top of page

Чингиз Гусейнов: «Твоя речь, переводимая в текст, – более исповедь перед самим собой, нежели...




Чингиз Гусейнов: «Твоя речь, переводимая в текст, – более исповедь перед самим собой, нежели проповедь». Интервью с Ч.Г. Гусейновым






Беседовал С.Е. Эрлих


Чингиз Гасанович Гусейнов - писатель, литературовед, переводчик. Пишет на азербайджанском и русском языках. Заслуженный деятель искусств Азербайджанской ССР (1989). Доктор филологических наук (1979), профессор филологического факультета МГУ (1996—2012). С 2013-го года живёт в Израиле. E-mail: zigni4@gmail.com

Основные книги на русском языке:


Антология азербайджанской поэзии. В 3 томах. Под редакцией П. Антокольского и Ч. Гусейнова. Вступительная статья: Ч. Гусейнов в соавторстве с Г. Араслы и Р. Алиевым). М., ГИХЛ., 1960.

Ветер над городом. Повести и рассказы. Перевод с азербайджанского Марины Гусейновой и Игоря Печенева. М., Советский писатель, 1965. 252 с.

Проблема двуязычного художественного творчества в советской литературе. М., АН СССР. 1972. 50 с.

Магомед, Мамед, Мамиш. Роман со сновидениями, их разгадкой, с наивными символами, сказочным гротеском, сентиментальными отступлениями, с эпилогом, похожим на пролог, - в собственном переводе автора с родного азербайджанского на родной русский. М.: СП, 1977, 224 с.

Формы общности советской многонациональной литературы. Научное исследование. М., «Мысль», 1978. 278 с.

Этот живой феномен. Советская многонациональная литература вчера и сегодня. M. СП, 1988, 432 с.

Фатальный Фатали. Документальная фантазия о жизни, уже однажды прожитой. M.: СП, 1980, 464 с.

Семейные тайны. И ветхие страницы романа треплет ветер. M.: СП, 1986, 300 с.

Директория Igra. Компьютерный роман с греховными страстями и всякими иными эротическими переживаниями в заданной программе Деловых игр, которую в порядке эксперимента составил господин Зигнич. М., «Издательский Дом Русанова». 1996. 272 с.

Доктор N. Ненаписанные страницы романа, существующего в воображении. М., Московский рабочий. 1998. 1 и 2 книги, 245 и 280 с.

Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина. Кораническое повествование о пророке Мухаммеде. М., «Вагриус», 2003. 512 с.

По следам коранических айатов, или Глас вопиющего в пустыне. Коран в контексте Торы и Евангелий. На русском, иврите и арабском языках. Иерусалим, 2005, 112 с.

Минувшее — навстречу». Мемуарное повествование. М., «Флинта», 2009, 712 с.

Освобожденный подтекст. Триптих романов. М., Изд-тво Б. С. Г.-ПРЕСС. 2010. 736 с.

Мухаммед. Художественное исследование. М. «Молодая Гвардия», серия ЖЗЛ. 2017, 386 с.

Подковать скакуна. Нечто романное с этно-конфликтными несуразностями, поиском добра в пространствах зла. М., «Маска», 2022, 576 с.


С.Э.: Дорогой Чингиз Гасанович, я бы хотел задать вам несколько вопросов. Первый вопрос – традиционный, для нашего журнала, занимающегося памятью: расскажите, пожалуйста, о своей семейной памяти и её глубине. Следующие вопросы: память о репрессиях (хотя вы были ребёнком, но должны помнить) и о войне. Вы не только писатель и переводчик, но вы ещё и доктор филологических наук. Расскажите, пожалуйста, как идёт переключение с одного регистра на другой, когда вы пишете художественные работы и когда пишете научные статьи. Ещё один важный вопрос относится к советской цензуре и самоцензуре, особенно интересно как писатель осуществлял самоцензуру. И если, вы не возражаете, могли бы мы затронуть также вопрос армяно-азербайджанских отношений?


Ч.Г.: Вы затронули темы, так или иначе касающиеся многих сторон моей жизни и, добавлю с автоматизмом, творчества. Некогда Родина была единая, СССР, а в нём малый отчий край Азербайджан, но в одночасье я оказался живущим в новой стране, стремительно русифицирующейся РФ, как бы психологически «своим», но эмигрантом, или инородцем, причисляюсь к «лкн», новая аббревиатура: «лица кавказской национальности», в Азербайджане, не имея там прописки, рассматриваюсь как «азербайджанский писатель зарубежья».


В моём формировании велика роль большого многонационального бакинского дома-крепости с коридорной системой, закрытым двором, железными воротами и отдельно – парадным входом. Угловой дом этот, двухэтажный, с бель-этажами, широким просторным подвалом, пригодным для жилья тоже, был построен в самом начале нового 20-го века и принадлежал известному бакинскому нефтепромышленнику (и просветителю, меценату) Исабеку Ашурбекову… - я его, кстати, хорошо помню, ходил он по ставшему общим коридору, где ещё оставались кадки с пальмами, быстрым шагом, чуть согнувшись, и острый, слегка удивлённый взгляд… Жили в этом доме истинно по-соседски, мирно, бесконфликтно, дружно, без ссор, помимо азербайджанцев, также семьи русские, две, еврейские, тоже две, армянская, татарская, даже немецкая, Киндсфатеры… Их в первые же дни войны выслали в Сибирь, помню, коридор наш заставлен немецкими книгами на выброс, поразили, впервые видел такое, толстые высокие с твердым переплётом, как пойму позже, энциклопедии с цветными картинами внутри, прикрытыми папиросной бумагой.


С.Э.: Ещё немцы, немцы Поволжья.


Ч.Г.: Да, казалось, куда их, и без того далёкие уральские пределы, и не только сослали, а на карте России исчезло связанное с ними географическое название «автономной республики», перестало существовать и такое понятие, как «советская художественная литература немцев Поволжья». Они, как и мои бакинские соседи-немцы, появились в России при Екатерине Великой. А вообще-то высылки целых народов – явление привычное для России как имперской (переселение, в частности, непокорных горцев в Оттоманскую империю), так и советской (большой список высланных народов в Сибирь и Среднюю Азию, Казахстан в годы войны, - позднее их реабилитировали и большинство вернулось на свои исконные земли – за исключением месхетинский турок и крымских татар, их попросту лишили де-факто этого права.

… Я слышал в детстве, узелок семейной памяти, что в пору советизации Азербайджана в 1920-м хозяин дома Ашурбеков по совету тогдашнего Ревкома Наримана Нариманова, с кем они были хорошо знакомы с молодости, добровольно уплотниться самому, было такое понятие в системе тотальной советской экспроприации, попросту - грабеж чужого, и так Иса-бек мудро распорядился впустить в свой дом хорошо знакомых ему людей, близких по духу. В их число попали, получив квартиру впритык к хозяйскому отсеку мой дядя Ага-Али с семьёй и младшим братом – моим молодым тогда отцом (после женитьбы отца тот, оставив квартиру молодожёнам,. покинул это шумное пространство и переселился в тихую квартиру поблизости, нагорной части).


С.Э.: А хозяина дома не репрессировали потом?


