Буллер А. Теория истории Леопольда фон Ранке

Слева: Леопольд фон Ранке

Справа: Николай Иванович Кареев

Аннотация. В статье исследуется вклад известного немецкого историка XIX века Леопольда фон Ранке в развитие философии и теории истории. Автор статьи стремится ответить на вопрос: чем объясняется критическая позиция Ранке по отношению к философии? Найти ответ на этот вопрос непросто, поскольку Ранке, критикуя философию, одновременно использует философский метод анализа исторических проблем: исследует проблему соотношения единичного и общего в истории, критикует идею общественного прогресса, стремится определить границы и цели исторического познания. В конечном итоге его критика оказалась плодотворной как для исторической, так и для философской науки. Более того, она способствовала сближению и взаимообогащению обеих дисциплин.

Ключевые слова: Леопольд фон Ранке, Кареев Н. И., единичное и общее в истории, теория прогресса, философия и история.

Автор: Буллер Андреас, Dr. phil. и преподаватель философии в Swiss International School в Штутгарте. E-mail: andreas.buller@gmail.com Википедия: https://ru.wikipedia.org/wiki/Буллер,_Андреас

Buller A. Leopold von Ranke's Theory of History

Abstract. This article explores the contribution of the renowned 19th-century German historian Leopold von Ranke to the development of the philosophy and theory of history. The author seeks to answer the question: how can Ranke’s critical stance toward philosophy be explained? This is a challenging question, since Ranke, while criticizing philosophy, simultaneously employs a philosophical method in analyzing historical problems: he examines the relationship between the particular and the universal in history, critiques the idea of social progress, and strives to define the boundaries and aims of historical knowledge. Ultimately, his criticism proved fruitful for both historical and philosophical scholarship. Moreover, it contributed to the rapprochement and mutual enrichment of the two disciplines.

Keywords: Leopold von Ranke, N. I. Kareev, the singular and the general in history, the theory of progress, philosophy and history. 

Corresponding author: Буллер Андреас, Dr. phil., Philosophy Teacher Swiss International School Stuttgart, Germany. E-Mail: andreas.buller@gmail.com Wikipedia: https://de.wikipedia.org/wiki/Andreas_Buller

О главных принципах исторической науки

Леопольд фон Ранке (Leopold von Ranke) был, пожалуй, самым плодотворным историком XIX столетия. В течение только последних девятнадцати лет своей жизни (1867–1886) ему удалось опубликовать 48 томов своих трудов! Ещё 6 томов его работ были опубликованы посмертно (1887–1890). Ранке написал многотомные труды по истории самых различных, преимущественно европейских стран и народов: «Немецкая история в эпоху Реформации», «Двенадцать книг прусской истории», «Французская история, особенно в XVI и XVII вв.», «Английская история, особенно в XVI и XVII вв.» Мы, к сожалению, не найдём у него специальной работы, которая целиком и полностью была бы посвящена проблемам теории и методологии истории, но Ранке спорадически высказывается и о теоретических проблемах исторической науки, чаще всего в своих многочисленных выступлениях (Vorträge) или же во введениях (Einführungen) к своим работам. Ранке по праву называют «отцом» современной профессиональной историографии, ибо он сформулировал ключевые принципы исторического исследования: объективизм, индивидуализм и критицизм.

·                 Объективизм. Ранке кратко, чётко и ясно обозначил цель исторической науки, которая заключается в принципе объективного описания прошлого «wie es eigentlich gewesen» («как оно было на самом деле»). По его мнению, историк должен стремиться к беспристрастности, избегая искажения и идеализации, а тем более инструментализации истории в политических иди идеологических целях. Он должен стремиться к нейтральному и точному воспроизведению фактов.

·                 Индивидуализм. Ранке утверждал, что каждая эпоха и каждое общество обладают собственной уникальной ценностью. Поэтому он указывал на необходимость понимания исторических явлений «изнутри» исследуемой эпохи. Он решительно выступал против телеологического подхода к прошлому, согласно которому история развивается в заданном ей направлении и неизбежно приходит определённому результату.

·                 Критицизм. Ранке был одним из первых, кто на систематическом уровне применил критический анализ первоисточников. В основе его исследований лежали исторические документы, которые он, подвергая внутренней и внешней критике, сравнивал и анализировал. Благодаря его исследовательскому методу история превратилась в эмпирически обоснованную науку.

