Батшев М.В. Путевые записки эпохи Наполеоновских войн как источники формирования коллективной памяти об увиденном в Германии
В эпоху наполеоновских войн во время заграничных походов русской армии представители наиболее образованной части русского общества имели возможность увидеть своими глазами многие земли Центральной и Западной Европы, что нашло отражение как в путевых записках, относящихся к той же эпохе, так и в позднейших мемуарах. В центре внимания статьи находится запечатленный в путевых записках образ германских земель, складывающийся в коллективной памяти в некое единое целое.
Ключевые слова: Наполеоновские войны, германские земли, заграничный поход русской армии в 1813-1814 гг., путевые записки как исторический источник, образ Германии в российской исторической памяти.
Сведения об авторе: Батшев Максим Владимирович, научный сотрудник Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия имени Д.С. Лхачева.
Контактная информация: bmv@list.ru
M.V. Batshev Travel notes of the era of the Napoleonic Wars as sources for the formation of collective memory of what they saw in Germany/
In the era of Napoleonic Wars, during the foreign campaigns of the Russian army, representatives of the most educated part of Russian society had the opportunity to see with their own eyes many lands of Central and Western Europe, which was reflected both in travel notes related to the same era and in later nemoirs. The focus of the article is the image of the German lands captured in travel notes, which is formed in the collective memory into a kind of single whole.
Key words: Napoleonic Wars, German lands, foreign campaign of the Russian army in 1813-1814, travel notes as a historical source, the image of Germany in Russian historical memory.
About the author: Batshev Maxim V., researcher of the D.S. Likhachev Russian research Institute for cultural and natural heritage (Moscow)
Contact information: bmv@list.ru
Военные кампании эпохи Наполеоновских войн познакомили российское общество с разными европейскими странами. Наиболее важными из них, по их влиянию на формирование общественных представлений и коллективной памяти, были две из них: Франция и Германия. Известно, что в ту эпоху до создания единого немецкого государства было ещё далеко и на территории современной Германии существовал целый конгломерат различных государств, но тем не менее понимание того, что перед ними предстает некое единое пространство, пусть и разделённое государственными границами, присутствует у многих авторов.
Это понимание формировалось во время военных кампаний 1805-1807 годов и 1813-1815 годов, когда русские путешественники вплотную соприкоснулись с немецкой культурой и различными проявлениями повседневной жизни разных германских государств. На многих из них увиденное оказало сильное влияние и побудило к ведению путевых дневников или журналов, которые в дальнейшем, после окончания военных действий, были преобразованы в записки или воспоминания, содержавшие значительные пласты информации о том, что видели в Германии.
Необходимость сохранить в памяти увиденное во время Заграничных походов подтолкнуло их участников к созданию целых хранилищ своих воспоминаний – документальных текстов о проделанных путешествиях, составляющих некое единое целое. Ведь, как пишет крупнейшая исследовательница памяти А. Ассман, «воспоминания существуют не изолированно, они взаимосвязаны с воспоминаниями других людей. Структуре воспоминаний свойственны взаимоналожения, взаимные подхваты, а потому воспоминания подтверждают и упрочивают друг друга. Благодаря этому они приобретают не только согласованность и достоверность, но и объединяющую силу, способную формировать сообщества»[1].
К сожалению, в нашем распоряжении нет опубликованных документальных комплексов, содержащих как дневники и письма, так и воспоминания, созданные одним и тем же автором, которые позволили бы нам напрямую проследить изменение в памяти одного человека событий, зафиксированных сначала в текущих, а затем в ретроспективных источниках.
Общим при создании разных видов источников личного происхождения является то, что все они возникают в процессе речевой коммуникации с другими людьми[2]. Формируясь и закрепляясь в ходе общения, все документы личного происхождения об увиденном (в том числе в Германии эпохи Наполеоновских войн), независимо от времени их создания, становятся фактами коллективной памяти российского общества. Условиями возникновения такой памяти А. Ассман считает: «Пространственную близость, регулярную интерактивность, сходный образ жизни и совместные воспоминания»[3].
Среди массива путевых записок и писем, созданных в период Наполеоновских войн, выделяется определённое количество текстов, наиболее информационно насыщенных и богатых эмоциональными оценками и когнитивным осмыслением увиденного в Германии. Это прежде всего «Письма русского офицера» Ф.Н. Глинки, «Походные записки русского офицера» И.И. Лажечникова, «Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов» А.Н. Раевского, «Походные записки артиллериста» И.Т. Радожицкого, «Журналы 1813 и 1814 годов» А.И. Михайловского-Данилевского, письма генерала Н.Н. Раевского, письма А.Н. Муравьёва.
Письма военных путешественников эпохи Наполеоновских войн имеют общие черты с письмами русских военных, относящимися к середине XVIII века – эпохе Семилетней войны. Публикатор уникального собрания писем русских военных, написанных после битвы при Цорндорфе, Д.А. Сдвижков выделяет следующие их характерные черты: «Наряду с вводной и финальной частью письма, часть основная тоже строится по определённому шаблону. Помимо обязательной даты и места написания (обычно в конце письма) в начало нередко ставится порядковый номер, упоминается о получении “вашего номера такого-то” или идёт ориентирование в порядке корреспонденции (“это моё такое-то письмо, ваши пришли тогда-то”)»[4]. Сдвижков также выделяет следующие типичные части писем: «информативную», «поручительную» и «заключительную». В последней части «передаются поклоны родственникам, друзьям и благодетелям»[5]. В информативной части писем интересующего нас периода можно встретить первые непосредственные реакции и свидетельства на увиденное и услышанное автором писем. Это является главным достоинством данного вида источников.