Ч.Г.: Репрессировали, разумеется, как иначе? Буржуй! Уже при Кирове, «Мироныче», главе советского Азербайджана. А перед войной арестовали и младшего сына Исабека Давуда Ашурбейли (фамилия на азербайджанский лад), инженера на нефтеперегонном, кажется, заводе, он недавно женился и покинул отчий дом, а на работе вскоре случился большой пожар, Давуда обвинили во вредительстве, и он сгинул… Хорошо его помню, быстрого, энергичного, взрывного в отличие от старшего сына Исабека Сулеймана, степенного и спокойного, покладистого (характеристики поздние), он учил меня азам шахматной игры, как матовать королём и ладьёй чужого короля, тоже был инженером, сменил фамилию, став просто Ашурли, - его не тронули, он даже участвовал, почти сорокалетний, в войне, в его записях той поры сохранилось моё письмо ему на фронт со смешным обращение к нему: «Здравствуйте, тётя Сулейман!»… Женился ближе к пятидесяти, его сыну Рамизу, с которым общаемся по сей день, уже за 70, и он для меня – по-прежнему Ромик, а ко мне обращается как «дядя Чингиз», есть у него взрослый сын, который носит имя деда… Кстати, года два назад или уже три по ТВ в Израиле выступал попечитель Православного подворья в Иерусалиме москвич Игорь Рауфович… Ашурбейли, и в это время мне позвонил приятель, я сказал ему про «везение: «Слушаю по 9-му каналу ТВ интервью с человеком, чьего прадеда и деда я знал! Может, единственный, в мире, воочию, живьём видел!» Тот немедленно позвонил на ТВ и завертелось-закрутилось: за мной вскоре прислали машину, состоялась наша встреча с Игорем Ашурбейли, он проявил огромный интерес ко мне, я погрузил его рассказами о его роде в немыслимые дали истории, получив удовольствие от общения со своим прошлым… Пандемия, карантин… - больше не встречались

В младенчестве-детстве я постоянно пребывал в стихии двух языков: за пределами нашей квартиры – русского, а у себя – азербайджанского, погружаясь в свой национальный мир, рос как истинный «бакинец» - не только двуязычным, но не делающим различий между своим и чужим, это жило во мне в органичном согласии. Кстати, «бакинец» как этно-понятие широко применяется в среде еврейской алии из Азербайджана в Израиле, диаспорском сообщества «АзИз».

В моём «интернационализме» (слово ныне, как и «дружба народов», - чуть ли не бранное!) велика роль и русских многонациональных школ, в частности, 160-й, где царило равенство учеников вне этнического происхождения. Не удивляло, к примеру, что золотую медаль получил русский Пётр Гришин, а две серебряные – евреи Павел Шатайло и Виталий Вульф (да, знаменитый впоследствии телеведущий в Москве). Не вызывало удивления и то, что азербайджанский язык в нашей школе преподавала карабахская армянка, прекрасный знаток языка, - часто освобождала меня от уроков, де, «отлично знаешь, будешь мешать подсказками».

Ко времени отъезда на учёбу в Москву я, наивное дитя советской пропаганды, не ведал о существовании таких агрессивных проявлений невежества, как шовинизм или антисемитизм. Годы 1949-1953 и далее были в Москве лично для меня, бакинца, периодом отрезвляющих реалий, агонии сталинского режима, жаждущего новых кровопусканий: это “борьба с космополитизмом, низкопоклонством перед Западом” (родилась меткая формула: “СССР - родина слонов”), “дело врачей” с готовящейся депортацией советских евреев… МГУ «очистили» от евреев, уволили на нашем филологическом факультет великолепного преподавателя Абрама Александровича Белкина, его лекции были для меня озарениями, открытием, истинными уроками литературного мастерства, однажды он посвятил две лекции детальному, слово за словом, анализу текстов двух рассказов Чехова: «Попрыгунья» и «Дом с мезонином». А в Институте Востоковедения уволили видного востоковеда, с которым наша аспирантская группа не раз общалась, - Иосифа Самойловича Брагинского… Узнаю потом – в Литературном институте освободили от работы Павла Григорьевича Антокольского, с которым впоследствии мы общались, подготовив и издав в Москве (1960 г.) три тома «Антологию азербайджанской поэзии».

Сталинским ударам подверглись также все национально-освободительные движения против царского колониализма, и это началось с пересмотра отношения к движению Шамиля на Кавказе, которое сотрясало царскую империю два с лишним десятилетия: все эти войны были объявлены враждебными, антирусскими, инспирированными Западом, что ударило по многим учёным-историкам, были случаи самоубийств среди них, в частности, крупнейшего азербайджанского историка-филолога в ранге президента АН Азербайджана (тогда – «филиала АН СССР», АзФАН), моего однофамильца Гейдара Гусейнова, за чьими успехами я пристально следил.

Я, впрочем, многое тогда понимал, - мне пошла на пользу антисталинская прививка, полученная еще в отрочестве, в канун и годы войны в Баку, о чём я понял многие годы спустя.


С.Э.: И это связано с вашей семейной памятью?


Ч.Г.: Да, именно так, Вы угадали. Семья воспитывала не только заданно-самоцельно, а как бы и косвенно, своим поведением, образом жизни, отношением к окружающему миру, реакцией на те или иные события, явления, это, кстати, частично отражено в довольно-таки объёмистом моём «мемуарном повествовании», вышедшем в Москве в 2009 году, - «Минувшее – навстречу». Нам кажется, что прошлое осталось где-то позади, но оно постоянно шагает навстречу нам, присутствует в нашем настоящем.

Я слышал разговоры взрослых, понимал, что важно и надо запомнить, был наблюдателен… В 1937 году меня, восьмилетнего, потряс арест, как «врага народа», Гусейна Рахманова, двоюродного брата моей мамы (их отцы были родными братьями), ему было 35 лет, и он уже два года занимал высокий пост, будучи Председателем Совнаркома Азербайджана, однажды в киоске бабушка купила мне его портрет, часто листал полученный мамой альбом в честь окончания ею акушерского училища, где на первой странице было фото слипшейся навечно профилями мировой четвёрки М.-Э.-Л.-С., а на второй – тройка вождей местных, помельче: Берия, Багиров, наш родич Рахманов… - мать должна была в 37-м заклеить в приказном порядке третьего, но ослушалась (пришлось бы, останься она жива, закрыть лики и первого в 53-м, и второго и 57-м). Мы как-то были с мамой у Гусейна Рахманова, в новой его должности, подъезд был с лифтом, нас долго проверяли… Он с лёгкостью обхватил и поднял меня высоко над головой. Жена его, полугрузинка-полуармянка, нас радушно встретила, угостив вкусным медовым печеньем (на доме с конца 50-х висела мраморная памятная доска в честь Гусейна Рахманова, снятая в начале 70-х новой «ревнивой» к прежним лидерам властью, якобы в связи с «ремонтом здания», но так и не вернулась на своё место).

Запомнил и приход «на минутку» к нам домой на Старой Почтовой улице и Гусейна Рахманова, наказывал чуть старше него нашему отцу бережно относиться к «амикызы», к «сестре двоюродной», то есть к нашей маме.

В одночасье большая семья Рахмановых рухнула, развалилась: услыхав об аресте сына, мама его от волнения опрокинула на себя казан с кипятком и вскоре умерла от ожогов… «Враг народа» Гусейн Рахманов был расстрелян, бездетную его жену Тамару Ломизе арестовали на десять лет, отсидев весь срок, она не стала жить в Баку, и, постаревшая, увядшая, тощая и дряхлая, она вернулась в Тбилиси, откуда была родом. Старшего брата Гусейна – Гасана Рахманова, а также их дядю Али-Ага (младшего брата отца, который был ровесником племянников) арестовали, и они умерли в тюрьме, жену Гасана Хавву-ханым с двумя дочерями, Азой (её, тогда пятилетнюю, прочили мне в невесты!) и Томой-

Тамиллой, с престарелым отцом Рахмановых ПашА-ами с его младшим сыном Аждаром выслали в Семипалатинск… А семью Али-Ага – жену Хадиджи-ханым с дочерью Рахилей, двумя сыновьями – Талетом и… забыл имя второго! – хотя и отняли у них просторную квартиру, но не сослали, следуя закону, принятому по предложению Крупской, в отношении семей имеющих трёх и более детей… Увы, никого уже нет в живых!..