Ранке преподавал в Берлине, но его ученики распространили его подход по всей Германии, создав влиятельную историческую школу. Его последователей называли «ранкианцы». К ним принадлежал и известный немецкий историк Иоганн Густав Дройзен — автор первого фундаментального труда по теории и методологии исторической науки «Историка». Но Ранке занимался не только эмпирическими исследованиями, он обратился также к теоретической рефлексии об исторической науке.[1] Последней займёмся также мы. Добавлю, что Ранке использовал литературный стиль речи, который создаёт иллюзию простоты и доступности его аргументов. Но за кажущейся простотой ранковского стиля изложения скрываются сложные теоретические постулаты, которые я здесь попытаюсь объяснить.

Единичное и общее в истории

Первая проблема, которая интересует Ранке, это проблема отношения единичного и общего в истории. «С исследованием и изучением (истории — АБ.) дело обстоит не иначе как с восприятиями во время путешествия или же с событиями жизни»[2] (Ранке 1956: 3), утверждает Ранке. Как бы нас ни интересовали отдельные детали нашего путешествия, со временем и они постепенно уходят на задний план или исчезают из нашей памяти. Их место занимают самые сильные впечатления или же общие представления о путешествии. Таким образом «самые благородные моменты пережитого существования образуют в памяти единое живое содержание» [3] (Ранке 1956: 3). Приблизительно также дело обстоит и с историческим познанием, которое тоже является путешествием во времени. И хотя историк, как правило, имеет дело с отдельными событиями, также за этими событиями всегда обнаруживается внутренняя взаимосвязь, уверен Ранке, который в этом случае следует мыслям своего не менее знаменитого соотечественника: Вильгельма фон Гумбольдта (Humboldt 1821: 80–105). В этом смысле также «отдельные моменты» прошлого всегда несут в себе историческую правду, а потому являются для нас бесценными, ведь особенное всегда скрывает в себе общее[4] (Ранке 1956: 3), позволяя таким образом создать «из множества индивидуальных восприятий единую картину»[5] (Ранке 1956: 3). Историк Ранке оперирует здесь эпистемологическими категориями (восприятие, особенное, общее), без которых акт исторического познания не объяснить. Но его интересует специфика исторического познавательного акта, сложность которого заключается в том, что историк, опираясь на данное (присутствующее) пытается реконструировать отсутствующее. При этом Ранке осознаёт, что также история нуждается в реконструкции как единичного (конкретного), так и общего (абстрактного). Задача исторической науки, убеждён он, лежит в познании прежде всего единичного (особенного). Однако глубоко ошибаются те историки, которые видят в истории лишь «необъятную совокупность фактов» («ein ungeheures Aggregat von Tatsachen»), которую исследователь должен удержать в своей памяти. Подобный взгляд на историю ведёт к тому, что историк начинает буквально «привязывать» единичное к единичному, создавая таким образом искусственную конструкцию, основанную на «общей морали»[6] (Ranke 1888: VII–XI). Познать таким образом прошлое ему, скорее всего, не удастся, уверен Ранке. Отсюда его вывод: историк не должен терять из своего поля зрения также «общее» (das Allgemeine). Но к «общему» в истории он должен прийти не философским, а историческим путём, наблюдая и описывая конкретное развитие[7] (Ranke 1888: VII–XI). Для Ранке вопрос о том, исходит ли историк в своём анализе прошлого от общего или конкретного, является принципиальным. Если историк исходит из философских постулатов, то таким образом он теряет свою исследовательскую независимость, считает Ранке. Отсюда его вывод «Наше внимание, соответственно, должно быть направлено не на общие понятия, которые, по мнению некоторых правили историей, а на сами, вышедшие на передний план, деятельные народы» [8] (Ranke 1888: VII–XI).

Читатель, вероятно, уже заметил, что отношение Ранке к философии является довольно противоречивым. С одной стороны, он, анализируя отношение между единичным и общим в истории, вынужден пользоваться философскими понятиями. С другой, он принципиально предостерегает историка от философии. Но почему Ранке занимает такую недоверчивую и осторожную позицию по отношению к ней? Какую опасность философия представляет для истории и представляет ли она опасность для неё?

Об отношении истории к философии

Анализируя отношение между «незрелой философией» (именно таким образом Ранке характеризует философию) и историей, Ранке констатирует наличие своего рода конфликта между ними[9] (Ranke 1888: VII–XI). При этом он имеет в виду прежде всего философию истории Гегеля, которая явно доминировала в исторической мысли первой половины XIX столетия. Шопенгауэр, Маркс и Дарвин положили конец её господству.

