top of page

13.09.2023. Alexander Shubin


Александр Шубин: «Эволюция РФ к нынешнему состоянию – прямой результат госпереворота 1993 г.»









Аннотация: Неспособность двух ветвей власти в посткоммунистической России к выработке компромисса привела к острому конституционному кризису, развивавшемуся с декабря 1992 г., а затем и к вооруженному столкновению начала октября 1993 г., сопровождавшемуся человеческими жертвами. О месте событий 30-летней давности в новейшей российской истории рассуждает известный историк и левый политический мыслитель Александр Шубин, активно участвовавший в общественной жизни России тех лет.

Ключевые слова: Б.Н. Ельцин, 1990-е годы в истории России, конституционный кризис 1993 г.


Сведения об авторе: Шубин Александр Владленович — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН (Москва), профессор РГГУ и ГАУГН. Email: historian905@gmail.com


Alexander Shubin: “The evolution of the Russian Federation to its current state is a direct result of the 1993 coup d’état.”


Abstract: The inability of the two branches of power in post-communist Russia to find a compromise led to an acute constitutional crisis that developed from December 1992, and then to an armed clash in early October 1993, accompanied by casualties. The well-known historian and left-wing political thinker Alexander Shubin, who actively participated in the public life of Russia in those years, discusses the place of the events of 30 years ago in modern Russian history.

Keywords: Boris N. Yeltsin, 1990s in the history of Russia, constitutional crisis of 1993.


Corresponding author: Shubin Aleksandr Vladlenovitch., PhD (doctor istoricheskih nauk), professor, chief researcher of the Institute of General history, RAS (Moscow), the professor of the Russian State University of Humanities and of the State Academic University of Humanities. Email: historian905@gmail.com


Беседовал А. Стыкалин



А.С.:

Вспоминаю август 1991 г. Те, кто через 2 года станут непримиримыми врагами (те же Ельцин и Руцкой), находились (по крайней мере, как это виделось в те августовские дни) по одну сторону баррикад. Почему тем, кто в августе 1991 г. выступил как единая политическая сила, не допустив прихода к власти ГКЧП и торжества контрреформаторского поворота, не удалось сохранить свое единство? Какие факторы обострили противоречия? Усугубление экономического положения в СССР и жёсткие «гайдаровские» реформы? Распад СССР? И где была точка невозврата в отношениях между ельцинской командой и теми, кто представлял законодательную власть?


А.Ш.:

Это обычно для революционных процессов: на каждом этапе возникают свои задачи, для решения которых формируются свои коалиции социально-политических сил. Тот же Руцкой в 1988-1990 гг. выступал ближе к национал-охранительному лагерю, его сближение с Ельциным было ситуативным, а ГКЧП своей нелепой военной демонстрацией вообще напугал и сплотил против себя очень широкий фронт, в котором были и те активисты, которые негативно относились к Ельцину. После победы над разложившейся КПСС и распада СССР перед российским обществом встали задачи реформ, по поводу которых уже сформировались совершенно разные представления – от социал-либеральных этатистских до «шоковой терапии». За каждой идеей стояли влиятельные социальные и политические силы, так что конфликт был неизбежен. Ельцин однозначно поставил на «шоковую терапию», что предопределило его конфронтацию со значительной частью депутатов (хотя не со всеми, потому что они также представляли разные силы).


А.С.:

Лично Вы как не только непосредственный свидетель тех событий, но и общественный активист второй половины 1980-х, когда после августа 1991 г. впервые поняли, что на политической арене не избежать новых жестких столкновений? А было ли в принципе возможно с обеих сторон предпринять усилия, которые пресекли бы тенденцию развития, вёдшую к столь острому конфликту? Что помешало? Всё дело в амбициозности как Ельцина, так и лидеров тех сил, которые ему противостояли?


А.Ш.:

Я об этом писал уже в 1990-1991 гг., прогнозируя раскол «демократического движения». Эти мои взгляды отразились в моих статьях в «Солидарности» и в книге «Гармония истории», написанной в 1990-1991 гг., но опубликованной в следующем году. Так что для меня вопрос был не в том, произойдет ли раскол Ельцина и его соратников, а в том, по какой линии пойдет раскол и с кем из «демократов» можно против кого сотрудничать в интересах настоящего народовластия.

