С.Е. Эрлих Exegi monumentum…: места памяти в эпоху перемен. Рец.: Mihai Stelian Rusu, Alin Croitoru, Politici ale memoriei în România postsocialistă. Atitudini sociale față de redenumirea străzilor și înlăturarea statuilor [Политика памяти в постсоциалистической Румынии. Отношение общества к переименованию улиц и демонтажу памятников]. Iaşi: Institutul European, 2022. 230 p.
Рецензент критикует концепцию Пьера Нора о «нематериальных местах памяти», которую Русу и Кроитору используют как теоретическую базу своей книги. Вместе с тем, он отмечает, что неосновательные теоретические предпосылки не являются препятствием для солидного исследования, в ходе которого румынские социологи сочетают детальное изучение процесса переименования улиц и демонтажа памятников после Революции 1989 с полноценным опросом общественного мнения, дающим представление о том как граждане Румынии относятся к политике памяти очередных победителей, переписывающих «городской текст».
Ключевые слова: Пьер Нора, места памяти, политика памяти, переименование улиц, демонтаж памятников, антифашистское законодательство, Чаушеску, Антонеску, Кодряну.
Сведения об авторе: Сергей Эрлих, доктор исторических наук, главный редактор «Исторической экспертизы» (https://www.istorex.org/), e-mail: nestorhistoria2017@gmail.com.
S.E. Ehrlich
Exegi Monumentum…: Sights of Memory during Times of Change.
Rev.: Mihai Stelian Rusu, Alin Croitoru, Politici ale memoriei în România postsocialistă. Atitudini sociale față de redenumirea străzilor și înlăturarea statuilor (Politics of memory in post-socialist Romania. Social attitudes towards renaming the streets and removing the monuments). Iaşi: Institutul European, 2022. 230 p.
The reviewer criticizes the concept of Pierre Nora regarding “immaterial sights of memory”, which Rusu and Croitoru use as a theoretical base in their book. Meanwhile he notices that the inconvenient theoretical prerequisites do not create an insurmountable obstacle for the scrupulous study, where the Romanian sociologists combine a detailed search of renaming the streets and removing the monuments after Revolution of 1989 with the full-fledged public opinion poll studying the attitude of Romanian citizens towards politics of memory of new winners rewriting “the city text.”
Keywords: Pierre Nora, sights of memory, politics of memory renaming the streets, removing the monuments, antifascist legislation, Ceausescu, Antonescu, Codreanu.
Serguey Ehrlich, PhD, the main editor of The Historical Expertise (https://www.istorex.org/), e-mail: nestorhistoria2017@gmail.com.
Социологи Михай Стелиан Русу и Алин Кроитору исследуют ход переименования улиц и демонтажа монументов после падения режима Чаушеску в 1989 году.
Теоретической основой исследования является тезис Пьера Нора, согласно которому наряду с материальными «местами памяти» существуют также нематериальные «места» вроде гимна, флага, легенды о Жанне Д’Арк и т.д. Авторы рецензируемой книги вносят вклад в концепцию Нора и подразделяют его нематериальные сущности на четыре группы: «номинальные места» - прежде всего топонимы; «текстуальные места» — исторические исследования, учебники и т.д.; «символические места» - гимн, флаг и т.д.; «ритуальные места» - «перформансы», связанные с коммеморацией.
На мой взгляд, концепция нематериальных «мест памяти» представляет необоснованную попытку дисциплинарной экспансии, мотивированную не столько научными, сколько «цеховыми» интересами упрочения символического капитала «школы Нора». Русу и Кроитору пишут со ссылкой на Ричарда Шейна (Richard Schein), что материальные «места памяти» представляют собой «материализованный дискурс». И это справедливо, так как за каждым таким «местом» стоит имя, которое подразумевает нарратив. Места памяти без развернутого во времени нарратива не существует. Время первично по отношению к пространству. В этом смысле концепция «мест памяти» представляет своего рода «дериватив», т.е. производный от нарратива, а значит вторичный по своей природе вспомогательный инструмент для исследования ритуалов коммеморации. Если концепция материальных «мест памяти» имеет смысл, так как позволяет локализовать опорные точки, где нарратив-время «материализуется» в движении перформанса, то попытки применить ее к нарративам, как к «отжатым» до имен и символов, так и развернутым в тексты, напоминают неуклюжую систему эпициклов для расчета траекторий планет солнечной системы, которая использовалась в геоцентрической системе Птолемея.