По сей день помню сказанное тогда моей бабушкой, потрясённой трагедией: «Что ж, - сказала она, указав рукой наверх и имея в виду то ли Аллаха, Которому всё виднее, то ли властные структуры, - идёт жестокая кровавая борьба за кресло («стул давасы»). И не поймёшь, кто есть кто: сегодня ты палач, а завтра – уже жертва»… Я чисто механически запомнил услышанное и никак не мог ни тогда, ни потом приложить бабушкины слова к Рахмановым, внутренне противлюсь обобщению, имея в виду всех репрессированных, среди которых были и палачи, и множество невинных.

К нам часто приходил друг нашей семьи уроженец Апшеронской деревни Шаган Бебир-даи, «дядя Бебир», врач-хирург, излечивший, кстати, меня от бесконечной малярии. Однажды при полном молчании за столом я вдруг услышал его шепот: «Всем ведь известно, что Кирова убил Сталин!». И отец, и мать на него зашикали: «Что ты говоришь?! Прекрати немедленно!»

А ещё к нам зачастил, особенно в первые годы войны, старший брат моего отца Ага-Али, навестить «сирот», как говорил о нас с братом Аликрамом (наш отец умер молодым в 40 лет в 1939 году от заражения крови); приходил и тут же приказным тоном: «Чем угостите своего родного дядю?» А угощение – лишь чай, запиваемый изюмом… Он вспоминал «славное николаевское время», когда почитался купцом и успешно торговал коврами, ездил в Турцию, по российским провинциям, «мне, - сокрушался, - предлагали за мои товары золотые монеты, я отказывался от них, мол, тяжело таскать их, требовал лёгкие бумажные ассигнации», - при нас однажды медленно считал потрепанные рубли, сто штук, это была его зарплата, полученная в какой-то конторе, и при этом во всю ругал советскую власть, называл Кобу-Сталина «разбойником, бандитом», который «грабил нас, богатых, в Баку и навязал нам сегодня войну…». Я воспринимал эти его обвинения молча, чего спорить, думал, со старым человеком? Отсталый тип!.. Но критические слова западали в душу, нет-нет вспоминались и в Москве, своеобразным были противоядием от всякого рода иллюзий, раболепия.

Я вообще-то я многим обязан родным, родственникам по постижению языка, его тонкостей, восточной культуры, обрядов, праздников… У матери моей Махфират (она, как и отец, умерла в 1946-м в свои 40 лет) была напечатанная латинским шрифтом книжечка (это особая тема – замена многовекового бытования азербайджанского языка на арабской графике. Де, неудобная и трудная для изучения, и – распространяет мракобесие и невежество. А латиницу после десяти лет внедрения директивно заменили кириллицей, чтобы спустя шестьдесят (!) лет вернуться снова к латинице). Книжечка народных четверостиший «Баяты» на латинице была изящная, содержала мамины фразы, тоже на латинице, мама часто нас с братом погружала в виртуозную их стилистику, оригинальные рифмы, неожиданные повороты сюжета… Я премного также благодарен бабушке по материнской линии Наргиз-ханым, убеждённой мусульманке-шиитке, но без воинственности и фанатизма ислама, часто и много рассказывала нам с братом народные сказки, притчи, любила играть словами, мы отмечали, не афишируя это, мусульманские праздники, в частности, мовлуд, или день рождения пророка Мухаммеда, знали отдельные эпизоды из его полные чудес встреч с пророками… От бабушки (она умерла, когда мне было 27 лет, в 1956-м в возрасте 74-х лет) я знал, что существует священное Перо, которым написан учениками текст Корана, услышанный ими от Бога… Частые слова в её устах, наряду с Аллахом, – это «адалет», или справедливость, «дюз адам», или «надёжный человек», которому можно довериться, «намус» - честь.

… В Москве, как уже отмечал, я столкнулся с проблемами, о которых не ведал в Баку. Это, прежде всего, межнациональные отношения, и отсюда – мой интерес к этносам, их обрядам, культурам (в общежитии МГУ на Стромынке в одной комнате со мной на разных курсах оказались и осетин, и литовцы, эстонец, естественно, русские из Воронежа и, если память не изменяет, из Калуги, татары из Казани, башкиры из Уфы. Возникла у меня тяга к изучению как своей национальной (азербайджанцев было много, даже создали нечто вроде «землячества», общины, но ее запретили, разрешив это лишь студентам из стран «народной демократии»), так и мало-помалу других национальных литератур, слушал факультативные лекции по украинской и белорусской литературам, оба преподавателя были, кстати, заместителями декана – М. Зозуля и С. Василёнок, и на пятом курсе после успешной дипломной защиты по «национальной» литературе был рекомендован в аспирантуру на кафедру «Литература народов СССР», которую планировали открыть в новом учебном году. Но дело затянулось, и рекомендация помогла поступить в аспирантуру ИВАНа («Института востоковедения Академии наук»), где на секторе Советского Востока продолжил исследование национальных литератур в этно-социальном контексте, и так сложилась судьба, что ко времени защиты кандидатской диссертации я уже работал штатным консультантом Комиссии по национальным литературам при Правлении Союза писателей СССР. Это совпало с оттепелью, которая имела своим продолжением не логически ожидаемый весенне-летний, условно говоря, расцвет, а новые морозы, которые породили затем долгий изнурительный застой, и он завершился так называемой «пятилеткой почётных похорон» генсеков, которую вскорости сменила т.н. перестройка, полная новых надежд – тоже обманчивых, увы, и кратковременных, как это видно сегодня, точно все мы попали в ловушку, капкан и никак не можем вырваться из западни… - но поостерегусь, исходя из современных реалий, делать какие-то прогнозы о будущем, тем более апокалипсического характера, хотя многие боли прошлого и нынешнего нашли отражение в моём новом романе 2022 года издания в Москве – «Подковать скакуна», в котором я как бы с вершин Иерусалима, а здесь, сказывают, самый близкий путь к Всевышнему, пытаюсь постичь две свои прежние Родины, поражаясь, как они зеркально отражаются друг в друге - старшая сестра и младший брат.


Сегодняшние катаклизмы в тамошних верхах, удачное Ваше слово, лучше не скажешь, поистине травматические…


С.Э.: Это не моя терминология, так принято в исследованиях памяти.


Ч.Г.: Увы, трудно представить, как скоро мы излечимся от тяжких ран, вызванных циничной вседозволенностью кучки властных авантюристов, мнящих себя вершителями народных судеб, и как много времени потребуется, чтобы жизнь вошла в нормальное русло, перестать, это, в частности, относится к РФ, рассматривать многие ведущие страны мира, прежде всего, соседей, своими врагами и грозить им ядерным оружием… - объяснения всему и вся лежат вне пределов разума и логики, их надо искать в областях медико-клинических.

… Разбираться с памятью, «семейной» тоже, – дело сложное, это трудно управляемый процесс в недрах подсознания, более глубинных и богатых, чем нам представляется, даже генетически многожизневый, вбирающий не только тебя, но и предков. Недра эти неожиданно выдают из прошлого основательно забытое, кажется, этого даже и не было, но оно такое чёткое, что сомневаться в истинности не приходится.

Попытаюсь конкретизировать вышеизложенное на примере занимающей меня по сей день проблемы, затронуть которую Вы деликатно просили в адресованном мне вопроснике: «если Вы не возражаете», и я обрадовался, что можно избежать подробностей.


С.Э. Догадываюсь, о чём Вы: армяно-азербайджанских отношениях!


