пытаясь совместить их).

Разумеется, возможны и совершенно иные подходы к проблеме «местной истории», социально ориентированного историописания локуса. Однако нам хотелось раскрыть не теоретические построения, а именно реальный опыт историков-профессионалов и краеведов-любителей Юга России, относящийся к 2010-2020 гг.

И последние два предварительных замечания. Во-первых, часть наших наблюдений и оценок достаточно критичны по отношению к известным любителям местной старины. Однако мы считаем крайне важным, чтобы откровенные оправдания фальсификации исторических событий и памятников встречали жесткий отпор хотя бы со стороны профессиональных историков. Должен критиковаться и непрофессионализм, ведущий к систематическим ошибкам и неточностям в историческом тексте. Во-вторых, мы будем регулярно обращаться к материалам, на которые профессиональные историки ссылаются не часто: к сайтам местных библиотек, администраций, к историческим статьям в региональных газетах и т. п. Это связано с самой тематикой нашей статьи: невозможно в полной мере понять создателей «местной истории», не обратившись к тем текстам, в которых их тексты получают положительные оценки.

«Аксай – родина слонов»

В 2004 г. в Ростове-на-Дону была издана книга «Аксайский район: история и современность»[4]. Как порой бывает с книгами по локальной истории, издание вышло ярким, с богатым иллюстративным рядом, включавшим исторические фотографии. Вот только в 2009 г. рецензию на эту книгу с характерным названием «Аксай – родина слонов» опубликовал известный специалист по истории донского казачества П.А. Аваков[5]. Не будем перечислять всех отмеченных им ошибок, приведем только самые интересные. Нет никаких оснований считать, что персидский царь Дарий был в Аксайском устье, а апостол Андрей Первозванный – на территории города Аксай; этимология слова «казак» остается спорной, но утверждение о том, будто бы оно означает «главный ас», мягко говоря, надумано; наконец, Аксайской епархии, к которой в книге был отнесен один из действующих священников, никогда не существовало и не существует (на 2004 г. всю территорию Ростовской области занимала Ростовская и Новочеркасская епархия РПЦ)[6].

Общий уровень данной книги вполне ясен уже из этих ошибок. Однако для нас более интересны общие замечания П.А. Авакова о разбираемом нарративе. Он отметил, что по существу книга «Аксайский район: история и современность» представляет собой компиляцию из текстов разных авторов, причем полноценного концептуального отбора материала не проводилось: «Под одну обложку втиснуто и притянуто за уши все, что имеет, по мнению автора, отношение к истории Аксайского района»[7]. Составитель компиляции, В.Н. Ложбанидзе, фактически, не исследовал, а выдумывал историю описываемого локуса: «Автор тщился преувеличить историческую роль Аксая, пытался подыскать ему знатных предков в мифологии и древней истории, проецировал на его территорию события, происходившие совсем в других местах»[8]. И вердикт П.А. Авакова неутешителен: составитель, его консультанты и редакторы, в числе которых не было профессиональных историков, создали «эрзац-историю, грубую фальшивку»[9].

Таким образом, мы имеем дело с предельно ненаучным и фантастичным вариантом конструирования локальной идентичности. Однако своего читателя книга нашла. Так, она упоминается наравне с полноценными научными исследованиями по донской истории на сайтах непритязательных районных библиотек Ростовской области[10]. Но есть и более показательный сюжет. Одним из консультантов при написании книги «Аксайский район: история и современность» был авторитетнейший местный краевед и директор Аксайского военно-исторического музея В.Д. Гладченко[11]. На сайте Аксайской районной библиотеки он безапелляционно объявлен «создателем аксайской истории»[12]. Из дальнейшего текста о В.Д. Гладченко следует, что «создал» он историю Аксая в том смысле, что сделал ее привлекательной для неподготовленного слушателя, связав со знаковыми фигурами российской истории: «Самые отпетые хулиганы слушали его, раскрыв рты. Оказывается, именно здесь, в Аксае, в заброшенном домике станционного смотрителя пил чай из самовара сам Пушкин. И Лермонтов, и Толстой, и композитор Алябьев»[13]. Информация о том, будто бы А.С. Пушкин останавливался на аксайской почтовой станции, вошла и в книгу «Аксайский район: история и современность», а затем была полностью опровергнута П.А. Аваковым: как отметил профессиональный историк, вообще-то почтовая контора в Аксае была открыта только в 1841 г., а так называемое здание почтовой станции в этом городе – «квази-реконструкция почтовой станции XIX века, существование которой в том месте не подтверждается источниками»[14].

Но, несмотря на критику П.А. Авакова, в 2018 г. в Ростове-на-Дону вышла еще одна книга, основанная на материалах В.Д. Гладченко и развивающая его спорные идеи, книга Ю.В. Трущелева «Аксайскому военно-историческому музею – 70 лет»[15]. Крайне показательна реакция на ее выход на страницах важнейшего издания донских краеведов, «Донского временника», в свое время опубликовавшего рецензию П.А. Авакова (т. е. редакция этого издания должна знать о сомнительности многих краеведческих «находок» В.Д. Гладченко). И вот что пишет краевед М.С. Джунько в связи с сомнениями в достоверности музеефицированных В.Д. Гладченко «Почтовой станции XIX века» и «Таможенной заставы XVIII века» в Аксае: «Главное – сюда приводят экскурсии, здесь организовывают выставки, экспозиции. Посетители оставляют благодарные отзывы, приезжают снова»[16]. Несколько другими словами ту же идею приоритета социальной востребованности над исторической достоверностью развивает литератор Э.А. Сокольский. Он приводит некоторые высказывания Ю.В. Трущелева, мягко говоря, полностью дискредитирующие В.Д. Гладченко как исследователя, а потом замечает: если бы у Гладченко и были «какие-то сомнения в военном прошлом объекта, то он держал бы их при себе. Потому что без соответственной “легенды” музей никогда не получил бы в пользование этот прекрасный уголок балки Малый Лог»[17]. По мнению Э.А. Сокольского, речь вообще идет не о допустимости подлога исторических источников, а всего лишь о «литераторских» моментах, «вызывающие улыбку»[18]. И вообще, оказывается, «дилетантские» пассажи лишь украшают книгу, придают ей эмоциональный градус «искреннего неравнодушия»[19].

Из подобных рецензий вполне видна значительная часть целевой аудитории «историй поселений». Это люди, которых в принципе мало волнует реальная история и поиск исторической истины, но которыми востребованы легенды о родном месте, делающие его историю более привлекательной и интересной. Соответственно, им нужны создатели истории их родного локуса в прямом смысле этого слова: люди, которые будут пытаться не реконструировать реальную историю, а создавать правдоподобные (или даже неправдоподобные) легенды, эту историю фальсифицировать и возвеличивать. Конечно, такие люди находятся не всегда. Однако и добросовестный автор «истории поселения», особенно если он не является профессиональным историком, зависим от своих читателей или склонен к поиску сенсаций, а потому легко может оказаться на границе (если не за границей) между научным исследованием и мифотворчеством, рискуя превратиться в комического персонажа.

«Краеведы открытие не поделили»

Статья под таким названием вышла в 2017 г. в газете «Приазовье»[20]. Причиной ее появления стали следующие события. В том же году, несколько ранее, таганрогский краевед В.В. Назаренко опубликовал в «Донском временнике» статью «Именем Стефаниды» с подзаголовком «К 190-летию основания села Стефанидинодар Азовского района»[21]. Хотя прямо дата основания села в тексте не указывалась, судя по контексту, он имел в виду 21 июля 1828 г., когда землю, на которой вскоре возникло поселение, купила помещица Стефанида Похвиснева[22]. Однако почти одновременно эту дату предложил считать основанием Стефанидинодара другой краевед, житель данного села А.А. Мирошниченко, выступив на сей раз уже в ненаучном, но более популярном у широкой публики издании, в местной газете «Приазовье»[23]. А затем между двумя краеведами началась публичная дискуссия с обвинениями личного характера: выяснилось, что они работали над изучением истории села вместе, но поссорились, и теперь взаимно обвиняют друг друга в присвоении результатов исследований.

Для нас важна не личная дискуссия краеведов, а то, что они от нее быстро перешли к спору о том, когда был основан Стефанидинодар, причем этот спор сопровождался постоянными апелляциями к важности этого сюжета для исторической памяти местных жителей. А.А. Мирошниченко настаивал на том, что именно он, а не В.В. Назаренко, первым выявил дату основания села Стефанидинододар (21 июля 1828 г.), ссылаясь на то, что документ, содержащий эту дату, был обнаружен в Государственном архиве Курской области именно им[24]. В.В. Назаренко, однако, внезапно сменил свое мнение на счет даты основания села и начал доказывать, что им выведена более научно обоснованная дата (1830 г.), когда на территорию будущего села были переселены первые крепостные[25]. Он призвал современных жителей села отметить 190-летний юбилей в 2020 г., а 2018 год предлагал считать юбилеем другой важной даты, 115-летия передачи местным крестьянам помещичьих земель[26]. Для понимания отношений этих двух краеведов с местными жителями показательна риторика В.В. Назаренко: «Подтверждением утраты помещиками последних барских владений является план земельного участка, перешедшего сельскому обществу, скан фрагмента из которого я преподношу в дар жителям Стефанидинодара с напутствием: “Знайте и помните!”»[27]. Наконец, поддержавший А.А. Мирошниченко краевед Д.И. Зенюк решил вывести журнальную дискуссию на административный уровень, заявив, что попросит власти «официально утвердить 21 июля (2 августа по новому стилю) 1828 г. – датой основания села Стефанидинодар»[28].

