Л. Н. Аряев
К ВОПРОСУ ОБ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ «РОДОСЛОВНОЙ» АНТИНОРМАНИЗМА.
Иллюстрация: Диспут между Н. И. Костомаровым и М. П. Погодиным по вопросу, кем были первые призванные варяги. Из коллекции Музея истории СПбГУ
Аннотация. Предлагаемая К. Ю. Ерусалимским схема происхождения современного радикального антинорманизма от идей Ломоносова, опирающегося на концепции Стрыйковского, нуждается в некоторой корректировке. Так, важная для неоантинорманистов спекуляция о связи варягов с Вагрией действительно восходит к Герберштейну и Стрыйковскому, но она отвергалась как Ломоносовым, так и Татищевым. Домыслы Стрыйковского о родословии ранних Рюриковичей Ломоносовым восприняты не были, Татищев же существенно их переработал, сделав матерью Рюрика выдуманную дочь Гостомысла Умилу. «Норманизма» как научного понятия никогда не существовало, антинорманизм же является не единой школой, а скорее тенденцией в историографии, имеющей градации и переходы, так что одного и того же человека можно причислять или не причислять к антинорманистам исходя из различного понимания сути «норманизма».
Ключевые слова: антинорманизм, историография, С. Герберштейн, М. Стрыйковский, М. В. Ломоносов, В. Н. Татищев, К. Ю. Ерусалимский
Об авторе: Аряев Леонид Николаевич, независимый исследователь, г. Заальфельд (Германия). Email: l.aryayev@yandex.ru
L. Aryayev
TO THE ISSUE OF HISTORIOGRAPHICAL “GENEALOGY” OF ANTI-NORMANISM.
Abstract: The concept by K.Yu. Erusalimskiy about the origin of modern radical Anti-Normanism from the ideas of Lomonosov and Stryjkowski, requires correction. True, the important Neo-Anti-Normanists speculations about the Varangians-Wagrian connection were proposed by S. Herberstein and M. Stryjkowski, but they were rejected by both Lomonosov and Tatishchev. Stryjkowski 's conjectures about the genealogy of the early Rurikids were not accepted by Lomonosov; Tatishchev revised Stryjkowski 's ideas and made the fictional daughter of Gostomysl Umyla Rurik's mother. “Normanism” as a scientific concept has never existed, and anti-Normanism is not a unified school, but a tendency in historiography, subject to gradations and transitions, so that the same person may or may not be counted among the anti-Normanists, depending on one's understanding of the term “Normanism”.
Key words: Anti-Normanism, historiography, S. Herberstein, M. Stryjkowski, M. Lomonosov, V. Tatishchev, K.Yu. Erusalimskiy.
Corresponding author: L. Aryayev, independent researcher, Saalfeld (Germany). Email: l.aryayev@yandex.ru
Сколь важное значение пресловутый «норманнский вопрос» сохраняет в российской историографии, какой накал эмоций он до сих пор способен вызывать, в какой степени сохраняется его предельная политизированность – наглядно видно в содержательной и интереснейшей статье К. Ю. Ерусалимского «Дремучий антинорманизм Владимира Путина», опубликованной в 3 (36) номере журнала «Историческая экспертиза» за 2023 г. Константин Юрьевич – первоклассный специалист и глубокий знаток затронутой в статье проблематики, работа написана живым увлекательным языком. Гражданское мужество автора, смело и нелицеприятно затрагивающего болезненные вопросы современной российской историко-идеологический повестки, достойно искреннего восхищения и признательности.
Вместе с тем некоторые из утверждений автора содержат неточности. Не оспаривая в целом выводов К. Ю. Ерусалимского и соглашаясь с его крайне негативной оценкой влияния политики на историческую науку, хотелось бы подробней осветить те особенности историографии «норманнского вопроса», которые он не затронул или упомянул мельком.
Высказывания В. В. Путина о возможном славянстве матери Рюрика и о наличии у славян «квазигосударственных» и «прогосударственных» структур, куда Рюрик был призван «на служение», К. Ю. Ерусалимский оценил как «дремучий антинорманизм», восходящий к учению М. В. Ломоносова, который, в свою очередь, опирался на труды М. Стрыйковского (Ерусалимский 2023: 103-104). Ерусалимский находит ироничным, что именно польский хронист, «воин-герой Улы и Витебска», вдохновил Ломоносова (напрямую или через «Синопсис» Гизеля) в его противостоянии «немецким академикам». Примечательно, что ту же самую мысль независимо от Ерусалимского и почти теми же словами высказал польский историк И. Граля: рассказывая свою «сказочную историю», В. В. Путин выступает на стороне противников «норманнской теории», идейным родоначальником которых является Ломоносов; при этом, замечает Граля, Путину неведомо, что ломоносовские идеи основываются на трудах польских историков эпохи Ренессанса, в первую очередь Мацея Стрыйковского! (Grala 2022: 134-135).
Что польские хронисты оказали огромное (хоть и не во всем благоприятное) влияние на российскую историографию – сомнению не подлежит. Что Ломоносов начинал изучение отечественной истории с «Синопсиса», многие фрагменты которого целиком списаны у Стрыйковского – столь же бесспорно. Однако генезис идей, популярных в современной российской националистической историографии и частично озвученных Путиным в ходе заседания наблюдательного совета платформы «Россия — страна возможностей» 20 апреля 2022 г., несколько сложнее той схемы, которую предлагают Ерусалимский и Граля.
