М.Е. Сорока Плоды просвещения. Воспитание кайзера Вильгельма II и некоторые параллели с воспитанием Романовых
Первый том монументальной трилогии английского историка Джона Рёля о Вильгельме II и его правлении прослеживает истоки внешней и внутренней политики Германской империи при последнем императоре и рассматривает формирование его как политического деятеля. В диссертациях, защищенных в МГУ в последние годы, воссоздан тот же процесс в семье Александра II.
Ключевые слова. Гогенцоллерны, Романовы, Бисмарк, роль наследника, образование принца, конфликты поколений в семьях монархов.
Сведения об авторе: Марина Евгеньевна Сорока, независимый исследователь, PhD (History), Канада
Контактная информация: mevorobieva@gmail.com
Marina Soroka
The Fruits of Enlightenment. Education of Kaiser Wilhelm II and some parallels with the education of Romanovs
The first volume of the John C.G. Röhl’s acclaimed trilogy about Wilhelm II and Wilhelmine Germany traces the continuities in German imperial domestic and foreign policy under the last emperor and analyzes the factors which influenced his political activity. The same is done in two PhD theses about the education of Alexander II’s sons submitted at the Moscow State University.
Keywords. The Hohenzollerns, the Romanovs, Bismarck, the crown prince’s role, a prince’s education, generational conflicts in ruling families.
About the author: Marina Soroka is an independent researcher, PhD (History), Canada.
Contact information: mevorobieva@gmail.com
Политика подобна лесоводству: в ней пожинают то, чего не сеяли и сеют то, чего не пожнут.
Отто фон Бисмарк
Есть много книг, которые незаслуженно забыты, но нет книг, которые незаслуженно помнят. С этой стороны книга Рëля, изданная в 1993 г. в Германии, а в 1998 в Англии[1], выдержала проверку: я начала встречать ссылки на нее в литературе о международных отношениях до 1914 г. еще в начале 2000-х, и по сей день она упоминается практически в каждой второй англоязычной публикации об истоках Первой мировой войны. Но мои руки до нее дошли только месяца два назад потому, что, занявшись Александром III, я захотела сравнить воспитание детей в семье Романовых и в близкой им прусской королевской семье.
Читая изданные в России биографии Александра Третьего в поисках сведений о детстве персонажа, я постоянно вспоминала слова Льва Толстого об английских викторианских романистах: у Толстого было подозрение, что они не так наивны, как их слащавые романы, и они знают об изнаночной стороне жизни куда больше, чем рассказывают. Так и мне кажется, что, описывая в розовых красках жизнь царского семейства и российского высшего света до 1914 г., современные российские авторы, издаваемые в ЖЗЛ, только притворяются, что принимают за чистую монету панегирики придворных мемуаристов и официальных биографов, вроде публициста-флибустьера С.С. Татищева. Ведь не одна я, наверное, читала слова Ю. Тынянова, что есть документы, написанные как бы для парада, и они врут не хуже людей.
Недавние диссертанты смотрят на вещи куда более трезво, хотя и у них встречаются архитектурные излишества, вроде утверждения, что семейная жизнь Николая I была «почти идеальной». Вероятно, «почти» относится к тому, что самодержец пользовался фрейлинами своей жены и актрисами императорских театров как гаремом, а его супруга принимала это как должное. Если в те времена это не считалось зазорным, то в наше время чтение дневников А.С. Пушкина и Д.Ф. Фикельмон или братьев Гонкуров, друзей кузины царя принцессы Матильды Бонапарт (Демидовой), должно бы охладить умиление и заставить задуматься, какие идеалы семейной жизни унаследовали от отца Александр II, его братья и самая жизнелюбивая сестра, в.к. Мария Николаевна.
А. Сидорова[2] хорошо и с видимым удовольствием рассказывает о прелестях семейной жизни Николая I и Александра II, о церемониале присяги великих князей, об их распорядке дня и программе занятий, но заключает, что сыновья царские талантами не блистали, учителя не пользовались у них авторитетом, между гражданскими и военными гувернерами были частые конфликты, и система школьного обучения была сырая, необкатанная. Поэтому читатель может сделать вывод, что и результаты были сомнительные, вопреки затертому биографами клише о «блестящем образовании» молодых Романовых.
Ф. Мелентьев[3] тоже в диссертации подробно рассказывает об обязательных путешествиях великих князей Николая и Александра по России и в заключение говорит, что царские сыновья плохо знали Россию; преподанные им университетские курсы наук были крайне фрагментарными; лицом к лицу Романовы встречались только с избранными представителями избранных социальных и этнических групп населения и судили о них по стереотипам. Вывод из интересной диссертации Ф. Мелентьева возможен только один: сколько ни нанимали им лучших тогдашних российских профессоров, но в силу указанных в диссертации причин царские сыновья были плохо подготовлены к управлению империей. Впоследствии решения они принимали, руководствуясь чутьем или подсказками. Однако правили самодержавно. Как говорил Николай II: «Такова моя воля».
Мне было интересно сравнить цели и методы прусской и российской систем воспитания наследников, учитывая семейную и духовную близость Николая I и Александра II к Гогенцоллернам и в то же время разницу культур. Но, хотя я начала читать книгу Дж. Рёля с такой узкой, чисто утилитарной целью, она меня захватила, и отслеживать различия и сходство воспитательных систем стало не так интересно, как следить за драматичным сюжетом.
Но хочется представить книгу, как следует. В первую очередь бросился в глаза объем монографии: в книге добрых тысяча страниц. И это только первый том из трилогии. До сих пор у меня в библиотеке была только одна такая книга, «Кулинария» издательства Ларусс, тоже на мелованной бумаге и с иллюстрациями. Погрустив о временах необузданной роскоши, когда академические издательства предоставляли историкам такие возможности, да еще не ограничивали число репродукций, да еще делали красивую цветную суперобложку, я стала читать.
Книга – памятник трудолюбию автора и пример нам всем. Вот какого выдающегося результата достигает историк, когда берется за значительную тему, располагая временем и материальной возможностью сделать работу не к сроку, а когда выполнит поставленную им самим себе задачу. После Рёля в этой области уже, казалось бы, делать нечего.
Второе, что вызвало уважение, это многообразие и объем использованных источников. Если брать только опубликованные, то чтобы описать первые тридцать лет жизни германского кайзера, Рёль воспользовался не только германскими, но и австрийскими, английскими и французскими источниками. Из русских я заметила только раннее (1921 г.) немецкое издание мемуаров С.Ю. Витте, публикацию «Красного архива» и статью В.М. Бехтерева в немецком журнале о психических девиациях Вильгельма II, опубликованную, разумеется, уже после падения монархии и, судя по дате (1919 г.), внушенную политическими событиями эпохи. Приятно отметить, что приводятся мнения о плодах воспитания прусского наследника не только германских придворных, чем грешат авторы популярных биографий, но и соперников, и даже врагов.
