Ищенко А.С. ВОЙНА ПАМЯТЕЙ ИЛИ О ТОМ, КОМУ ПРИНАДЛЕЖИТ НАСЛЕДИЕ КИЕВСКОЙ РУСИ
В статье рассматривается история спора украинской и российской историографий о национальной принадлежности так называемого «киевского наследия»: частью чьей исторической традиции является история Киевской Руси и чьи права на это «наследие» являются более предпочтительными. Прослеживая историю данного спора, уходящего своими корнями во времена Киевской Руси, автор отмечает, что непосредственное начало ему было положено только в середине XIX – начале XX в. – эпоху расцвета национализма и «приватизации» событий и фактов для создания «национальных историй». Затихнув в советские годы, с новой силой спор о «киевском наследии» продолжился после обретения Украиной независимости, вылившись с 2014 г. в настоящую «войну памятей». Признается, что, будучи не научной, идеологически ангажированной идея «киевского наследия» должна быть переосмыслена. Автор придерживается точки зрения о необходимости денационализации истории Киевской Руси, рассмотрения ее как самодостаточного историко-культурного феномена, не сводимого к ранней истории России и/или Украины.
Ключевые слова: Киевская Русь, древнерусское наследие, присвоение, историческая память, война памятей, национальная историография.
Сведения об авторе: Ищенко Александр Сергеевич, кандидат исторических наук, доцент. Доцент кафедры истории, философии и социальных технологий, Новочеркасский инженерно-мелиоративный институт ФГБОУ ВО «Донской государственный аграрный университет».
Контактная информация: ischenko-2010@mail.ru
Ischenko Aleksandr S. THE WAR OF MEMORIES OR WHO OWNS THE HERITAGE OF KIEVAN RUS
The article discusses the history of the dispute between Ukrainian and Russian histori-ographies about the nationality of the so-called "Kievan heritage": whose historical tradition is the history of Kievan Rus and whose rights to this "heritage" are more preferable. Tracing the history of this dispute, which roots goes in the times of Kievan Rus, the author notes that the immediate beginning was laid only in the middle of the 19th – early 20th centuries – the era of the heyday of na-tionalism and the "privatisation" of events and facts to create "national histories". Having died down in the Soviet years, the dispute about the “Kievan heritage” continued with renewed vigor after Ukraine gained independence, resulting in real “wars of memories” since 2014. It is recognised that, being non-scientific, ideologically biased, the idea of “Kievan heritage” should be rethought. The author adheres to the point of view on the need to denationalise the history of Kievan Rus, consid-ering it as a self-sufficient historical and cultural phenomenon, not reducible to the early history of Russia and/or Ukraine.
Key words: Kievan Rus, ancient Russian heritage, attribution , historical memory, war of memories, national historiography.
About the author: Ischenko Aleksandr S., candidate of historical sciences, associate professor, Department of History, Philosophy and Social Technologies, Novocherkassk Engineering and Land Reclamation Institute, Don State Agrarian University (Novocherkassk).
Contact information: ischenko-2010@mail.ru
Спор о том, кому принадлежит наследие Киевской или Древней Руси[1] имеет давнюю историю. Я. Пеленский полагал, что он начался еще во второй половине XI в., с соперничества за Киев южных и северо-восточных князей (Pelenski 1998: 1). В последующие века за право называться наследниками Киевской Руси состязались Владимиро-Суздальское и Галицко-Волынское княжества, Золотая Орда, Литва, Московское государство и Польша (Ibid: XX). Близкой точки зрения о времени возникновения спора о киевском наследии придерживается и В.М. Рычка. Его истоки он усматривает в претензиях на киевское княжение, высказывавшихся владимиро-суздальскими и галицко-волынскими князьями и последующих попытках «присвоения» киевского наследия московскими книжниками и их православными визави из Речи Посполитой (Ричка 2021). Все это, однако, скорее предыстория данного спора.
Непосредственное начало ему было положено только в середине XIX в. развернувшейся на страницах журнала «Русская беседа» полемикой между М.П. Погодиным и М.А. Максимовичем о судьбе средневекового Приднепровья (Pelenski 1998: 213–226; Толочко 2012: 207–235; Ричка 2021: 333–339). Идеологическую суть этой полемики большинство исследователей сводит к тому, что «если великоросс Погодин отрицал какую бы то ни было языковую или этническую связь современных ему украинцев с Киевской Русью, то украинец Максимович энергично отстаивал понимание ее как составной части украинской истории» (Толочко 2012: 83–84)[2]. Не будет большой натяжкой сказать, что победу в этом споре одержал тогда Максимович.
Точка зрения Погодина, считавшего, что население Киевской Руси до татарского нашествия было великорусским, а малороссы заняли эту территорию лишь в XIV–XV вв. после ухода великороссов на север, сколько-нибудь широкого распространения в российской историографии не получила[3]. Позиция же Максимовича, настававшего на причастности украинцев к истории Киевской Руси, была поддержана и нашла развитие в трудах целого ряда украинских историков, самый крупный из которых – М.С. Грушевский, вывернув гипотезу Погодина «наизнанку», создал целостную концепцию «Украины-Руси». В своей программной статье, опубликованной в 1904 г. в Санкт-Петербурге, будущий классик украинской историографии, в частности, заявлял: «Мы знаем, что Киевское государство, право, культура были созданием одной народности, украино-руськой, Владимиро-Московская – другой, великорусской… Киевский период перешел не во владимиро-московский, а в галицко-волынский XIII в., затем литово-польский XIV–XVI вв. Владимиро-Московское государство не было ни наследником, ни преемником Киевского, оно выросло на своем корне, и отношение к нему Киевского можно бы скорее сравнить, напр., с отношением Римской державы к ее галльским провинциям, чем с преемственностью двух периодов в политической и культурной жизни Франции» (Грушевський 2014: 203–204). Так, Грушевским был дан новый импульс спору о наследии Древней Руси.«С тех пор, – замечает А.П. Толочко, – “спор о киевском наследии” кажется едва ли не главной темой для украинской историографии. Порой даже создается впечатление, что от того или иного решения этой проблемы зависит само существование украинской истории» (Толочко 2012: 45). Характерно, что в российской историографии, освоившей древнерусское наследие значительно раньше и лучше, чем историография украинская (Ричка 2021: 251–274), эта проблема не стоит так остро.