Ч.Г.: Да, Вы правы… Но выявилось и другое, чего я, по правде говоря, никак не ожидал: предпринятое Вами превращение устной нашей беседы в печатный вид с тем, чтобы я на его основе составил письменный текст моих ответов на Ваше интервью, он оказался трудным, затянулся неимоверно. Причина – не только композиционно-стилевая: несколько раз из недр семейной памяти прорывались новые сигналы-импульсы, будоража сознание, уточняли , по-иному освещали те или иные события, требуя более основательного осмысления вопросов, тем более, если они впрямую касаются будущности моего народа, отечества, - знак личного качества моего мироощущения. А вообще-то ура-патриотов презираю и даже признание себя просто патриотом считаю признаком или синонимом раболепия.

Память почти все годы постоянно фиксировала в моём мировосприятии, начиная, не помню, с какого времени, всё не только моё этническое, но и армянское, наряду с такими же, отмечу, приоритетными и близкими лично мне, бакинцу, еврейским и русским, и всегда при этом доминировали в их ауре светлые, радужные тона, но слышалось порой и про недоброе в наших отношениях с армянами через «царский» мир, что в Баку случались «армяно-татарские» по терминологии тех лет, погромы, затеваемые колонизаторами, но резко осуждаемые лучшими представителями этих народов; что в 1918 году в стычке с армянским воинством чудом уцелел, получив пулевое ранение рядом с сердцем, наш близкий родственник; в 1943 голодном году, проезжая с мамой на лошадях через Шушу в составе медбригады по обслуживанию чабанов и их семей на высокогорных летних пастбищах, сам видел в Шуше разрушенные в ходе войны того же 1918 года между «дашнакской», по советской терминологии, Арменией и «мусаватским» Азербайджаном целую длинную улицу с разрушенными каменными домами. Но всё это, верилось твёрдо, творилось чуждыми нам сторонами, давно осуждёнными и сошедшими с исторической сцены, никак не влияло на нынешние добрососедские отношения между народами, чему был я свидетелем и в 1950 году, когда на летние каникулы приезжал из Москвы в Баку, а оттуда - в изменившуюся донельзя Шушу, - никаких трений!.. куда получил назначение, став директором Музучилища, и переехал жить мой старший брат Али-Икрам с бабушкой и новой женой… В «сталинские» годы, очевидно, не без ведома властей, возникали выступления советских армян против Турции с требованием вернуть захваченные некогда армянские земли, и вся эта шумиха завершалась, как правило, Заявлением ТАСС, что СССР не имеет никаких территориальных претензий к Турции. Вскоре они получили новое наполнение, всплыло обвинение Оттоманской империи в пору Первой мировой войны, в апреле 1915 г., в жесточайшей резне армян, заменённой в перестройку новым популярным, даже модным словом «геноцид», - сразу в кипяще-бурлящей этно-конфликтами стране появилось множество «геноцидов», хотя как организованная государством политика и практика поголовного физического уничтожения всего без исключения этноса, был один – еврейский Холокост… И «турецкое» (отнятая армянская территория + «геноцид» армян) расширилось, включив в себя и «тюркское», «азербайджанское» - Нагорный Карабах. Этому способствовало и то, что эти два народа имеют общее название на армянском: турки-«туркес» (звук «ю» в обоих языках отсутствует).


С.Э.: Подождите, но Азербайджанская республика была уже в 1922 году. А называют их всё равно тюрками? Я знаю, что до Революции называли вообще татарами.


Ч.Г.: Но в царское время лишь русские для удобства называли татарами тюркские народы, не принимая во внимание их самоназвания, различая по месту проживания: крымские, казанские, тобольские, кавказские («балкары»), дагестанские (кумыки»), закавказские («тюрки» в паспортах до 1934, а после - «азербайджанцы».

… Логика изложения требует исторических отступлений, пока одного, а дальше будет видно.


С.Э.: Ваше право!


Ч.Г.: Хочу отметить, понимая дискуссионность моих размышлений, что «ненавистная» Революция (аббревиатура тут, «Великая…» и т.д., ВОСР) почти смертельно ударила по хребту русских, или великоруссов, но эта же самая Революция (парадоксальная реальность!) сыграла колоссальную положительную роль в судьбе всех других – без исключения – народов Российской империи в их возрождении и всестороннем культурно-экономическом, политическом развитии, особенно в первые советские годы. Даже финны и поляки зажили в конечном итоге своей самостоятельной жизнью!.. Может, по причине такого исключительного внимания к прежде бесправным народам, «рабоче-крестьянские вожди», большинство которых было к тому же нерусскими, в качестве государствообразующего фактора издало этнический принцип, демонстрируя равенство в правах всех и каждого народа? Но он оказался непригодным для страны разноукладной, многостадиальной, с пережитками феодально-байских отношений, следами рабовладения, даже каменного века. Структура государства как показало время, породила, условно говоря, «четыре сорта» этносов в стране, равноправных лишь формально. Первый «сорт» – титульный этнос в т.н. «союзных» республиках, квазигосударствах, имеющих даже право на выход из содружества СССР. Остальные – вторые и далее «сорта», входят в состав союзных республик на правах автономии и различаются по «сортности»-рангу: автономии «республиканские» (как в РСФСР, к примеру, Дагестанская, Татарская, в Грузии – Абхазия и Южная Осетия), «областные (скажем, в РФ «Еврейская автономная область», ЕАО, в Азербайджане – НКАО, «Нагорно-Карабахская автономная область»), ну и сорт четвёртый – национальные районы, населённые малыми народностями, они располагаются в РСФСР, где есть также области и края русские, названные именами городов.

Казалось бы, ажур, но при таком устройстве государства, как ни странно, нарушается самоценность этноса, он и властен на своей чётко очерченной территории, но и зависим от другого этноса, наделённого рангом иерархическим повыше и часто более проситель, может быть ущемлён в каких-то правах, чего-то недополучает, из-за чего возникают обиды, трения, накапливаются противоречия, рано или поздно приводящие к конфликтам, порой – кровавым столкновениям, даже, как показывает опыт, к войнам.

На моей памяти, как в годы оттепели клеймили задним числом сталинскую политику «автономизации», объявляя мудрой ленинскую, так сказать, «четырёхсортную», которая и была реализована и оказалась не менее пагубной для судеб страны: идея «автономизации» подчиняла все национально обозначенные субъекты единому московско-российскому центру… – именно её реализация соответствовала бы складывающемуся тогда в России имперскому духу русского государства и ничто бы не разрушило «пирамидальную» целостность страны. А в сущности, и ленинский план, как и сталинский, не афишируя, скрытно, де-факто утверждал зависимость (неслучайно бытовала метафора-ребус: «Россия - первая среди равных») всех от Московско-Российского русского единого центра, она была реальна, но замалчивалась. Не афишировали, что руководство союзных республик, а тем более автономных, подчинялось централизованному русскому началу в Москве, кадровые вопросы в союзных республиках контролировались и решались через т.н. «вторых секретарей», которые были «рукой Кремля».

Кстати, применяемый к России нынешний термин, как страны «независимой», что отмечается как общегосударственный праздник, - чисто формальный, придуманный, самообман, иллюзия, даже смехотворный: от кого же Россия освободилась, став независимой? Ответ очевиден: от самой себя (нонсенс, но и такое случается)! СССР был, в сущности, Россией!.. В отношении других нео-государств ясно, что они независимы и ясно, от кого – СССР, РСФСР, от русского государства.

Но применительно к России и в объёме русского СССР стало вскоре ясно и то, что, очевидно, не возникало в эйфорических головах русских – они нежданно испытали сильнейший стресс, впали в шоковое состояние: в них возмутилась генетическая память, или глубоко в их подсознании угнездившееся представление, такая вот ментальность, что на всём этом пространстве, по мере того, как оно создавалось, ширясь, как империя, с русское воинством активно проникал в захваченные чужие земли русский этнос, заполняя их собой, они были хозяевами положения, а тут – вдруг стали чужими, эмигрантами, зависимым от нового титульного этноса, чуть ли не национальным меньшинством, уничижительное сокращение «нацмены».

