Вадим Дамье: «Чтобы сделать идею социалистической альтернативы популярной, требуется, в первую очередь, довести до массового общественного сознания, что “реалсоц” не имел к социализму ни малейшего отношения»
Аннотация: Для № 4 «Исторической экспертизы» за 2024 год, который будет посвящен теме «Кризис левых в эпоху неолиберализма и войны», мы попросили известных ученых и общественных деятелей ответить на ряд вопросов. Сегодня представляем Вашему вниманию ответы доктора исторических наук Вадима Дамье.
Автор: Дамье Вадим Валерьевич, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН. E-mail: vaddam653@gmail.com ORCID ID: https://orcid.org/0000-0003-2073-2850
Corresponding author: Vadim Damier, Dr. hist. habil, Russian Academy of Sciences. E-mail: vaddam653@gmail.com ORCID ID: https://orcid.org/0000-0003-2073-2850
«Я предпочитаю вести речь не о демократии, а о всеобщем самоуправлении»
И. Э.: В последние годы принято говорить, что левые силы пребывают в кризисе. Аксель Хоннет отметил парадоксальное явление – кризис левых наблюдается на фоне разочарования в капитализме. Согласны ли вы с этим утверждением? Каковы причины этого кризиса?
В. Д.: Безусловно, левые сегодня находятся в глубоком кризисе – пожалуй, самом глубоком за всю свою историю. Причин этого, как представляется, достаточно много, причем виноваты в этом, в первую очередь, сами левые. Не берусь сейчас говорить обо всех факторах; назову лишь некоторые из них. Основные – это утрата левыми своей традиционной роли в качестве альтернативы господствующему социальному устройству и своей традиционной социальной базы. Оба эти фактора имеют как внутренние, так и внешние «стороны».
Прежде всего, легко обнаружить, что притязание левых на роль альтернативы размывалось на протяжении не одного десятилетия уже в ХХ веке. Ориентация социал-демократии на мирное и умеренное реформирование капитализма и государства и партийных «коммунистов» – на создание общества, заимствовавшего многие из сущностных черт капиталистической модели, уже ставили подобные притязания под сомнения. Левый мейнстрим все больше представал как курс «смягчения» капитализма в Первом мире или путь форсированной деспотической капиталистической модернизации во Втором и Третьем мире – но уже не как решительное преодоление старой системы и разрыв с ней. В этом смысле, принятие большинством левых рыночных экономических принципов и их переход к практической политике неолиберализма с конца ХХ века стали лишь логическим завершением долгого поступательного процесса их «поправения» и примирения с существующей Системой.
Переход капитализма в фордистско-тейлористскую фазу, возникновение «массового общества» и утверждение модели капиталистического «социального государства» после Второй мировой войны способствовали размыванию рабочей культуры, которая прежде воспринимала себя как настоящую альтернативную цивилизацию, и одновременно – размыванию классового самосознания наемных работников, которые всегда были социальной опорой левых. С постепенным исчезновением радикального рабочего движения резко упало влияние анархо-синдикализма и других форм анархистского движения. Социал-демократические и «коммунистические» левые развитых стран, став ведущими проводниками модели «социального государства», перешли от роли «альтернативы Системе» к роли «альтернативы в рамках Системы», что еще позволило им удерживать влияние вплоть до неолиберального поворота капитализма. Этот поворот произошел и на Западе, и на Востоке: демонтаж «социального государства» в Первом мире не случайно происходил одновременно с ликвидацией государственно-капиталистических моделей «реалсоца», исчерпавшего свой модернизаторский потенциал. Перейдя на позиции признания «безальтернативности рынка» и приняв неолиберальную парадигму, левый мейнстрим, по существу, перестал отличаться от либерализма в том, что касается социально-экономической проблематики. Он отказался уже и от роли «альтернативы в рамках Системы». Находясь у власти, левые партии проводили теперь ту же политику «экономии» и урезания социальных расходов, которая тяжело била по людям труда и «социально слабым» слоям. Вместо этого они сделали упор на «политику идентичности» и «культурные войны», создавая у трудящихся ощущение, что левые попросту бросили их на произвол судьбы. В этой ситуации трудящиеся все больше отворачиваются от левых, не ожидая от них улучшения своего социального положения. Вместо этого люди нередко обращаются к правым популистам или ультраправым – даже если это своего рода «протестная поддержка». Ведь те хотя бы на словах критикуют забвение нужд человека труда.
