Л.Р. Хут Самостояние, или «Человек стоит столько, сколько стоит его слово». Размышления о книге: Ефросиния Керсновская. Сколько стоит человек. М.: Ко-Либри, Азбука-Аттикус, 2021. 800 с.
В хрониках ГУЛАГа воспоминания Е.А. Керсновской, урожденной дворянки, занимают особое место. Это подробная, хорошо иллюстрированная авторскими рисунками, беспощадно откровенная и жесткая до жестокости история о практиках выживания в невыносимых условиях, когда самостояние становится осознанным и единственно возможным выбором. Это история, пережитая и рассказанная женщиной.
Ключевые слова: Е.А. Керсновская, хроники ГУЛАГа, историческая память, гендерная история, эго-история.
Сведения об авторе: Хут Людмила Рашидовна, доктор исторических наук, независимый исследователь (Майкоп).
Контактная информация: ludmila1302@mail.ru
L.R.Khut Self-standing, or «A person is worth as much as his word is worth». Reflections on the book: Euphrosinia Kersnovskaya. How much does a person cost. M.: Ko-Libri, Azbuka-Atticus, 2021. 800 p.
Annotation. In the chronicles of the Gulag, the memories of E.A. Kersnovskaya, a born noblewoman, occupy a special place. This is the detailed, well-illustrated by the author's drawings, mercilessly frank and cruel to the point of cruelty, a story about the practices of survival in unbearable conditions, when self-reliance becomes a conscious and the only possible choice. This is a story lived and told by the woman.
Key words: E.A. Kersnovskaya, Gulag chronicles, historical memory, gender history, ego history.
About the author: Khut Ludmila Rashidovna, Doctor of Historical Sciences, independent researcher (Maikop)
Contact information: ludmila1302@mail.ru
Ефросиния Антоновна Керсновская (1908-1994) прожила долгую жизнь, почти столько, сколько мой отец (он ушел на 90-м году). Эта жизнь, с одной стороны, вместила в себя невозможное количество боли, страданий, несправедливости, а с другой – такое же невозможное количество мужества и беспримерной стойкости.
Сейчас кажется невероятным, но история автора книги воспоминаний, о которой пойдет речь, в свое время прошла мимо меня, хотя о ней много писали и говорили. В 1990-е гг. популярнейший журнал «Огонек» опубликовал статью В. Вигилянского «Житие Ефросинии Керсновской» [Вигилянский 1990: 14-16] и ее рисунки, а журнал «Знамя» – большие фрагменты авторского текста. Для меня же все началось несколько месяцев назад, т.е. с большим временным лагом, когда, прислушавшись к доброму совету, я посмотрела документальный фильм Алексея Пивоварова «КОМИКС ИЗ ГУЛАГА. История Евфросинии Керсновской, автора уникальной тюремной хроники» [Пивоваров 2022] о жизни и судьбе дворянки и многолетней узницы ГУЛАГа. Только за первые три месяца после появления в YouTube он набрал более 2 млн просмотров. Это поразительное неигровое кино, основанное на мемуарах самой героини, смотрится на одном дыхании.
А теперь вот у меня в руках – объемистый том воспоминаний Керсновской [Керсновская 2021; далее – сноски на текст воспоминаний в круглых скобках без упоминания фамилии автора]. Кажется, то, что она пережила, не под силу никому – ни мужчине, ни женщине, а она и пережила, и выжила. А еще «нарисовала» свою жизнь – и словами, и в буквальном смысле.
Лейтмотив книги, написанной в память о самом близком человеке – Александре Алексеевне Керсновской (Каравасили) (1878-1964), маме героини, преподавательнице иностранных языков, – «Ne me qeuitte pas!» («Не покидай меня!»), наверное, потому, что одного за другим автор теряла самых близких своих людей – членов родительской семьи (а своей у нее никогда не было): сначала отца, юриста-криминолога Антона Керсновского, потом, в период Второй мировой войны, старшего брата Антона Керсновского-младшего (1905-1944), выдающегося военного историка русского зарубежья. Керсновская напишет свои воспоминания ради мамы, с которой воссоединится через много лет, но мама не успеет их прочитать, а она не расскажет самому дорогому в ее жизни человеку, чем были наполнены те годы, которые они провели вдали друг от друга.