Обратившись к эго-документам, созданным русскими путешественниками по германским землям в эпоху Наполеоновских войн, мы получим определенный срез памяти. Он и станет предметом рассмотрения в данной работе. Понимая, что полученный в результате массив информации будет весьма значительным, мы сделаем главный акцент на одной теме – речь идет о повседневных условиях жизни местных жителей, как их увидели и зафиксировали русские путешественники того времени.
Рассмотрим историографию обозначенной нами проблемы. Первым историком, обратившимся к путевым запискам как к источнику информации был, как это ни парадоксально, один из авторов путевых записок, первый официальный историограф Отечественной войны 1812 года А.И. Михайловский-Данилевский. В предисловии к собственным «Запискам» о войне 1813 года он упоминает своих предшественников: «Несколько “Записок” наших соотечественников, более или менее красноречивых, которые говорят о своих собственных приключениях, мыслях и чувствованиях, и сообщают анекдоты о генералах и отрядах, при которых они служили»[6]. Надо сказать, что большинство исследователей, и в первую очередь сам Михайловский-Данилевский, использовали путевые записки и дневники в качестве источников по истории маршей военных частей, в которых служили их авторы, а также различных боёв и сражений, в которых они принимали участие. Зафиксированные во многих эго-документах события мирной жизни мало интересовали исследователей.
Автор наиболее обстоятельной работы о русской мемуаристике эпохи Наполеоновских войн А.Г. Тартаковский насчитал 293 опубликованных документальных памятника, созданных участниками военных кампаний 1812-1815 годов[7]. Большинство из учтённых Тартаковским источников относится к событиям Отечественной войны 1812 года. Им в гораздо меньшей степени учтены дневники и мемуары о событиях военных кампаний с участием русской армии 1805-1807 годов. Автор ставшего уже классическим исследования по теме ограничивается общим обзором и систематизацией имеющихся источников по теме и в силу обширности привлеченного материала он не имел возможности углубиться в информационный потенциал конкретных памятников.
Произведения о путешествиях довольно трудно поддаются классификации. Это, в частности, отмечает один из ведущих современных исследователей темы, говоря, что литература путешествий «с трудом поддаётся определению, представляя пёстрое разнообразие форм, тем и установок»[8]. В данной статье в соответствии с устойчивой традицией источники, повествующие о путешествиях, делятся на две части: текущие (путевые дневники, журналы и письма) и ретроспективные (записки и воспоминания).
Интерес к изучению путевых записок в последние годы заметно усилился. Остановимся на наиболее значимых работах, посвященных путевым запискам о германских землях, принадлежащим русским военным эпохи Наполеоновских войн.
Одним из первых исследователей, поставивших проблему использования источников личного происхождения (эго-документов) для воссоздания картины восприятия автором увиденного, не связанного непосредственно с ходом военных действий, была С.В. Оболенская. В своей статье «Германия глазами русских военных путешественников 1813 года»[9] она показала возможности использования путевых записок для реконструкции представлений путешественников обо всём увиденном в Германии.
Эго-документы русских военных эпохи Заграничных походов активно изучает Н.Н. Аурова. В статье «Русские офицеры – участники заграничных походов 1813-1814 годов»[10] она обращается к путевым дневникам двух офицеров – А.В. Чичерина и А.Д. Черткова. О дневнике последнего она пишет: «Очень подробно отображена повседневная жизнь русского офицера в походных условиях»[11], и с этим её наблюдением вполне можно согласиться. Не углубляясь во многие детали, Аурова на основании путевых дневников набрасывает общую, лишённую особых подробностей картину увиденного русскими офицерами в Германии[12].
Эпистолярное наследие другого офицера, участника Заграничных походов, будущего декабриста Н.М. Муравьева изучается в статье А.А. Журавской[13]. В силу того, что статья посвящена изучению всего эпистолярного наследия декабриста, то его письмам периода Заграничных походов уделено не так много внимания. Автор анализирует сообщаемые в письмах Муравьёва впечатления от дорог, триумфальных арок, подробности обменных курсов.
Очень близко к интересующему нас вопросу подходит также исследователь из Пензы С. В. Белоусов в статье «Обычаи и нравы населения Германских государств в дневниках и мемуарах офицеров русской армии – участников Заграничных походов 1813-1814 гг.»[14]. В своей статье он показывает возможности этого вида источников, но не использует их в полной мере.
Общий момент, который мы встречаем у разных авторов – самоназвание «военные путешественники», которое позволяет в некотором роде дистанцироваться от ужасов войны и до определенной степени представить себя хотя бы в текстах в обстановке мира. Ф.Н. Глинка в своих «Письмах русского офицера» пытается соединить в некое единое целое традиционные интересы путешественников и специфические занятия людей военных: «Путешественники отыскивают следы древних зданий и городов. Умный и чувствительный Мориц искал в Италии места жилищ Горация, Цицерона и Виргилия, а мы отыскиваем места, где лилась кровь»[15]. В дальнейшем он продолжает эту мысль, описывая местность между городами Иеной и Эрфурт: «Свободный путешественник в каждом из этих городов прожил бы, конечно, по нескольку дней. От него можно требовать описаний, от нас нет»[16].