Перед скукожившимся в одночасье государством РФ возник вопрос о защите, как сформулировано было, «русского мира». Сложилась забавная ситуация, пахнущая кровью, связанная с… орфографией, противоречивостью понятия «русский», по-разному окрашивающая словосочетание «русский мир».

«Русский» может пониматься и как существительное, и как прилагательное (в других языках нет, хотя могу ошибаться, подобной двойственности, к примеру, «француз» и «французский»). «Русский» в формуле «русский мир», ныне ставшей актуальной, даже злободневной, имеет в виду этнос или выступает синонимом россиянина, а то и, может, «русскоязычного», или он же в сокращении «русский», как принято называть выходцев из СССР, России, за последние десятилетия рассеявшихся по всему миру, в частности, более всего живущие в Израиле, Германии, США, Канаде, даже в Австралии до недавнего времени функционировало «Русское литературное сообщество»… Одно дело, если речь о защите русского как русскоязычного, то есть акция культурно-образовательная, а другое – защита русских как этноса, которые жили в СССР, а ныне вдруг оказались, помимо своей воли, за его пределами в других государствах и защита их – такое в истории наблюдалось не раз – используется как повод для вмешательства во внутренние дела суверенных, независимых государств – сначала дипломатического, а потом и военного… - этот импульс по сходству, что ли, точнее, по аналогии, очевидно, не явной, а глубоко запрятанной, вернул меня к чуть ранее заявленной теме.

Думаю, что многим неведомо, что вопрос о Нагорном Карабахе странным образом возник в оттепельные годы – в письме армянской общины в США к Хрущёву в канун 1960 г. с просьбой подвигнуть Азербайджан на дружескую акцию – подарить Нагорный Карабах Армении в связи с 20-летней годовщиной установления там советской власти, повторить Ваш опыт с Крымом, подаренным Украине в честь 300-летия воссоединения с Россией… - Хрущёв сказал на Политбюро: «Начнём перекраивать границы – развалим страну!».

И вдруг после четверти века тишины – как гром в ясный день: за год до т.н. перестройки в 1984-м в Москве поступает в продажу изданная в Армении на русском языке книга корреспондента «Литературной газеты» по Армении Зория Балаяна «Очаг», и в ней… - небывалый случай: грубо оскорбляются дикие тюрки-«варвары», которые разлучили армян с их исконными землями, что на родном языке общаются со своей родной рекой Аракс… – никто не отреагировал!.. А на моё недоумение, как могло случиться такое, руководитель СП СССР Георгий Марков заметил мне: «Не обращайте внимания! Всем известно, что армяне – националисты, а вы – интернационалисты!»

Вскоре – полная наивности феерическо-эйфорическая перестройка, и были продемонстрированы как светлые вершины свободного духа человека, так и немыслимые бездны его падения - жестокость, жажда убивать, нагнетать ненависть к соседу, разнузданность… В этих условиях, если иметь в виду нагорно-карабахский конфликт, важно было, не ругать одних, или лишь азербайджанскую сторону, и рьяно защищать армян (и те, и другие не уступали друг другу ни в одном из проявлений жестокости), как это неизменно и активно проделывало большинство, особенно в России, а принудить стороны найти мирные способы разрешения возникших противоречий. И тут значимыми для меня оказались два предложения: одно – российское, участвовать в беседе двух закавказцев-переделкинцев, меня азербайджанца, и Булата Окуджавы, по отцу грузина, по матери- армянина (Боль о Кавказе. Булат Окуджава – Чингиз Гусейнов: «Обстоятельства и нас постепенно приведут к объединению…» Беседу записала Е. Твердислова. «Вечерняя Москва», 23.08.1993), а за год до «беседы» я получил приглашение из Вашингтона выступить с докладом в Институте мира на тему: Карабахский конфликт: взгляд изнутри и извне, поиск путей разрешения. Мне предстояло, как предупредили, выступить перед приглашёнными в Институт депутатами (по два) Верховных советов пяти республик, которые так или иначе задействованы в этом конфликте: Российская федерация во главе с Галиной Старовойтовой, защитницей армян в этом противостоянии, ибо Армения – единственный её союзник в Закавказье, там размещена российская военная база… Короче, я разобрал позицию каждой стороны, чтобы понять её правду, её интересы в этом конфликте: Иран поддерживает армян, а не родственных ему шиитов, ибо Азербайджан ратует за создание с иранскими тюрками-азербайджанцами «единого большого Азербайджанского государства»; Турция поддерживает Азербайджан как бы в пику армянам и по этно-языковому родству с азербайджанцами. Получилось так, что все выступали с репликами, и лишь двое – основательно: я и Галина Старовойтова, которая полемизировала с моими доводами, в частности, защищала право Армении на «мононационализацию» своей страны (мононационализацию страны, процент армян в которой вырос меняя чем за десять лет с 65-ти до 98), и я ответил, что да, согласен, если процесс этот складывается естественно, а не вызван политикой насильственного изгнания из страны тюрок-азербайджанцев… (о поездке в Вашингтон: Правд много, истина одна. Беседу вела Елена Твердислова. «Литературная газета», 16.09.92).

Потом узнал, что армянские депутаты заявили, мол, чего ждать от докладчика-турка, одна его фраза выдаёт его намерения: «Азербайджан ни при каких обстоятельствах не согласится с потерей Шуши, колыбели азербайджанской музыки». А депутаты из Азербайджана по возвращении на родину заявили: «Наш земляк нас предал!»

Институт мира определённо, думаю, обслуживает Госдеп, и я не исключаю, что США, поняв лишний раз, какой запутанный узел этот Нагорный Карабах, заметно сбавили свой пыл в безоговорочной защите Армении.

А сегодня… - относительно недавняя победа Азербайджана над Арменией оказалась половинчатой, но она помогла Президенту сохранить собственную власть, чего могло не случиться, если бы он ослушался Путина и не остановился по его предписанию на полпути от окончательной победы: лишний раз доказывается, что интересы личной власти превыше интересов государства, или иначе, о чём я не раз говорил: государство служит личной власти, а не интересам народа, власти, а не народу.


… Мне снова, вторично попалось слово «варвары» применительно к азербайджанцам, но на сей раз в оболочке религиозной, когда армяне привычно обратились в Центр, Политбюро, для защиты своих интересов: мол, «спасите нас, христиан (коль скоро центр русский, то и «христианский»?), от «варваров-мусульман»» … Я вскипел, возмутился – будто мою набожную бабушку оскорбили!.. Посметь приплести сюда веру! Уничижительно отозваться о религии, которая есть общечеловеческая цивилизация!.. Тотчас родилось, не мог стерпеть, такое у меня часто, решение написать повествование о Мухаммеде!..

Как бы вернулся к семейной памяти, к памяти детства. Решил показать, как формируется феномен пророчества. Работа с перерывами длилась много лет… Но не стану отвлекаться, дождусь повода, он непременно будет.