Прежде всего, за «маму-славянку» у Рюрика Стрыйковский ответственности не несет. Он действительно пытался восполнить домыслами лакуны в родословной первых русских князей, но героями его фантазий был не Рюрик, а Ольга и Гостомысл. Чтобы понять генезис домыслов Стрыйковского, нужно помнить, что при изложении событий русской истории он во многом опирался на С. Герберштейна. Передавая в своем сочинении краткий конспект русских летописей, имперский посланник наградил старейшину Гостомысла княжеским титулом. Точнее, он написал о его избрании „princepem“ (Herberstein 1571: 2), что в русских изданиях переводят и как «правитель», и как «князь». В изложении Стрыйковского новгородцы избирают Гостомысла именно князем (Stryjkowski 1582:116). Неизбежно возникал вопрос: куда девалась «династия Гостомысла» после прибытия Рюрика и почему никто из родственников или потомков Гостомысла не попытался оспорить власть пришельцев? Брак Ягайло с Ядвигой 1385 г. подсказал польскому хронисту оптимальное решение: сын Рюрика Игорь взял в жены правнучку Гостомысла Ольгу, старая династия мирно слилась с новой (Stryjkowski 1582: 121).
От Стрыйковского «гостомысловская» родословная Ольги проникла в «Синопсис» Гизеля и в минейное житие княгини Ольги Дмитрия Ростовского (Синопсис 1680: 16; Дмитрий Ростовский 1764: 313). Оба этих произведения привлекли внимание В. Н. Татищева уже на ранних этапах его исторических штудий (Татищев 1990: 138) и были восприняты с полным доверием – Ольга у него стала славянкой, правда, не правнучкой, а внучкой Гостомысла (Татищев 2016б : 272). Не довольствуясь этим, историограф сделал Гостомысла предком не только Ольги, но и Рюрика (Татищев 2016а : 136, 143). Дело в том, что история с избранием и призванием первых князей народом не вызывала у Татищева доверия: сын своего времени и своей страны, он признавал вполне законным только династическое наследование. Уже в примечаниях к первой редакции «Истории Российской» Татищев высказывал предположение, что Рюрик и его братья «по свойству наследники были». Молчание источников на этот счет он объяснял тем, что сведения о родстве были каким-то образом утрачены (Татищев 2017: 522). Чувствуя шаткость подобной отговорки, Татищев озаботился поиском аутентичного источника, призванного подтвердить его догадки. В 1748 г. им якобы была при таинственных обстоятельствах обретена «История Иоакима» (вскоре не менее загадочно утерянная), в которой, наряду со многими другими татищевскими гипотезами, подтверждалось, что Рюрик был сыном одной из дочерей Гостомысла, получившей характерное псевдославянское имя Умилы (Татищев 2016а: 136, 143). Выходило, что Игорь взял в жены свою двоюродную тетку, но это на этом обстоятельстве Татищев внимания не заострял.
«Умила Гостомысловна» и есть та самая «мама славянка», о которой смутно («что-то в этом роде») припоминал российский президент[1]. Несомненно, генеалогические фантазии Стрыйковского послужили для Татищева образцом, но все же создание образа Умилы – заслуга не Стрыйковского, а именно Татищева[2].
Ломоносов совершенно точно был знаком с еще не опубликованной рукописью «Истории Российской» Татищева (Ломоносов 1957: 490). Однако в свою собственную «Древнюю российскую историю» он не включил ни Умилу, ни происхождение Ольги от Гостомысла. Поэтому возводить версию о рюриковской маме-славянке к Ломоносову, а через него к Стрыйковскому, как это делает в своей статье Ерусалимский, едва ли основательно.
Правда, у части современных антинорманистов татищевская генеалогия Рюрика пользуется популярностью и доверием (Карпенко 2017). Но происходит это лишь потому, что с Татищевым они знакомы разве что по пересказам из вторых рук – иначе они бы знали, что варягов Татищев славянами не считал, что имена послов Олега и Игоря он безошибочно определял как шведские, что в его картине прошлого с призванием Рюрика славянский язык был «унижен», а «Славяне на Руси в презрении», и только Ольга, сама будучи славянкой, вернула соплеменникам первенствующее значение в государстве (Татищев 2018: 110; 2017: 99)[3]. Словом, по критериям современных антинорманистов первый русский историограф выходит законченным «норманистом». Правда, он выделял среди варягов варягов-русь, но последних относил опять-таки не к славянам, а к финнам, которых считал сарматами (Татищев 2016а: 327, 383-384).
Мало того: Татищев категорически отвергал ключевой для нынешних антинорманистов школы Кузьмина – Фомина тезис о связи варягов с западнославянским племенем вагров. Приведя эту гипотезу в изложении Стрыйковского (повторяющего в этом месте Герберштейна), Татищев написал: «Сие видится неколико вероятно, но, внятно разсмотря, обличается, что никоего основания не имеет». Среди прочего историограф указывал, что упоминаемые Адамом Бременским и Гельмгольдом имена «вандальских» князей «довольно видимы, что все суть славенские, а Рюрик, Синеус, Трувор, Олег, Рохволд, Оскольд, Тур и пр. ни едино есть славенское» и что погребальные обряды первых русских князей и их дружинников не были славянскими (Татищев 2016а: 381-382).
