Морозов Н.Н. Балканы реальные и воображаемые. Заметки о регионе и особенностях его восприятия в контексте новейшей истории (по страницам современной эссеистики и научной литературы)
The Balkans real and imaginary. Notes on the region and the peculiarities of its perception in the context of recent history (through the pages of modern essay and academic literature)
В обзоре предпринята попытка на основе анализа большого материала (не только научных публикаций, но в значительной мере эссеистики) оценить образ Балкан как в западном восприятии, так и в восприятии самих народов региона. Автор показывает, какие ассоциации вызывают само понятие «Балканы» и связанные с ним коннотации в исторической памяти балканских и небалканских народов, и как реальные Балканы соотносятся с Балканами воображаемыми, т.е. со своим сконструированным образом.
The review attempts to assess the image of the Balkans both in Western perception and in the perception of the peoples of the region themselves, based on an analysis of a large amount of material (not only academic publications, but largely essays). The author shows what associations the very concept of "Balkans" and the connotations associated with it evoke in the historical memory of the Balkan and non-Balkan peoples, and how the real Balkans relate to the imaginary Balkans, i.e. with its own constructed image.
Ключевые слова: Балканы, историческая память, региональная память, балканский миф, Юго-Восточная Европа в системе международных отношений.
Key words: Balkans, historical memory, regional memory, Balkan myth, South-Eastern Europe in the system of international relations.
Плохая репутация Балкан
У Балканского региона традиционно плохая репутация – «пороховая бочка», «мягкое подбрюшье», «задворки Европы». Балканы это – около десятка стран с неустойчивыми, непрерывно менявшимися на протяжении истории границами и отсталой по европейским меркам экономикой. Они населены народами различных языков и религий, которые постоянно вели между собой варварские, кровожадные войны. Время от времени балканские страны заключали между собой договоры, которые никогда не приводили к примирениям.
Известна крылатая фраза «железного канцлера» Отто фон Бисмарка, который заявил в 1876 году в германском парламенте, что Балканы «не стоят волоска из головы померанского гренадера».
«На Западе широко распространено мнение, согласно которому Балканы это – токсин, угрожающий здоровью Европы», – констатирует британский журналист Миша Гленни (Misha Glenny, Balcanii. Naţionalism, război și Marile Puteri 1804–2012, Bucureşti, Trei, 2020). Он приводит слова одного из турецких государственных деятелей, великого визиря Мехмеда Эмина Али-паши (1815-1871): «В Оттоманской империи живут 12-14 народов, и, к сожалению, из-за религиозной и этнической ненависти, которая разделяет, в первую очередь, христианское население, ни один из этих народов не хочет в реальности идти на справедливые и, впрочем, необходимые уступки». Гленни далее ссылается на утверждения о том, что «традиции враждебности были столь сильны и столь сильно укоренены на Балканах, что отпечатались в генетическом коде жителей региона». «Балканские народы, – продолжает он, – находились, в лучшем случае, лишь одной ногой в цивилизованной Европе, они прошли иной путь развития, на котором кровопролитие и месть были предпочитаемыми формами политической деятельности».
«Агрессивный характер политических споров, идея, что политические оппоненты обязательно – враги, все это осталось отпечатанным в политических нравах балканских стран», – замечает, в свою очередь, французский ученый Поль Гард (Paul Garde, Les Balkans, héritages et évolutions, Paris, Flammarion, 2010). «В результате исторического опыта неистовый национализм стал в балканских странах чертой как внутренней культурной жизни, так и внешнеполитического поведения, – считает американский профессор Роберт Ли Вольф (Robert Lee Wolff, The Balkans in our time, New York, Norton, 1978). <…> Ни у одной из них не было достаточной передышки, чтобы развить собственные прочные традиции демократического правления».
«Термин “балканизация” <…> стал синонимом возвращения к трайбализму, примитивизму, варварству», напоминает американо-болгарская исследовательница, ученый с мировым именем Мария Тодорова (Maria Todorova, Balcanii şi balcanismul, Bucureşti, Humanitas, 2000). Суть дела в том, «что жители Балкан не хотят подчиняться стандартам поведения, которые считаются нормой в цивилизованном мире».
Балканизм как детонатор кризисов, пишет румынский эссеист Александру Палеологу, это «идея, которая ужасает Запад»: все сразу «вспоминают историю покушения в Сараево, которое привело к Первой мировой войне». И в более широком плане «Балканы воспринимаются как недостаточно европейский регион, как Европа второго сорта, если не хуже, отуреченная, смешанная со всякого рода левантинскими ферментами, мир, который не предоставляет гарантий, на который нельзя положиться в отношении ни стабильности, ни обязательств»[1].
Демонический образ Балкан нашел отражение и в художественной литературе. Это – край, «где в жизни нет ни капли мягкости и сколько-нибудь утонченной цивилизации, где жизнь бедна, бесплодна и сурова», – сетовал югославский (сербско-боснийский) писатель лауреат Нобелевской премии Иво Андрич. «Здесь на Балканах собачьей вони в земле по локоть, а человеческой крови – лишь на пядь», – усугублял негативы в восприятии региона другой писатель с мировым именем, серб Милорад Павич.
Известный шотландский беллетрист Брэм Стокер в свою очередь утверждал, что регион находится «в центре всех вихрей воображения», где «собираются все известные в мире суеверия». Правда, автор бессмертного «Дракулы» имел в виду не Балканы, а Карпаты, но это не так важно, поскольку тот же Бисмарк в 1878 году на Берлинском конгрессе назвал регион «местом, о котором до этой войны [т.е. русско-турецкой войны 1877-1878 гг. – Н.М.] никто не слышал».
«Балканы это – опера-буфф, написанная кровью», – резюмировала британская исследовательница Албании Мери Эдит Дарем (1863-1944), которую в этой стране называли «королевой горцев».
Злосчастное наследство
У всего должны быть причины, корни, истоки. Кому или чему обязаны Балканы своей экономической отсталостью и традициями вражды? Экономический аспект осветил уже упомянутый Вольф. Балканские страны это – бедные крестьянские страны, пишет он. «Бедность балканского крестьянина проистекает отчасти из следующих факторов: неплодородная земля, преобладание мелких или раздробленных участков, нехватка техники и инструментов, неудовлетворительная инфраструктура, недостаточный капитал, предпочтение, отдаваемое зерновым культурам в ущерб товарным и кормовым, – объясняет американский профессор. – Эти предпосылки привели к слабой покупательной способности и низкому стандарту жизни». По мнению Вольфа, «все эти явления были симптомами большой центральной проблемы: слишком много людей жило на земле, которая производила слишком мало. Это была проблема перенаселенности».
