Николай Подосокорский: «Я живу, чтобы опровергнуть утверждение, что среда определяет человека». Интервью с Н.Н. Подосокорским
Беседовал С.Е. Эрлих
Николай Николаевич Подосокорский, родился в 1984 году в поселке Парфино Новгородской области, окончил исторический факультет Новгородского государственного университета в 2006 году, кандидат филологических наук (2009). Преподавал в НовГУ им. Ярослава Мудрого, работал в Новгородском музее-заповеднике. С 2021 года старший научный сотрудник Научно-исследовательского центра «Ф.М. Достоевский и мировая культура» ИМЛИ РАН. Первый заместитель главного редактора журнала «Достоевский и мировая культура. Филологический журнал» ИМЛИ РАН. Член Международного ПЕН-клуба. Автор более 60 научных статей по истории русской литературы, новым медиа и др. Лауреат премий журнала «Вопросы литературы» (2011), независимой литературной премии «Дебют» (2015), гуманитарной и книгоиздательской премии «Книжный червь» (2020). Сфера научных интересов: творчество Ф.М. Достоевского и русская литература XIX-XXI вв., наполеоновский миф, российское масонство, новые медиа.
Основные публикации:
1. Религиозный аспект наполеоновского мифа в романе «Преступление и наказание»: образ «Наполеона-пророка» и мистические секты русских раскольников-почитателей Наполеона // Достоевский и мировая культура. Филологический журнал. 2022. № 2 (18). C. 89—143.
2. Богословие Достоевского: коллективная монография / отв. ред. Т.А. Касаткина. — М.: ИМЛИ РАН, 2021. — 416 c. (в соавторстве с Т.А. Касаткиной, А.Г. Гачевой, Т.Г. Магарил-Ильяевой и К. Корбелла).
3. Легенда о Ротшильде как «Наполеоне финансового мира» в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» // Достоевский и мировая культура. Филологический журнал. 2020. № 1 (9). С. 31-50.
4. «Лицо с экрана». В чём секрет популярности ток-шоу «вДудь»? // "Наука телевидения", 2018. №14.3. С. 151-166.
5. Наполеон и 1812 год в творчестве Ф.М. Достоевского // 1812 год и мировая литература / Отв. ред. В.И. Щербаков. - М.: ИМЛИ, 2013. - С. 319-364.
6. «Черная курица, или Подземные жители» Антония Погорельского как повесть о масонской инициации // «Вопросы литературы», 2012. № 5. – С. 124-144.
7. Наполеоновские войны в «Дядюшкином сне» Ф. М. Достоевского // «Вопросы литературы», 2011. № 6. – С. 350-362.
С.Э: Расскажите о вашей семейной памяти. Простирается ли она, как у большинства наших современников лишь на три поколения, или уходит вглубь веков?
Н.П: Я с детства заинтересовался изучением предков. Говоря о трёх поколениях – у меня примерно так и было. В основном я изучал историю своей семьи по линии бабушки с маминой стороны. Мой прадед Илья Логинович Якушев был репрессирован в начале 30-х годов, строил Беломорско-Балтийский канал. Уже в девяностые годы, через его сына, моего двоюродного деда нашли это следственное дело. На него тоже написали донос. Требовались рабочие руки, а у него (хотя он и скрывал это) биография была «сомнительная»: он офицером участвовал в Первой мировой войне, потом вроде бы одно время воевал на стороне белых. Это, конечно, радикально изменило жизнь семьи. У него было десять детей. Двое умерли в младенчестве, один (Николай) погиб в самом начале Великой Отечественной войны, другие остались. Умер прадед Илья довольно рано, в 1948 году, не дожив до 60 лет. Незадолго до него умерла и его жена. Дети остались сиротами, кого-то отдали в детский дом, кого-то воспитывали более старшие. Жизнь, как говорится, потрепала. Но все, кто выжил, получили высшее образование и, в общем-то, состоялись как люди. У всех были свои семьи, а потом дети, внуки, правнуки.
По другим моим линиям предки были в основном – мещане и крестьяне. Совсем недавно на меня вышла родственница, которая пишет книгу о нашем роде по ещё более древней линии (дед Ильи Логиновича Якушева – Иван Кириллович Светлов (1827-1887) служил диаконом в церкви под Новгородом. Мы обменялись с ней домашними документами. Но профессионально через архивы, специализированные службы, которые сейчас оказывают соответствующие услуги, я поисками пока не занимался, хотя интерес к этому по-прежнему есть. Во всяком случае, моя фамилия (её довольно трудно бывает поначалу произнести правильно незнакомым людям) – Подосоко́рский – в России упоминается в документах уже с XVI века. Был некий нищий Сёмка Подосокорский, который в первой трети XVII века жил в вологодском монастыре. Известных представителей своей фамилии я больше не знаю. Хотя есть переводчица Галина Подосокорская, которая переводила фэнтэзи и фантастику (книги о Конане-варваре Роберта И. Говарда, в частности). Это большое поле. В основном все три поколения моих предков родились в Новгородской области. Однако мой дед по отцу – Анатолий Иванович Подосокорский 1911 года рождения – был родом из Архангельской области. Там есть Котласский район и есть деревни Подосокорье (кажется, там давно никто не живет) и Осокорская (лет десять назад в ней проживало менее 40 человек). Они расположены недалеко друг от друга, по две разные стороны Северной Двины. Но в Котласе и Котласском районе до сих пор немало представителей фамилии. То есть фамилия моя связана издавна с русским севером: Архангельская, Вологодская, а с середины XX века и Новгородская области. А так, я, что называется, новгородец в третьем-седьмом поколении.