Впрочем, спекуляция о связи варягов с Вагрией настолько архаична и несуразна, что ее отвергал даже Ломоносов, о чем современные антинорманисты, позиционирующие себя как его защитники и продолжатели, предпочитают умалчивать. «Вагрийскую» версию отстаивал Крекшин, доказательства которого и Миллер и Ломоносов сочли сомнительными (Ломоносов 1952:11). В равной степени ни Фомин, ни Сахаров не акцентировали внимания на том, что Ломоносов, приступив к обстоятельному изучению истории России, не мог, как настоящий ученый, не признать хотя бы частично правоту Миллера и не согласиться, что пусть не все, но некоторая часть варягов действительно были скандинавами (Ломоносов 1766: 41) и что имя «Рюрик» действительно скандинавское (Ломоносов 1952: 31) – грех немалый в глазах современных норманофобов!
Это конечно, не отменяет того, что Ломоносов был антинорманистом. Но считать его идейным родоначальником современных «гонителей норманнов» было бы натяжкой. Собственно, в историографии Ломоносов не имел ни собственной школы, ни учеников, ни даже идейных продолжателей – никто из последующих историков, включая антинорманистов, не возвращался вполне к его трактовке «варяго-русского вопроса» (отдаленное сходство можно отыскать разве что у одного Костомарова с его гипотезой «жмудской Руси», от которой он, впрочем, сам счел за лучшее отойти). Как и многие антинорманисты, Ломоносов помещал варягов-русь на южном берегу Балтийского моря, но не в Голштинии и не в Померании, а в Восточной Пруссии (Ломоносов 1766: 43)[4]. И потому его взгляды нельзя, как это делают Ерусалимский и Граля, возводить исключительно к Стрыйковскому, хотя последний несомненно оказал на него влияние, например дав толчок к разработке «роксоланской» гипотезы, произвольно пристегнутой Ломоносовым к гипотезе «прусской». Впрочем, даже при изложении роксоланской теории Ломоносов предпочитал ссылаться не на Стрыйковского, а на М. Претория (Ломоносов 1766: 48-49).
В чем Ерусалимский безусловно прав – так это в том, что истинным родоначальником современного антинорманизма нужно считать даже не Стрыйковского, а Герберштейна. Именно габсбургский дипломат первым предположил связь варягов с Вагрией. Но Ерусалимский напрасно приписывает это влиянию на Герберштейна М. Меховского и Б. Ваповского – если оно и было, то не в варяжском вопросе. Польские хронисты в своих «реконструкциях» упирали на вандалов, выдаваемых ими за славян (в чем за ними следовал и Герберштейн), о варягах же если и упоминали (как Ян Длугош), то не придавали им значения и не объявляли их славянами. Герберштейн достаточно подробно описывает, как он пришел к идее «варяги из Вагрии», и ни о каких польских авторах в его тексте нет ни намека – будь оно иначе, барон непременно упомянул бы их, чтобы придать веса своим соображениям. Но нет, у имперского посланника, как и у его современных последователей, все ограничивается «ассоциацией по созвучию» (варяги-вагры) и спекулятивными рассуждениями, что славянам пристало избирать князей из славян же, а не из скандинавов (Herberstein 1571:3).
У Герберштейна версию о варягах из Вагрии чуть ли слово в слово списал Стрыйковский (Stryjkowski 1582: 116). В свою версию ранней истории Руси он добавил позаимствованное у Длугоша (Dlugosz 1867: 53) происхождение Аскольда и Дира от Кия (Ерусалимский ошибочно приписывает этот домысел самому Стрыйковскому). Эта не лишенная некоторого изящества фантазия не попала ни к Гизелю, ни к Татищеву, ни Ломоносову – уже одно это обстоятельство указывает на то, что влияние Стрыйковского на раннюю российскую историографию не стоит абсолютизировать. Из забвения длугошевская версия происхождения Аскольда и Дира была извлечена лишь в прошлом столетии, когда к ней по собственным соображениям обращались М. В. Грушевский, А. А. Шахматов, Б. А. Рыбаков. Не воспользовался Ломоносов и домыслом о родстве Ольги с Гостомыслом (Ломоносов 1766: 62)[5].
Стрыйковский, однако же, не был до конца уверен в герберштейновской версии происхождения варягов. Будучи компилятором, он спокойно соединял в своем труде даже взаимоисключающие гипотезы и наряду с варягами из Вагрии писал о некой Варягии в Италии, во владениях Савойского княжества (Stryjkowski 1582: 118). По-видимому, славянству варягов он не придавал особого значения. Составитель «Синопсиса», позаимствовавший у польского хрониста славянскую версию происхождения варягов, тоже не выводил из этого значимых последствий: о том, что варяги «языка славенска бяху», в «Синопсисе» сказано буквально мимоходом, в придаточном предложении, об их местожительстве говорится лишь приблизительно - «над Балтийским морем» («Синопсис» 1680: 13). Только у Ломоносова, в ходе начатой им полемики с Миллером, славянство варягов стало принципиальным вопросом. И только у Ломоносова появляется версия о пребывании «варягов-руси» в Восточной Пруссии.
