А.В. Шадрина «Деликатно намекнул на недооценку его научных заслуг советской Академией наук…»: так жили советские «франковеды» (по книге В. А. Погосяна «Историки Французской революции»)
В статье представлена реконструкция жизненного мира советских историков-франковедов на основе книги В. А. Погосяна «Историки Французской революции». В своём тексте В. А. Погосян ставил цель восстановить биографии ведущих историков Французской революции круга В. М. Далина, А. З. Манфреда, внесших, по мнению автора, неоцененный до сегодняшнего дня вклад в науку.
Объяснительной концепцией служат выводы Н. Элиаса, предложенные им в работе «Придворное общество». В. А. Погосян, будучи частью этого профессионального сообщества, также описал их внутренние взаимодействия, не избегая собственных оценочных суждений. Текст В. А. Погосяна позволяет выявить культуру научного сообщества, обозначить нормы, ценности, ритуалы, особый язык, этикетные формы, ему присущие. В. А. Погосян, главным образом, пишет об эталонной группе, на которую стремятся равняться советские историки Франции. Некоторые элементы этой культуры, такие, например, как подчеркнутая статусность и обособленность эталонной группы, сохраняются в научном сообществе по сей день.
Ключевые слова: В. А. Погосян, советские историки Французской революции, советские историки, историческая память, 1950-е, 1970-е годы.
Сведения об авторе: Шадрина Анна Васильевна, магистр Пермского государственного института культуры,
Контактная информация: annash_00@mail.ru
"Delicately hinted at the underestimation of his scientific merits by the Soviet Academy of Sciences...": so lived the Soviet "Frankologists" (according to the book "Historians of the French Revolution" by V.A. Pogosyan)
The article presents the reconstruction of the lifeworld of Soviet historians of the French Revolution on the basis of V. A. Pogosyan's book "Historians of the French Revolution". In his text, V. A. Pogosyan aims to restore the biographies of the leading historians of the French Revolution of the circle of V. M. Dalin, A. Z. Manfred, who, according to the author, made an invaluable contribution to science until the present day.
N. Elias's conclusions proposed in his work "The Court Society" serve as an explanatory concept. V. A. Poghosyan, being part of this professional community, also described their internal interactions, without avoiding his own value judgments. V. A. Poghosyan's text allows us to reveal the culture of scientific community, to mark norms, values, rituals, special language and etiquette forms peculiar to it. Poghosyan mainly writes about the reference group that Soviet historians in France tend to look up to. Some elements of this culture, such as the emphasized status and separateness of the reference group, persist in the scholarly community to this day.
About the author: Shadrina Anna Vasilievna, Master's student of the Perm State Institute of Culture
Contact information: annash_00@mail.ru
Взяв в руки книгу «Историки французской революции», я вспомнила ироническое замечание Л.Н. Гумилева еще советской поры: «Этнографы изучали бытовой обряд, т. е. фиксированный стереотип поведения у тех групп населения, которые резко отличались от столичных, например быт олонецких крестьян, но игнорировали жизнь профессоров Петербурга. А зря, потому что для нашего времени такое описание было бы очень полезно и интересно, а теперь приходится читать А. П. Чехова, да еще с поправкой на его субъективизм» (Гумилев 1989: 108).
Автор имел в виду дореволюционный профессорский корпус, сославшись на столь нелюбимого его матерью А.П. Чехова и упомянув императорский Санкт-Петербург, но, по всей вероятности, имел в виду не только и не столько его. Современные ему этнографы избегали описывать хорошо знакомый Л.Н. Гумилеву образ жизни советской профессуры. И спустя десятилетия ситуация мало изменилась. В литературе признана сложность и разнообразие советского общества, присутствие в нем множества социальных групп и страт. Изучение жизненных миров отдельных сообществ является в настоящее время одним из ведущих направлений в современном гуманитарном знании. Был издан ряд монографий, посвященных этой теме[1]. Но как и в прежнюю эпоху, историки мало интересуются повседневной жизнью советской и современной профессуры. Исключением стала книга В.А. Погосяна (Погосян 2019). Ее жанр определить не представляется возможным. Это и воспоминания автора о встречах с московскими – и не только – историками. В.А. Погосян в 1980-е гг. вошел в круг исследователей французской революции, многих людей знал лично; о других, к тому времени ушедших, слышал от их коллег и учеников[2]. Их рассказы тоже вошли в книгу, например, как отмечали юбилей его научного руководителя В.М. Далина:
«В 1972 году проходило торжественное заседание ученого совета Института всеобщей истории Академии наук СССР, посвященное 70-летию В. М. Далина. В заключение слово дали самому историку «Виктор Моисеевич взволнован, расчувствовался. Выступает, благодарит и вдруг заявляет: “Мне хотелось бы, чтобы, как и во времена моей молодости, наше собрание закончилось пением «Интернационала»”. То ли возглас, то ли просто выдох пронесся по рядам. Интернационал давно уже не пели даже на партийных собраниях. Председательствующий [академик Е.М. Жуков. – В. П.] от изумления исторг какой-то непонятный звук и просто вдавился в свое кресло. Инициатива пришла снизу… Вперед вышла Софья Моисеевна, жена и подлинно боевая подруга: “Вставай, проклятьем заклейменный.”. Зал нестройно, но дружно подхватил» (Погосян 2019: 45).