Как уже было отмечено, это не первая публикация мемуаров Е.А. Керсновской. Работа над текстом данного издания осуществлялась в сотрудничестве с создателями интернет-проекта «Евфросиния Керсновская. Сколько стоит человек» [О проекте «Евфросиния Керсновская. Сколько стоит человек» 2022], на котором находится полная версия воспоминаний и все авторские рисунки.
Сразу скажу, что читала текст не «по диагонали», а вчитываясь в каждое слово. Долго. Правильнее сказать, я его медленно «пила», раз за разом не переставая поражаться тому, что моя жизнь, успевшая пересечься (по времени, только, к сожалению, по времени!) с жизнью моей героини, так отличалась, так не похожа была на ее жизнь, даже когда мы функционировали в одном времени и пространстве.
Книгу, о которой идет речь, подготовили к публикации хранители наследия Е. А. Керсновской – Игорь Моисеевич Чапковский и Галина Васильевна Атмашкина. Это 800-страничный текст, набранный мелким шрифтом, состоящий из Пролога, 12 частей, или «тетрадей», а также сведений об авторе. На обложке книги – черно-белое фото героини, много говорящее о ее характере. Отдельно следует сказать о двух дополняющих текст больших вкладках – принадлежащих автору цветных рисунках с подписями, выполненными каллиграфическим почерком. Сама героиня предстает на этих рисунках в образе угловатой девушки-подростка, больше похожей на мальчика, в разных, чаще драматических, обстоятельствах. Из семи сотен таких рисунков из авторского архива в книгу вошли 32.
Нельзя не обратить внимания на дробность текста: каждая из его 12 частей («тетрадей») разбита на небольшие сюжеты, и все они имеют заглавия, раскрывающие не только смысловое содержание конкретного фрагмента, но часто и авторское отношение к нему: «Роковой год…», «…И – роковой день…Начало “новой эры”?», «Мама и я…помещики?», «Всё “слава ли Богу?”», «Проекты, расчеты – наивные до слез!», «O tempora, o mores!», ««Верный пес», «Вандалы еще не перевелись», «Ничего не понимаю!», «Где правда?», «Лгать и молчать», «Мой компас размагнитился», «Тюремные будни», «Одна из отвратительнейших процедур – шмон», «Первые политические женщины на моем пути», «Враг номер один – честный труженик», «Судебная комедия», «Круги ада», «Сифилитики и лагерная философия», «Я начинаю присматриваться к советским людям» и др.
Керсновская легко оперирует сведениями из разных областей знания: истории, лингвистики, литературоведения, агрономической науки, медицины, шахтерского дела. Текст полон цитат и аллюзий. Автор легко переходит с одного языка на другой (французский, немецкий, румынский, английский, испанский, итальянский, латинский), от исторических к литературным и мифологическим персонажам. Пророчица Кассандра, библейский царь Соломон, Тиль Уленшпигель, Жанна д’Арк, Александр Радищев, Шамиль, князь Андрей Курбский, Зевс-громовержец, бог Гермес, доктор Фауст, декабристы очень органично присутствуют в авторском повествовании.
Ефросиния Антоновна родилась в Одессе 24 декабря 1907 г. (по новому стилю 6 января 1908 г.). В ее жилах смешались польская, австрийская, греческая кровь. Во время Гражданской войны, в 1919 г., семья бежала в Бессарабию, где прежде жили ее предки по отцовской и материнской линии. Керсновские поселилась в родовом имении, в деревне Цепилово, близ города Сороки.
Тетрадь 1 «В Бессарабии» (С. 10-105) начинается со слов: «Прежде я никогда не плакала» (С. 10). Это о тяжело пережитой смерти отца (1936), об обременениях, упавших на плечи его дочери в связи с необходимостью заботиться о хозяйстве и выплачивать все семейные долги, о том, как невольно Ефросиния стала главой ее с мамой маленькой семьи. Своим трудом она поднимала пришедшее в упадок хозяйство.