Спор, затихший в советские годы[4], с новой силой вспыхнул после обретения Украиной независимости. Спор, надо сказать, во многом односторонний. Российские историки, как это было принято и в дореволюционной, и в советской историографии, предпочитают вести речь о Древней Руси как общей истории всех восточнославянских народов – русских, украинцев и белорусов[5]. Возврат к дореволюционным концепциям, обосновывающим свое исключительное право на древнерусское наследие, характерен, прежде всего, для украинской историографии[6]. Позиция, распространенная в трудах российских историков, трактуется в ней при этом как имперская, отдающая предпочтение в праве на киевское наследие русским (Каппелер 2018: 40–44). Претензию последних на главенство обнаруживают даже в общепринятом в российской историографии перечне восточнославянских народов (по принципу численности – русские, украинцы, белорусы) (Юсова 2005: 169–170)[7]. Такое положение дел объясняется, как заметил В.В. Пузанов, во многом тем, что «именно Россия (Русь / Россия) сохранила преемственность в названии с первоначальной Русью». Поэтому, когда российские исследователи пишут о том или ином «русском князе» IX–XIII в., то они, по мнению украинских коллег, «ущемляют исторические права украинцев, отрицая их причастность к древнерусскому наследию» (Пузанов 2015: 171). Чтобы подчеркнуть свое право на это наследие, Грушевским в свое время и было введено понятие «Украина-Русь». Понятие, неудачное с точки зрения семантики, особенно применительно к Древней Руси. Неслучайно, серьезные украинские историки стараются его не использовать. Но и с именованием князей Руси IX–XIII вв. «русскими князьями», а самой эпохи – «русским Средневековьем» они согласиться не могут. Чтобы избежать терминологической двусмысленности понятия, которое должно происходить не от слова «Россия», а от слова «Русь», П.П. Толочко предложил все производные от названия «Русь» писать с одной буквой «с» (Толочко 2005: 5; Толочко 2016). Несмотря на несоответствие такого написания современной языковой норме, именно оно является, по его мнению, более аутентичным. Российские историки, в свою очередь, воспринимают подобное терминологическое творчество как безосновательное и волюнтаристское, как «насилие над языком», которое творить «никому не позволительно» (Кореневский 2020: 20–21). «Насилие над языком» конечно же недопустимо, однако, как справедливо заметил А. Каппелер, «дело в том, что это не только научный, но и политический вопрос» (Каппелер 2020: 199)[8], что российскими исследователями зачастую не учитывается.
Протекавшие до 2014 г. более или менее спокойно, споры о древнерусском наследии особенно активизировались после «революции достоинств», известных событий в Крыму и Донбассе. Можно даже сказать, что они вышли на новый, более широкий уровень (Пузанов 2015: 172; Долгов 2014: 22–29; Долгов 2017: 57–60). Печатные и интернет- издания Украины запестрели заголовками: «Украденное имя», «Как Московия украла историю Киевской Руси-Украины», «Как московиты украли наше название и нашу историю», «Чужая история. Как Россия приписывает себе то, чего не было», «Историческое мошенничество» и т.п. Особенно же возмутительным для национально ориентированной украинской общественности, включая историков, стало открытие в 2016 г. в центре Москвы, напротив Боровицких ворот Кремля памятника князю Владимиру. Этот монумент, ставший одним из самых высоких в российской столице, символизирует, по словам С.Н. Плохия, «права Москвы на наследие древнего Киева и показывает значение Украины для исторической идентичности современной России. В противном случае зачем бы было увековечивать – да еще в таком престижном месте – киевского князя, который восседал на престоле в столице юго-западного соседа?» (Плохий 2021: 8). В самом деле, поскольку князь Владимир ни разу не бывал (и в принципе не мог побывать) в Москве, установка монумента, перекликающегося с памятником ему в Киеве, требует внятного объяснения. И такое объяснение может быть дано: «Владимир признается крестителем всей Руси, а не только центральных ее частей, иного крестителя у ее северо-восточных окраин не было» (Долгов 2017: 59). Но вряд ли данное объяснение покажется для украинцев сколь-нибудь убедительным. С точки зрения украинского историка, «претензии современных российских элит на Свято-Владимирское наследие» основаны исключительно на «имперском наследии российской государственности прошлых столетий» и не имеют под собой серьезных оснований (Ричка 2021: 275). Да и со стороны «право россиян на наследие Киевской Руси» далеко не всегда выглядит очевидным. По мнению А. Каппелера, «аргументы украинцев (территория и население) являются более весомыми, нежели упоминаемая россиянами династическая, политическая и церковная преемственность» (Каппелер 2007: 36)[9].