А.А. Мирошниченко и Д.И. Зенюк обратились к самим жителям села Стефанидинодар. Согласно официальным документам, 22 сентября 2018 г. сход жителей села, заслушав аргументы двух краеведов (но не их оппонента), единогласно постановил «считать дату основания с. Стефанидинодар Азовского района. Согласно заявителям данных писем – 21 июля 1828 года» (пунктуация сохранена)[29]. Установление исторических дат голосованием заинтересованных в них непрофессионалов выглядит откровенно новаторским методом. Использование подобного хода в дискуссии возмутило В.В. Назаренко, он обратился к вышестоящим властям, и в итоге был созван круглый стол, на который, наконец, пригласили достаточно авторитетного профессионального историка, начальника отдела археологии Азовского музея-заповедника А.Н. Масловского. Он предложил датировать основание Стефанидинодара не 1828 г. и даже не 1830 г., а годом первого упоминания его названия в исторических документах, но подобный подход не удовлетворил краеведов: как написано в одной из посвященных конфликту газетных статей, «спор был жарким» и кончился тем, что «Масловский покинул заседание»[30]. В той же статье указано, что самим жителям села «не понравилось, что кто-то хочет отменить решение, принятое на сходе», а еще они «приняли сторону своего земляка»[31]. И в итоге местные депутаты выступили с таким решением (снова обращаем внимание на риторику): «Оставить без изменения ранее вынесенное решение, так как оно отражает мнение жителей села, озвученное на сельском сходе 22 сентября 2018 г., а также в связи с имеющимися историческими источниками»[32]. Как мы видим, важнее оказались не историческая правда и не научная дискуссия, а мнение местных жителей, многие из которых, вероятно, вообще были не в курсе критики утвержденной ими даты профессиональным историком.

Мы бы хотели обратить внимание и на другие детали этой истории. Прежде всего, отметим, что дискуссия между местными краеведами велась преимущественно не на страницах «Донского временника» или, тем более, научных журналов, но в местной, даже не областной, а районной азовской прессе. Таким образом, о какой-то профессиональной редактуре и, тем более, рецензировании их работ не шло и речи. Привлечение к спору местных жителей также и администрации, взаимные обвинения в нарушении профессиональной этики и общий градус дискуссии так же свидетельствуют, что данный спор быстро перестал быть научным. Как нам представляется, началась битва амбиций, спор за право считаться первооткрывателем даты основания села Стефанидинодар. Об этом свидетельствует и крайне пафосная риторика обеих сторон. Так, выход в «Донском временнике» и двух азовских газетах пяти статей двух авторов о Стефанидодаре А.А. Мирошниченко и Д.И. Зенюк совершенно серьезно именуют «исследовательским ажиотажем»[33]. В.В. Назаренко называет неточности при описании хода подготовки этих статей «коверканием историографии»[34]. Самое же ироничное, что при этом с научной точки зрения между всеми спорящими различий вообще нет: все они признают, что земля, на которой вскоре возникло поселение, была куплена Стефанидой Похвисневой в 1828 г., а первые точно зафиксированные факты переселения крестьян туда датируются 1830 г. Таким образом, все сводится к формальному вопросу о том, что считать основанием села, и кто, в зависимости от итогов этого выбора, будет считаться первооткрывателем данной даты, А.А. Мирошниченко или В.В. Назаренко. Выходит, что, хотя в данном случае краеведы действительно занимались исследованием, выявили новые факты в архивных материалах, вовлекаемых в научный оборот, а не сочинили их, значительная часть их деятельности оказалась откровенно контрпродуктивна и свелась к борьбе самолюбий.

А еще из данного примера хорошо видна ограниченность тех «историй поселения», которые ориентируются исключительно на местного читателя, жаждущего фактов или легенд об истории родного локуса. Едва ли стороннему жителю Ростовской области, не говоря уже о России или мире в целом, принципиально важно, было основано село Стефанидинодар (население по переписи 2010 г. – 1329 человек) в 1828 г. или 1830 г. Разумеется, микроистория и «новая локальная история» могут придавать универсальную ценность и изучению самых маленьких поселений. Так, С.И. Маловичко и М.Ф. Румянцева приводят слова Л.П. Репиной, согласно которым научная региональная история должна быть «эффективным инструментом исторического познания»[35]. Однако, как видно из случаев В.Д. Гладченко, А.А. Мирошниченко и В.В. Назаренко, рассчитанные исключительно на местного читателя «истории поселений» рискуют вообще перестать быть инструментом познания, превратившись даже не в инструменты конструирования важных для жителей локуса мифов, но в инструменты доказательства авторских концепций, ориентированных исключительно на социальный успех, а не на научное исследование. Именно поэтому, переходя от примеров очевидно проблемных «историй поселений» к примерам более удачным, мы считаем нужным начать с нарратива, лишенного столь явно выраженных недостатков и не вызвавшего серьезной критики, при этом написанного не профессиональным историком и ориентированного на местного читателя – чтобы понять, насколько успешным будет такой текст.

«Удивительные люди, имя которых – КРАЕВЕДЫ»

Мы решили обратиться к книге В.П. Граф «Наш Константиновск»[36]. Исследования В.П. Граф востребованы примерно той же целевой аудиторией, что и работы предыдущих рассмотренных нами авторов. Три ее книги приведены на официальном сайте Константиновского района в числе публикаций по местной истории[37]. Статью к ее юбилею опубликовал «Донской временник»[38]. В то же время ее работы не слишком востребованы в среде профессиональных историков. Впрочем, о ней упоминает известная исследовательница донской церкви А.В. Шадрина в статье с характерным названием-пожеланием «Краевед должен быть историком!»[39]. Согласно А.В. Шадриной, В.П. Граф «замечательный константиновский краевед», но «ее поэтичные краеведческие эссе значительно выиграли бы, если бы автор указывал источники, из которых черпал информацию»[40]. Собственно, уже из этого ясно, почему более разбирающегося в исторической науке читателя нарратив В.П. Граф едва ли удовлетворит: сведений об источниках информации в нем мало, и поэтому он обычно не проверяем. Между тем, в нем есть серьезные ошибки и умолчания, но об этом мы подробнее напишем далее.

Как мы уже видели, книга «Аксайский район: история и современность» представляла собой слабо систематизированную компиляцию, а А.А. Мирошниченко и В.В. Назаренко предпочли созданию единого нарратива многочисленные газетные статьи. Фрагментарность повествования характерна и для В.П. Граф: фактически ее книга – это сборник статей, прежде публиковавшихся в местной прессе. Последовательного описания Константиновска в ней нет: вместо этого статьи сгруппированы по трем разделам: «Константиновск исторический», «Константиновск живописный» и «Константиновск литературный»[41]. В принципе, подобное деление логически обосновано, и его можно было бы назвать удачным, если бы не крайне неочевидное членение конкретных материалов по разделам: так, статьи об истории районной журналистики включены в исторический раздел, а статьи о георгиевских кавалерах из семьи Дукмасовых – в раздел литературный (при этом об их литературном творчестве в тексте упоминаний нет, только о военных подвигах)[42]. Рецензирования или научной редактуры книга, судя по всему, не проходила. Для нас важно, что в одной из этих статей, о константиновском краеведе В.Н. Крюкове, В.П. Граф высказывает свое мнение об общих вопросах краеведения. Она достаточно однозначно встраивает историю Константиновска в историю России на самом нижнем уровне иерархии («история Константиновска – часть российской истории») и на этом основании заявляет, что в истории ее локуса «не должно быть “белых пятен” и забытых страниц»[43]. Однако дальнейшие рассуждения В.П. Граф соответствуют логике конструирования локального мифа и не имеют ничего общего с реальным историческим исследованием: «Люди хотят знать о тех местах, где они родились и выросли. А узнать это они могут от удивительных людей, имя которых – КРАЕВЕДЫ. Это патриоты своей малой Родины, любящие свой край»[44]. Как мы видим, ключевым качеством даже не краеведа, а КРАЕВЕДА снова становится местный патриотизм и любовь к родному локусу, а вот о необходимости для него научного профессионализма и стремления к объективности В.П. Граф ничего не пишет. И это не случайно. Далее в тексте краеведение уже прямо рассматривается как «средство нравственного воспитания молодежи», которое «прививает любовь к Родине, воспитывает уважение к ее истории, к мирному и ратному труду дедов и отцов, формирует мировоззрение патриота и гражданина»[45]. Это едва ли не идеальная иллюстрация к утверждению С.И. Маловичко и С.Ф. Румянцевой о том, что так называемая «местная история» является «социально ориентированным историописанием», связанным с «потребностями в поиске локальной идентичности», и не должна относиться к исторической науке.