Николай Подосокорский о семейной памяти
С.Э: Ваше ученичество и студенчество пришлись на постсоветский период, когда наука в целом, а гуманитарная – тем более, уже были «в загоне». Как вы, ребёнок Перестройки вдруг решили пойти не в юристы/экономисты, а в гуманитарии?
Н.П: Можно сказать: я живу, чтобы опровергнуть утверждение, что среда определяет человека. Я родился в 1984 году в небольшом посёлке заводского типа – Парфино. Считается, что это самый мрачный год, когда правил самый непримечательный правитель – Константин Устинович Черненко. Балабанов в своём фильме «Груз 2000» это великолепно показал. Тогда шла Афганская война. Мой двоюродный брат – лейтенант Алексей Крупнов - погиб в той войне через несколько месяцев после моего рождения, его наградили посмертно орденом Красной Звезды, а в Парфино назвали в его честь переулок. Естественно, я его не знал, но зато с детства был знаком с памятью о нем. В моём детском и подростковом окружении, так получилось, никогда не было ни одного интеллектуала и ничего такого, что бы вообще располагало к интересу к академической науке и профессиональной интеллектуальной деятельности. Но у меня очень рано сформировались большое внутреннее желание стать ученым и вообще тяга к знаниям. Тогда не было Интернета, и единственным источником информации был периодически ломавшийся телевизор с двумя каналами Центрального телевидения: Первый (или ОРТ, названия его менялись в 90-е годы) и РТР. Там, большей частью, показывали всякую чушь, какие-то третьесортные сериалы, новости. Политические новости кстати я очень любил лет в двенадцать смотреть! Мне казалось, что, наблюдая за политической повесткой, можно понять, что происходит. Но потом уже я понял – то, что показывают, плохо отражает действительность, и всё это нужно пропускать через какое-то количество фильтров. Книжного магазина в Парфине тоже не было, но я заказывал книги по почте. В девяностые было такое издательство и книжный клуб «Терра», которое активно продвигала себя через телепередачи. И вот я заказывал у них книги по истории. Плюс, у нас была какая-то своя домашняя библиотека, не очень богатая, правда, но по поселковым меркам неплохая. В частности, у нас была подписка журнала «Москва» конца 80-х годов, где была опубликована полностью «История Государства Российского» Карамзина. Ещё в пятом классе я читал ее сокращённую версию, вышедшую то ли в серии, то ли под заголовком «Предания веков», прочёл её несколько раз с большим интересом. В каком-то смысле, чтение Карамзина меня сильно мотивировало к изучению истории. К тому же, тоже в пятом классе мать купила мне книги серии «Мировая иллюстрированная история» издательства «Росмэн». Там были тома «Древний Египет», «Римляне», «Греки», «Викинги» и проч. Позднее у меня появилась историческая серия книг для детей издательства «Аванта +». В общем, я читал случайные книжки, как-то тянулся к чему-то настоящему. И в десятом классе в 2000 году занял третье место во Всероссийской олимпиаде по истории. Потом пошёл на исторический факультет Новгородского государственного университета. Но экзамены не сдавал, у меня было три основания, чтобы обойтись без вступительных испытаний: золотая медаль, высокие баллы по централизованному тестированию (предшественник ЕГЭ) и комплексной олимпиаде (ее для потенциальных абитуриентов проводил сам университет). Мне тогда сказали при подаче документов: «Всё здорово, только зачем вы идёте к нам на исторический?! Может вам на более престижное направление лучше поступить?» Сейчас этого исторического факультета с более чем 80-летней историей уже не существует, хотя историческое образование в усеченном виде в Новгороде осталось. Двадцать лет назад на истфаке было четыре кафедры, сейчас осталось лишь две, которые уже не образуют факультет, а просто входят в состав Гуманитарного института.
Николай Подосокорский об этапах взросления и и интересу к истории
С.Э: Как пел Высоцкий: «Значит, нужные книги ты в детстве читал».
Н.П: Не совсем нужные. Был такой межбиблиотечный абонемент по доставке книг из Новгорода в Парфино. Я однажды пришёл в парфинскую библиотеку и попросил стихи Владимира Соловьёва, на что мне ответили, что я, видимо, перепутал имя, поскольку такого поэта не существует. Но я настаивал, что он есть, и что я ничего не перепутал. Мне, нехотя, поверили и потом заказали для меня книгу. Правда, стихи Соловьева мне тогда не понравились, как не нравятся они и сейчас. Впрочем, любим мы его не за поэзию. Тем же способом я сумел прочесть и книгу Дмитрия Мережковского «Л. Толстой и Достоевский», сильно меня потрясшую.