Борьба национальных историографий за древнерусское наследие сочетается с фрагментацией этого наследия, проекцией современных границ в далекое прошлое и появлением у каждой историографии «своего Средневековья» (Мартынюк 2017а: 148; Мартынюк 2017b: 30–31). Во многом это стало возможным благодаря распространившемуся отрицанию существования единой «древнерусской народности». Ведь если таковой не было, то, как, повторяя М.С. Грушевского, заметил В.Д. Баран, «не существует и «”общерусской истории”. Каждый из восточнославянских народов имеет право только на часть восточнославянского наследства и на ту часть восточнославянских земель, коренных или освоенных в процессе расселения, где жили его непосредственные предки» (Баран 1998: 163). При этом только предками украинцев признаются непосредственно восточные славяне, тогда как белорусы, согласно распространенным в украинской историографии представлениям, несут на себе сильное влияние балтских, а россияне – финно-угорских элементов (Каппелер 2007: 34; Аристов 2021: 156). Таким образом, подчеркивается не только территориальная, но и этническая преемственность Украины с Киевской Русью. Претензии же России на киевское наследие, если и не отметаются вовсе, то признаются «вторичными» (Pelenski 1998: XXII).
Представление о том, что «настоящая» Русь – это Украина, находит кажущуюся опору и в давно известном восточноевропейской медиевистике понятии «Русской земли в узком смысле слова», применяемом к территории Киевского княжества и некоторых сопредельных земель(Мартынюк 2018: 149–156). «Руской землей или даже просто Русью, – пишет, в частности, видный современный украинский историк А.П. Толочко, – называлась часть Среднего Приднепровья с городами Киев, Чернигов и Переяславль. Именно жители этих территорий называли себя русью, да и все другие называли их так же. Напротив, жители Суздаля или Новгорода русью себя не считали, – когда отправлялись в Киев, говорили: едем в Русь, а когда до Новгорода доходили известия о ссорах киевских и черниговских князей, там отмечали: “раздьрася вся земля Русьская”…» (Толочко 2015: 93)[10]. Именно на этом основании иным областям восточнославянского мира зачастую отказывается в историческом правопреемстве с Древней Русью. За пределами Руси оказываются, таким образом, все те древнерусские города, которые расположены на территории современной России, включая Новгород – второй по своей значимости после Киева древнерусский город, бывший соперником «матери градом русьским» «не только в качестве политического, но и сакрального центра Русьской земли» (Данилевский 2001: 37). Ему в новейшей украинской историографии отказывается даже в собственной летописной традиции, возникновение которой связывается с появлением здесь привезенной в 1330-е гг. с Волыни Ипатьевской летописи (Аристов 2019: 101–140).
Справедливости ради следует заметить, что подобная тенденция «делить Русь» хотя и не столь отчетливо, как в украинской историографии, но проявляется и в историографии российской. Из ее перспективы ключевыми точками восточнославянского государствогенеза оказываются Ладога («первая столица Руси») и Новгород, а Киев и тем более Чернигов или Галич нередко отступают на второй план (Дворниченко 2014: 331–334). Так, на смену изучению истории Древней Руси приходит изучение истории Украины или России в период Средневековья. Ситуация эта объективная, однако, не может не вызывать обеспокоенность (Мартынюк 2017а: 148–149), ибо ведет к утрате видения Древней Руси как целостного историко-культурного феномена. Впрочем, ведя речь об этой проблеме, А.В. Мартынюк все же несколько сгустил краски. В российской историографии, как уже отмечалось выше, превалирует тенденция изучения истории Древней Руси в куда более широких границах, нежели территория современной Российской Федерации. Да и среди украинских историков, как справедливо заметил В.В. Долгов, далеко не все «подверглись националистическому угару. Многие ученые придерживаются вполне трезвого взгляда на историю наших народов» (Долгов 2014: 29), то есть не делят Русь между русскими и украинцами.
То затухающий, то разгорающийся с новой силой спор украинской и российской историографий о том, кому принадлежит наследие Киевской Руси или чьи претензии на него предпочтительней, конечно же, идеологический, а не научный. Подобного рода наследие существует лишь в воображении. И как справедливо заметил А.П. Толочко, «с точки зрения дисциплинарной истории Руси спор этот не имеет смысла. История вообще не способна – вопреки ожиданиям – решать таким образом поставленные вопросы “по-научному”. Это вопросы идеологии, мировоззрения, убеждений» (Толочко 2012: 12). Об этом же в своей недавней книге писал А. Каппелер. Он акцентировал внимание на безрезультатности с научной точки зрения данного спора, поскольку обе стороны проецируют национальные категории в эпоху Средневековья, когда еще не было ни россиян, ни украинцев. Вопрос о том, было ли «первое политическое объединение восточных славян» российским или украинским, как он отмечал, «не имеет никакого смысла», ведь, «хотя Киев, первая главная резиденция князей Руси, и находится в современной Украине, однако другой центр древней Руси, Новгород, находится на территории современной России» (Каппелер 2018: 41).
История не знает, «чьей» ей предстоит стать, она существует сама по себе. Владимир Мономах, княживший в Чернигове, Переяславле и Киеве, наверное, несказанно удивился бы, узнай, что он станет украинцем, а его сын Юрий Долгорукий и внук Андрей Боголюбский, занимавшие столы в Суздале и Владимире на Клязьме, – что они россияне. Аналогичная ситуация с Мстиславом Великим и его сыном Ростиславом (Толочко 2005: 8). Сама постановка вопроса о праве русских или украинцев на киевское наследие, обоснование их «исторических прав», характерная для XIX в. – времени расцвета национализма и «приватизации» событий и фактов для создания «национальных историй», выглядит сегодня, в свете постмодернистского понимания истории и историографии, по меньшей мере, анахронизмом (Толочко 1999: 32; Арістов 2009: 32; Филюшкин 2020: 10). Конечно, могут возразить – современная Украина вновь переживает непростой период нациестроительства, а Россия продолжает поход за «потерянным царством» (Плохий 2021: 13). Однако если подходить к истории как к науке, а не «политике, опрокинутой в прошлое», то нельзя не согласиться с В.Ю. Аристовым: «активно проводившаяся историками XIX – первой половины XX в. национализация древнерусской истории требует обратного – окончательной денационализации» (Аристов 2015: 485). Но как уйти от подгонки прошлого под тот или иной национальный нарратив? А.В. Мартынюк предложил концепт «византинизации» истории Древней Руси (Мартынюк 2017: 146–153; Мартынюк 2020: 25–38)[11]. Сегодня ведь никто не выступает с претензией на статус преемника Византийской империи, а ее деяния – это просто исторический феномен, глава в мировой истории.