Прилагая к своему исследованию концепцию Нора, авторы рецензируемой книги отрывают имена улиц от самих улиц и рассматривают номенклатуру их названий как «нематериальные места памяти», монументы рассматриваются как «материальные места памяти», а мемориальные доски относятся к «гибридным местам памяти», сочетающим именную природу названий улиц и материальность монументов.
На мой взгляд, такое различение не соответствует действительности, так как имя улицы запечатлено на материальном носителе — табличке. Мемориальные доски отличаются от уличных табличек не своей материальностью, а типом текста, так как на них имя дополняется нарративом. Я бы не стал также жестко противопоставлять «бесплотным» уличным табличкам и «гибридным» мемориальным доскам «материальность» монументов, так как для значительной части публики они во многих случаях становятся местами памяти не благодаря своим «иконическим» свойствам, а посредством сопровождающих их надписей (достаточно вспомнить как «неорганизованные» туристы, желая узнать, кто же тут запечатлен в виде памятника, прежде всего, читают табличку на постаменте). Некритически следуя по стопам Нора, авторы невольно демонстрируют уязвимость его концепции материальных и нематериальных мест памяти.
Не вызывает возражений другой теоретический посыл Русу и Кроитору, согласно которому вся топонимика пронизана отношениями власти. При этом они оговариваются, что номенклатура улиц не сводится к навязыванию идеологически окрашенной картины мира, но также выполняет важную практическую функцию ориентации в пространстве. И в этом смысле перемены названий согласно идеологическим представлениям очередных победителей вступают в противоречие с навигационной функцией, по природе своей требующей топонимического постоянства. Но, вопреки практическим нуждам горожан, номенклатура «городского текста», постоянно переписывается, исходя из потребностей политики памяти, и в результате представляет в прямом смысле палимпсест.
Авторы приводят примеры того, как потребность в навигации сопротивляется идеологическому диктату. В период социализма одна из площадей Бухареста, где находится популярный рынок, носила имя коммунистического лидера Александру Могиороша (Alexandru Moghioroș). После 1989 площадь была переименована, но большинство горожан продолжают ее называть «коммунистическим» именем, причем мало кто из них знает, кем был Могиорош. В Тимишоаре, откуда началось восстание против режима Чаушеску, переименовали более пятидесяти улиц в честь местных жителей, павших в декабре 1989 от рук полиции и армии. Опросы показывают, что жители недовольны тотальным переписыванием «городского текста», так как в результате им стало сложно ориентироваться в городском пространстве. Показателен также социологический опрос, проведенный Русу и Кроитору. Отвечая на вопрос о характере названий новых улиц, 73,19% респондентов предпочли нейтральные названия без какой-либо идеологической нагрузки, тем самым выступая за то, чтобы очередной политический поворот не приводил к топонимической катастрофе.
Топонимика — это не только ресурс власти, но инструмент борьбы за власть. Так в последние десятилетия в европейских городах развернулась борьба феминисток с топонимическим «патриархатом», поскольку редко где женские имена составляют более 10% от числа улиц, названных в честь мужчин. В Бухаресте женские имена носят 6,06% улиц, а в среднем по Румынии «женская доля» падает до почти невидимых 0,56%.
Исследование Русу и Кроитору представляет богатый сравнительный материал для всех, кто изучает политику памяти т.н. «переходного периода» в странах Центральной и Восточной Европы.
Авторы указывают, что в 1990-х эксперты скептически оценивали шансы посткоммунистической Румынии на успешный демократический транзит. Десятилетия диктатуры не предвещали скорых позитивных перемен, да и приход к власти в 1989 коммунистов из второго эшелона не настраивал на оптимистический лад, особенно в сочетании с болезненными и прекрасно знакомыми гражданам экс-СССР процессами грабительской приватизации, деиндустриализации, галопирующей инфляции, повсеместной коррупции и т.д. Но Румыния каким-то чудом сумела переиграть судьбу, войти в НАТО (2004) и в ЕС (2007) и стать реальной демократией, показывающей, добавлю от себя, неплохие, по сравнению с РФ экономические результаты (в 2022 Румыния по показателю ВВП по ППС на душу населения занимает 48 место в мире, а Россия с полным набором таблицы Менделеева в своих недрах — 53).
