Аникина А.В., Кашина О.П. Рец.: Победа-75: реконструкция юбилея; под ред. Геннадия Бордюгова. – М.: АИРО-XXI, 2020. – 800 с.; илл.
Анна Валентиновна Аникина, кандидат социологических наук, доцент кафедры истории, философии и социологии Нижегородской государственной сельскохозяйственной академии.
Ольга Павловна Кашина, кандидат философских наук, ст. преподаватель кафедры культуры и психологии предпринимательства Института экономики и предпринимательства ННГУ.
Аннотация. В рецензии рассматриваются результаты международного мониторинга юбилея победы СССР в Великой Отечественной войне (и разгроме милитаристской Японии). Акцентируется внимание на выявленных противоречиях исторической политики в России, указаны новые акторы исторической политики России, прогнозируются последствия основных тенденций юбилея, проанализированы особенности отношения к нему в постсоветских государствах, Китае, США, Испании и Латинской Америке
Ключевые слова. Юбилей, коммеморативный дискурс, нарративы Второй Мировой войны, Великая Отечественная война Советского Союза, Победа, советское политическое наследие, диффамация Победы, рефлексия, национальные интересы, мониторинг, храм Победы, смещение смыслов.
Anna Valentinovna Anikina - Candidate of Sociological Sciences, Associate Professor of the Department of History, Philosophy and Sociology, Nizhny Novgorod State Agricultural Academy.
Olga Pavlovna Kashina - Candidate of Philosophical Sciences, Art. Lecturer, Department of Culture and Psychology of Entrepreneurship, Institute of Economics and Entrepreneurship, Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod
Annotation. The review examines a large volume of monitoring the constituent parts of the anniversary of the victory of the USSR in the Great Patriotic War (and the defeat of militaristic Japan). The attention is focused on the revealed contradictions of the historical policy in Russia, new actors of the historical policy of Russia are indicated, the consequences of the jubilee tendencies are predicted. The revealed contradictions of the Victory celebrations in Russia and in the post-Soviet states, in China, USA, Spain, France, Latin America are analyzed
Keywords. Anniversary, commemorative discourse, narratives of the Second World War, the Great Patriotic War of the Soviet Union, Victory, Soviet political heritage, defamation of Victory, reflection, national interests, monitoring, Temple of Victory, displacement of meanings.
Ассоциация исследователей российского общества (АИРО-XXI) провела и представила результаты практик исторической политики и политики памяти в России и мире в пиковый момент – юбилей. Были собраны материалы, сконструирована и представлена модель прошедшего (проходившего) праздника 75-летия Победы в Великой Отечественной войне. Особую ценность тому придаёт соотнесённость с мониторингом Победа-70, также проведённого АИРО-XXI. Появляется возможность проследить динамику развития одних и затухания других тенденций триумфального события «со слезами на глазах». Значение этих коллективных трудов, условно называемых здесь «Победа-70» и «Победа-75», возрастает при помещении их в цепочку изданий, посвящённых аудиту других юбилеев: 100-летия Революции в России, 150-летия со дня рождения В.И. Ленина, а также своеобразию юбилеев И.В. Сталина в советское и постсоветское время, взаимосвязи советских юбилеев «Октябрь – Сталин – Победа». Взятые в совокупности, все эти юбилеи составляют солидную основу для концептуального осмысления бытования, логики развития памятных дат советской истории до и после 1991 г. в СССР – России и за их пределами. Однако это является задачей будущего, а здесь рассматривается внушительный том «Победа–75».
Объективный характер юбилея определяет печальный уход к настоящему времени ветеранов войны, непосредственных свидетелей Пути к Победе. Торжества, речи, оценки адресованы теперь не в прошлое, служат не эмоциональному воздаянию славы («Никто не забыт, и ничто не забыто»), а предназначены настоящему и будущему – современникам и подрастающему поколению. Всем хранителям, создателям смыслов и трансляторам ценностей Победы задается один и тот же вопрос, прописанный в самой книге: «Почему мы вам должны верить?» (с. 268, 311) (вопрос этот ставится в связи с конкретными обстоятельствами противостояния фальсификациям через музейную работу). Между тем, этот вопрос уместно поставить ко всем коммеморативным посланиям о войне. С уходом поколений ветеранов (из жизни) и их детей (из поля порождения смыслов) исчез важный – символический, эмоционально-ценностный – маркер верификации текстов о достижении Победы. Если раньше важную роль в праздниках Победы играло воздаяние её творцам, то сейчас акцент переносится с обращённости к прошлому на ориентацию в будущее (молодое поколение) и его формирование через тот опыт, который акторы исторической политики извлекают под свой интерес.