В предисловии д-р Рёль отметил, что писал книгу около 10 лет – в наше ускорившееся время это так же необычно, как употребление мелованной бумаги на печатание сугубо научного труда. Он пользовался не только британским Королевским архивом, где хранятся письма родителей Вильгельма к королеве Виктории и их дневники, а также донесения британских премьер-министров и дипломатов королеве, но и архивом МИД в Вене, и, разумеется, множеством германских архивов. В первую очередь, это архивы из тайника в гессенском замке Фазанери, где в 1980х гг. была обнаружена спрятанная по приказу матери Вильгельма обширная переписка родителей Вильгельма, Виктории и Фридриха Вильгельма.
Супруги очень любили друг друга, были единомышленниками и недоброжелательность Бисмарка и семейства Гогенцоллернов их еще более сплотила. Поэтому они переписывались очень интенсивно и откровенно. Императрица Виктория была на ножах с сыном и после смерти мужа в 1888 г., слежка не давала ей возможности вывезти из Германии свои архивы. Не желая, чтобы после ее смерти сын наложил руку на все ее бумаги и уничтожил документы, которые представляют его в неблагоприятном свете, перед смертью в 1901 г. она велела верным людям тайно замуровать бумаги в одной из комнат замка Фазанери. Комната «исчезла» и, к счастью, замок пережил превратности Второй мировой войны. В тысячах писем комментируется шаг за шагом взросление Вильгельма и его превращение в того кайзера, которого в 1918 году мечтали повесить на площади миллионы европейцев. Джон Рёль стал первым историком, получившим доступ к этим материалам в 1980х годах.
Автор работал и с материалами из архива Бисмарков (отца, канцлера Отто фон Бисмарка, и сына, государственного секретаря Герберта фон Бисмарка) в Кобленце, в частности, с неопубликованными мемуарами Герберта фон Бисмарка, где честно рассказано, как Бисмарки сначала поощряли своеволие и тщеславие юного Вильгельма, чтобы вырвать его из-под влияния родителей, и как потом он вышел из-под контроля своих менторов. Он работал и в частных архивах Гогенцоллернов, Фюрстенбергов и Гогенлоэ, а также воспользовался отдельными материалами, предоставленными ему потомками разных исторических лиц. Сравнив печатную версию дневников генерала фон Вальдерзее, генерал-квартирмейстера германской армии, который поощрял милитаризм и шовинизм Вильгельма, с рукописной версией, Рёль нашел, что опубликованные в 1920х годах дневники «возмутительно искажены», а потому обширные цитаты в книге взяты из рукописи. (См. слова Тынянова о документах, которые врут).
Книга охватывает период с рождения Вильгельма в конце января 1859 года до июня 1888 г., когда умер его отец после трехмесячного правления и он стал кайзером Вильгельмом II. Автор поставил себе цель выдвинуть на первый план персонажей «повести», а самому уйти как можно больше в тень. Рассказ, состоящий почти целиком из цепочки развернутых цитат, получается впечатляющий и внушающий доверне, поскольку оценок вроде «их супружеская жизнь была почти идеальной» в книге нет, но зато обширно цитируется переписка родителей Вильгельма и его переписка с ними и с друзьями.
Первая глава посвящена трудным родам восемнадцатилетней кронпринцессы Виктории (старшей дочери английской королевы), родовым травмам, которые получил младенец и мнениям врачей – как принимавших участие в родах, так и наших современников – о последствиях для ребенка, которому суждено было править империей. Длительная нехватка кислорода из-за того, что принцесса не могла разродиться почти в течение суток; количество вколотых ей лекарств для усиления схваток и уменьшения болей; то, как плод поворачивали в утробе матери, чтобы вынуть, и при этом порвали ему сухожилия левого плеча – все это описано так подробно, что волосы встают дыбом.
Судя по описанию родов, Вильгельм выжил чудом. В 20 веке врачи утверждали, по словам Рёля, что в мозгу младенца нехватка кислорода неизбежно должна была привести к необратимым изменениям. Его истерический характер, перепады настроения, неспособность к концентрации, редкое бессердечие, по их мнению, могли быть вызваны этим. Может быть, и так, но хочется напомнить, что этим часто отличались и другие монархи, не подвергшиеся тем же испытаниям при рождении.
Причина того, что у младенца левая рука оказалась атрофирована, очевидна –порванные плечевые связки. Из-за «сухой руки» у него неправильно развивались позвоночник и шея. Тем не менее, этому ребенку предстояло стать наследником прусского престола и потому его начали «исправлять», едва он встал на ноги. Его стали одевать в металлический каркас, не дававший ему горбиться и двигать правой рукой, чтобы заставить пользоваться левой – что не привело ни к какому результату, кроме отчаяния и озлобления. Левая рука, несмотря на испробованные методы, осталась заметно меньше, чем правая, и с детства Вильгельма приучили маскировать этот дефект при публичных появлениях или позируя фотографу. Он скрещивал руки так, чтобы правая прикрывала увечную левую или ему давали в правую руку предмет, который прятал левую. Все это, по мнению врачей 20 века, обильно цитированных в книге, тоже должно было сильно повлиять на его характер.
В более ранней статье для сборника[4] Джон Рёль говорит, что с самого рождения никто не мог установить с Вильгельмом обычные человеческие отношения, потому что он был принцем. Даже отношение к нему его родителей в большой степени определялось тем, что он был будущим наследником престола. Кстати, то же самое можно отнести и к Романовым, которых так любят описывать просто любящими мамой и папой. В рассказы о том, как царствующие монархи и их супруги растят детей, необходимо вносить много уточнений, чтобы напоминать о пропасти между царской семьей 19 века и сегодняшней российской семьей. В многократно цитированном письме Александра III к жене он говорит, что никто из его воспитателей не оказал на него ни малейшего влияния, т.к. он и все братья считали их пешками; отец был занят государственными делами, зато мама их любила и всегда была готова выслушать и направить на путь истинный[5]. Спорить с ним было бы странно, но приходит на ум вопрос: зачем рассказывать жене, которая в течение 15 лет (1866-1880) сама наблюдала отношения императрицы с сыновьями, о том, что мать их любила? Кого он убеждал, жену или себя?