Ещё, конечно, когда я учился в десятом классе, то принял участие в только что появившихся тогда Достоевских юношеских чтениях в доме-музее писателя в Старой Руссе. Я после этого и стал всерьез заниматься Достоевским. Это как бы всегда шло параллельно с моими занятиями историей. В конце концов, со временем я больше переключился на Достоевского, хотя тоже, скорее, как историк литературы, а не такой отвлеченный филолог-филолог.
С.Э: Были ли в университете преподаватели, оказавшие на вас влияние?
Н.П: Я не могу говорить о сильном влиянии, но есть люди, которые запомнились. В частности, историю античности нам преподавал петербургский профессор Юлий Беркович Циркин. Он умер в начале этого года. Очень известный питерский античник, он был автором ещё «Большой советской энциклопедии» и написал более десяти монографий по истории Древнего Рима, Древней Финикии и Древней Испании. Тогда, в студенчестве, я не читал его книг, но мы знали, что у нас есть такой общенационального уровня профессор. Ещё был профессор Игорь Васильевич Пьянков (он умер два года назад), специалист по Древней Персии, древне-восточник, у него были научные работы по зороастризму, державе Ахеменидов и проч. Он тоже был доктором исторических наук, но приехал в Новгород из Средней Азии в 90-х годах. Вообще, я шел на истфак, потому что хотел заниматься историей Древней Руси (опять же, интерес от Карамзина и от чтения исторических романов). Я неплохо знал последовательность великих киевских, владимирских и московских князей. Но не сложилось, я не нашёл здесь для себя подходящего учителя. Вообще когда я учился, исторический факультет уже деградировал. Стали сливать кафедры, уходить преподаватели, урезались ставки. Это была общенациональная ситуация. Потом закрыли диссертационный совет по истории в Новгородском университете. Поскольку я занимался ещё Достоевским и наполеоновским мифом (с третьего курса истфака), то начал разрабатывать тему «Наполеоновский миф в творчестве Достоевского». Эти две фигуры – Достоевский и Наполеон - для меня равнозначны в плане научного и человеческого интереса к ним. Я писал по этой теме сначала курсовую, затем дипломную (два диплома, т.к. тогда ввели бакалавриат, а после него я закончил специалитет), потом ещё кандидатскую диссертацию. Правда последняя уже была по специальности «русская литература» - я защитил ее в Новгороде в 2009 году.
С.Э: Кандидатская на эту же тему?
Н.П: Тема постепенно то расширялась, то сужалась, но проблематика работ при этом всегда углублялась. Когда я был студентом, наполеоновский миф меня больше интересовал в плане изучения общественных настроений в России XIX века. То есть это была отчасти работа по исторической социологии или культурологии. А кандидатская – это уже было литературоведение, история литературы. Моя диссертация называлась «Наполеоновская тема в романе Ф.М. Достоевского ”Идиот”». В общем я и сейчас продолжаю этим заниматься. Планирую написать и защитить докторскую, только уже по всему творчеству Достоевского. Публиковаться также продолжаю по этой теме. На самом деле, тема наполеонизма и наполеоновского мифа в культуре бездонная. Как Достоевский – величина первого порядка в истории русской мысли и русской литературы, культуры; так и Наполеон – фигура даже не историческая, а метаисторическая, которая определила весь XIX век, да и XX век тоже. Сложно найти крупного писателя, философа, политика Новейшего времени, который бы так или иначе о Наполеоне и о Достоевском не написал или как-то не отозвался. Свою домашнюю библиотеку я также уже два десятилетия формировал, исходя из этих интересов.
Николай Подосокорский: «В конце концов я переключился на Достоевского и наполеоновский миф»
С.Э: Да, я видел, вы выкладываете в Facebook обложки книг. Там много о Наполеоне и наполеоновских войнах... Сейчас часто употребляют слово аффилиация. Скажите, а вы работаете в академических структурах?
Н.П: Я с осени прошлого года работал по совместительству, а с февраля этого года перешёл в штат Института мировой литературы Российской академии наук. Пока еще остаюсь физически в Новгороде, но основное мое место работы в Москве. Почти десять лет я не имел никакой аффилиации, но время от времени публиковался как независимый исследователь. После защиты диссертации у меня как-то немного пропал интерес к публикациям в научных журналах, и я переключился на публицистику и блогинг, но потом вернулся в академическую науку. А сейчас и должностные обязанности дополнительно мотивируют к научным публикациям.