Из книги «Победа-75» следует вывод, что эти творцы и действующие лица исторической политики не всегда соотносятся с государством. На фоне растущего числа акторов конструирования памяти неизбежен вопрос об их мотивах. Если не остаётся места для выражения персонализированной благодарности, то общие слова о святости праздника могут скрывать коммерческую подоплёку и амбиции самовыражения. Даже самым искренним и знающим поборникам сакральности 9-го Мая теперь придётся дополнительно верифицировать свои посылы. Иначе – «почему мы Вам должны верить?».
Когда есть много источников целенаправленной информации, всегда появляется возможность выбора. Если вдруг она минимизируется, то используется альтернатива формального пользования навязываемым источником, а после отбытия «повинности» – обращение к актуальным (полузапрещённым или запрещённым) каналам знания о Войне и Победе. Зодчие официального государственного курса о Войне и Победе в сигналах-посланиях внутрь и вовне страны обречены на постоянное решение вопроса доверия к ним. Иначе эти послания обернутся ритуально-регламентным ответом и не повлияют на восприятия Войны, Подвига, Победы.
Неявная дискуссия «Почему мы должны вам верить?» будет подогреваться конфликтом сформировавшихся парадигм освоения Войны: 1) живая, горячая правда Войны (семейная память, опубликованные воспоминания участников Войны, их видео- и аудио- записи, воспоминания об их воспоминаниях, произведения культуры участников Войны); 2) беспристрастная документальная трактовка Войны; 3) советско-коммунистический дискурс Войны (с элементами вкрапления первого блока) – жертвенно-гуманистически-героический подход; 4) постсоветские вариации – 4.1) диффамация Победы (с элементами первого и второго блоков) и 4.2) акценты на Отечественной войне и Победе России как правопреемницы СССР и единственного хранителя Памяти об этом (с подчёркиванием героико-триумфального начала)... И столкновение всех этих парадигм, возможные резонансы или «противофазы», пересечения играют важную роль в попытках дать ответы на поставленные вопросы.
Таким видится главный лейтмотив книги «Победа-75». И в этом заслуга рецензируемого издания, хотя сами авторы в разной степени приблизились к пониманию этой тенденции. Но она кристаллизуется в общую структуру после чтения компендиума. Видимо, это обусловлено подбором команды – коллективом творческих единомышленников. Однако здесь ощущается и дефицит важного «оргмомента». Не хватает сводного краткого до тезисной пунктирности текста-декларации: либо с чем подходили к работе все авторы (вначале), либо что они получили… Этот «общий знаменатель», собирающий для читателя проработанные сюжеты в большой мега-текст, напрашивается сам собой. Имеющиеся разделы «Предисловие» и «Мерило Правды. Вместо заключения», написанные инициатором, вдохновителем проекта Г.А. Бордюговым, посвящены другим, не менее важным проблемам – вызовам и итогам-перспективам Праздника Победы. А так (со)авторы мониторинга «Победа» постоянно балансируют между объективностью и «партийностью» и часто соскальзывают во вторую. Например, в одной из статей мониторинга рассказывается о ревизии немецким журналистом сражения под Прохоровкой. И хотя автор пытается «остаться над схваткой», но из фраз о том, что журналист использовал результаты сомнительного анализа британцем данных немецкой аэрофотосъёмки, свёл шестидневное сражение к 1-му дню и почему-то рекомендует снести только часовню (оставив светские, т.е. советские монументы) – выявляется культурно-историческая идентичность наблюдателя. В другой части сборника её авторы прямо напомнили, что являются потомками солдат Победы и открыто дезавуировали излагаемую позицию одного из акторов анти-Победы-75.
«Предисловие» (с. 12–14) составляет одно целое с первым разделом «Контекст». Он состоит из двух статей – «2020: ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ, ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ, МЕМОРИАЛЬНАЯ» (с. 17–35) Г.А. Бордюгова и «ПОБЕДА И ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОТИВОСТОЯНИЯ ЮБИЛЕЙНОГО ГОДА» Д.А. Дмитриева (с. 36–54). Эти тексты посвящены вызовам Празднику Победы в канун и в течение самого 2020 года, а также противоречиям, которые мешают адекватным ответам. Из вызовов, прописанных Г.А. Бордюговым, надо назвать (опуская пандемию и ограничение массово-зрелищных мероприятий): попытки потомков побеждённых обесценить Победу-75, свести Победу над фашизмом к заслугам Великобритании и США, внутренние российские усилия, идущие от оппозиции власти, лишить Праздник не только победной, но и эмоционально-духовной значимости.