Кроме воспоминаний в книгу вошла извлеченная из архивов переписка советских историков между собой и с их европейскими коллегами, в том числе с А. Собулем, опубликованная В.А. Погосяном ранее отдельным изданием (Poghosyan 2017: 104). В книге помещены тексты более раннего происхождения: не выправленная запись доклада 2 февраля 1931 г. все того же В.М. Далина с «разоблачениями» Е.В. Тарле после его ареста в день последовавшего за ним исключения из состава Академии наук СССР, гневное письмо А. Матьеза в адрес советских историков в ноябре 1930 года и пр.
Иными словами, книга В. Погосяна представляет собой сборник в его изначальном смысле слова; в нем под одной обложкой соединены разнородные тексты, имеющие отношение к заявленной теме. Его можно было бы назвать «сборной солянкой», если бы эта метафора не нарушала торжественность избранного автором стиля.
В книге В. А. Погосяна читателю предъявлено сообщество советских, по преимуществу, столичных историков французской революции. Он пишет, главным образом, о четырех из них: В. М. Далине, А. З. Манфреде, А. Р. Иоаннисяне и Г. С. Кучеренко. Для него все они – большие ученые, мэтры советской науки и безупречные люди. Собственно, В.А. Погосян не скрывает своего преклонения перед ними, при случае даже подчеркивает его: «В личном же разговоре А.Л. Нарочницкий, как и до него В.В. Согрин, деликатно упрекнул меня в идеализации В.М. Далина» (Погосян 2019: 9).
В.М. Далин является главным героем книги. В.А. Погосян реконструирует его политическую и научную биографию, восхищается сохранившимися у него после ГУЛАГа большевистской истовостью и темпераментом бывшего комсомольца. И если некоторые поступки В.М. Далина в прошлом кажутся ему, говоря деликатно, спорными: уже упомянутое участие в травле Е.В. Тарле, то В.М. Погосян тут же находит им соответствующее оправдание, объяснив, что речь шла о «коллективном менталитете целого поколения исследователей» (Погосян 2019: 52).
Если верить В. А. Погосяну, то взаимоотношения внутри этого сообщества напоминали современную идиллию. Историки относились друг к другу с подчеркнутым уважением, оказывали необходимую поддержку, сотрудничали в исследовательских проектах: организации международных конференций и пр., обращались друг с другом, что называется, без чинов. Так, А. З. Манфред поддержал В. М. Далина, когда тот вернулся к научной работе после ссылки. Автор цитирует письмо В.М. Далина А.З. Манфреду: «Дорогой Альберт! Двадцать лет назад, когда я впервые после «паузы» выступил на заседании сектора, ты один исключительно тепло и дружески меня приветствовал в своей речи. Я это запомнил на всю жизнь» (Погосян 2019: 63).
Ещё один историк, которого представляет В. А. Погосян, член Академии наук Армянской ССР А. Р. Иоаннисян. Автор делает замечание В. П. Смирнову, который в своей статье, посвященной А. З. Манфреду, не включает А. Р. Иоаннисяна в список выдающихся историков Франции (Погосян 2019: 164).