По мнению Мартынюка, именно такой «вещью в себе», самодостаточной историко-культурной ценностью, не сводимой к ранним этапам истории современных восточнославянских стран – Беларуси, России и Украины, должна стать история Древней Руси. Идея безусловно правильная, но, как заметил А.И. Филюшкин, «трудновыполнимая, поскольку требует от национальных историографий самоотречения, на которое они по своей природе неспособны» (Филюшкин 2020: 12)[12]. Поэтому, считает петербургский историк, «конструктивнее будет поставить вопрос о разделении изучения собственно исторических феноменов (историко-культурных общностей) от их “следа в истории”, исторической памяти об этих сообществах» (Филюшкин 2020: 12). Как это поможет избежать «национализации истории» и ее «присвоения», из рассуждений Филюшкина, однако, не вполне ясно. Исследования в этом направлении только начинаются. Тем не менее, можно надеяться, что давняя идея киевского наследия, трансформировавшаяся в XIX в. в представления о нации (нациях) и национальном наследии, со временем будет переосмыслена.
Восточноевропейская историография «перерастет» этот спор, который вовсе не является уникальным. Нечто подобное можно было наблюдать и в других странах и регионах на определенном этапе развития национальных историографий. Период второй половины XIX – первой половины XX в. вообще можно назвать эпохой «битв за историю» в Европе. Вспомним хотя бы спор немецкой и французской историографий о национальной принадлежности Карла Великого (Мартынюк 2017b: 32–33). Вопрос о том, был ли он немецким или французским, звучит сегодня абсурдно, хотя менее века назад, как заметил А. Селард, «это еще было серьезным предметом дискуссий» (Как сегодня изучать историю Восточной Европы? Дискуссия 2020: 55). Дискуссий, которые, добавим, сильно напоминают современные споры о национальной принадлежности крестителя Руси князя Владимира, бывшего не более русским или украинцем, чем Карл Великий немцем или французом.
Итак, если попытаться коротко ответить на вопрос о том, чьим же наследием является Киевская Русь, то короткий и, пожалуй, наиболее корректный ответ будет – ничьим. История Киевской Руси не есть история России или Украины, или обеих этих стран вместе взятых. Распространенные в русской и украинской общественно-исторической мысли представления о прямом правопреемстве с восточнославянским объединением с центром в Киеве, которое условно принято называть Киевской или Древней Русью, во многом являются мифическими. В лучшем случае о Киевской Руси можно говорить, как о предыстории современных Республики Украины и Российской Федерации и то, если речь не идет об эксклюзивных на нее правах.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Арістов 2009 – Арістов В. Україна в пошуках «Русі» // Критика. 2009. № 11–12. С. 31–32.
Аристов 2015 – Аристов В. Что нового в Киевской Руси? // Ab Imperio. 2015. № 1. С. 480–488.
Аристов 2019 – Аристов В. Ипатьевская летопись и новгородская историография // Ruthenica. 2019. № 15. С. 101–140.
Аристов 2021 – Аристов В. Древняя Русь в украинской историографии (2000–2020): контексты и достижения // RussianStudiesHu 3, no. 2 (2021). С. 153–179.
Баран 1998 – Баран В.Д. Давні слов’яни. Київ: Видавничий дім «Альтернативи», 1998. 336 с.
Грушевський 2014 – Грушевський М.С. Звичайна схема “русскої” історії й справа раціонального укладу історії східного слов’янства // Український історичний журнал. 2014. № 5. С. 198–208.
Данилевский 2001 – Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII–XIV вв.). Курс лекций. М.: Аспект Пресс, 2001. 389 с.
Дворниченко А.Ю. Зеркала и химеры. О возникновении древнерусского государства. СПб.; М.: Евразия; Клио, 2014. 560 с.
Долгов 2014 – Долгов В.В. Славянство, Русь и Московия, или как украинская пропаганда делит «древнерусское наследие» // Преподавание истории в школе. 2014. № 9. С. 22–29.
Долгов 2017 – Долгов В.В. «Древнерусское наследие» в российско-украинском противостоянии // Единая российская нация: проблемы формирования ее идентичности. Саров: Интерконтакт, 2017. С. 57–60.
Єкельчик 2008 – Єкельчик С. Імперія пам`яті. Російсько-українські стосунки в радянській історичній уяві. Київ: Критика, 2008. 303 с.
Как сегодня изучать историю Восточной Европы? Дискуссия 2020 – Как сегодня изучать историю Восточной Европы? Дискуссия // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2020. № 1 (27). С. 39–65.
Каппелер 2007 – Каппелер А. Мала історія України. Київ: «К.І.С.», 2007. 264 с.
Каппелер 2018 – Каппелер А. Нерівні брати. Українці та росіяни від середньовіччя до сучасності. Чернівці: Книги – XXI, 2018. 320 с.
Каппелер 2020 – Каппелер А. Древняя Русь – рус(с)кое средневековье // The New Past. 2020. № 3. С. 196–205.
Кореневский 2020 – Кореневский А.В. Много в поле тропинок… // The New Past. 2020. № 3. С. 8–28.
Мартынюк 2017а – Мартынюк А.В. «Великий раскол» восточнославянской медиевистики: семь тезисов к дискуссии // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2017. № 1 (21). С. 146–153.