Новой является ситуация, когда потомки побеждённых указывают потомкам победителей – не на смягчающие поражения факторы, не на умаление вины виноватых, превознесение других (США, Великобритания) победителей, но на ответственность Советской власти и именно И.В. Сталина за жертвы, страдания в результате агрессии и целенаправленной политики геноцида, признанных как юридический факт Нюрнбергским трибуналом. Показателен пример со статьёй Зильке Бигальке об ответственности советской стороны за геноцид в блокадном Ленинграде (с. 19–20). Попытки такого морального, историко-культурного релятивизма, перенос виктимологии из сферы психологии в область общечеловеческих ценностей, кроме прочих указанных Г.А. Бордюговым, имеют зеркальную российской/советской ситуацию удаления от 1941–1945 гг. Практически нет поколения побеждённых солдат вермахта с комплексом поражения и ответственностью за преступления, уходит поколение их детей, сделавших очень много в отношении коллективного покаяния целой нации. Разорвалась морально-этическая нить, минимизируется живая и раскалённая память о Войне. Поэтому и стала возможной такая эквилибристика логическими выкладками и современными категориями и трендами.
Подобные операции в отношении дескарализации памяти о Победе происходят в той части интеллектуального слоя России, которая относит себя к оппозиции действующей власти. Главными средствами борьбы в этой сфере являются разрывание той самой духовно-эмоциональной преемственности и дискредитация попыток власти выполнять роль хранителя этой преемственности. Однако в споре трактовок «Победа-75», как показал Д.А. Андреев, власть, целенаправленно формируя национального лидера, делает упор на сохранение пафоса Победы. При этом, как отмечает исследователь, сама легитимная власть России данный пафос видит как триумфально-ликующий и возвеличивающий. Президент РФ В.В. Путин в год 75-летия Победы при отстаивании этой ценности корректен, жёсток, но не выходит за рамки того, что может считаться объективностью (так, по крайней мере, следует из текста Д.А. Андреева). В дальнейшем же государственный тренд «сбережения» Победы тоже может привести к эрозии личностно-тёплого начала Праздника 9-го Мая, превращению его в официально-помпезное торжество, чьи основания защищены российским законодательством. Вот на этой проблеме, с открытым беспокоящим финалом завершается раздел «Контекст».
Внимательный читатель может вынести из «Контекста» ещё одну мысль. Война/Победа в нынешней культурной ситуации стала средством. Не предметом постижения, осмысления, покаяния, радости, извлечения уроков, но средством, где могут моделироваться с разными целями разные ситуации, далёкие от достоверности 19(39)41–1945 гг. И, забегая вперёд, скажем, что особенно выпукло это проступает в киноискусстве и художественной литературе.
Информационный блок «Среда» открывается обзором известного журналиста П.Г. Черёмушкина «ВОЙНА С ПАМЯТНИКАМИ В СТРАНАХ ЦЕНТРАЛЬНОЙ ЕВРОПЫ И НОВЫЕ ТЕНДЕНЦИИ СОЗДАНИЯ ВОЕННЫХ МОНУМЕНТОВ В РОССИИ» (с. 55–88). Организованный по лекалам профессионального амплуа автора материал построен так, чтобы побудить читателя к размышлениям. Представлены три истории/стратегии политико-культурного отношения к памятникам победоносной и освободительной Красной Армии – в Чехии (через осевую тему демонтажа монумента И.С. Конева), в Польше (через дихотомию уничтожения памятников Красной Армии и бережного отношения к захоронениям советских воинов), в Венгрии (начало вытеснения советского скульптурного наследия о Победе памятными знаками презентации Венгрии как жертвы нацизма). При всем разнообразии причин удаления памяти об освобождении по-человечески автора не может не тревожить то, что происходит визуализация замены смыслов истории 1941 (1944) – 1945 гг., за которой стоит огромное число соотечественников, погибших за освобождение Европы от нацизма.