Повествование соткано из самых разных сюжетов. Его основную канву составляет жизнь героини, рассказанная от первого лица, но параллельно много сведений об истории тех мест, куда в разные периоды жизни ее забрасывала судьба, людях, на этом пути встреченных. Так, например, в первой тетради, помимо прочего, рассказывается о географии, этнографии, языковых практиках Бессарабии (С. 25-26).
Когда все только начало налаживаться, в июне 1940 г., в соответствии с секретным протоколом к советско-германскому договору о ненападении от 23 августа 1939 г., на территорию Бессарабии были введены части Красной Армии, после чего была образована Молдавская ССР. «Помню только, что я с душой тянулась навстречу этим людям: ведь это были свои, русские. Не осточертевшие румыны» (С. 14).
Советские войска были встречены хлебом–солью, как освободители. Формально Керсновская была помещицей («барыней»), но фактически ее можно назвать «крепким хозяином». Она наравне трудилась вместе со своими наемными работниками. А потом, после прихода советских войск, потеряла все и стала батрачить на чужих людей. «Даже будучи батраком, я оставалась в душе хозяином. Пассивная роль не для меня. Долгие годы, дальние края, голод и неволя не смогли изменить того, что всегда было моим лозунгом: если что-либо делать, то делать хорошо» (С. 51).
Постепенно Керсновская начинает присматриваться к советским людям, прежде всего, к русским солдатам, и собственные открытия обескураживают ее: «…это не те русские солдаты, которые своим бравым видом всегда и всем импонировали» (С. 64). А еще ей совершенно непонятны истории про голод на Украине: «Хотя мы жили у самой границы, но не имели ни малейшего представления ни о голоде начала 1920-х годов, ни о катастрофическом голоде 1933-го. Вот я, например, читала об этом в газетах, но до сознания не доходило, что на Украине, бывшей всегда русской житницей, мог быть голод!» (С. 64-65).
Вскоре семья Керсновских попала под полную конфискацию имущества в статусе лишенцев. Дочери удалось отправить мать к родственникам в Бухарест, прежде чем сама она, вместе с большой группой бессарабцев, была выслана в Сибирь (13 июня 1941 г.). С этого момента почти два десятка в ее жизни была одна лишь борьба за выживание.
В тетради 2 «Исход, или Пытка стыдом» (С. 106-132), в которой речь идет об обстоятельствах высылки, основное внимание уделено достаточно щекотливому вопросу – практикам женской телесности, о которых сегодня много говорят и пишут, но которые в период работы Керсновской над мемуарами были табуированы, особенно практики женской телесности в ситуации несвободы. Об этом, как правило, неохотно писали и говорили в своих мемуарах и участницы Великой Отечественной войны, и узницы ГУЛАГа. Удивительно, но Керсновская не только не обходит эту тему стороной, но и посвящает ей отдельную тетрадь, полную шокирующих подробностей: «…в телячьем вагоне…в стене прорезано отверстие со вделанной в него деревянной трубкой, которая будет нашей первой пыткой – хуже голода и жажды, так как мучительно стыдно будет пользоваться на глазах у всех такого рода нужником» (С. 106). Потом она еще не раз вернется к телесности по ходу своего повествования, живо напоминая мне полные драматизма страницы художественных текстов национальных писателей современной России, в частности, чеченца Канты Ибрагимова («Прошедшие войны», «Маршал») и татарки Гюзели Яхиной («Эшелон на Самарканд»).