Мартынюк 2017b – Мартынюк А.В. Древняя Русь после Древней Руси: К теоретической постановке проблемы // Древняя Русь после Древней Руси: дискурс восточнославянского (не)единства. М.: Политическая энциклопедия, 2017. С. 29–37.
Мартынюк 2018 – Мартынюк А.В. Некоторые наблюдения по поводу условий и механизма появления феномена «Русская земля в узком смысле слова» // Середньовічна Русь: Проблеми термінології (Colloquia Russica. Series II). Івано-Франківськ; Краків, 2018. С. 149–156.
Мартынюк 2020 – Мартынюк А.В. История Средневековой Руси: от политической инструментализации и консерватизма академической традиции к аксиологическому пониманию // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2020. № 1 (27). С. 25–38.
Мельникова 2019 – Мельникова Е.А. Существование древнерусской народности и восприятие наследия Древней Руси как общего фундамента истории России, Украины и Беларуси // Электронный научно-образовательный журнал «История». 2019. Трудные вопросы истории России [Электронный ресурс]. URL: https://history.jes.su/s207987840004662-7-1/ (дата обращения: 18.05.2022).
Плохій 2011 – Плохій С. Великий переділ. Незвичайна історія Михайла Грушевського. Київ: Критика, 2011. 600 с.
Плохий 2018 – Плохий С. Врата Европы. История Украины. М.: Издательство АСТ: Corpus, 2018. 544 с.
Плохий 2021 – Плохий С.Н. Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации (с 1470 года до наших дней). М.: Издательство АСТ: Corpus, 2021. 480 с.
Пузанов 2015 – Пузанов В.В. И плакашася по немь боляре акы заступника ихъ земли, оубозии акы заступника и кормителя… Памяти святого равноапостольного князя Владимира // Вестник Удмуртского университета. История и филология. 2015. Т. 25, вып. 4. С. 170–179.
Пузанов 2021 – Пузанов В.В., Котляров Д.А. Государство и право Древней Руси. Ижевск: Издательский центр «Удмуртский университет», 2021. 204 с.
Ричка 2021 – Ричка В.М. Війна пам’ятей. Змагання за спадщину Київської Русі. Київ: Парлам. вид-во, 2021. 418 с.
Стефанович 2018 – Стефанович П.С. Идентичность Руси в «имперско-эсхатологической» перспективе составителя «Начального свода» // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2018. № 2 (72). С. 48–64.
Толочко 1999 – Толочко А. Химера «Киевской Руси» // Родина. 1999. № 8. С. 29–32.
Толочко 2012 – Толочко А.П. Киевская Русь и Малороссия в XIX веке. Киев: Лаурус, 2012. 256 с.
Толочко 2015 – Толочко А.П. Очерки начальной руси. Киев; СПб.: Лаурус, 2015. 336 с.
Толочко 2005 – Толочко П.П. Древнерусская народность: воображаемая или реальная. СПб.: Алетейя, 2005. 218 с.
Толочко 2016 – Толочко П.П. Откуда пошла Руская земля. Киев: Издательский дом Дмитрия Бураго, 2016. 291 с.
Филюшкин 2016 – Филюшкин А.И. «Киевская Русь» в академическом и культурном дискурсе Восточной Европы последних лет: историографические и культурные перспективы // Государства Центральной и Восточной Европы в исторической перспективе. Пинск, 2016. С. 10–14.
Филюшкин 2017 – Филюшкин А.И. «Мобилизация Средневековья» как поиск идентичности: какими путями Белоруссия хочет уйти от исторического наследия Российской империи и СССР // Quaestio Rossica. 2017. № 2. С. 571–592.
Филюшкин 2020 – Филюшкин А.И. Как сегодня изучать историю Восточной Европы? // StudiaSlavicaetBalcanicaPetropolitana. 2020. № 1 (27). С. 3–24.
Юсова 2005 – Юсова Н.Н. Генезис концепції давньоруської народності в історичній науці СРСР (1930-ті – перша половина 1940-х рр.). Вінниця: ТОВ «Консоль», 2005. 546 с.
Яковенко 2012 – Яковенко Н. Очерк истории Украины в Средние века и раннее Новое время. М.: Новое литературное обозрение, 2012. 768 с.
Pelenski 1998 – Pelenski J. The contest for the legacy of Kievan Rus'. Boulder, 1998. 325 р.
REFERENCES
Arіstov V. Ukraina v poshukakh “Rusі” [Ukraine in search of “Rus”]. Kritika. 2009, no. 11–12, р. 31–32.
Aristov V. Chto novogo v Kievskoi Rusi? [What's new in Kievan Rus?]. Ab Imperio. 2015. no. 1, р. 480–488.
Aristov V. Ipat'evskaya letopis' i novgorodskaya istoriografiya [Ipatiev Chronicle and Novgorod historiography]. Ruthenica. 2019, no. 15, р. 101–140.
Aristov V. Drevnyaya Rus' v ukrainskoi istoriografii (2000–2020): konteksty i dostizheniya [Old Rusʼ in Ukrainian Historiography (2000-2020): Contexts and Achievements]. RussianStudiesHu 3, no. 2 (2021), р. 153–179.
Baran V.D. Davnі slov’yani [Ancient Slavs]. Kiev: Vidavnichiy dіm “Al'ternativi”, 1998. 336 р.
Grushevs'kiy M.S. Zvichayna skhema “russkoi” іstorіi i sprava ratsіonal'nogo ukladu іstorіi skhіdnogo slov’yanstva [The Traditional Scheme of “Russian” History and the Problem of a Rational Organization of the History of the Eastern Slav]. Ukrains'kiy іstorichniy zhurnal. 2014, no. 5, р. 198–208.