Да, проблема Нагорного Карабаха – это наша общая боль, породившая три войны. Первая, в 1918-м, была прервана в 1920-м вторжением и захватом Закавказье русской 11-й армией большевиков. Вторая – в годы перестройки, ускорившая крах СССР, - Армения победила с помощью российских «добровольцев», Азербайджан лишился пятой части своей территории, капитулировал, а двадцать с лишним лет спустя с помощью Турции вернул часть своих земель. Но Россия остановила полный разгром Армении, разместив на осколке «Нагорно-Карабахской республики» вокруг её столицы Степанакерт внушительные и на длительный срок вооруженные силы так называемых миротворцев, в сущности, де-факто аннексировала азербайджанскую территорию. Ныне реальность такова: Баку утверждает, что к прежнему статусу Нагорного Карабаха возврата нет, с этим окончательно и безусловно покончено, а Москва закрыла глаза и никак не реагирует на активные усилия Еревана и Степанакерта по восстановлению Нагорно-Карабахского государства, выбрали недавно (где и как?) его нового премьер-министра, московского бизнесмена-миллиардера… - нечто дразнящее с запахом новой бойни? Так что мой ответ на причины и следствия азербайджано-армянской войны звучит так: попеременно случались временные поражения и столь же неполноценные, хотя и, возможно, длительные победы, но до мира, отказа народов-соседей от ненависти друг к другу ещё топать и топать не одному поколению. Все годы жёсткого противостояния армяне и азербайджанцы отлично орудовали богатым арсеналом античеловечности, истребляли и убивали друг друга, порой даже хвастая этим, есть примеры с обеих сторон, так что правых в войне не было и быть не могло по определению, и, как бы ни было мне тяжко и больно признаваться, пытаясь обелить своих, приводя частные доказательства-доводы, - виноваты обе стороны.


… Память прожитого, в истоках которой детство и отрочество побуждает вернуться к рассмотрению этно-культурных процессов, точнее, национальных успехов в Советском Союзе в условиях или вопреки изъянам национальной политики, возникших не только в связи с субъективизацией структуры страны, - рассмотреть в контексте «русскости нерусских», условно говоря, двуязычное художественное творчество. Замечу, что я лично принимал участие в разработке этой проблемы: появлялось очень много национальных писателей, пишущих на русском языке, причём, писателей прекрасных. Имена общеизвестны, были на слуху Фазиль Искандер, Чингиз Айтматов, Тимур Пулатов, Олжас Сулейменов, Тимур Зульфикаров, Максуд и Рустам Ибрагимбековы, Юрий Рытхэу, Юван Шесталов… О евреях не говорю: половина русской литературы в 20 веке и сегодня созидалась и продолжает созидаться евреями, начать – не завершить, от Осипа Мандельштама – через Фридриха Горенштейна – Иосифа Бродского и до Александра Иличевского… - они шли в СССР как писатели русские без выпячивания этноса, хотя в Израиле их всё же обозначают как русскоязычных еврейских писателей. Придуманный в СССР термин «двуязычное художественное творчество» полагал, что националы, пишущие на русском языке, знают и свой родной, но по преимуществу знание это было условное, и не у всех, и на бытовом уровне, разговорный. Понятием «двуязычный» пытались сокрыть ассимиляционные процессы в стране, естественные, кстати, но якобы они нарушали чистоту языковых принципов «ленинской национальной политики», намечающие развитие как всех национальных языков, так и языка межнационального общения – русского, но второй процесс обгонял первый, который постепенно становился формальным, особенно в оттепельные годы, когда раздавались призывы ради ускоренного воспитания советских людей в духе социализма (была на слуху метафорическая строка Роберта Рождественского «По национальности я – советский») переходить писателям на русскоязычное творчество… Кстати, в канун распада СССР опасность исчезновения грозила белорусской литературе, казахская и киргизская литературы объявлялись двуязычными, руководство многих национальных регионов страны не знало местных языков.

В этом ряду ещё суждение: в СССР было немало успешного, но, сказав такое, надо тут же для полноты картины выстроить параллельно ряд дававших о себе знать негативных явлений и характеристик в национальной практике и политике, межнациональных отношениях. Выступая с лекциями в МГУ, я впервые назвал истинное количество языков, на которых создаётся советская литература – не 76, как официально утверждалось, а свыше 90 с лишним, из коих 31 – тюркоязычная!.. Лекции строились с учетом исторически разноуровневого развития литератур народов СССР, при котором я руководствовался соображениями как эстетическими (это в первой части лекций), так и этическими (а это – во второй). При подходе эстетическом я особо выделял русскую литературу, полагая, что ни одна литература не была такой многожанровой, многостилевой, а главное – не имела мирового звучания, как русская литература. А этический подход – это равное уважительное отношение к каждой литературе, что в данном случае подразумевало рассмотрение литератур народов СССР в алфавитном порядке (русскую литературу, как правило, изымали из этого ряда, подчёркивая её исключительность: есть, де, особая русская литература, а есть литература народов СССР», будто русский не «народ СССР»).

А теперь насчёт цензуры и самоцензуры в собственном писательстве. Но прежде – вообще о творчестве как роде деятельности. Дело в том, что твой читатель – прежде всего ты сам, пишешь, как бы для себя лично, возникает острая потребность понять себя, время и почему явился в этот мир, и потому твоя речь, переводимая в текст, – более исповедь перед самим собой, нежели проповедь, преследующая порой корыстные цели, выгоду, а иначе зачем самому себе-то врать? В первом случае: «Не могу молчать!» А во втором: «Надо!» - и это часто от лукавого. Да, самоцензура есть, но лишь, как мне кажется, у тех, кто пишет «для себя», желая, разумеется, это опубликовать, и чтобы не попасть в ловушку цензуры, найдя для этого подтекстовые изобразительно-выразительные средства, что, кстати, было не в тягость, а напротив: активизировало и развивало стилевые навыки, доставляло творческую радость. А те, кто изначально был настроен «проповеднически», как правило, учитывали цензурные запреты и никаких самоцензурных переживаний не испытывали, придерживаясь общепринятых идеологических установок, среди которых были и тогда казавшиеся мне, мягко говоря, забавными. К примеру, библейские (или, точнее, иудейские) Заповеди о добре и зле афишировались как «кодекс строителей коммунизма». Или надо было чётко различать коммунистическую и буржуазную нравственность. Что «гуманизм» - понятие абстрактное, мы придерживаемся «социалистического гуманизма»… В этой связи в художественной литературе считалась приоритетной воспитательная функция, никаких «самовыражений» или открытий в познании реальности, хотя воспитание – не самоцель литературы, оно вытекает из правдивости описания жизни, на чём, кстати, и обжёгся с первым своим романом, забыв, что пятью предыдущими повестями и рассказами, тоже написанными на азербайджанском языке, давно причислен к приверженцам «социалистического реализма», признающего, естественно, «правдивое изображение действительности», но не само по себе, а жёстко указано, как – «в революционном развитии» (имеется в виду «социалистическое»). Некая тюремная принудиловка, а внутри большой «тюрьмы народов», если иметь имею в виду цензурные запреты, «тюрьмы» и поменьше и пожёстче, чем общесоюзные, - «республиканские», «национальные», и от их цензуры русскоязычный национал мог быть относительно свободен, язык творчества и нерусская тематика давали возможность, минуя «свою цензуру», издавать острые сочинения за пределами национальных пространств. Не зная об этих хитростях, я прокололся с первым моим романным опытом: друг-приятель, главред толстого национального журнала в Баку ужаснулся, прочитав мой острый роман «Магомед, Мамед, Мамиш», наотрез отказался его печатать: нравы! коррупция! клан! раболепие и чинопочитание! взяточничество!.. убийство непослушных общим правилам!.. А я, как потом сформулировал, через национальный материал изобразил советский образ жизни.

… Ответственный секретарь журнала «Дружба народов» Людмила Шиловцева мне призналась, каких трудов стоило ей вырвать из пасти московской цензуры мой роман, а с ним – и весь номер журнала: к её удивлению, цензора удовлетворило вдруг озарившее её объяснение, что «эти безобразия не у нас творятся, а там у них». Да, не откажешь в находчивости!.. Вот причина, очевидно, главная, по которой и смогли увидеть свет в Москве немыслимые по остроте для русской литературы, русских реалиях, фазиль-искандеровские или айтматовские сюжеты, концепции, - «Это не у нас, а там у них!»