Однако, в отличие от разобранных выше авторов, социально ориентированный подход к истории в случае с В.П. Граф не означает, что исследовательница «создает» мифические артефакты прошлого или пытается навязывать читателю социально значимые для родного локуса исторические даты. Но при этом и собственно историческое исследование, выявление достоверности описываемых фактов для В.П. Граф, по-видимому, не является принципиально значимым. Она в большинстве случаев ограничивается тем, что приводит информацию по различным источникам и литературе, не проводя ее научной критики, что естественным образом ведет к неточностям и спорным местам.

Например, исследовательница пишет: «Народный герой Дона Степан Тимофеевич Разин, как известно, родился в Черкасске в семье донского казака»[46]. Однако в действительности точное место рождения С.Т. Разина неизвестно: помимо Черкасска местом его рождения различные авторы называют Пять изб и Зимовейскую, причем преобладающим является именно последний вариант[47]. Далее в Константиновске обнаруживается связанный с С.Т. Разиным артефакт: В.П. Граф не «создает» его сама, но указывает, что, по мнению ростовского журналиста В.С. Моложавенко, «в городе Константиновске еще сохранилась груша из сада, посаженного сыном Степана на подворье Макаровых по улице Карташова»[48]. Обратившись к первоисточнику, мы можем увидеть, что В.С. Моложавенко не указывает, откуда ему известно, что данная груша была посажена сыном С.Т. Разина, но часть информации об этом сыне ему сообщил хозяин участка, на котором росла эта груша, да и вообще очерк В.П. Моложавенко о С.Т. Разине полон приводимых совершенно серьезно рассказов неких «старожилов» о казненном триста лет назад атамане[49]. Считает уместным приводить информацию, полученную от местных жителей, без указания на ее явную неподтвержденность и сама В.П. Граф: «Говорят, что учитель и краевед станицы Богоявленской Константиновского района Виссарион Ильич Аникеев знал о точном местонахождении <разинского> клада, но во время Великой Отечественной войны его записки бесследно исчезли»[50]. В итоге статья В.П. Граф о С.Т. Разине по уже знакомым нам лекалам четко увязывает фигуру легендарного атамана с Константиновском, вовлекая его в локальную память: именно тут, якобы, растет груша, посаженная его сыном, а краевед соседней станицы нашел легендарный разинский клад. Но общий уровень достоверности приводимых сведений, мягко говоря, сомнителен, а самыми слабыми оказываются как раз те, которые работают на вовлечение С.Т. Разина в историческую память локуса, хотя В.П. Граф лично ничего не выдумывает, но просто цитирует и пересказывает работающие в пользу ее нарратива тексты.

Не менее любопытна статья В.П. Граф о П.Н. Краснове. Она написана куда более точно в историческом отношении, а связь фигуры П.Н. Краснова с Константиновском бесспорна: он сам писал в предисловии к роману «Амазонка пустыни», что «предлагаемый роман написан в марте 1918 года в станице Константиновской, на земле Войска Донского»[51]. Однако П.Н. Краснов является одной из наиболее спорных фигур донской истории из-за службы А. Гитлеру в годы Великой Отечественной войны. Соответственно, проблема вовлечения его фигуры в локальную память достаточно неоднозначна в моральном плане: он может позиционироваться и как герой Первой Мировой войны, и как крупнейший казачий коллаборант Второй Мировой войны, осужденный на смертную казнь. Но В.П. Граф вместо разрешения этой проблемы просто от нее уходит, рассматривая П.Н. Краснова исключительно как писателя, и вовсе не касаясь его биографии после марта 1918 г. (таким образом, без внимания остается даже его пронемецкая ориентация в качестве атамана Всевеликого Войска Донского в 1918-1919 гг.)[52]. В итоге связанная с историей места неоднозначная, но знаменитая историческая фигура упрощается, сводясь к бесспорно положительным сторонам своей деятельности, и Константиновск обретает не противоречивого государственного и военного деятеля, а известного писателя, связанного с городом.

Мы видим, что, если В.Д. Гладченко, А.А. Мирошниченко и В.В. Назаренко выступают преимущественно «создателями» мифов об истории локуса, на более или менее достоверной основе выстраивая социально ориентированные историографические конструкты, то В.П. Граф выступает в роли «кодификатора»-потребителя подобных конструктов, не отделяя их в своем тексте от более достоверных историографических конструктов, созданных профессиональными историками, и полученной лично эксклюзивной информации. На наш взгляд, ее книга наиболее ценна именно там, где она оказывается источником, а не литературой: в статьях о современных краеведах и писателях Константиновска, которых автор знает лично. Однако, если оценивать книгу в целом, особенно с учетом того, что вошедшие в нее статьи уже были опубликованы в местной прессе, мы должны признать, что она описывает скорее не реальную историю Константиновска, но своеобразный миф/общепринятое представление о ней, кодифицированные автором в патриотических целях. При этом конструирование мифа в данном случае произошло неосознанно, исключительно потому, что автор не владеет методологией исторической науки: В.П. Граф просто свела воедино обнаруженную ей информацию о Константиновске, сделав акцент на социально значимых, но не всегда достоверных и всегда трактуемых патриотически сюжетах.

«Истории поселений» авторов-любителей: некоторые выводы

В результате мы приходим к достаточно печальному выводу. Сочинение «историй поселений» непрофессиональными авторами для местной аудитории регулярно в итоге оказывается не исследованием, а мифотворчеством. Выше на трех примерах мы показали три важные причины этого: 1) для местных жителей часто важнее исторической достоверности оказывается привлекательный и громкий локальный миф, даже откровенно необоснованный; 2) целью исследования может быть социальное признание/служение, и тогда исследователи ориентируются не на научное сообщество, а на местного читателя; 3) авторы «историй поселений» часто не владеют методикой исторического исследования и занимаются компиляцией историографических конструктов, не имея возможности определить степень их достоверности. Отметим, что П.А. Аваков и А.В. Шадрина в своих текстах в «Донском временнике» пришли к частично схожим с нашими выводам. Так, П.А. Аваков пишет о «краеведческой склонности к гиперболизации местных реалий» в смысле их возвеличивания[53]. А.В. Шадрина отмечает в качестве типичных для многих современных краеведов черт неумение выстраивать композицию нарратива и превращение его в «перечень документов или сведений из ранее опубликованных изданий»; опору не на архивные первоисточники, но на более ранние книги; отказ от проставления сносок на источники информации, что делает ее непроверяемой[54].

С учетом многочисленности разного рода «историй поселений», предлагаемых современному читателю, проблема мифотворчества об истории локуса куда важнее, чем может показаться на первый взгляд. Во-первых, нарративы, подобные разобранным выше, создают у своих читателей совершенно ложные представления о нормальности некритического подхода к источнику информации и даже о допустимости его подлога. Яркие примеры этого уже не у самих авторов «историй поселения», но у их поклонников мы видели выше: Ю.В. Трущелев, М.С. Джунько и Э.А. Сокольский фактически говорят о неважности исторической достоверности мифа об истории Аксая, созданного В.Д. Гладченко, апеллируя к социальной востребованности этого мифа. Во-вторых, подобные нарративы ведут к своеобразному обесцениванию истории и как повествования, и как науки: событие из истории локуса оказывается возможным сконструировать на заведомо недостаточной источниковой базе, а затем «доказать» его не научными, а общественно-политическими методами. Тут лучшим примером может служить то, что дату основания села Стефанидинодар в итоге определяли сельские депутаты, которые не учли замечаний профессионального историка А.Н. Масловского.

А тенденции к субъективности и социальной ангажированности повествований о прошлом, на наш взгляд, оказываются опасны уже не столько для «истории поселений», сколько для российской исторической науки в целом. Подход исследователей-любителей внезапно выглядит очень близким к тем методологическим новациям В.Р. Мединского, которые вызывают критику у многих профессиональных историков. Напомним, что, по мнению А.Л. Юрганова, В.Р. Мединский желает «подчинить науку актуальностям современного идеологического сознания»[55]. Согласно С.Е. Эрлиху, «Мединский сформулировал это четко: истина равна национальным интересам России»[56]. Как мы видим, идея того, что главной задачей истории является задача социальная, сводящаяся к удовлетворению запроса на привлекательные исторические мифы от жителей конкретного локуса, вовсе не навязана сверху, но очень распространена у авторов и читателей «историй поселений». Соответственно, вполне логично предполагать, что у них не вызовет отторжения аналогичный подход и в исторических нарративах более высокого масштаба, например, об истории России: для таких людей важной окажется не достоверность исследования, а его соответствие общественному запросу, и, следовательно, при оценке исследования они будут опираться не на мнение научного сообщества, а на мнение общественности, часто редуцируемое до мнения конкретного отдельного читателя (которому нравится/не нравится с чисто эмоциональной точки зрения предлагаемая версия истории) или мнения представителей власти (чиновники одобрили и использовали в социальной жизни локуса либо не одобрили исторический нарратив).