Следующий герой В. А. Погосяна – Г. С. Кучеренко – человек совсем другого поколения, как и автор. Учителя и ученики – они вместе составляли своего рода социальный круг, замкнутый, закрытый для непосвященных, скрепленный профессиональными и личными отношениями. Для того, чтобы войти в него, требовалось безупречное владение языками, прежде всего, французским, авторитет в научной среде, в том числе и среди зарубежных исследователей Франции, по преимуществу, ученых левого направления, членов Французской компартии (А. Собуль и др.), историков стран социалистического содружества, далеко не в последнюю очередь, признание их ценными и особо лояльными специалистами со стороны советских академических и партийных властей. Без их поддержки были бы невозможны доступные им регулярные командировки в парижские архивы и на международные конференции. В этой среде культивировался своеобразный этос: «Г.С. Кучеренко был просто не в состоянии представить себе, как можно в научных трудах ссылаться на источники, и тем более на архивные документы, никогда не видев их в глаза. Говоря об этой порочной практике, он не скрывал презрения к подобным так называемым исследователям, которые без тени смущения и малейшего угрызения совести писали свои работы на основе материалов, собранных для них другими людьми» (Погосян 2019: 173). Советские историки Запада, как правило, были лишены такой возможности, отнюдь не по своей вине. И Г.С. Кучеренко должен был об этом знать[3].
Рассмотрим это высказывание столичного историка детальней. Оно характеризует, прежде всего, его собственное отношение к открывшемуся для него избранному замкнутому кругу, социальную идентификацию с ним, что вызывает в памяти суждение Н. Элиаса об особенностях придворного общества. «Если, к примеру, мы рассмотрим “хорошее общество” высшего дворянства, то мы увидим, в какой степени каждый его член зависит от мнения других принадлежащих к нему людей. Он, невзирая на свой дворянский титул, фактически лишь до тех пор принадлежит к соответствующему “хорошему обществу”, пока другие так полагают, а именно рассматривают его как принадлежащего к обществу. Иными словами, общественное мнение имеет совершенно иные значение и функцию, чем в любом обширном буржуазном обществе. Оно имеет решающее значение как источник существования» (Элиас 2002: 120).
На первый взгляд наиболее уместной могла бы показаться объяснительная концепция П. Бурдье, описывающая ситуацию в современной ему науке в терминах конкуренции символических капиталов. Причем, это отнюдь не метафора. Французский социолог распространяет законы функционирования экономической системы позднего буржуазного общества на институты по производству и распространению знания, на университетскую сферу: «Борьба, в которую каждый из агентов должен быть вовлечён для того, чтобы иметь возможность самому устанавливать цену своей продукции и свой собственный авторитет легитимного производителя, всегда имеет целью достижение власти, позволяющей навязать определение науки, наиболее отвечающее его специфическим интересам, то есть наилучшим образом подходящее для того, чтобы позволить ему занять полностью легитимную доминирующую позицию, обеспечивающую в иерархии научных ценностей самую высокую позицию тем научным способностям, которыми он обладает лично или институционально» (Бурдье 2005: 21).
В.А. Погосян изображает совсем иную картину. Вместо конкуренции здесь торжествует монополия. А.З. Манфред со товарищи полностью контролируют «Французский ежегодник» - в реальности едва ли не единственное издание, публиковавшее статьи и материалы по истории революции. Хотя в историческом сообществе и бытовал «Гамбургский счет», но статусы участников были закреплены учеными степенями и званиями, фактически пожизненными титулами. В круге столичных историков титулы имели значение. Автор книги с благодарным удивлением вспоминает, что для него было неожиданностью, что Г. С. Кучеренко, будучи уже остепененным, общался с ним, тогда ещё аспирантом (Погосян 2019: 147). Историки революции, как видно из материалов сборника, прекрасно это осознавали, потому и стремились к почетному званию академика. Состязательность в науке была строго ограничена верностью не только сложившимся идеологическим доктринам, но и принятому вербальному этикету. Все это вместе взятое не позволяет описывать советское историческое сообщество по образцу и подобию сообщества рыночного, открытого, динамичного и конкурентного. В этом смысле придворный мир, описанный некогда Н. Элиасом, более соответствует лицам и положениям в поздней советской гуманитарной науке.
В круге столичных историков титулы имели значение. Автор книги с благодарным удивлением вспоминает, что для него было неожиданностью, что Г. С. Кучеренко, будучи уже остепененным, с общался с ним, тогда ещё аспирантом (Погосян 2019: 147).
Пока же отметим, что в 1970 – 1980 гг. ведущие московские историки по советским меркам были вполне обеспеченными людьми. Они поддерживали свое здоровье на курортах в санаториях, зачастую переживали смену погоды на отапливаемых дачах, фактически в загородных домах со всеми удобствами. В академические институты они приезжали в присутственные часы.
