Тесля А. Порнография и историческая дистанция. Рец.: Маркус С. Другие викторианцы. Исследование сексуальности и порнографии в Англии середины XIXвека / Пер. с англ. О.Е. Корчагиной. – СПб.: Гуманитарная академия, 2021.
В эссе рассматривается классическое исследование Стивена Маркуса, посвященное порнографической литературе и представлениям о сексуальности в викторианской Англии. Временная перспектива позволяет выявить неожиданные пересечения между предметом изучения и свойствами авторского текста – и в свою очередь поставить вопрос о современном функционировании порнографической литературы.
Ключевые слова: история сексуальности, порнография, роман, сексуальная революция, социальный роман.
Teslya Andrey. PORNOGRAPHY AND HISTORICAL DISTANCE. This essay examines Stephen Marcus's classic study of pornographic literature and representations of sexuality in Victorian England. The temporal perspective makes it possible to reveal unexpected intersections between the subject of study and the properties of the author's text - and in turn raise the question of the modern functioning of pornographic literature.
Keywords: history of sexuality, pornography, romance, sexual revolution, social romance.
Читая Маркуса пятьдесят пять лет спустя после выхода первого издания его работы – бросается в глаза, что в книге рассматриваются вообще-то два совершенно разных вопроса – и подзаголовок скорее вводит в заблуждение, выставляя на передний план тот, который совершенно исчезает к финалу. В чем, кажется, присутствует та же авторская игра, что и в неоднократно напоминаемом героем второй главы, коллекционером порнографической литературы и библиографом мистером Эшби, затруднении с каталогизацией порнографии – побудившем Эшби не ограничиваться лишь заглавиями, а о каждой книге давать краткую информацию и приводить цитаты – ведь проставляемый автором/издателем заголовок не только не позволяет часто определить содержание, но иногда и решительно сбивает с толку.
Подзаголовок утверждает, что перед нами – «исследование сексуальности и порнографии в Англии середины XIXвека» - тогда как по мере продвижения книга все более оказывается описанием устройства порнографического текста – оставляя в стороне время и место, делая их условными (как поступает и сам порнографический роман).
Впрочем, на втором ходе все-таки конкретика возвращается, хотя и во многом неизвестным самому автору способом – поскольку для Маркуса «порнографический роман» приобретает свой завершенный, избавленный от связей с художественной литературой облик именно в середине XIXвека – чтобы продолжаться и продолжаться. Но для нас он оказывается именно по большей части уже «в прошлом», возвращаясь назад к литературе. При том, что собственно «порнографический роман» воспринимает слово, литературную конструкцию как препятствие, то, от чего он стремится избавиться – отсылая к вне-словесному, «непосредственному», используя слово как жест, отчего он столь небрежен, безнадежно слаб «литературно», используя избитые обороты, прибегая все к одним и тем же описаниям. Он прибегаетк слову как к неизбежному посреднику, но неизбежность оказывается временной – и упрощение и удешевление кинопроизводства (а следом – и всеобщая доступность видео) как раз и уведут предмет описания Маркуса в прошлое, сохранив в современности его лишь как особый вид удовольствия, связанный именно с текстом, словом.
***
Порнографическая литература оказывается для Маркуса «другим» по отношению к публичному, признанному представлению о сексуальности. Но, пожалуй, главное, что показывает Маркус – и где его самого ждет разочарование –так это именно в не-расхождении благопристойной и непристойной литературы ( рассуждений врачей и моралистов, а с другой стороны, авторов непристойности)их единство, правда, не в прямом совпадении – но в зеркальности, как две части одного. И здесь же – своеобразие «викторианства», заключающеесяв сексуальном невежестве среднего класса, основных читателей и авторов как медицинских трактатов, так и наставлений в пристойной жизни и романов, выходящих без обозначения или с заведомо неверным обозначением года и места издания. «Невежество» состоит прежде всего не в отсутствии какого-то «знания», а в отсутствии языка, на котором возможно обсуждать сексуальное и понимать себя и другого,там, где язык медицины столь же завязан на тело и орган, как и язык порнографии.
