АНОНС КРУГЛОГО СТОЛА
«НАЦИОНАЛЬНЫЕ ФОБИИ И МЕГАЛОМАНИИ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ЯЗЫКЕ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ»
26.05.2023
Организатор: журнал «Историческая экспертиза».
Дата проведения: 17 ноября 2023 г.
Формат: онлайн.
Регламент: 20 мин. на выступление.
Организационный комитет:
Сергей Ефроимович Эрлих, д-р ист. наук, глав. редактор журн. «Историческая экспертиза»
Дмитрий Валерьевич Ефременко, д-р полит. наук, член редколлегии журн. «Историческая экспертиза»
Константин Васильевич Душенко, к.и.н., сотр. Отдела культурологии ИНИОН РАН
Литература о национальных фобиях и национальной мегаломании довольно обширна. При этом совершенно недостаточное внимание уделяется языковому, понятийному аспекту исследуемых феноменов. Это приводит к перенесению современных понятий в прошлое и смешению разнородных явлений. Эмоциональная окраска подобных обозначений затрудняет, если не делает невозможным, их использование в качестве терминов – но вместе с тем делает их перворазрядным материалом для исследований.
Феномены, подобные этническим, религиозным, политическим или национальным фобиям, как и аналогичные мегаломании, существовали с древности – и вряд ли будет кардинальной ошибкой видеть их основания если не в антропологических, то в социальных константах. Появление же специальных слов для их обозначения указывало на то, что это явление уже не воспринимается как самоочевидное, а становится предметом рефлексии. Почти все существующие ныне обозначения национальных фобий и национальной мегаломании появляются в XIX веке –подтверждая известный тезис о фундаментальном значении для понимания современности этого столетия.
История политических языков как одно из оснований для интеллектуальной истории получила признание уже около столетия тому назад – и продемонстрировала с 1960-70-х чрезвычайную плодотворность в различных направлениях «истории понятий». Целью организуемого круглого стола является рассмотрение проблематики национальных фобий и мегаломаний (фокусируясь преимущественно на европейском, в том числе и русском материале) в рамках интеллектуальной истории.
Участникам круглого стола предлагаются следующие основные темы для обсуждения:
1. Способы обозначения национальных фобий и мегаломаний в эпоху модерна.
2. Теоретическое осмысление подобного рода обозначений, а также полемика вокруг них.
3. Роль подобного рода обозначений в политической борьбе и государственной пропаганде.
4. Интерпретация сюжетов, связанных с национальными фобиями и мегаломанией в интеллектуальной и политической истории Нового и Новейшего времени.
В приложении к анонсу даны краткие суммарные замечания Константина Душенко по обозначению национальных фобий и национальных мегаломаний, предлагаемые вниманию как материал для обсуждения.
*********
Заявки (аннотации тем выступлений) принимаются до 30 сентября 2023 года.
Требования к заявке:
(1) ФИО
(2) ученая степень, ученое звание
(3) должность, место работы
(4) тема предполагаемой статьи/публикации/обзора/рецензии
(5) аннотация, от 200 до 500 слов
(6) e-mail
(7) моб. тел.
Заявки направлять на адреса: zhurslav@gmail.com; kdushenko@nln.com
Материалы к обсуждению:
Национальные фобии и национальная мегаломания в политическом языке: введение в проблематику
Константин Душенко
к.и.н., ст.науч.сотр. Отдела культурологии ИНИОН РАН (Москва)
kdushenko@nln.ru, ORCID: 0000-0001-7708-1505
1. Обозначения национальных фобий
Слова, обозначающие национальную фобию (англофобия, галлофобия), появились во 2-й половине XVIII в., но широкое распространение получили только с 1830—1840-х годов. Первоначально они означали страх перед внешней угрозой. Это значение оставалось основным в вплоть до конца XIX в. Связанный с ними ассоциативный ряд заметно отличался от современного, поскольку общее понятие ‘фобия’ еще не утвердилось в языке тогдашней психиатрии, и тем более в обыденном языке.
