Рустам Курбатов: «Это была попытка по-другому ответить на вопрос и о содержании образования – чему учить?» Интервью с Р.И. Курбатовым
Беседовал С.Е. Эрлих
Курбатов Рустам Иванович – историк, педагог. Автор книг: «Школа в стиле экшн: дневник директора частной школы», «Самый ненужный предмет», «Школа, где дети могут ходить на уроках», «Попытка другой школы», «Танки директора школы».
Контактная информация: arche@mail.ru
Ключевые слова: «Ковчег-XXI», история в школе, частная школа, «Ковчег без границ», «Открытый Ковчег»
Kurbatov Rustam, historian, school teacher. Author of books: “Action School: Diary of a Private School Principal”, “The Most Useless Subject”, “A School Where Children Can Go to Classes”, “Trying Another School”, “Principal's Tanks”. Email: arche@mail.ru
Key words: Kovcheg-XXI, school history, private school, Kovcheg without borders, Open Kovcheg
С.Э.: Наш журнал занимается вопросами исторической науки, исторического сообщества и его проблем. Нас всегда интересуют негосударственные проекты, связанные с историей и образованием. Когда я увидел у Алексея Каменских информацию о выступлении на «Ковчеге без границ», я сразу заинтересовался и попросил его рассказать об этом, но он ответил, что об этом лучше можете рассказать вы. Этот проект долго развивался по времени и менял свои названия. Первое название «Лицей “Ковчег-XXI“».
Р.К.: Да, вначале это была школа, которая существует до сих пор. Это одна из крупных альтернативных школ России, ориентированных на европейское образование, гуманистическое образование. Эта школа создана в 1992 году, в ней 450 учеников. Школа существует до сих пор, несмотря на нынешний натиск.
С.Э.: Школа «Лицей “Ковчег-XXI“» существует, но сейчас у вас открылся новый проект. А «Ковчег без границ» – это третья школа, или новое ответвление?
Р.К.: Это третья. Во время пандемии COVID-19 случился «Открытый ковчег» – это онлайн-школа. Я всегда скептически относился к онлайн-образованию, но COVID заставил за неделю сделать ту школу. И нам так понравилось, что потом мы уже не смогли её закрыть. Этот проект получился, сейчас у нас там четыреста учеников со всего мира: сорок преподавателей, сто сорок курсов. Есть курсы по школьной программе, есть не по школьной программе. Это, действительно, получилась свободная школа.
А что касается «Ковчега без границ», то формально и организационно это никак с «Ковчегом» не связано. Я живу сейчас не в России, а в Черногории. И сейчас мы сделали «Ковчег без границ» - юридически это другая организация (я должен дистанцироваться от московской школы). Меня, конечно, очень вдохновил «Свободный университет». Я считаю, что это революция в образовании, что это дерзкий и смелый вызов – учить без аттестации, без государственного чиновничества просто тому, чему следует учить, не думая о том, куда впишешься и какие институции признают. Мне кажется, что это очень круто, по-современному. Это, действительно, свободный университет. Я, конечно, вдохновлён и пытался сделать это по образу и подобию. Так что, это три разные организации.
С.Э.: Но они связаны одним человеком. Это этапы вашей педагогической карьеры.
Р.К.: Да, а третья – это «Ковчег без границ».
С.Э.: Перейдём к нашему традиционному первому вопросу: расскажите о глубине вашей семейной памяти, сколько поколений предков вы помните?
Р.К.: У меня это одно поколение с хвостиком. Но одно серьёзное поколение. Моя мама 1926 года рождения. Мама пережила на Урале коллективизацию, голод, войну и всё, что было потом. Её отец – мой дед – руководил коллективизацией, а её мама – моя бабушка – была из зажиточной семьи, так что гражданская война была в каком-то смысле внутри семьи. Глубина моей семейной памяти с начала XX века. Трудно считать в поколениях, но фактически – это весь XX век.
С.Э.: Если про дедушку и бабушку вы помните, то это уже три поколения.