***
Выглядящая сейчас самой слабой часть книги – те фрагменты, где автор пытается оперировать «современными» теориями, давать «объяснения» наблюдаемому.Так, например, когда – опираясь на Фрейда и идущую от него традицию –он объясняет распространенность и популярность флагеллантскихтекстов скрытым гомосексуальным влечением, настолько скрытым, что оно оказывается, скорее всего, недоступным и самим авторам. И при этом в качестве нормативного (т.е. прозрачного, самого собой разумеющегося) воспринимает жесткую сексуальную идентичность[самый показательный момент: стр. 318], удивляясь тому, насколько она не закреплена именно в текстах о порке. Хотя приводимые им самим многочисленные примеры из «собственно порнографических» романов вроде бы демонстрируют ровно то же самое –где герои выступают в самых разных ролях и это движение ролей является в том числе и одним из элементов порнографической комбинаторики. Но для него самого эти стороны текстов уходят на периферию – так что итоговая рамка, сводящая всё не к гетеросексуальному влечению, а обращающая к взаимодействию даже не тел, а сугубо двух органов, члена и влагалища, отчасти восходит к самим текстам, но в значительной мере оказывается и произведением самого Маркуса, здесь подтверждающего свой собственный меланхоличный тезис: «<…> когда речь заходит о сексуальности, так называемый опыт обычно лишь укрепляет наши фантазии и больше ничего» (236).
Самая же сильная (до сих пор ничуть не обращающаяся в «памятник старины» и разглядывания былых научных представлений) частькниги –это медленное чтение и заметки по поводу читаемых книг, от трудов доктора Актона до вереницы порнографических романов – там, где Маркусостается в границах своего собственного дела и профессии, историка литературы, не прибегая к «большой теории».
И книга жива именно потому, что «большой теории» в ней мало, ее Маркус привлекает, кажется, в основном лишь для самоуспокоения. Что вновь любопытным образом перекликается с его же рассуждениями об усилиях Эшби обосновать и оправдать свой собственный интерес – и в конце концов тот прибегает к финальному аргументу, идущему от вкуса и пристрастия – аргументу, не снимающему вопроса, но обозначающему конец оправданиям.
С самого заглавия книга играет с «Викторианцами» Стрэчи (1918), где «другие» ( вновь, не очень «другие»)–это способ понять первых, подобно тому, как порнографическая проза позволяет отчетливее понять и растолковать – уже не на уровне интуиций, а как прямое проговаривание –сексуальное содержание конкретных сцен «большой литературы». Равно как и увидеть, насколько та входит в повседневность, чтобы раз за разом обыгрываться в литературе за пределами литературы.
Ну и последняя деталь, как своеобразный штрих времени. Когда Маркус упоминает о «сексуальной революции», которая для него – нечто, давным-давно происшедшее, подразумевая под ней в 1966 г. революцию начала века, когда появляется тема «отношений» и приходит психология,мир же, им описываемый – остается до-психологическим. И в этом плане он, пожалуй, прав – поскольку та «сексуальная революция», что разворачивается в самый момент выхода книги, этой, ключевой, рамки не сдвинет. И наше понимание сексуального и сексуальности остается именно в этих, задаваемых языком психологии, границах.
Тесля Андрей – кандидат философских наук, старший научный сотрудник, научный руководитель Центра исследований русской мысли Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта. E-mail: mestr81@gmail.com
Teslya Andrey – Candidate of Philosophical Sciences, Senior Research Fellow, Scientific Director of the Research Center for Russian Thought, Institute for Humanities, Immanuel Kant Baltic Federal University Address: Chernyshevsky Str., 56, Kaliningrad, Russian Federation 236022; E-mail: mestr81@gmail.com