Похожее стремление воспользоваться представившимся случаем посмотреть страну находим в одном из писем генерала Николай Николаевича Раевского к супруге Софье Алексеевне: «Главная квартира завтра перемещается в Дрезден. Прибыв туда, я попрошусь съездить посмотреть Берлин; моё желание, добрый друг – путешествовать. Сейчас не сражаются, продвигаются без боя, я хочу использовать это, так сказать мирное время, чтобы взглянуть на страну»[17].
Поход в Германию воспринимает как путешествие и автор дневника А.В. Чичерин: «Вчера утром проехал я Штейнау, Любек и Гейнау и к шести часам вечера уже был в Бунцлау. Невозможно путешествовать удобнее. Где бы я не остановился, местные чиновники бегут мне навстречу и готовы служить, как самые покорные лакеи»[18].
Другим общим моментом, который позволяет объединить авторов записок в одну группу, является влияние на них Николая Михайловича Карамзина и его «Писем русского путешественника». Перекинувшаяся благодаря нему в Россию мода на путевые записки заставляла ему подражать. В названиях двух текстов уже видны параллели с самим названием травелога Карамзина: у Глинки – «Письма русского офицера», а у Лажечникова «Походные записки русского офицера». Более того, путешественники перенимали поведенческую практику Карамзина, зафиксированную в «Письмах русского путешественника». Так, в один из дней своего путешествия Карамзин решает попробовать гохгеймское вино. Эта дегустация сопровождается определёнными действиями: «Я потребовал у трактирщика бутылку гохгеймского вина, и притом самого старого, какое только есть у него в погребе. Надобно знать, что гохгеймское считается самым лучшим из всех рейнских вин»[19]. «В самом деле, вино было очень хорошо и равно приятно для вкуса и обоняния. Мысль, что пью рейнвейн на берегу Рейна, веселила меня, как ребёнка. Я наливал, пенил, любовался светлостью вина, потчевал сидевших подле меня и был доволен, как царь. Скоро бутылка опорожнилась»[20]. Аналогичное свидетельство о гохгеймских винах встречается в «Походных записках русского офицера»: «Я потребовал у богатого хозяина моего бутылку десятилетнего Гохгейма».[21] «Гохгеймское вино почитается лучшим из всех белых вин, производимых богатыми виноградниками берегов Рейна. Его не иначе пьют в Германии, как из рюмок среднего разбора, темнейшего зелёного стекла»[22].
Несмотря на общее представление о Германии, как о стране порабощённой Наполеоном, в сознании военных путешественников разные немецкие государства имели определённые отличия друг от друга. При этом мелкие германские государства не удостаиваются у путешественников подробных описаний отличий между ними. Русский путешественник описывает прежде всего Пруссию, Саксонию, Баварию, Вюртемберг. Некоторое исключение путешественники делали для герцогства Веймарского, правительницей которого была сестра императора Александра I, великая княгиня Мария Павловна.
Сравнение германских государств с различными российскими регионами было популярно у путешественников. Так, Глинка описывает переезд из одного немецкого государства в другое как совершенно незаметный, проводя следующую параллель: «Здесь переезжаешь из княжества в княжество, как у нас из уезда в уезд» (Глинка С.298). Радожицкий оперирует более масштабными административными единицами. Королевство Вюртемберг, увиденное им в 1814 году на обратном пути из Франции в Россию, он сравнивает с российской губернией.
Сравнивали не только размеры территории, но и погодные капризы. Ими были встречены вступившие весной 1813 года в Саксонию части русских войск. Некоторые из путешественников сравнивали это с погодой, привычной им по России. Павел Пущин записал в дневнике: «Выступили в 5 часов утра. Было очень холодно и шел снег, совсем как в России»[23]. Про снег, внезапно выпавший, упоминает и Радожицкий[24].
Саксонию сравнивают с увиденным до этого в Пруссии: «Тут также виден везде порядок и хозяйственное устройство, а жители живут ещё опрятнее пруссаков»[25]. Саксонию с Пруссией сравнивает и Радожицкий: «Уже в первом местечке Бальдау заметно было, что саксонцы жили просторнее, изобильнее и лучше пруссаков; дома их были четырёхэтажные, а близ местечка частые селения по течению речек простирались на несколько вёрст, при каждом доме находился сад и много пристроек»[26]. Да и в дальнейшем Саксония производит на него хорошее впечатление, в городах Саксонии он не видел ни лоскутьев на людях, ни полуразвалившихся зданий. Андрей Раевский в «Воспоминаниях» также сравнивает жителей Саксонии и Пруссии. Он считает, что жители Саксонии приветливее, ласковее, но наряду с этим они более скрытные, чем пруссаки.