Что касается формирования морально-психологического климата на Балканах, который привел к их превращению в «пороховую бочку», то корни очевидным образом уходят во времена Византийской и Оттоманской империй. «Два ключевых исторических наследия придали форму полуострову на юго-востоке Европы, – пишет Тодорова. – Первое это – византийское тысячелетие <…>. Второе это – полтысячелетия оттоманского владычества <…>. Оттоманский элемент, или воспринимаемый как таковой, породил, прежде всего, эти стереотипы». «Главным образом, из-за продолжительной принадлежности Оттоманской империи Балканы обременены историческим наследием нестабильности и экономической отсталости», – отмечает и Гард. «Долгие века господства Византийской империи и ее наследника – Оттоманской империи сформировали многочисленные характерные черты балканских стран», – утверждает Вольф, добавляя, что «западники или латиняне не любят византийских греков, которых считают женственными и вероломными, тогда как греки, в свою очередь, считают латинян дикими, ненадежными и склонными к насилию».
Что все же означает, по сути, «византийский» или «оттоманский»? «90% из нас, когда говорит “византийский”, “византийские нравы” или “левантийский менталитет”, автоматически подразумевают безответственное эпикурейство, двуличное коварство, повсеместную меркантильность, моральное убожество и даже мизофилию (сексуальные отклонения – Н.М.), – пишет румынский литературный критик Дан Константин Михэилеску, отмечающий презрительное отношение к «византийской политике», которая воспринимается «как явное политиканство, то есть лицемерие, предательство и т.п.»
«Фантастическая коррупция оттоманской и фанариотской[2] администрации привела к твердой убежденности, что все продается, – отмечал, в свою очередь, Вольф. –- Неудивительно, что ”менталитет бакшиша” сохраняется. <…> Социальная ответственность – noblesse oblige – не расцвела в сердцах коренных румынских бояр, или обращенных боснийских аристократов, или албанских беев. По отношению к нижестоящим они были безжалостными угнетателями».
Многие черты балканских народов объясняются этими социально-экономическими условиями, которые своеобразным образом преломились в их психологии. «Преследования [властей] породили традицию нарушения закона, превратив разбойника в героя», – отмечает Вольф. «Государство воспринималось как хищник, а противостоявшие ему мятежники – славянские гайдуки или греческие клепты – вызывали восхищение, прославлялись в народных песнях, – замечает в той же связи Гард. – Сегодняшний феномен нелегальной торговли, преступности, коррупции и негражданского поведения [на Балканах] отчасти связан с этим прошлым. Он менее характерен для пребалканских [т.е. примыкающих к Балканам] регионов, которые были подчинены Габсбургам». «Среди крестьян [исторический] опыт породил глубоко укоренившееся недоверие к властям, – продолжает Вольф. – Правительство для них означало сборщиков налогов, солдат, расквартированных в их домах и насильничавших над ними и их семьями, злых чиновников, отнимавших урожаи». При этом, отмечает он, в городах бытовал «миф о счастливой и беззаботной жизни крестьян, которые танцевали в живописных костюмах и приподнимали свои шляпы, когда начальники проходили мимо, были довольны, что им можно не заботиться о сложных мировых проблемах, и с трогательной преданностью рассказывали заезжим иностранцам о мудрости своего великодушного правительства».
Балканы и Румыния
На Балканах все неопределенно, расплывчато и зыбко – принципы и нормы, законы и порядки, характеры и темпераменты, отметил в одном из выступлений ведущий российский исследователь-югославист Леонид Гибианский.
Неопределенны, например, границы, причем не только балканских стран, но и Балкан в целом. Так, если северной границей полуострова считать Дунай, то Румыния, где пишутся эти строки, не балканская страна. Тем не менее многие авторы включают ее в свои монографии по балканской тематике, в частности, по той простой причине, что Балканские горы геологически являются продолжением Карпатских. Ну, а руководитель австрийской дипломатии после Венского конгресса Клеменс Меттерних вообще, согласно известной легенде, утверждал, будто Балканы начинаются с Реннвег – улицы в Вене, которая ведет на юго-восток…
«Исторические соображения, – пишет Гард, – побуждают нас присоединить к Балканам земли, лежащие к северу [от Дуная], которые можно было бы назвать “пребалканскими”, чьи широкие долины и узкие горы географически являются продолжением европейского рельефа».
Столп румынской историографии Николае Йорга, 150-летие со дня рождения которого отмечается, кстати, в этом году, в 1930 году в лекции в Кливленде разъяснял, что Румыния не является балканским государством. Десятилетием позже, однако, в лекции «Что такое Юго-Восточная Европа», как будто акцентируя относительность географических границ, он уточнял, что «страна принадлежит не месту, где находится, а цели, на которую смотрит».
«Хотя Румыния географически относится к Балканскому полуострову лишь своей областью Добруджа, она принадлежит балканскому миру или миру Юго-Восточной Европы в силу исторических связей и единой судьбы с другими народами региона, – утверждает византинист и балканист Николае-Щербан Танашока, долгие годы возглавлявший бухарестский академический Институт исследований Юго-Восточной Европы. <…> – Миротворческая и цивилизующая балканская функция Румынии была признана в прошлом дипломатическими кругами как одна из важнейших международных функций румынского государства».
И сегодня многие румыны очевидно не отделяют себя от балканских народов. Вот, например, слова одного из шлягеров популярной румынской рок-группы «Холограф», который так и называется: «Я балканец»:
«Я потерян безвозвратно, я балканец.
Я не завершаю то, что начал, я балканец.
И я тону великолепней, чем “Титаник”.
Я несерьезен, но это ничего, - ведь я балканец.
У меня кровь кипит в жилах, я балканец.
Я очень сильно обижаюсь, но у меня быстро проходит.
Я непримирим, но и миролюбив.
Я лживый политик и совсем не люблю работать.
У меня вулканический темперамент, – ведь я балканец».
