Крылов П.В. «Освободитель Евангелия» или «дикий вепрь в Господнем винограднике». Рецензия на книгу Хэлен Л. Пэриш «Краткая история: Реформация». М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2020
Книга профессора университета из английского Рединга появилась на гребне волны интереса к главному герою Реформации, вызванной 500-летием публикации им 95 тезисов против продажи индульгенций 31 октября 1517 года. Знамением этого интереса стал всплеск покупательского спроса на статуэтки Мартина Лютера в шляпе, с пером и немецкой Библией от фирмы Playmobil(с.31).И вовсе не следует подвергать критике Хэлен Пэриш, специализирующуюся на церковной истории позднего средневековья и раннего Нового времени, за её желание не столько воспользоваться моментом, сколько по возможности дополнить стереотипный образ Лютера с молотком и списком тезисов в руках значимыми деталями. Довольно хорошо известные профессиональным историкам, они остаются почти неизвестными для массовых представлений о прошлом. В частности, это понимание того, что «в критике индульгенций голос Лютера не был гласом вопиющего в пустыне» (с.43), и у него не было никакого желания ни изобретать новую веру, ни разрушать церковную иерархию, ни попирать устои, но, напротив, утверждать ортодоксальные позиции, в полном соответствии со средневековым понимаем термина Reforma – «возвращение утраченной формы». Радикализация воззрений Лютера, в частности, его обращение к трактату Яна Гуса «Deecclesia», признанного еретиком, в том числе за его слова о том, что «мы должны повиноваться Богу, а не людям, и Библия даёт единственное необходимо правило жизни и веры» (с.51) стало ответом виттенбергского профессора на папскую буллу «ExsurgeDomine» с угрозой отлучения. Пересказывая хорошо известную историю того, как повлияло развитие книгопечатания на Реформацию, Х. Пэриш справедливо указывает и на то, что печатное слово не смогло бы оказать столь мощное воздействие без наличия читательской аудитории, готовой покупать книги и поддержавшей более-менее массовый спрос на книгу в условиях удешевления продукции, вызванного внедрением печатного станка (с. 67). Не оставляет она без внимания и серьёзную проблему, порождённую распространением листовок, памфлетов и трактатов – стимулированное в процессе массового чтения разномыслие, осложнявшее проблему сохранения единства идей Реформации (с. 68). Примером для автора является довольно безуспешная попытка властей Нюрнберга преобразовать в евангелическом духе особо распространённый в городе культ Богоматери: «Если прихожанин сам приписывал предмету определённый смысл, никакая светская власть не могла гарантировать, что прихожане придавали Деве Марии реформированное значение» (с. 98).Между прочим решением проблемы разномыслия могло стать и, в конечном счёте, стало образование, выстраиваемое от начальной школы до университета и гарантирующее единообразное восприятие текста и воспроизводство смыслов. Но автор почему-то совсем не затрагивает тему европейской школы в эпоху Реформации и в последующие столетия. Не встречается в книге и оценки причин неудачи оппонентов Реформации в обращении с печатным станком, по крайней мере в XVIв. Ещё одним достоинством книги является её акцент на том, что она высвечивает переход от «зрительного благочестия» (с. 86) средневекового христианства к благочестию слова и поведения, свойственного Новому времени: «Зрительное восприятие в значительной мере сменилось проповедью, в которой звучали Слово Божие и пение псалмов, рождавшие внутреннее понимание очертаний веры» (с.102). Путь этой настоящей духовной революции к нему проходил через унижение реликвий и икон – демонстрацию их бессилия (с. 97), что лежало в основе иконофобии и иконоборчества, доходивших до настоящих погромов, подобных тому, что случился в Антверпене и его окрестностях летом 1566 года и был весьма ярко описан в книге Х.