Затем следует «репортаж» П.Г. Черёмушкина о реставрации старых и возведении новых памятников, посвящённых Подвигу и Победе, в России. И здесь, судя по приведённым материалам, происходит смещение смыслов с трагически-жертвенного на триумфально-победный. Это проявилось в истории с конной статуей маршала Г.К. Жукова. Российской власти надо обозначать себя в сохранении и приумножении памяти о Победе. Самым эффективным и эффектным, доступным и понятным средством здесь являются монументы, но «места памяти» почти все уже заняты, что и породило поиск свободной ниши – в историко-географическом и морально-коммеморативном смыслах. Таковой стала Ржевская битва, в которой полегло огромное количество советских солдат. В рассказе об этом памятнике, конкурсе, спорах вокруг него привлекает внимание рождение «исторической экспертизы» от Мастера. Это явление просматривается в том, что актёр, художник, скульптор, режиссёр, кинематографист, создав произведение на историческую тему, вдруг оказывается экспертом по ней наравне с участниками тех давних событий. И в спорах вокруг монумента во Ржеве со всех сторон звучат слова о том, что были изучены исторические документы, свидетельства, и в результате возникает именно такой образ. Даже оставив в стороне сомнения в способности деятелей искусства в короткое время усвоить и творчески осмыслить тематический информационный массив, много вопросов возникает по поводу того, что получилось в результате такого освоения. Но нет, «инженеры человеческих душ» самонадеянно репрезентируют себя как специалистов.
В статье казанских исследователей Д.И. Люкшина и А.М. Межведилова «МОЛОДЫЕ ХОЗЯЕВА ПОБЕДЫ: ПОМНИТЬ, ЧТОБЫ ЗАБЫТЬ, ИЛИ ЗАБЫТЬ, ЧТОБЫ ПОМНИТЬ» (с. 89–115) – поставлена важная проблема смены парадигмы знания о Войне в России. Уходит вместе с непосредственными участниками и свидетелями Победы надрывная память о ней и замещается новым нарративом. Нарративом славным, триумфальным, где-то отлакированным. Соответственно и средства государственной пропаганды под стать. Объектом данного воздействия становится молодёжь, подрастающее поколение. Авторы в море данных пытаются найти ответ на вопрос, насколько образы Войны и Победы в таких условиях и процессах укореняются в душах молодых людей. И обнаруживают основания для оптимизма: есть живой нерв, «Праздник со слезами на глазах» оказывает мощное воспитательное влияние на детей и юношество.
Нижегородские историки А.А. Кузнецов и Д.В. Семикопов уже в начале своего текста «ДОРОГАМИ ПОБЕДЫ К ХРАМУ: ГЛАВНОЕ СОБЫТИЕ КОНФЕССИОНАЛЬНОГО МИРА РОССИИ В ЮБИЛЕЙНЫЙ ГОД» (с. 116–148) сделали претенциозное заявление о том, что возведённый в 2020 г. Храм Воскресения Христова (Храм Победы) знаменует начало переформатирования празднования 9-го Мая и самой Победы. Из главы-статьи следует, что советская Победа обретает православное понимание. Инициатива эта исходит от светских властей, а Русская Православная церковь принимает данный дар. Однако со всеми выгодами Русская Православная Церковь обретает в результате и клубок проблем, касающихся отношений с Русской Православной Церковью за рубежом, православными церквями Украины, Румынии, Грузии, трактовок понимания советского и Победы в Великой Отечественной войне в церковной истории. Всё это создает во внецерковных сферах почву для скрытого конфессионально-этнического конфликта в России в понимании Победы, её распределения по вероисповедальным нишам. События, происходящие в культуре, подтверждают вывод авторов о том, что с подачи и по инициативе Государства происходит смещение смыслов Праздника Победы – с советских на российские и православные.
Материалом А.Г. Ложкина «ЗАЩИТА ПРАВДЫ О ПОБЕДЕ: СОСТОЯНИЕ ИСТОРИКО-ПРАВОВОГО ПОЛЯ» (с. 149–169) завершается раздел «Среда». Взятая в исторической глубине (с конференции в Ялте 1945 г.) линия доводится до наших дней. Прослеженный вектор развития историко-правового поля приводит к выводу об ужесточении юридической охраны памяти и правды о Войне. И одной из причин уплотнения после чтения этого текста видится всё та же потеря живой поколенческой памяти о Победе и Войне. Те или иные провокации в виде помещения фото нацистских деятелей в ряды «Бессмертного полка» и пр. становятся возможными при равнодушии среды провокаторов к Победе (эта тенденция идёт в разрез с рядом выводов Д.И. Люкшина и А.М. Межведилова). А ведь те самые «провокаторы», как говорили раньше, находятся среди нас, составляют с нами одно общество. Поскольку сохранение памяти о Войне и Победе обеспечивается государством, то власть и берёт на себя ответственность за противодействие провокаторам (что перекликается с частью, написанной Д.А. Андреевым). И, конечно, внешнеполитический фактор ревизии памяти о Войне объективно способствует тому, чтобы именно Российское Государство как правопреемник СССР отстаивало закреплённую международными договорами правовую оценку Войны и Победы.