Danilevskiy I.N. Russkie zemli glazami sovremennikov i potomkov (XII–XIV vv.). Kurs lektsiy [Russian lands in the opinion and contemporaries and descendants, 12th–14th cent]. Moscow: Aspekt Press, 2001. 389 р.
Dvornichenko A.Yu. Zerkala i khimery. O vozniknovenii drevnerusskogo gosudarstva [Mirrors and chimeras. About emergence of the Old Russian state]. St. Peterburg; Moscow, “Evraziiaˮ; Clio, 2014, 560 p.
Dolgov V.V. Slavyanstvo, Rus' i Moskoviya, ili kak ukrainskaya propaganda delit “drevnerusskoe nasledie” [Slavs, Rus and Muscovy or ukrainian propaganda divides the “Old russian heritage”]. Prepodavanie istorii v shkole. 2014, no. 9, р. 22–29.
Dolgov V.V. “Drevnerusskoe nasledie” v rossiysko-ukrainskom protivostoyanii [“Ancient rus heritage” in russian-ukrainian opposition]. Edinaya rossiyskaya natsiya: problemy formirovaniya ee identichnosti. Sarov: Interkontakt, 2017, р. 57–60.
Ekelchik S. Іmperіya pam`yatі. Rosіys'ko-ukrains'kі stosunki v radyans'kіy іstorichnіy uyavі [Empire of memory. Russian-Ukrainian Relations in the Soviet Historical Consciousness]. Kiev: Kritika, 2008. 303 р.
Kak segodnya izuchat' istoriyu Vostochnoy Evropy? Diskussiya [How to study the history of Eastern Europe today? Discussion]. Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2020, no. 1 (27), р. 39–65.
Kappeler A. Mala іstorіya Ukraini [Small history of Ukraine]. Kiev: “K.І.S.”, 2007. 264 р.
Kappeler A. Nerіvnі brati. Ukraintsі ta rosіyani vіd seredn'ovіchchya do suchasnostі [Unequal brothers. Ukrainians and Russians from the Middle Ages to the Present]. Chernіvtsі: Knigi – XXI, 2018. 320 р.
Kappeler A. Drevnyaya Rus' – rus(s)koe srednevekov'e [Ancient Russia – rus(s)ian middle ages]. The New Past. 2020. no. 3, р. 196–205.
Korenevskiy A.V. Mnogo v pole tropinok… [Lots of paths in the Field…]. The New Past. 2020, no. 3, р. 8–28.
Martyniouk A.V. “Velikiy raskol” vostochnoslavyanskoy medievistiki: Sem’ tezisov k diskussii [“The Great Schism” of Eastern Slavic Medieval Studies: Seven Theses for Discussion]. Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2017. no. 1 (21), р. 146–153.
Martyniouk A.V. Drevnyaya Rus' posle Drevney Rusi: K teoreticheskoy postanovke problemy [Old Rus’ after the Old Rus’: to the theoretical formulation of the problem]. Drevnyaya Rus' posle Drevney Rusi: diskurs vostochnoslavyanskogo (ne)edinstva. Moscow: Politicheskaya ehntsiklopediya, 2017, р. 29–37.
Martyniouk A.V. Nekotorye nablyudeniya po povodu usloviy i mekhanizma poyavleniya fenomena “Russkaya zemlya v uzkom smysle slova” [Some observations on the conditions and mechanism for the appearance of the phenomenon “Russian land in the narrow sense of the word”]. Seredn'ovіchna Rus': Problemi termіnologіi (Colloquia Russica. Series II). Іvano-Frankіvs'k; Krakov, 2018, р. 149–156.
Martyniouk A.V. Istoriya Srednevekovoy Rusi: ot politicheskoy instrumentalizatsii i konservatizma akademicheskoy traditsii k aksiologicheskomu ponimaniyu [The history of Medieval Rus’: From political instrumentalization and conservatism of the academic tradition to axiological comprehension]. Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2020, no. 1 (27), р. 25–38.
Mel'nikova E.A. Sushhestvovanie drevnerusskoy narodnosti i vospriyatie naslediya Drevney Rusi kak obshhego fundamenta istorii Rossii, Ukrainy i Belarusi [The existence of the Old Russian people and the perception of the heritage of Ancient Russia as a common foundation for the history of Russia, Ukraine and Belarus]. Istoriya. 2019. Problems of the Russian History [Electronic resource]. Access for registered users. URL: https://history.jes.su/s207987840004662-7-1/ (data obrashheniya: 18.02.2022).
Plokhіy S. Velikiy peredіl. Nezvichayna іstorіya Mikhayla Grushevs'kogo [Big remaking. The unusual story of Mikhail Grushevsky]. Kiev: Kritika, 2011. 600 р.
Plokhiy S. Vrata Evropy. Istoriya Ukrainy [The Gates of Europe. A History of Ukraine]. Moscow: Izdatel'stvo AST: Corpus, 2018. 544 р.
Plokhiy S.N. Poteryannoe tsarstvo. Pokhod za imperskim idealom i sotvorenie russkoy natsii (s 1470 goda do nashikh dney) [Lost Kingdom. The Quest for Empire and the Making of the Russian Nation (from 1470 to the Present)]. Moscow: Izdatel'stvo AST: Corpus, 2021. 480 р.
Puzanov V.V. I plakashasya po nem' bolyare aky zastupnika ikh zemli, oubozii aky zastupnika i kormitelya… Pamyati svyatogo ravnoapostol'nogo knyazya Vladimira [“And the boyars mourned for him as a defender of their land, and the poor and the Needy mourned for him as their defender and feeder…”. To the memory of the Saint equal-to-the-apostles prince Vladimir]. Vestnik Udmurtskogo universiteta. Istoriya i filologiya. 2015. T. 25, no. 4, p. 170–179.