«Балканский» как бранное слово
Наряду с прилагательными «византийский» и «оттоманский», негативное значение с конца XIX века приобрел, соответственно, и эпитет «балканский». Так, в Словаре румынского языка 1913 года в статье «Балканский» указывается: «Касающийся более отсталого состояния культуры народов Балкан – отсталый, примитивный, нецивилизованный». «Термин “балканский” получил уничижительные коннотации, которых прежде не было, – отмечает Танашока. – Важнейшая из них касается определенных форм экстремистского национализма и политической агрессивности, проявившихся в конфликтах, которыми сопровождался “выход из неделимости” наследников Оттоманской империи, современных национальных государств Балканского полуострова».
«Если говорят, что у кого-то балканский менталитет, – пишет в той же связи Гленни, – то это значит, что этот человек расположен обманывать, преувеличивать, и ему не стоит доверять». При этом, что характерно, эти балканские пороки не всегда есть желание проецировать на себя: «забавно констатировать, что подлинные балканцы – сербы и болгары – называют “валашскими” пороки, которые румыны приписывают балканизму: двуличность, трусость, лень, лицемерие, раболепство, продажность, жуликоватость», – замечает Танашока.
А. Палеологу (и отнюдь не только он) отмечал существование «достаточно четкого различия между румынами Трансильвании и старого королевства (Молдовы и Валахии)», то есть «румынами с Балкан» и «румынами из габсбургской Центральной Европы», в соответствии с пресловутой «линией Хантингтона». «Первые воспринимают других как левантийских, фривольных и ненадежных[3], – писал он. – В свою очередь, жители королевства считали, что трансильванцы отличаются имперской спесью, они слегка негибкие и напыщенные, слегка казенные и высокопарные, лишенные, во всяком случае, чувства относительности и юмора, плодовитой двусмысленности, которой характеризовался балканский мир старого королевства. <…> С тех пор осталась идея, что, к сожалению, мы – балканцы, и должны излечиться, или хотя бы скрывать этот порок».
Вольф с характерной непринужденностью приводит в своей вышеупомянутой монографии любопытные описания национальных характеров балканских народов. Так, «румыны хитры и ловки: крестьяне демонстрируют значительную способность <…> уклоняться от нежелательных налогов. Городские интеллигенты показывают значительные способности во всех областях науки. В то же время румыны как будто ленивее, чем другие балканские народы: большая часть коммерческого и значительная часть индустриального развития в Румынии были в прошлом инициированы и поддержаны немцами, евреями, греками и армянами, но особенно евреями. Политически самой знаменитой чертой румын была коррупция, которая всегда мучила страну. <…> Контракты на строительство дорог, мостов, железных дорог и административных зданий традиционно приносили очень большие взятки в карманы счастливых подрядчиков и их политических друзей, которые устроили для них это дело, так что зачастую соответствующие работы попросту никогда не проводились, а деньги испарялись. Паспорта, лицензии, любые документы открыто и незаконно продавались в госучреждениях; по сути, с достаточными деньгами и знакомствами в стране не было ничего, что нельзя было бы купить».
Вместе с тем, по наблюдению того же американского исследователя, «румын характеризует веселость и обаяние, природная обходительность и гостеприимство, которые нравятся большинству приезжих. Румыны зачастую фривольны: даже самые серьезные вопросы служат поводом для шуток». Хотя существует и мнение, что они «менее склонны к насилию, чем другие балканские народы», это, видимо, не так, поскольку «все же в предвоенные годы в Румынии стали обычными политические убийства <…>, а во время вторжения в Россию румыны совершали страшные жестокости».
Вольф называет именно коррупцию «главной социальной проблемой современной Румынии». По его словам, «Румыния была единственной из рассматриваемых стран (Румыния, Югославия, Болгария и Албания – Н.М.), где при коммунистическом режиме сложилась привилегированная правящая группа – немногочисленная, но присвоившая богатство и власть, полностью коррумпированная и совершенно равнодушная к благосостоянию масс населения. Члены этого класса обладали иногда блестящими способностями, но часто были циничными, стремились, главным образом, удовлетворить свои собственные удовольствия. Эту социальную систему Румыния унаследовала от турецкого прошлого и бывших греческих правителей: национальный исторический опыт привел к появлению этой небольшой группы на одном конце социальной шкалы и миллионов нищих крестьян – на другом, с малоимущими румынами между ними».
«Сербы и, может быть, хорваты, но особенно сербы, впечатляют иностранцев своей переменчивостью, возбудимостью, живостью, склонностью к насилию, – полагает тот же автор. – Они относятся с глубокой подозрительностью к намерениям друг друга, но нередко обладают весьма достойной и благородной внешностью». «Болгары выглядят намного скромнее, – продолжает он. – Это выносливый, бережливый, энергичный, молчаливый народ, часто суровый, упорный, устойчивый. <…> Хотя болгар трудно разозлить, однако их нелегко успокоить, если они все же выйдут из себя, и их политическая история полна страшных жестокостей. Они столь же смертельно серьезны, сколь легкомысленны румыны, и часто доводили свою страсть до крайности, особенно в вопросах кровной политической мести».
Описывая албанское общество, Вольф отмечает, что «низкая ценность человеческой жизни <…>, жалкое положение женщин, пренебрежение детьми, – все это отталкивало людей, воспитанных в более западных, менее примитивных правилах. Однако это были лишь менее привлекательные черты людей, которые жили еще в героической эпохе, утопали в нищете и были поражены болезнями. <…> Конечно, в этом обществе были и более привлекательные стороны: безупречное, открытое, щедрое гостеприимство и готовность сделать все возможное для удобства гостя». «Албанские храбрость и гостеприимство могли бы стать замечательной основой для развития здоровой страны в мире, который не был бы столь хищным, – трезво замечает он же. – Такой мир, однако никогда не существовал, и у албанцев никогда не было шанса».
Примечательно, что гостеприимство и вообще добросердечие присущи, с точки зрения многих представителей западных стран, скорее примитивным, «нецивилизованным» народам. Автору этих строк довелось однажды на официальном обеде в Румынии сидеть рядом с американцем, который после третьего или четвертого блюда отодвинул тарелку и презрительно сказал: «Так [обильно] угощают только в бедных странах».
Балканы и Россия
В России существовало неоднозначное мнение о Балканах. «Проницательный русский посол в Константинополе [граф Николай] Игнатьев предсказал, что после того, как завершится борьба с турками, христианские народы будут воевать друг с другом», – отмечает Гленни.