В поисках выхода

Изменить ситуацию потенциально может только смена концепции «истории поселений», сближение подобных нарративов с современной исторической наукой. Поэтому потенциально интересны обращения к социально ориентированной истории локуса профессиональных историков, имеющих определенный авторитет в научном сообществе. При этом нас заведомо не интересуют тексты, которые, согласно терминологии С.И. Маловичко и М.Ф. Румянцевой, относятся к «новой локальной истории», т. е. решают чисто научные задачи. Из изложенного выше очевидно, что серьезный запрос общества именно на тексты, помогающие рядовому читателю «в поиске локальной идентичности», действительно существует.

Отметим здесь, что С.И. Маловичко и М.Ф. Румянцева также обращают внимание на сложный вопрос «профессионализации местной истории»[57]. Они указывают, что, с одной стороны, часть профессиональных историков в принципе отвергает возможность существования ненаучной местной истории и оценивает ее произведения сугубо с научной точки зрения; с другой стороны, местные краеведы остро реагируют на обвинения в ненаучности и позиционируют плюсом своих исследований даже отсутствие в них «академического “птичьего языка”»[58]. Все это позволяет С.И. Маловичко и М.Ф. Румянцевой в конечном счете прийти к остроумной формулировке: «Соотнесение социально ориентированного историописания и истории как строгой науки подобно поиску ответа на вопрос: кто кого поборет, слон или кит?»[59].

Итак, мы можем только смириться с тем фактом, что историческая наука в чистом виде не способна выполнить тот социальный запрос, который выполняют любительские «истории поселений»: объективное историческое исследование является антиподом социально ориентированного историописания по самой своей природе. Однако из приведенных выше примеров видно, что и игнорировать жанр «истории поселений» историкам нельзя: это может привести к прочному закреплению в историческом сознании общества откровенно фантастических исторических мифов и даже к изменению отношения к истории как к науке. С другой стороны, обращаясь к социально ориентированной «истории поселения», профессиональный историк не перестает быть ученым и членом научного сообщества. Поэтому перед ним встает крайне сложная задача: как минимум, написать текст, удовлетворяющий взаимно противоположным целям – строго научному описанию истории поселения и желанию его жителей получить интересный и приятный исторический миф. При более амбициозной постановке задачи речь вообще может идти об осознанной попытке скорректировать концепцию жанра «истории поселений». Таким образом, перед обращающимися к социально ориентированной местной истории учеными встает не только чисто практическая задача описать прошлое локуса, но и задача концептуальная: включить в пространство исторической науки жанр, по самой своей природе социально ангажированный, не разрушив его жанровую уникальность.

Историк vs местный краевед

В 2015 г. известный специалист по истории донского казачества, доктор исторических наук А.П. Скорик издал книгу «Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции»[60]. Уже с первого ее предложения ясно, что дальнейший текст никак не будет классическим научным трудом: «Легко и одновременно сложно писать о малой Родине, где все до боли знакомо и многих знаешь лично, где все так привычно и со временем не очень сильно изменяется, но, главное, куда всегда непременно хочется возвращаться вновь и вновь»[61]. Однако А.П. Скорик как раз совершенно осознанно попытался совместить в своей книге аспекты «научно-исследовательские» (прежде всего, заключающиеся в «реконструкции истории Милютинского казачьего юрта»), «культурно-просветительские» (он хотел дать читателю реконструированную информацию «с использованием занимательных и поучительных сюжетов, порой даже совершенно анекдотических случаев») и «социально-организационные» (историк попытался раскрыть перед читателем «социальный опыт» и «исторические уроки» прошлого)[62]. Таким образом, А.П. Скорик пытался написать социально ориентированную историю локуса, однако сместив акценты по сравнению с многими «историями поселений», написанными краеведами-любителями: вместо создания интересных и приятных местному жителю мифов об истории локуса А.П. Скорик решил научно реконструировать эту историю, но при этом социально ориентировать само повествование, сделав его популярным и поучительным. Иными словами, если в разобранных выше «историях поселений» популярным было, по существу, содержание (приятный местному читателю миф), то А.П. Скорик решил, оставив содержание научным, сделать популярной форму (популярно рассказать реальную историю локуса).

Любопытна в этом отношении полемика А.П. Скорика с Н.И. Приходько, автором краеведческой «Летописи Милютинского края»[63]. Наследие Н.И. Приходько, подобно творчеству В.Д. Гладченко и В.П. Граф, востребовано у чиновников, библиотекарей, локальных журналистов и краеведов. Так, 16 июля 2021 г. библиотекой в хуторе Сулинском были организованы посвященные его памяти краеведческие чтения «С малой родины моей начинается Россия», освещавшиеся в местной прессе[64]. Традиционно для социально-ориентированной «истории поселений», в нарративе о данном мероприятии озвучивались похвалы патриотизму Н.И. Приходько, его любви к своей малой родине[65]. Вот только вердикт А.П. Скорика, как мы видели выше, отнюдь не чуждого социальной ангажированности и литературности творчества, в отношении наследия Н.И. Приходько безжалостен. Историк не отрицает приоритет своего предшественника как автора первой обстоятельной истории Милютинской станицы, однако позиционирует его работу даже не как краеведческую, а как «литературно-художественное произведение», особенно подчеркивая отсутствие в ней сносок на исторические источники[66]. При этом, как отмечает А.П. Скорик, в работах Н.И. Приходько есть «целый ряд неточностей», что затрудняет их использование как источника информации[67]. И, завершая полемику, А.П. Скорик еще раз подчеркивает, что совершенно сознательно отказался от «историко-краеведческой подачи материала», предпочтя ему написание «научно-популярного сочинения с акцентом на историческую обоснованность»[68].

Итак, в случае с книгой А.П. Скорика «Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции» мы имеем дело с осознанной и опирающейся на четко выписанную теоретическую базу попыткой создать «историю поселения» для его жителей на основе не краеведческого подхода (т. е. не «социально ориентированного историописания», по терминологии С.И. Маловичко и М.Ф. Румянцевой), но на основе социально ангажированного научно-популярного подхода (т.е. совмещения в нарративе «научно-исследовательских», «культурно-просветительских» и «социально-организационных» аспектов «с акцентом на историческую обоснованность», по терминологии самого автора). Однако насколько удачным получился результат?

Если подходить с чисто научной точки зрения, то книга А.П. Скорика, конечно, не свободна от определенных недостатков, порожденных ее жанровой спецификой. Их вполне признает и сам автор, заранее извиняясь, кстати, за отсутствие «строгого единства и последовательности» в своей книге и «фрагментарность» повествования[69]. Выше мы видели, что и для любительских «историй поселений» часто свойственна фрагментарность, доходящая до отсутствия четко выраженной композиции. А.П. Скорик такую композицию выстроил по хронологическому принципу, разделив свое повествование на восемь очерков: вводный, о имперском периоде, о Гражданской войне, об установлении советской власти, о кампании «за советское казачество», о Великой Отечественной войне, о послевоенном периоде и о современной станице[70]. Однако в итоге книга разрослась до огромного объема (в ней 1184 страниц!), а ряд сюжетов автор, по собственному признанию, все равно не смог раскрыть из-за отсутствия источников[71]. Тем не менее, эти недостатки не отменяют главного. Книга А.П. Скорика оказалась очень удачным научным исследованием: она востребована другими учеными и на нее ссылаются многие современные исследователи казачества, как в монографиях[72], так и в научных статьях[73]. А.П. Скорику безусловно удалось создать «историю поселения», достойную считаться научной.

Гораздо сложнее с ее социальной востребованностью. Крайне любопытно уже небольшое (буквально две страницы) предисловие А.Н. Королева, главы Милютинского района, к разбираемой книге[74]. С одной стороны, сам факт подобного предисловия демонстрирует очевидное внимание властей к созданию книги об их локусе. С другой стороны, очень показательна специфическая риторика: хотя чиновник и признает книгу А.П. Скорика «достойной», далее он отмечает, что в ней есть «вещи спорные, даже нелицеприятные»[75]. Как мы видим, «спорностью» для представителя местного локуса оказывается не фальсификация исторических фактов и событий, но как раз их «нелицеприятное», беспристрастное описание. А в конце предисловия А.Н. Королев вообще впал в характерную для историков-любителей при описании своего края специфическую экзальтацию («гиперболизацию местных реалий», по П.А. Авакову): «Так с Богом, друзья! Познаем неоценимую мудрость наших предков, чтобы нам самим сегодня не оплошать»[76]. Итак, логичное предложение А.П. Скорика социально ориентировать историю не через создание мифов о ней, а через получение из нее уроков в интерпретации профессионала само стало мифологизироваться: по мнению главы Милютинского района, читатель книги донского историка должен был искать в ней не просто уроки прошлого, но «неоценимую мудрость предков».