Ерусалимский ошибается, приписывая разделение варягов на скандинавов и славянов-русь «Синопсису» (Ерусалимский 2023: 108). Ничего подобного нет и в монографии М. В. Свердлова (Свердлов 2011: 101-105), на которую Еруслаимский в этом месте ссылается. Генезис ломоновской гипотезы связан не со Стрыйковским и Гизелем, а с трансформациями образа Рюрика и понятия «варяги» в русском летописании.
В Начальной летописи термин «варяги» является обобщающим для ряда северных германоязычных народов, среди которых фигурирует и русь - свеев, урмян, англян, гетов; местоположение руси до ее прихода к словенам вместе с Рюриком указано крайне неопределенно – в Афетовой части, т. е. в Европе (ПСРЛ Т. 2 1908: 4, 14). В IV Новгородской летописи Рюрик с братьями «избрашися от немец» (ПСРЛ Т. 4. 1915: 11). В «Сказании о Мономахове венце и в «Сказании о князьях Владимирских» «из немец» конкретизируется - «из Пруссии», Рюрик оказывается потомком Пруса, сродника Августа Кесаря. В Воскресенской летописи и в Степенной книге Прус представлен уже не просто сродником, а братом Августа (ПСРЛ Т. 7 1856: 267-268; ПСРЛ Т. 21 1908: 60-61). Располагая такими известиями и ошибочно полагая, что пруссы относятся к славянской группе народов, Ломоносов мог со спокойной совестью ссылаться на «Новгородский летописец» и «Степенные книги» (Ломоносов 1766: 44), создавать этимологию «из немец – от Немана» (Ломоносов 1952: 33-34) и говорить о славянских варяго-руссах, потомки которых стали пруссами или поруссами (Ломоносов 1766: 46). Это позволяло Ломоносову выдвинуть достойный ответ Миллеру и заодно дать какое-то, пусть и шаткое основание августианской легенде, с которой ему, судя по фразе «Вероятности отрещись не могу; достоверности не вижу» (Ломоносов 1766: 56), не хотелось расставаться.
Этимологию «русы – порусы – пруссы» Ломоносов позаимствовал у М. Претория, автора труда под названием „Orbis Gothicus“ (Praetorius 1688: 9), или, согласно ломоносовскому переводу, «Свет готический» (Ломоносов 1766: 55). Для Претория призвание русскими князей из Пруссии служило подтверждением его гипотезы о славянстве пруссов и их родстве с руссами через формы „Poruscorum“ и „Boruscorum“ (Praetorius 1688: 17); Ломоносов же с помощью догадки о славянстве прусов пытался подтвердить славянское происхождение Рюрика и его варягов. Так два безосновательных домысла взаимно подкрепляли друг друга[6]. Преторий пытался опереться на Герберштейна, увязывая его гипотезу со своей при помощи объединения Пруссии с Померанией вплоть до Вагрии в единый „imperium“. Ломоносов же, хотя и подчеркнул ссылку на Герберштейна в „Orbis Gothicus“ (Свердлов 2011: 665), не стал ссылаться на его предположения в своей «Древней Истории».
Можно предположить, что образцом для ломоносовского разделения варягов на скандинавов и русов-славян послужила татищевская идея о варягах-«сарматах», т. е. финнах или русах. В любом случае, ни Стрыйковский, ни Герберштейн в данном случае влияние на Ломоносова не оказали. Опосредованное воздействие польской ренессансной историографии просматривается разве что в сходстве легенды о прибытии Пруса на Балтику с литовскими легендами о бежавшем от Нерона родоначальнике литовских князей Палемоне (Петрухин 2017: 21; Флоря 2009). Но литовская легенда в крайнем случае является образцом для подражания, а не объектом заимствования – история об Августе, Прусе, Рюрике и Гостомысле представляет собой вполне самостоятельный оригинальный сюжет[7].
Выдвижение Ломоносовым столь архаичных даже для его времени идей (его труд представляет собой шаг назад по сравнению даже с «Историей Российской» Татищева, не говоря уже о работах Байера, Миллера и Шлецера) создавало немалые проблемы авторам апологетических трудов о Ломоносове: не писать же, что великий историк, стоящий на голову выше зловредных немцев-«норманистов», верил в сарматство славян, смешивал их с балтами и не решался отрицать римское происхождение Рюрика. Во времена подъема культа Ломоносова в сталинском СССР общепринятым клише стало утверждение, что великий русский историк выступил против «реакционной норманнской теории образования Древнерусского государства». Что это за теория – как правило, не уточнялось, поскольку никакой «норманнской теории» настоящие историки и археологи никогда не создавали. Призрак «норманнской теории» пережил и Сталина, и Союз ССР и до сих пор просачивается на страницы учебных руководств (История 2022: 18). Удивительно ли, что и Владимир Путин вспомнил о ней, едва зашел разговор о Рюрике?
Столь же пустым и бессодержательным является понятие «норманизма». Как писал незабвенный Лев Самуилович Клейн, «…норманизм был просто пугалом, созданным антинорманистами для подтверждения их необходимости» (Клейн 2017: 199). Подобно «менделизму-вейсманизму-морганизму» в биологии, «норманизм» был всего лишь ругательной кличкой, удобной для травли оппонентов. Вот почему бессмысленны звучащие время от времени призывы «отойти от крайностей» антинорманизма и «норманизма», найти некий «третий пусть» (Романчук 2013; Виноградов 2022), или, в формулировке Путина, «золотую середину»: это равносильно поиску «золотой середины» между генетикой и лысенковщиной.