Но почему он употребляет выражение «незрелая философия»? Ранке считает, что философия исходит не из реальных вещей, а из «априорных мыслей», которые вынуждают исследователя воспринимать мир не с точки зрения того, какой он «есть», а с позиции того, «каким он должен быть». Замечу, что Ранке, возможно, никогда и не занялся бы критикой философии, если бы последняя не оказала такого мощного влияния на историю. Это влияние привело к тому, что также историки, следуя философам, стали применять «априорный метод» познания мира. «Исходя из априорных мыслей (они. — А.Б.) пришли к выводу, что так должно быть. Не замечая того, что подобная мысль вызывает множество сомнений, начали искать ей подтверждение в истории, выбирая из бесконечного множества фактов только те, которые, как им казалось, могли бы заверить её. Возможно, что это и назвали философией истории»[10] (Ranke 1888: VII–XI). Произнеся эти слова, Ранке даже не подозревал, какое блестящее будущее ожидает описанный им «априорный метод» познания прошлого, который в XX столетии стали повсеместно применять прежде всего марксистские историки. В основном принадлежащие к ортодоксальному марксизму, историки занялись интенсивным поиском в истории таких фактов, которые могли бы убедительно подтвердить марксистские постулаты. История, разумеется, нуждается в философской рефлексии, но она, как суверенная дисциплина, должна оставаться независимой, идти своим путём, не полагаясь на философию. А это означает ¾ применять свой историко-критический метод исследования прошлого, в развитие которого существенный вклад внёс именно Ранке.

Другим ярким примером спорного влияния философии на историю является идея прогресса («Fortschrittsidee»), которую Ранке принципиально ставит под вопрос. Гегелевская философия видит в историческом развитии неизбежный и закономерный прогресс. Но если бы дело действительно обстояло так, если бы история человечества в действительности была бы непрерывным прогрессом, то тогда она протекала бы по восходящей линии, переходя из низшей фазы в высшую фазу. Однако реальное историческое развитие далеко не всегда проходило по «восходящей линии», потому что человек часто срывался с лестницы, ведущей наверх, и летел в пропасть. Об этом свидетельствуют разрушительные моменты в истории человечества — уничтожение цивилизаций, уничтожение и сжигание книг, суеверия и фанатизм, враждебность к техническим открытиям. Это первый критический пункт, ставящий теорию прогресса под вопрос. Второй критический пункт касается тех сомнительных выводов, которые логически следуют из этой теории. На эти выводы и обратил своё внимание проницательный Ранке, обнаруживший в идее прогресса следующую проблему: теория прогресса автоматически предполагает, что «каждое последующее поколение является более совершенным, чем прошлые поколения». Однако подобный взгляд на историю человечества является «божественной несправедливостью», ибо он заставляет нас рассматривать любое поколение не как «само по себе», а как опосредованное: «Такое опосредованное поколение не имело бы значения или же оно имело значение лишь настолько, насколько оно являлось бы предшествующей стадией последующего развития. В этом случае оно не было бы напрямую связано с божественным. Я, однако, утверждаю, что каждая эпоха имеет непосредственное отношение к Богу, и её ценность заключается не в том, что из неё получится, а в её существовании самом по себе, т. е. в ней самой»[11] (Ranke 1888: VII–XI).

Именно из этой цитаты Ранке была выхвачена ставшая крылатой фраза «jede Epoche ist unmittelbar zu Gott» («каждая эпоха имеет непосредственное отношение к богу»). Но если любая эпоха находится непосредственно к Богу, то тогда первоочередная задача историка заключается в том, чтобы рассматривать любую эпоху, а также любое индивидуальное существование, как нечто уникальное, как само по себе значимое, а не как результат предшествующего или же как предпосылку будущего развития. Таким образом рассматривал прошлое историзм[12]— доминирующее направление исторической науки XIX столетия, исходившее из признания уникальности каждого исторического явления. Для историзма, которому принадлежал и Ранке, характерно убеждение, что каждое время, каждое народное и культурное явление обладает собственной внутренней ценностью и смыслом, не подлежащими сравнению по шкале «высшее — низшее».

Бросается в глаза, что, критикуя «вмешательство» философии в историческую науку, Ранке в то же время принимает активное участие в философской рефлексии о прошлом ¾ он применяет философские аргументы и понятия, покидает область конкретной истории и занимается теоретическими или эпистемологическими рассуждениями. Одновременно Ранке утверждает, что «вмешательство» философии недопустимо и что философский анализ может только навредить исторической науке. Обращаясь к его тезису о том, что «каждая эпоха имеет непосредственное отношение к богу», мы вынуждены задать вопрос, а как нам быть с тоталитарными эпохами или с преступным прошлым? Находятся также они в непосредственном отношении к Богу? И если «да», то в «каком»? Будут ли виновники преступлений и зачинщики кровавых войн наказаны высшей силой? Войны и диктатуры, разумеется, являются единичными феноменами, но в то же время их объединяют общие черты, а иначе мы не говорили бы о них во множественном числе.