И. Э.: Считается, что «реальный социализм» ХХ века привел к дискредитации левого движения. После «Архипелага ГУЛАГа» многие убеждены, что реализация любого проекта, стремящегося к созданию общества, основанного на принципах социальной справедливости, неизбежно приведет к новому ГУЛАГу. Как левые должны относиться к трагическому опыту СССР? Как убедить людей, что разговор о социализме – это разговор о будущем, а не об истории Советского Союза? Ведь сегодня многие не разделяют неолиберальную рыночную экономику и демократию так же, как коренные американцы считали коня и конкистадора одним существом, а потому видят в социализме угрозу демократии. Возможен ли социализм, основанный на демократических принципах?
В. Д.: Прежде всего, хочу обратить внимание на один характерный момент: как приверженцы капитализма, так и сталинисты сходятся в том, что в СССР и других государственно-капиталистических странах «реалсоца» действительно существовал социализм / коммунизм, хотя в действительности это устройство коренным образом противоречило основополагающим принципам социалистической / коммунистической модели и в сфере экономики, и в сфере распределения, и в том, что касается социально-политического устройства. Чтобы сделать идею социалистической альтернативы популярной, требуется, в первую очередь, довести до массового общественного сознания, что «реалсоц» не имел к социализму ни малейшего отношения, но был всего лишь одной из форм (или искаженной копией) «нормального» капитализма. Необходимо, чтобы люди поняли, что действительный социализм – это система всеобщего самоуправления и позитивной «свободы для», то есть, возможности для людей самостоятельно и в солидарной договоренности с другими людьми определять, что им делать, как жить, что, где и как производить и потреблять, как организовать свой труд, свой досуг, свое саморазвитие. Иными словами, что социализм – это строй индивидуальной и коллективной свободы, которая заключается в гармоничном и солидарном самоопределении, а не в «свободе» утверждать свое место в социальной иерархии. Вот только я бы не стал связывать эту систему с демократией, то есть, формой государственной власти, при которой люди «свободно» избирают своих господ, хозяев и начальников, управляющих их жизнью – вместо того, чтобы управлять ею самим. Я предпочитаю вести речь не о демократии, а о всеобщем самоуправлении.
«… левых может спасти только возвращение к их собственным “истокам”. Как это было у Урсулы Ле Гуин? “Настоящее путешествие – это возвращение”»
И. Э.: Зигмунт Бауман писал, что современное общество не способно вообразить мир лучше того, в котором сегодня живет. Правильно ли считать, что падение популярности левых связано с отсутствием у них привлекательного видения будущего? Каким должен быть социализм ХХІ века? Как вы относитесь к идее безусловного базового дохода?
В. Д.: Большинству современных левых на самом деле нечего предложить большинству людей. Они не ставят под сомнения основы, на которых держится современное несправедливое, иерархическое, антисоциальное и антиэкологичное общественное устройство, и сосредоточены на темах, которые кажутся людям второстепенными. Про перспективы левых, на мой взгляд, совершенно правильно сказал в конце ХХ века их умный враг – Эрнст Нольте: «Левая с самого начала была негосударственной, критической, атакующей силой, и это ее самая ранняя и важнейшая характеристика (…) Но (…) каждая новая частичная победа левых означала именно их интеграцию в “существующее”, которое изменялось, но не погибало (…) Совершенно новая ситуация может возникнуть только в том случае, если вечная левая снова обретет мужество для возвращения к своим древнейшим интенциям, а именно к своей принципиальной враждебности против границ, дифференциации, конфликтов, к идее “слияния всех рас и народов”, к ликвидации индустриальной экономики, основанной на разделении труда (...)». Иными словами, левых может спасти только возвращение к их собственным «истокам». Как это было у Урсулы Ле Гуин? «Настоящее путешествие – это возвращение».