В качестве особой группы психических расстройств фобии стали предметом рассмотрения психиатрии лишь в последние десятилетия XIX в., но и тогда соответствующие термины не вышли за пределы специального (медицинского) языка. Общее понятие ‘ксенофобия’ утвердилось существенно позже обозначений отдельных национальных фобий, а широкое распространение получило лишь в XX в.
В полемическом контексте национальные фобии нередко изображались как болезнь, однако не столько психическая, сколько соматическая; чаще всего — как перемежающаяся лихорадка, которой сопутствуют галлюцинации. Встречалось также сближение национальных фобий с бешенством (‘гидрофобией’).
С середины XIX в. слова типа ‘наименование народа/страны’ + ‘фобия’ применялись ко всем важнейшим европейским державам. Обычно они встречались во внешнеполитическом контексте, существенно реже — применительно к обычаям, культуре, населению данной страны. Пару им составляли антонимы с морфемой ‘филия’: ‘англофилия’, ‘франкофилия’, ‘русофилия’, которые также употреблялись прежде всего для обозначения внешнеполитической ориентации. Нередки были также антонимы с морфемой ‘мания’.
В русских словарях 2-й половины XIX в. политические термины с морфемой ‘фобия’ толковались обычно как страх перед данной страной, напр. в словаре А.Д. Михельсона (1883): ‘германофобия’ — «чрезмерный страх перед германским могуществом»; ‘германофоб’ — «чрезмерно опасающийся могущества Германии».
‘Русофобия’ у русских авторов вплоть до первых десятилетий XX в. также чаще всего означала антирусскую внешнеполитическую ориентацию либо негативное отношение к России как государству, в частности, в связи с польским, а затем и еврейским вопросом. В 1847 г. Ф.Ф. Вигель назвал ‘русофобами’ «внутренних» критиков русской действительности. Этот подход получил продолжение у Тютчева в 1867 г. Ближайшей мишенью был в данном случае И.С. Тургенев как знаковая фигура западнического либерализма. Однако понятие ‘внутренней русофобии’ оставалось невостребованным в политическом языке вплоть до 1980-х годов.
Характерно, что, несмотря на отчетливо негативный образ Османской империи, слова ‘туркофоб’, ‘туркофобия’ в европейской печати встречались сравнительно редко. Чаще встречались антонимы этих понятий — ‘туркофил’ и ‘туркофилия’, обычно в полемическом контексте.
В Германии XIX в. наравне со словами, содержавшими морфемы ‘фоб’ или ‘фобия’, использовались слова, содержавшие морфемы ‘fresser’ и ‘fresserei’ (‘ед’, ‘едство’): ‘французоед’ ‘французоедство’ ‘полякоед’, ‘русоед’, ‘немцеед’ и т.д. В качестве синонимов ‘русофобии’ (Russophobie) использовались: Russen-Scheu (русобоязнь), Russenhaß (ненависть к русским), Russenfurcht (страх перед русскими), Russenfeindschaft (враждебность к русским), Russophagie (русофагия), Russenfresserei (русоедство). Последний аналог был наиболее употребительным, остальные встречались редко, преимущественно в 1830—1840-е годы, причем два первых — обычно в связи с польским вопросом.
Слово ‘русоедство’, как и ‘русофобия’, чаще всего использовалось во внешнеполитическом контексте, по отношению к русскому государству; ‘полякоедство’ (Polenfresserei) означало враждебность к полякам как нации, в то время безгосударственной; ‘французоедство’ — прежде всего враждебность к французской культуре и «французским идеям».
‘Юдофобия’ и в еще большей степени — ‘антисемитизм’ стояли особняком среди обозначений национальных фобий. Термины, рассмотренные выше, относились прежде всего к государствам, а также к народам, обладавшим собственной государственностью. Евреи же не только не обладали собственной государственностью, но и не считались нацией, а лишь религиозно-этнической группой.