Ранке критикует философию за привнесённую ею в историю идею прогресса, но при этом далеко не все философы поддерживали эту идею: если Гегель и Маркс активно использовали эту идею в своих философских концепциях, то Шопенгауэр выступал против неё, утверждая, что «непредвзятая, критическая и стремящаяся к поиску взаимозависимостей история будет возможна лишь тогда, когда идея прогресса будет изгнана из неё»[13] (Kormann 1913: 148).

Оба мыслителя, как Ранке, так и Шопенгауэр, принципиально отвергали прежде всего гегелевскую философию истории, в основе которой, как считал Ранке, лежит довольно сомнительная концепция, исходящая из того, что «самостоятельную жизнь имеет только идея, а люди являются её тенями и схемами, которые она наполняет содержанием. Учение, в соответствии с которым мировой дух творит вещи с помощью обмана и использует человеческие страсти в своих целях, основано на крайне недостойном представлении о боге и человеке»[14] (Ranke 1888: VII–XI). Не только позиция Ранке по отношению к гегелевской философии была критической, но таковой была и позиция Шопенгауэра. Расхождения о прошлом, таким образом, существуют и внутри самой философии, которую Ранке воспринимает как однородное «целое». Но однородным целым философская наука в XIX столетии, конечно, не была, что нам ярко демонстрирует концепция марксизма, который, действительно, активно «вмешался» в проблемы исторической науки, однако, это «вмешательство», надо признать, было на руку истории, ибо оно принесло ей целый ряд преимуществ. Маркс, по сути, предложил новый взгляд на саму природу исторического процесса. С помощью своей экономической теории, к тому же, он также значительно расширил возможности исторического метода, чего Ранке, который умер после Маркса (в 1886 году), к сожалению, не оценил. Ранке имел возможность прореагировать на историческую концепцию марксизма, но этого не сделал. Маркс показывает, насколько далеко ушла мысль второй половины XIX века от ранковского идеала «объективной истории». В чём же заключается заслуга этого человека, чьё учение и по сей день ассоциируется прежде всего с теорией классовой борьбы?

·                 Маркс открыл «невидимые силы» истории. Люди, по Марксу, творят историю, но не в произвольно ими выбранных обстоятельствах, а в рамках, заданных предыдущими поколениями и действием невидимых структур. Речь идёт об экономических, социальных и идеологических структурах, которые определяют границы возможных действий людей.

·                 Маркс также открыл и описал начало процесса глобализации, который, как он считал, должен преобразовать мир в единое экономическое и культурное пространство. Сейчас этот глобальный мир разрушается на наших глазах политикой национального протекционизма.

·                 Благодаря марксизму на первый план в исторической науке вышли коллективные акторы ¾ социальные группы и классы. Именно они, а не отдельные личности, стали движущей силой истории.

·                 Благодаря Марксу история перестала нам представляться как цепь случайностей. Она стала взаимосвязанной и закономерной, т. е. приобрела логику, которая была независима от божественных сил.

Если критика Ранке была направлена против гегелевской философии, то Маркс поставил под вопрос правомочность не только гегелевской философии, но и ранковского историзма. При этом марксизм не столько противостоит Ранке, сколько указывает на границы его метода. Если Ранке видел задачу историка в описании того, «как это было», то Маркс стремился объяснить, почему это было именно так.

Следующий важный вопрос, который Ранке ставит в своей теории истории, касается проблемы объективности исторического знания.

О возможности объективного исторического знания

В предисловии к своей работе «История романских и германских народов» Ранке указывает на то, что «намерение историка зависит от его взглядов»[15] (Ranke 1824: III). И здесь он, конечно, прав. Намерения историка, действительно, вытекают из его взглядов и убеждений. Этого сегодня никто отрицать не будет. Но далее Ранке утверждает, что из совокупности «намерения и материала возникает форма истории» — «Aus Absicht und Stoff entsteht die Form»[16] (Ranke 1824: VI–VII). Понятие «форма истории» применял также Вильгельм фон Гумбольдт. Но что есть «форма истории»? В нашем современном понимании «форма истории» есть не что иное, как нарратив или же структура знания. Особенность истории заключается в том, что она, по сравнению с поэзией, не позволяет свободно создавать свою «форму», потому что для истории «строгое изложение факта, каким бы условным и неприятным оно ни было, несомненно, является высшим законом» (Ranke 1824: VII). Ведь историк обязан стремиться к тому, чтобы описать развитие конкретного народа, власти или же отдельного события так, «как это было» («wie es gewesen») (Ranke 1824: VI–VII). Именно здесь Ранке повторяет свой знаменитый и широко известный тезис о главной задаче историка, которая заключается в том, чтобы показать «как это действительно было». Но этот тезис цитируется чаще всего в усечённой форме. Я процитирую здесь Ранке полностью: «Истории доверили задачу судить о прошлом, поучать окружающий мир на благо будущих лет. Но и такая высокая обязанность не отменяет настоящей попытки показать, как это действительно было»[17] (Ranke 1824: V–VI).