С антинорманизмом тоже не все просто: его справедливо называют «зонтичным» понятием, создающим иллюзию единства совершенно разнородных направлений (Мусин 2017: 232). Уже только поэтому будет ошибкой, как это делает Ерусалимский, возводить антинорманизм к одному источнику, например, к тому же Стрыйковскому. В реальности согласия между отдельными представителями антинорманизма не было никогда. Уже советские антинорманисты четко отделяли себя, передовых, причастившихся учением Маркса, от антинорманистов дореволюционной поры – идеалистов, консерваторов и проч. (Шаскольский 1965: 11, 14). Современные антинорманисты в свою очередь отказываются от наследства советских антинорманистов, которых называют антинорманистами «мнимыми». Правильнее было бы говорить не об антинорманизме, а об антинорманистской тенденции в историографии, которая имеет градации.
Взгляды большинства историков не вписываются в однозначную дихотомию «норманизм-антинорманизм». Каждый конкретный исследователь может оказаться «норманистом» по отношению к другому и антинорманистом по отношению к третьему. С. М. Соловьев считал влияние варягов на восточных славян не очень значительным и отказывался выделять особый «норманнский период» в древнерусской истории, как это делал М. П. Погодин (Соловьев 1988: 52, 258-264, 324-325). Если последнего отнести к «норманистам», как это делали еще советские историографы, то позиция Соловьева является антинорманистской. Вместе с тем Соловьев все же связывал начало русского государства с призванием варягов и в этом отношении был «норманистом» в сравнении с Д. И. Иловайским, который считал призвание поздней легендой, отделял варягов от руси и не признавал вклад варягов в создание Русского государства. В свою очередь, Иловайский окажется «норманистом» рядом с Гедеоновым, вернувшимся к Герберштейну и пытавшемуся представить варягов славянами. Таким образом, ярлык «норманиста» и даже «антинорманиста» ни о чем не говорит, взгляды каждого исследователя нужно конкретизировать и уточнять. И тогда закономерно возникает вопрос – насколько оправдано использование этих ярлыков в принципе.
Далеко не случайно, что на жестком дуализме «норманизм – антинорманизм» настаивают современные радикальные антинорманисты. Правда, дуализм у них получается ассиметричным: поскольку «норманизм» для них – это признание варягов скандинавами (Фомин 2021: 13), то в «норманисты» попадают все зарубежные и почти все русские историки, археологи и лингвисты, за исключением маргинальной группы последователей А. Г. Кузьмина – Фомина, Сахарова, Грот, Пауля, Жиха и др. Понятно, при столь расширенном толковании очень трудно сказать что-либо по древнерусской истории, не впав в грех «норманизма».
Самарский школьник Миша, который делился с Путиным своими соображениями о русской истории, с точки зрения Сахарова или Фомина уже заряжен бациллой «норманизма», поскольку противопоставляет варягов славянам. Но и сам президент по критериям Сахарова выглядит дремучим «норманистом»! Мало того, что славянство он признает (и то гипотетически) только за мамой Рюрика (отец, следовательно, был скандинав), так он еще и уверенно говорит о приходе Рюрика с дружиной из Скандинавии. Пусть президент и открещивается от «норманнской теории», пусть акцентирует избрание Рюрика и его служебную роль в сформировавшихся еще до него славянских «прогосударственных образованиях», пусть апеллирует к некой «золотой середине» - нужды нет: по выражению Гедеонова, с сочувствием цитированному Фоминым, русская история «одинаково невозможна и при умеренной и при неумеренной системе норманнского происхождения Руси» (Фомин 2021: 41).
Нетрудно заметить, что озвученная Путиным позиция – прибывшего из Скандинавии Рюрика с дружиной призвали на служение в уже сложившееся квази- или прогосударственные образования – содержит в себе как минимум «умеренную» дозу того, что Сахаров и Фомин считают «норманизмом». Во всяком случае, не меньшую, чем, например, в трактовке И. Н. Данилевского, который, подобно Путину, не соглашается с тем, что «государственность была занесена на Русь извне». Он призывает обратить внимание, «что Рюрик, Трувор и Синеус приглашались для выполнения функций, уже хорошо известных жителям новгородской земли». Отсюда следует закономерный вывод: «Так что, собственно, к зарождению государства этот рассказ не имеет отношения. Он —лишь первое упоминание о властных институтах, действовавших (и видимо, достаточно давно) на территории Северо-Западной Руси» (Данилевский 1998: 78). Где еще могли действовать «властные институты», как не в «квази- и прогосударственных образованиях»? И если Данилевский с такими его взглядами считается в антинорманистском сообществе одним из вождей «норманизма», то в какой «лагерь» нужно приписать Путина, сказавшему, по существу, то же самое? Точно так же призвание варягов трактует не менее «одиозный» в глазах антинорманистов Е. В. Пчелов: Рюрик был приглашен на основе договора, «делавшем варяжских князей не полноправными хозяевами на новой земле, а зависимым от местных порядков управителями» (Пчелов 2012: 231).