Юридическими предпосылками новой политики памяти стали законы о реституции и праве граждан ознакомиться со своими досье из архивов госбезопасности. С люстрацией, правда, не задалось. Соответствующий закон был принят только в 2006, а в 2012 Конституционный суд его отменил. Также были созданы «комиссии правды» по исследованию преступлений коммунизма с развитой медийной и музейной инфраструктурой. В 2006 коммунистический режим был официально осужден президентом Румынии. Все это произошло позднее, чем в других странах «восточного блока». Тем не менее, разница с «Днем сурка» на просторах ельцинско-путинской РФ ощутима.
В таком политическом контексте Руссу и Кроитору анализируют «топо-мемориальную» революцию 1990-х и последующие трансформации в этой сфере. Они предлагаю следующую типологию судьбы монументов в эпоху перемен: 1) разрушение; 2) сохранение; 3) модификация с целью ресемантизации (напомню, как статуя Колумба работы Церетели, которая предназначалась в подарок городу Нью-Йорку, превратилась в московский памятник Петру, бороздящему просторы Яузы); 4) перемещение с городских площадей в менее престижные места: парки коммунистического периода, музеи, кладбища и т.д.
Точкой отсчета является тематическая структура памятников коммунистического периода. В фондах бывшего Института истории партии (ныне Институт исторических и социально-политических исследований) авторы нашли фотографии самых важных с точки зрения коммунистической власти 116 памятников:
16,38% из них относились к национальной истории (прежде всего крестьянским восстаниям);
68,97%, т.е. более 2/3 (!),— к военной истории в основном к периоду после 23 августа 1944, когда Румыния повернула оружие против бывшей союзницы — нацистской Германии, при этом ровно 50% памятников увековечивали подвиги румынской армии и 18,97% — советской;
И, удивительным образом, всего 14,66% — к рабочему движению и Коммунистической партии Румынии.
Ситуация с публичными монументами пережила три стадии. В 1990–91 шла «чистка». Вначале памятники коммунистического периода сносили по своей инициативе активные граждане, пока 21 марта 1990 не был принят закон о демонтаже монументов и переименовании улиц. В 1991 аналог московского кладбища партийных лидеров на Красной площади — т.н. «Памятник социалистическим героям за свободу народа и родины» в Бухаресте был переоборудован. Останки коммунистических бонз были перезахоронены на городских кладбищах, а сам «мавзолей» был превращен в захоронение Неизвестного героя [борьбы с коммунистической диктатурой]. В 1992-1999 настал второй период — «заброшенности». Уцелевшие коммунистические памятники сносились редко, но ветшали без ухода. Третий период — «европеизации» начался с 2000 года, когда власти стали уделять внимание организации публичного пространства. В 2005 в Бухаресте на площади Революции [1989 года] был установлен Мемориал возрождения. В 2006 площадь, которая в ходе неоднократных переименований носила, в том числе, имена Гитлера и Сталина, получила имя Шарля де Голля и была украшена его статуей. В 2007 появился Памятник отцам-основателям Евросоюза, который постоянно оскверняется вандалами. В 2009 открылся такой важный атрибут европеизации как Мемориал Холокоста.
Наряду с мемориальным включением Румынии в контекст европейских ценностей происходит реставрация докоммунистического наследия. Так в 2007 была восстановлена конная статуя Кароля I (Carol I), уничтоженная в начале коммунистического правления.
Русу и Кроитору приводят примеры ресемантизации коммунистических мест памяти. Так в городе Дева мемориальный музей коммунистического лидера Петра Грозы (Petru Groza) не только не был, как в других местах, ликвидирован, но в 2008 его отреставрировали и снабдили новой мемориальной доской, где указаны только годы, когда Гроза занимал высшие государственные должности. Нет намека на коммунистический характер тогдашнего государства. Зато отмечено, что Гроза был делегатом собрания Великого объединения Трансильвании с Румынией 1 декабря 1918, а также тот факт, что он был ктитором нескольких православных церквей (в Румынии не было столь яростной антицерковной кампании как в СССР, священники даже получали зарплату от государства). Тем самым память о Грозе переводится из коммунистического наследия в национальный и религиозный контексты. В Бырладе сохранились мемориальные дома первого господаря объединенных Дунайских княжеств Александру Иоанна Кузы (Alexandru Ioan Cuza) и коммунистического правителя Георге Георгиу-Дежа (Gheorghe Gheorghiu-Dej). Вопреки протестам краеведов, городские власти в 2016 предпочли восстановить мемориальный дом коммуниста, придав ему «для конспирации» антикоммунистическое название «Центр документации тоталитарных режимов в Румынии».