Требуя от историка объективного описания прошлого, Ранке в то же время осознаёт, что достигнуть абсолютной объективности не в состоянии. Поэтому он уточняет своё требование, указывая на то, что показать «как это действительно было» означает «описать событие в его человеческой постижимости, его единстве, его полноте» (Ranke 1824. V-VI). Эту фразу Ранке я хотел бы проанализировать отдельно. Ранке хорошо понимал, что он поставил перед историком сложную задачу. Он вполне осознавал и тот факт, что познать объективное человек в состоянии лишь в своих субъективных границах. Но, несмотря на это уточнение, требование Ранке о необходимости объективного знания часто подвергается жёсткой критике — прежде всего со стороны историков. Одним из известнейших критиков Ранке был его соотечественник Дройзен, который, надо признать, по праву, заметил: «Если кто-то считает, что историк может описывать прошлое, не занимая никакой позиции, то это бесчеловечное требование»[18] (Droysen 1977: 237) Это замечание Дройзена справедливо. Попутно замечу, что в своей работе «Историка» Дройзен уделяет большое внимание проблеме взаимоотношения субъекта и объекта исторического познания. В «Историке» он выделил специальный параграф, посвящённый этой теме (Kapitel 1, §1: «Subjekt und Objekt der Geschichtswissenschaft»). Там он пишет:

«Начнём с того факта, что мы к истории подходим не беспристрастно, а немедленно привносим в неё целый ряд, как материальных, так и методологических, предпосылок. Поскольку мы сами, каждый из нас, благодаря воспитанию, образованию, привычке и предрассудкам, фактически являемся историческим результатом, — мы наполнены невероятным изобилием представлений, бессознательное проникновение и сочетание которых формирует духовную полноту нашего Я — органа наших желаний и возможностей»[19] (Droysen 1977: 7).

Дройзен указывает на тот бесспорный факт, что наше историческое мышление предопределено условиями нашего существования. Исходя из этого факта он ставит вполне обоснованный вопрос: может ли историк в подобных условиях достичь объективного знания о прошлом? На поставленный им вопрос он даёт негативный ответ, обосновывая его тем, что объективное является нам не «само по себе», не в «чистом виде», а в мыслях конкретного человека, то есть в субъективной форме. А это означает, что описать прошлое «как это действительно было» мы не в состоянии. Его критика оправдана. Но означает ли это, что историк теперь вправе отказаться от обоснованного и логичного требования ¾ объективно описывать прошлое?

Да, любой историк во все времена жил и живёт в определённой стране, говорил и говорит на своём языке, имел и имеет свои убеждения — одним словом, всегда был и является «продуктом своего времени». Более того, не только историк, но и любой другой человек является таковым. Но должен ли человек по этой причине быть освобождён от обязанности изображать прошлое так, как это действительно было? И зачем ему тогда вообще «описывать прошлое», если он не в состоянии описывать его объективно? Отказ от ранковского требования ¾ описывать прошлое «как это действительно было» ¾ поставит под вопрос смысл исследовательской работы историка как таковой. Ранке, кстати, был убеждён в том, что историк не только должен, но и может описывать прошлое по принципу «как это действительно было». Ведь в его распоряжении находится, открытый им, историко-критический метод.

Однако объективность и достоверность исторического исследования зависят не только от используемого метода, но и от личности самого историка — его стремления к интеллектуальной честности и его внутренней этической установки. Даже самый совершенный метод не гарантирует научной добросовестности, если исследователь зависим от политической власти, если он сознательно подменяет интерпретацию идеологической конструкцией. История может стать «свидетельницей истины», если прошлое будет интерпретироваться свободной и независимой, порядочной и честной личностью. В 1894 году российский историк Н. И. Кареев написал для Энциклопедического Словаря Брокгауза и Ефрона примечательные слова, которые, к сожалению, в современной России оказались в забвении:

«Достоинство истории как „свидетельницы истины“, — требует полной свободы; но бывали целые периоды, когда правительства не позволяли касаться наиболее важных исторических вопросов по тем или другим политическим соображениям, и общество находившееся в других отношениях на высоком культурном уровне, или совсем не знало своего прошлого, или представляло его себе в том виде, в каком это было желательно историографии. Одна из важнейших культурных и социальных задач истории, как науки, состоит именно в том, чтобы давать обществу настоящее знание его собственного и чужого прошлого, без которого немыслимо и надлежащее понимание современности. Историческому образованию принадлежит, поэтому, особенно важное значение; но для того, чтобы оно могло выполнить свою задачу, необходимо положить в его основу вполне научную историю, отрешившуюся от всяких так называемых «патриотических» легенд и официальных искажений, какие бы (либеральную или консервативную напр.) ни имели эти легенды и какие бы мотивы ни руководили виновниками этих искажений» (Кареев 1894: 505). 