Какое место в таком «возвращении» может сыграть концепция «гарантированного базового дохода»? На первый взгляд, в ней действительно просматриваются элементы эгалитарного коммунизма, идеи, в соответствии с которой человек уже по факту своего появления на свет, имеет равное со всеми другими людьми право на жизнь и удовлетворение своих хотя бы самых элементарных потребностей. Этот рецепт можно было бы понять, если бы его трактовали хотя бы в духе Андре Горца: каждый и каждая получает от общества гарантированное необходимое в обмен на труд в общественном секторе, а в свободное время может при желании изготовить что-то дополнительное для собственного или семейного потребления. Но в условиях капитализма смысл и содержание «базового дохода» совершенно иные. Он сомнителен с точки зрения левых эгалитарных и антииерархических ценностей, поскольку основан на продуктивизме и поощрении работы на капиталистического нанимателя, подстегиваемой желанием иметь и потреблять больше самого необходимого. В этом смысле «базовый доход» скорее придал бы еще больший стимул капиталистической эксплуатации, окутав ее флёром справедливости («каждому по труду, а не по потребностям»). Но в реальности дело обстоит еще хуже: при неолиберальном капитализме это просто способ урезать или вообще ликвидировать существующие сегодня социальные расходы, пособия, пенсии и т. д., сократив их до обеспечения голого «выживания» в виде «гарантированного базового минимума».
«В идейном плане мир оказался отброшен на 200 лет назад»
И. Э.: ХХ век прошел под знаком противостояния капитализма и социализма, в ходе которого на Западе произошла «конвергенция» и в результате родилось «государство всеобщего благоденствия». Сегодня ключевой конфликт проходит между странами неолиберальной демократии (условным Западом) и сторонниками так называемых «традиционных ценностей» (Россия, Иран, Афганистан). Что может родиться по итогам этого противостояния? Какую позицию в этом конфликте должны занять левые?
В. Д.: Я бы сформулировал ситуацию иначе: конфликт разгорается не между «демократиями» и «авторитарными» государствами; действительный конфликт идет по-прежнему по вопросу о гегемонии в капиталистической Мир-Системе между теми, кто отстаивает «статус-кво» и свое доминирование, и государствами-конкурентами, которые сами стремятся занять господствующее место. Формируются два противостоящих блока: один возглавляет старый гегемон – США, второй – восходящий Китай. Конкуренция блоков и борьба за гегемонию в Мир-Системе неминуемо порождает войны – холодные или горячие.
Стоит отметить, что идеологическая легитимация притязаний как тех, так и других, лишь прикрывает прогрессирующую всеобщую ползучую фашизацию «позднейшего» капитализма по всему миру. Ту самую повседневную чрезвычайщину как норму, о которой говорит Джорджо Агамбен.
Другое дело, что идейный спор ХХ века между капитализмом и социалистическими теориями сменился идеологическим противостоянием между различными капиталистическими идеологиями: либерализмом (либерализмами) и консерватизмом (консерватизмами). Иными словами, в идейном плане мир оказался отброшен на 200 лет назад, как будто бы всей последующей истории просто не существовало. Для человечества в целом это, несомненно, гигантский регресс.
Должны ли левые поддержать сегодня либерализм против консерватизма? Это старая тема, которая разделила социалистическое движение полтораста лет назад. Марксизм (в самом широком смысле слова) отвечал на этот вопрос утвердительно, анархизм – отрицательно. Я полагаю, что второй, анархистский ответ и сегодня актуален, как никогда. Бороться следует не за «меньшее зло», а за кардинальную альтернативу, искореняющую зло. Как говорил когда-то ибн-Габироль, «если выбираешь меньшее зло, помни, что все равно выбираешь зло».
Настоящим, подлинно левым (с точки зрения приверженности левым ценностям свободы, равенства, справедливости, гуманности, солидарности и гармонии) не следует поддерживать ни одну из фракций государства и капитала. Левые будут продолжать наступать на грабли, менять шило на мыло и служить «шестерками» в интересах тех или иных претендентов на роль властителя и эксплуататора, пока не научатся отстаивать свои собственные цели, задачи и ценности, ведущие к ликвидации Капитала и Государства.