Несомненно, Мария Александровна любила своих детей, но в их жизни она присутствовала не много, судя по мемуарам. Во-первых, после рождения Александра она ежегодно выезжала для лечения заграницу на месяц и больше, а дети оставались в России. Но и кроме того, вспомним жалобы учителя старших ее сыновей Я. Грота, что он видел императрицу не больше, чем два-три раза за два года; в особенности вспомним замечание Б.Н. Чичерина о необыкновенной инертности, вялости Марии Александровны, которая не позволила ей по-настоящему участвовать в воспитании старших сыновей, порученном ей мужем. Свойственная Марии Александровне сдержанность и холодность впоследствии позволила кн. Е. Юрьевской скорее всего несправедливо утверждать, что она слышала от Александра II, будто императрица испытывала неприязнь к своей первой дочери, рано умершей Александре, и не занималась ею[6]. Можно понять, почему любовнице ее мужа хотелось верить, что у законной жены не было сердца[7], но видимо и поведение императрицы позволяло такое предполагать. Сама Мария Александровна говорила своей фрейлине А.Ф. Тютчевой, что она никогда не ласкала никого из своих детей и что первой ее любимицей стала Мария, родившаяся в 1853 г.[8] Ее старшим сыновьям было тогда десять и восемь лет, и они, видимо, не получили своей доли тепла от матери. Их воспитывали чужие. Уже подростком ее старший сын, Николай, сумел сблизиться с матерью и стал, по мнению придворных, ее любимцем. Вот почему мемуаристы дружно писали, что его смерть в 1865 г. была для нее страшным ударом.
После 1865 года, когда ей предписали проводить зимы в Италии, Швейцарии или в Крыму, императрица забирала с собой дочь и двух младших сыновей. Те действительно выросли при ней и очень отличались поведением, интересами и наклонностями от старших братьев, выросших под крылом «генералов». Недаром, ее дочь Мария Александровна-младшая призналась придворной даме в 1888 г., что никогда не могла сблизиться со своими «старшими братьями-медведями»[9].
То же самое произошло с младшими детьми в семье германского кронпринца: Вильгельма, его сестру Шарлотту и брата Генриха воспитывали как детей государства, в согласии с пожеланиями императорской четы и Бисмарка, а трех младших дочерей уже предоставили воспитывать родителям. В результате те оказались самыми верными и любящими, когда произошел раскол в семье наследника. Итак, участие монархов в воспитании детей было иным, чем в обычных семьях. Тем более, в обычных современных семьях.
Взгляды на отношения взрослых и детей, ожидания родителей тоже были совсем иными. Поэтому принцесса Виктория, очень жалея своего первенца, в то же время переживала, что ее винят за то, что родила наследника с дефектом, боялась, что он станет предметом жалости и презрения для других и больше всех заставляла сына преодолевать и скрывать недостаток. С детства его особенно безжалостно заставляли учиться верховой езде. Он стал отличным наездником после бесчисленных падений и ушибов, когда его заставляли снова и снова садиться в седло и управлять лошадью своей единственной действующей рукой.
То, что его приучали скрывать дефект, создало у самого мальчика чувство стыда за свою неполноценность. Впоследствии Вильгельм считал, что мать его не любила и стыдилась, хотя по ее письмам к мужу и матери этого не сказать.
Его случай не единичен: монархи скрывали физические недостатки, т.к. это ассоциировалось со слабостью и уязвимостью. Божьим помазанникам в военных империях нужно было демонстрировать, что физически они не уступают собственным гвардейцам. Близорукий астматик Александр II отказывался носить очки и делал усилие, чтобы вести обычный образ жизни во время приступов.
Постоянное противостояние его либеральных родителей и реакционного деда-императора Вильгельма I, и трудное положение его матери-англичанки, которая считала, что иностранных принцесс, выходящих замуж за Гогенцоллернов, пруссаки всю жизнь воспринимают как чужих, тоже повлияли на воспитание Вильгельма. Дж. Рёль на основании писем опровергает распространенную легенду, будто кронпринцесса презирала Германию, но именно такое мнение создалось у ее сына Вильгельма и перекочевало в мемуары и исторические труды. Его мать, чувствовавшая неприязнь со стороны берлинского двора, утешала себя идеализацией Англии. Она бестактно ставила своим детям в пример достижения своей родины, переживавшей тогда период материального и культурного расцвета, мечтая вырастить из Вильгельма великого монарха в либеральных традициях середины 19 века. Однако постоянные похвалы Англии и рассказы о выдающихся качествах ее покойного отца, принца Альберта Кобургского, привели к тому, что, когда его отношения с матерью испортились, Вильгельм возненавидел ее родину и ее семью. Напротив, в молодости он подчеркнуто сблизился с бабкой и теткой с отцовской стороны, которые враждовали с его матерью.
Вражда родителей Вильгельма и канцлера Бисмарка, управлявшего старым кайзером Вильгельмом I, затруднила для наследного принца и принцессы воспитание первенца. Как и в семье Романовых, постоянным припевом Гогенцоллернов было: «прусский принц – прежде всего, солдат и обязан беспрекословно исполнять волю императора». Если открытое сопротивление государю было немыслимо, существовало много обходных путей и рычагов воздействия. Но родители Вильгельма не могли использовать их, потому что были чужими в своей семье, а государственных деятелей, которые разделяли их взгляды, Бисмарк удалил от власти. Попытки наследного принца оказывать решающее влияние на воспитание сына имели мало успеха и приписывались влиянию его жены, которое считали верным ограничивать, потому что она была женщина и к тому же иностранка. Самому Вильгельму внушили взгляд свысока на отца как на слабого человека, полностью подчинившегося жене.
Германский кронпринц и его жена были ограничены в выборе воспитателей для сына, а там, где им предоставляли поступить по-своему, излишек доброхотов и советчиков часто мешал сделать правильный выбор. Одна из трудностей, с которой столкнулись и родители Александра III в Петербурге, заключалась в том, что из-за патриотических (или шовинистских) настроений общества они избегали брать детям учителей-иностранцев, что было распространенной практикой в аристократических домах. Кронпринц Фридрих Вильгельм писал жене, что он не настаивает, чтобы гражданский гувернер его сына был пруссаком, но, конечно, соотечественникам будет неприятно и непонятно, что для принца не смогли найти хорошего воспитателя в Пруссии.
Императрицу Марию Александровну заклевали мемуаристы за приглашение А. Гримма к сыновьям, хотя при Николае I Гримм был учителем его второго сына, в.к. Константина и никто не возражал. Свою лепту внес даже К. Ушинский, упрекнув императрицу за выбор немца, хотя он сам до того убедил ее, что в России она не найдет достойного воспитателя для наследника[10]. Только трезвый Б.Н. Чичерин увидел в Гримме не воспитателя, не идеолога германского национализма, который «презирал чужой страны язык и нравы», а просто репетитора, которого призвали залатать прорехи в начальном образовании великих князей[11].