А буквально через год после выхода книги, в 2016 г., некий «Александр А» обратился на официальный сайт администрации Милютинского района Ростовской области, попросив подсказать ему, существуют ли книги по истории этого района[77]. В ответ ему были рекомендованы четыре книги Н.И. Приходько и книга А.П. Скорика[78]. При этом рекомендации книг Н.И. Приходько сопровождались комплиментарными описаниями («самобытное начало краеведческого поиска, попытка осмыслить прошлое и настоящее слободы Маньково-Березовской и окрестных хуторов»; «достоверность исторических фактов, доступный язык очерков и рассказов, колорит бесхитростного сельского быта привлекли внимание вдумчивых читателей, знатоков и любителей истории родного края»)[79]. В случае же с А.П. Скориком даже его фамилия употреблена в неверном склонении («книга профессора НПИ А.П. Скорик»)[80]. А на сайте местной библиотеки в разделе «Краеведение» вообще до сих пор выложены данные всего одной книги за авторством Н.И. Приходько[81]. Зато в подразделе «Гордость нашего района» есть краткая биография Н.И. Приходько, в которой сказано: «Его книги внесли неоценимый вклад в историю нашего района и зародили у читателей интерес к истории родного края»[82]. Информации о А.П. Скорике и его книге на этом сайте мы не обнаружили (поиск там не работает).

И нам остается констатировать, что попытка А.П. Скорика написать научно-популярную, а не краеведческую «историю поселения» увенчалась в лучшем случае частичным успехом. Он написал успешную научную книгу (мы не сравнивали специально, но, судя по данным eLibrary, эта книга с 52 цитированиями на декабрь 2022 г. является наиболее востребованной в научной литературе «историей поселения» Ростовской области, если не Юга России). Это и понятно: его исследование содержит много вовлекаемой в научный оборот информации, на его страницах постоянно встречаются ссылки на архивные материалы Российского государственного военно-исторического архива, Российского государственного военного архива, Государственного архива Российской Федерации, Государственного архива Ростовской области и Центра документации новейшей истории Ростовской области. Но в глазах основных потребителей краеведческих работ, местных библиотекарей, журналистов и чиновников, книга А.П. Скорика в лучшем случае встала в ряд с многочисленными книгами Н.И. Приходько. В свою очередь, книги Н.И. Приходько по-прежнему воспринимаются как полноценные «истории поселения», их обсуждают на чтениях памяти самого краеведа, несмотря на их разгромную критику профессиональным историком.

И, как нам кажется, это во многом связано со специфическими особенностями книги А.П. Скорика, которые делают эту работу интересной для относительно подготовленного читателя, но мешают воспринимать ее читателю массовому. Мы видели выше, что начало книги вполне популярно, однако далее автор начал подробно объяснять специфику своего исследования, его аспекты и свой авторский подход к проблеме «истории поселения». И в итоге введение А.П. Скорика к книге получилось научным с небольшими вкраплениями авторских эмоциональных отступлений: исследователь раскрыл «актуальность темы», «хронологические рамки исследования», «территориальные рамки исследования», «исследовательскую цель», «исследовательские задачи» и т. д.[83]. При этом его введение, подобно всей книге, весьма монументально, и больше любой статьи В.В. Назаренко или Д.И. Зенюка в местной прессе – или его по объему можно сравнить с любым из трех разделов книги В.П. Граф «Наш Константиновск», включающих несколько очерков. Безусловно, в рамках представлений о научном стиле А.П. Скорик пишет очень популярно и занимательно. Однако читатель, ориентирующийся на очерки указанных выше краеведов в местной прессе, едва ли будет читать развернутое введение теоретико-методологического плана. И та же самая проблема присуща всей книге: занимательные и эмоциональные части в ней перемежаются с сугубо научными. Например, после забавного сюжета о прозвищах казачьих станиц (милютинцев дразнили «свинячим паспортом», после того как их станичный атаман, напившись, требовал паспорт у свиньи) следует чрезвычайно подробное и детализированное описание того, как звали первых граждан Милютинской станицы и из каких станиц шло переселение в нее новых жителей[84].

В связи с этим примером, кстати, возникает и другой вопрос: насколько читателями «историй поселений», которые, как мы видели выше, обычно пишутся с позиций местного патриотизма, востребована информация об обидной дразнилке исторических жителей своего локуса? И вообще, нужна ли им местами неприглядная и почти всегда неброская история повседневности? Приятно связывать со своим локусом С.Т. Разина или хотя бы П.Н. Краснова, но будет ли социально востребована даже изложенная популярным языком информация о том, что в истории станицы определенную роль сыграл генерал Н.А. Маслаковец, абсолютно неизвестный широкой публике[85]? И в итоге выходит, что А.Н. Королев говорил о «спорности» книги А.П. Скорика совсем не зря: на фоне основной массы панегирических «историй поселений» эта книга выглядит весьма своеобразно уже потому, что вместо красивых мифов об истории локуса предлагает правду, порой очень подробную, порой неприятную, и почти всегда менее завлекательную, чем необоснованные домыслы краеведов-любителей о почтовой станции, где останавливался А.С. Пушкин, груше, которую посадил сын С.Т. Разина, или хотя бы о том, что наконец выявлена точная дата основания описываемого поселения.

Подведем итог. Книга А.П. Скорика представляет собой редкую попытку переосмыслить жанр «истории поселения», сблизив его с исторической наукой, но сохранив социальную ориентированность и популярность. Сама по себе книга в итоге получилась безусловно удачной и востребованной в научном сообществе, но общественного резонанса, рецепции реформы жанра другими авторами не произошло. Более того, предыдущие нарративы по истории Милютинской станицы, созданные Н.И. Приходько и содержащие в себе все типичные недостатки традиционных краеведческих «историй поселения», остались востребованы местными жителями. Как нам представляется, это обусловлено спецификой созданного А.П. Скориком исследования: у него получилась все же действительно научная книга, к тому же очень масштабная, требующая внимания читателя, готовности читать, наряду с популярно изложенными местами, целые страницы сухого научного текста и разбирать, после эффектных сюжетов, сюжеты менее эффектные или даже откровенно малопривлекательные, но важные для истории локуса. Поэтому вполне логично, что историки читают и ссылаются на эту книгу, но большая часть обычной аудитории «историй поселений» не видит ее преимуществ перед «литературно-художественным» нарративом Н.И. Приходько. И все же опыт А.П. Скорика показывает, что профессиональный историк способен хотя бы предложить альтернативу творениям местных краеведов, которая составит им конкуренцию на сайтах местных администраций и библиотек.

Историк + местный краевед = ?

Последний текст, который мы рассмотрим, вышел в Краснодаре в 2022 г. На обложке книги «Станица Троицкая: история и судьбы» стоят две фамилии: А.В. Дюкарева и А.А. Шамара[86]. Однако, как ясно из самого текста, непосредственным автором книги был профессиональный историк, кандидат исторических наук А.В. Дюкарев, а А.А. Шамара, уроженец станицы и директор Кубанской нефтегазовой компании, был автором идеи и всячески содействовал в написании книги[87]. Мы акцентируем внимание на этом факте не для того, чтобы поставить под сомнение атрибуцию книги в качестве творения двух людей: А.А. Шамара не дожил до ее выхода и вынесение его фамилии на обложку выглядит, на наш взгляд, морально правильным жестом, а степень его вклада в предварительную исследовательскую работу могла быть такой, что, хотя текст написан другим человеком, можно говорить о соавторстве. Для нас важнее другое: данная книга выделяется из числа других «историй поселений» именно тем, что ее идея была предложена патриотом своего локуса, однако к реализации этой идеи он привлек историка-профессионала.

Любопытно и то, что в предисловии А.В. Дюкарева и обращении к читателям А.А. Шамары содержатся разные взгляды на создаваемую ими историю локуса. А.А. Шамара адресует книгу своим одностаничникам и обращается к ним с уже хорошо знакомых нам позиций местного патриотизма: «Эта книга – назидание будущим поколениям, святой долг которых – сберечь историю своей малой родины, подарить ей новое дыхание»[88]. Вполне традиционны для краеведа-любителя и сложные отношения А.А. Шамары с историческими фактами: «Многие исторические факты уже трудно подтвердить, многие события разными источниками и очевидцами трактуются по-разному»[89]. А.В. Дюкарев явно рассчитывает на более широкую аудиторию, подчеркивая, что пытался написать не просто «хронику одного поселения», но «разглядеть отражение глобальных исторических событий в судьбах конкретных людей, жителей кубанской станицы Троицкой»[90]. Весьма любопытна и его попытка возвести кубанскую региональную краеведческую традицию к дореволюционным временам, поставив у ее основания классиков местной историографии Я.Г. Кухаренко, И.Д. Попко, П.П. Короленко, Ф.А. Щербину[91].