Пэриш (с. 81 – 84). Именно он стал прямым прологом и предлогом к назначению герцога Альбы нидерландским наместником и к возобновлению революционной войны против Филиппа II, завершившейся утратой власти Испании над Северными Нидерландами. Обращает на себя внимание и критика превратившегося в непререкаемый авторитет Макса Вебера, «структура доводов которого была памятником определённому конфессиональному мировоззрению, на который оказал влияние интеллектуализм Германии XIXв.» (с.170). Глава, посвящённая представлениям жителям лютеранских и кальвинистских земель о сверхъестественном убедительно демонстрирует, что Реформация вовсе не расколдовала мир, как утверждал немецкий социолог, ибо вера в силу и возможности магии никуда не исчезли из религиозного сознания европейцев, несмотря на то, что некоторые практики средневекового христианства были объявлены суевериями и изъяты из церковного обихода. (с.179 – 181). «В лютеранской «Аугсбургской книге чудес» чудеса и письменные записи о таких событиях служили свидетельством постоянного присутствия и вмешательства Бога в природный мир, божественном суде и греховности человечества» (с. 192) Возможно, именно по этой причине, в лютеранстве возникли как собственная сакрализация некоторых предметов («неопалимый Лютер»), так и своё собственное иконоборчество, примером которого Х. Пэриш называет ссылка работу Эрвина Изерло, деконструировавшего эпизод с прибиванием тезисов к церковной двери в Виттенберге как образец лютеранской агиографии (с.33). К большому сожалению, количество огрехов в книге также весьма велико, хотя значительная их часть объясняется неудачным переводом. В двух наиболее вопиющих случаях читатель остаётся в полнейшем недоумении. Что значит «духовенство равномерно становилось священниками дьявола»? (с.126) Что имеется в виду в словах «собрание провидений в «Аугсбургской книге чудес»? (с.192 - 193) Возможно, дело в опечатке, и автор имел в виду привидения или провИдения, т.е. «прорицания»? Ответить на эти вопросы, не прибегая к оригиналу, оказывается невозможным. Явная ошибка содержится и там, где католичество и лютеранство названы «двумя христианскими религиями» (с. 182) В русском религиоведении в таком случае принято использовать термин «конфессия». К разряду переводческих огрехов относятся и случаи замены понятий близкими по звучанию словами, что приводит к существенным искажениям смысла. Например, во фразе: «Эпоха Реформации больше не ограничивается XVI веком, а восходит к высокому Средневековью и растягивается до конца XVII столетия. Историки Реформации были умелыми колонистами» (с.16) Слово «колонизаторы» смотрелось бы здесь явно уместнее. Нельзя сказать, что переводчик находится в ладах со специфической русской религиозной терминологией. Видимо, именно этим объясняется неоднократное употребление слова «евангелистский» (с.123, с. 127, с. 163) там, где полагалось бы употребить «евангелический», «почтение» (с.92) вместо «почитание» или появление странного слова «проповедование» (с.163) вместо традиционного «проповедь». Вормсский рейхстаг 1521 года почему-то назван «собором» (с.105), а издание Священного Писания на нескольких языках обозначено как «Полиглотта Библии» (с.65). Впрочем, наиболее курьёзными случаями выглядят «разговор между двумя христианскими девами о пользе и силе святого баптизма» (с.75), где в оригинале явно имелось в виду Таинство Святого Крещения, а также фраза: «Но духовники, решившие жениться, по-прежнему участвовали – открыто или неявно – в дискуссиях о природе и функциях духовенства…» (с. 137) Очевидно, что в книге Хэлен Пэриш речь в этом месте шла не о «духовниках», т.