Макаркин А.В. Борис Акунин и Кен Фоллетт: российский пессимизм и западный оптимизм. Рец: Акунин Б. Он уходя спросил. М.: АСТ, 2022. 304 с.; Фоллетт К. Вечер и утро / Пер. с англ. В. Желнинова. М.: АСТ, 2022. 736 с.
Рецензируемые книги Бориса Акунина и Кена Фоллетта являются примерами современной российской и западной исторической романистики. Книга Акунина завершает серию романов, посвященных различным этапам истории России, книга Фоллетта является частью (приквелом к предыдущим книгам) его серии «Кингсбридж», действие которой происходит в различные периоды английской истории.
Ключевые слова: Борис Акунин, Кен Фоллетт, история России, история Англии, политические реформы.
Сведения об авторе: Макаркин Алексей Владимирович – профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», первый вице-президент Центра политических технологий.
Контактная информация: a_makarkin@mail.ru
Makarkin A.V. Boris Akunin and Ken Follett: Russian pessimism and Western optimism. Review: Акунин Б. Он уходя спросил. М.: АСТ, 2022. 304 p.; Фоллетт К. Вечер и утро / Пер. с англ. В. Желнинова. М.: АСТ, 2022. 736 p.
The reviewed books by Boris Akunin and Ken Follett are examples of modern Russian and Western historical novelistics. Akunin's book completes a series of novels devoted to various stages of the history of Russia, Follett's book is part (a prequel to previous books) of his Kingsbridge series, which takes place in various periods of English history.
Keywords: Boris Akunin, Ken Follett, history of Russia, history of England, political reforms.
Аbout the author: Makarkin Alexey Vladimirovich – Professor of the National Research University «Higher School of Economics», First Vice-President of the Center for Political Technologies.
Вышел последний роман Бориса Акунина из цикла беллетристических приложений к его же «Истории Российского государства» - «Он уходя спросил». Заключительные книги из этой серии – своего рода прощание с главным акунинским героем, Эрастом Фандориным, которого в них нет.
Прощание было долгим, что неудивительно, так как речь шла о одном из самых важных российских литературных персонажей. Фандорин появился в литературе как образ, соединяющий служение государству и либеральную идею, что намного вышло за пределы первоначального авторского эксперимента с различными детективными жанрами в стиле ретро. Востребованность такого образа была очевидна – либерально настроенные россияне, нередко находившиеся во внутренней оппозиции советской власти, воспринимали Россию 1990-х годов как свое государство. Неидеальное – для многих из них разочарование началось еще до конфликта 1993 года – но все же свое, с которым не просто можно, но и нужно сотрудничать для того, чтобы оно стало более свободным, европейским, цивилизованным, то есть похожим на современные западные демократии. Понятие «цивилизованности» в их отношении стало быстро дискредитироваться в российском обществе после войны в Югославии 1999 года, хотя признаки разочарования в Западе были заметны еще раньше.
Фандорин выглядел парадоксальной, даже эпатажной фигурой для российской либеральной традиции. Юный чиновник сыскной полиции - либералы стремились держаться подальше от любых полицейских учреждений, тем более что стены между теми из них, кто выполнял политические и неполитические функции не было (на это обратил внимание один из реальных исторических персонажей нынешнего акунинского романа, лидер кадетов Павел Милюков). Так, в 1905 году московскую сыскную полицию возглавил опытнейший специалист по борьбе с революцией Александр Войлошников, убитый во время восстания пресненскими боевиками. Затем чиновник самого ненавистного не только революционерам, но и либералам государственного учреждения – Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (Эльдар Рязанов попытался определить в нее своего самого отвратительного героя – графа Мерзляева из «О бедном гусаре замолвите слово» - но советские цензоры справедливо посчитали это скрытой инвективой в адрес КГБ). После дипломатической службы в Японии – чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе, успешно решающий сложные проблемы (своего рода антикризисный менеджер) и тесно взаимодействующий с правоохранительными органами, хотя умудряющийся при этом не запачкаться в политических провокациях.