В этом смысле Кареев явно продолжает начатую Ранке традицию объективной истории. Если Ранке стремился защитить историю от «незрелой философии», то Кареев указывает на опасность патриотических легенд и официальных искажений, которые закрывают человеку доступ к прошлому. Если Ранке критиковал наивность историка, подчинившегося философии, то Кареев прямо осуждает попытки инструментализации и фальсификации истории. Несмотря на различия, оба историка принципиально отстаивают возможность объективного исторического знания.[20]

Современному читателю явно бросится в глаза тот факт, что Кареев в 1894 году рассуждает о прошлом, не допуская даже мысли о том, что оно может когда-то вернуться. Однако прошлое вернулось, и Кареев непосредственно пережил его возвращение. Не успели удары XX столетия зарубцеваться, как на страну XXI столетия обрушились новые беды и сегодня мы переживаем возвращение того же самого прошлого. Российская историческая наука опять оказалась под внешним контролем. В современной России государство определяет темы исторических исследований, вводит «официальные трактовки» главных событий, криминализирует альтернативные взгляды, запрещает книги и занимается цензурой. История инструментализируется в интересах власти, служит средством прямой легитимацией агрессивной политики и войн. Историк вновь оказался под контролем и перед моральным выбором: рискуя своим положением оставаться честным «свидетелем истины» или же подчиниться требованиям власти, способствуя фальсификации, мифологизации и идеологизации прошлого.

Fazit

Подведём итоги нашим размышлениям. Вопросы, которые ставил Ранке, остаются актуальными и по сей день. Мы и сегодня, спустя два столетия, постоянно возвращаемся к мыслям и идеям Ранке, обсуждаем и дискутируем его категорическое требование, описывать прошлое так, «как это действительно было», — но теперь уже в условиях постмодернизма. Последний отрицает возможность объективного знания, подчёркивая перспективность восприятия мира — зависимость истины от точки зрения субъекта. Но этот скепсис присутствовал уже у Дройзена.

Мы и сегодня сомневаемся в возможности прогресса, потому что живём в эпоху войн и бессмысленных конфронтаций, наблюдая повторяющееся падение человека в варварское состояние. В таких условиях скептическое отношение Ранке к идее человеческого прогресса становится ещё более понятным. Безосновательным его скепсис назвать нельзя.

Важным для исторической науки оказалась и инициированная Ранке дискуссия об отношении исторической науки к философии. Замечу, что эти две дисциплины не только регулярно вступали в спор друг с другом, но и оказывали друг на друга позитивное влияние, взаимно обогащаясь. Дискуссия между философией и историей показала, что именно эмпирические, в том числе исторические, знания вынуждают философов нередко корректировать свои — например, антропологические — воззрения. История заставляет философов по-новому взглянуть на сущность человека, увидеть в нём то, что прежде оставалось для них невидимым. Наследие Леопольда фон Ранке является ярким примером обоюдного влияния, взаимодействия и тесного сотрудничества двух дисциплин — философии и истории. Многие историки последовали примеру Ранке, введя в свои исследования философские элементы — Дройзен, Дильтей, Кроче, Коллингвуд, Козеллек и Рикёр, — что сделало историческую науку необычайно плодотворной, глубокой и открытой к философской рефлексии.

Библиографический список

Кареев 1894 - Кареев Н. И. «История» // Энциклопедический словарь / под ред. Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. – Т. 12А (24): Земпер — Имидокислоты. – СПб. : Типо-литография И. А. Ефрона, 1894. – С. 505.

Droysen 1977 - Droysen J. G. Historik / Hrsg. von Peter Leyh. – Stuttgart : Klett-Cotta, 1977.Hempel 1959 - Hempel C. G. The Function of General Laws in History // Theories of History. – Glencoe : The Free Press, 1959. – P. 344–356.

Humboldt 1933 - Humboldt W. v. Über die Aufgabe des Geschichtsschreibers. Betrachtungen über die bewegenden Ursachen der Weltgeschichte, Latium und Hellas (1821). – Leipzig, 1933. – S. 80–105.