Из переписки А. З. Манфреда с А. Р. Иоаннисяном видно, что работали эти люди, как правило, в неспешном темпе. Статью в сборник иногда можно было готовить в течение полутора-двух лет. На заседаниях т.н. «французской группы» не появляться годами.
Эта группа, согласно изображению В.А. Погосяна, вела своего рода «островное бытование». И снова для ее описания можно воспользоваться характеристикой, данной Н. Элиасом придворному кругу времен Людовика XVI:
«Общество XVIII века, по меркам сегодняшних общественных отношений, было прочным социальным образованием с сильными внутренними связями. Но, с другой стороны, оно было спокойным по сравнению с обществом XVII века, прежде всего – со временем правления Людовика XIV» (Элиас 2002: 100). Отошли в прошлое идеологические «дискуссии», завершавшиеся организационным погромом, взаимными разоблачениями и пр. Доминировал совсем иной стиль общения – подчеркнуто вежливый, даже почтительный; люди писали друг на друга сугубо положительные рецензии; в переписке не забывали похвалить новые книги друг друга.
За волнорезом в стихии советского академического мира общество историков Франции было подвержено разного рода испытаниям. Они сталкивались с открытой недоброжелательностью со стороны остающихся за кругом коллег. А. Р. Иоаннисян в переписке с А. З. Манфредом жаловался: «Здесь меня наши местные историки публично упрекали, что вместо того, чтобы заниматься историей армянского народа, я занимаюсь “французским социализмом”. А что говорили за глаза, и передать трудно. Так что можете представить, в какой атмосфере мне приходилось работать» (Погосян 2019: 238).
Академическое издательство сокращало тираж и объем «Французского ежегодника», откладывало его выпуск. А.З. Манфред просил своего коллегу из ГДР В. Маркова не удивляться изменениям в графике:
«Не скрою от Вас, что это (издание «Ежегодника» – А.Ш.) наталкивается на некоторые затруднения, прежде всего потому, что наши издательства, как впрочем, верно, и Ваши, предпочитают издавать книги на современные темы и всячески стараются уклониться от работ по истории XVIII века и более раннего времени; они считают такие издания коммерчески не выгодными. Тем не менее, хотя я не могу еще сейчас сказать что-либо определенное, я постараюсь достичь желаемого» (Погосян 2019: 208).
И, наверное, самое главное, советские гуманитарии академического ранга отказывали им в признании. А.Р. Ионнисян, А.З. Манфред вновь и вновь баллотировались и в член-корреспонденты, и в действительные члены АН СССР, но всякий раз проваливались, получая мизерное количество голосов. Вдова А.З. Манфреда пересказывала автору свой диалог с мужем, точнее, собственную часть диалога:
«Я ему говорила: какая тебе разница, что будет написано на могильной плите – академик или профессор? Ты лучше напиши книги о Руссо и Давиде». К сожалению, А.З. Манфред не послушался мнения супруги, что и привело к роковому исходу как для него самого, так и для советского франковедения» (Погосян 2019: 168).
Французские историки, в свою очередь, отказывались публиковать рецензии на книги В.М. Далина и А.З. Манфреда, ограничиваясь похвалами в частной переписке. На французский язык монографии советских историков переводились в московском издательстве «Прогресс» и поступали в продажу во Франции в книжных магазинах, этому издательству принадлежавших. Даже Альбер Собуль просил взять московскую сторону все заботы о переводе книги А.З. Манфреда, аргументируя тем, что французское «Editions sociales» – партийное издательство французской компартии – не располагает необходимыми ресурсами (Погосян 2019: 258). Советские историки сердились таковым пренебрежением со стороны их французских коллег, настаивали на рецензировании, в конце концов, согласились на компромисс: во французском журнале будут публиковать рецензии на изданные в Союзе книги, но только написанные советскими историками. Ш.-О. Карбонель принял предложение автора, и в результате были опубликованы 3 рецензии на работы советских историков (Погосян 2019: 172).