Р.К.: Но не больше. Это уральская крестьянская семья и понятно, что нет никаких архивов, ни дневников, ни воспоминаний. А дальше всё перевёрнуто и потеряно, кто-то исчезал, кого-то забирали. Моя мама долго, практически до последних десятилетий, об этом ничего не рассказывала. И только когда моя дочь в старших классах школы писала работу по устной истории, моя мама ей подробно обо всём рассказала. Эту работу потом опубликовали, она вышла брошюрой. Мама рассказала дочке то, что даже мне никогда не рассказывала. И я понимаю почему - было страшно. Двух дядьёв с Урала забрали, что называется «из Сибири в Сибирь». Дед воевал ещё в Гражданскую войну, а после руководил коллективизацией, а на бабушку за то, что она вышла замуж за коммуниста, напали односельчане и проломили ей голову обухом топора.
С.Э.: В общем, типичная для советского человека травматическая память, которая была просто прервана и не передавалась.
Р.К.: Наверное да, потому что могила бабушки была уничтожена, на этом месте построили завод.
С.Э.: А что на вас повлияло в выборе профессии историка?
Р.К.: Я закончил исторический факультет Московского государственного университета. Это было время Перестройки, и эта волна выбросила меня в школу. В то время сильно чувствовалось это противоречие, что есть какая-то «живая» настоящая честная история, и другая – школьная, которую рассказывают детям. И после четвёртого курса, ещё будучи студентом, я пошёл преподавать историю в свою родную школу, в которой когда-то учился. Это был 1987 год, самый подъём Перестройки, когда действительно казалось, что всё возможно, что Россия станет другой страной – демократической, свободной, европейской. Каждую неделю по средам читали журнал «Огонёк», где были новые разоблачения. Это было время обновления и большой надежды. Хотелось детям говорить правду - я и пришёл в школу.
С.Э.: А как из школьного учителя вы решили стать организатором Лицея «Ковчег-XXI»?
Р.К.: Хотелось создать хорошую школу - это было время, когда всё дышало свободой. Внутри системы это было сделать невозможно. И когда в 1992 году вышел закон о возможности негосударственного образования, то уже через полгода я с друзьями сделал Лицей «Ковчег», тридцатилетие которого неделю назад грустно праздновали.
С.Э.: Расскажите, как устроен «Ковчег», какие принципы?
Р.К.: Хотелось сделать школу для человека. Не для внешних показателей, а для человека. Превратить учебу из скучной повинности в азартное дело, чтобы горели глаза, чтобы это задевало душу ребёнка. Понятно, что десять лет жизни – это и есть жизнь, полная удивления, новых чувств и открытий. А обычная государственная школа учила лишь повторять и ходить строем. Это была попытка по-другому ответить на вопрос и о содержании образования – чему учить?
Что-то получилось, мне кажется.
С.Э.: Если школа существует тридцать лет, то можно уже сказать, что она получилась. А название «Ковчег» - это отсылка к библейскому Потопу?
Р.К.: Оно как-то само собой получилось. Это не религиозный ветхозаветный пафос, что всех будем там спасать. А из понимания, что мы сделаем сами для себя что-то. Если мы не можем изменить весь мир сразу (так думалось в 1992 году), то мы просто сделаем школу для нескольких десятков детей. И там уже не было никакой альтернативы. Название «Ковчег» так уже прижилось, что и девать его некуда.
С.Э.: Вас было несколько преподавателей, начавших строить лицей?
Р.К.: Да, нас было несколько человек. Это совершенно частная инициатива. И что интересно: те частные школы, что есть сейчас, во многих случаях это такие олигархические структуры, созданные разными корпорациями. Но вместе с тем, с 1990-х годов существуют (да и сейчас возникают) маленькие семейные инициативы. И вот эти семейные инициативы – настоящие и самые правильные, потому что именно там что-то происходит, именно там есть какие-то попытки изменения школы, изменения содержания образования, другого отношения к ребёнку. А в этих корпорациях школ из стекла и бетона только много блеска и люкса, а по сути мало что меняется. Была попытка сделать европейскую, свободную школу – можно разными словами сказать. В своё время называли это «нескучная школа», потому что скука – это то, что губит всех в школе: дети ничего не хотят, учителя ничего не хотят, да и родителям ничего не надо. Так что делали европейски ориентированную школу тридцать лет.
С.Э.: Для того, чтобы создать школу, нужно арендовать помещение и т.д. Как вы находили финансирование?
Р.К. Вообще ни с чего. Я, конечно, могу рассказывать сказки, но вначале был просто подвал в общежитии на тридцать метров. Я же был простым советским учителем. И так постепенно, без дотаций со стороны, без спонсоров и меценатов начали создавать. Первые пять лет мы каждый год меняли помещение. Мы арендовали помещение на вторую смену, нас никуда не пускали. Но потом уже нашли постоянное помещение, но это случилось, повторюсь, лишь через пять лет. Но это была юность и время, когда всё было возможно.