Довольно прозорливо о странах региона высказался в «Дневнике писателя» (1877) Федор Достоевский: «По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому, – не будет у России… таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, как только Россия их освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! <…> Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь, повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшей благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта» (Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 15 томах. СПб.: Наука, 1995. Т. 14. С. 352—358).
Возможны ли национальные государства на Балканах?
Созданию «дурной репутации» Балкан способствовал не только субъективный фактор (национальный характер), но и объективное историческое развитие, которые вместе сформировали Балканы такими, какими они известны сегодня. Можно представить себе неумолимый, как замкнутый круг, механизм: психологические черты лидеров балканских народов вели к определенным военно-политическим решениям, а происходившие в результате события, в свою очередь, укрепляли и развивали эти психологические черты.
«На пороге XIX века оттоманские и австрийские Балканы были мозаикой населений различных языков и религий, соседствовавших на одних и тех же территориях, – справедливо отмечает Гард. – <…> Нигде не было непрерывных линий, отделяющих одно население от другого». «Начиная с 1878 года и особенно с 1912 года [начало первой балканской войны – Н.М.], балканские страны постоянно увеличивались в размерах до тех пор, пока не стали соседствовать друг с другом, и соперничество между ними стало, по крайней мере, таким же острым, как их конфликт с прежним угнетателем».
Всё дело в том, что «освободительные проекты каждого из этих народов <…> являются несовместимыми, – справедливо пишет французский ученый. – Каждый предъявляет права на возможно большую территорию, опираясь на исторический период по своему выбору: это Великая идея греков, это проекты Великой Сербии, Румынии, Хорватии, Болгарии. Было подсчитано, что, если каждое государство получило бы территории, которые требовало, Балканы должны были бы занимать вдвое большую площадь, чем в реальности. Из 29 нынешних балканских границ по крайней мере 25 могли стать источником конфликта». Вообще «проект государства-нации предусматривает, что все члены этой нации (этнического типа) должны быть объединены в одном государстве, а некоторые также хотят, чтобы в этом государстве больше не было и чужих. Между тем, этот фантазм “этнически чистого” населения, – по справедливому замечанию французского ученого, – противоречит наследству империй, которые были по своей природе неоднородными, терпимыми». Естественной тенденцией в развитии этих государств, однако, было непрерывное стремление к однородности и постоянное применение жестоких методов, которые привели к тому, что называется «этнической чисткой».
Истоки межэтнических конфликтов пытаются, конечно, осмыслить и ученые самих стран Юго-Восточной Европы. Румын Танашока, увязывая их, впрочем, и с западными влияниями, отмечает, что «строгое применение выработанной на Западе модели национального государства в балканской среде с ее столь сложной и разнообразной этнической структурой, космополитическими традициями было революционной инновацией, которая вызвала беспрецедентное обострение этнических конфликтов. Стремясь обеспечить себе как можно большую часть оттоманского наследства, пытаясь в то же время легитимизировать свои территориальные претензии в терминах современной национальной идеологии, молодые балканские государства принялись выравнивать этническое содержание этих государств путем насильственной денационализации, занижения статистики о меньшинствах, прибегали к террористическим акциям и историческим фальсификациям, воевали друг с другом».
Бегство с Балкан
Из-за дурной репутации региона возник феномен своеобразного «бегства с Балкан»: многие не желают, чтобы их страны называли «балканскими», а предпочитают числиться, например, в Центральной Европе. Или прибегают к своеобразному эвфемизму, называя регион Юго-Восточной Европой[4]. Особенно этот феномен проявился после падения коммунизма в Восточной Европе, когда многочисленные обретшие вдруг свободу страны стали отчаянно искать себе место попрестижнее на геополитической карте континента.
«Румыния не является и никогда не была <…> балканским государством, – гремел, например, в газете «Cotidianul» публицист Андрей Кэпушану. – Румыния всегда была страной в историческом центрально-европейском пространстве». Танашока объяснял «аллергию румынской интеллигенции к балканизму» историческими причинами, в частности, «болезненными воспоминаниями о репрессивном режиме турко-фанариотского господства и стремлением быстрее возвратиться в цивилизованное сообщество христианской Европы». Как понимать это сообщество и какое место должна занять в нем Румыния, пытается разобраться политолог Алина Мунджиу-Пиппиди, которая писала в 1995 году в корреспонденции из США, что «в настоящее время существуют три Европы, и судьба Румынии зависит от того, в какой из них она останется». Это - Западная Европа, Центральная Европа (Чехия, Словакия, Венгрия, Польша) и «европейский ад, темная часть континента». «Если первые две Европы это – проекты, то Балканы кажутся, на первый взгляд, урной для неудачных проектов», – довольно цинично резюмировала она.
Конечно же, у этих споров всегда была политическая подкладка. Так, академик Рэзван Теодореску (кстати, один из многолетних руководителей Международной ассоциации по изучению Юго-Восточной Европы) уточнял, что корни «фантасмагорической» концепции о принадлежности Румынии Центральной Европе «находятся в решении США эффектно отметить исчезновение с карты реальности, которая, как они считали, является исключительным результатом Ялты» (т.е. раздела Европы на сферы влияния Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным на конференции в Ялте в феврале 1945 года – Н.М.). Показательны слова всем известного Збигнева Бжезинского: «Сегодня Восточная Европа вновь стала Центральной Европой» – американский политик указывал, что с исчезновением советской империи бывшие страны-сателлиты вернулись в то пространство, где они «были пленниками более старого межвоенного раздела». Развивая эту тему, Теодореску замечает, что после 1989 года американцы переосмыслили термин «Центральная Европа», теперь обозначающий для них все страны, которые долгие годы зависели от Москвы. «Так в результате алхимии, которая не превышает интеллектуального уровня лицеиста, вместо бывшей коммунистической Европы – “Европы от Бреста до Бухареста” – родился геополитический овцебык, которого и в ЕС называют “странами Центральной Европы”, включающий 15 государств <…>, хотя между ними нет ни традиционных, ни будущих связей». По определению самого румынского академика, «Румыния – страна Восточной Европы, точнее, того континентального подразделения, которое называется европейским Юго-Востоком».