Раздел «Рефлексии» (с. 171–380) имеет размытые границы с предыдущим разделом «Среда». Разве историография, обнародование ранее секретных и актуализация полузабытых архивных документов, целенаправленная музеефикация, художественные литература, кинематограф, театр о Войне не формируют среду Победы-75? Они не только рефлексируют, но уже откликаются на призыв руководства Министерства культуры РФ и Росархива сохранить правду о Войне. Такая ситуация стирания границ между средой и того, что раньше относили к сфере рефлексии, стала заметной в 2020 г., что опять-таки можно связать с уходом поколений, знавших Войну и Победу. Это их представители могли рефлексировать в сфере литературы, театра, киноискусства, размышлять над тем, что значит Их Победа для них, для общества. Теперь же в жанрах, традиционно относимых к рефлексирующим – изобразительное искусство, литература, кинематограф, музейное дело, театр, рефлексии о Победе становится меньше. Сейчас самопознания в контексте и среде победного юбилея будет больше в журналистике, аналитических блогах и в самих мониторингах, подобных «Победе-75».
В интересном, логично-последовательном анализе П.В. Акульшиным академического изучения Великой Отечественной войны (с. 171–186) представлено развитие данного направления – социум, демография и экономика СССР, вожди, полководцы, военная история, обобщающие труды. Но относительно последних отмечено, что не они сейчас являются основными и главными в представлении истории Войны. Их теснят «эксперты» из Интернет-сообщества, многие из которых выросли из любознательных дилетантов до специалистов в тех или иных областях военной истории, военные реконструкторы (это перекликается с выводами исследования С.П. Щербины о ряде мемов на тему Победы-75 (с. 649–782)). П.В. Акульшин ставит вопрос об общественной востребованности действительно нужных многотомных историй Великой Отечественной войны, Второй Мировой войны. Затем этот же вопрос о подарочных и/или пылящихся на полках наборов томов по истории Войны, готовящихся академическим структурами, обостряет Л.В. Максименков. Ответ исследователь находит в необходимости профессиональным историкам встраиваться в историческую политику, активно формировать её повестку, а не ждать случайных обращений к ним, как к экспертам. И в этом практическом совете кроется общественно-политическая значимость мониторинга «Победа-75».
Текст Л.В. Максименкова об «архивном фронте» за период 2015–2020 гг. (с. 187–267) в разделе «Рефлексии» представляет действительно полноценную рефлексию, гневную, беспокойную. Из его строк явствует, что Росархив и подведомственные ему учреждения в массе своей не определились со своей позицией в деле адекватного следования официальному государственному курсу. Полузабытые публикации документов выдаются за те, с которых только что снят гриф секретности. Массивы документов, которые могут быть рассекречены, остаются запечатанными, а те, которые не потеряли своей военно-политической ценности, вот-вот будут переданы для издания группе, где доминирует Германский исторический институт в Москве. И виновата не эта академическая структура, а российское архивное начальство. И самое главное, что в результате такого непонятного курса лишёнными важной информации о Великой Отечественной войне и Победе в ней оказываются потомки победителей, но приобретателями её становятся зарубежные партнёры. Надо ли говорить о том, что это не способствует выработке иммунитета российского общества к пресловутым фальсификациям истории Великой Отечественной войны, противодействие которым объявлено частью общегосударственной политики.
В определённом смысле важную роль в раскрытии живой, подлинной правды о Войне и её отстаивании в 2020 г. сыграли музеи. Это продемонстрировано в статье Н.А. Уткиной, в заголовке которой и значится вопрос «Почему мы вам должны верить?» (с. 268–312). Заслуга музейщиков приобретает дополнительный вес с учётом того, что их просветительская деятельность в юбилейный год проходила в условиях ограничений. Тем не менее они справились со своей задачей. Н.А. Уткина указывает и на некоторые издержки в работе отдельных музеев. При организации тех или иных экспозиций, реконструкций и онлайн-показов ставилась задача «давления на слёзные железы (эмоции)». А потому предлагались почти натуралистические сцены мучений и страданий, рельефные образы палачей и карателей. И, как кажется, такое устрашение посетителя, формирование у него чувства вины перекроет выход на идею Победы и коллективного самопожертвования за неё. В некотором смысле так моделируется ситуация, которая положена в основу стихотворения-песни В.С. Высоцкого «Случай в ресторане»: «Я всю жизнь отдал за тебя, подлеца, А ты жизнь прожигаешь, паскуда!».