е. духовных отцах, женившихся на девушках, с которыми они познакомились в исповедальне, а о лицах духовного звания. Может сложиться впечатление, что перевод востребованного на фоне 500-летия Реформации издания, выпущенного немалым для нашего времени тиражом в 3000 экземпляров, делался второпях и без должной редактуры, пропустившей, в том числе, и дублирование названий гравюр «Сновидение Фридриха Мудрого» (с.18) и «Разница между истинной религией Христа и ложной идолопоклоннической религией Антихриста» (с. 78) на английском языке. К редакторским упущениям относится и подбор литературы о Реформации на русском языке, по понятным причинам, отсутствующий в оригинале публикации. Он составлен, главным образом, из дореволюционных изданий, монографий советского периода и небольшого количества переводов. В список, однако, не попало несколько важных работ разных периодов, включая «Титанов Возрождения» В.И. Рутенбурга,[1] одна из глав которой посвящена Лютеру, или Р. Колба «Мартин Лютер: пророк, учитель, героическая личность».[2] Не удостоены вниманием ни выпущенный философским факультетом СПбГУ и центром изучения средневековой культуры сборник «Реформация Мартина Лютера в горизонте европейской философии и культуры»[3], ни коллективная монография, подготовленная к 500-летию Реформации в СПбИИ РАН.[4] К сожалению, в подборку не попали и работы А.Д. Щеглова о церковных преобразованиях в Швеции,[5] что прибавляет ощущение её неполноты. Некоторые критические замечания могут быть, однако, адресованы и автору книги. Так, упоминая большие юбилеи Реформации, она довольно подробно останавливается на торжествах 1617, 1717 и 1817 гг., обходя молчанием 1917 год, в который праздник пришёлся на время Первой мировой войны и неизбежно приобрёл военно-патриотический оттенок. Среди сочинений исторического и историософского характера в книге Х. Пэриш никак не упоминаются «Речи к немецкой нации» И.Г. Фихте, одна из которых – шестая – полностью посвящена теме Реформации, названной в ней «последним великим мировым деянием немецкого народа». Указание на важность передовицы журнала ArchivfürReformationgeschichte(Архив истории Реформации),опубликованной в 1938 г., для образа Реформации в массовом историческом сознании (с.23) не сопровождается оценкой политического контекста, включавшего чехословацкий кризис, ставший прологом к Второй мировой войне.Наконец, довольно подробно описывая Мюнстерскую коммуну (1534 – 1535 гг.) и преследование анабаптистов (с. 127 - 131), автор лишь в нескольких словах касается темы Великой Крестьянской войны 1525 г. Впечатление от книги, в целом, остаётся позитивным, несмотря на замечания, которые в первую очередь могут быть предъявлены переводчику и редактору. Концептуальная стройность, точность в изложении фактов, способность вести полемику, в том числе, и с признанными авторитетами и большое количество интересных наблюдений, например, о том, что коллективные действия прихожан во время богослужения: вставание с мест, коленопреклонения и т.п. – служили «профилактикой храпа на церковных скамьях» (с.71), а общинное пение – не только способ передачи информации об основах веры, но и «форма передачи полномочий прихожанам, получившим в церкви право голоса» (с. 75) – всё это привлечёт читателя. Впрочем, последнему хочется пожелать осторожности в использовании встреченной им в переводе конфессиональной терминологии. Временами она весьма далека от той, что принята в российском лютеранстве, имеющем в нашем отечестве без малого четырёхсотлетнюю историю. Крылов Павел Валентинович, к.и.н., нс СПб ИИ РАН pavel_kryloff@gmail.com [1]Рутенбург В.И.Титаны Возрождения. - Ленинград: Наука. Ленингр. отд-ние, 1976. - 144 с., 4 л. ил. : ил.; 20 см. - (Из истории мировой культуры). [2]Колб Р. Мартин Лютер: пророк, учитель и героическая личность. Образ реформатора 1520 - 1620.СПб: Фонд «Лютеранское наследие», 2017. - 272 с. [3]Реформация Мартина Лютера в горизонте европейскойфилософии и культуры: Альманах / Под ред. О.Э. Душина. —СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2013 — 424 с.(Verbum. Вып. 15). [4]Европейская Реформация и ее возможные аналоги в России. — СПб.: Нестор-История, 2017. — 492 с. — (Труды Санкт-Петербургского института истории РАН; вып. 3 (19). [5]Щеглов А.Д. Реформация в Швеции: события, деятели, документы. — М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2017. — 384 с.