Вообще-то, советская литература – это был огромный соцреалистический поток, в основном, панегирического толка, но к нему примыкал и маленький легальный ручеёк произведений авторов, их, может, наберётся, по моему представлению, с десяток, таких как Василь Быков, Валентин Распутин, Василий Шукшин, Юрий Трифонов, Владимир Тендряков… А стал я писать из чувства нестерпимого протеста против неправды, видя, что зашкаливает в обществе ложь, и ты своим молчанием в этом невольно участвуешь: люди думают одно, говорят другое, поступают по-третьему. И это стало настолько привычно, что стало темой анекдотов. Насильственная, к примеру, колонизация чужих земель царизмом стала выступать в оболочке «дружбы народов» и отмечаться в стране как всесоюзный праздник добровольного вхождения в состав России инонациональных (так родилась идея исторического романа «Фатальный Фатали», над которым работал многие годы, - перечень могу продолжить). Позже понял, что есть ещё довод, объясняющий желание сочинять (косвенно отвечаю на Ваш вопрос о том, как идёт переключение с одного регистра на другой, когда вы пишете художественные работы и когда пишете научные статьи, то есть коснуться взаимодействия во мне писательско-критического (бескомпромиссного) и педагогико-научно-утверждающего (лукавого) начал. Взаимодействие это – полемическое, конфликтное, первый постоянно спорит с профессором, понимая, разумеется, при этом, что тот востребован как специалист по проблемам национальных культур, терять свой статус, рвать с престижной работой (есть дом, семья, сын, расходы…), и компромисс его имеет свои границы и рамки, более формальный, нежели сущностной, ведь он – это же я сам, который адресует сочинения, прежде всего, к себе самому, не терпящему и выступающему против всего того, что противоречит смыслу и нормам жизни… - такое вот взаимодействие двух начал: пишущего, повторяю, для себя, но с конечной целью, естественно, публикации, или легализации написанного, благодаря чему обретало хоть какой-то смысл само существование двойственного «я».


С.Э.: В связи с предысторией армяно-азербайджанского конфликта у меня такой вопрос. Вы писали про Нариманова и занимались периодом 20-х годов.


Ч.Г.: К Нариманову я обратился в первый раз вне связи с упомянутым Вами конфликтом: это фигура возникла в детской, семейной ещё моей памяти: по рассказам он даже приходил в уплотнённый дом Ашурбековых, когда там появилась как жена отца моя мама, чьего отца, или моего деда Мелик-Мамеда, капитана торгового судна в Каспийском пароходстве, Нариманов знал ещё со времён своей жизни в Астрахани, куда мой дед часто приплывал… Политиздат предлагал мне написать о нём, кого называли «Лениным Востока», повесть в серии «Пламенные революционеры», учреждённой с целью заманить, вогнать большими тиражами и высокими гонорарами писателей типа Юрий Трифонов, Василий Аксёнов, Булат Окуджава, Анатолий Гладилин, Юрий Давыдов и других, в угодные властям темы, и, как правило, почти все проявляли интерес к фигурам первых двух из трёх, по определению Ленина, этапов революционного движения в России: декабристского и народовольческого, нежели жёстко регламентированного большевистского, чтобы можно было хоть как-то использовать подтексты, изображая современные изъяны в обществе под прикрытием прошлого. Я долго отнекивался, не желая погружаться в очевидные скучные реальности, пока мне – это вышло случайно – друг студенческих лет по МГУ историк Даниил Гулиев, ставший в Баку большим идеологическим начальником, доверительно не показал два секретных материала, в которых Нариманов (один их видных бакинских комиссаров) предстал в качественно ином, новом для меня облике: оказалось, что отъезд его в Астрахань вызван был вовсе не болезнью, как лгали, а стал результатом непримиримого конфликта с руководителем Коммуны Степаном Шаумяном, по согласию которого, мол, «так вышло, ничего теперь не изменить», объяснял он, армянские военные отряды Андроника устроили в Баку и близлежащих городах Азербайджана массовый погром тюрок-азербайджанцев, который вошёл в историю, часто звучало в устах моей бабушки, как «март давасы», или мартовская бойня… А второй документ – это, в сущности, политическое завещание Нариманова, написанное за месяц до смерти в форме письма к пятилетнему сыну Наджафу: «Сын мой», - начинает Нариманов обращение, чтобы сын знал, что когда он вырастет, никакого социализма не будет, ибо то, что они строят, не имеет отношения к социализму, это общество мелких дрязг, нелепых интриг, недоверия вождей друг к другу, обманов и убийств… Письмо чудом сохранила его жена Гюльсум, она была моложе мужа на два десятка лет.

… Родилась повесть «Прозрение», над которой работал в доперестроечные 80-е и в перестройку, когда повсюду разгорелись, вслед за армяно-азербайджанским, межнациональные конфликты, зашатались этнические устои страны, фигура Нариманова стала подвергаться критике со сторон как армянской, де, «он в сговоре со Сталиным повинны, что Нагорный Карабах остался в составе Азербайджана!», так и азербайджанской – «уступил исконно азербайджанские земли, в частности Зангезур, армянам». Процесс печати был тогда медленным и долгим, набрали, в издательстве, к тому времени сменившему название на «Республика», но вскоре не только КПСС, но и вся страна перестала существовать, и я остался с вёрсткой на руках и выпустил повесть в журнале «Литературный Азербайджан» под названием «Доктор Нариманов, или Прозрение» (1992, 1 и 2 номера).


К тому времени открылись новые архивные материалы о 1918-22 и далее годах, и в результате появился двухтомный роман «Доктор N», к тому же – и двухгеройный – великая фигура Мамед-Эмина Расулзаде, вождя и идеолога Демократической Азербайджанской республики, - запретного даже для произношения…


С.Э.: Вы писали об этом периоде и об этнических отношениях на Кавказе. У меня есть вопрос, на который я до сих пор не нашёл ответа, хотя много раз спрашивал, в том числе и людей с Кавказа. Когда происходила демаркация территорий республик по этническому принципу, Карабах – это, пожалуй, единственный случай, когда большая территория, на которой армяне составляют большинство, была отделена от Армянской республики и передана Азербайджану? В чем причина? Может, все дело в том, что Сталин не любил армян?


Ч.Г.: А кого Сталин любил? Это, во-первых. А, во-вторых, и территория Нагорного Карабаха не такая уж и большая по сравнению с Низинным.

Архив сохранил: проблему Нагорного Карабаха обсуждали девять человек, представляющие ЗакФедерацию, и Сталин, представитель Российского ПартЦентра. Стояла жуткая июльская жара и после недолгого обмена мнениями пятеро проголосовали за передачу Нагорного Карабаха Армении и четверо – за оставление Нагорного Карабаха в составе Азербайджана. Нариманов, и с ним согласился Сталин, заявил, что серьёзная проблема должна быть серьёзно обсуждена и предложил собраться завтра. Сталин поручил грузину Серго Орджоникидзе обосновать свою озвученную проармянскую позицию, а армянину Амаяку Назаретяну – проазербайджанскую. И тайное голосование на сей раз дало другой результат: пятеро – за оставление Нагорного Карабаха в составе Азербайджана, а четверо из тех, кто голосовал в пользу Армении, – воздержались…


С.Э.: В качестве довода в пользу Азербайджана указывают ещё и на то, что Нагорный Карабах был географически отрезан от Армении. Но ведь Нахичевань точно таким же образом отделена от Азербайджана, тем не менее её включили в состав Азербайджана.