Желание некоторых делателей исторической политики поместить нашего современника, чаще всего молодого, в невыносимые условия Войны обессмысливает завет предков-победителей, воевавших за то, чтобы этого (зла) больше никогда не повторилось. А его имитируют-повторяют в музейных экспозициях, в «блокадном хлебе» (материалы Г.А. Бордюгова, А.А. Гордина и А.Н. Маслова, и др.), изображении гибели и страданий в исторических реконструкциях (мониторинг мемов С.П. Щербины, один из которых носит многозначительное название «Можем повторить»). Кроме прочего, такие «погружения» в Войну дают ещё эффект дешёвого, без эмоционально-душевного катарсиса, приобщения к Подвигу и Победе.
Рассмотренные в совокупности данные мониторинга по отражению юбилея в художественных литературе (с. 313–327; автор – В.В. Агеносов) и кино (с. 328–350; О.А. Чагадаева), на телевидении и в документальном кино (с. 351–361; О.А. Чагадаева и А.А. Лиманов) и в театре (с. 362–370; О.А. Чагадаева) подводят нас к интересным заключениям. Литература и кинематограф стали площадкой, на которой развиваются три тенденции. Первая тенденция – это военные приключения, в основном, на тематическом каркасе СМЕРШа (и других силовых структур). Как кажется, происходит эксплуатация романа В.О. Богомолова «В августе 44-го». Но если роман – это книга о Войне, то нынешние кино- и литподелки – это увлекательное «чтиво» в военном антураже. Показательно, что другие тематические линии, идущие от других произведений В.О. Богомолова и писателей-фронтовиков (суровые солдатские будни, принятие трудных решений в условиях морального выбора, любовь и положение женщины на Войне и пр.), не развиваются. Вторая тенденция – использование темы Войны для проведения морально-этических экспериментов при искусственном моделировании ситуации. Причём, такой ситуации, которой, судя по документам, либо не могло возникнуть в 1941–1945 гг., либо они были единичными. Такой жанр наблюдался и в прозе фронтовиков, например, у Василя Быкова, но там и тогда постановка и разрешение сложных вопросов органично были связаны с Войной. В прозе современных повествователей о Войне этой связи нет. Объяснить это можно и тем, что писатели, творцы фильмов делают произведения о людях Войны на основе своих представлений о современных людях, не чувствуя громадной разницы между ценностями тех или других. Наверное, обе тенденции определяются доминированием в современной писательской плеяде представителей внуков-правнуков Победителей. Третья тенденция – это вульгарное выполнение госзаказа по взращиванию патриотизма и хранению памяти о Войне. Есть запрос – создадим! В результате получаются агитки типа недавнего фильма о Зое Космодемьянской, факт которого подтверждает вывод А.А. Кузнецова и Д.В. Семикопова о вытеснении ныне советско-коммунистической подоплёки Победы православной аксиологией. Кстати, надо отметить неточность. Кроме фильма 1944 г. о Зое Космодемьянской был ещё один. В фильме «Битва за Москву» (1985) одна из сюжетных линий воспроизводит путь героини от начала войны до подвига.
Три тенденции делают темы Войны и Победы уже не целью (рефлексия), а средством (среда). Эти две святыни становятся только поводом для иных рассуждений. При такой экспансии переоценок становится понятным желание книгоиздателей найти и опубликовать неизданные ещё воспоминания, сделать новые тиражи произведений В.П. Астафьева, Ю.В. Бондарева, В.В. Быкова, Б.Л. Васильева, К.Д. Воробьёва, К.М. Симонова, А.Т. Твардовского, Е.И. Носова, несущих Правду о Войне и Победе, рефлексию о них, заполнить праздничный телеэфир проверенными шедеврами 1960–1980-х гг. На этом фоне Театр России представляется островком, наряду с музеями, хранения и репрезентации Правды о Войне.
Раздел «Страна» мониторинга сложен из блоков нижегородского/горьковского (с. 381–396; авторы – А.А. Гордин и А.Н. Маслов) и осетинского/северокавказского (с. 397–416; А.Ч. Касаев). Материалы разнятся: тыловой город («Кузница Победы») европейской России и национальная республика России, по которой проходил фронт; борьба за признание вклада в Победу и увековечивание признанных героев-Победителей. В этих стратегиях вырисовываются и разные проблемы. В Нижнем Новгороде борьба за восстановление исторической справедливости привела к присуждению звания «Города трудовой доблести» (с необходимой по регламенту стелой; вместе со знаком «Город воинской славы» – новый тренд монументальной пропаганды, который надо учитывать в последующих мониторингах), однако наряду ещё с 19-ю городами. А в Северной Осетии глорификация героизма осетин потребовала борьбы с книгой о немногочисленных осетинах, вставших на сторону Германии.