Puzanov V.V., Kotlyarov D.A. Gosudarstvo i pravo Drevney Rusi [State and Law of Ancient Russia]. Izhevsk: Izdatel'skiy tsentr “Udmurtskiy universitet”, 2021. 204 p.
Richka V.M. Vіyna pam’yatey. Zmagannya za spadshhinu Kiivs'koy Rusі [War of memories. Claims for the heritage of Kievan Rus]. Kiev: Parlam. vid-vo, 2021. 418 p.
Stefanovich P.S. Identichnost' Rusi v «impersko-ehskhatologicheskoy» perspektive sostavitelya «Nachal'nogo svoda» [The Identity of Rus’ in the Imperial and Eschatological Perspective of the Compiler of the «Initial Chronicle»]. Drevnyaya Rus'. Voprosy medievistiki. 2018, no. 2 (72), p. 48–64.
Tolochko A. “Khimera” Kievskoy Rusi [“Chimera” of Kievan Rus] Rodina. 1999, no. 8, p. 29–32.
Tolochko A.P. Kievskaya Rus' i Malorossiya v XIX veke [Kievan Rus and little Russia in 19th cent]. Kiev: Laurus, 2012. 256 p.
Tolochko A.P. Ocherki nachal'noy rusi [Issues of the beginning of Russia]. Kiev; SPb.: Laurus, 2015. 336 p.
Tolochko P.P. Drevnerusskaya narodnost': voobrazhaemaya ili real'naya [Old Russian people: imaginary or real]. St. Petersburg: Aleteiya, 2005. 218 p.
Tolochko P.P. Otkuda poshla Ruskaya zemlya [Whence Rus’ took place]. Kiev: Izdatel'skiy dom Dmitriya Burago, 2016. 291 p.
Filyushkin A.I. “Kievskaya Rus'” v akademicheskom i kul'turnom diskurse Vostochnoy Evropy poslednikh let: istoriograficheskie i kul'turnye perspektivy [“Kievan Rus” in the academic discourse of the Eastern Europe in recent years: historiographic and cultural perspectives]. Gosudarstva Tsentral'noy i Vostochnoy Evropy v istoricheskoy perspektive. Pinsk, 2016, p. 10–14.
Filyushkin A.I. “Mobilizatsiya Srednevekov'ya” kak poisk identichnosti: kakimi putyami Belorussiya khochet uyti ot istoricheskogo naslediya Rossiyskoy imperii i SSSR [“Mobilization of the Middle Ages” as a search for identity: in what ways does Belarus want to leave the historical heritage of the Russian Empire and the USSR]. Quaestio Rossica. 2017, no. 2, p. 571–592.
Filyushkin A.I. Kak segodnya izuchat' istoriyu Vostochnoy Evropy? [How to study the history of Eastern Europe today?]. Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2020, no. 1 (27), p. 3–24.
Yusova N.N. Genezis kontseptsіi davn'orus'koy narodnostі v іstorichnіy nautsі SRSR (1930-tі – persha polovina 1940-kh rr.) [The genesis of the concept of ancient Russian nationality in the historical science of the USSR (1930s – first half of the 1940s)]. Vіnnitsya: TOV “Konsol'”, 2005. 546 p.
Yakovenko N. Ocherk istorii Ukrainy v Srednie veka i rannee Novoe vremya [Essay on the history of Ukraine in the Middle Ages and early modern period]. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 2012. 768 p.
[1] Понятия «Киевская Русь» и «Древняя Русь», а равно и все от них производные, хотя и имеют ряд отличий в акцентах и рамках, будут использоваться нами как синонимы. [2] На деле, как показал А.П. Толочко, все было несколько иначе: Максимович вовсе не был защитником украинского средневековья от великодержавных посягательств. Он отстаивал единство Малороссии и Великороссии как двух неотъемлемых частей Руси, а Погодин фактически выдвигал идею самостоятельной украинской истории (пусть и без Киевской Руси). [3] Бытующие в украинской историографии суждения о том, что «подавляющее большинство русских исследователей» присоединилось к точке зрения Погодина, неверны. Ни С.М. Соловьев, ни В.О. Ключевский, которых в этой связи упоминает Н.Н. Юсова (Юсова 2005: 62–63), древнерусского наследия у украинцев не «похищали», или, лучше сказать, в отличие от Погодина, от этого наследия их не отлучали. Соловьев погодинскую теорию даже оспаривал, а Ключевский в своем «Курсе русской истории» использовал, по наблюдению С.Н. Плохия, лишь отдельные ее элементы. Фактически это было «попыткой найти компромисс в дискуссии Погодина с Максимовичем», ибо гипотеза Ключевского о миграции киевского населения на север и запад «”восстанавливала” связь великороссов с Киевской Русью и в тоже время не отрицала ее связи с украинцами» (Плохій 2011: 155). Основывая свои труды на постулате о преемственности власти от Киевской Руси, российские историки предпочитали рассматривать украинцев как часть триединого русского народа. Отсюда, однако, украинскими исследователями и западными украинистами делается вывод о том, что «для украинцев в этом нарративе нет места, они – часть единого российского народа и не имеют своей истории» (Каппелер 2018: 37). [4] В это время его вела фактически только украинская диаспорная историография. Советские же историки рассматривали Киевскую Русь как «общую колыбель» всех трех восточнославянских народов. Обоснованием «братства» и общности исторической судьбы русских, украинцев и белорусов служила разработанная В.В. Мавродиным и приобретшая в СССР официальный характер, концепция «древнерусской народности» (Юсова 2005). Впрочем, поскольку русский народ позиционировался в качестве «старшего брата» украинского и белорусского народов (Каппелер 2018: 21–27), то прав на киевское наследство он, по наблюдению А. Каппелера, имел больше. Это подчеркивалось и явным предпочтением, которое отдавалось русским исследованиям Киевской Руси. В этой связи тот же Каппелер резонно заметил, что «фактически советская русская историография нередко интерпретировала Киевское государство как российское. Этому способствовало также то, что и государство, и его население, и их язык с литературой, как правило, назывались древнерусскими, но никогда древнеукраинскими» (Каппелер 2007: 33). Писать о Киевской Руси как истории Украины было, по словам С. Екельчика, «идеологически рискованно», ибо «старший российский брат» «считал это государство началом своей исторической традиции» (Єкельчик 2008: 85). Тем не менее, причастности украинцев и белорусов к древнерусскому наследию никто из советских историков не отрицал. [5] По существу, можно говорить о воспроизводстве в трудах российских ученых концепции «древнерусской народности», которая, как заметил П.