Iggers 1983 - Iggers G. G. The German Conception of History: The National Tradition of Historical Thought from Herder to the Present. – Middletown : Wesleyan University Press, 1983.

Kormann 1913 - Kormann F. Schopenhauer und Leopold von Ranke // Schopenhauer Jahrbuch. – 1913. – S. 147–153. – URL: https://download.uni-mainz.de/fb05-philosophie-schopenhauer/files/2019/02/N_02_Kormann.pdf

Ranke 1824 - Ranke L. v. Vorrede zur Geschichte der romanischen und germanischen Völker von 1494 bis 1535. – Leipzig / Berlin, 1824.

Ranke 1888 - Ranke L. v. Weltgeschichte. Erste bis dritte Auflage / hrsg. von A. Dove und G. Winter. – Bd. IX, Teil II. – Leipzig : Duncker & Humblot, 1888. – S. VII–XI.

Ranke 1956 - Ranke L. v. Die großen Mächte. Politische Gespräche / mit einem Nachwort von T. Schieder. – Göttingen : Vandenhoeck & Ruprecht, 1956.

Ranke 1971 - Ranke L. v. Über die Epochen der neueren Geschichte / hrsg. von T. Schieder und H. Berding. – München ; Wien : R. Oldenbourg Verlag, 1971. – S. 53–67.

Stern 1973 - Stern F. Varieties of History: From Voltaire to the Present. – New York : Vintage Books, 1973.

References

Droysen, Johann Gustav. Historik. Edited by Peter Leyh. Stuttgart: Klett-Cotta, 1977.

Hempel, Carl G. “The Function of General Laws in History.” In Theories of History, 344–356. Glencoe, IL: The Free Press, 1959.

Humboldt, Wilhelm von. On the Task of the Historian: Reflections on the Moving Forces of World History, Latium and Hellas (1821). Leipzig, 1933, 80–105.

Iggers, Georg G. The German Conception of History: The National Tradition of Historical Thought from Herder to the Present. Middletown, CT: Wesleyan University Press, 1983.

Kareev, N. I. “History.” In Encyclopedic Dictionary, edited by F. A. Brockhaus and I. A. Efron, vol. 12A (24): Semper – Imidokisloty, 505. St. Petersburg: I. A. Efron Typolithography, 1894.

Kormann, Friedrich. “Schopenhauer and Leopold von Ranke.” Schopenhauer Yearbook (1913): 147–153. Accessed February 9, 2019. https://download.uni-mainz.de/fb05-philosophie-schopenhauer/files/2019/02/N_02_Kormann.pdf.

Ranke, Leopold von. Preface to the History of the Latin and Germanic Peoples from 1494 to 1535. Leipzig / Berlin, 1824.

Ranke, Leopold von. World History. 1st–3rd ed. Edited by Alfred Dove and Georg Winter. Vol. IX, Part II. Leipzig: Duncker & Humblot, 1888.

Ranke, Leopold von. The Great Powers: Political Dialogues. With a postscript by Theodor Schieder. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1956.

Ranke, Leopold von. On the Epochs of Modern History. Edited by Theodor Schieder and Helmut Berding. Munich and Vienna: R. Oldenbourg Verlag, 1971, 53–67.

Stern, Fritz. Varieties of History: From Voltaire to the Present. New York: Vintage Books, 1973.

[1] Эта информация взята из общеизвестных энциклопедических источников. Её цель — ввести читателя в тему.

[2] «Mit Studien und Lektüre verhält es sich nicht anders als mit den Wahrnehmungen einer Reise, ja mit den Ereignissen des Lebens selbst».

[3] «Die vornehmsten Momente des genossenen Daseins treten in der Erinnerung zusammen und machen ihren lebendigen Inhalt aus».

[4] «das Besondere trägt ein Allgemeines an sich» Ranke, L. v. Die großen Mächte. Politische Gespräche. Mit einem Nachwort von Theodor Schieder. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1956. С. 3.

[5] «Aus der Mannigfaltigkeit der einzelnen Wahrnehmungen erhebt sich uns unwillkürlich eine Ansicht ihrer Einheit».

[6] «Demohnerachtet irren auch diejenigen Historiker, welche die ganze Historie lediglich als ein ungeheures Aggregat von Thatsachen ansehen, das man ins Gedächtniß zu fassen sich das Verdienst erwerben müsse; wodurch geschieht, daß Einzelnes an Einzelnes gehängt und nur durch eine allgemeine Moral zusammengehalten wird».