С.Э.: Но всё-таки необходимо держать высокие цены на обучение, чтобы и платить зарплату учителям, и помещение, и т.д. Как вы решали этот вопрос? Сколько у вас стоит учиться?
Р.К.: Со стороны это достаточно дорого; но для Москвы – не очень. Сейчас это шестьдесят тысяч рублей в месяц, но при этом – «Ковчег» это школа полного дня с полным набором уроков и дополнительными курсами, с небольшими классами. В округе таких школ нет. Я понимаю, что тысяча евро – это дорого. Для Черногории, для Молдавии – это дорого. И если люди там прочитают, то скажут: «Всё понятно»… Но что я могу сказать, если все частные школы в округе – это двести – двести двадцать тысяч. Почему так? Я не знаю. Я могу сказать, что школа всегда сама себя окупала.
С.Э.: То есть при сегодняшней стоимости в шестьдесят тысяч рублей, этого достаточно для того, чтобы окупать школу?
Р.К.: У нас работают сто учителей и учатся четыреста учеников. Классы у нас от двенадцати до пятнадцати человек.
С.Э.: Каков, как говорили в советское время, социальный состав учеников, это дети интеллигенции, предпринимателей?
Р.К.: Сейчас очень разный состав. Ведь сейчас уже нет такой границы между интеллигенцией и предпринимателями. Например, работники IT-сферы и креативные менеджеры – это интеллигенция или предприниматели?
С.Э.: Если человек на кого-то работает посредством мозгов, то он интеллигенция, если имеет свой бизнес – то предприниматель.
Р.К.: Да, если он на кого-то работает, то он интеллигенция. Но если он человек интеллектуального труда? Я не знаю, это сложный вопрос. Наверное, в основном это бизнес, самый разный. Это не очень важно для меня сейчас. Есть разный бизнес, есть разные люди, и я могу ответить здесь, что это средний класс и немножко выше.
С.Э.: Скажем так – с более-менее просвещёнными взглядами.
Р.К.: Мне кажется, да. Во всяком случае, это критически думающие люди.
С.Э.: То есть, у вас учатся не дети миллионеров, потому что для них есть ещё более дорогие школы?
Р.К.: Это сложный вопрос. Как я могу сказать – кто учится? Я работаю с детьми, я встречаюсь с родителями. В большинстве случаев я не знаю, кто эти родители, меня это не так уж волнует. Меня волнует, насколько эти люди интеллигентные, можно ли с ними иметь дело, насколько они разделяют наш подход и общие ценности, понимают, о чём идёт речь. Мы не просим родителей писать анкеты и не требуем налоговых деклараций. Я даже могу не знать, кто есть кто.
С.Э.: Из частных школ у вас самые низкие цены?
Р.К.: Частные школы бывают очень разные. Под этим понятием очень много чего объединено. Есть мега-школы достаточно крупные, созданные крупными компаниями, где цена двести – двести двадцать тысяч. А есть хорошие семейные инициативы, где цена может быть сорок - пятьдесят тысяч – это маленькие школы на несколько десятков детей, они малоизвестные, не очень о себе рассказывают, но это хорошие школы. Так что цена у нас средняя.
С.Э.: Второй этап возник во время COVID-19 – это школа «Открытый ковчег». Расскажите про него.
Р.К.: «Открытый ковчег» – это онлайн-школа с двумя направлениями. Первый – для тех детей, которые вообще не ходят ни в какую школу, для так называемых анскулеров (англ. unschooller). Это совершенно замечательные дети. Раньше я думал, что это немного чудачество родителей - не отдавать детей в школу. Нет, на самом деле – это родители, которые взяли на себя этот крест самим учить своих детей.
С.Э.: Они сами потом сдают экзамены?
Р.К.: Они проходят аттестацию либо у нас, либо в какой-то другой школе. Я как учитель веду уроки для них, сейчас у меня пять уроков в неделю. Это дети, которым всё интересно, которые на всё готовы, которые готовы учиться без оценок просто так, для себя. То есть, это образование в чистой дистиллированной форме, абсолютно свободное образование. Я преклоняюсь перед этими родителями и восхищаюсь ими, люблю этих детей. Да, это дети со всей России, а сейчас уже со всего мира. Это ведь сложно для родителей – учить детей самим. Но поэтому и дети ходят сюда не на «отработку», а действительно чем-то интересуются.