В этом смысле мне по-прежнему кажется единственно возможной и правильной старая добрая анархо-синдикалистская тактика: участвовать в повседневной самоорганизованной борьбе трудящихся и эксплуатируемых за их социальные и экономические интересы, помогать становлению в ходе таких конфликтов освободительного сознания, восстановлению духа «форума» (как сказал бы Зигмунт Бауман), возникновению и развитию практик самоуправления, которые могут стать альтернативой по отношению к существующей Системе и бросить ей вызов.
«В любой непонятной ситуации продолжай классовую борьбу»
И. Э.: Почему левые силы не играют ключевой роли в современных сменах режимов, по привычке именуемых «революциями»? Свидетельствует ли это об отказе левых от революционных форм борьбы? Или классические революции – это достояние эпохи индустриального общества (Модерна), и они уже не соответствуют потребностям формирующейся информационной цивилизации?
В. Д.: Мне кажется, дело здесь не в «изжитости» тех или иных форм. Современные левые не играют роли в нынешних политических переворотах (пусть даже с опорой на ослепленные мифами массы, ждущие изменений к лучшему исключительно от смены лиц властителей, а не от изменения социально-экономической политики) просто потому, что им нечего предложить основной массе людей. У них нет альтернативной программы, они не убедительны и попросту не нужны.
Да и смысла участвовать в чисто политических движениях, не выдвигающих социальные и экономические требования по реальному улучшению положения трудового люда, нет. Для противников Капитала и Государства это значит попросту играть на чужом пространстве и таскать каштаны из огня для своего же завтрашнего врага – не говоря уже о том, что, помогая прийти к власти новым претендентам, левые принимают на себя моральную ответственность за антисоциальную политику тех, кого они поддержали, то есть, таких же неолибералов. Левым стоило бы прислушаться к перефразированной шутке: «В любой непонятной ситуации продолжай классовую борьбу».
И. Э.: Популярны ли левые идеи в России? С какими специфическими трудностями сталкиваются левые?
В. Д.: Нет, не популярны. Но настоящие левые идеи и ценности сегодня в той или иной степени не популярны нигде. Поверхностный интерес в академических кругах к критике капитализма или определенным образом истолкованные результаты опросов ничего не говорят о реальном общественном осознании необходимости действительно освободительной альтернативы и уж тем более – о готовности бороться за нее. Ситуация в стране, в которой я живу, усугубляется еще больше такими явлениями, как социальная атомизация и десолидаризация, весьма далеко зашедшие за последние 35 лет. В результате многие люди просто не верят в эффективность и возможность коллективных действий или вообще не умеют договариваться с другими людьми о социальном взаимодействии. Трагедия в том, что люди не доверяют друг другу больше, чем власти.
Стоит также иметь в виду, что на протяжении всего времени господства КПСС критика режима «слева» преследовалась едва ли не сильнее, чем критика «справа». Всякие контакты с мировой левой мыслью и мировыми левыми антисталинистскими движениями были разорваны. Левая оппозиция сталинизму в Советском Союзе была в основном оторвана от развития левых идей в мире и вынуждена была заниматься доморощенным синтезом обрывков самых разных, подчас противоречивших друг другу теорий. Более того, подавляющее большинство советских и постсоветских антисталинистских левых продемонстрировали удивительную и пагубную несамостоятельность: как в так называемом диссидентском движении, так и позднее, в период Перестройки они выступали в роли подчиненных и младших партнеров либерально-рыночных течений в рамках фактического «демократического блока», вместо того, чтобы предложить обществу социальную модель, кардинально отличную как от государственного-бюрократического диктата, так и от пресловутого «перехода к рынку». В таких условиях у них практически не было возможности проявить себя как хотя бы зародыш дееспособной и убедительной альтернативы.
И. Э.: Центральная и Восточная Европа – регион с высоким социальным неравенством. При этом левые силы потеряли там всяческое влияние. С чем это связано?
В. Д.: В первую очередь, это связано с тем, что «посткоммунистические» (точнее, пост-госкапиталистические) левые выступили проводниками наиболее крайних и болезненных в социальном отношении рыночных реформ, которые существенно ухудшили жизнь большинства трудящихся в странах региона в 1990-х гг. Хуже того: правые и консервативные силы в таких государствах, как, например, Польша и Венгрия, нередко вели с левыми борьбу как раз под знаком бо́льшей «социальности», а иногда и действительно проводили меры, смягчавшие крайний неолиберализм «левых реформаторов». В такой системе координат для левых просто не оставалось места.