В случае Вильгельма его гувернером после неудачных попыток нанять хорошо зарекомендовавших себя частных учителей стал все-таки пруссак Георг Эрнст Гинцпетер, горячо рекомендованный сестрой кронпринцессы, великой герцогиней Алисой Гессенской и английским посланником в Дармштадте Робертом Морьером. (Гинцпетер был сторонником строгости и режима, которым следовали в семье герцога Гессенского[12].) Ослепленная его твердыми убеждениями, высокой моралью, чувством собственного достоинства и ученостью, кронпринцесса Виктория не заметила его жестокость, шовинизм, нетерпимость и презрение к женщинам. Взглядов он держался суровых. Так, вопреки желанию принцессы, любившей искусство, Гинцпетер заявил, что принцу не стоит тратить время на занятия музыкой и рисованием, т.к. он не станет профессионалом, а монарха-дилетанта не будут уважать подданные. Речь идет о мальчике, которому не было и десяти лет. В отличие от семьи Романовых, где даже дети смотрели на учителей как на пешки, в семье прусского кронпринца считались с мнением профессионалов. Это был один из случаев, когда родители Вильгельма не дали сыну заниматься тем, что им самим и ему нравилось, исходя из его будущего положения.
Как и у Романовых, воспитание будущего императора должно было осуществляться совместно военными и гражданскими гувернерами, но в Берлине гражданского гувернера наделили большими правами по отношению к питомцу, а не подчиняли его военному воспитателю, как в Петербурге. Военного воспитателя выбрали не за военные доблести – которые у прусских офицеров было нетрудно найти после двух недавних войн – а за культуру и характер. Мать Вильгельма ни в коем случае не хотела вырастить солдафона. Молодой военный гувернер Вильгельма получил настоящее, полное университетское образование, ценил искусство и писал стихи, а по возрасту был еще способен сблизиться с юным принцем. В 19 веке уже признавалось, что дети нуждаются в общении со сверстниками или хотя бы с людьми близкими по возрасту.
То есть выбирали по иным показателям, чем Николай I для своих внуков. Образование военных воспитателей сыновей Александра II в российских источниках практически не упоминается; мы игнорируем его так же, как и Николай I, который явно ценил своих военных не за образованность. Недаром говорят, что не может человек ценить в других то, чем не обладает сам, а Николай откровенно говорил генералу П.Д. Киселеву, что не получил никакого образования. Жена Я. Грота, штатского учителя царских сыновей, говорит со слов мужа, что «генералы» брали штатских учителей на прогулки с детьми, чтобы те отвечали на вопросы детей – сами терялись. У Б.Н. Чичерина сказано, что главный воспитатель царских детей генерал Н.В. Зиновьев, хотя и побывал на должности директора Пажеского корпуса, но образования никакого не имел. Чиновник царского двора Ф. Оом в мемуарах сообщил, что один из военных воспитателей (правда, самый пассивный) был выпускником Академии Генштаба.
По словам Чичерина, также и окружавшие позднее великих князей адъютанты-гвардейцы были милые, веселые молодые люди, но не более того. Как все полуобразованные люди во все века, они относились к образованным презрительно. То же отношение, судя по отзывам молодых Романовых, зафиксированным в дневниках Д.А. Милютина и А.А. Половцова, они успешно передавали царским детям. Даже воспитанный поэтом В. Жуковским их отец, Александр II, по знаменитым словам Ф. Тютчева, при беседе с образованным человеком всегда имел вид ревматика, стоящего на сквозняке. Против среды даже Жуковскому не под силу было бороться. В то же время Вильгельм, в той мере, в какой позволял его характер, уважал ученых и даже сам стремился блеснуть эрудицией.
Мне бросилась в глаза независимость, предоставленная гражданскому гувернеру Вильгельма. Он письменно угрожал родителям принца, что уйдет с поста в случае конфликта между их требованиями и его собственными убеждениями и добился их уступки. Им дорожили, видимо, представляя, что найти опытного педагога не так просто. В Петербурге уход К.Кавелина и В. Титова с постов при царских детях случился из-за явно выраженного им неудовольствия царя: они ушли как «не оправдавшие доверия». Может быть, они и были рады освобождению из тягостного положения, но никаких принципиальных заявлений в духе «или работаю так, как считаю нужным, или ухожу» никто при дворе не делал.
Поэтому его воспитатель пользовался гораздо большим авторитетом у Вильгельма, чем преподаватели у молодых Романовых, и влиял на него отнюдь не ласками и сказками, как К.П. Победоносцев на Александра Третьего, а суровостью, как водилось в 19 веке.
Подростком Вильгельма отправили на год в частную гимназию, чтобы в свободном соревновании со сверстниками он показал своим учителям и самому себе, на что способен академически. Мать надеялась, что это научит его быть скромнее в самооценке. Его дед неохотно дал разрешение, чтобы принц учился среди обычных детей из семей среднего класса, но поставил условие, что Вильгельм непременно продолжит те занятия, которые полагались прусскому принцу. Вильгельм вставал в полшестого, чтобы повторить выученное домашнее задание, после завтрака шел в школу, после школы отправлялся на занятия военным делом и верховой ездой с прикомандированным офицером, и так шесть дней в неделю. Он завел друга, к которому несколько раз являлся без предупреждения в гости. Ему было любопытно увидеть, как живут «обычные люди», и он не слишком с теми церемонился.
После этого несколько семестров в Боннском университете, тоже с трудом выпрошенные его родителями у деда-императора, дали ему возможность послушать полдюжины выдающихся профессоров и приобрести запас латинских изречений, которыми он потом любил произвести впечатление. (Романовых древним языкам не учили. Любопытно, что Александр Третий, совсем не разбиравшийся в греческом и латыни, так охотно поверил, что их усиленное преподавание – отличное средство для воспитания консервативных взглядов.)
Во время пребывания в университете Вильгельм скоро забросил семинары по философии и сосредоточился, насколько умел, на археологии, истории, естественных науках и искусстве. Знакомство с искусством считалось неотъемлемой частью образования молодых людей из хорошего общества и, хотя мечты его матери о совместных визитах в итальянские картинные галереи не осуществились, Вильгельм стал любителем античной скульптуры и архитектуры, покровительствовал художникам и сам даже написал какую-то печально известную картину о борьбе белой Европы против желтой опасности, которая – в соответствии с предсказанием Гинцпетера – вызвала насмешки его коронованных собратьев, которым он подарил копии. Он был, разумеется, поклонником музыки Р. Вагнера и бывал в опере. В общем, в этом отношении был типичен для своего класса и эпохи. Сыновья Александра II в этом не отличались от остальных европейских коронованных особ: они тоже посещали выставки российских художников, покупали самые «идейно близкие» полотна, если цена подходила (в.к. Владимир купил репинских «Бурлаков на Волге»), часто ездили в театр, но это все было в пределах обычного светского развлечения. В наше время, когда есть кино, ТВ, радио, многие вообще не бывают в «живом» театре и поэтому частые поездки людей 19 века кажутся признаком какой-то особенной культурной отзывчивости. Но у большинства это было только потому, что дома развлекаться было труднее: эпоха крепостных театров уже ушла в прошлое. Это также было необходимо, чтобы оставаться членом светского общества, которое существовало в том числе и с помощью ритуалов вроде общепринятого посещения определенных мест.