В результате в общих чертах А.В. Дюкарев выстраивает свой нарратив так же, как и А.П. Скорик: это хронологическое описание повседневности казачьей станицы. Однако есть и ряд важных отличий между их исследованиями. Как мы видели, А.П. Скорик в принципе отказался от исторического мифотворчества, и его книга начинает описывать события с 1876 г., даты основания собственно станицы Милютинской[92]. Троицкая станица немногим старше: она была основана в 1865 г.[93]. Но для А.А. Шамары, очевидно, была очень важна преемственность с первыми черноморскими казаками, пришедшими на Кубань в конце XVIII в.: «Для меня это не просто книга, а дань памяти нашим предкам-казакам – основателям Троицкой, пришедшим на кубанские земли по Указу Екатерины II и стоявшим у истоков рождения и развития нашей станицы»[94]. Как видно из разобранных выше работ, краеведы-любители в подобной ситуации часто пытаются искусственно «удревнить» историю локуса, либо откровенно фальсифицируя ее, либо пытаясь придумать основания для доказательства более ранней даты. Отметим, что в случае с Троицкой станицей последний вариант был очевиден: она основана на территории военного поста русской армии и, соответственно, интерпретация этого поста как предшественника станицы добавило бы к ее истории несколько десятилетий[95]. Но А.В. Дюкарев пошел другим, куда более элегантным путем, не пытаясь связать станицу с типологически совершенно иным русским поселением на ее месте, однако и не разрушая локальный исторический миф: он начал свое повествование с конца XVIII в., кратко описывая историю черноморских казаков до 1865 г. как контекст, в котором возникнет новая станица[96].

Схожим образом А.В. Дюкарев пытается встроиться и в другие локальные исторические мифы, ища в них зерно действительности и показывая их связь с реальной историей. Этому способствует еще одна особенность его текста. Выше мы видели, что А.В. Дюкарева интересуют «судьбы конкретных людей». Возможно, именно это позволило ему плодотворно сотрудничать с А.А. Шамарой, при всем различии в подходах к истории: А.А. Шамара также считал, что «историю вершат люди», а «главное достояние станицы Троицкой – ее жители»[97]. В итоге книга А.В. Дюкарева, хотя и посвящена фактически истории повседневности, постоянно связывает историю станицы Троицкой со значимыми людьми. Только это не «внешние» по отношению к этой истории люди, знаменитость российского или хотя бы кубанского масштаба, а собственные локальные герои. Разумеется, о подобных локальных героях пишет и А.П. Скорик, однако у него им уделено не так много места, и повествование о них, как и весь нарратив, носит объективно-научный характер[98]. А.В. Дюкарев, напротив, описывает локальный миф о предках, куда более эмоциональный и образный. Так, один из дореволюционных атаманов, Н.И. Кравчук, описывается по устным рассказам его внука: он «был коренастым казаком, не имевшим косой сажени в плечах, зато имевшим мускулистые руки с широкими ладонями, в которых он одинаково крепко держал и эфес казачьей шашки, и чепиги крестьянского плуга»[99]. В итоге, хотя нарратив А.В. Дюкарева, как и нарратив А.П. Скорика, неоднороден, и включает в себя как сухие научные описания и отрывки из документов, так и живые истории и воспоминания станичников, соотношение научных и популярных элементов в нем совсем иное, и популярные выражены куда более сильно.

Аналогичный подход А.В. Дюкарев применяет и при описании наиболее сложных исторических сюжетов. Они описаны очень эмоционально, а не научно-объективно, но эту эмоциональность задают приводимые рассказы самих станичников. Вот какими словами, например, описывается красный террор в годы Гражданской войны: «Весной при установлении советской власти, как рассказывала мама, созвали сход около церкви. По спискам выкрикивали фамилии и вырывали из толпы. Яма уже была готова. Обреченных станичников тут же расстреливали. У одной молодой казачки с дитем выкликнули и забрали мужа, так она кинулась за ним с криком: “И меня стреляйте тогда, ироды, без него нет мне жизни”. Тогда у нее забрали ребенка и кинули его в толпу, а ее расстреляли вместе с молодым мужем-казаком»[100]. Подобный подход в определенной мере снимает ответственность за «нелицеприятные» сюжеты нарратива с историка и перекладывает их на самих жителей локуса старшего поколения.

Таким образом, если А.П. Скорик в своем нарративе о станице Милютинской смотрит на местный исторический миф извне, с позиции историка, то А.В. Дюкарев оказывается внутри местного мифа, фиксируя и транслируя его, но одновременно убирая откровенно фантастичные сюжеты и сопоставляя истории жителей с реальной историей России и Кубани. Мы считаем уместным сравнить его с В.П. Граф: он тоже оказывается «кодификатором» локального мифа, однако, если В.П. Граф кодифицирует совершенно различные источники информации, включая заведомо недостоверные мифы, искусственно созданные другими краеведами, причем делает это без должной критики, то А.В. Дюкарев выполняет ту же самую работу куда более профессионально. С другой стороны, если А.П. Скорик пытался реформировать социально-ориентированный жанр «истории поселения», то А.В. Дюкарев жанрово остается в рамках традиционного для авторов-любителей «историй поселений» конструирования местного мифа, но сконструировал этот миф на гораздо более профессиональном уровне, чем это было сделано в большинстве аналогичных работ.

Поэтому вполне логично, что текст А.В. Дюкарева, созданный в соответствии с идеей влиятельного жителя станицы Троицкой, А.А. Шамары, уже сейчас, непосредственно после выхода, оказался востребован обычными читателями «историй поселений», местными жителями, чиновниками, библиотекарями. Сама презентация книги стала центральным элементом празднования 157-летия станицы[101]. При этом в описании данного события в прессе мы сталкиваемся со многими уже знакомыми нам элементами презентации «историй поселений» местными жителями. Например, подчеркивалось использование в книге такого априори субъективного источника информации, как воспоминания старожилов: «Спикеры рассказали, что при написании книги обращались к федеральным и краевым архивам, ну и конечно, к воспоминаниям, личным документам и фотографиям жителей»[102]. В то же время нельзя не заметить, что в новости об этом событии на сайте местной газеты подчеркивается как «семейность», так и «объективность» данной книги: «Получилась достоверная, объективная, но при этом буквально семейная книга, которая станет настольной во многих домах станицы, будет храниться бережно и передаваться из поколения в поколение»[103].

Однако насколько в действительности достоверна книга А.В. Дюкарева и А.А. Шамары? Как нам представляется, ответить на этот вопрос не так просто, как может показаться на первый взгляд. Хорошо известно, что личные воспоминания людей часто субъективны. А.В. Дюкарев же нередко приводит информацию, полученную из вторых-третьих рук. Так, мы видели, что дореволюционный атаман станицы Троицкой Н.И. Кравчук описывался по словам его внука, а для характеристики красного террора приводился рассказ некой женщины, которая даже сама его не видела, но слышала о нем от матери. Более того, сам А.В. Дюкарев с информантами в данном случае не разговаривал, а использовал наработки местных краеведов Ф.Д. Терехова и В. Голышева[104]. Однако даже там, где он лично опрашивал старожилов, вопрос о степени достоверности их информации остается фактически не поставленным.

И это порождает серьезнейшую проблему. Хотя А.В. Дюкарев не идеализирует действительность и описывает сложные и кровавые периоды истории станицы, угрозы и опасности для ее жителей почти всегда исходят от внешних лиц или природных факторов. Ярким примером этого может служить описание им сталинских репрессий. Как видно из публикуемых А.В. Дюкаревым документов, в организации репрессий участвовали станичные власти[105]. Но вопрос участия местных жителей в организации репрессий исследователем вообще не ставится. Вот как, например, он описывает ситуацию с доносами: «Планомерно и неуклонно выстраивалась тоталитарная система советского государства, контролировавшая все стороны жизни человека и породившая отвратительное явление – донос»[106]. Далее приводится конкретный донос, написанный неким Пикаловым, однако ничего об авторе доноса не сообщается, и ответственность за него таким образом фактически оказывается возложена на «тоталитарную систему советского государства», а не кого-то из местных жителей[107]. Напротив, репрессируемые станичники описываются подробно, по воспоминаниям знакомых, и, разумеется, положительно: «Своей порядочностью, добротой, трудолюбием, а также высокой культурой земледелия Драгановы снискали уважение станичников, и одним из знаков этого уважения было снятие шапки при встрече»[108]. В итоге возникает без преувеличения парадоксальная ситуация: А.В. Дюкарев не жалеет обвинений в адрес советской власти вообще, утверждая, что она «ломала чувство собственного достоинства, выкорчевывала имевшиеся убеждения и веру в справедливость» у местных жителей – а буквально в следующем абзаце комплементарно называет поддерживающих ее станичников «активом станицы, строившим в ней новую жизнь»[109]. И так постоянно: люди, связанные с локусом, местные жители и местные власти почти никогда ни в чем не виноваты и почти всегда героизированы.