[7] «Indessen ist es damit nicht gethan; es ist nothwendig, daß der Historiker sein Auge für das Allgemeine offen habe. Er wird es sich nicht vorher ausdenken, wie der Philosoph; sondern während der Betrachtung des Einzelnen wird sich ihm der Gang zeigen, den die Entwicklung der Welt im Allgemeinen genommen. Diese Entwicklung aber bezieht sich nicht auf allgemeine Begriffe, die in diesem oder jenem Zeitalter vorgeherrscht hätten, sondern auf ganz andere Dinge».

[8] «Nicht auf die Begriffe demnach, welche einigen geherrscht zu haben scheinen, sondern auf die Völker selbst, welche in der Historie thätig hervorgetreten sind, ist unser Augenmerk zu richten».

[9] «„Es ist oft," so heißt es daselbst, „ein gewisser Widerstreit einer unreifen Philosophie mit der Historie bemerkt worden». 

[10] «„Es ist oft," so heißt es daselbst, „ein gewisser Widerstreit einer unreifen Philosophie mit der Historie bemerkt worden. Aus apriorischen Gedanken hat man auf das geschlossen, was da sein müsse. Ohne zu bemerken, daß jene Gedanken vielen Zweifeln ausgesetzt seien, ist man daran gegangen, sie in der Historie der Welt wiederzusuchen. Aus der unendlichen Menge der Thatsachen hat man alsdann diejenigen ausgewählt, welche jene zu beglaubigen schienen. Dies hat man wohl auch Philosophie der Geschichte genannt».

[11] «Eine solche gleichsam mediatisierte Generation würde an und für sich eine Bedeutung nicht haben; sie würde nur insofern etwas bedeuten, als sie die Stufe der nachfolgenden Generation wäre, und würde nicht in unmittelbarem Bezug zum Göttlichen stehen. Ich aber behaupte: jede Epoche ist unmittelbar zu Gott, und ihr Wert beruht gar nicht auf dem, was aus ihr hervorgeht, sondern in ihrer Existenz selbst, in ihrem eigenen Selbst».

[12] Историзм (нем. Historismus) — методологическое направление исторической науки, сложившееся в Германии в первой половине XIX века. Исходит из признания уникальности и неповторимости каждого исторического явления и из того, что все культурные и социальные формы следует понимать в их исторической обусловленности, а не оценивать по внеисторическим или телеологическим критериям. Главные представители — Леопольд фон Ранке, Иоганн Густав Дройзен, Вильгельм Дильтей. Историзм противопоставлял себя философским концепциям истории, стремившимся к универсальным законам развития (Гегель, Конт и др.).

[13] «Erst wenn die Fortschrittsidee aus der Geschichte völlig verbannt ist, erst dann kann eine vorurteilslose, kritische und Zusammenhang suchende Geschichtswissenschaft einsetzen».

[14] « Nach dieser Ansicht würde bloß die Idee ein selbständiges Leben haben. Alle Menschen aber wären bloß Schatten oder Schemen, welche sich mit der Idee erfüllten. Der Lehre, wonach der Weltgeist die Dinge gleichsam durch Betrug hervorbringt und sich der menschlichen Leidenschaften bedient, um seine Zwecke zu erreichen, liegt eine höchst unwürdige Vorstellung von Gott und der Menschheit zugrunde».

[15] «Die Absicht eines Historikers hängt von seiner Ansicht ab».

[16] «Aus Absicht und Stoff entsteht die Form».

[17] «Man hat der Historie das Amt, die Vergangenheit zu richten, die Mitwelt zum Nutzen zukünftiger Jahre zu belehren, beigemessen: so hoher Aemter unterwindet sich gegenwärtiger Versuch nicht: er will blos zeigen, wie es eigentlich gewesen».

[18] «Meint man aber, daß der Historiker ohne Parteinahme schreiben soll, so ist es eine unmenschliche Forderung».

[19] «Beginnen wir damit anzusehen, daß wir an die Geschichte herantretend uns nichts weniger als unbefangen verhalten, daß wir sofort eine Menge von Voraussetzungen mit heranbringen, sowohl sachlichen wie methodischen, wie wir denn selbst, jeder einzelne, recht eigentlich ein historisches Ergebnis, durch Erziehung, Bildung, Gewohnheit, Vorurteil mit einer unermäßlichen Fülle von Vorstellungen bestimmt sind, deren unbewußte Durchdringung und Zusammenfassung die geistige Fülle unseres Ich, das Organ unseres Wollens und Könnens bilden».

[20] Кареев не был непосредственным учеником Ранке, однако разделял ключевые установки немецкого историзма, в центре которых стояло требование научной объективности и освобождения исторического познания от метафизических или политических предвзятостей.

"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

Хочу помочь журналу