Андрей Тесля Конгениальные. Рец.: Якобсон Р., Леви-Стросс К. Переписка. 1942 – 1982 / Предисл., подгот. к изд. и прим. Э. Луайе и П. Манилье; пер. с фр. О. Волчек под науч. ред. С. Фокина. – М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2022. – 424 с.
В эссе[1] рассматривается опубликованная в 2018 г. во Франции и в 2022 г. вышедшая русским изданием переписка Романа Якобсона и Клода Леви-Стросса, одних из наиболее влиятельных ученых-гуманитариев прошлого столетия. Особенный интерес переписке придает обсуждение собеседниками ключевых вопросов структурализма, понимание ими направленности и смысла собственных научных устремлений – позволяющие по-новому взглянуть на историю структурализма с точки зрения создателей направления.
Ключевые слова: история науки, ОПОЯЗ, смысл, структурная лингвистика, структурализм, язык
Сведения об авторе: Тесля Андрей Александрович, кандидат философских наук, старший научный сотрудник, научный руководитель Центра исследований русской мысли Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта (Калининград); e-mail: mestr81@gmail.com
Congenial
The essay examines the correspondence between Roman Yakobson and Claude Lévi-Strauss, who were among the most influential humanities scholars of the previous century, published in 2018 in France and in 2022 in Russian edition. The correspondence is of particular interest because of the discussion by the interlocutors of the key issues of structuralism, their understanding of the direction and meaning of their own scientific aspirations – allowing them to take a fresh look at the history of structuralism from the point of view of the creators of the direction.
Keywords: history of science, OPOYAZ, meaning, structural linguistics, structuralism, language.
Классическая история возникновения «структурализма» начинается с рассказа о встрече Якобсона и Леви-Стросса в начале 1942 г. в Нью-Йорке, в Свободной школе высших исследований[2]. Растерянный, находящийся одновременно и в поисках метода, и в поисках своего места в жизни Леви-Стросс попадает на занятия Якобсона – обнаруживая в лингвистике (к которой французская интеллектуальная традиция привычно внимательна), излагаемой чехословацким беженцем, ключ, позволяющий ему упорядочить то, что представлялось хаосом исследователям, включая и его самого – но чему он не мог поверить, поскольку аборигены вместо хаоса каким-то образом видели в своих отношениях родства раз за разом порядок (а следовательно – разум). Несколько лет спустя, завершая работу над «Элементарными структурами родства» (1948), Леви-Стросс кратко сформулирует свой принцип – утверждая, что если для внешнего наблюдателя нечто, в чем ориентируются те, кто находятся «внутри», выступает как беспорядок и бессмыслица, то это проблема именно внешнего наблюдателя, неспособного уловить, открыть разумность происходящего – имплицитную: разумность, которую аборигены осуществляют на практике. И, следовательно, задача исследователя – открыть, сформулировать эксплицитно то, что имплицитно уже наличествует: подобно тому, как нам удается говорить на языке и посредством языка, не будучи ни лингвистами, ни хоть сколько-нибудь сведущими в грамматике[3].
История рождения «структурализма» станет вопросом уже в 1960-е – почти сразу вслед за стремительным взлетом популярности нового направления. И вопрос родится не по поводу биографических подробностей, влияний и проч. – а исходя из теоретического затруднения: что, собственно, родилось? Чем является «структурализм», в чем общность исследований Якобсона и Леви-Стросса, не говоря о прочих участниках движения? Иными словами, если вопрос ставился/ставится об общей научной программе, а не о «влияниях», если речь не о том, что теоретические построения Якобсона и практика его исследований оказались творчески стимулирующими работу Леви-Стросса, и что последний нашел в работах первого источник интеллектуального вдохновения – то в этой перспективе ответ, действительно, перестает представляться простым. Эммануэль Луайе и Патрис Манилье, подготовившие французское научное издание переписки Якобсона и Леви-Стросса (2018), видят в ней в том числе и возможность ответить на этот вопрос. Согласно их комментарию, «структурализм» не возникает ни в 1940-е, ни в 1950-е (или, чуть меняя формулировку: эти годы будут его предысторией), тогда по существу речь идет об аналогиях, воодушевляющих примерах исследований в других дисциплинах, на которые можно ориентироваться, задаваясь вопросом – как нечто подобное возможно в рамках твоего собственного дисциплинарного знания. Решающее в истории «структурализма» (в рамках понимания последнего Якобсоном и Леви-Строссом) приходится на начало 1960-х, когда длинный путь исследований мифов, начавшийся для Леви-Стросса на рубеже 1940-50-х годов, приведет его к концепту «мифемы» (с. 40 – 42) и возникшему на этой основе 4-хтомнику «Mythologiques», работа над которым займет все 1960-е годы. Подобно «фонеме» в рамках созданной Якобсоном и Трубецким фонологии, «мифема» выступает «пучком дифференциальных элементов»: единство персонажей не дается, а возникает – общим является то, что позволяет отличать от другого (с. 397, 11).