Удивительным образом борьба с некоторыми коммунистическими символами была начата еще румынским коммунистом № 1 Николае Чаушеску. Так после 1948 молодой рабочий Василе Роайтэ (Vasile Roaită), убитый в 1933 полицией в ходе забастовки рабочих железнодорожных мастерских в Гривице, был причислен к пантеону коммунистических героев. Его именем были названы улицы, ему были поставлены памятники. Но Чаушеску ревновал к памяти о забастовке в Гривице, одним из руководителей которой был его предшественник Георгиу-Деж. Поэтому в 1960-е многие улицы Василе Ройатэ были переименованы, а памятники перемещены в менее престижные места.
Незавидна судьба памятников, связанных с Советской армией. Хотя после августа 1944 Румыния переменила сторону и вошла в состав антигитлеровской коалиции, румыны по понятным причинам не испытывают теплых чувств к «освободителям». Бронзовый памятник Советскому солдату в Яссах был установлен в 1956. В 1991 его перевезли на участок захоронения советских солдат на одном из городских кладбищ. Дефицитную бронзу солдата по решению тогдашнего мэра Ясс тайком пустили на памятник господарю Михаю Храброму (Mihai Viteazul), установленному на месте, где стоял Советский солдат в эпоху социализма. Русу и Кроитору назвали этот процесс «ресайклингом». В 2007 Российское посольство в Румынии решило возложить венок и обнаружило «наличие отсутствия». Возник дипломатический скандал. В Бухаресте памятник Советскому солдату-освободителю (Ostașul Sovietic Eliberator) был установлен в 1946 в самом центре на площади Виктории. В начале 1980-х было принято решение передвинуть памятник на шоссе Киселева (П.Д. Киселев принял активное участие в учреждении конституционного правления в Дунайских княжествах в 1829–1834) под предлогом перепланировки площади. Так как шоссе Киселева, расположенное в самом центре города, также является престижным местом, в данном случае, видимо, был важен сам «понижающий» жест перемещения, подчеркивающий охлаждение отношений с СССР. После 1989 памятник был перенесен на кладбище на участок захоронения советских воинов. В 2009 вандалы облили его краской. Возник еще один дипломатический скандал. В 2017 была попытка переименовать городской парк Ф.И. Толбухина в Бухаресте. Вице-примар района, где расположен парк, аргументировал это тем, что «советская армия не ограничилась освобождением Румынии от фашизма, а принесла специфические элементы оккупационной армии». При этом он уточнил, что такое переименование «не является выпадом против русского народа, русской культуры и Российской Федерации». В ходе онлайн-опроса горожане уже начали подбирать новое имя парку, но под давлением посольства РФ это переименование не состоялось.
Обращаясь к переименованию улиц, Русу и Кроитору отмечают, что всего в Румынии после 1989 переменили названия 12,35% городских магистралей, что сопоставимо с переименованиями в Берлине и Москве и, добавлю от себя, в шесть с лишним раз меньше чем в соседнем Кишиневе, где по моим подсчетам после 1991 было переименовано порядка 80% улиц. При этом авторы рецензируемой книги отмечают, что после установления в 1948 режима «народной демократии» переименования в Румынии носили гораздо более масштабный характер. Так в Сибиу они достигли 62,2%, а в Брашове (в 1950–1960 сам город носил имя Сталина) — 42,9%. Доля названий, прославляющих СССР, в 1950-е годы составляла порядка 10%. Но после начала хрущевской кампании по «десталинизации» в Румынии начали избавляться не только от памятников и улиц Сталина, но и большинства «советских», многих «интернациональных» и, даже, некоторых национальных «коммунистических» названий. Своеобразный «национал-коммунизм» Чаушеску привел к тому, что до 1980 примерно четвертая часть улиц в румынских городах вернула либо приобрела «национальные» наименования.
После 1989 процесс «декоммунизации», начатый коммунистом Чаушеску, продолжился. Улицы, названные в честь исторических дат: 7 ноября (большевистская революция 1917), 16 февраля (забастовка 1933 в железнодорожных мастерских Гривицы), 6 марта (учреждение в 1945 первого коммунистического правительства), 30 декабря (учреждение Румынской народной республики в 1947), — стали первыми жертвами (переименовано 63,12% таких улиц). Вторая по уязвимости группа — названия географических пунктов с политическими коннотациями: среди них улицы, названные в честь когда-то советских (Москва, Киев) и социалистических (Прага) городов (переименовано 30,77% улиц этой категории). Удивительным образом эпонимы (личные имена) были затронуты переименованиями незначительно: с уличных табличек пропали имена деятелей румынского, советского и международного рабочего движения (переименовано 11,49% «персональных» улиц, что свидетельствует о незначительной доле имен коммунистических деятелей в топонимической структуре эпохи Чаушеску).