Можно ли считать Данилевского или Пчелова «норманистами» - вопрос, конечно, спорный, но, во всяком случае, едва ли основательно считать высказывание Путина «антинорманизмом», да еще и «дремучим». Тем более что озвученная им позиция отнюдь не является маргинальной в современной историографии, о чем пишет и сам Ерусалимский: «В наши дни в науке принято говорить об объединении (а также о федерации или конфедерации) северных племен, которое пригласило князя Рюрика и его спутников к себе на правление» (Ерусалимский 2023: 107-108). Конфедерация северных племен – чем это не «прогосударственное образование»?
Многократное упоминание в данной работе «радикальных антинорманистов» закономерно порождает вопрос: а есть ли противоположный полюс – «радикальные норманисты»? Если где и водятся такие люди, то разве что среди одиозных политиков, да и то скорее прошлого (эпохи «третьего рейха» в Германии), нежели настоящего. Ни среди историков, ни среди археологов и лингвистов никто и никогда не писал работ, полностью отрицающих участие славян в создании Древнерусского государства, а тем более утверждающих неспособность славян создавать государство в принципе. А вот радикальные антинорманисты, которых О. Л. Губарев определил как «неоантинорманистов» (Губарев 2023), а автор данной работы – как «норманофобов» (Аряев 2018), реально существуют. Эта версия антинорманизма восходит главным образом к творчеству А. Г. Кузьмина, попытавшегося возродить безнадежно устаревшие уже к моменту их появления идеи Гедеонова и Забелина. Не будучи способны убедить коллег научными аргументами, норманофобы апеллируют к националистически настроенным массам, пытаются политизировать дискуссию, переходят на личности и скатываются в ругань. В этой связи нельзя не выразить сожаление, что в своей замечательной статье Ерусалимский, в справедливом негодовании на норманофобов, не сумел избежать излишне эмоциональных высказываний.
Так ли уж необходимо было вставлять в научную работу такие выражения, как «фашиствующий вместе с линией партии», «невежественные постсталинисты», «душитель российской исторической науки», «невежественная и не имеющая никакого отношения к исторической науке», «эта банда», «были свидетелями хамского нахрапа этих фриков» и т. п.? Ругань до сих пор была «фирменным знаком» норманофобов, вследствие их неспособности предъявить научные, объективные обоснования своих позиций. Не стоит давать им повод утверждать, что настоящие историки ничуть их не лучше. Не красят блистательную работу Ерусалимского и мелкие огрехи (едва ли не описки), такие как приписывание «норманнской теории» Герберштейну и Стрыйковскому в английской версии аннотации, наделение Ломоносова небывалым званием «адъюнкт-химика профессора», упоминание С. Л. Пештича в числе «одиозных» и «бесцеремонных» критиков Миллера, равно как и «защита» Миллером «диссертации»[8].
Вольно или невольно Ерусалимский подражает норманофобам и в другом аспекте – в подчеркивании и акцентировании политического аспекта «норманнского вопроса». Мало того, он как будто приободряет нынешних «гонителей норманнов», уверяя их, что они имеют значительный политический вес и что сам президент России уже стал адептом их культа. Ерусалимский уверенно постулирует дружбу Путина с покойным лидером антинорманистов А. Н. Сахаровым, но приводимые им доказательства оставляют сомнения. Так, он ссылается на некие «устные источники» (не проясняя, чем «устные источники» в данном случае отличаются от обычных слухов), на совместную фотографию Путина и Сахарова (но по такому критерию в друзья к Путину попадут едва ли не тысячи людей). Наконец, Ерусалимский считает «прямой уликой» апрельское выступление президента; но, как уже показано выше, данное выступление нельзя считать антинорманистским, более того – его взгляды резко расходятся с идеями Сахарова.
Путину можно было бы попенять разве что чрезмерное доверие к Татищеву и его «Истории Иоакима» (домысел о славянской маме у Рюрика), но это, увы, не только его личная слабость – доверять Татищеву были склонны и вполне авторитетные историки (Конча, 2011; Майоров 2005).
Согласно польскому исследователю Грале, в плане идеологии, в том числе в трактовке вопросов философии и истории, наибольшее влияние на Путина оказали В. Р. Мединский и В. Ю. Сурков (Grala 2022: 139, 143). Независимо от того, угадал Граля или нет, его предположение выглядит более правдоподобным, чем версия Ерусалимского: ни Сахаров, ни Фомин не определяют и не определяли историко-идеологическую повестку Кремля – не тот у них масштаб и не та сфера деятельности[9].
Вот почему, при всех несомненных достоинствах статьи Ерусалимского, заключительная ее фраза – «Причастность В. В. Путина к А.Н. Сахарову и его приверженцам очевидна, и апрельское выступление Путина — тому прямая улика» (Ерусалимский 2023: 112) - выглядит по меньшей мере очень и очень спорной. Может быть, опасность сползания официальной российской идеологии в дремучий антинорманизм действительно имеется, но стоит ли кричать «волк, волк» раньше времени?