Как «курьезный факт самозащиты организма», Керсновская упоминает прекращение у нее менструаций на последующие четыре года (С. 138). Она не утаивает отвратительные детали, рассказывая о проституции среди малолеток, не старается смягчать углы (С. 298-301). Говоря про однополую лагерную любовь «с ревностью, поножовщиной и убийством» (С. 409), Керсновская уточняет: «В женском лагере «супружеских пар» куда больше, чем в мужском. Хотя в мужских лагерях гомосексуализм – явление куда более обычное, чем лесбиянство у женщин, но пары – явление редкое» (С. 566). Невероятная вспышка венерических заболеваний, порожденных войной, в ситуации, когда «у всех были любовницы» (С. 631) – всего лишь одна из граней этого драматического контекста.
Автор не скрывает, что в ее жизни не было отношений, которые можно было бы назвать любовными, а потом вообще признается: «Я virgo…» (С. 636). Только один раз на страницах воспоминаний прорывается фраза: «Первая, последняя…единственная ласка за все долгие годы, вплоть до того дня, когда меня поцеловала моя старушка» (С. 548). Это когда доктор лагерной больницы поцеловал ее в лоб.
Одна из самых тяжелых для чтения – тетрадь 3 «Вотчина Хохрина» (С. 133-182), внешне беспристрастный рассказ о том, как началась для Керсновской жизнь в Сибири, в Нарымском крае, на валке леса. Один за другим перед глазами встают образы жертв системы – людей разного чина, звания, политических взглядов или их полного отсутствия, этнической принадлежности – с одной стороны, и их палачей – с другой. Ужас ситуации состоял в том, что для многих сосланных из «добровольно присоединенных» перед войной территорий СССР был вымечтанным раем на земле. Раем, который вдруг оказался адом. Революционеры и советофилы, интеллигенты, верившие в непоколебимость нравственного выбора между добром и злом, в одночасье превратились в запутавшихся и испуганных детей, не понимавших, что происходит. Сибирский быт сосланных описан кратко, но емко: «темно, грязно, воняет, все копошится и шуршит» (С.146); «жизненные советы» от «бывалых» («философия старика Лихачева») – тоже: «…никогда и ничем не делись!» (С. 149). Впрочем, она никогда им не следовала. Контрасты лесоповального бытия представлены сценой, случайно увиденной глазами Керсновской. Это картинка из жизни маленького местного начальника, в которой, в противовес жизни на грани выживания, за тазом [именно тазом. – Л.Х.] cобралась вся семья: «…отец, здоровенный рыжий толстяк, весь лоснящийся от жира, и пять или шесть карапузов – налитых крепышей… Мать также крепкая, толстая и мордастая». И апофеозом: «В тазу лапша с бараниной, вся плавающая в жире» (С. 139).
Керсновская много размышляет о том, в какой степени советское общество можно назвать «бесклассовым». Она приходит к выводу, что в СССР «не только существуют резко разграниченные классы, но и между этими классами, верней, кастами глухая стена враждебности и недоверия». Социальная лестница, по Керсновской, выглядит следующим образом: «господствующий класс», или «класс угнетателей» (те, кто руководил «великим переселением народов» в телячьих вагонах из Бессарабии в Сибирь, а еще из Литвы, Латвии, Эстонии); «вольные» (потомки преступников, женившиеся на татарках и представительницах северных таежных народностей); «ссыльные 30-х годов» (большинство – с Украины). В отдельную группу («”класс”, оставшийся для меня загадкой») она выделяет молодежь 17-18 лет, в которой чувствовалась «порода» – в чертах ли лица, посадке головы, тонких руках с длинными пальцами или умении петь романсы, речи с книжными оборотами и неожиданными для тайги словами, что, впрочем, не мешало «породистым» развратничать на глазах у всех. Керсновская задается вопросом, были ли это выросшие дети ссыльных, разлученные в детстве с родителями? На него у нее нет ответа (С. 125-126, 141-143).
Суйгинский леспромхоз с его начальником Хохриным – это на самом деле микросрез советской действительности: «Для нас “царь и бог” был Хохрин, и мы, совсем беспомощные, были отданы на его милость» (С. 153). Это «садист, к тому же помешанный…» (С. 153), человек с «трупными глазами» (С. 166), написавший на Керсновскую 111 (!) доносов (С. 158). В сюжете «Я не убийца» (С. 181-182) автор пытается объясниться с читателем, почему свое намерение лишить жизни мучителя она, в конечном счете, не осуществила. Невыносимые условия жизни на лесозаготовительных пунктах Нарыма, на грани физического истощения и голодной смерти, заставили Керсновскую совершить побег.