Обращает внимание стирание по всей стране улиц 23 августа (переход в 1944 Румынии на сторону антигитлеровской коалиции) и Республики. В таких символических жестах угадывается не только ностальгия по монархии (во втором случае), но и по «сильной руке» диктатора Антонеску (в первом случае). Примечательно, что улицы 23 августа обычно переименовывали в 1 декабря (объединение с Трансильванией, т.е. создание Великой Румынии в 1918). Можно предполагать, что национальный тренд в румынском обществе носит в существенной степени антидемократическую окраску.
Русу и Кроитору отмечают региональные различия в переименованиях. К западу от Карпат они были намного масштабней (Тимишоара — 26,37%), чем в Молдове (Яссы — 11,09%) и в Мунтении (Бухарест — 6,36%). Авторы не объясняют, сказалось ли в первом случае культурное наследие дуальной австро-венгерской монархии и наличие значительных этнических меньшинств венгров и немцев. И совершенно непонятно, почему в Бухаресте (обычно столичные города задают культурные тренды) доля переименованных улиц была минимальной.
Динамика переименований свидетельствует, что более половины случаев смены уличных названий в большинстве городов пришлось на период 1990-1994. Исключение – город Клуж-Напока (36,46%), где тогдашний мэр тормозил процесс отказа от коммунистического наследия.
Авторы рецензируемой книги также провели масштабный социологический опрос. Поскольку средств для проведения опроса традиционными методами не было, Русу и Кроитору обращались к участникам локальных групп всех 319 городов Румынии в соцсетях Фэйсбук и Линкедин и предлагали им заполнить опросник на сайте http://namescape.questionpro.eu. Также, через «ключевых акторов», опросник предлагался к заполнению студентам и сотрудникам ряда университетов и других публичных институтов. Авторы признают, что их выборка не совсем корректна, так как ограничена пользователями интернета, имеющими навык работы с технологическими платформами. Не случайно из 5117 пользователей, открывших опросник, лишь 3198 начали отвечать и на все вопросы ответили только 1238. По мнению Русу и Кроитору среди их респондентов преобладают те, кому не безразличны проблемы городской топонимики. Выборка была приведена в соответствие со структурой городского населения Румынии по полу, возрасту, этнической принадлежности, роду занятий.
В рецензии невозможно перечислить все небанальные результаты, полученные в результате данного опроса, поэтому остановлюсь только на сюжете отношения к коммунистическому «вчера» и фашистскому «позавчера», предоставляющему «информацию к размышлению» относительно вероятности того, могут ли эти призраки прошлого претендовать на то, чтобы стать завтрашним днем румынского народа.
В 2002 в Румынии было принято чрезвычайное постановление правительства «О запрете организаций и символов фашистского, расистского и ксенофобского характера, а также пропаганды культа лиц, виновных в совершении преступлений против мира и человечества», в 2015 оно было уточнено и приобрело статус закона (См.: Мачь М. В лабиринте памяти. Проработка прошлого в посткоммунистической Румынии. // Историческая экспертиза. 2015. № 4(5). С. 4–41. https://ac1e3a6f-914c-4de9-ab23-1dac1208aaf7.usrfiles.com/ugd/2fab34_0bc577f409ba4dc6a207b7e49a04b2e4.pdf). Согласно этому закону под запрет попадают оправдание и прославление как Легиона Михаила Архангела под руководством Зели Кодряну, так и правительства маршала Антонеску. В то же время инициатива парламентской группы «Союз спасения Румынии» о запрете коммунистической символики была провалена. В 2019 румынский Сенат отклонил проект данного закона.
Руссу и Кроитору спрашивали у респондентов, как они относятся к законодательному запрету «фашистских и легионерских символов». 70% участников опроса согласились с «антилегионерским» (на самом деле оно шире) законодательством, 15% были против, 15% воздержались. С необходимостью законодательного запрета коммунистических символов согласилось меньшее число респондентов — 56%, 22% против, 22% воздержались.