Украсить интерьер картинами тоже полагалось всем, у кого была такая возможность, а не только знатокам и любителям живописи. Александру служил комиссионером его придворный художник, бывший офицер А. Боголюбов. Так же всем детям из приличных семей полагалось играть на каком-то музыкальном инструменте. Далеко не все достигали виртуозности. Это я отмечу потому, что в биографии имп. Марии Федоровны Ю. Кудрина указывает, что та была серьезной пианисткой, т.к. даже исполняла произведение Баха «Пробуждение весны». Это вызовет улыбку у тех, кто прошел через детскую музыкальную школу. Дело в том, что великий Иоганн-Себастьян Бах был плодовит не только в музыке: у него было многочисленное потомство, которое последовало за ним в музыку, но не достигло его высот, хотя некоторые из них пользовались известностью в 18 веке. Среди них и Филипп-Эммануэль Бах, автор простенькой пьесы, которую автор этой статьи играла в 4 классе музыкальной семилетки. Ничего зазорного для Марии Федоровны тут нет, она играла салонные пьесы, которые нравились ей и мужу и не требовали особой техники. Но это типично для всех принцев и принцесс: отсутствие усидчивости и трудолюбия. Хочется быстрого и приятного результата. Так в.к. Алексей Александрович в те же годы просил знакомого англичанина привезти ему новейшую фотокамеру, которая, как он слышал, сама все делает, а ты только кнопку нажимаешь[13].
Так и с любовью российского наследника к живописи. Он, видимо, любил живопись доступную, красивую и жизнеутверждающую. Желательно, прямо относящуюся к нему самому и его жизни: одобрял пейзажи Альберта Бенуа, сделанные во время летних плаваний в шхерах, заказывал изображения своих яхт и прогулочных катеров, а вот полотно Верещагина «Дорога военнопленных», где на заснеженном тракте лежат замерзшие трупы турецких пленных, Александр Александрович не купил, т.к. обиделся, что художник создает у зрителей нехорошее впечатление о войне. У всех любителей искусства есть свои принципы.
Одним из любимых преподавателей Вильгельма Прусского стал знаменитый химик Август Кекуле и когда его избрали ректором, то Вильгельм участвовал в студенческой факельной процессии в его честь. Под балконом Кекуле «с факелами в руках мы самозабвенно слушали его важные слова о Духе Отечества и звонкими голосами мы спели “Heil Dir im Siegerkranz” и “Wacht am Rhein”», вспоминал уже в старости кайзер (Рёль, 298). Самое большое влияние на него оказал профессор истории Вильгельм Мауренбрехер. Тот читал лекции о прусской истории, восславляя Бисмарка и призывая слушателей подчинять свои личные взгляды и желания интересам фатерлянда: «Пруссия из всех германских государств больше всех обязана узам вассальной верности, которые были выкованы между королем и его министром [Бисмарком] в сентябре 1862 г., за все чудесные вещи, которые были нам дарованы». Мауренбрехер насмехался и над либералами, и над теми, кто мечтал о Великой Германии. Зная, что в аудитории сидит сын наследного принца и его английской жены, он был осторожен в оценках, но в своей книге он не скрыл мнения, что брак прусского наследника с английской принцессой был хитрым английским ходом, рассчитанным на то, чтобы превратить Пруссию в форпост британской политики и заставить Германию служить английским интересам (Рёль, 300, 301). В этом духе он постарался исправить ошибочные, по его мнению, взгляды Вильгельма на прусскую историю. Он в этом преуспел. Под его влиянием Вильгельм стал открыто презирать Францию и Австрию, ненавидеть католиков; он стал англофобом и заклятым врагом левой либеральной партии в рейхстаге.
Рёль пишет об «интересном психологическом механизме, который по всей видимости срабатывает почти, как закон природы: принц восстает против отца и при этом против отцовских политических взглядов.... Вильгельм... не восстал против правящего кайзера, которого он восхвалял до небес как некоего Супер-Отца; вместо этого он ополчился на собственного отца, который был либеральным оппозиционером...» (Рёль, 303).
Чтобы показать, насколько прочно осталось в памяти Вильгельма услышанное от Мауренбрехера, Рёль приводит целиком безумную речь, которую кайзер произнес в феврале 1899 г. Из нее очевидно, что «исторический миф, династический культ Гогенцоллернов, божественное право монархов, протестантско-христианское учение о спасении и антисемитизм – все смешалось в его уме, превратившись в опасный германский Weltanschauung» (Рель, 304).
От природы суетливый, беспокойный, неспособный сконцентрироваться на одном предмете дольше нескольких минут, Вильгельм попал в родную стихию, когда дед назначил его в гвардейский полк, стоявший в Потсдаме. Там и завершилось его формирование: интересы на уровне лейтенанта гвардии, презрение к низшим классам и чужим народам, шовинизм и антисемитизм – свойства, сначала раздражавшие, а потом ужасавшие его родителей. Он имел несколько связей с женщинами сомнительного поведения, которые потом шантажировали его неосторожно написанными письмами. Сверх того, он начал верить в привидения, посещал спиритические сеансы и т.д. Родители не сумели добиться разрешения на его путешествие в Австралию и Северную Америку, которые, по их мнению, сильно изменили бы взгляды Вильгельма на Германию, и даже не смогли перевести его в провинциальный гарнизон, где он бы не был под влиянием «потсдамских лейтенантов», которых презирала его мать.
Его родители просчитались и в усилиях найти ему подходящую жену, которая бы смягчила его вздорный, самонадеянный и жестокий характер. Они выбрали голштинскую принцессу Августу Викторию, которая должна была, по мысли родителей Вильгельма, быть космополиткой, как ее отец, любить культуру и искусство. В течение двух лет наследник и его жена боролись с кайзером и Бисмарком за этот брак, который семья Гогенцоллернов считала недостойным будущего императора. Наконец, они добились желаемого, но Августа Виктория оказалась ограниченной ханжой, поощрявшей в Вильгельме его дурные качества и ненавидевшей своих свекров.