Балканы все же лучше, чем их репутация
В реальной жизни не бывает «хороших парней» и «плохих парней». Поэтому ряд исследователей и наблюдателей вполне допускает, что Балканы лучше, чем их репутация.
Одни подчеркивают яркий балканский колорит, другие делают упор на спасательную функцию «балканизма», которая позволила народам полуострова выжить в неблагоприятных исторических условиях. «Вообще мы, румыны, не балканский народ, по той простой причине, что находимся к северу от Дуная, – писал Палеологу. – Но, к счастью, у нас есть много сильных и старых балканских влияний, которые дают [нам] всю соль и весь перец, тонкость, живость и всю эту изумительную силу интеллектуального метаболизма». Эссеист выделяет «балканскую линию» в румынской литературе – Антон Панн, Николае Филимон, Ион Гика, Караджале-отец (Ион Лука), Караджале-сын (Матею), Тудор Аргези, Ион Барбу. Затем – Панаит Истрати, Эуджен Барбу, Фэнуш Нягу и другие. «Это чрезвычайно плодовитая, богатая, с живыми и пряными пигментами линия, – подчеркивает Палеологу. – Будет жаль, если мы откажемся от нее или не сумеем принять ее как нашу».
В другом месте эссеист развивает эти мысли: «В нашем валашском менталитете есть определенный балканский перец, аромат и релятивизация поведения с этической точки зрения, которая не доходит, однако, до аморальности, а лишь до определенного цинизма. Караджале был циником, но его цинизм был сократической позицией. Балканский цинизм это – необычайно живой и стимулирующий фермент в нашей культуре. Между тем, многие с совершенно неуместным морализаторским пафосом отвергают этот потешный подход, ернический и циничный дух и снятие путем релятивизации исторических несчастий и катастроф. По моему мнению, мы должны сохранять ясность мысли и хороший вкус, ценить то, что является триумфом мудрости и артистизма. Хлесткая и сочная реплика придают литературе и обществу неповторимую и очень ценную ноту». Палеологу пытается определиться и с прародиной румын: «Мы забываем, например, о том, что румынская территория в XI-XII века называлась Кумания и что мы, несомненно, потомки куман (а еще дальше – печенегов), – отмечает он в заключение. – В этом нет никакого стыда, как нет никакого стыда и в том, чтобы сегодня называться балканцами, даже если, строго говоря, мы таковыми не являемся».
С другой стороны, литературный критик Александру Джордже явно не приветствует «балканскую линию» в румынской литературе. «Открытое утверждение балканизма и его агрессивное провозглашение в духе кичливого афиширования убожества совершили писатели, и этот флаг до недавнего времени несли Эуджен Барбу, Марин Сореску и Фэнуш Нягу, – писал он. – Благодаря их художественному успеху, румын показан как аморальный и насмешливый, смышленый и вульгарный зубоскал и кутила». Иначе смотрит на балканские традиции культуролог Виктор Нойманн, который находит положительные стороны и в особом стиле балканской дипломатии: «Мы находим балканскую креативность (…) и в дипломатии, где заметно определенное положительное вероломство, которое позволило нации выжить, вопреки турецкому, русскому или австро-венгерскому господству». Со своей стороны автор трехтомного труда «Румынский литературный балканизм» профессор Мирча Муту попытался дать полное и сбалансированное определение балканизма – «политическая и этническая реальность, порождающая военные конфликты» и «ощущение неустойчивого равновесия». «С точки зрения ментальности, это коллективная драма, сопровождаемая ее пародийной изнанкой – составной частью <…> необходимой философии выживания». И наконец, это «форма, прежде всего, внутренней свободы в условиях автократического режима».
Скромное очарование Балкан
Причудливым образом, балканский регион притягивает и представителей «цивилизованного» мира, по крайней мере, некоторых из них. Не исключено, что такие европейцы и американцы должны обладать особой чувствительностью к «скромному очарованию» Балкан, или просто-напросто быть неудачниками в прежней жизни. Так или иначе, в литературе и в жизни можно найти немало примеров осевших в балканских странах выходцев с Запада, которые нашли себя именно здесь.
Упрощая, их можно разделить на две основные категории: романтики, ценящие первозданность балканской природы и нравов, и аферисты, колесящие по балканским странам то ли в поисках легкой наживы, то ли скрываясь от правосудия.
Уже упоминавшаяся Мери Эдит Дарем утверждала, что регулярно приезжает на Балканы, чтобы «забыть на время об убогой жизни дома». В 1907 году на Балканы отправился американский историк и писатель Артур Дуглас Хоуден Смит. В Болгарии он присоединился к македонскому тайному революционному обществу, которое в литературе нередко называют террористической организацией (Внутренняя македонская революционная организация – IMRO), и потом рассказал о своих приключениях в книге «Сражаясь с турками на Балканах». «Для тех, кто там не был, Балканы это – край полный тайны; для тех, кто их знает, они становятся еще более таинственными, – писал он. – <…> Интриги, заговор, тайна, храбрость, подвиги – все, что составляет душу настоящего рыцарского романа, сегодня это – Балканы».
В целом Восток, частью которого являются Балканы, пишет М. Тодорова, «представлял для Запада экзотический и воображаемый край, обитель легенд, сказок и чудес; в нем воплотились желанные и предлагаемые устремления, противоположные светскому и прозаичному Западу». Балканы, резюмирует она, стали «эскапистской мечтой богатых и романтичных консерваторов».
Для некоторых жителей «цивилизованного мира», однако, балканские страны это – европейские банановые республики. Расслабленная атмосфера вседозволенности из фильмов Кустурицы и мелодий Бреговича, как будто, позволяет высвободить тайные порывы, которые в других местах континента обузданы законом или моралью. Многие приезжают на Балканы, мечтая об острых ощущениях и запрещенных удовольствиях, к которым у себя дома не осмеливаются даже приблизиться. Ведь отсталых и бедных людей, по крайней мере, теоретически, можно заставить удовлетворить самые необычные свои прихоти! Вот почему на Балканах столь велика и сегодня концентрация заезжих мафиози и жуликов, авантюристов и педофилов, всевозможных любителей эстетики безобразного и культуры трэша, адептов прелестей дикости и сладострастия грязи. Респектабельные же и осторожные иностранцы предпочитают проводить отпуск в чистеньких Будапеште или Праге.