Руссу и Кроитору задавали также косвенный вопрос на ту же тему, они спрашивали у респондентов, как бы они отнеслись к тому, чтобы улицы в их населенном пункте были названы именами:
1) Николая Чаушеску (63% против, 20% за, 17% воздержались);
2) Иона Антонеску (47% против, 32% за, 21% воздержались);
3) Корнелиу Зели Кодряну (63% против, 17% за, 20% воздержались).
Мы видим, что отношение к Чаушеску коррелирует с отношением к коммунистическим символам. Также существует корреляция между отношением к Кодряну и к легионерским символам. При этом к коммунистическому диктатору респонденты относятся хуже, чем к коммунизму: доля противников улицы Чаушесу 63%, а сторонников запрета коммунистической символики 56%. А к вождю легионеров относятся лучше, чем к возглавлявшемуся им движению (доля противников улицы Кодряну 63%, а сторонников запрета легионерской символики 70%).
К сожалению, прямой вопрос об отношении к Антонеску не был задан. Тем не менее, ответы на косвенный вопрос не могут не вызывать обеспокоенности: почти треть готова назвать улицу в своем городе в честь диктатора, который в союзе с Гитлером отвоевывал Бессарабию и завоевывал Транснистрию (провинцию между Днестром и Южным Бугом), и с такой прытью решал «еврейский вопрос» в Бессарабии (уже к 1 января 1942 эта провинция была Judenfrei), что германские союзники обращались к нему с увещеваниями не торопиться, чтобы не спровоцировать экономический коллапс. Выше уже упоминалось, что сразу после 1989 почти все улицы 24 августа (дата свержения режима Антонеску и перехода Румынии на сторону антигитлеровской коалиции в 1944) были переименованы. К сожалению, Русу и Кроитору не сообщают, были ли какие-то улицы с таким названием переименованы в честь маршала Антонеску, но указывают, что, избавившись от коммунистического диктатора, румыны начали активно называть улицы «многочисленных населенных пунктов» именем «кондукэтора» («вождя» — официальный титул Антонеску). В 2000-х такая политика памяти вступила в противоречие со стремлением Румынии вступить в ЕС. Начался процесс обратного переименования. Но еще в 2021 по меньшей мере в одном крупном румынском городе — Констанце такая улица существовала (Strada Ion Antonescu din Constanţa, mărul discordiei între Vergil Chiţac şi Institutul Elie Wiesel. Primarul, deschis iniţiativei de redenumire a străzii. https://adevarul.ro/stiri-locale/constanta/strada-ion-antonescu-din-constanta-marul-2077420.html).
Популярность Антонеску подтверждается и голосованием телезрителей. В ходе шоу 2007 года «Великие румыны» он занял шестое место, опередив Чаушеску (11 место) и Кодряну (22 место).
Многолетние опросы (2007–2019) Национального института исследования Холокоста, носящего имя нобелевского лауреата Эли Визеля (Elie Wiesel), показывают (0 на графике означает, что мнения разделились 50 на 50), что большая часть опрошенных считает Антонеску великим патриотом, выдающимся стратегом и борцом с коммунизмом. Правда, после принятия в 2015 закона об уголовной ответственности за восхваление преступлений против человечности число поддерживающих три упомянутых тезиса снизилось с 70–80% до 50–60%. Но в любом случае это очень много. При этом за последние годы растет число тех, кто считает маршала демократическим лидером и спасителем евреев. Возможно, в таком повороте подразумевается лукавство: теперь мы будем хвалить его не как военного преступника и антисемита, а как демократа и борца за права этнических меньшинств. В рамках этого же многолетнего исследования выявлялось отношение и к негативным сторонам деятельности Антонеску. Среди опрошенных доля тех, кто считают, что он совершал преступления против цыган, примерно на 10% выше в сравнении с теми, кто признает, что маршал совершал преступления против евреев. Меньше половины опрошенных считают, что Антонеску был военным преступником и что он привел Румынию к катастрофе.
Эти данные предостерегают от эйфорического восприятия демократического транзита. Крайне-правый тренд, который нарастает во многих странах ЕС, может охватить и Румынию. Но будущее не предопределено. Выборы президентом страны этнического немца свидетельствуют, что этнический национализм не преобладает в румынском общества.
Важнейшие выводы, изложенные в заключительном разделе этой насыщенной важным материалом книги, состоят в том, что большинство румын не зациклено на ностальгии по «золотой эпохе Чаушеску» (устойчивое выражение пропаганды того времени) и что граждане хотят активно участвовать в формировании «топо-мемориальной» среды обитания, что вселяет осторожный оптимизм.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.