Николай Подосокорский: «Я десять лет был безо всякой аффилиации»
С.Э: В 1986 году ещё студентами Кишинёвского университета мы посетили Новгород. Запомнилась экскурсовод. Когда она рассказывала о разгроме Новгорода Иваном III, а потом Иваном IV, – в ее словах было столь же живое чувство, как у нас когда вспоминаем Великую отечественную войну. Было понятно, что для нее это не какое-то далёкое прошлое, а что-то очень личное. Господин великий Новгород был крупнейшим вольным городом Руси. А осталось ли воспоминание об этом в памяти новгородцев, или тогдашний рассказ экскурсовода был индивидуальной особенностью экзальтированного человека книжной культуры?
Н.П: Начнём с того, что с времен Перестройки и затем все девяностые годы это вызывало общий интерес. Если мы поднимем новгородскую прессу тех лет, то увидим, что было модно говорить о новгородской демократии, вечевых традициях, свободомыслии. В последние годы общий дискурс в стране сильно изменился, конечно, и несвобода стала для многих лучше, чем свобода. Новгород тут не мог остаться в стороне, тем более что и региональных новгородских элит, как таковых, нет. Сейчас Новгородская область не вполне самодостаточная, если её даже сравнить с Новгородской губернией, которая существовала до 1927 года. Нынешняя Новгородская область в сильно урезанном виде была выделена из состава Ленинградской области в 1944 году. В войну город был практически уничтожен и опустел. Но, тем не менее, до сих пор вопрос о новгородской идентичности периодически поднимается. Ведь идентичность формируется тоже через многие поколения. Я - новгородец в третьем и более поколениях, но я родом из области. А жителей именно Великого Новгорода моего возраста, кто был бы в трёх и более поколениях уроженцем непосредственно Новгорода (причем все три поколения прожили в нем всю жизнь), вы практически не найдёте (кто-нибудь или родился не в Новгороде, или потом из него уехал). Миграция и до сих пор очень сильная. Она обусловлена близостью к мегаполисам – Петербургу и Москве. Все, кто более-менее активен, инициативен – в основном это молодёжь – ориентированы на Петербург и Москву, чтобы как-то состояться и реализоваться в своей сфере. Поэтому, мне кажется, что сейчас говорить о специфике новгородских элит не приходится. Если взять всех новгородских руководителей за последние десять-двадцать лет: мэров города, губернаторов, глав разных ключевых подразделений федеральных ведомств – никто из них не родился в Великом Новгороде. Это тоже накладывает свой отпечаток. С другой стороны, есть понятие «гений места», когда приезжаешь в какое-то место, и само место настолько пропитано историей, что начинает оказывать свое влияние (не только в области произношения и языка, но и через формирование картины мира, образа мысли). Раньше я говорил про «гения места», и для меня это была такая красивая метафора. А совсем недавно мне приснился мистический сон, в котором Новгород предстал как живое существо. Он выглядел не совсем как нынешний. Но чувство любви именно к Городу, как к субъекту, совершенно неожиданно охватило меня. И я подумал, что «гений места» — это не совсем метафора, и что Город, действительно, обладает какой-то своей непостижимой субъектностью. Увы, в современном виде Новгородская область не вполне самодостаточна. Ни в экономическом плане, ни в демографическом. Потому что это один из самых маленьких регионов со стремительно уменьшающимся населением. Каждый год население уменьшается на несколько тысяч человек. Сейчас уже во всей области проживает менее 590 тысяч человек. Это как один, не самый крупный город по численности населения (сейчас в России таких городов, население которых больше всей Новгородской области, - 27!). Есть и свои негативные черты. Ещё в XVIII веке у писателей была поговорка: «Упрям, как новгородец». Я чувствую, что у новгородцев есть и некий гиперкритицизм, сильное самомнение. Это к вопросу о новгородской специфике.
Николай Подосокорский о гении места и новгородской специфике
С.Э: Но живой народной или реконструированной памяти интеллигенции: «Мы, новгородцы, свободные люди» – сейчас не существует?
Н.П: Как правило, «мы свободные люди!» кричат те, кто заведомо несвободен. Иначе зачем об этом заявлять? Элит, способных на федеральном уровне всерьез отстаивать новгородские интересы у нас давно нет, как, скажем, в Татарстане, Якутии, даже в Екатеринбурге и Новосибирске. У нас всё нормативно, вертикально, добровольно-принудительно. И вся общественная жизнь всё равно, так или иначе, завязана на подчиненное взаимодействие с властью. То есть, если власть более-менее адекватная, то это может открывать какие-то возможности. Но если вдруг она начинает проявлять худшие свойства, то это отравляет всю атмосферу. В любом случае, в обход власти особо ничего не поделаешь. Собственно поэтому и нет большой независимой общественной деятельности, которая бы пыталась самостоятельно, без санкции власти запустить какие-то механизмы развития. Если человек амбициозен и профессионально состоялся, то он просто переезжает в Москву, Петербург, за границу, ещё куда-то. Либо находит свое подчиненное место в государственном бюджетном учреждении, и, соответственно, дальше на него уже налагается целый ряд дополнительных ограничений, связанных уже с политикой, идеологией и общей субординацией.