В современной России, впрочем, дореволюционный сыщик является фигурой, вполне совместимой и с либерализмом, и с интеллектуальной (например, университетской) сферой. Дело не только в «государственничестве», но и в антиреволюционности как реакции на революционную драму 1917-го и многих последующих годов. В постсоветской России известный эмигрантский спор между двумя лидерами кадетов – Павлом Милюковым и Василием Маклаковым[i] – решался в пользу последнего. Маклаков с позиций консервативного либерализма упрекал кадетский мейнстрим, идейным и организационным лидером которого был Милюков, в левизне, в неконструктивном противостоянии с правительством, отказ от сотрудничества с ним, который способствовал революции. Будучи строгим легалистом (разумеется, в эмиграции; в реальной политической борьбе в предреволюционной России он оказался вовлечен в подготовку убийства Григория Распутина), Маклаков отвергал любое революционное насилие и примиренчество с ним, что вполне вписывалось в настроения людей 1990-х годов с их послезнанием о «красном колесе».
На фоне большевистского террора Третье отделение, департамент полиции и отдельный корпус жандармов, действительно, выглядят старыми добрыми респектабельными учреждениями – тем более, что недавнее интересное исследование Любови Ульяновой «Политическая полиция и либеральное движение в Российской империи: власть игры, игра властью. 1880–1905» показывает, как полицейские заинтересованно и без особой неприязни анализировали ситуацию в либеральной среде, воспринимая ее как данность, а не объект для искоренения. Другое дело, что речь идет опять-таки о послезнании – давление на общество даже в умеренном формате означало увольнения и высылки (как поступили с Милюковым, который в результате не только не получил профессуру, но и оказался лишен права преподавания в государственных учебных заведениях) или недопуск к научной деятельности через отказ разрешить остаться при университете (аналог аспирантуры; такова была судьба Маклакова – в результате ему пришлось получать второе высшее образование, чтобы стать адвокатом). И эта «имперская» ограниченная несвобода вызывала немалое общественное раздражение – но эти эмоции было трудно понять людям, если не самим испытавшим на себе особенности неизмеримо более суровой советской несвободы, но хотя бы читавшим Солженицына и Шаламова.
Акунин не был одинок в стремлении примирить интеллектуалов и государство на исторических примерах – уже в нулевые годы в сериале «Гибель империи», поставленному Владимиром Хотиненко по сценарию другого крупнейшего современного российского исторического писателя, Леонида Юзефовича, одним из главных персонажей является Александр Михайлович Нестеровский – бывший криминалист, избранный профессором права в университете, читающим лекции и на высших женских курсах (но сохранивший тесные связи с охранным отделением, в котором пользовался полным доверием), а во время Первой мировой войны – офицер контрразведки. Человек с такой биографией вряд ли мог быть избран профессором в преимущественно либерально-оппозиционной столичной ученой среде начала ХХ века – и даже его назначение министерством народного просвещения, небезуспешно стремившимся как раз в предвоенные годы заменить либеральных профессоров на лоялистов, выглядело маловероятным, так как повлекло бы за собой немедленную обструкцию со стороны коллег и студентов.
Но Фандорин-государственник в книжном варианте не пережил 90-х годов – «Статский советник», в котором Фандорин уходит в отставку, отказываясь от генеральского чина, был опубликован в 1999-м. Правда, через несколько лет вышел одноименный фильм, в котором Фандорин лояльно остается на госслужбе – но это уже от Никиты Михалкова (фильм был поставлен его студией «ТриТэ»), а не от Акунина. Идея о том, что нужно служить Отечеству, а не Его превосходительству, теоретически весьма привлекательна, но в российских условиях как без строгих правил и традиций универсалистской государственной службы, так и без гражданского контроля, реализовать ее очень непросто. Можно легко натолкнуться на разные вариации цинично-веселого князя Пожарского.
Однако Фандорин не порвал полностью с государством – став частным детективом международного масштаба, он получил возможность сотрудничать с ним тогда, когда как благородный муж считал для себя возможным (а в конце цикла государство снова притянуло его к себе, сделав-таки штатским генералом). Но здесь уже просматривалась некая неизбежность – если в «иностранных» сюжетах фандориниады можно обойти государство – например, в Америке выстраивать отношения непосредственно с бизнесом – то в России это невозможно; государство в том или ином виде присутствовало и присутствует во всех сферах.