Слова, обозначавшие враждебность к евреям, раньше всего появились в немецком языке: ‘Judenhaß’ (‘ненависть к евреям’, ‘иудеоненавистничество’), ‘Judenverachtung’ (‘презрение к евреям’), ‘Judenfeindschaft’ (‘враждебность к евреям’), Judenfresser (жидоед), Judenfresserei (жидоедство).
Слово ‘юдофобия’ вплоть до конца XIX в. оставалось сравнительно редким в западноевропейской печати. В 1879 г. в Германии была основана Антисемитская лига, целью который провозглашалось борьба с ‘семитизмом’ (в значении: ‘духовная сущность еврейства’, ‘еврейский дух’). Идеологи Лиги понимали ‘антисемитизм’ как программу, затрагивающую все основные сферы общественной жизни, в отличие от инстинктивной, эмоциональной ненависти к евреям, обозначавшейся словами ‘иудеоненавистничество’, ‘жидоедство’, ‘юдофобия’. Это и было самым радикальным отличием понятия ‘антисемитизм’ от прочих обозначений национальных фобий.
В середине 1870-х слово ‘юдофоб(ы)’ появилось в русско-еврейской печати. При этом слово ‘юдофобия’ вплоть до конца XIX в. использовалось сравнительно редко, а слова ‘антисемитизм’, ‘антисемит(ы)’ чаще встречались в сообщениях о зарубежной жизни.
Оформление антисемитизма как идеологии нового типа почти совпало во времени с еврейскими погромами на юге Российской империи (1881—1882). Оба эти события привели к появлению раннего манифеста политического сионизма, автором которого стал Лев (Леон, по рождению Йехуда Лейб) Пинскер (1821—1891) — еврейский общественный деятель, врач, публицист. После погромов 1881—1882 гг. и ужесточения антиеврейских законов в России Лев Пинскер издал брошюру-воззвание «Автоэмансипация!». Здесь юдофобия определяется как наследственный коллективный психоз. До этого времени уподобление национальных фобий душевным заболеваниям носило метафорический, а нередко и сатирический характер. У Пинскера же речь идет о вполне реальном, по его мнению, коллективном психозе.
2. Обозначения национальной мегаломании
Слово ‘мегаломания’ во внешнеполитическом контексте появилось в середине 1880-х годов. Имелись в виду территориальные и колониальные притязания великих держав, а также государств, претендующих на роль региональных держав. Немецкий аналог мегаломании Größenwahn чаще всего относился к Франции, причем «эпидемическая/хроническая мания величия» французов нередко трактовалась как форма коллективного психоза.
Понятие ‘национализм’ нередко ассоциируется с ксенофобией и мегаломанией. Такое сближение мы находим уже у Огюстена Баррюэля, который, по-видимому, первым употребил слово ‘национализм’ («Записки по истории якобинства», ч. 3, 1797). Однако вплоть до последней трети XIX в. такая трактовка понятия ‘национализм’ оставалась редкостью.
«Истинному» национализму в различных странах Европы противопоставлялся «узкий национализм», «свирепый/дикий патриотизм», т.е. национализм шовинистической окраски. Такое противопоставление было особенно свойственно «неисторическим» нациям, которые в Российской империи выступили на политическую арену в конце XIX в.
Слово ‘шовинизм’ появилось во Франции 1832 г. в контексте критики ультрапатриотических настроений, теснейшим образом связанных с наполеоновской легендой. Многие авторы, не исключая левых республиканцев, считали, что понятие ‘шовинизм’ лишено реального содержания и пущено в ход хулителями французского патриотизма. Ностальгирующая окраска феномена, определявшегося словом ‘шовинизм’, была очень сильна по крайней мере до Крымской войны, а его связь с наполеоновской легендой сохранялась на протяжении всего XIX в. В словарных определениях шовинизма наблюдался сильный разброс значений — от «хронического фанатизма» до «страстного чувства гордости славой французского оружия».