Книга подробно рассказывает, как Вильгельм подпал под влияние отца и сына Бисмарков, которые внушали ему свои взгляды на внутреннюю и внешнюю политику. Бисмарк-младший, занимавший пост статс-секретаря, был значительно старше Вильгельма и старался взять его в руки, приобщив его к вечеринкам с возлияниями (Герберт Бисмарк пил и вообще прожигал жизнь), но в особенности к своему презрению к союзной Австро-Венгрии, Франции и к своей русофилии. Бисмарки, стремясь уменьшить влияние кронпринца Фридриха Вильгельма на германскую политику и на императора, старались выдвигать вперед Вильгельма как представителя императора. Они внушили ему высокое мнение о собственных государственных и дипломатических талантах и поддерживали, когда он настойчиво просил деда давать ему миссии, которые должен был бы выполнять его отец. Рёль приводит образец письма Герберта фон Бисмарка к 28-летнему Вильгельму:
«Почтительнейше молю Ваше королевское высочество оказать мне милость, дозволив передать Вашему высочеству письменно мою величайшую и глубоко прочувствованную благодарность за великую честь, которую Ваше королевское высочество мне оказали посещением моего дома. Ваше королевское высочество не только доставили мне величайшую радость, какая доступна моему воображению, но доброта и милость Вашего высочества также вызвали восторг всех остальных, кто имели счастье присутствовать, благодаря дозволению Вашего королевского высочества» (Рёль, 428).
Рёль отмечает, что никто не обращался в подобном сахаринном стиле ни к императору Вильгельму I, ни к кронпринцу, и сам Герберт фон Бисмарк был известен скорее непочтительностью, чем льстивостью. Из этого нетипичного для Бисмарка письма Рёль делает вывод, что, видимо, характер Вильгельма подсказывал людям, знавшим его, что именно такой тон должен ему понравиться.
Многие в высших военных и правительственных кругах считали, что лучше всего было бы, чтобы кронпринц вообще не царствовал, а дед передал бы трон внуку Вильгельму, истинному пруссаку, а не англофилу. Это оскорбляло его отца и мать и служило новыми причинами для конфликтов. В результате, когда его отец заболел раком в начале 1887 г., мать не хотела видеть Вильгельма в своем доме, он получал сведения об отце через своих шпионов (перешедших на сторону будущего императора) и пользовался ими, чтобы очернять свою мать и ее английскую родню. Старшая из сестер Вильгельма, Шарлотта, и его брат Генрих перешли на его сторону и верными родителям остались только три младшие дочери, которые и жили с ними.
К этому времени у Бисмарков, вырастивших монстра, уже не было никаких иллюзий относительно управляемости Вильгельма и будущего Германии при нем. Он показал себя агрессивным, бессердечным, тщеславным и упрямым. Хотя его прикомандировали с разрешения деда к министерству иностранных дел, но он провел там мало времени, знакомясь с делами и перепиской. Когда у Бисмарка просили разрешения прикомандировать принца еще к какому-то министерству для подготовки к государственной деятельности, он сказал, что это бессмысленно: принц Вильгельм, как уже видно из опыта МИД, не будет серьезно заниматься ни экономикой, ни финансами, а просмотрит несколько дел по верхам и потом будет считать себя знатоком.
Он действительно был высокого мнения о своих дипломатических талантах, никем больше не отмеченных. Наоборот, его считали бестактным и неосторожным. Его обращение к германским принцам, подготовленное впрок, пока он ожидал смерти деда и отца, которые возвели бы его на престол, он показал Бисмарку и предложил, чтобы в запечатанных конвертах несколько десятков копий этого документа ждали бы своего часа в прусских миссиях при германских дворах. Бисмарк просил принца сжечь обращение немедленно и ни в коем случае не делать копий, чтобы случайно не попали в чужие руки и не вызвали возмущения медиатизированных германских принцев.
Вернувшись из Петербурга после первого визита в 1884 г., Вильгельм, не советуясь с Бисмарками, писал царю, предостерегая против своих английских родственников, проклиная мать и отца на чем свет стоит, и подстрекая Александра III напасть на английские владения в Азии. На этом основании Вильгельм считал, что он навеки сделался другом русского царя и укрепил русско-германские связи. Но в 1887 г. он отправился на рассвете встречать поезд царя, ехавшего через Германию, и ему пришлось в парадном мундире и в окружении адъютантов прождать два часа, прежде чем царь проснулся и вышел к гостю. Притом, нередко страдая по утрам от похмелья (по словам Г. Бисмарка), Александр был неприветлив и отказался от разговора наедине, на который Вильгельм рассчитывал, чтобы поднять собственный престиж в глазах Бисмарка и императора (Рёль, 743). Он оскорбился и начал поддакивать близкому к нему генерал-квартирмейстеру фон Вальдерзее, который настаивал на необходимости превентивной войны против России и Франции. Бисмарк с трудом предотвратил последствия «военного совета» при кайзере Вильгельме I и сказал: «Бедные мои внуки!» – имея в виду, что им придется жить при таком монархе.
Уже в 1888 г. Бисмарки знали, что недолго удержатся у власти после прихода нового императора. На все предупреждения Бисмарка-старшего и попытки изменить решения Вильгельма, тот отвечал надменными отписками, а с Гербертом Бисмарком он просто рассорился. Вообще ответы принца к концу книги становятся предсказуемыми. Он обычно благодарит за полученное письмо и говорит, что его не так поняли, а он все делает в соответствии со взглядами пишущего и спорить тут не о чем. Его ответы родителям обычно сводились к формуле «исполняю повеление кайзера и не обязан давать отчет никому, кроме него», в то время, как он выманивал у деда то или иное поручение, утверждая, что его отец согласен с тем, чтобы сын взял на себя его роль.
Как и в России, от наследника ожидали исключительной сдержанности, чтобы не создавать второй полюс власти при дворе, а потому постоянные старания Вильгельма играть роль то во внешней политике, то в социальных вопросах заводили его далеко. Вот мнение Бисмарка о христианском союзе, к которому решили примкнуть Вильгельм, его жена и их приближенные:
«Такие предприятия, как “Внутригородская миссия”, особенно в расширенной форме, которую она предполагает принять... не должны быть настолько связаны с Вашим именем, чтобы возможный провал предприятия отразился бы на Вас».