Переписка Якобсона и Леви-Стросса представляет разнообразнейший интерес: в ней в изобилии представлены сюжеты, связанные с устройством и изменением академического ландшафта 1940 – 70-х годов (прежде всего американского и французского, но отнюдь не только их), и политические ожидания и страхи, повседневность за границами академии – и многообразные отголоски устных разговоров, поскольку корреспонденты были в первую очередь собеседниками лицом к лицу – как ни удивительно для столь «бумажных» людей, письма для них обоих лишь заместитель личного общения.
Но главный интерес публикуемых писем – в обнаруживающейся поразительной конгениальности: они с разных сторон океана одновременно отзываются на одни и те же книги, они синхронно видят в тех или иных идеях, только что ставших предметом обсуждения, возможность дальнейшего развития, применения к занимающему их (стремительно реагируя, к примеру, на выход «Кибернетики» Винера). И, вопреки стереотипу, наибольшего созвучия они достигают, отзываясь на открытие «Соссюра за пределами “Курса…”» – наступившего после открытия его архива понимания, насколько Соссюр далек от идей, привычно ассоциировавшихся с ним после публикации его учениками «Курса…» в 1916 г. Они оба не только интересуются обнаружившимся у исторического Соссюра первостепенным вниманием к метаморфозам знаков (с. 263), но именно в этом, неортодоксальном Соссюре обнаруживают сходство с тем, что занимает их самих.
Как будет (вполне традиционно) формулировать Леви-Стросс, по существу повторяя закон обратного соотношения объема и содержания понятий – смысл общего не велик, он возрастает, приближаясь к неисчерпаемости, по мере того как наш интерес приближается к индивидуальному. И это важно в том числе и для понимания «структурализма», как он понимался двумя собеседниками – не как поиск общего, инварианта (в идеале – универсального), а как в конце концов способ, дающий понимание конкретного, не редуцируя его к общему, а посредством общего получая возможность понимать единичное. Переходя от общих разговоров к конкретному – напомним, что единственным написанным в соавторстве, к двадцатилетию их дружбы, текстом станет анализ бодлеровских «Кошек» (1840). Примечательно, что Якобсон остро отреагирует на критические замечания – что «обычный читатель» не способен увидеть, расслышать в «Кошках» то, что они вдвоем с Леви-Строссом вычленяют на разных уровнях анализа в стихотворении. Думается, острота реакции, «задетость» этим критическим штампом будет связана прежде всего с переживанием непонятости самой сути того научного видения, которое соединяло соавторов: «обычный читатель» (помимо того, что он сам по себе есть нечто, миру неизвестное – это существующее сугубо как абстракция в сознании критика), разумеется, не проводит анализа подобного тому, что проделали авторы, как не было ничего подобного написанному в статье в сознании самого Бодлера. В известном смысле это возврат к одной из основополагающих, создающих «формализм» статей – эйхенбаумовской «Как сделана “Шинель” Гоголя?» (1918), после более чем сорока лет исследований: не отдаваться импрессионизму, не описывать предмет на его же собственном языке, а понять, как возникает впечатление, посредством чего, каким образом этот небольшой набор звуков и знаков устроен? И эти четырнадцать строк оказываются поистине неисчерпаемы – ведь статья Якобсона и Леви-Стросса (начавшаяся с замечаний в письме последнего, как «попутных рассуждений») является не более чем эссе, без претензии на окончательность, демонстрацией того, как, даже при беглом прикосновении, разрастается видимая сложность конкретного.
[1] Работа была выполнена в рамках гранта РНФ (№ 22-18-00591) «Прагмасемантика как интерфейс и операционная система смыслообразования» в Балтийском федеральном университете им. И. Канта. [2] Подразделения «New School for Social Research», созданного специально для временного устройства европейских интеллектуалов, вынужденных бежать из воюющей Европы – так, чтобы они не создавали избыточной нагрузки на американский академический рынок труда. [3] И здесь же по прямой возникающее различение, вносимое рефлексией: говорить на языке; говорить на языке, имея более или менее развернутое представление о грамматике этого языка; говорить на языке, соотнося собственное говорение с представлением о его грамматическом устройстве – даже эти три простых варианта уже радикально отличаются друг от друга. Что поведет к хрестоматийному различению Леви-Строссом обществ в их отношении к истории как «горячих» и «холодных» - и разнообразным трактовкам модерности, одной из наиболее заметных в рамках этой линии станет концепция «структурации» Энтони Гидденса.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.