Разные путешественники подмечают множество отличий Саксонии от Пруссии: «Белинг. Первое Саксонское небольшое местечко. Здесь уже другое наречие немецкое; жители говорят, как бы распевая и дурно выговаривают е как о. Пошли длинные кафтаны, трёхугольные карикатурные шляпки, косы, красные чулки, башмаки с пряжками; но добрый и чистосердечный народ. С каким действительным удовольствием здесь каждый рад служить иностранцу!»[27].
Саксония, а особенно её столица Дрезден, покорила многих из русских путешественников той эпохи. Раевский упоминает в «Воспоминаниях» о своём восхищении от Дрездена: «Дрезден не очень велик, не огромен, как другие столицы Европы; но нигде, кажется, человек не может быть так счастлив, как здесь»[28]. Путешественники считают обязательным осмотреть его достопримечательности. Первое место среди них занимает знаменитая Дрезденская галерея. Ф. Н. Глинка в «Письмах русского офицера» подробно описывает увиденное им в картинной галерее, а также в галерее статуй, оружейной палате и собрании естественных редкостей. Закончив перечисление всех посещённых им в Дрездене местных достопримечательностей, Глинка сообщает читателю своих писем: «Все лучшие картины и драгоценнейшие редкости увезены из Дрездена в известный по неприступности своей замок Кенигштейн»[29]. Раевский, в отличие от большинства путешественников, пытается воспринимать Дрезденскую галерею по-своему, делая акцент на внимательном рассмотрении её сокровищ: «Обстоятельства не допустили меня рассмотреть отличнейшие произведения кисти и воображения художников. Я часто слыхал от путешественников, что они видели и то, и то … но впредь буду спрашивать: рассмотрели ли они виденное?»[30]
Отсутствие самых знаменитых полотен и сокровищ не портит настроение автору «Писем русского офицера». В Дрездене его внимание приковывают другие достопримечательности. «Я спешу в свободные от должности минуты заглянуть в лучшие здешние сады»[31]. Разбитые в Дрездене сады приводят в восторг и Павла Пущина: «Совершив продолжительную прогулку в Брильском саду, раскинутом над Эльбой, и налюбовавшись чудным видом, я отправился в католическую церковь, где пришлось услышать чудную музыку»[32].
Радожицкий сообщает в своих «Записках» много любопытных подробностей, которые ускользают от внимания других путешественников. Он упоминает, в частности, о настороженном отношении саксонцев в Дрездене к русским, которое выразилось в том, что не только галереи, но и лавки, магазины – всё было закрыто, саксонцы опасались, чтобы русские, увидя товары и всё хорошее, не бросились грабить их: «они были слишком предубеждены против нас»[33]. По словам этого же мемуариста, все магазины в городе возобновили работу только тогда, когда основная часть русских войск покинула город. Впрочем, данное свидетельство о настороженном отношении жителей Дрездена к русским является единственным.
Радожицкому Дрезден нравится в любое время суток, в том числе и вечером, когда зажигаются фонари, но ещё не вышли на обход ночные патрули. Попав в Дрезден в 1815 году, он пишет, что город остался таким же весёлым. Отмечает заслуги князя Репнина (русского губернатора Саксонии) по созданию городской набережной на Эльбе.
Русские военные путешественники осознают и пытаются раскрыть в своих текстах такую важную для любого путешественника проблему, как несоответствие ожидания и реальности. «От чего происходит, что, переступая пределы одного Государства, ожидаем видеть и действительно видим, некоторое различие в нравах, обычаях, даже в образе мыслей жителей», замечает Андрей Раевский[34]. Позже он снова соотносит ожидания и реальность, когда после капитуляции французов в Дрездене спешит осмотреть город, который до этого видел только на картинах.
В письме Александра Николаевича Муравьёва к родственникам Бакуниным, написанном в апреле 1813 года, встречаем интересное сравнение, вызванное все тем же несоответствием наблюдаемой реальности ожиданиям автора-путешественника: «Я наконец в земле обетованной, я прибыл в этот знаменитый Кенигсберг, где я за неимоверное счастье почитал прожить один день, и что я вижу? Мои ожидания обмануты в высшей степени, и ничего более! Я не заметил ни единого здания, достойного внимания, ни единой улицы, где могут проехать в ряд три экипажа, не увидел ничего из того, что привлекает в некоторых наших маленьких русских городах; одним словом, Кенигсберг – это второй Торжок, не во гнев вам будет сказано, грязный, нерегулярно застроенный, тёмный, старый, безобразный, населённый немцами, которые не понимают ничего из того, что я им говорю; это отвратительно, страшно, ужасно!»[35]
Путешественники делают достоянием общей памяти об увиденном в Германии не только разные государства, посещенные ими, но и историю, напрямую связанную с большим количеством разных государств. Не упускают из виду и то, что каждое из них имеет свои деньги, так что «вы теряете довольно много, переходя так часто из одного владения в другое»[36]. Некоторые из путешественников фиксируют в своих записках для памяти соотношения разных валют, имевших хождение осенью 1813 года в Саксонии: «В Саксонии обыкновенная монета талер, который имеет в себе 24 гроша или 6 злотых польских; злотый имеет 4 гроша, грош 12 пфенингов»[37]. Попав в ганноверские владения, этот же путешественник замечает, что здесь курс русского серебряного рубля оказывается на четверть меньше, чем в остальных германских государствах[38].