Ч.Г.: Тут называется иная причина: де, в составе Российских вооруженных сил Армения сохраняла национальное добровольческое войско, потому необходимо было устранить все возможности прямого столкновения Турции и Армении, и автономная республика Нахичевань в составе Азербайджана вполне отвечала интересам сторон… А вообще-то искать логику в авторитарной политике, которая всегда доминировала в этом евразийском, как назвали пространство бывшего СССР, – задача нелёгкая, особенно в свете последних годов с кровавыми играми с правами народов на самоопределение, за которыми, шито белыми нитками, скрывается элементарный захват чужих территорий. А что было тогда? Мыслимо ли, что единицы кроили-перекраивали этно-земли, решали судьбы целых народов? И что до сей поры нет ясности в том, как устранить противоречие между двумя правами: правом сохранить территориальную целостность государства и правом народов на самоопределение и выход из государства?

Увы, и с руководителями нам не везло: напомню, как называли застойные годы: «Пятилетка почётных похорон». В Политбюро сидели одни старики, которым их лечащие врачи запрещали работать более двух часов… Выбор в итоге пал на Горбачёва с его отменной прокоммунистической риторикой, но практически далёкого от глубинного понимания этно-проблем в стране многонациональной.


Ныне мы вступили в страшную полосу разгула военной истерии, вызванной так называемой «спецоперацией России в Украине», когда, в сущности, обессмысливается всё и вся, что делало человечество. И не видно конца этой разрухе.


С.Э.: В связи с этой катастрофой у меня вопрос к Вам, и он относится не только к Вашей деятельности, связанной с русскоязычным творчеством. Как вы думаете, что будет с русским языком в бывших советских республиках и вообще в мире?


Ч.Г.: Начну с себя. Первые мои пять книг рассказов и повестей вышли на азербайджанском, но первый мой роман в начале 70-х из-за остроты был отвергнут в Баку, и я вынужден был издать его в авторском переводе «с родного азербайджанского языка на родной русский». Второй роман, Фатальный Фатали», я уже писал на русском (но он из моих романов единственный, что издан в двух оригиналах – на русском в Москве и азербайджанском в Баку).

Какое-то время в канун и после распада СССР русский язык перестали изучать в Азербайджане, и он был стихийно никем не управляемо предан забвению. И для меня это стало больной темой. В результате сформировалось и ныне активно проявляет себя поколение 30-40-летних, которые блестяще владея национальным языком (он поистине расцвёл в условиях свободного развития, взаимодействии с турецким и другими тюркскими языками, что было в прежние годы невозможно по определению), не знают русского языка, не могут прочитать мои русскоязычные книги. Есть среди них те, которые хотят, желают изучать написанное мной, но вынуждены довольствоваться лишь «Фатальным Фатали» и дороманными моими сочинениями.

Эта проблема меня волнует, и единственное утешение, что сегодня – процессу уже немало лет – изучение русского языка в Азербайджане возобновилось.

А в мире… Вот-вот русский язык начинал обретать и уже интенсивно обретал статус одного из трёх-четырёх мировых языков, его знало, им пользовались, его изучало почти два миллиарда!..

Теперь… – не повторится ли с русским языком участь немецкого, одного из мировых языков в прошлом, который за считанные годы фашизма стал резко снижать свой рейтинг и ныне не числится в мировых?


С.Э.: Чингиз Гасанович, поделитесь, пожалуйста, творческими планами.


Ч.Г.: Забыли, сколько мне лет?.. Но Вы точно угадали, планы у меня есть.

Я тридцать последних лет, ещё живя в России, занимался, о чём коротко говорил, проблемами ислама, думая написать о Мухаммеде, показать рождение пророчества, что предполагало исследовать Коран, его айаты-суры, или строки-главы, ниспосланные Мухаммеду.

Но оказалось, на что прежде не обращал внимания, что в каноническом Коране не соблюдается никакая хронология: он собирался двадцать лет спустя после смерти Мухаммеда, и составители вмешались в текст Всевышнего, исходя из своих политических, теологических соображений, тем более уже начались войны-вражда между авраамическими верами.

Скажу резче: не только изменили, но исказили первоначальную концепцию связи Корана с Торой (Таврат) и Евангелиями (Инджиль), и Коран оказался противопоставленным им.

Года два у меня ушло на восстановление хронологии Корана, было выявлено немало противоречий в самом тексте, о которых богословы не могли не знать, но, очевидно, страшились говорить об этом – трогать текст Корана считается смертельным грехом: восстановленная, естественно, приблизительно, хронология представила нам книгу, отличную от канонического текста, и её, живя ещё в Москве, мне посчастливилось издать с комментариями под названием: «Ибн Гасан. Суры Корана, расположенные в хронологическом порядке» (М., «Три квадрата», 2002 г.). А через год вышло «кораническое повествование» о Мухаммеде «Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина» (М., «Вагриус», 2003 г.).

Переехал жить в Израиль… - вот где мои книги об исламе оказались востребованы в полной мере!..

Именно в Израиле появился новый ракурс рассмотрения ислама в контексте или взаимодействии с другими авраамическими верованиями, прежде всего, иудаизмом, но и, естественно, христианством.

Вскоре я стал одни из учредителей при Иерусалимской Русской библиотеке Дискуссионного клуба «Триалог авраамических религий»… Пандемия, к сожалению, нашу работу прервала, но клуб действовал свыше двух лет, и я успел выступить там с рядом докладов по проблемам, не утратившим свою остроту.

Известно, что с именем Мухаммеда связано формирование не только мусульманства, но зачатков исламского государства, ему принадлежит немало размышлений о жизни, и они составили много томов, но предчувствуя, что некоторые могут быть выданы его последователями за Божественные, он пояснял: «Есть у меня высказывания, не имеющие отношения к Аллаху. То, что говорил Он мне, я отразил в Коране».

Не отсюда ли противоречия в тексте канонического Корана, что его коснулась рука человека? Сегодня, кстати, многие иудеи и христиане судят об исламе по этим противоречиям, а не по его ядру, дающему нам право утверждать, что и ислам, а тем более христианство – обе эти веры вышли из материнского лона иудейства.


С.Э.: «Ходить перед Богом и быть непорочными».


Ч.Г.: У меня есть такая выстраданная, но, может, излишне резко и с вызовом звучащая мысль о том, что «самая великая несправедливость на земле – это когда топчется материнское лоно иудейства, взрастившее христианство и ислам, и тем самым питается антисемитизм».

Речь, если говорить о «науке», - не об установлении истины, это неисполнимо, но об устранении той чудовищной реальности, которая продолжается уже семь десятков лет в Палестине, где успешно создается современное еврейское демократическое государство, и помеха этому – палестинские арабы: отказались от создания, наряду с Израилем, своего государства, и все эти годы, поддерживаемые извне, воюют за уничтожение израильского государства, якобы исполняя волю на то Аллаха, но на самом деле оскорбляют Его, творя террор именем ислама, превратив ниспосланную Им Книгу мира, или Коран, в орудие смерти.

И никогда не одержат победы, будут постоянно терпеть поражение, пока не одумаются.


Так что вопрос о взаимодействии, сходствах и различиях между исламом, христианством и иудейством был и остаётся актуальным и сегодня, и завтра, и… неужто всегда?!

И я намереваюсь (авось, удастся?) собрать и систематизировать, может, даже издать отдельной книжечкой свои, так сказать, авраамические наивности.


С.Э.: Это интересно! Желаю вам успеха в реализации этого замысла! Спасибо большое за очень содержательное интервью!






О цензуре и самоцензуре











Уплотнение










О Нагорном Карабахе










«…Интересы власти для государства превыше интересов своего собственного народа»










Первая война за Нагорный Карабах










«Пятилетка почётных похорон»










Будущее русского языка









Коран – книга мира, превращённая в орудие смерти





"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей





826 просмотров

Недавние посты

Смотреть все
bottom of page