И вторая ветвь этой школы – для тех ребят, кто ходит в школу, но хочет чего-то большего. У нас есть сто сорок курсов: от астрономии и археологии до японского языка – всё что угодно. Это стоит достаточно недорого, стоимость одного часа занятий двести пятьдесят рублей. Это значительно дешевле, чем в известных мне онлайн-школах. Для нас это очень важно, потому что есть дети не только из Москвы, но и из разных городов России. Мы это делаем сознательно. Я очень дорожу этим сообществом родителей, отношениями с ними, потому что я вижу, что это за люди, вижу их поддержку. И учителя чувствуют это. И несмотря на то, что работать онлайн значительно труднее психологически, учителя работают, потому что это значительный источник энергии. Я за эти три года совершенно изменил своё отношение к онлайн-занятиям. Раньше я думал, что нельзя так учить детей. Оказалось, можно! Хотя я никогда этих детей в жизни не увижу, я не знаю их фамилий, только имена (фамилии специально не спрашиваю из конфиденциальности). Но я знаю, что это лучшие ученики. Это просто идеальные, настоящие ученики, которые учатся просто так для себя, не для кого-то. Это чистая форма школы, и «Открытый ковчег» - это полный восторг по этому поводу.
С.Э.: Дети, которые учатся дома и сдают потом экзамены, – насколько велика их доля в Москве?
Р.К.: Это очень сложный хороший вопрос. Я всё время сам пытаюсь выяснить и спросить. Но я не знаю. Я спрашивал это у организаторов всех альтернативных движений, но нет чёткой статистики. Но таких детей в крупных городах становится достаточно много, что лишь демонстрирует кризис государственной школьной системы образования. Эта система, к сожалению, просто уныние и конец всему. Поэтому я считаю, что родители, решающиеся на это – интеллигентные просвещённые родители.
А теперь ещё и второй фактор – родители забирают из школ детей из-за идеологической обработки, уезжают из страны. И поэтому сейчас где-то четверть моих учеников – это Израиль, Латвия, Литва, Франция, Германия, многие другие страны. А что делать? Но это хорошо и тоже меня обнадеживает.
С.Э.: А аттестат зрелости они могут получить?
Р.К.: Это сложный вопрос. Есть аттестация по итогам года и аттестация за 9 и 11 классы. По итогам года получить просто, это можно сделать онлайн. Так делается во многих московских школах и с этим нет никакой проблемы. А вот за 9 и 11 классы необходимо очное присутствие в России. Но я думаю, что в каждой семье этот вопрос решается по-своему. Есть дети (их немного), которые учатся, не имея в виду российского аттестата, они просто учатся. Это тоже правильно, это один из путей. Есть дети, которые понимают, что приедут в Россию и сдадут экзамены ОГЭ в 9 классе и ЕГЭ в 11 классе. Но если дети живут в России, то они просто прикреплены к какой-то государственной школе, где они и сдают экзамены. Это не так трудно. Я тоже думал, что это сложно. Но сдача экзаменов и аттестация – это не такая сложная проблема, многие школы этим занимаются. Очень важно, что даже для интеллигенции, даже для гуманитарной интеллигенции и для ваших читателей школа – это прежде всего вопрос аттестата. На втором месте – вопрос, до которого часа ребёнок находится в школе. Это два главных интереса даже просвещённых родителей. Так это же нелепо, потому что важнее, что происходит внутри школы, есть ли там настоящая жизнь или нет. Если нас интересует только то, что будет после одиннадцати классов и как долго ребёнок в школе, то как-то даже неприлично, что хорошие люди задают такое вопросы. Главное – что происходит внутри, какие люди работают, хорошо ли детям, учатся ли они думать, развиваются ли их способности. Всегда найдётся организация, которая сможет выдать аттестат.
С.Э.: Это хорошо, что есть такая возможность. Но, с другой стороны, выходит, что люди, которые реально любят своих детей, не отдают их в школу. Это говорит о кризисе образовательной системы?
Р.К.: Тут уж, когда всё повалилось – кризис всякой системы. Конечно. Одна моя прежняя ученица (я сорок лет в школе работаю) живёт в небольшом провинциальном российском городке, она регулярно ходит и высказывает свою точку зрения, но три недели назад она написала, что ребёнку такое сказали на уроках, что она просто забрала детей, потому что ребёнок не должен этого слушать.