Сравнивать приходилось, конечно, не только деньги, но и отношение к себе как к представителям русской армии в разных государствах. И фиксировать отличия в этом отношении. «Отчего в Саксонии не видали мы триумфальных ворот? (После Пруссия, где они были очень распространены –М.Б.) Конечно, оттого, что саксонцы в неизвестности о настоящей судьбе своей, не знали, радоваться ли им или печалиться; они казались угрюмее прежнего»[39]. Как пишет этот же путешественник, жители Саксонии так же торжественно встречали французов, когда те занимали города, оставленные русской армией в ходе майского отступления 1813 года. Эту разницу в отношении к русским путешественники фиксировали не только в разных государствах, но и в городах, относящихся к одной стране. Так было в Силезии. В одном городе хозяин трактира вешает вывеску на русском языке «Победа русских», и русские офицеры с большой охотой проводят в этом трактире всё своё свободное время. А в другом городе, напротив, местные купцы прячут товары при входе в город русских войск и встречают их крайне настороженно. Здесь опять появляется тема денег. В Силезии отказывались принимать в оплату русские ассигнации, а требовали талеры или русские серебряные деньги.
Рефлексируя над увиденным а Германии, путешественники то и дело сравнивают увиденное там с устойчивыми домашними впечатлениями: «Здешние помещики, думающие о пользе общей, равно как и своей, не отвлекают селянина от плуга и семейства, чтобы сделать из него праздного и порочного человека, не держат по эскадрону псарей и по сотням гончих и борзых, не кормят их потовыми трудами крестьян, не топчут полей и скромного участка земледельца…»[40]
В памяти фиксируются и общие черты в архитектуре разных земель: «В Силезии, а особливо в Саксонии все города и даже мелкие прекрасно выстроены, улицы везде камнем вымощены: на площадях поделаны прекрасные из дикого камня бассейны и фонтаны; мосты везде даже по дорогам хорошо из камня сделанные»[41].
В свою очередь Силезия сравнивается с Богемией, куда русских путешественников также заносила военная судьба. Отправляясь с поручением императора летом 1813 года в этот край, Михайловский-Данилевский удивляется его отличию от Силезии: «Едва мы въехали в пределы Богемии, как были поражены различием между нею и благословенною Силезией; дурные дороги, бедные селения, пашни, обработанные с небрежением, много полей вовсе незасеянных, а в городах грязные улицы, покрытые праздным народом, который с любопытством, свойственным диким, взирал на проезжающих»[42]. Нарисовав столь неприглядную картину Богемии, он, впрочем, постарался найти в увиденном и светлые моменты: «С другой стороны, богемцы показались нам веселее и говорливее прусаков, что, равно как бедность первых и благосостояние вторых происходит от законов»[43]. Негативное отношение к Богемии выражает и А.В. Чичерин: «Плодовых деревьев здесь больше, чем в Силезии, но огородов почему-то не видать. Дома, хоть и сплошь деревянные, без примеси, выстроены довольно скверно и выглядят жалкими; только красоты местности позволяют этим селениям соперничать с силезскими»[44].
Увиденное в Силезии сравнивали и с впечатлениями от Польши и здесь сравнение также оказывалось не в пользу последней. Из польских земель вступая в немецкие, «всё представляется в новом и приятном виде, повсюду видна трудолюбивая рука пруссаков; нет клочка земли, который бы лежал впусте; в рощах, в полях, в селениях, везде чистота и приятность, и полезное с приятным; дороги все выстланы камнем и обсажены деревьями, с коих они чрез четыре года но осеням, обрубают ветви; листья служат пищей прекрасным их овцам, а ветви, связанные пуками, для топления печей; одним словом всякая вещь приносит там свою пользу и ничто даром не пропадает. Жители живут не роскошно, но опрятно и свободно»[45].
Наблюдательный Радожицкий, попадая в зависимое от Наполеона Вестфальское королевство, сообщает читателю, что это было самое бедное из увиденных им во время похода германских государств. Там, в отличие от предшествующих немецких государств Радожицкому не нравятся и люди: «Вестфальцы гораздо угрюмее саксонцев и черты лица их вовсе безобразны»[46].
Попадая в Южную Германию, русские офицеры обращают внимание на устройство расположенных там государств, прибегая при описании к словам Наполеона: «В Баварии есть королевство, но нет короля, в Вюртемберге нет королевства, но есть король»[47]. Слова Наполеона Михайловский-Данилевский дополняет собственными наблюдениями о том, что нигде в Германии нет такого порядка, как в Вюртемберге.
Государства северной Германии тоже привлекали внимание путешественников и заняли своё место в общем нарративе. Так, попадая в купеческий город Гамбург, Раевский слушает рассказы местных жителей об устройстве их города. Размышляя об этом, он сравнивает Гамбург с другими государственными образованиями и приходит к выводу: «В огромных империях неизмеримые, языком, религией и нравами различествующие образы затрудняют сочинение единообразного, непременного постановления; но что должен думать наблюдатель просвещённый, видя такой беспорядок в правительстве, которого власть едва ли на несколько вёрст простирается?»[48]. За долгое пребывание в Гамбурге Раевский сталкивался с самыми разными сторонами местной жизни. Он стал свидетелем торжественной встречи городом своей армии, которая принимала крайне незначительное участие в общей войне с Наполеоном. Встреча, устроенная в городе своим солдатам, показалась Раевскому не менее торжественной, чем устроенная до этого вошедшим в город русским войскам.