Если что и настораживает в высказывания Путина, то это отнюдь не его дилетантские соображения о родословии Рюрика, а заключительный пассаж: «Это очень интересная сфера деятельности, которая дает нам понимание, откуда мы пришли, как мы развивались. Исходя из этого, можно строить наши планы на будущее, потому что надо понимать базу, основу, фундамент, на котором строилось российское государство» (РИА Новости 2022). Коль скоро от трактовки начала Руси зависят планы российского руководства на будущее – значит, проклятый «норманнский вопрос» и впредь останется предельно политизированным. А значит, у тех, у кого нет научных аргументов, остается шанс одержать верх, используя актуальную политическую повестку.
Настанут ли когда-нибудь те благословенные для Клио времена, когда политики наконец-то потеряют к ней интерес?
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК.
Аряев 2018 - Аряев Л. Н. Норманофобия и её фантомы // Valla. – 2018. – №4 (1-2). – С. 126-135.
Виноградов 2022 - Виноградов А.Е. Норманизм - антинорманизм: полемика и поиск «третьего пути» // Локус: люди, общество, культуры, смыслы. 2022. Т. 13. № 3. С. 87-101.
Губарев 2023 - Губарев О. Л. Неоантинорманизм: все что следует о нем знать. // Социогуманитарные исследования. – 2023. – N2 (4). – C. 35-44.
Данилевский 1998 - Данилевский И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX-XII вв.). Курс лекций. М.: Аспент-Пресс. 1998.
Дмитрий Ростовский 1764 - Дмитрий Ростовский. Жития святых. Книга четвертая. Июнь, июль, август. К., 1764.
Ерусалимский 2023 – Ерусалимский К. Ю. Дремучий антинорманизм Владимира Путина // Историческая экспертиза. 2023. N3 (36). C. 102-112.
Забелин 1879 - Забелин И. Е. История русской жизни с древнейших времен. Часть вторая. М., 1879.
История 2022 - История России. С древнейших времен до наших дней / А .Н. Боханов, Л. Е. Морозова, М. А. Рахматуллин, А.Н. Сахаров, В.А. Шестаков; под ред. А. Н. Сахарова. М., 2022.
Карпенко 2017 - Карпенко А. А. О генеалогических преданиях Иоакимовской летописи В. Н. Татищева // Ист. формат. № 3-4 2017.
Клейн 2017 – Клейн Л. С. Спор о варягах. История противостояния и аргументы сторон. М.: Евразия, 2017.
Ключевский 1989 – Ключевский В. О. Сочинения. В 9 т. Т. VII. Специальные курсы (Продолжение). М.: Мысль, 1989.
Конча 2011 - Конча С. В. Исследования о летописи Иоакима // Труды Первой Международной конференции «Начала русского мира», состоявшейся 28– 30 октября 2010. СПб.: «Блиц», 2011. С. 146–165.
Ломоносов 1766 - Ломоносов М. В. Древняя Российская история. Спб., 1766.
Ломоносов 1952 – Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Том шестой. М., Л.: Изд. Академии Наук СССР, 1952.
Ломоносов 1957 – Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. Том десятый. М., Л.: Изд. Академии Наук СССР, 1957.
Майоров 2005 - Майоров А.В. О Полоцкой летописи Татищева // Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский дом). СПб., 2005, Т.57. с.321-343.
Мусин 2017 - Мусин А. Е. «Столетняя война» российской археологии / Ex Ungue Leonem: Сборник статей к 90-летию Льва Самуиловича Клейна. СПб.: Нестор-История, 2017. – c. 223-244.
Петрухин 2017 - Петрухин В. Я. Русь в IX-X веках. От призвания варягов до выбора веры. – 3-е изд., испр. и доп. М.: Неолит, 2017.
ПСРЛ Т. 2. 1908 - Полное собрание русских летописей (ПСРЛ) Т. 2. Ипатьевская летопись. Изд. 2. Петроград, 1908.
ПСРЛ Т. 4 1915 – ПСРЛ Т.4. Часть 1. Новгородская четвертая летопись. Вып. 1. Петроград, 1915.
ПСРЛ Т. 7. 1856 – ПСРЛ Т. 7. Летопись по Воскресенскому списку. СПб., 1856.
ПСРЛ Т. 21. 1908 – ПСРЛ Т. 21. Степенная книга царского родословия. Ч.1. СПб. 1908.
Пчелов 2012 - Пчелов Е. В. Рюрик. 2-е изд. М.: Молодая гвардия, 2012.
РИА Новости 2022 – РИА Новости 20.04.2022. Путин усомнился в норманской теории образования Древнерусского государства. https://ria.ru/20220420/teoriya-1784490346.html
Романчук 2013 - Романчук А. А. 2013. Варяго-Русский вопрос в современной дискуссии: взгляд со стороны. // Вестник КИГИТ, 36 (6): 73-131.
Свердлов 2011 - Свердлов М. Б. М. В. Ломоносов и становление исторической науки. СПб., 2011.
Синопсис 1680 - Синопсис или Краткое собрание от различных летописцев… - Киев, 1680.
Соловьев 1988 - Соловьев С. М. Сочинения. В 18 кн. Кн. I. Т. 1-2. М., 1988. C. 52, 258-264, 324-325.
Татищев 1990 - Татищев В. Н. Записки. Письма. М.: «Наука», 1990.
Татищев 2016а - Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен: В 7 т. Т. 1. М.: Академический проект, 2016.