Николай Подосокорский: "”Мы свободные люди!” – кричат те, кто несвободен"
С.Э: Вы подвели к вопросу, который я планировал задать. Почему вы – человек, несомненно, с амбициями – не уехали заграницу? С темой «Достоевский» можно было попасть в западные университеты, или же в Москву и в Питер. Почему вы остаётесь в Новгороде?
Н.П: В общем-то, я и работаю сейчас в Москве и готовлюсь к переезду. К счастью, ученому можно работать в Москве, оставаясь в другом городе. У меня нет таких амбиций, чтобы заработать много денег или занять некий пост. В плане науки у меня была всегда одна амбиция – обрести мудрость через знание. А подлинное знание не зависит от места нахождения. Оно гораздо больше зависит от внутренних усилий. Интернет и соцсети пока что дают возможность общаться с любыми интересующими тебя людьми независимо от расстояний. Через тот же запрещённый в России «экстремистский» Facebook можно общаться с профессорами из разных городов и стран, и вообще с глубокими, неординарными людьми. Это зависит не столько от места работы, сколько от интересов и уровня человека.
Николай Подосокорский: «Знание не зависит от места, оно зависит от усилий…»
С.Э: Перейдём к вашему «нетипичному» блогерству. Почему вы – научный работник – решили заниматься блогерством, сконцентрированном на научной проблематике?
Н.П: Научных блогеров, на самом деле, очень много. Хотя все сообщества сильно сегментированы, и социальные сети этому лишь способствуют. Мы, так или иначе, живём в информационных пузырях. Как бы мы ни пытались расширить круг, соцсети нас едва ли не насильно заталкивают в своеобразные гетто. Есть распространенный тип научного блогерства – такие популяризаторы-позитивисты, напоминающие наглых, задорных, самоуверенных комсомольцев. Они считают себя необыкновенно прогрессивными и продвинутыми и, почти всегда, отрицают всё метафизическое (большая часть из них атеисты). Мне такое никогда не было близко. Наука меня интересовала и интересует в широком смысле – как знание, не ограниченное какими-то искусственными рамками. Например, когда мы говорим: «человек – учёный», то что это значит? Если вдуматься в само слово, то в русском языке «учёный» – это тот, кто подвергнут учению. «Перчёный» – тот, кого поперчили. «Копчёный» – тот, кого покоптили. «Учёный» – тот, кого поучили, т.е. подвергнули какой-то жёсткой, механической, насильственной обработке. Как правило, эта обработка включает в себя университетское образование, далее – получение какой-то ученой степени, при этом человек должен много раз доказать, что он – свой, «нормальный», и говорит то, что от него хотят услышать, иначе говоря, он должен социализироваться, вписаться в дискурс, в определенное направление для того, чтобы его приняли в круг «ученых», а не сочли фриком и дилетантом. Если есть кандидатская, ещё лучше – докторская, соответствующий индекс Хирша и разные регалии, то только после этого появляется больше свободы говорить и писать о том, что тебе на самом деле близко. Да и то, в строгих рамках. Вообще всегда есть очень много обиженных людей, которые следят только за тем, чтобы никто за эти рамки не выходил. Так называемые «научные просветители», раздающие премии за «лженауку», выбирающие «академиков ВРАЛ» и т.п. Это направление мне совершенно неблизко. А интересна только сама наука в ее полноте, чтобы понять – как устроен мир во всей его сложности, как на самом деле устроено общество и люди – без ненужных табу и ограничений. Здесь мои интересы очень широкие: от религии, метафизики и до т.н. современной «науки» и общественной деятельности. Последнее всегда интересно, ведь наука не существует изолированно от общества. Страхи, представления, табу, существующие в обществе, неизменно распространяются и на науку. Есть мнение, что учёный – это человек, который способен свободно мыслить и свободно публично говорить по существу, не стремясь при этом всем понравиться и соблюсти все требования политкорректности. А мы живём в обществе, где свободы осталось немного, и с каждым месяцем её становится еще меньше. Причём я говорю не только о России, но и о Западе – обо всем мире. Например, как учёный я веду блог, но я даже не могу цитировать классику в том же фейсбуке и некоторых других соцсетях, потому что многие процитированные тексты – от Достоевского и Пушкина до маркиза де Кюстина – алгоритмы сразу их заблокируют.
Николай Подосокорский: «Мы живём в обществе, где свободы не много, и с каждым месяцем её становится всё меньше»
С.Э: Если процитируешь из классика слово «негр» или «жид».
Н.П: На самом деле, если бы был список слов, которые употреблять нельзя, то было бы проще. Но такого списка не существует. «Негр», «хохол», «жид» – это теперь известные табуированные слова. Хотя в XIX веке они свободно употреблялись и в исторической, и в художественной, и в мемуарной литературе. В прошлом году я выяснил, что и слово «америкосы», оказывается, в фейсбуке запрещено, причем даже и в ироническом контексте, хотя есть даже фильм с таким названием.
С.Э: За «пиндоса» тоже сразу забанят... Проверено на личном опыте. Робот Фэйсбука, увы, не считывает иронию.
Когда и как у вас возникла идея заняться блогерством? Ещё в студенчестве или позже?