В приложениях же к «Истории Российского государства» рассматриваются два других варианта отношений человека с государством. Первый – участие в больших реформах, хоть екатерининских («Доброключения и рассуждения Луция Катина» - 2019 год), хоть александровских («Дорога в Китеж» - 2021-й). И здесь тупики – либо все слои общества отвергают реформы, удавшиеся в маленьком германском княжестве, либо сами реформаторы оказываются вовлечены в масштабную коррупцию, с которой был тесно связан знаменитый роман государя Александра II с Екатериной Долгоруковой. Либо реформатора заносит в радикалы и заговорщики, причем с вполне вероятным в такой ситуации несимпатичным двойным дном (которое может быть как в виде азефовщины, так и в несколько иной форме двойничества, когда под маской лояльного благомысла скрывается ненавистник режима). Второй вариант – малые дела. Но и здесь выясняется, что сделать многого не удается – из-за все той же коррупции и косности. Более того, малые дела неспособны вдохновить молодежь, рвущуюся в революцию и отрицающую скромный опыт отцов.
Симпатичные персонажи «Дороги в Китеж» пытаются навести порядок в железнодорожном строительстве и заниматься полезными земскими делами – но результат оказывается печальным. Причем в этой книге появляется новый, после князя Пожарского, образ нелиберального государственника, который больше, чем его предшественник, думает о государственной пользе в сочетании, разумеется, с собственной карьерой. Но с Пожарским его роднит цинизм и полная неразборчивость в средствах, которые не только аморальны, но и неспособны выстроить сколько-нибудь стабильную и легитимную конструкцию.
На этом фоне только что вышедшая последняя книга «приложений», «Он уходя спросил», выглядит печальным эпилогом акунинского сериала. Либералы полностью отчуждены от власти, не доверяя никаким ее инициативам. Соперничающие друг с другом окологосударственные люди используют для своих целей откровенно криминальные методы разной степени дикости – от попытки политического убийства до убийств невинных детей.
Общую пессимистичную картину дополняют три явления, свойственных России предреволюционного времени. Революционное подполье, в котором циничное отношение к человеческой жизни соседствует с криминальными повадками. Декаданс, демонстрирующий саморазрушительные практики серебряного века. Истовая, но при этом изрядно суеверная религиозность, ведущая к отказу от рационального мышления в отчаянной надежде на чудо. Все это выглядит страшными девиациями по отношению к разумному прогрессу. Такая Россия – это град обреченный, который не могут спасти ни старательные чиновники, ни теневые администраторы, ни иностранные специалисты.
Вечный спор о сочетании государственных интересов и общечеловеческой морали в книге оборван, так как найти убедительное и универсальное для всех случаев его завершение весьма затруднительно. А семейная линия, проходящая через все приложения, заканчивается за границей, откуда, кстати, необдуманно вернулся Эраст Петрович в одной из заключительных книг фандоринской эпопеи – чтобы погибнуть в безумии гражданской войны с множеством разнообразных «грязных» (используя классификацию Василия Шульгина, который противопоставлял идеал белого воина деградировавшим и лишившимся чести «грязным» представителям белого же движения).
На контрасте с Борисом Акуниным (главным историко-политическим романистом современного России) посмотрим на «Кингсбридж» Кена Фоллетта – одного из главных историко-политических романистов современного же Запада. «Кингсбридж» - тетралогия, включающая в себя «Столпы Земли», «Мир без конца», «Столп огненный» и «Вечер и утро» (последняя по времени книга, но приквел к остальным). Это история вымышленного (но весьма реалистично представленного) английского города, от основания при одном из последних саксонских королей до первого Стюарта.