Тетрадь 4 «Сквозь Большую Гарь» (С. 183-270) повествует о скитаниях после бегства из вотчины Хохрина, начавшихся с мыслей о самоубийстве и завершившихся попаданием в руки властей. Один из самых сильных эпизодов этой части – о том, что может и чего не может съесть голодный человек. Впервые я услышала его из уст российской актрисы Юлии Ауг в упомянутом документальном фильме: «Если кто-нибудь желает знать, чего не может съесть голодный человек, то могу сказать: я не могла съесть клюв, когти и маховые перья. Кости я раздробила, изгрызла и съела. Осколки ранили мне рот, я глотала их вместе со своей собственной кровью» (С. 234). Полгода Керсновская скиталась по Западной Сибири, прошла путь в 1500 км и была арестована.
Самая объемная часть воспоминаний – тетрадь 5 «Архив иллюзий» (С.271-386). Мы погружаемся в размышления автора о правах личности, о том, что она называет «академической свободой» каждого – праве «думать, говорить, писать и читать то, что он считает правдой, и имеет право убеждать каждого в том, что он считает разумным и справедливым» (С. 312). Здесь же речь идет такой базовой человеческой эмоции, как страх: «Кто боится, тот пресмыкается. А кто пресмыкается, тот ненавидит. Но из ненависти не рождается ничего, кроме зла и лжи» (С. 313). К страху автор не раз будет возвращаться в своих мемуарах: «…меня не удалось превратить в полураздавленного червяка, извивающегося в смертельном страхе» (С. 431); «храбр не тот, кто не боится, а тот, кто умеет побороть страх» (С. 433). Страшны страницы воспоминаний о том, насколько измученный голодом человек теряет остатки человеческого в себе: «…на скудной вытоптанной траве стоит на четвереньках профессор Колчанов; все тело его сотрясается – его рвет… Когда рвотные спазмы прекращаются, он сгребает с земли то, чем его вырвало. И вновь отправляет все это в рот…» (С. 363). Керсновскую приговорят – совершенно оруэлловская формулировка – «…к высшей мере социальной защиты – расстрелу» (С. 320), впоследствии замененному на 10 лет исправительно-трудовых лагерей и 5-летнее поражение в гражданских правах.
В 1943-1944 гг. будущая мемуаристка каторжно трудится то в бондарном цеху, то на строительстве авиационного завода, то на свиноферме, пока ей не предъявляют новое обвинение, в соответствии с которым отбытые ею 2 года лагерей не засчитываются. О работе на свиноферме Керсновская рассказывает в тетради 6 «Строптивый ветеринар» (С. 387-436). Из особенно запомнившегося: «…если в нашей стране кого-нибудь ненавидят и презирают всей душой, то это честного, добросовестного труженика. Это враг номер один» (С. 399). А еще про т.н. судебные власти, которым «надо как-то оправдать свое присутствие в тылу, вернее, свое отсутствие на фронте. Для этого и нужна их судебная деятельность, это и есть их фронт в глубоком тылу» (С. 409). Именно в этот период лагерной жизни, как много позже узнает Керсновская, в Париже, «от последствий ранения в грудь, осложненного туберкулезом» (С. 434), умер ее единственный брат.
Потом Керсновская работала в норильском Горстрое, где из-за травмы ноги получила общее заражение крови и после выздоровления осталась медсестрой в лагерной больнице. Этому периоду ее жизни посвящена тетрадь 7 «Оазис в аду» (С. 437-512). Она так называется потому, что работа в больнице, при всей ее изнурительности, стала для Керсновской спасением. По крайней мере, она находилась в окружении врачей, которые могли, при необходимости, оказать ей хоть какую-то медицинскую помощь. И опять самообразование – стремление постичь азы профессии медика и идти дальше, скрупулезное внимание к врачебным практикам, с которыми она соприкасается в жизни. Однако и в тюремной больнице – свои подводные течения и камни. Волею обстоятельств Керсновскую переводят на работу в морг. В тетради 8 «Инородное тело» (С. 513-556) – новые ужасающие подробности лагерной жизни, уже из перспективы последнего земного пристанища умершего человека.