В разделе «Ближнее зарубежье» (по отношению к России) (с. 417–537) анализировались юбилейные процессы – события на постсоветском пространстве, государства которого являются полноправными наследниками Победы. Такая их самоидентификация размывается где-то открытым, где-то подразумевающимся отказом от советского наследия как части российского наследия. В непрекращающемся политическом строительстве на всём постсоветском пространстве, кроме России, принципиален отказ от российского-советского государственного опыта. А Победа-1945 накрепко вмонтирована в этот опыт.
Украинский сценарий юбилея Победы-1945 г. (с. 417–439; авторы – А.С. Каревин и В.С. Скачко) характеризуется украинскими авторами таким явлением как манкуртизация. В связи с этим термином, обозначающим целенаправленное искажение истории, актуализируется рефлексирующий потенциал книги Чингиза Айтматова «И дольше века длится день». Подобная «амнезия» определяется приписыванием решающего вклада в военную победу над нацизмом украинских частей, провозглашение Великой Отечественной войны как Второй Мировой и как войны за независимость, резюмируя превознесением героями тех, кто признан пособниками нацистов.
Иные формы адаптации к дихотомии «Наследники Победы – отказ от Российского политического наследия» демонстрируют обзоры по Беларуси (с. 440–461; И.Л. Ластовский) Молдове (с. 461– 488; Ирина Цвик), трём закавказским республикам (с. 489–511; А.Г. Арешев), тюркским республикам Средней Азии (с. 512–537; Н. Шильман, Р. Назаров). При всей разнице подходов и разрывов везде, не исключая Украину, живая семейная память о Победе, вкладе в неё предков, определяет эмоциональную отзывчивость к практикам, которые позволяют воздать благодарность Победителям. И вернуть его интернациональное наполнение, что ярко выразилось в Средней Азии – «Нас миллионы панфиловцев!». Везде большое влияние на празднование, кроме исторической политики, оказывает собственно политический фактор: единственный в условиях пандемии парад 9 Мая в Беларуси предшествовал президентским выборам, народ и власть Молдовы, встречая праздник, конечно, оглядывались на другую сторону Днестра, а также не могли не учитывать и позиции Румынии. В Закавказье противостояние Армении и Азербайджана вынуждало к поиску изменников Победы в стане противника. Важно отметить, что главы этого раздела написаны не российскими авторами, а теми специалистами, что живут и трудятся в этих республиках. Единственное исключение – это материал по Южному Кавказу. Но это исключение надо считать оправданным из-за накалённого высокого напряжения любого вопроса, где могут пересечься мнения Азербайджана и Армении, Грузии и России. И для полноты раздела не хватает материала по Прибалтике.
Ещё в большей степени ощущается недостаток материала по 75-летию окончания Войны в Германии и странах Юго-Восточной и Центральной Европы (в некоторой мере обзор П.Г. Черёмушкина по Чехии, Венгрии и Польше компенсировал эту лакуну), по юбилею Победы – в Великобритании. Это не упрёк, поскольку понятны трудности организационной работы по поиску авторов-корреспондентов. Сам же раздел «Дальнее зарубежье» (с. 539 –647) получился ярким и насыщенным. Представлены в мониторинге страны-победительницы: Китай (с. 547–566; Ли Иннань), США (с. 598–623; Елена С. Белл), Франция (с. 624–647; С.А. Лиманова). Разное понимание Победы в этих странах в зависимости от международной обстановки, некоей модернизации не снижает её общечеловеческой ценности.
Китай же по ряду моментов в отношении Победы СССР над Германией оказывается в большей степени хранителем её «первозданности», той настоящей радости, которая действительно была «со слезами на глазах», чем иные российские издания, для которых Победа всё чаще выглядит востребованным брендом. Вместе с тем, нельзя не отметить, что китайские авторы в последнее время стали смотреть на Победу и под своим национальным ракурсом. Всё более выпукло звучит мысль о том, что для СССР, его руководителей и советского командования на первом месте стояли собственные внешнеполитические задачи, тогда как китайские интересы, в частности, в войне с Японией были вторичны. Такие мотивы угадываются в тексте Ли Иннань. Может быть, так и есть, но нельзя забывать и того, что большое число советских солдат, погибших при разгроме Квантунской Армии, объективно способствовали освобождению Китая от японских милитаристов. А затем советское руководство не стало открыто вмешиваться во внутреннюю борьбу в Китае и не позволило этого сделать США и Великобритании.