И. Э.: В начале ХХІ века воодушевление вызывал «левый поворот» в Латинской Америке, который ассоциировался с Уго Чавесом. Однако сегодняшнюю Венесуэлу трудно назвать успешной страной: экономический кризис, инфляция, проблемы с демократией. Потерпел ли крах «левый поворот»? Имеют ли потенциал для его возрождения правительства Бразилии, Чили, Колумбии, Мексики?
В. Д.: Рискну утверждать, что пресловутый «левый поворот» в Латинской Америке – не более чем миф. Как говорится, смотря что и с чем сравнивать. По уровню мероприятий, которые не то чтобы вели в направлении социализма, но хотя бы даже ограничивали рыночную и частнокапиталистическую стихию, эти «левые» режимы нередко не дотягивают даже до достаточно умеренного социал-реформизма в Латинской Америке 1960-х – начала 1970-х гг. Нынешние «левые» в духе «социализма XXI века» фактически остаются приверженцами неолиберального капитализма с привлечением и главенствующей ролью частного капитала (местного и зарубежного), проводят антисоциальные реформы (как пенсионная реформа правительства Лулы в Бразилии), продолжают хищническое разграбление ресурсов на потребу мировому рынку, часто не отменяют уже произведенную приватизацию, подавляют рабочее движение и т. д. Так что это весьма относительный «левый» поворот, разве что по сравнению с предыдущим еще более жестоким неолиберализмом. И уж в любом случае, не альтернатива ему. А отсюда и его неустойчивость, поскольку основополагающие социальные проблемы такие режимы и модели решить не в состоянии.
«… так называемая “антиколониальная” борьба за “национальное освобождение” есть всего лишь борьба за власть между различными группами мирового правящего класса, но ведущаяся руками одурманенных национализмом трудящихся»
И. Э.: Сегодня много говорят о деколонизации и неоколониализме. Какие угрозы представляет для мира неоколониализм?
В. Д.: Что только не называли на протяжении истории «колониями» – и поселения на территории других стран и регионов, и завоеванные заморские зависимые территории… Боюсь, что сами термины «колония» и «колониализм» давно утратили смысл – точнее, каждый вкладывает в них свой смысл, согласно своему желанию и политическим намерениям.
Мне кажется, проблему нужно рассматривать глубже, независимо от отнесения того или иного государства к той или иной категории. Вопрос об «антиколониализме» (а сегодня – и о «постколониализме») еще в ХХ столетии активно обсуждался в левом и особенно леворадикальном движении. В том, что колониализм, понимаемый как захват и эксплуатация заморских территорий, – плохо, сомнений, естественно, не было. Однако, что такое на самом деле «освобождение колонии»? Разве не есть это, по сути, просто переход власти из рук правителей, находящихся вне данной подвластной территории, в руки новой, местной правящей элиты, выражающей интересы местных («национальных») имущих классов колонии? Никакого социального и личностного освобождения людей труда при этом не происходит. Если гнет и эксплуатация в итоге «независимости» и уменьшается (и, то это происходит далеко не всегда!), то это изменения чисто количественные, а не качественные, не принципиальные. Иными словами, так называемая «антиколониальная» борьба за «национальное освобождение» есть всего лишь борьба за власть между различными группами мирового правящего класса, но ведущаяся руками одурманенных национализмом трудящихся «зависимых территорий», которые превращаются в колесики и винтики конструируемого коллективного субъекта «нации». Именно поэтому многие анархисты, коммунисты беспартийных рабочих Советов, левые коммунисты антиленинистского толка) отвергали и отвергают любую поддержку каких бы то ни было «национально-освободительных» движений, противопоставляя этому социальную (а не национальную) революцию.