«Наряду с “восточной жестокостью”, в ориенталистских описаниях и изображениях был и другой, весьма привлекательный компонент – страсть», – пишет далее Тодорова, которая приводит цитату из работы турецких историков: «Сцены с гаремами, банями и рынками рабов стали для многих западных художников предлогом, при помощи которого они могли удовлетворить болезненный интерес покупателей к эротическим темам. <…> Такие картины, естественно, представлялись европейцам в “документальном” виде, и с их помощью художники-ориенталисты могли удовлетворить спрос и в то же время освободиться от любой моральной ответственности, утверждая, что это были сцены из жизни языческого общества с другими моральными ценностями» (Семра Германер и Зейнеб Инанкур, «Ориентализм и Турция»).
Так, получила широкую известность серия из двенадцати литографий «Balkangreuel» («Балканский ужас»), изображающих турецких солдат, которые насилуют и убивают женщин. Литографии выполнены австрийским книжным иллюстратором Готтфридом Зибеном и впервые опубликованы в 1909 году под псевдонимом Арчибальд Смит тиражом 550 экземпляров издательством Privatdruck der Gesellschaft Österreichischer Bibliophilen («Частное издательство Общества австрийских библиофилов»).
Вмешательство великих держав
Нередко можно услышать, что Балканы это – мутная вода, где ловят рыбу все, кому не лень. На Балканах может произойти все, что угодно, и поэтому их легко использовать для всяких темных игр, они просто предназначены для этого. Если хочешь что-то замутить, брось туда камень… Непроходимое болото, гиблый омут, черная дыра.
Реального решения у многих балканских проблем просто нет. Балканы это – задача без решения. Это – оселок для взаимного прощупывания великих держав, для обкатывания новых концепций, вроде гуманитарного вмешательства, ну и для продавливания геополитического влияния, зачастую не очень чистоплотными методами. Все здесь настолько запутано и противоречиво, что конечный результат любой комбинации никогда нельзя предвидеть и не стоит планировать – всегда возникнет какая-нибудь неожиданность…
Такой или примерно такой образ Балкан возник не вчера и не позавчера, таковы Балканы в представлении не только кокетничающих с историей обывателей, но и матерых политиков, реально участвующих в переустройстве мира.
Существует вопрос об ответственности за неудачную судьбу и дурную репутацию Балкан. Было предпринято немало попыток найти виноватого, возложить вину на другого. Однозначного ответа на этот вопрос, однако, нет.
«Балканские страны – продукты распада Оттоманской империи в Европе и международной дипломатии, решившей заняться их развитием, – пишет Вольф. – <…> Они были неоднократно вовлечены в соперничество между европейскими великими державами и пережили различные формы и степени вмешательства в их внутренние дела». Балканские страны это – «театр соперничества великих держав», – вторит ему Гард. «Позади каждой балканской пешки [находился] один или несколько европейских игроков».
Гленни, в свою очередь, говорит о «модели, согласно которой политическая ориентация балканских стран определялась в отдаленных столицах великих держав». «В соответствии с этой моделью великие державы энергично вторгались в регион, либо инициируя, либо подстрекая к насилию, после чего уходили, умывая руки, от любой ответственности за последствия первоначального вмешательства», – пишет он. Согласно Гленни, было три основных вмешательства великих держав на Балканах – Берлинский конгресс 1878 года, когда европейские дипломаты «выстроили на Балканском полуострове систему соперничающих союзов»; ультиматум, который Австро-Венгрия предъявила Сербии в 1914 году; и третье вмешательство, начавшееся нападением Италии на Грецию в 1940 году и завершившееся установлением просоветских режимов в Болгарии и Румынии и прозападной администрации в Греции. «Великие державы поддерживали расширение национальных государств повсюду [на Балканах], где это отвечало их интересам, игнорируя в ходе этого процесса противоречивые национальные устремления, – утверждает автор. – <…> После Берлинского конгресса место сотрудничества [между великими державами] заняло состязание, гармонию заменили разногласия. Народы Балкан заплатили за эту перемену жестокую цену». Ведь «единственным постоянным принципом империалистической картографии было продвижение интересов великих держав, – констатирует Гленни. – Бисмарку никогда не приходило в голову, что другие этнические или религиозные группы могли иметь законные права или устремления».
А. Палеологу также пишет об «империалистических тенденциях некоторых великих держав, которые притворялись, будто сражаются за освобождение угнетенных народов, но в реальности преследовали цель раздела полуострова на зоны влияния, подобно концессиям на цветных континентах». «Особенно Россия и Австрия проявляли почти с самого начала огромный аннексионистский аппетит, – считает он. – Одна хотела Дунай, проливы и Константинополь, другая – Салоники и эгейское побережье».
Вместе с тем, невозможно отрицать, что немалая часть ответственности за злосчастную судьбу региона лежит, конечно, и на самих балканских странах. На протяжении веков они пытались найти мощного покровителя, чтобы использовать его против соседей, а великие державы, благодаря этому, успешно натравливали балканские страны друг на друга. «В Берлине великие державы связали свои империалистические интересы с устремлениями поднимающихся балканских государств, – формулирует Гленни. – <…> Новые элиты с периферии Балкан выучили урок, который был им преподан на конгрессе: укрепить и расширить свое государство лучше всего можно при поддержке мощного спонсора, а не в сотрудничестве с соседними государствами». Впрочем, история свидетельствует, что так было не только на Балканах…
Двуличие великих держав
На Западе несчастья Балкан редко воспринимаются как результат внешнего вмешательства. «Напротив, – пишет Гленни, – виновными считаются сами балканские государства, рассматриваемые как некие правонарушители, которые вынуждают иностранные державы к вмешательству в безнадежные местные конфликты без особого желания с их стороны». «Об этом воображаемом Балканском полуострове – мире, в котором люди мотивируются не рациональными соображениями, а таинственной природной кровожадностью, великие державы напоминают всякий раз, когда пытаются отказаться от ответственности за экономические и политические трудности этого региона из-за внешних вмешательств», – отмечает автор. В подтверждение вывода о больной коллективной психологии балканских народов обычно ссылались на необычайную жестокость первой и второй балканских войн 1912-1913 годов, а также на убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда 28 июня 1914 года.