С. Стефанович, «сохраняет ценность и сегодня» (Стефанович 2018: 48). Критика же, которой данная концепция стала подвергаться после распада СССР, раздается в основном со стороны украинских и отчасти белорусских историков. Идея «древнерусской народности» и единого корня русских, украинцев и белорусов с их точки зрения – это «пророссийская концепция», поскольку единство происхождения предполагает историческое родство и правоту объединения в целое. А этим целым и представляется Россия, Российская империя, СССР (Филюшкин 2017: 574; Аристов 2021: 159–160). Впрочем, элемент политизации в концепцию «древнерусской народности» зачастую привносится самими ее критиками. Как считает Е.А. Мельникова, «ни в советской, ни в постсоветской исторической науке, равно как и в российском политическом, а тем более академическом дискурсе современности, подобные выводы из теории “колыбели”, по крайней мере эксплицитно, не делались и не делаются» (Мельникова 2019). [6] Причина этого, очевидно, в том, что украинская историография развивается как историография национальная, направленная на создание «своей истории», своего народа и государства. Российская же, как справедливо заметил А.И. Филюшкин, «продолжает развиваться в традиционном ключе, фактически по прежней трехчастной схеме, в которой древнерусский (киевский) период был основополагающим для русского народа и государства, а его история понимается как составная часть прошлого всей территории бывшей Российской империи и постсоветского пространства» (Филюшкин 2016: 11). [7] Сами же без оглядки на всякие принципы пишут: «украинцы, белорусы, русские» (Юсова 2005: 51, 160, 195, 325–326, 329, 352, 364, 386). [8] В самом деле, как пояснял далее А. Каппелер, «понятие “русское Средневековье”, употребляемое для периода Древней Руси IX–XIII вв., отвечает на вопросы нашего времени с точки зрения русского имперского нарратива, по которому вся история Руси является “русской”, а Древняя Русь представляет исключительно предысторию сегодняшней России». Поэтому употребление в научной литературе «применительно к первому периоду истории Руси (до XIII в.)» термина «руский» (с одним «с») вслед за украинскими историками австрийский исследователь признает вполне уместным (Каппелер 2020: 199–200). [9] Такого же мнения придерживается большинство западных украинистов. Так, С. Плохий, рассуждая о том, кто же есть «законный преемник» Киевской Руси, заметил, что истоки современных славянских наций «ведут в Киев, что дает жителям Украины одну, но важную привилегию – они могут исследовать свои корни, не покидая собственной столицы» (Плохий 2018: 92). Российские историки с этим, конечно же, не согласны. Отдавая приоритет в праве на древнерусское наследие современной России, В.В. Пузанов, в частности, замечает: «Особенно наглядно проявляется преемственность династии. Если земли современной Украины и Белоруссии уже в XIII–XIV веках оказываются под властью литовской, польской и венгерской династий, то в Московской Руси потомки Рюрика правили до конца XVI века. С Киевской Русью современную Украину, Белоруссию и, особенно, Россию роднит и православная вера, неразрывной нитью, сквозь глубину времен, связывающая нас с предками, принявшими святое крещение при князе Владимире». Причем, «на территории Белоруссии и Украины такой неразрывной связи нет, поскольку там были сильны (а на Украине сильны и в настоящее время) позиции униатской (греко-римской) церкви, напрямую подчиняющейся папе Римскому» (Пузанов 2021: 47). [10] А.П. Толочко, впрочем, далек от отождествления Киевской Руси с Украиной. Но можно привести целый ряд работ, в которых прямо или имплицитно эта идея проводится. Примечательна, в частности, попытка киевского археолога А.П. Моци доказать существование Южной Руси – «собственно Руси» – как отдельного культурно-исторического региона (Арістов 2009; Дворниченко 2014: 329–330, 336 –337). [11] Ср. с параллелью между Киевской Русью и Франкской империей (Яковенко 2012: 139–140). [12] Дело в том, что идея «византинизации» древнерусской истории, как заметил Филюшкин, фактически «означает денационализацию древнерусского наследия. И тогда русскую, украинскую, белорусскую культуру надо начинать с более поздней эпохи. А до этого якобы была общая “Древняя Русь a la Византия”… Однако и архитектура, и литература, и иконопись (фреска) домонгольского периода были предшественниками последующей культуры – это основа, наследие всего дальнейшего развития, которое с определенного момента становится этнически ориентированным развитием. Многие списки средневековых летописей начинаются с “Повести временных лет”, к древнерусскому наследию апеллировали и Рюриковичи, и православные князья Великого княжества Литовского, и казацкая старшина… Образ Древней Руси – гораздо более системообразующий образ для государственности восточных славян, чем образ Византии для современной Греции (и тем более для других стран на бывшей территории Византийской империи – Турции, Болгарии, Сербии, Армении и т.д.)» (Как сегодня изучать историю Восточной Европы? 2020: 55–56).