И здесь уместно задаться вопросом: что препятствовало признанию научных заслуг историков Французской революции со стороны советского академического сообщества, только ли непонимание, зачем, будучи в Москве, заниматься историей Франции, или сомнение, что в такого рода изысканиях есть какой-то резон. Были, как кажется, и иные основания, связанные со сменой поколений. А.З. Манфред и В.М. Далин выдвинулись в первые ряды историков Франции после смерти академика Е.В. Тарле. При этом они отнюдь не были его учениками, скорее оппонентами, причем оппонентами непримиримыми. В.М. Далин, во всяком случае, этого отнюдь не скрывал. «Если Вы знаете мою биографию, то должны знать, что я не должен был любить Тарле – моя научная деятельность началась с критики Тарле. Я с ним никогда не встречался. Теперь я написал бы мягче, но думаю, что по существу я был прав» (Каганович 2014: 146). Он, как и А.З. Манфред, принадлежал к иной советской традиции – Н.М. Лукина, В.П. Волгина – комиссаров «исторического фронта».
Для академиков старшего поколения Е.В. Тарле обладал бесспорным авторитетом. Они читали его книги, в первую очередь биографию Наполеона, ценили громадную эрудицию и литературный стиль. Исследования А.З. Манфреда были, по всей видимости, более научно фундированы, идеологически выдержаны и сугубо концептуальны, но значительно скучнее. «Гений – парадоксов друг» в книгах новой генерации историков Франции не просматривался.
Что же касается французских историков, им мало импонировала догматическая конструкция советских исторических штудий, – конструкция, повторявшая ленинские формулировки эпохи русской революции. В.И. Ленин когда-то написал:
«Якобинец, неразрывно связанный с организацией пролетариата, сознавшего свои классовые интересы, это и есть революционный социал-демократ» (Ленин 1972: 370).
Советские историки применили ее в обратной перспективе, превратив «революционных социал-демократов» (читай, большевиков) в якобинцев или их радикальных союзников/конкурентов слева. И тогда Бабеф становился сторонником создания коллективных ферм, то есть колхозов, предвосхищая, тем самым, ленинский план кооперации из советских учебников по истории КПСС (Погосян 2019: 29). А вожди якобинской диктатуры под пером А.З. Манфреда напоминали большевистских лидеров. Более всего, А.З. Манфреду импонировала их антибуржуазность. Если французские историки школы «Анналов» искали новые подходы к изучению революции, вовлекая в научный оборот целые пласты игнорируемых ранее источников, историки советские снова и снова воспроизводили одну и ту же схему. Под их пером маргинальные идейные течения, вроде т.н. «коммунистических», приобретали черты ведущих тенденций духовной революционной Франции. Для французских историков, пусть и левого направления, изыскания такого рода были мало продуктивны, во всяком случае, находились вне ведущих трендов современной историографии.
В.А. Погосян, целиком и полностью идентифицирующий себя с московской школой историков, ее основную слабость не замечает. Он настаивает на том, что основу генезиса и бытования этого элитарного малого сообщества образует высокий профессионализм, отождествляемый им со знанием французских архивов и безукоризненным владением европейскими языками, способностью писать книги по революционной истории с соответствующих заранее определенных позиций.
С придворным обществом, по Н. Элиасу, целевую группу историков, действовавших внутри академических институтов, роднит замкнутость и самосознание собственной элитарности.
Если рассматривать книгу В.А. Погосяна как этнографическое описание быта и нравов столичной профессуры, то оно, конечно, остается неполным и избыточно комплиментарным, зато дает исчерпывающее представление об этикетных формах коммуникации в этой среде.
Источники и материалы:
1. Далин 1963 – Далин В. М. Гракх Бабеф на кануне и во время Великой французской революции (1785-1794). Москва, 1963.
2. Иоаннисян 1966 – Иоаннисян А. Р. Коммунистические идеи в годы Французской революции. Москва, 1966.
3. Манфред 1989 – Манфред А. З. Наполеон Бонапарт. Москва, 1989.
4. Погосян 2019 – Погосян В. А. Историки Французской революции. Москва, 2019.
5. Poghosyan 2017 – Poghosyan V. La correspondance d'Albert Soboul avec les historiens soviétiques. Saarbrücken, Éd. univ. européennes, 2017.
Библиографический список:
1. Бурдье 2005 – Бурдье П. Поле науки // Социология под вопросом. Социальные науки в постструктуралистской перспективе: альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской академии наук. 2005.
2. Вершинина, Фадеева 2012 – Вершинина Д. Б., Фадеева Л. А. Кертмановский колорит англоведения // Вестник Пермского университета. Серия: История. 2012. №2.
3. Гумилев 1989 – Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Ленинград, 1989.
4. Дунаева 2021 – Дунаева Ю. В. Историография и история Французской революции 1789 г. в современной литературе. (Обзор) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5: История. 2021. № 2.