В 1914 году Международный фонд Карнеги за мир опубликовал доклад международной комиссии о причинах и ходе двух балканских войн. В 1993 году фонд переиздал этот документ, снабдив его введением маститого дипломата Джорджа Кеннана, который утверждал, что главным мотивом этих войн был «агрессивный национализм». Этот национализм, писал он, «связан с более глубокими чертами характера, унаследованными, вероятно, из далекого трайбалистского (т.е. кланового – Н.М.) общества. <…> И таким же он остается и сегодня». «Мы боремся с тем печальным фактом, – продолжал Кеннан, – что события древних времен, не только турецкого владычества, а некоторые еще более ранние, привели к развитию на южных границах европейского континента ростков неевропейской цивилизации, которая до сегодняшнего дня сохраняет свои характеристики». Отвечая же на вопрос: «Что делать?», Кеннан утверждал, что никто не желает заниматься «обезумевшим балканским регионом, укрощением его взбесившихся народов», пока они не успокоятся и «не начнут смотреть на свои собственные проблемы более упорядоченным образом».
Эти суждения проиллюстрированы в докладе комиссии Карнеги, распространявшемся в Греции красочным постером, изображающим греческого эвзона, который держит обеими руками еще живого болгарского солдата и впивается зубами в лицо своей жертвы, как хищный зверь. Гравюра называется «Bulgarophagos» («Пожиратель болгар») и должна была продемонстрировать, как далеко могла зайти взаимная ненависть между балканскими народами.
М. Тодорова называет такой подход «американской версией европейской аристократической парадигмы <…>, которая отражает эволюционистскую веру в превосходство систематизированной цивилизации над варварством, архаическими наклонностями, отсталостью, мелочными ссорами, мятежным и непредсказуемым поведением, другими словами, – “трайбализмом”. Само использование слова “трайбл”, – пишет она, – ставит Балканы на нижнюю ступень цивилизации, где находятся, в первую очередь, африканцы, к которым оно обычно применяется».
О воображаемом
Бросается в глаза, что во многих текстах о Балканах нередко встречается слово «воображаемый». Другими словами, существует разница между Балканами реальными и Балканами воображаемыми, а также имеется удобный ярлык «балканский», который навешивается при необходимости «опустить» ту или иную страну региона. «Концепция балканизма сведена к измерению культурного/литературного воображаемого», – отмечал, например, М. Муту.
Полезными для понимания этого обстоятельства оказываются наработки ученых последнего поколения французской школы «Анналов» в области такого подразделения истории ментальностей, как история воображаемого. «Мы живем в конкретном мире, а также в нашем собственном мире представлений, проекций и иллюзий, – пишет приверженец этого направления, румынский историк Лучиан Бойя в книге “За историю воображаемого”. – Воображаемое, в конце концов, говорит о человеке больше, чем традиционная история реальных фактов. В определенном смысле оно более реально, чем реальность. Действительно важные вещи находятся в нашем уме и в нашей душе». Далее ученый отмечает, что интерпретации исторических событий являются «относительно автономными конструкциями по отношению к прошлому, которое они трактуют, и, с другой стороны, они зависят от структур воображаемого и воздействия идеологий». «История это – интеллектуальная конструкция, а не объективная данность», – заключает он.
Возможно, это – релятивистский в сугубо научной перспективе подход, но зато весьма удобный с точки зрения практической политики в эпоху fake-news и post-truth, когда значение настоящей реальности стремительно падает. Злоупотребляя этим подходом, армия западных политтехнологов сознательно разрабатывает нужную интерпретацию реальности, которая навязывается обществу мощнейшей пропагандистской машиной в определенных интересах. Эта искусственная картина мира должна побудить людей занимать определенную позицию и совершать определенные поступки в настоящей реальности (например, выходить на митинги, голосовать и т.п.)
Корыстная демонизация
Многие исследователи дают понять, что демонический образ Балкан не сложился исторически и спонтанно в результате определенных событий, а конструируется искусственно и сознательно с целью сыграть на слабостях уязвимого младшего партнера, превратив его путем давления и манипуляции в инструмент осуществления собственных интересов, а по сути, – в колонию.
На Балканах живут 60 млн. человек, формирующих в массе своей невежественный, бедный и больной народ, для которого Европа уже планирует «сферы влияния», писал еще в 1945 году известный афроамериканский общественный деятель, историк и писатель Уильям Эдуард Беркхардт Дюбуа (1868-1963)[5]. Демонизация Балкан принимает иной раз причудливые, поистине гротескные формы. «С бессмыслицами дошли до того, что утверждали, будто Гитлер заимствовал свои человеконенавистнические идеи у славянской диаспоры на окраинах Вены», – писал Нойманн. Автор имел в виду книгу «Призраки Балкан» американского журналиста Роберта Каплана, который утверждал: «Нацизм, к примеру, может претендовать на балканские корни. В венских ночлежках, этом рассаднике этнических обид, близких южному славянскому миру, Гитлер учился столь заразительной ненависти». Трудно не предположить, что подобные перлы представляют собой, по сути, усилия по достижению ясной, хотя и незаявленной цели – по формированию крайне негативного образа Балкан.
«Высокий чиновник Пентагона открыто сказал нам, – пишет в корреспонденции из США Мунджиу-Пиппиди, – что Вашингтон оставляет балканские проблемы на усмотрение Англии и Франции, которые считаются экспертами по этому региону, и что, по мнению этих стран, это – проклятый регион, где ничего нельзя поделать, а можно только попытаться помешать распространению балканизма на Европу, ограничить негативные феномены (геноцид, гражданские беспорядки, межэтнический конфликты), словом, – удержать Балканы на Балканах».
Неприглядный образ Балкан – «больше, чем стереотип», утверждает М. Тодорова. Негативное клише Балкан, в целом сформировавшееся в период Первой мировой войны, на протяжении последующих десятилетий воспроизводилось без каких-либо изменений и сегодня функционирует как нагруженное определенным смыслом понятие. Балканы, принадлежащие Европе географически, с культурной точки зрения представляются как «Другой», пишет она. Они оказались способны впитать в себя многочисленные европейские комплексы, не имеющие отношения к самим Балканам.
«Балканизм стал удобным средством для эмоциональной разгрузки, избавляя Запад от обвинений в расизме, колониализме, европоцентризме и христианской нетерпимости по отношению к исламу», – отмечает далее Тодорова. Таким образом, Балканы служили своего рода «хранителем европейских отрицательных черт, в противовес которым был выстроен позитивный и самодовольный образ “европейца” и “Запада”. <…> Балканы остались в рабстве у Европы, ее alter ego, ее внутренней нецивилизованной темной частью».