Н.П: Нет, в студенчестве я только книжки читал и больше учёбой занимался. А когда появились и стали у нас активно развиваться социальные сети (примерно 2007 год) я уже был в аспирантуре и работал в одном петербургском аналитическом центре, где мы как раз занимались изучением возможности социальных сетей для продвижения исторических и общественных инициатив. Но я недолго там проработал. Потом почти семь лет я работал в коммерческом агентстве Green SMM, где много времени приходилось тратить на разные проекты в Интернете. И я подумал: если мне так долго приходится сидеть в Интернете, то почему бы не заняться чем-то для души? Потому что, когда ты развиваешь только чьи-то проекты, то со временем у тебя самого не остается ничего. И я стал развивать личный блог. Сначала в «Живом Журнале», когда он ещё был «живой». Потом в фейсбуке (ныне заблокированном и объявленном экстремистским в России). А последние пять лет, в основном в Telegram, поскольку туда (особенно после февраля этого года) переместилась, можно сказать, вся сетевая жизнь. Как на рубеже 2011-2012 годов российские пользователи мигрировали из ЖЖ в Facebook, так в последние несколько лет происходит миграция из Facebook в Telegram. А в феврале (после блокировок) просто огромное количество людей перешло туда.
Площадки менялись, направления тоже отчасти менялись. Но если мы говорим о научных блогах, то они могут быть двух типов: блоги-проекты, посвящённые какой-то тематике, их могут вести команды и т.д.; и блоги персональные. У меня блог второго типа. Это не столько реализация какого-то проекта, сколько (как я для себя это сформулировал) – элемент самообразования. Я нахожу что-то интересное, делюсь этим с читателем, попутно находя единомышленников и расширяя область своего знания об этом предмете. Постепенно, конечно, сформировалось нечто вроде комьюнити: коллеги и подписчики уже сами присылают новости, просят что-то опубликовать.
Николай Подосокорский: «Мой блог – это элемент самообразования»
В основном я сейчас известен в Сети как книжный блогер, мне даже дали несколько книжных премий. Почти каждый день пишу о новых книгах и о проблемах книжной отрасли. Плюс ещё у меня есть жанр некролога об ушедших выдающихся учёных. В основном это, конечно, учёные гуманитарных и общественных наук или те, кто одновременно стал заметным общественным деятелем. Я давно столкнулся с тем, что вот уходят выдающиеся люди, замечательные учёные, но их уход нередко оказывается практически незаметен. Несколько лет назад мне приватно сообщили, что умер известный античник, профессор Петербургского университета Эдуард Фролов. Он более 40 лет возглавлял кафедру истории Древней Греции и Древнего Рима, написал десятки книг, но мой некролог оказался едва ли не единственным упоминанием в Сети о его уходе.
Сначала ведение блога происходило попутно с моей работой, а постепенно превратилось в затянувшееся хобби. Хотя сейчас, как блогер, всё время ощущаешь себя между Сциллой и Харибдой. У меня поначалу были несколько идеалистические представления о социальных сетях. Я считал, что соцсети дают возможность выстраивать горизонтальные связи в обход иерархических структур, особенно в виде авторитарного государства, которое задаёт везде жёсткие рамки. А в соцсетях, будучи никем и не обладая статусом, можно успешно развиваться. Я, например, свой блог развивал только благодаря своему уму. Никогда не вкладывался ни в рекламу, ни в какое-то продвижение, у меня не было ни начальных связей, ни влиятельных родственников. Для меня это была возможность создать свободную площадку вокруг своих интересов, найти единомышленников, близких по духу людей. Но последние годы я всё больше вижу, насколько это окно возможностей стремительно схлопывается. В частности, например, история с COVID, когда появились прививки, и людей начали клеймить и блокировать за «неправильные» высказывания, объявив их «антиваксерами». Хотя, на мой взгляд, любая проблема всегда нуждается в свободном обсуждении. Как только кому-то затыкают рот под предлогом, что «это распространение фейков; писать об этом нельзя ни в коем случае», то это уже признак, что здесь что-то нечисто. Любая цензура, если она не направлена на борьбу с призывами к насилию, к уничтожению людей, а карает, например, за публичное обсуждение целесообразности каких-то обязательных процедур – это всегда скверно.
Ещё одно направление моего блогинга – это правозащитная тематика, которой я начал глубоко интересоваться с 2012 года. Здесь я тоже вижу, что с каждым годом защита прав человека становится всё актуальнее и актуальнее.
Николай Подосокорский: «Затянувшееся хобби меж Сциллой и Харибдой»
С.Э: Вы вывешиваете свои материалы в Facebook и в Telegram. А во ВКонтакте присутстуете?
Н.П: Ну, во ВКонтакте я присутствую по минимуму, потому что в этой социальной сети не знаешь, кому что внезапно покажется оскорбительным, недопустимым и преступным. Это, пожалуй, самая токсичная и опасная соцсеть в России. Я оставляю пока ВК как дополнительный ресурс, но практически там не публикуюсь.