И через все четыре мощных тома проходят две простые идеи. Первая – терпимость лучше фанатизма, вторая – созидание лучше разрушения. Найти правителя, который был бы терпимым созидателем, в английской истории затруднительно (разве что Альфред Великий, но при нем Кингсбридж еще не был основан) – так, королева Елизавета из «Столпа огненного», безусловно, созидательница, но ее планы более терпимого подхода к конфессиональным вопросам не выдерживают испытания практикой. Так что в качестве носителей всей совокупности позитивных ценностей у автора выступают вымышленные персонажи – мастера-строители (любимые герои Фоллетта), торговцы, просвещенные церковные деятели и даже сотрудник специальной службы королевы Елизаветы (созидательницы, не отличавшейся, однако терпимостью – хотя, с точки зрения автора, и более терпимой, чем адепты инквизиции). Фоллетовские герои словно сходят со страниц традиционного учебника истории с масштабными историческими нарративами в строго хронологическом порядке – впрочем, тех страниц, которые многие школьники стремятся побыстрее пролистать, чтобы перейти к великим завоеваниям и битвам, запоминая Александра Македонского и Цезаря, но быстро забывая Фидия и Витрувия.
На примере романа «Вечер и утро» можно проследить основные авторские темы. Главный герой – мастер Эдгар, который постоянно занимается созидательной деятельностью. Вначале строит лодки, затем пивоварню, мост (важный для торговли и городского развития), эффективно управляет каменным карьером, сооружает канал для транспортировки камня и, наконец, возводит романский собор (на смену которому придет готический из «Столпов Земли»). К тому же в свободное от строительства время организует рыбную ловлю, что помогает выжить его родственникам. Эдгар – инноватор по своей природе – он переносит в Англию современные для того времени строительные технологии, с которыми познакомился во Франции.
Монах Олдред – книжник, интеллектуал, библиотекарь, терпимый и гуманный клирик, мягко относящийся к грешникам (тем более, что и сам он не без греха – Фоллетт не делает его идеальным святым из житий). И при этом организатор монастырской жизни, способный и организовать перенос в малоизвестную обитель святых мощей (что привлекает паломников и стимулирует пожертвования, попутно развивая местную торговлю), и инициировать строительство, которым занимался Эдгар. Нормандская аристократка Рагна способна эффективно управлять хозяйством и гуманно осуществлять справедливый суд, повышающий авторитет власти, что отличает ее от других представителей элиты.
Антагонисты же главных героев не только творят неблаговидные дела, но и потрясающе неэффективны – ни один из них ничего не созидает (даже в виде исключения автор не позволяет им выходить за рамки деструкции). Все они расточают контролируемые ими благодаря социальному статусу ресурсы – и их пребывание на высоких постах способно привести к катастрофическим последствиям. Даже если такой антагонист наделен немалыми способностями – в «Вечере и утре» это епископ Уинстан, представитель семьи, доминирующей в регионе – он все равно предельно эгоистичен и заинтересован лишь в карьере, обогащении и удовольствиях.
Побеждают у Фоллетта (не только в «Вечере и утре», но и в других книгах), разумеется, те, кто действуют pro bono publico (ради общего блага) – развития экономики, технического прогресса, смягчения нравов. Автор оптимистичен и верит в торжество прогресса, несмотря на сопротивление со стороны реакционеров (баронов-разбойников, властолюбивых и беспринципных клириков, а в «Столпе огненном» - и католиков, мечтающих с помощью испанской Армады уничтожить религиозное разномыслие), способных добиваться лишь отдельных успехов. Конечно, не без потерь, но добро одерживает верх, и книги заканчиваются комфортно для читателя, успевшего за сотни прочитанных страниц привязаться к главным героям. Старая добрая идея прогресса торжествует над реакцией.
Альберт Швейцер писал, что история западной философии – это история борьбы за оптимистическое мировоззрение, тогда как пессимизм – это ослабленная воля к жизни, проявляющаяся там, где «человек и общество уже не находятся больше во власти идеалов прогресса»[ii] (в этом смысле современный пессимистичный западный популизм несовместим с многовековой мейнстримной западной же традицией). Но российская аудитория, мучающаяся вечными («Кто виноват» и «Что делать») и смежными с ними вопросами, потом пытается понять, почему ее прогрессивные западные современники (и во многом единомышленники – когда речь идет о правах и свободах) так просто смотрят на мир. Впрочем, так же просто смотрел в своих лучших книгах и Солженицын, для которого было ясно, кто волкодав, который прав, а кто заведомо неправый людоед. Но ясно ли это всегда и во всех случаях (в том числе и когда Солженицын на склоне лет давал рецепты, как поступать современным политикам) – большой вопрос.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.