На обратном пути в Россию путешественники, обладая уже массой впечатлений от увиденного, все больше и больше сравнивают между собой разные государства. Попав в 1814 году снова в Саксонию, Радожицкий восторгается её богатством по сравнению с Баварией: «Хотя страна здесь также гориста, песчана, камениста и с сосновым лесом, как в Баварии на Богемских горах, однако состояние жителей несравненно лучше»[49]. В другом месте он рассказывает об изменениях, которые претерпели его представления относительно товаров из Нюренберга. В России он привык к высокому качеству и большому выбору товаров, произведённых в этом городе. Однако увиденное непосредственно там приводит его в уныние: «Я полагал его найти подобным Дрездену или Франкфурту, напротив того, торговля здесь чрезвычайно упала; в немногих домах существуют ещё магазины с галантерейными вещами. […] Все вещи здесь чрезвычайно дороги, потому что нюренбержцы думают, будто мы, взявши с парижан страшную контрибуцию, весьма обогатились и запрашивают с нас втридорога»[50].
Упоминавшийся выше Раевский, который долгое время провёл в Гамбурге, передавая свои впечатления от города, пишет: «По моему мнению, для человека праздного гораздо приятнее жить в небольшом уездном городке нашем, нежели в столь обширном и многолюдном Гамбурге»[51]. Автор еще одних записок, суммируя все увиденное в Германии, также сравнивает это с собственным российским опытом и делает вывод о том, что в немецкой повседневности, на его взгляд, много странного, при этом он не углубляется в дальнейший анализ различий, а предпочитает привести пример из одной близкой ему сферы: «Здесь, например, все без изъятия помещики и пасторы отправляют наравне с крестьянами все земские повинности в рассуждении подвод и постоев; шульцы, по нашему старосты ими располагают»[52].
Таким образом, можно сделать вывод, что самыми неприятными для путешественников германскими землями в 1813 году были австрийская Богемия (также отнесенная ими к немецким землям, хотя там явно преобладали чехи) и Вестфалия, а больше всего им понравились Саксония и Вюртемберг. Особых симпатий они не испытывали также к крупным торговым городам.
Часть нарратива русского просвещённого путешественника составляет сравнение городов: Берлин сравнивается Раевским с Санкт-Петербургом: «С самого въезда начинаются огромные, прекрасные улицы. Вообще в России отдалённые части городов не заслуживают внимания; здесь у заставы дома столь же красивы, как и на дворцовой площади»[53]. Увидев город, дома в котором построены не из камня, а из дерева, как это было распространено в России, Михайловский-Данилевский записывает: «Вставши поутру, мы подошли к окну; увидели город, разбросанный на бугорках, все дома деревянные, чему нет примеров в Германии»[54]. Их поездка происходила в октябре, выпавший в городе снег и густой лес, начинавшийся сразу за ним, делают в их глазах пейзаж похожим на российский.
Русские путешественники не только сравнивают увиденное с привычным им в России, но и с восторгом фиксируют встреченные факты или упоминания событий российской истории в тех или иных местных достопримечательностях. Раевский, осматривая Дрезден, обращает внимание на собрание фарфора: «Здесь хранится редкое собрание китайского, японского, французского и саксонского фарфора. Я думаю, что нигде нет такого множества любопытных и занимательных вещей сего рода. Особенно понравилось мне, как русскому, аллегорическое изображение покорения Крыма. Оно сработано на Мейсенской фабрике. Лики бессмертной Екатерины, единственного Потёмкина, ханов татарских, одушевлены в фарфоре. Собачка великой владычицы севера, также достойна внимания»[55]. Упоминает этот же автор и ещё одну достопримечательность Дрездена, связанную с Россией: «Сад [А.Г.] Орлова не столь обширен, но имеет много приятного для чувств и воображения. Здесь герой Чесменский провёл несколько лет в тихом семейном кругу, утешаясь в разлуке с отчизною воспоминаниями о протекших годах славы и побед»[56].
Впечатления от увиденных городов были самыми разнообразными и соответственно в общий нарратив памяти о походе могли включаться рассказы о городах, которые запомнились по самым разным причинам. Радожицкий во время похода 1815 года побывал в герцогстве Кобургском, которое в 1813-1814 годов он не посещал. Прогулявшись по столице герцогства, городу Кобургу и его окрестностям, он записывает: «Окружность показалась мне приятнее внутренности. За городом много садов и бульваров для прогулок»[57]. Передавая свои впечатления от самого Кобурга, он делится таким своеобразным наблюдением: «В Кобурге не приятно было прогуливаться по улицам. Французы научили жителей сливать нечистоту на середину; от этого полные ручьи смрадного Стикса журчат и заражают воздух, особенно в узких улицах. Немцы после дневных трудов, к вечеру выползая за ворота на лавки, притупливают своё обоняние табаком и рассуждают о политике»[58].