С.Э.: А как происходит социализация тех детей, которые не ходят в школу? Нет ли у них проблем?
Р.К.: Социализация, это имеется в виду: «Как они общаются, играют, дружат?» На это я могу спросить: «А как происходит социализация в школе? Какая социализация в армии, и т.д.?» Ну какая социализация в школе, если ребёнок сидит сорок минут на уроке и просто спит. Социализация происходит на перемене и на школьном крыльце. А для анскулеров что делают умные сильные родители? Дети сидят два-три часа дома и занимаются онлайн по школьной программе, а потом начинаются музыка, рисунок, спорт и т.д. Родители водят их везде. На мой взгляд это и есть настоящая социализация, потому что там, в этих кружках, дети и учатся дружить и жить.
С.Э.: Есть еще одна проблема домашнего образования. Ребёнка нельзя оставить одного, чтобы он занимался, потому что понятно, как он не будет заниматься. А водить его на кружки и школы – это или кто-то из родителей должен не работать, или должны быть для этого бодрые бабушки и дедушки.
Р.К.: Всё зависит от семьи. В начальной школе: 1-3 класс, конечно, дети не могут сидеть сами за компьютером. И, конечно же, кто-то из родителей должен быть. В средней школе, где я веду уроки и у меня дети 10-11 лет, родителей рядом нет. Они лучше родителей справляются с техникой. Ещё один огромный плюс того, что дети учатся самостоятельно – это то, что дети очень заинтересованы. Главная проблема школы в том, что никто ничего не хочет. А здесь – дети, которые ХОТЯТ. В этом разница. И я могу только преклоняться перед этими родителями. Повторюсь – это очень умные и сильные люди.
С.Э.: Они приносят огромную жертву ради своих детей.
Второе направление, о котором вы говорили – это курсы для детей, которые ходят в школу или живут заграницей. А те, кто живут заграницей, учатся там в местных школах?
Р.К.: Да, они, как правило, учатся в местных школах. У меня есть дети из Дании, Латвии, Литвы, Германии. Они ходят в местные школы. И на мой взгляд это абсолютно правильно. Конечно, если дети живут где-то в европейской стране, я уверен, что они должны учиться на местном языке. Но если они хотят что-то получать по-русски – это тоже нормально. Дети могут всё, а знанием нескольких языков уже никого не удивишь.
С.Э.: То есть, люди, проживающие заграницей, хотят, чтобы их дети сохранили русскую идентичность?
Р.К.: Я не знаю насчёт идентичности, это сложный вопрос. И не могу спросить у детей, хотят ли они сохранить русскую идентичность. Не знаю. При этом, они чего-то хотят, и это главное.
С.Э.: Расскажите, пожалуйста, про третий этап «Ковчег без границ»?
Р.К.: Это попытка дать современное гуманитарное образование – cultural & social studies – гуманитарное образование для старшеклассников. Это то, чего, с одной стороны, нет в российских школах по понятным причинам. Потому что история, обществознание и литература не совсем вписываются в общеевропейские представления, как это можно преподавать. А с другой стороны, я убеждён, что сейчас, действительно, это самое важное, что есть – это говорить именно о гуманитарных общественных науках, потому что именно здесь больше всего говорится разной неправды и надо, чтобы подростки слышали язык умных и честных людей. Очень важно, что это проект для подростков, для старшеклассников, а не для студентов. И в этом смысле проект очень амбициозный. Ведь старшеклассников и студентов сложнее вовлечь в это дело, потому что всех больше интересует вопрос о едином госэкзамене, чем проект о хорошем образовании. Но мне верится, что это возможно, в то, что есть где-то подростки, которые готовы учиться бескорыстно. Не в смысле денег бескорыстно, а в смысле приобретения знаний, которые в прагматическом смысле не будут полезны для сдачи экзаменов. Я не могу сказать, что в этом спасение, что это как-то улучшит мир. Но это единственное, что сейчас мы реально можем делать. Потому что с гуманитарными знаниями полный провал. Поэтому, если и начинать, то начинать надо с этого. Сейчас я пригласил восемнадцать преподавателей. Это, как правило, преподаватели российских университетов, часто – Высшей школы экономики (ВШЭ). Каждый из них сейчас вначале читает по пробной лекции, и потом эта лекция взрывается и превращается в полный курс. Этот проект абсолютно бесплатный для наших слушателей, старшеклассников, почти студентов, потому хочется, чтобы люди приходили, не думая о каких-то материальных вещах. Мы начали, у нас прошло пять лекций, ходит примерно по сорок человек. Это очень радует, потому что я понимаю, какое состояние сейчас в России – людям не до того, чтобы ходить и слушать что-то по вечерам. Настоящее образование – это ненужная и бесполезная вещь в привычном смысле слова. Это вещь, которая не всегда утилитарна и прагматична, она не нужна ни для сдачи экзамена, ни для карьеры. Для карьеры нужны навыки, а это настоящее образование – здесь надо выйти за пределы утилитарности.