Встретив в неволе начало Великой Отечественной войны, Керсновская в неволе же, как и другие узники, узнала о ее окончании. С 1947 г. ее, по собственному желанию, перевели работать в шахту, где она в разные годы трудилась навалоотбойщиком, канатчиком, скреперистом-проходчиком. В тетради 9 «Черная роба или белый халат?» (С. 557-654) она объяснит свой выбор следующим образом: «Под землей мы все равны» – это было как бальзам на мою израненную душу. Я этому верила, потому что хотела верить» (С. 571). На практике все оказалось далеко не так радужно, как представлялось. Тем не менее, Керсновской удалось освободиться на 2 года раньше, в 1952-м, но, имея поражение в правах на 5 лет, она осталась в Норильске, в шахте. В этой части воспоминаний запомнился рассказ про т.н. «бандеровок» – украинских женщин, обвиненных в пособничестве националистам: «Настоящей бандеровкой, боровшейся с оружием в руках, была одна Галя Галай, остальные – самые обыкновенные деревенские девчонки. Их целыми семьями судили за то, что кто-то из них «знал и не донес» на брата, отца, жениха-самостийника. Или хлеба дали, крынку молока, или рану перевязали какому-то бандеровцу, скрывавшемуся в лесу» (С. 607).
В тетради 10 «Под “крылышком” шахты» (С. 655-676), продолжая рассказ о шахтерских буднях, Керсновская упомянет о 5 марта 1953 г. – дне смерти Сталина, о том, как по команде «все превратились в “убитых горем” идолопоклонников» (С. 658). Пронзительный сюжет о надежде заключенных на пересмотр их дел после смерти Сталина, подготовке петиции, подписанной генералами, адмиралами, политработниками и чудом уцелевшими защитниками Брестской крепости, о последовавшем массовом расстреле «подписантов», в числе которых были десять из двенадцати героев Брестской крепости, завершает горькая авторская констатация: «Весна была жестока и неосторожна к ласточкам» (С. 663).
Только через несколько лет, в 1957-м, взяв отпуск и поехав в Цепилово, Керсновская узнала о том, что ее мама, возможно, жива и находится в Румынии. Первая встреча с матерью произошла в 1958 г., но лишь через два года они окончательно воссоединились и, поселившись в Ессентуках, прожили вместе до маминой смерти в 1964 г. Этому периоду жизни посвящены тетради 11 «На вершине» (С. 677-716) и 12 «Возвращение» (С. 717-793). В общей сложности в Ессентуках Ефросиния Антоновна прожила 33 года. После того, как с нее случился инсульт, уходом за ней занимались члены семьи И.М. Чапковского.
История Ефросинии Антоновны Керсновской, рассказанная ею самой, – это история про параллельную реальность, которая была и которую многие мои соотечественники, включая меня, не знали или знали лишь по каким–то текстам или понаслышке. А эта реальность была не просто пугающей, а страшной, потому что в ней мог выжить и не сломаться только очень сильный человек. Когда все надежды растаяли как дым, у Керсновской осталась только вера в себя как одного в поле воина. «Странностью покажется ее беспредельная честность» [Зорин 2012], – напишет о ней поэт А. Зорин. Да, честность, граничащая с гордыней. Железобетонная твердость. Этим Керсновская напоминает мне еще одну великую нашу современницу – Валерию Ильиничну Новодворскую. Всем нам – и тем, кто был далеко от нее, и тем, кто стоял совсем близко, действительно казались странными и ее несгибаемость, и ее девство – в буквальном и переносном смысле слова.