Вильгельм возразил, что дело самое богоугодное и респектабельное, и привел внушительный список лиц, желающих принять в нем участие, но Бисмарк спросил «сколько из этих господ выказали бы интерес к Внутригородской Миссии, если бы не знали, что Ваше императорское высочество и принцесса участвуют в проекте». Он продолжал: Вильгельм близок к самому высокому посту в стране и должен рассматривать внимательно каждого филантропа, чтобы понять, направлена ли благотворительность на доброе дело или на то, чтобы произвести впечатление на будущего императора. Кроме того, все в списке Вильгельма принадлежат к той или иной политической группировке, а Вильгельм должен сохранять свободу воли как будущий монарх и не позволять, чтобы его имя уже сейчас связывали с одной из партий. Об организаторе миссии, придворном пасторе Штекере, Бисмарк написал: «Не имею ничего против Штекера, по-моему у него только один недостаток как у политика – это то, что он священник, а как у священника его единственный недостаток, что он вмешивается в политику». Он предупреждал принца, что протестантские священники, как только почувствуют силу, склонны к теократии ничуть не меньше, чем католики (Рёль, 730, 731).
В России оба наследника Александра II несли чисто декоративные функции; если они выходили за рамки, то их одергивали – чего не произошло с Вильгельмом, потому что его отец был лишен всякой власти и авторитета, а дед был слишком стар. Романовы совершали обязательное турне по Центральной России, чтобы на них полюбовались верноподданные и чтобы они имели возможность убедиться в справедливости сведений, преподанных профессорами на занятиях. Вникать в местные проблемы, становиться на чью-то сторону в местных распрях им воспрещалось. Все поданные прошения они должны были переслать в Петербург. Так обставлялось знакомство с империей. После женитьбы, которая и делала их фактически совершеннолетними, они молча присутствовали на заседаниях Государственного совета, сидели на докладах министров. Большего не требовалось. Самостоятельных дипломатических поручений им не давали, поручаемые общественные дела заключались больше в представительстве «от имени и по поручению».
В отличие от тщеславного и самонадеянного Вильгельма Прусского цесаревич Александр Александрович не стремился занять видное место при дворе, довольствуясь тем положением, которое ему отвела традиция. Он целеустремленно боролся только за увеличение доли времени, которое отводилось на его семейный досуг. Но его пытались подтолкнуть на самостоятельные активные действия и укрепление собственной популярности такие советчики, как В.П. Мещерский, который манил его обещанием сделать его царствование не менее значительным, чем царствование Екатерины II. Для этого он предпринимал разнообразные попытки выдвинуть вперед наследника, который то ли из осторожности, то ли по лени сопротивлялся, и тем избежал обострения своих довольно натянутых отношений с императором и императрицей [14]. Мещерский не раз советовал Александру сблизиться с отцом, чтобы завоевать его любовь и доверие и возглавить возвращение единства, силы и русского патриотизма в государственную жизнь. Такие советы откровенно подсказывали Александру, что при его отце ни русского патриотизма, ни силы, ни единства в правительстве нет и подталкивали наследника на активную роль, которая бы собрала вокруг него всех недовольных политикой царя. Та же мысль об усилении роли наследника подсказывала и советы собирать «фалангу людей, непобедимую армаду для подвигов внутренней, мудрой славы», чтобы, воссев на престол, уже не полагаться «на людей прежних» и не искать новых [15]. При Александре II не было Бисмарка, но природная осторожность в значительной степени уберегла его наследника от открытой вражды с отцом, хотя при его дворе нашли приют известные критики правительства, вроде самого Мещерского, преподавателя наследника К.П. Победоносцева, и разнообразные фрондеры от генерала Р. Фадеева до редактора «Московских новостей» М.Н. Каткова.
О русско-германских отношениях в книге сказано немного. Только с точки зрения формирования политических взглядов Вильгельма описаны контакты с Александром III. Он пережил период юношеского обожания Александра III: его первая и удачная миссия в 1884 г. была в Петербург, и к тому же Вильгельм обожествлял носителей императорской короны. Они симпатизировали друг другу потому, что оба ненавидели Англию и болгарского князя Александра Баттенберга, но других общих точек у них не было.
«В ноябре 1887 г. отношения Вильгельма с царем ... начали заметно охлаждаться; главным образом из-за того, что сообщения о его надменном поведении в Англии и особенно о его бессердечном отношении к родителям достигли [ царя] через Копенгаген. В ту осень самодержец провел три месяца с родней при датском дворе. Ни один государственный деятель его не сопровождал. Повеления, которые он отправлял в Россию, часто имели мало связи с реальностью. К тому же, русские чиновники истолковывали их крайне творчески, так что в государственных делах и в армии возник опасный хаос» (Рёль, 742).
Так из немецких дипломатических донесений и мемуаров узнаем то, чего нет в российских биографиях царя: Александр поддавался семейным влияниям, в дела глубоко не вникал, а повеления его исполнялись «творчески». Удивление немцев вызвало то, что в течение 3 месяцев царь мог вершить государственные дела, обходясь обществом «двух адъютантов, чьи умственные способности, насколько можно судить по поверхностному взгляду, не позволяют им выполнять такую задачу», писал адъютант Вильгельма в 1887 г. (Рёль, 745).
Согласно германским источникам, в ноябре 1887 г. царь-миротворец приехал в Берлин, «чтобы вбить клин между Германией и Австро-Венгрией. Это было ему нужно для того, чтобы без хлопот вести войну против изолированной дунайской монархии. Чтобы заставить его поменять мнение, Бисмарку пришлось говорить с царем таким резким тоном, что его [Бисмарка] нервы опять сдали...» ( Рёль. 745). Это бросает некоторую тень на миролюбие царя.
Ажиотаж, устроенный милитаристской партией, привел к тому, что в декабре 1887 г. к ужасу Бисмарков старый император начал склоняться к мысли Вальдерзее и Вильгельма, что наступил момент для превентивной войны против России и Франции одновременно. Отцу и сыну Бисмаркам стоило громадных усилий отвести старика Вильгельма I и его советчиков от этой мысли. Старый император в письме к сыну выразил недоумение, что Россия сосредотачивает все больше войск на русско-австрийской границе, а Австрия не реагирует. Старик писал, что это поневоле заставляет верить в сообщения, что царь просидел осень в Копенгагене «без военных или гражданских чиновников, которые могли бы ему дать совет, он отдавал повеления самостоятельно, лично», а русское правительство стало передвигать войска от имени царя, но без его ведома. «Невероятно, – писал старый император, – но я делаю вывод из удивительного ответа императора [Александра] на вопрос, почему он посылает столько войск на границу («Mais qu’est qui faisaient a l’interieur du pays!”)[16], что в этих слухах что-то есть» (Рёль, 751).
Опасность личного правления внука императора Вильгельма I, при поддержке отъявленных реакционеров и милитаристов, вдруг очень выросла. В конце 1887 г. Бисмарк уже считал, что было бы большим несчастьем, если бы кронпринц Фридрих Вильгельм не смог наследовать отцу. Принц Вильгельм, жаловался канцлер, это «сумасброд, который не способен держать язык на привязи, позволяет льстецам влиять на него и был бы способен ввергнуть Германию в войну, сам того не видя и не желая» (Рёль, 741).