Русские офицеры обращают внимание и на организацию сельской жизни и сельского хозяйства, когда с этим сталкиваются. Оказавшись на постое в одной из деревень Богемии во время перемирия, они быстро находят общий язык с местными жителями и проводят вместе с ними свободное время, играя в горелки и качаясь на качелях[59].
Наблюдая в одном из замков Силезии организацию хозяйства, один из путешественников записывает: «Немцы до того аккуратны в своём хозяйстве, что и курам подделаны лестницы, по коим те ходят в сноп хлевы: забавно глядеть, как они ходят, по ступенькам переступают»[60]. Этот же автор, оказавшись затем на севере Германии, записывает свои впечатления от увиденного в одном из пригородов Гамбурга, который он называет селом: «Село Эпендорф прекрасно выстроено, для гуляния тротуары. Оно похоже более на город, нежели на деревню, принадлежит к Гамбургу. Здесь лучшие купцы и корреспонденты имеют свои загородные дома, где они обыкновенно в летнее время проживают. Теперь же оставя Гамбург, все собираются здесь, от чего сделалось изрядное общество, а по вечеру бывают клубы»[61].
Важной составляющей коллективного нарратива русских военных путешественников о Германии являлась еда. Кухня и питание были и остаются главной составной частью повседневной жизни. В своём стихотворном путешествии «Зимняя сказка» знаменитый немецкий поэт первой половины XIX века Генрих Гейне относит к старой немецкой кухне следующие блюда: кислая капуста, салат с каштанами, вареные яйца, копчёная селёдка, жаренный гусь, свиная голова. Посмотрим теперь, что из этого ели военные путешественники.
Самым большим любителем поесть из всех авторов использованных нами путевых записок был Радожицкий. Остальные еде не уделяют столь много внимания как он. С немецкой кухней он знакомится ещё в польском городе Плещееве. Радожицкий в «Походных заисках артиллериста» перечисляет блюда, которыми их кормил там немецкий сапожник. Первое блюдо – водяной суп с кусками белого хлеба, приправленный сливочным маслом. Второе блюдо – жаренная баранина с картофелем и черносливом. Перечислив эти блюда, путешественник делает одно важное дополнение: «Это было обычное кушанье, которым нас кормили по всей Пруссии»[62].
В Саксонии, по словам Радожицкого, русских военных кормили супом, давали жаркое с салатом, почивали пивом. Особых подробностей о вкусовых достоинствах саксонских блюд в его «Записках» не содержится. Покидая Дрезден, автор решил пообедать в одном из городских ресторанов. За обед, состоящий из четырёх блюд, стакана бургундского и чашки кофе он заплатил пол талера, что было, по его словам, очень дёшево; таких низких цен он ранее нигде не видел. Рассказывая о своем пребывании в другом немецком государстве, Гессен-Дармштадском герцогстве, автор также упоминает, что его там кормили вассерсупом, которым он не мог насытиться. Аналогично кормили и в самом богатом из германских государств того времени – Баварии. К вассерсупу здесь ещё давали вареную говядину с разными приправами. Самый худший вассерсуп, который довелось Радожицкому есть в Германии, был в Нюренберге. Он на глазах хозяина дома отдал этот суп своей собаке, которая отказалась есть приправленный корицей суп.
Рассмотрев различные составляющие памятного нарратива об увиденном в Германии в эпоху Наполеоновских войн, мы можем выделить основное. Это устойчивое представление о Германии того времени, как о конгломерате разных государств, при этом путешественники видят и фиксируют различия между этими государствами. При этом они учитывают не только географическое положение разных стран, материальное благосостояние их граждан – самым важным для военных путешественников является отношение населения к русской армии, как к армии- освободительницы их от Наполеона. Своё место в эго-документах занимают рассказы о финансах, о ценах на разные продукты и предметы потребления, об обменных курсах в разных государствах и об отношении местных жителей к русским деньгам. Не менее важной частью нарратива о Германии становятся впечатления от знакомства с немецкой кулинарной культурой того времени. Причем местная еда русским путешественникам рассматриваемого периода категорически не понравилась.