Как нам представляется, подобная картина мира сама может быть частью местного мифа, оправдывающей темные стороны истории локуса: одним из вариантов преодоления исторической травмы может быть ее объяснение непреодолимыми объективными факторами, которым нельзя было противостоять, но только вытерпеть, что снимает едва ли не всю ответственность с участников событий. Исследование данной темы могло бы быть очень интересным, но А.В. Дюкарев не анализирует, а просто транслирует и описания событий, и философию своих героев: «Там (в семье – А.П.) было заложено в меня понимание самого главного: труд на грани возможного, стремление к самосовершенствованию, уважение человеческого достоинства – надежный и верный ключ к преодолению жизненных преград»[110]; «Жизнь пробежала, и в ней было больше трудностей, чем роскоши. Но именно в трудностях решались проблемы разного характера. Я всегда старался особенно не бежать вперед, но и не отставать»[111] и т. п. Преодоление, претерпевание, борьба с трудностями, сохранение человеческого достоинства в сложных условиях: в нарративе А.В. Дюкарева и А.А. Шамары жители станицы Троицкой занимаются этим с 1860 гг., когда станицу основали на совершенно неудобном месте, «подчинившись приказу»[112], до периода «кризисных явлений» 1990-2000 гг.[113]. Но объективна ли эта картина, или местная память убрала из нее все неблаговидные сюжеты, например, об участии самих станичников в сталинских репрессиях? Для чего, собственно говоря, были все эти трудности и жертвы, и кто в них виноват? Ответа на эти вопросы мы не получим.

Окончательные выводы

Мы разобрали пять попыток создания «истории поселения», из которых три предпринимались местными краеведами, и две – профессиональными учеными-историками. Как мы видим, полным успехом не увенчалась ни одна из них, однако как раз из опыта этих попыток хорошо видна основная проблема. С.И. Маловичко и М.Ф. Румянцева правы, принципиально разводя «социально ориентированное историописание» и научно ориентированную «новую локальную историю». Большая часть «историй поселений» не просто социально ориентирована, но еще и направлена на закрепление патриотического мифа об истории локуса. При этом методика закрепления подобного мифа может быть разнообразной: одни авторы ориентированы на «создание» мифа путем фактической фальсификации событий локальной истории, другие «создают» миф путем реинтерпретации и преувеличения реальных событий, а третьи вообще ориентированы только на «кодификацию» мифа, на сбор непроверенных или в принципе не проверяемых комплиментарных сведений о локальной истории. Но, в любом случае, создаваемый в итоге нарратив, с точки зрения значительной части целевой аудитории, должен прежде всего пробуждать любовь к родному краю. Подобные читатели вообще не оценивают научный уровень исследования, зато для них принципиальны социальные последствия создания подобного мифа. В двух случаях (в Аксае и в Стефанидодаре) мы могли видеть, как вопрос исторической достоверности местного мифа вообще отбрасывался его потребителями как неважный: возможная сфальсифицированность музейных объектов игнорировалась из-за их востребованности, а дату основания поселения определяли его жители, без учета замечаний профессиональных историков, зато выслушав выступление своего земляка-краеведа.

В подобной ситуации возможен, конечно, простой отказ от конкуренции между исторической наукой и любительским краеведением. Проблема, однако, заключается в том, что подобный отказ ведет к значительным негативным последствиям: ниша «историй поселений», востребованная местными жителями, региональными чиновниками, музеями и библиотеками, оказывается захвачена заведомо недостаточно компетентными людьми. В результате искажается само представление читателей о том, как должна выглядеть настоящая история. Пример такого мы тоже видели: А.П. Скорик написал фундаментальную и востребованную учеными научно-популярную книгу о Милютинской станице, вовлекающую в научный оборот много новых архивных материалов, однако критика им местного краеведа Н.И. Приходько оказалась фактически не услышанной местными читателями, и труды этого краеведа, судя по текстам на сайтах районной администрации и библиотеки, по-прежнему играют большую роль в формировании локальной памяти жителей района.

Следовательно, единственный способ избежать обесценивания исторической науки в глазах той части читателей, которые потребляют «истории поселений», заключается в том, чтобы предложить им более профессиональные и качественные с научной точки зрения «истории поселений», в то же время способные выиграть конкуренцию за внимание местных читателей. Однако представляется, как минимум, дискуссионным вопрос о том, как при этом должен измениться сам жанр «истории поселения». В двух разобранных нами «историях поселений», написанных профессиональными историками, трансформация жанра происходит по-разному: А.П. Скорик предлагает читателю научно-популярный текст, отказываясь от изучения локального мифа в пользу исторической объективности и проверяемых фактов, а А.В. Дюкарев, напротив, принимает этот локальный миф, и кодифицирует его в той части, которая явно не противоречит известной истории. С нашей точки зрения, допустимы оба пути, но они не способны привести к однозначному успеху. Научно-популярный нарратив все же ориентирован на подготовленного потребителя, а местный читатель часто и плохо подготовлен к восприятию серьезного текста, и просто не заинтересован в чтении «нелицеприятной» истории о своем локусе. Соглашаясь же участвовать в создании локального мифа, профессиональный историк, напротив, рискует создать не вполне достоверный труд. С нашей точки зрения, возможен еще третий вариант работы с материалом: изучение локального мифа, но не с позиции его принятия, а с позиции аналитической, с попытками объяснить, почему именно эти мифы оказались востребованы у жителей локуса. Мы, собственно, попытались применить его в своей статье, однако и он не является оптимальным, поскольку вообще деконструирует дорогой многим жителям локальный миф.

Тем не менее, можно констатировать одно: несмотря на недостаточное внимание со стороны профессиональных историков, жанр «истории поселений» востребован читателями и важен для формирования исторической памяти. Как нам представляется, необходимо изучать его, в том числе и методологически: обычно, когда мы говорим о кризисе современной исторической науки, мы упускаем из виду подобное давление на историю снизу, попытки непрофессиональных историков писать исторические труды, не относящиеся к «фольк-хистори», не противопоставляющие себя исторической науке – но, на самом деле, все равно лежащие вне ее и искажающие взгляды своих читателей на «настоящую» историю.