В то же время и я, и мои товарищи по «Солидарности» и Российской партии зеленых стремились способствовать ненасильственному разрешению политических противоречий. Хотя конфликт Ельцина и большинства депутатов остро проявился уже в декабре 1992 г., попытки договориться не прекращались даже в июне 1993 г. на Конституционном совещании, участником которого я был и наблюдал попытки диалога с близкого расстояния. Тогда еще можно было договориться о мирном выходе на создание новых правил игры. Но Ельцин и его окружение опасались, что расширение прав парламента не даст им провести реформы, стремительно терявшие популярность.


А.С.:

Я жил в то время совсем рядом с Белым домом и мог по сути из своего окна наблюдать за тем, что там происходило 3-4 октября 1993 г. Я жил на 7 этаже, а на 12-м в моем подъезде засели снайперы, не понятно чьи. Одна шальная пуля угодила в раму балконной двери моей квартиры. К счастью, на балконе в это время никого не было, а в отдельные часы туда заходили фотокорреспонденты и телеоператоры с моего разрешения. Мой вопрос: ту информацию о количестве жертв октябрьских событий, которая была официально обнародована в последующие месяцы, есть основания считать заниженной, искаженной? И в какой мере ответственность за жертвы лежит на Ельцине и его команде, а в какой – на его оппонентах?

А.Ш.:

Ответственность лежит прежде всего на Ельцине, потому что он своим актом 21 сентября сломал конституционные правила игры, что как правило ведет к насильственному разрешению противоречий. И в дальнейшем оружие применялось в большей степени с президентской стороны. Конституционалисты больше размахивали оружием, чем его применяли на деле. Я был на стороне парламента тактически, посещал Дом Советов, выступал на «Радио парламент», но не был там 3-4 октября. Моя реакция на расстрелы у Останкино и на Краснопресненской набережной тогда была весьма эмоциональной, я верил в слухи о том, что жертв многократно больше. Но за последующие годы я не нашел убедительных подтверждений этого, как и версии о том, что поход демонстрантов 3 октября был срежиссирован в администрации президента или «темными силами». В общем механика событий 3-4 октября сегодня достаточно ясна и без конспирологических домыслов, и довольно типична для таких столкновений, происходивших в истории. Невооруженные столкновения распаляют массы и силовиков, взаимная ненависть ведет к потере влияния конструктивно настроенных лидеров, вооруженная борьба видится лучшим способом добиться своего. Это еще чудо, что не детонировала вся страна. Чудо, впрочем, рукотворное – несколько лет гражданские активисты убеждали массы в важности сохранения ненасилия. Да и усталость от борьбы уже накопилась в массах, умирать за старую конституцию мало кто хотел, социальные трудности казались многим временными. Мало кто готов был всерьез рисковать жизнью на этом этапе затухающей революции.


А.С.:

Как лично Вы восприняли в то время жесткую риторику так называемого «письма 42» и как оцениваете сегодня этот документ? Мы знаем, что среди подписантов были люди уважаемые, авторитетные в интеллигентской среде… Разногласия в среде интеллигенции отражали всю глубину общественного раскола?


А.Ш.:

Воспринял с омерзением, но без удивления. Либеральная элита любит демократическую риторику, но до того момента, как массы начинают угрожать элитарным привилегиям. Тогда на первый план выходит «раздавите гадину», причем гадиной может быть назначено что угодно. Мое отношение к этому письму и его подписантам не изменилось. Да, у них есть заслуги перед культурой, прежде всего советской, которую они тогда пытались отряхнуть со своих ног. Но это письмо – позорный момент 42 биографий.


А.С.:

Хасбулатова и Руцкого довольно быстро амнистировали. Что за этим стояло: общественное давление снизу, желание уверенного в своих силах Ельцина показать себя великодушным победителем? Было ли это своего рода подачкой всем недовольным жесткой расправой над защитниками Белого дома – в условиях, когда президентская власть явно теряла свою популярность (вспомним выборы в Госдуму декабря 1993 г.)? Или, скорее, следствием некоего сговора между двумя находившимися в центре конфликта сторонами с тем, чтобы скрыть от общественности некоторые обстоятельства, в обнародовании которых не была заинтересована ни та, ни другая сторона?