С.Э: Я занимаюсь памятью и в соцсетях мне не нравится именно то, что там нет памяти. Сиюминутность господствует: сегодня есть, завтра нет. Допустим, сегодня вы делаете некрологи ученых, но потом их уже никто не сможет увидеть. Нет ли у вас сайта, где было бы всё собрано вместе?
Н.П: Что касается некрологов, то я публикую их ещё и в Живом Журнале, пока он сохраняется. Да, там практически не осталось собственной аудитории, но для меня этот блог имеет смысл как бесплатный сайт. Через поиск в нем можно найти эти материалы. Другое дело, как сейчас настроен поиск. Ведь мы же сталкиваемся с тем, что поисковики тоже становятся ангажированными и коммерчески захламленными. Ты вводишь в поисковую строку то, что тебе нужно, а тебе показывают то, что нужно каким-то рекламодателям, или то немногое, что не запрещено. А запрещено с каждым днем становится всё больше и больше. Где-то читал, что 80-90 % информации через поисковики никогда не найдёшь, если не знаешь точно – где именно надо искать. И вы абсолютно правы по поводу краткосрочной памяти. Когда я что-то делаю, я всегда представляю, что с этим будет через пять, десять и более лет. Это свойство моей личности. Мне хочется, чтобы что-то осталось и спустя время. Я создавал блог и думал, что потом это будет такое полезное хранилище. А на практике столкнулся с тем, что социальные сети живут недолго, сайты же либо взламывают, либо уничтожают вирусами (но это отдельная тема).
В том же Живом Журнале периодически падают фото-хостинги, т.е. через какое-то время ни одна картинка не отображается больше. Задумывая очередное обновление они вдруг посчитали, что это уже больше никому не нужно. То же относится и к хранению видео. Сейчас очень сложно найти старые картинки, старые фотографии через поисковики и через платформы. Если, конечно, это не специализированные базы для фотографов с большим разрешением. На YouTube видео, залитые более 10 лет назад, практически невозможно сейчас смотреть, они почти все размытые. Говорят, что нейросети будут как-то это чинить. Но, наверное, реконструировать будут не всё, а только то, что нужно, и по какому-то запросу, и, возможно, не бесплатно. И тут постоянно сталкиваешься с тем, что блогерская деятельность в социальных сетях в лучшем случае рассчитана лет на пять. Дальше неизбежны изменения: либо что-то произойдёт с площадкой – она закроется, испортится; либо старый контент перестанет быть доступен или попадет в разряд запрещенных; либо произойдет что-то ещё. Мы видим, что для соцсети лет десять – это уже предел. Тот же Facebook уже столкнулся с уменьшением выручки и оттоком пользователей. И, действительно, людям не очень интересно находиться там, где много бессмысленной цензуры. Внутренний же поиск в большинстве соцсетей работает очень плохо. В Telegram, к примеру, вообще ничего не найдёшь, если не в своём канале ищешь, в Facebook - тоже. Даже если информация через десять лет и сохранится, то мы с большой долей вероятности уже не сможем её самостоятельно найти.
Николай Подосокорский об интернет площадках и краткосрочной памяти
С.Э: Расскажите о вашей аудитории, кто ваши читатели? В Facebook у вас было 70 тысяч?
Н.П: 73 тысячи подписчиков и ещё где-то две тысячи друзей – всего 75 с чем-то тысяч. В основном это филологи, историки, журналисты, политологи, какие-то активисты, интеллигенция, интеллектуалы, люди, которым интересно глубокое обсуждение вещей и информация об этом. Ну, кому еще может быть интересна заметка об учёном, который нигде не пиарится? Или новая книжка, вышедшая тиражом 300 экземпляров в академическом институте? Примерно так я представляю свою аудиторию, хотя, конечно, специальных исследований я не проводил, чтобы понять – кто реально читает. Может читать кто угодно: тролли какие-то могут читать... Во всяком случае, я ориентируюсь на тех, кого перечислил, а читать может кто угодно.
С.Э: То есть, социологический портрет вы не составляли? Ведь можно отследить, из каких городов люди заходят и т.д.
Н.П: В основном – это Москва, Санкт-Петербург, крупные города. Явно это не новгородская аудитория, потому что в Новгороде, в принципе, таких активных пользователей Интернета очень немного, а уж интеллектуальных ресурсов вообще мало. Это, в основном, преподаватели университетов, музейные сотрудники, но у них у всех разные интересы. Если назвать всех читателей одним словом, которое неизбежно вызовет у ряда людей изжогу и неприятие, а мне, кстати, оно вполне нравится, - то это интеллигенция. Вот она и есть моя аудитория – российская, русскоязычная интеллигенция.
Николай Подосокорский о читательской аудитории и подписчиках
С.Э: Проблема в том, что интеллигенция уже сама себя не считает интеллигенцией. Сейчас, если скажешь интеллигенту, что он интеллигент, то он с обидой ответит, что он интеллектуал.