"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

Хочу помочь журналу

[1] Кательников Е.Н. Историческое сведение Войска Донского о Верхне-Курмоярской станице, составленное из сказаний старожилов и собственных примечаний 1818 года декабря 31 дня. Новочеркасск, 1886. [2] Мининков Н.А. Донской историк есаул Евлампий Никифорович Кательников. Ростов-на-Дону, 2011. [3] Маловичко С.И., Румянцева М.Ф. История локуса в классической, неклассической и постнеклассической моделях исторической науки // Регіональна історія України. Київ, 2012. Вип. 6. С. 15-16. [4] Аксайский район: история и современность / Сост. Лобжанидзе В.Н. Ростов-на-Дону, 2004. 411 с. [5] Аваков П.А. Аксай - родина слонов // Донской временник. Вып. 17. Ростов-на-Дону, 2008. С. 184-190. [6] Аваков П.А. Аксай - родина слонов // Донской временник. Вып. 17. Ростов-на-Дону, 2008. С. 184-190. [7] Аваков П.А. Аксай - родина слонов // Донской временник. Вып. 17. Ростов-на-Дону, 2008. С. 188-190. [8] Аваков П.А. Аксай - родина слонов // Донской временник. Вып. 17. Ростов-на-Дону, 2008. С. 188-190. [9] Аваков П.А. Аксай - родина слонов // Донской временник. Вып. 17. Ростов-на-Дону, 2008. С. 188-190. [10] http://libr-aksay.ru/?page=18476&activ=45 ; https://www.chaltlib.ru/articles/resurs/jubilei_goda/75_let_rostovskoi_oblast/virtualnaja_vystavka/ [11] Аксайский район: история и современность. Сост. Лобжанидзе В.Н. Ростов-на-Дону, 2004. С. 414. [12] http://libr-aksay.ru/?activ=4&page=17416 [13] http://libr-aksay.ru/?activ=4&page=17416 [14] Аваков П.А. Аксай - родина слонов // Донской временник. Вып. 17. Ростов-на-Дону, 2008. С. 184-190. [15] Трущелев Ю.В. Аксайскому военно-историческому музею - 70 лет. Ростов-на-Дону, 2018. 359 с. [16] Джунько М. С. Аксай под одной обложкой // Донской временник. Год 2019-й. URL: http://www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m20/0/art.aspx?art_id=1697 [17] Сокольский Э. А. Музей, ставший легендой // Донской временник. Вып. 28-й. URL : http://www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m20/0/art.aspx?art_id=1780 [18] Сокольский Э. А. Музей, ставший легендой // Донской временник. Вып. 28-й. URL : http://www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m20/0/art.aspx?art_id=1780 [19] Сокольский Э. А. Музей, ставший легендой // Донской временник. Вып. 28-й. URL : http://www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m20/0/art.aspx?art_id=1780 [20] Зенюк Д.И., Мирошниченко А.А. К вопросу о профессиональной этике // Донской временник. Вып. 27. Ростов-на-Дону, 2018. Вып. 27. С. 202–204 [21] Назаренко В.В. Именем Стефаниды // Донской временник. Вып. 26. Ростов-на-Дону, 2017. С. 105-112. [22] Назаренко В.В. Именем Стефаниды // Донской временник. Вып. 26. Ростов-на-Дону, 2017. С. 105-112. [23] Назаренко В.В. Сколько лет Стефанидинодару? // Читай-Теленеделя. https://www.xn----7sbb3agh6cxb.xn--p1ai/index.php/article/1831-skolko-let-stefanidinodaru.html [24] Зенюк Д.И. Дата основания села Стефанидинодар // Чита-Теленеделя. https://www.xn----7sbb3agh6cxb.xn--p1ai/index.php/article/1845-data-osnovaniya-sela-stefanidinodar.html [25] Назаренко В.В. Сколько лет Стефанидинодару? // Читай-Теленеделя. https://www.xn----7sbb3agh6cxb.xn--p1ai/index.php/article/1831-skolko-let-stefanidinodaru.html [26] Назаренко В.В. Сколько лет Стефанидинодару? // Читай-Теленеделя. https://www.xn----7sbb3agh6cxb.xn--p1ai/index.php/article/1831-skolko-let-stefanidinodaru.html [27] Назаренко В.В. Сколько лет Стефанидинодару? // Читай-Теленеделя. https://www.xn----7sbb3agh6cxb.xn--p1ai/index.php/article/1831-skolko-let-stefanidinodaru.html [28] Зенюк Д.И. Дата основания села Стефанидинодар // Чита-Теленеделя. https://www.xn----7sbb3agh6cxb.xn--p1ai/index.php/article/1845-data-osnovaniya-sela-stefanidinodar.html [29] http://xn--c1aenbemilmq8k.xn--p1ai/vypiska-iz-protokola-skhoda-grazhdan-ot-22-09-2018-goda.html [30] Стаценко Т. Теперь у села Стефанидинодар есть день рождения // Приазовье. https://priazove.ru/teper-u-sela-stefanidinodar-est-den-rozhdeniya/ [31] Стаценко Т. Теперь у села Стефанидинодар есть день рождения // Приазовье. https://priazove.ru/teper-u-sela-stefanidinodar-est-den-rozhdeniya/ [32] Стаценко Т. Теперь у села Стефанидинодар есть день рождения // Приазовье. https://priazove.ru/teper-u-sela-stefanidinodar-est-den-rozhdeniya/ [33] Зенюк Д.И., Мирошниченко А.А. К вопросу о профессиональной этике // Донской временник. Вып. 27. Ростов-на-Дону, 2018. Вып. 27. С. 202–204. [34] Назаренко В. В. Об историографической достоверности и профессиональной этике // Донской временник. Вып. 28-й. URL: http://www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m1/1/art.aspx?art_id=1711 [35] Маловичко С.И., Румянцева М.Ф. История локуса в классической, неклассической и постнеклассической моделях исторической науки // Регіональна історія України. Київ, 2012. Вип. 6. С. 15. [36] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. 96 с. [37] https://konstadmin.ru/2013-10-31-04-45-05/1737.html [38] Сухинина Е.Ф. Она живет краеведением // Вып. 16. Ростов-на-Дону, 2007. С. 225. [39] Шадрина А.В. Краевед должен быть историком // Донской временник. Вып. 22. Ростов-на-Дону, 2013. С. 235-237. [40] Шадрина А.В. Краевед должен быть историком // Донской временник. Вып. 22. Ростов-на-Дону, 2013. С. 235-237. [41] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 93-94. [42] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 93-94. [43] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 28. [44] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 28. [45] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 29. [46] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 7. [47] Сень Д.В. Научные реконструкции биографии Степана Разина: достижения, проблемы, перспективы // Славяноведение. 2022. № 4. С. 71. [48] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 7. [49] Моложавенко В.С. «Был и я среди донцов…». Ростов-на-Дону, 1984. С. 24-37. [50] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 8. [51] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 55. [52] Граф В.П. Наш Константиновск. Ростов-на-Дону, 2012. С. 55. [53] Аваков П.А. Аксай - родина слонов // Донской временник. Вып. 17. Ростов-на-Дону, 2008. С. 184-190. [54] Шадрина А.В. Краевед должен быть историком // Донской временник. Вып. 22. Ростов-на-Дону, 2013. С. 235-237. [55] "Плевали власти на мнение общества. Все что мы говорим - ерунда для них". Интервью с А.Л. Юргановым // Историческая Экспертиза. 2018. № 1. С. 305 [56] "Такого историка, как Владимир Мединский, нет". Интервью с К.Ю. Ерусалимским // Историческая Экспертиза. 2018. №1. С. 297. [57] Маловичко С.И., Румянцева М.Ф. История локуса в классической, неклассической и постнеклассической моделях исторической науки. Статья вторая // Регіональна історія України. Київ, 2013. Вип. 7. С. 50. [58] Маловичко С.И., Румянцева М.Ф. История локуса в классической, неклассической и постнеклассической моделях исторической науки. Статья вторая // Регіональна історія України. Київ, 2013. Вип. 7. С. 50-52. [59] Маловичко С.И., Румянцева М.Ф. История локуса в классической, неклассической и постнеклассической моделях исторической науки. Статья вторая // Регіональна історія України. Київ, 2013. Вип. 7. С. 53. [60] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. 1184 с. [61] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 5. [62] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 6-7. [63] Приходько Н.И. Летопись Милютинского края: 125-летию образования Милютинского юрта посвящается. Волгодонск, 2001. 248 с. [64] https://gazetaluch.ru/s-maloj-rodiny-moej-nachinaetsya-rossiya/ [65] https://gazetaluch.ru/s-maloj-rodiny-moej-nachinaetsya-rossiya/ [66] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 17. [67] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 17. [68] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 17. [69] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 14-16. [70] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 1183. [71] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 16. [72] Ратьковский И.С. Белый террор. Гражданская война в России. 1917-1920 годы. СПб., 2021. 496 с., Яхтуль Ю.А. Трансформация взаимоотношений власти с казачеством и крестьянством в советской России 1921–1929 гг. на примере Кубани и Дона. Краснодар, 2021. 361 с. [73] Гадицкая М.А. Голод в колхозной деревне юга России: стратегии выживания в 1932 - 1933 годах // Известия ВУЗов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2018. № 4. С. 41-47; Мининков Н.А. «Столыпинский» проект на Дону: донской экономист И.В. Тимощенков о переселениях казаков и создании новых станиц // Новое прошлое/The New Past. 2016. № 4. С. 170-177. [74] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 3-4. [75] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 3-4. [76] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 4. [77] http://old-milutka.donland.ru/Blog/ViewPost.aspx?pageid=98016&ItemID=49356&mid=91207 [78] http://old-milutka.donland.ru/Blog/ViewPost.aspx?pageid=98016&ItemID=49356&mid=91207 [79] http://old-milutka.donland.ru/Blog/ViewPost.aspx?pageid=98016&ItemID=49356&mid=91207 [80] http://old-milutka.donland.ru/Blog/ViewPost.aspx?pageid=98016&ItemID=49356&mid=91207 [81] https://mil-lib.rnd.muzkult.ru/kv [82] https://mil-lib.rnd.muzkult.ru/kv [83] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 3-28. [84] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 55-65. [85] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 54, 77, 81-110. [86] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. 360 с. [87] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 6-11. [88] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 294. [89] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 294. [90] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 10. [91] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 9. [92] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 29. [93] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 16. [94] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 294. [95] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 16. [96] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 14-16. [97] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 294. [98] Скорик А.П. Милютинский казачий юрт: опыт исторической реконструкции. Новочеркасск, 2015. С. 1087-1088. [99] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 39. [100] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 97. [101] https://www.xn--24-dlcte5bh4g.xn--p1ai/sobitiya/51142-k-157-letiju-stanicy-troickoj-vyshla-v-svet-kniga-stanica-troickaja-istorija-i-sudby [102] https://www.xn--24-dlcte5bh4g.xn--p1ai/sobitiya/51142-k-157-letiju-stanicy-troickoj-vyshla-v-svet-kniga-stanica-troickaja-istorija-i-sudby [103] https://www.xn--24-dlcte5bh4g.xn--p1ai/sobitiya/51142-k-157-letiju-stanicy-troickoj-vyshla-v-svet-kniga-stanica-troickaja-istorija-i-sudby [104] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 40, 116. [105] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 142-146. [106] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 146. [107] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 146. [108] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 147. [109] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 136. [110] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 254. [111] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 255. [112] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 25. [113] Дюкарев А.В., Шамара А.А. Станица Троицкая: история и судьбы. Краснодар, 2021. С. 278.