С.Э.: Как это можно охарактеризовать? Это курс университетского уровня, но простым языком?
Р.К.: Да, можно так. Один из смыслов этих слов – «без границ» – это разрушение границ между университетом и старшей школой. То есть, пришли преподаватели университета, причём люди, которые в первую очередь мне интересны, на которых я сам бы подписался и хотел бы на них ходить и слушать. Они для старшеклассников, потому что это очень круто. Для старшеклассников говорить сложнее, чем для студентов, здесь другой язык. А среди старшеклассников есть ребята и по тринадцать - четырнадцать лет. Сегодня Алексей Каменских говорил по поводу того, как мы конструируем историю, о том, почему история становится полем битвы, почему политические лидеры начинают свои политические заявления как учителя истории – с лекции по истории. Конечно, может быть, это где-то кому-то будет полезно. Сейчас в России сотни тысяч старшеклассников ходят и слушают уроки обществознания, но хочется дать и другое видение. Видение современное, свободное, европейское. Для того, чтобы ребята понимали, что такое гуманитарное знание, что это в каком-то смысле знание более точное и более сложное, чем точные науки, чем высшая математика, потому что требуется ещё большее напряжение ума и интеллектуальных сил.
С.Э.: А какие курсы у вас намечаются?
Р.К.: Сегодня был Алексей Каменских, на следующей неделе замечательный Игорь Саламатин из Харькова, он читал вводный курс по истории Украины. До этого Юлия Горбатова, известная всем по Вышке, а потом по Свободному университету, – читала специфический курс для подростков «Общение и техника безопасности». Виктор Горбатов, тоже известный по Свободному университету, будет читать курс «Логика на пальцах», Гасан Гуссейнов - «Современная античность». Вот такие имена и ещё много других.
С.Э.: Вы только начали этот проект?
Р.К.: Да, мы только начали, прошёл месяц. Сейчас у нас идут «пробные лекции» – прошло шесть лекций из восемнадцати.
С.Э.: Но это будут не одноразовые лекции?
Р.К.: Сейчас они читают по одной лекции, после этого – если они хотят, если они видят, что курс может получиться, – они предлагают уже курс на восьми лекций, на два месяца. А это уже около ста сорока пяти часов. И это абсолютно бесплатно для наших слушателей.
С.Э.: А дети записываются на несколько курсов?
Р.К.: Как правило, на несколько курсов, мы так договорились. Это не совсем школа и не совсем университет. Я не знаю, что это. Это такая свободная школа для старшеклассников, свободный лицей. С другой стороны – это почти университет. Это что-то пограничное. Понятно, что это то самое образование, которое не заканчивается никакой корочкой, никаким дипломом. Но может быть это и не страшно, потому что существуют всякие организации, которые мало чему учат, но выписывают дипломы. Пускай будут такие организации, которые чему-то учат, но ничего не выписывают. Мы просто учим.
С.Э.: Последнее время я наблюдаю, что диплом спрашивают всё меньше при приёме на работу, а спрашивают, что человек может делать.
Р.К.: Совершенно верно. Меня вдохновляет подвиг Свободного университета. Они решили просто учить, не думая о дипломе. Мы делаем так же – мы не даем дипломов, просто учим, и наиболее серьёзным нашим слушателям преподаватели напишут рекомендательные письма. Я не знаю, будет ли их кто-то читать или нет, но мы их напишем. Возможно мы сможем сделать эту школу такого уровня, что эти рекомендательные письма будут где-то читать. Я думаю, что сейчас такая ситуация, что надо делать школу. Как тридцать лет назад надо было делать школу, так и сейчас.
С.Э.: Спасибо за интервью!
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.