В печати других европейских стран шовинизм понимался обычно как французская форма национальной мегаломании, гораздо реже — как сочетание мегаломании с ксенофобией. В русской печати понятие ‘шовинизм’ применялось также к русскому национализму великодержавного толка; отсюда в XX в. возникла формула «великодержавный шовинизм». Частичным синонимом шовинизма можно считать выражение Герцена «казенный патриотизм». Выражение Вл. Соловьева «зоологический патриотизм» очень близко к понятию ‘шовинизм’ в его позднейшем, однозначно негативном значении.
Немецкими аналогами понятия ‘шовинизм’ были Hurrapatriotismus (ура-патриотизм) и Mordspatriotismus (букв. ‘убийственный/кровожадный патриотизм’). Близким аналогом последнего термина можно считать недавно появившееся в России слово ‘турбопатриотизм’.
В Британии имперский ультранационализм с конца 1870-х годов именовался ‘джингоизмом’, от выражения ‘by Jingo’ (слэнговый вариант оборота ‘Богом клянусь’, ‘видит Бог’). Словечко ‘джингоизм’ сразу же было обращено либералами против консерваторов; те, в свою очередь, заявляли, что оно придумано для дискредитации британского патриотизма. Понятие ‘джингоизм’ было тесно связано с представлением о цивилизаторской миссии «белой расы».
Противники шовинизма и джингоизма порицали то и другое как вульгарный, плебейский патриотизм, проявление дурного вкуса; защитники шовинизма и джингоизма видели тут грубое, но искреннее проявление патриотизма. В теоретическом дискурсе шовинизм рассматривался как способ приобщения низших классов к национальной идеологии. Для Британии конца XIX в. эта задача была уже неактуальной; тут речь шла об идеологии колониально-имперской. Если французский шовинизм был порождением ущемленного национального самолюбия, то джингоизм подпитывался сознанием неуклонного роста имперской мощи Британии. Мотив исключительного предпочтения всего отечественного, столь важный для французского шовинизма, в джингоизме почти незаметен. В обоих случаях мог наличествовать мотив культурной, цивилизационной миссии. Но шовинист видит свою страну во главе прежде всего европейской цивилизации, тогда как джингоист — носительницей цивилизации в других частях света. Для него Британия не просто одна из империй, но мировая империя, единственная сверхдержава, говоря языком позднейшей эпохи.
***
Некоторые из затронутых выше сюжетов подробно рассмотрены в работах К.В. Душенко, доступных в Сети:
(a) Понятие «русофобия» у русских авторов XIX—XX вв. // Философия. Журнал Высшей школы экономики. — М., 2022. — № 3. — С. 222—255. DOI: 10.17323/2587-8719-2022-3-222-255
(b) Первые дебаты о ‘русофобии’ (Англия, 1836—1841) // Историческая экспертиза. — М., 2021. — № 4. — С. 225—242. DOI: 10.31754/2409-6105-2021-4-225-242
(c) Понятия ‘русофобия’ и ‘русомания’ в англоязычной печати (1842—1900) // Новое прошлое / The New Past. — Ростов-на-Дону, 2022. — № 1. — С. 151–166. DOI: 10.18522/2500-3224-2022-1-151-166.
(d) ‘Русофобия’ и родственные понятия в Германии XIX в. // Вестник культурологии. — М.: ИНИОН, 2022. — № 2. — С. 25—51. DOI: 10.31249/hoc/2022.02.02
(e) Шовинизм: происхождение и эволюция понятия в XIX в. // Историческая экспертиза. — М., 2022. — № 3. — С. 317—334.
(f) Понятие ‘джингоизм’ в англоязычной печати XIX в. // Историческая экспертиза. — М., 2023. — № 1.