А.Ш.:

Совершив госпереворот, Ельцин встал перед выбором: создавать диктатуру латиноамериканского типа, что явно привело бы к падению поддержки на Западе, где такое уже было не модно; либо сохранить плюралистичную систему, в которой доминирует президентская вертикаль, но сохраняются права оппозиции. Как последовательный борец с коммунистическим наследием, ориентирующийся на союз с Западом, Ельцин выбрал второе. А это значит, что нужно было соблюдать формальную законность. А по каким законам можно было судить лидеров Верховного Совета? Они же конституцию защищали, а Ельцин ее нарушил. Так что амнистия была результатом стратегического выбора. Хотя лично Ельцину этот акт оказался неприятен, он отправил в отставку прокурора Казанника, но и противопоставить что-то в рамках сложившихся правил игры не смог. Таково противоречие правления Ельцина – он создал для президента потенциально абсолютные полномочия, но сдерживал себя, пользуясь ими.


А.С.:

Выборы лета 1996 г. принесли Ельцину и его сторонникам немало хлопот. Президентской команде пришлось мобилизовать весь свой административный ресурс, чтобы не допустить реванша коммунистов, прихода к власти Г. Зюганова. Видите ли Вы прямую связь между октябрем 1993 г. и президентскими выборами 1996 г.? Или к тому времени на первый план вышли уже другие факторы, в том числе начавшаяся первая чеченская война?

А.Ш.:

При всей важности Чеченской войны, поляризация общества была связана прежде всего с социально-экономическими переменами, отражением чего был и конституционный кризис, и относительная неустойчивость режима в 90-е гг. Но если в 1993 г. режим Ельцина действительно мог пасть, то в 1996 г. реальный приход к власти Зюганова был маловероятен – слишком сильны были круги, выигравшие от реформ. Если бы Зюганов получил еще некоторое количество голосов, путь ему преградили бы силой. И он это вероятно понимал. Зюганов – не Ленин: теплое парламентское местечко важнее места в истории вроде уготованного Альенде.


А.С.:

Вероятно, не ошибусь, если скажу, что будущую Россию ждут острые конфликты разных политических сил, которые придется как-то разрешать в интересах общественной стабильности. Какие уроки могли бы извлечь наши будущие политики из событий октября 1993 г.?


А.Ш.

Эволюция РФ к нынешнему состоянию – прямой результат госпереворота 1993 г. Революция конца 80-х – начала 90-х закончилась в 1993 г., ее итоги определили направление дальнейшей эволюции (деградации) по пути периферийного капитализма с буржуазно-бюрократическим режимом. Всякая система имеет свои пределы эволюции. На мой взгляд, в данном случае они были исчерпаны еще в начале 2010-х гг. Искусственное поддержание перезревшей структуры за счет внешнеполитической конфронтации – путь, чреватый катастрофой либо переходом к тоталитаризму. Выбор не веселый, и подводящий итог спорам о благотворности авторитаризма как пути к либеральной модели в России. «Либеральный» авторитаризм затягивает в воронку обычного авторитаризма, из которой нет выхода на пути либерализма. Если удастся начать выход страны из нынешней воронки – нельзя повторять путь «просвещенного авторитаризма». Если Россию что-то спасет, то широкие возможности самоуправления. За это тоже шла борьба в начале 90-х. Но после 1993 г. достижения самоуправления и политического плюрализма были почти полностью выкорчеваны в интересах буржуазно-бюрократической касты, стремящейся освободиться от контроля со стороны населения. Тогда - под предлогом борьбы с советским наследием, а теперь – за некие «национальные интересы» и «наши ценности». Интересы большинства жителей России – мирное конструктивное освоение, обустройство необъятных просторов нашей страны, превращение жизни подавляющего большинства жителей в комфортную и культурно насыщенную. Таковы были наши ценности уже в начале 90-х, но последующие годы подтверждали предупреждения тех, кто говорил об угрозе нашим интересам и ценностям со стороны бизнес-бюрократической президентской вертикали.


"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.



1 556 просмотров
bottom of page