Из поразившего в воспоминаниях Керсновской. Во-первых, какая-то болезненная вера автора в справедливое устройство жизни и – до определенного момента – в советский строй (С. 71) и «страну победившего социализма» (С. 473). Вот это вот расхожее клише про «страну победившего социализма», которое у Керсновской в кавычках, я, помнится, произносила и писала во второй половине 1960-х, будучи ученицей начальных классов и переписываясь со своими сверстниками из-за рубежа, из сателлитов СССР - ГДР и НРБ. И я верила, что «страна победившего социализма» реально существует, и эта страна – моя Родина. Во-вторых, как бы мимоходом оброненные фразы, звучащие пугающе злободневно, например: «В каждой стране свои законы. Они в каждой стране разные, как и сами страны разные. Но всюду живут люди. Сами живут и другим не мешают жить в своем доме, в своей семье, где дети слушают родителей и верят им. Те, в свою очередь, учились уму-разуму у дедов своих. А вот в одной стране все наоборот: хотят, чтобы люди на головах ходили и чтобы яйца курицу учили…» (С. 78). Или в другом месте: «…интересуешься ли ты политикой или нет, но если ею руководит клика жестоких, бездушных и вдобавок глупых людей, то перед их жестокостью, порожденной страхом, ты бессилен. И тогда – горе тебе!» (С. 96). И совсем болезненное: «Люди не боятся быть доносчиками – они боятся оказаться недоносителями» (С. 659).
Еще о важном. Рефлексия нашего сегодня во многом строится вокруг принятия или непринятия категории «надежда». Надо ли нам на что-то надеяться? Можем ли мы надеяться? Надеяться – это действовать или сидеть и ждать, когда все каким-то образом, без нашего участия, само образуется? Керсновская тоже ищет ответы на эти вопросы, и первый ее вывод суров: «Человек надеется на лучшее, исходя из того, что хуже быть не может! […] «Надежда – вольности сестра»… Нет, сестра глупости, равно как и доверчивость» (С. 110). Не могу не вспомнить, как недавно, на вручении премии имени Анны Политковской, известная российская журналистка Катерина Гордеева произнесет практически те же слова о том, что она больше никогда не унизит себя надеждой [«Я верю, что нельзя убивать людей» – 2022]. Но в другой части мемуаров Керсновская смягчает свою позицию: «Говорят, что самая ужасная из моральных пыток – это пытка надеждой; с другой стороны, без надежды нет и жизни. Мне же кажется, я считала: надеяться не на что, но попытаться можно» (С. 186).
Что меня царапнуло в тексте? Пожалуй, авторские уничижительно-пренебрежительные проговорки в сюжетах о евреях: «…глупого еврея в природе найти так же сложно, как и медленного зайца!» (С. 65); «еврейчик» (С.92); «паршивый жиденок» (С.92); «прокурор-еврейчик» (С. 317). Не знаю и не могу судить, с чем это у героини связано.
Что заставило поискать дополнительную информацию благодаря мемуарам Керсновской? Несколько раз в них встречаются вкрапления, сопряженные с этнонимом «черкес». Непонятный город Черкесск в Нарымском крае (С.131, 137). Как я ни старалась, никакого Черкесска обнаружить в этом историко-географическом регионе на территории нынешней Томской области РФ мне не удалось. Зато нашлась деревня Черкасск (ранее – Черкасов) в Тюхтетском районе соседнего Красноярского края с населением 22 чел. (по переписи 2010 г.). Торгаевский балаган, якобы когда-то построенный «черкесским охотником Торгаевым» (С. 144) вызывает в памяти черкеса Ибрагима-оглы из романа В.Я. Шишкова «Угрюм-река». В тексте еще появляется уголовник Жуко Байтоков – «не то чеченец, не то кабардинец», сидевший якобы за неумышленное убийство и работавший при морге (С. 517, 547).