Н.П: Мы же вообще живём в эпоху кризиса самоидентичности. Если раньше долгое время человек понимал, кто он такой по сословию, по статусу и т.д., то теперь все вообще непонятно. Это проблемы и гендерной, и религиозной, и какой угодно идентичности. Сейчас общая проблема, особенно для молодёжи: «Кто я такой? Кто я в этом мире? К чему и как мне относиться?». Я понимаю точку зрения, согласно которой «интеллигенция давно умерла, и сегодня ее не существует, и что это было специфическое дореволюционное явление» и т.д. Но ведь в этих дискуссиях и всё остальное «давно схоронили» - и Бога, и автора, и русский народ. А они, тем не менее, продолжают жить и действовать. Но для меня основная разница между интеллигентом и интеллектуалом состоит в том, что интеллигент – это интеллектуал, который не замкнут на свои личные и корпоративные интересы, а еще и озабочен социальной справедливостью, политическими вопросами, причём, он их пытается разрешить независимо от власти, воспринимая себя как полноправного субъекта перемен. Интеллектуалы же – мы их видим сколько угодно: какой-нибудь журналист Александр Гордон, например, – вполне себе интеллектуал, который читает умные книги. Владимир Соловьёв тоже интеллектуал, почему нет – он много читает, пишет, человек эрудированный. Киселёв тоже. Но у них совершенно другие представления об общественном устройстве, о роли государства, о справедливости и о своем месте в отношениях с властью.
Николай Подосокорский: «Интеллигент – это интеллектуал, озабоченный общественно-политическими вопросами»
С.Э: Видите ли вы свою перспективу как блогера в России? Или после 24 февраля это уже теряет смысл?
Н.П: Вообще сейчас живёшь в таких условиях, что понимаешь: тебя могут привлечь по любой абсурдной статье в любой момент и на любом основании. У нас уже Госдумой принято такое количество бестолковых, запретительных, вредных законов, что могут людей привлечь за что угодно. Если нынче заводят дела за цитирование стихов Николая Некрасова, или за белые плакаты без текста, то уж если ты ведёшь на постоянной основе популярный блог, да еще как-то там выражаешь свое, пусть и умеренное, несогласие с властью, критикуешь какие-то высочайшие решения, то ты – в особой зоне риска. С другой стороны, я понимаю, что и помимо власти может что-то не понравиться, скажем, самой соцсети: тот же фейсбук может воспринять пост как «токсичный контент, продвигающий ценности плохих русских и нарушающий гендерный, расовый или прочий баланс», и в любой момент меня тебя заблокировать навечно без права обжалования (тем более что предварительных банов накопилось немало). Важно понимать, что все блоги при нынешней системе не принадлежат ведущему их блогеру. Они принадлежат площадке, которая может их уничтожить в любой момент без объяснения причин. Но я тут ориентируюсь на буддистов: они могут рисовать мандалы долго – недели, а иногда и месяцы, а потом их уничтожают, потому что нельзя делать дух рабом иллюзорных форм. Конечно же, хочется, чтобы результаты многолетнего труда не уничтожились в одночасье, но я понимаю, что в любой момент всё может исчезнуть.
С.Э: Мы знаем, что в Facebook есть цензура, очень глупая, поскольку её проводит робот, лишённый чувства иронии. А в Telegram есть цензура?
Н.П: В каком-то виде да. Мы знаем, что перед последними выборами в Госдуму в сентябре прошлого года Telegram стал блокировать то ли ботов, то ли каналы «умного голосования» (тоже теперь запрещённого и экстремистского в России). Германия, кажется, требовала от Telegram блокировать чаты «антиваксеров», и вроде как он пошел на встречу. Прецеденты, конечно, есть, но таких случаев пока, к счастью, не очень много, гораздо меньше, чем в других соцсетях. Лично я, например, никогда никакой цензуры в Telegram не ощущал. При этом я вполне допускаю, что через какое-то время цензура в телеграме обязательно усилится. Потому что ведь то, в чем мы обвиняем Facebook, на самом деле не является просто злой волей Цукерберга и других владельцев соцсети. Они, наоборот, заинтересованы, чтобы у них было больше пользователей, больше обсуждений и прочее. Просто в какой-то момент власти разных стран почувствовали, что власть от них утекает. Люди через соцсети стали находить работу, решать свои проблемы, и стало не очень понятно, а зачем нам вообще нужно государство, зачем нам нужны чиновники, если почти все свои вопросы мы можем решать через соцсети, через вот эти наработанные горизонтальные связи. Соответственно, стали придумывать много разных ограничений. Любое ограничение – это форма контроля под благовидным предлогом: за деятельностью соцсетей, за массовой аудиторией (поскольку блоги стали уже обгонять традиционные СМИ по количеству просмотров). Соответственно, обострился вопрос об удержании власти. 2020 год стал таким водоразделом, когда государства во всём мире громко напомнили о себе в связи с эпидемией. И цензура повсеместно усилилась.
Николай Подосокорский об ограничениях, запретах и цензуре
С.Э: Спасибо за содержательное интервью!
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.