[1] Ассман А. Длинная тень прошлого. Мемориальная культура и историческая политика. М., 2018. С.21. [2] На это обращает внимание в своих известных работах французский социолог М. Хальбвакс. [3] Ассман А. Указ. Соч. С. 22. [4] Введение // Сдвижков Д.А. Письма с прусской войны. М., 2019. С.28. [5] Там же. [6] Михайловский-Данилевский Записки о походе 1813 года СПб., 1834 С. VI [7] Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика. М,1980. С. 265-287. [8] Шенле А. Подлинность и вымысел в авторском самосознании русской литературы путешествий 1790-1840. СПБ. Академический проект. 2004. С.10 [9] Оболенская С.В. Германия глазами русских военных путешественников 1813 года// Одисей. Человек в истории. 1993. Образ «другого» в культуре. М., Наука 1994. С. 70-85. [10] Аурова Н.Н. Русские офицеры – участники заграничных походов 1813-1814 годов // Труды Исторического факультета Санкт-Петербургского университета 2012 № 11 С.77-86 [11] Аурова Н.Н. Указ. Соч. С. 80. [12] Она рассматривает различные эго-документы и в других своих работах. См.: Русское общество и заграничные походы 1813-1814 гг. // Эпоха 1812 года в судьбах России и Европы: Материалы Международной научной конференции. М., 2013.С.330-335; Заграничные походы русской армии 1813-1814 гг. Социокультурный аспект. М., 2015. Отметим очень интересную небольшую статью Д.Х. Гоперхоевой: Военный травелог и его роль в самоопределении русского автора в европейском культурном пространстве // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2019. Т.12. Вып.7. С.29-34. В статье рассматривается одно из самых значительных произведений эпохи Наполеоновских войн в жанре путевых записок: «Письма русского офицера» Фёдора Николаевича Глинки. Автор статьи вводит термин «военный травелог», который представляется удачным. [13] Журавская А.А. Письма Н.М. Муравьёва как источник для изучения русской культуры начала XIX века // Сборник научных статей по материалам IV Международной научно-практической конференции. Секция 5. Исторические науки и археология. Уфа, 2020. С.127-133. [14] Белоусов С.В. Обычаи и нравы населения Германских государств в дневниках и мемуарах офицеров русской армии – участников Заграничных походов 1813-1814 гг. // Освободительные походы русской армии 1813-1814 гг. в истории России и Европы М., 2014 С.107-115 [15] Глинка Ф.Н. Письма русского офицера. М., 1990. С.191 [16] Глинка Ф.Н. Указ. Соч. С.298. [17] Личные письма генерала Н.Н. Раевского // 1812-1814: Секретная переписка генерала П.И. Багратиона. Личные письма генерала Н.Н. Раевского. Записки генерала М.С. Воронцова. Дневники офицеров Русской армии: Из собрания ГИМ. М., 1992. С.237. [18] Дневник Александра Чичерина. 1812-1813. М., 1966. С.176. [19] Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С.91. [20] Там же. [21] Лажечников И. И. Походные записки русского офицера. М., 1836. С.269. [22] Там же [23] Дневник Павла Пущина 1812-1814 гг. Л., 1987. С.97. [24] Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста 1812-1816. М., 2018. С.195. [25] Походные записки прапорщика Пензенского ополчения 1813 и 1814 гг.// Щукинский сборник Вып.10. М., 1912. С. 18. [26] Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста 1812-1816. М., 2018. С.190. [27] Свечин Н. М. Из дневников русского офицера о заграничном походе 1813 года // Русский Архив. 1900. № 7. С.290. [28] Раевский А. Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов. М., 1822. Ч.1. С.111. [29] Глинка Ф.Н. Указ. Соч. С.159. [30] Раевский А. Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов. С.118. [31] Там же. [32] Дневник Павла Пущина 1812-1814 гг. Л., 1987. С.100. [33] Радожицкий И.Т. Указ. Соч. С.198. [34] Раевский А. Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов. С.58-59. [35] А.Н. Муравьёв письмо к В.А. и А.М. Бакуниным от 18/30 июля 1813 года // Муравьёв А.Н. Сочинения и письма. Иркутск 1986. С. 184. [36] Раевский А. Воспоминания о походах 1813 и 1814 года. С.65. [37] Походные записки прапорщика Пензенского ополчения 1813 и 1814 гг.// Щукинский сборник Вып.10. М., 1912. С.24. [38] Там же. С.34. [39] Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста 1812-1816. М., 2018. С.470 [40] Лажечников И.И. Указ. Соч. С.144. [41] Походные записки прапорщика Пензенского ополчения 1813 и 1814 гг.// Щукинский сборник Вып.10. М., 1912, С.18. [42] Михайловский-Данилевский А.И. Журнал 1813 года // 1812 год… Военные дневники М., 1990.С.352. [43] Там же. [44] Дневник Александра Чичерина. С.218. [45] Походные записки прапорщика Пензенского ополчения 1813 и 1814 гг.// Щукинский сборник Вып.10. М., 1912. С.17. [46] Радожицкий И.Т. Указ. Соч. С.315. [47] Михайловский-Данилевский А.И. Указ. Соч. С.211. [48] Раевский Указ. Соч. С.40. [49] Радожицкий И.Т. Указ. Соч. С.460. [50] Радожицкий И.Т. Указ. Соч. С.459. [51] Раевский А. Воспоминания о походах 1813-1814 годов М., 1822. Ч.2. С.43. [52] Походные записки прапорщика Пензенского ополчения 1813 и 1814 гг.// Щукинский сборник Вып.10. М., 1912. С.30. [53] Раевский А. Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов. М., 1822 Ч.1. С.150. [54] Михайловский-Данилевский А.И. Путешествие по Гарцу в октябре месяце 1809 года // Российский Архив Вып. IX-М., 1999. С.65. [55] Раевский А. Указ. Соч. С.109. [56] Раевский А. Указ. Соч. С.117. [57] Радожицкий Указ. Соч. С.579. [58] Радожицкий И.Т. Указ. Соч. С.582. [59] Радожицкий И.Т. Указ. Соч. С.247. [60] Походные записки прапорщика Пензенского ополчения 1813 и 1814 гг.// Щукинский сборник Вып.10. М., 1912. С.17. [61] Походные записки прапорщика Пензенского ополчения 1813 и 1814 гг.// Щукинский сборник Вып.10. М., 1912. С.37. [62] Радожицкий И.Т. Указ. Соч. С.176.