«Принадлежность или статус территорий, престиж или “независимость” государств, ресурсы и т. д. не стоят того, чтобы за них проливалась человеческая кровь»
И. Э.: В последние годы в Европе наблюдается рост поддержки ультраправых. В ряде стран пал так называемый «санитарный кордон», и правые радикалы вошли в правительства ряда государств. Выборы в Европейский парламент заставили вновь говорить о фашистской угрозе. Хотя ультраправые лишь незначительно увеличат свое представительство в Европарламенте, их успехи во Франции и Германии вызвали шок. Существует ли угроза установления правых диктатур в Европе? Можно ли сравнивать современных ультраправых с фашистами? Что должны сделать левые, чтобы противостоять ультраправой угрозе?
В. Д.: Исторический фашизм был, разумеется, явлением, обусловленным и порожденным определенной эпохой. Нынешние ультраправые многое позаимствовали у него, но не могут выступать в том же облике. Другое дело, что в ситуации всеобщей фашизации «позднейшего» капитализма нынешние ультраправые – просто самые правые в общей Системе тотальной реакции. Они такие же сторонники рынка и частной собственности, но при этом не возражают против сохранения структур современной авторитарной демократии – только предлагают еще больше «закрутить гайки» и еще циничнее вести социал-дарвинистский курс, якобы «смягчая» социальные проблемы за счет других («иных») трудящихся. Если они и говорят о перераспределении, то это перераспределение не по вертикали, а по горизонтали. Сила ультраправых в том, что в глазах сбитых с толку, измученных видимой безальтернативностью людей они предстают своего рода силой протеста против истеблишмента, хотя, по существу, не предлагают и не могут предложить ничего принципиально иного. Они и либералы будут выступать как своего рода «двухпартийный» выбор. Пока левые предстают как «левая» фракция истеблишмента и сосредоточены не на реальных социальных и экономических проблемах большинства трудового населения, они не в силах ни противостоять ультраправым, ни вообще всерьез вмешаться в борьбу за власть и гегемонию между нынешними либералами и нынешними консерваторами.
И. Э.: Политики все чаще говорят, что эпоха мира подходит к концу. Есть ли шанс у человечества избежать Третьей мировой войны и ядерного Армагеддона? Что должны для этого предпринять левые силы?
В. Д.: Необходимо различать две вещи: современные войны вообще и конкретные текущие вооруженные конфликты. В аналитическом плане здесь нет разницы или противоречия: войны неизбежно и неминуемо будут происходить, пока существуют иерархическое общество и государство, а капитализм, в особенности «позднейший» и фашизирующийся по всему миру, лишь увеличивают их вероятность. Иерархия – это всегда конкуренция, а конкуренция – это всегда война. В этом смысле, без устранения капитализма, государства и т. д. невозможно предотвратить возникновение новых войн. В то же время, это не значит, что тот или иной конкретный военный конфликт нельзя остановить, смягчить и т. д. Это касается и продолжающихся вооруженных конфликтов, в которых крайне необходимо добиться прекращения огня – просто для того, чтобы перестали гибнуть люди. Принадлежность или статус территорий, престиж или «независимость» государств, ресурсы и т. д. не стоят того, чтобы за них проливалась человеческая кровь.
Однако важно подчеркнуть, что подлинная социально-освободительная левая не может и не должна занимать позицию в поддержку той или иной стороны в противоборстве между государствами (или государствами и потенциальными государствами), поскольку любое государство – это орудие угнетения, подавления и эксплуатации, любое по определению стремится усилить и расширить свое господство и сферу своего контроля. Точно так же недопустимо поддерживать любой национализм, исходит ли он от так называемых «угнетающих» или так называемых «угнетенных» наций. Позиция подлинных левых – антимилитаризм, разъяснение людям подлинных социальных причин войн и их взаимосвязи с существующим строем, без ликвидации которого невозможно устранить эту чуму из жизни человечества. И, разумеется, всемерный подрыв иллюзий «единства нации», то есть мифа о том, что интересы правящих и подвластных, эксплуататоров и эксплуатируемых едины. А потому – солидарность с социальными / социально-экономическими и антимилитаристскими протестами против тех общественных последствий, к которым ведут военные конфликты во всех государствах, борьба против всех воюющих сторон.
См. ответы на эти же вопросы:
социолога и политзаключенного Бориса Кагарлицкого: https://www.istorex.org/post/06-07-2024-boris-kagarlitsky
историка Александра Шубина: https://www.istorex.org/post/05-07-2024-alexander-shubin
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.