Уже смертельно больной кронпринц Фридрих Вильгельм стал императором Фридрихом III внезапно, когда ему уже оставались считаные месяцы жизни, и он даже не стал сменять своих врагов на постах, которые те занимали при его отце. Так Бисмарк остался канцлером, а Вальдерзее – генерал-квартирмейстером. Единственное, что он успел сделать, это обеспечить финансовую независимость жены и незамужних дочерей после его смерти, что очень заботило его ввиду непримиримой ненависти Вильгельма к матери и младшим сестрам.
Вильгельм, став наследным принцем, по наблюдениям иностранных дипломатов, повел себя еще более надменно и самоуверенно. Австрийский посол докладывал в марте 1888 г.: «Особенно прискорбно, что недовольные находят поддержку своей критике в заявлениях, которые делает кронпринц Вильгельм и которые не оставляют места сомнениям, что он сам недоволен нынешним положением дел. Все они критикуют [нового императора] более или менее открыто, потому что уверены, что это поможет им при следующем правителе. Замашки, которые молодой человек приобрел в Бонне, все еще очень заметны; его властность и чрезмерная поспешность при решении сложных вопросов, а также неосторожность и нетерпимость в вопросах религии, вызывают много беспокойства. Поэтому даже в военных кругах мало кто безмятежно ожидает того не слишком далекого момента, когда кронпринц Вильгельм придет к власти» (Рёль, 798).
Книга Рёля заканчивается июнем 1888 года, когда Вильгельм, наконец, дождался смерти отца и взял власть в свои руки. Согласно заранее отданному им (незаконному) секретному приказу, как только стало известно, что Фридрих III испустил дух, дворец окружили, чтобы не дать ни войти, ни выйти никому из обитателей. Но буквально накануне его мать успела передать британскому послу несколько томов дневников мужа и его письма. Британской дипломатической почтой они были отосланы в Виндзор, где и хранятся по сей день, на радость историкам.
Cобытия, которые для Вильгельма, Германии и Европы были еще в будущем, для нас уже прошлое и мы знаем, что Вильгельм вскоре последовал советам своих военных приближенных и стал собственным канцлером. После ухода отца и сына Бисмарков начался так называемый период «личного режима» Вильгельма II. За тридцать лет правления взбалмошный, деспотичный и оторванный от реальности император совершил все, чего опасались знавшие его современники. Вот и говори после этого, что будущее непредсказуемо: Бисмарк его прекрасно предсказал. Не стоит утомлять читателя рассказами о том, как пошли дела в Российской империи после гибели Александра II и какими деяниями в области внутренней и внешней политики завершилась история династии Романовых.
Что до плодов воспитания, то тут остается только вспомнить банальное: дорога в ад вымощена добрыми намерениями. Вполне разумные с современной точки зрения планы кронпринцессы Виктории, как и мягкость, и долготерпение ее мужа по отношению к старшему сыну, не дали ожидаемых результатов. Учился-то он больше и более прилежно, чем Александр III, но, как заметил Чехов, университетское образование развивает все свойства человеческого ума, как хорошие, так и дурные. То есть, дурака учить – только портить. А что до Романовых, то добродушный бездельник в.к. Алексей, когда ему доложили о результатах экзаменов в Академии, сказал, что незачем отчислять офицеров, проваливших экзамен: «Вот я никаких этих девиаций, навигаций и пр., не знаю, а я генерал-адмирал» [17]. Вот вам отношение к знаниям человека, не испорченного образованием: «Ученье, вот чума...»
Хотя националистическая и апологетическая школа историков между 1945 и 1960-ми гг. старалась представить Гитлера как аберрацию, трагическое исключение в ряду деятелей германской истории, тем не менее, уже первый том биографии Вильгельма II показывает, что многие из постоянных лейтмотивов гитлеризма существовали в германской культуре и политике задолго до Гитлера. Поэтому многократные попытки включить их носителя Вильгельма II в неразрывную цепь великих немцев потерпели неудачу, и в этом большая заслуга Д. Рёля. А император Александр III еще ждет критической биографии, которая разгонит туман фимиама и поставит его на принадлежащее ему место правителя, подготовившего многие события, произошедшие в правление его сына.
[1] John C.G. Röhl, Young Wilhelm. The Kaiser’s Early Life. 1859-1888. Cambridge University Press, 1998. [2] Сидорова, А. Н. Воспитание великих князей в семьях императоров Николая I и Александра II (Подготовка к государственной деятельности). (канд. диссертация), МГУ, 2016. [3] Мелентьев, Ф.И. Формирование представлений наследников престола о России в эпоху великих реформ. (канд. диссертация), МГУ, 2018. [4] Röhl, John C.G., Nicolaus Sombart (eds). Kaiser Wilhelm II. New Interpretations. The Corfu Papers. Cambridge University Press, 1982. [5] Боханов А., Ю. Кудрина (ред.), Император Александр III и императрица Мария Федоровна. Переписка. Москва, 2001, стр. 102-103. [6] «Воспоминания светлейшей княгини Юрьевской». ГАРФ, ф. 678, оп. 2, д.254, л. 5. [7] «Воспоминания светлейшей княгини Юрьевской». ГАРФ, ф. 678, оп. 2, д.254, л. 9 об. [8] Тютчева А.Ф. Воспоминания. М., 2003, с. 312. [9] Marie of Edinburgh, 1.12.1888, MB 1/U24 14/26, бумаги семьи Маунтбаттенов в Саутгемптонском университете. [10] Ушинский, К. Русская школа. Москва, 2015Ушинский, ; К.Д. «Письма о воспитании наследника русского престола. Письмо третье», az.lib.ru/u/ushinskij_k_d/text_0060.shtml. [11] Чичерин, Б.Н. Воспоминания. т.1., М., 2003. [12] Noel, Gerard. Princess Alice. Queen Victoria’s Forgotten Daughter. London, 1974, стр. 202. [13] Baddeley, John F. Russia in the ‘eighties’. London, 1921, p. 197. [14]В.П. Мещерский – в.к. Александру Александровичу, 18.2/1.3.1868. Письма к в.к. Александру Александровичу 1863-1868. М., 2011, стр. 420-427. [15] В.П. Мещерский – в.к. Александру Александровичу, 12/24.4. 1868. Там же. стр. 451-460. [16] Грамматически неправильная фраза, перевод: «А что им делать внутри страны». [17] Епанчин, Н.А. На службе трех императоров. М. 1996, стр. 211.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.