Керсновская – это, конечно, высота. На уровне святости. Вот это вот всё и обозначается сильнейшим русским словом САМОСТОЯНИЕ. Не я одна сегодня ищу опоры в подобного рода смотрении и чтении, чтобы каким-то образом соотнести проживание–переживание собственной судьбы с траекториями жизни тех, на чью долю выпали гораздо более тяжелые испытания, и кто все это выдержал, не сломался, перемог. Это текст–лекарство с двойным действием. Он сначала подавляет и парализует, а потом, наоборот, дает силы жить. Керсновская не просто была узницей ГУЛАГа, она его победила. На вопрос, сколько стоит человек, на страницах своих мемуаров автор отвечает трижды, практически одними и теми же словами: «…столько, сколько стоит его слово» (С. 320, 511, 654). По прочтении текста я бы эту мысль продолжила так: «…столько, скольким другим человекам он в этой жизни помог – словом, делом, фактом своего существования».
В конце своих воспоминаний Евросиния Антоновна Керсновская формулирует возможный ответ на вопрос, зачем она их написала: ««Все может повториться. И лучше видеть опасность, чем идти с завязанными глазами» (С. 793).
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Вигилянский 1990 – Вигилянский В. Житие Ефросинии Керсновской // Огонек. 1990. №3. С. 14-16. URL: https://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=13262&ysclid=lanrtp9gjw590518132 (дата обращения: 22.11.2022)
Зорин 2012 – Зорин А. Угол зрения Ефросинии Керсновской // Дружба народов. 2012. №8. URL: https://magazines.gorky.media/druzhba/2012/8/ugol-zreniya-efrosinii-kersnovskoj.html?ysclid=las51zthrf866675661 (дата обращения: 22.11.2022)
Керсновская 2021 – Керсновская Е. Сколько стоит человек. М.: Ко-Либри, Азбука-Аттикус, 2021. 800 с.
О проекте «Евфросиния Керсновская. Сколько стоит человек» 2022 – О проекте «Евфросиния Керсновская. Сколько стоит человек». URL: https://www.gulag.su/index.php (дата обращения: 22.11.2022)
Пивоваров 2022 – Пивоваров А. Комикс из ГУЛАГа. История Евфросинии Керсновской, автора уникальной тюремной хроники: документальный фильм. URL: https://www.youtube.com/watch?v=mVdDmm0qsYk&t=4037s (дата обращения: 22.11.2022)
«Я верю в то, что нельзя убивать людей» 2022 – «Я верю в то, что нельзя убивать людей». Речь Катерины Гордеевой на премии имени Анны Политковской. URL: https://www.youtube.com/watch?v=JAIlx80ullE (дата обращения: 22.11.2022)
REFERENCES
Vigilyanskij V. Zhitie Efrosinii Kersnovskoj // Ogonek. 1990. №3. S. 14-16. URL: https://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&num=13262&ysclid=lanrtp9gjw590518132 (data obrashheniya: 22.11.2022)
Zorin A. Ugol zreniya Efrosinii Kersnovskoj // Druzhba narodov. 2012. №8. URL: https://magazines.gorky.media/druzhba/2012/8/ugol-zreniya-efrosinii-kersnovskoj.html?ysclid=las51zthrf866675661 (data ob-rashheniya: 22.11.2022)
Kersnovskaya E. Skol`ko stoit chelovek. M.: Ko-Libri, Azbuka-Attikus, 2021. 800 s.
O proekte «Evfrosiniya Kersnovskaya. Skol`ko stoit chelovek». URL: https://www.gulag.su/index.php (data obrashheniya: 22.11.2022)
Pivovarov A. Komiks iz GULAGa. Istoriya Evfrosinii Kersnovskoj, avtora unikal`noj tyuremnoj xroniki: doku-mental`ny`j fil`m. URL: https://www.youtube.com/watch?v=mVdDmm0qsYk&t=4037s (data obrashhe-niya: 22.11.2022)
«Ya veryu v to, chto nel`zya ubivat` lyudej». Rech` Kateriny` Gordeevoj na premii imeni Anny` Politkovskoj. URL: https://www.youtube.com/watch?v=JAIlx80ullE (data obrashheniya: 22.11.2022)