5. Каганович 2014 – Каганович Б. С. Евгений Викторович Тарле. Историк и время. Санкт-Петербург, 2014.
6. Ленин 1972 – Ленин В.И. Шаг вперед, два шага назад (Кризис в нашей партии)//В.И. Ленин Полн. Собр. Соч., Т.8. Сентябрь 1903 – июль 1904. Москва, 1972.
7. Лейбович 2012 – Лейбович О. Л. Законы исторических ситуаций Льва Кертмана // Вестник Пермского университета. Серия: История. 2012. №2.
8. Элиас 2002 – Элиас Н. Придворное общество: Исследования по социологии короля и придворной аристократии, с Введением: Социология и история. Москва, 2002.
References:
1. Burd'e P. Pole nauki // Sociologiya pod voprosom. Social'nye nauki v poststrukturalistskoj perspektive: al'manah Rossijsko-francuzskogo centra sociologii i filosofii Instituta sociologii Rossijskoj akademii nauk. 2005.
2. Dalin V. M. Grakkh Babef na kanune i vo vremya Velikoj francuzskoj revolyucii (1785-1794). Moscow, 1963.
3. Dunaeva YU. V. Istoriografiya i istoriya Francuzskoj revolyucii 1789 g. v sovremennoj literature. (Obzor). Moscow, 2021.
4. Elias N. Die höfische Gesellschaft. Untersuchungen zur Soziologie des Königtums und der höfischen Aristokratie. Moscow, 2002.
5. Ioannisyan A. R. Kommunisticheskie idei v gody Francuzskoj revolyucii. Moscow, 1966.
6. Gumilev L.N. Etnogenez i biosfera Zemli. Leningrad, 1989.
7. Kaganovich B. S. Evgenij Viktorovich Tarle. Istorik i vremya. St. Petersburg, 2014.
8. Lejbovich O. L. Zakony istoricheskih situacij L'va Kertmana // Vestnik Permskogo universiteta. Seriya: Istoriya. 2012.
9. Lenin V.I. SHag vpered, dva shaga nazad (Krizis v nashej partii) Moscow, 1972.
10. Manfred A. Z. Napoleon Bonapart. Moscow, 1989.
11. Pogosyan V. A. Istoriki Francuzskoj revolyucii. Moscow, 2019.
12. Poghosyan V. La correspondance d'Albert Soboul avec les historiens soviétiques. Saarbrücken, Éd. univ. européennes, 2017.
Vershinina D. B., Fadeeva L. A. Kertmanovskij kolorit anglovedeniya // Vestnik Permskogo universiteta. Seriya: Istoriya. 2012. №2
[1] Антипина В. А. Повседневная жизнь советских писателей. 1930-1950-е годы / Антипина В. А. – Москва: Молодая гвардия, 2005. – 454 с.; Рожков А. Ю. В кругу сверстников: Жизненный мир молодого человека в Советской России 1920-х годов / Рожков А. Ю. – Москва: Новое литературное обозрение, 2014. – 640 с.]. Колчанова Ю. С. «Не личная выгода меня держала здесь…» Жизненные миры советских инженеров в 1930-е годы: монография / Колчанова Ю. С. – Пермь: Пермский государственный институт культуры, 2017. - 148 с.] и др. [2] В. А. Погосян – доктор исторических наук, научный сотрудник Государственного академического университета гуманитарных наук, ответственный секретарь журнала Ереванского государственного университета «Вопросы арменоведения». Сфера научных интересов – история Французской революции, геноцид армян. Окончил исторический факультет Ереванского государственного университета. Обучался в аспирантуре в Институте всеобщей истории АН СССР по специальности «Новая история Франции» под руководством В. М. Далина. В 1988 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Внутренняя политика Директории (переворот 18 фрюктидора)». [3] Так, Л. Е. Кертман – ученик Е.В. Тарле, изгнанный в 1949 г. из Киевского государственного университета и всю жизнь проработавший в Перми, стал признанным авторитетом по истории Англии, но оставался всю жизнь невыездным и писал труды, опираясь на мемуарную литературу и на современную прессу. Не по своей воле он был лишен возможности работать с оригинальными архивными источниками. См.: Вершинина Д. Б., Фадеева Л. А. Кертмановский колорит англоведения // Вестник Пермского университета. Серия: История. 2012. №2. С. 70 – 85
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.