Весьма содержательными и любопытными для российского читателя окажутся разделы по Испании (с. 539–547; Хосе М. Фаральдо) и Латинской Америке (с. 567–597; Рене Тоапанта, О.Ю. Голечкова).
Победа в 1945 г. над нацистской Германией в Испании сопровождается решением вопроса об оценке участия испанских соединений против СССР и сложным отношением к франкизму. Воспоминания и автобиографии членов «Братства “Синей дивизии”», участвовавшей в нападении Германии на Советский Союз, контрастируют с публикациями дипломатов российского представительства в Испании. Тем не менее, в последние годы в Испании приобрело большую значимость именно российское видение войны. Растет осознание роли Советского Союза в уничтожении национал-социалистического режима в Европе. То есть для испанских рефлексий по поводу Победы характерно противоречие: с одной стороны, здесь жива память об испанской Добровольческой дивизии, помогавшей германским войскам держать блокаду Ленинграда, с другой – в последние годы стали всё больше появляться материалы об испанцах, воевавших в Великой Отечественной войне на стороне СССР и ценившихся советским командованием за их боевой опыт и преданность идеям антифашизма.
Латинская Америка представляет регион, где история Победы 1945 написана США. Исторически латиноамериканские страны, хотя и объявили войну державам «оси», в военных действиях практически не участвовали. Они помогали экономически – ресурсами, на их территориях расположились военные базы США. По существу, большинство латиноамериканских государств видят военные события через североамериканские очки, т.е. через призму оценок историков США. Понимание важности 75-летия Победы с правдиво рассказанным подвигом советского народа складывается, в основном, у наших «друзей»: кубинцев, венесуэльцев и боливарианцев. Интересную тенденцию открывает онлайн- опрос латиноамериканцев: чем старше участник исследования, тем вероятнее, что он видит СССР главным творцом Победы. Среди представителей возрастной категории до 25 лет, 55% считают СССР «победителем», в то время как среди латиноамериканцев между 30 и 39 годами это число составляет 68 %, а для категории от 40 лет и старше – уже 79%. Нельзя не заметить, что пропаганда США через фильмы, средства массовой информации действует именно на молодежь.
Раздел книги, посвящённый особенностям юбилея Победы в странах Латинской Америки, очень точно назван авторами: «На периферии Второй мировой». Действительно, в регионе столь далёком от событий 1939–1945 годов вряд ли можно ожидать широкомасштабных торжеств по поводу столь важного для нас Юбилея. Публикации о войне носят здесь скорее ознакомительный характер. Истинную дань памяти этому событию, как отмечено выше, отдают прежде всего наши «друзья» с Кубы, из Венесуэлы и Боливии.
С.П. Щербина в объёмном материале представил распространённые в обществе образы Победы-75 (с. 649–781). Анализ устойчивых знаков-символов праздника (мемов), их трансформации, переоценки представляет неосвоенное пространство, где происходят непредсказуемые процессы. И на него надо обратить серьёзное внимание акторов исторической политики. Целенаправленно распространявшиеся в России мемы, как способствующие сохранению памяти о Победе, порой обыгрываются за рубежом с полярным знаком и дискредитируют идею священной жертвенной Победы над мировым злом. И С.П. Щербина справедливо отмечает, что естественный и простой выход из этого – приглашение квалифицированных экспертов к оценке образного ряда Дня Победы.
Нельзя не согласиться с заключительной фразой мониторинга «Победа-75»: «Гораздо более реальной становится перспектива усугубления конфликтности с возможным перерастанием многих локальных очагов противостояния в новую глобальную бойню – Третью мировую. Тем более что она уже идет, пока мемориальная, но с перспективой выхода за пределы ставших уже привычными “войн памяти”. Авторы проекта будут считать свою задачу выполненной, если они сумели донести этот тревожный прогноз до читательской аудитории» (С. 786; Г.А. Бордюгов). Объёмный и многогранный международный мониторинг решил эту задачу. Попытки ревизии Победы (или даже отказа от неё), умаление роли народов СССР в Победе над нацизмом, целенаправленное деформирование памяти о ней в угоду нынешним политическим интересам разобщают, девальвируют общечеловеческие гуманистические ценности, утверждённых Победой в страшной войне.