Проще говоря, далеко не идеальные, конечно, Балканы стали для цивилизованной Европы выгребной ямой, в которую она сливает все дурное, что в себе находит. Фигурально, конечно, выражаясь…
Современное вмешательство
Некоторые комментаторы, отмечает Тодорова, интерпретировали высказывания о неевропейском характере Балкан как основание для политики невмешательства Запада в дела региона. Однако это невмешательство, замечает она, весьма «проблематично».
Так, Запад «не был ни сдержан, ни равнодушен, ни пассивен» по отношению к войне в Югославии. Финальное вмешательство Запада в Югославии имело «практические мотивы», подчеркивает Тодорова. «В основе многих из этих мотивов, – пишет она, – лежали внебалканские соображения: ареал влияния и будущее НАТО, роль США как глобальной военной сверхдержавы, особенно их стратегические интересы в европейских делах и т.д.». «Если примеры из старины и служат чему-либо, – добавляет автор, – то, вероятно, самым ярким из них является поведение богов во время Троянской войны, когда, склоняя чашу весов то на одну, то на другую сторону, они преследовали собственные цели, не притворяясь, будто делают что-то для людей. Но это все же были боги!»
Лидеры НАТО претендовали на то, что первое военное одностороннее «выездное» вмешательство альянса в Югославии было «моральной акцией, мотивированной не стратегическими или экономическими интересами членов, а защитой гуманитарных ценностей», пишет Гленни. Он указывает, что в этой войне Сербия основывалась на традиционной концепции суверенитета, тогда как НАТО действовало на основе новой теории, согласно которой «соображений гуманитарного порядка достаточно, чтобы оправдать войну». Гард отмечает, что в ходе конфликта в Боснии возникла редкая ситуация: «сложился достаточно общий консенсус внешних держав под единой гегемонией – США, чтобы навязать Балканам арбитраж, основанный более или менее правдоподобным образом на принципах, которые едва ли можно было оспаривать».
«Создается достаточно ясная картина, – делал вывод после подписания в 1995 году Дейтонского соглашения, положившего конец войне в Боснии, российский ученый, тогдашний директор Института славяноведения и балканистики РАН Владимир Волков. – Балканы превращаются в плацдарм НАТО в Европе за пределами границ военной ответственности этого альянса». Далее автор резюмировал: «Дейтонское соглашение все более приобретает характер операции прикрытия для оправдания постоянного пребывания войск НАТО на Балканах».
Двойные стандарты
Примечательно, что многие ученые из балканских стран скептически относятся к тому, что пишут о Балканах в странах Запада. Это объясняется, главным образом, тем, что труды западных авторов, за редким исключением, несут отпечаток интересов той или иной державы на Балканах, что влияет на их оценки, интерпретации и выводы. Западные авторы открыто или исподволь используют клише, с которыми не согласны их балканские коллеги, исходят из довольно сомнительной предпосылки о доброй воле и цивилизующей миссии западных держав на Балканах, в их работах нередко проскальзывает покровительственно-снисходительный тон.
Так, и американец Вольф очевидным образом трактует Балканы с позиции «старшего брата». «В мире, где великие державы построили эффективный механизм сохранения мира, – назидательно указывает он, – югославы, румыны, болгары и албанцы имели достаточно времени, чтобы забыть о соперничестве, подготовиться к встрече с индустриализованным западным обществом, заимствовать у богатых стран средства, чтобы повысить собственные стандарты жизни, не теряя ценностей своих богатых культур». Примерно в том же ключе, правда, с более теплым, патерналистским оттенком написана книга француза Гарда. «Путь к миру и процветанию, выбранный теми, кто вмешивался [в ситуацию на Балканах] извне, в принципе хорош: пытаться погасить ссоры путем интеграции всех стран полуострова в ЕС, предложив им тот же путь, который привел полвека назад к франко-германскому примирению», – пишет он.
На этом фоне выделяется, на наш взгляд, беспристрастностью мнение российского балканиста Л. Гибианского: «На Балканах нет правых и виноватых, а есть безвыходная ситуация, когда отдельные клочки земли оспариваются различными странами на протяжении столетий, – отмечает он. – С точки зрения России, учитывая ее огромное пространство, это – пустое, и мы относимся к этому спокойно».
Очень богата чрезвычайно интересными нюансами монография М. Тодоровой, очевидно потому, что эта исследовательница, благодаря ее болгарским корням и по ее собственным словам, «находится одновременно и внутри, и вне предмета исследования». Румынские ученые, как правило, не выходят за рамки политкорректности. «Считаю, что будущее этой части мира [Балкан] зависит, в первую очередь, от глобальных политических интересов, от целей и стратегий великих держав, – писал румын Танашока. – [Поэтому] балканская солидарность должна поддерживаться как прелюдия, а не альтернатива евроатлантической интеграции».
Морозов Николай Николаевич (Бухарест) – кандидат филологических наук. Культуролог, публицист, переводчик, эксперт-балканист.
morozovvv1952@mail.ru
[1] Цитаты из произведений художественной литературы, журнальной эссеистики, публицистики, интервью приводятся в версии на сайте без ссылки на печатный источник (Прим. редакции).
[2] Фанариоты – греки из стамбульского квартала Фанар, которые в 1711-1821 годы назначались султаном правителями Молдовы и Валахии – Н.М.
[3] Левант – в узком смысле Сирия, Ливан, Палестина; но в Толковом словаре румынского языка, в частности, прилагательному левантийский дается и такое значение: нечестный, лицемерный, интриган.
[4] Впрочем, эта позиция характерна не только для ученых самих балканских стран. Показательно, что международная ассоциация балканистов, периодически проводящая свои представительные конгрессы, называется Международной ассоциацией по изучению Юго-Восточной Европы. Отчасти это тоже может быть связано с дурной репутацией Балкан, оставляющей свой отпечаток на всех связанных с Балканами коннотациях (прим. отв. редактора ИЭ).
[5] Об уровне знания им европейской географии наглядно говорит причисление им к Балканам Венгрии наряду с Румынией, Болгарией, Югославией, Албанией и Грецией.