Татищев 2016б - Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен: В 7 т. Т. 2. М.: Академический проект, 2016.
Татищев 2017 - Татищев В. Н. История Российская с самых древнейших времен: В 7 т. Т. 4. М.: Академический проект, 2017.
Флоря 2009 – Флоря Б. Н. Римляне на Балтийском море. // Образ Византии. Сборник статей в честь О. С. Поповой. М. 2009.
Фомин 2021 - Фомин В. В. Варяго-русский вопрос в прошлом, настоящем, будущем. // Исторический формат. N4. 2021. C. 12-58.
Шаскольский 1965 - И. П. Шаскольский. Норманская теория в современной буржуазной науке. М., Л.: Наука, 1965.
Dlugosz 1867 - Dlugosz J. Jana Dlugosza kanonika krakowskiego Dziejow polskich ksi^g dwanascie. T. 1. ks. 1, 2, 3, 4. W Krakowie, 1867.
Grala 2022 - Grala H. „Spezialoperation Klio“: Vladimir Putin und die Geschichtswissenschaft. / Mariupol. Reflexionen zur russischen Invasion gegen die Ukraine. Neisse Verlag, Dresden 2022.
Herberstein 1571 - Herberstein Sigmund. Rerum Moscoviticarum commentarii. Basel, 1571.
Praetorius 1688 - Praetorius M. Orbis Gothicus… T.2. Oliva 1688.
Stryjkowski 1582 - Stryjkowski, M. Kronika polska litewska, żmódzka y wszystkiej Rusi Kijowskiey, Moskiewskiey, Siewierskiey, Wołynskiej, Podolskiey, Podgorskiey, Podlaskiey. Królewiec. 1582.
REFERECES
Aryaev L. N. Normanofobiya i eyo fantomy // Valla. – 2018. – №4 (1-2). – S. 126-135.
Grala H. „Spezialoperation Klio“: Vladimir Putin und die Geschichtswissenschaft. / Mariupol. Reflexionen zur russischen Invasion gegen die Ukraine. Neisse Verlag, Dresden 2022.
Gubarev O. L. Neoantinormanizm: vse chto sleduet o nem znat. // Sociogumanitarnye issledovaniya. – 2023. – N2 (4). – C. 35-44.
Danilevskij I. N. Drevnyaya Rus glazami sovremennikov i potomkov (IX-XII vv.). Kurs lekcij. M.: Aspent-Press. 1998.
Dlugosz J. Jana Dlugosza kanonika krakowskiego Dziejow polskich ksiag dwanascie. T. 1. ks. 1, 2, 3, 4. W Krakowie, 1867.
Dmitrij Rostovskij 1764 - Dmitrij Rostovskij. Zhitiya svyatyh. Kniga chetvertaya. Iyun, iyul, avgust. K., 1764.
Erusalimskij K. Yu. Dremuchij antinormanizm Vladimira Putina // Istoricheskaya ekspertiza. 2023. N3 (36). C. 102-112.
Florya B. N. Rimlyane na Baltijskom more. // Obraz Vizantii. Sbornik statej v chest O. S. Popovoj. M. 2009.
Fomin V. V. Varyago-russkij vopros v proshlom, nastoyashem, budushem. // Istoricheskij format. N4. 2021. C. 12-58.
Herberstein Sigmund. Rerum Moscoviticarum commentarii. Basel, 1571.
Istoriya Rossii. S drevnejshih vremen do nashih dnej / A .N. Bohanov, L. E. Morozova, M. A. Rahmatullin, A.N. Saharov, V.A. Shestakov; pod red. A. N. Saharova. M., 2022.
Karpenko A. A. O genealogicheskih predaniyah Ioakimovskoj letopisi V. N. Tatisheva // Ist. format. № 3-4 2017.
Klejn L. S. Spor o varyagah. Istoriya protivostoyaniya i argumenty storon. M.: Evraziya, 2017.
Klyuchevskij V. O. Sochineniya. V 9 t. T. VII. Specialnye kursy (Prodolzhenie). M.: Mysl, 1989.
Koncha S. V. Issledovaniya o letopisi Ioakima // Trudy Pervoj Mezhdunarodnoj konferencii «Nachala russkogo mira», sostoyavshejsya 28– 30 oktyabrya 2010. SPb.: «Blic», 2011. S. 146–165.
Lomonosov M. V. Drevnyaya Rossijskaya istoriya. Spb., 1766.
Lomonosov M. V. Polnoe sobranie sochinenij. Tom shestoj. M., L.: Izd. Akademii Nauk SSSR, 1952.
Lomonosov M. V. Polnoe sobranie sochinenij. Tom desyatyj. M., L.: Izd. Akademii Nauk SSSR, 1957.
Majorov A.V. O Polockoj letopisi Tatisheva // Trudy otdela drevnerusskoj literatury Instituta russkoj literatury (Pushkinskij dom). SPb., 2005, T.57. s.321-343.
Musin A. E. «Stoletnyaya vojna» rossijskoj arheologii / Ex Ungue Leonem: Sbornik statej k 90-letiyu Lva Samuilovicha Klejna. SPb.: Nestor-Istoriya, 2017. – c. 223-244.
Petruhin V. Ya. Rus v IX-X vekah. Ot prizvaniya varyagov do vybora very. – 3-e izd., ispr. i dop. M.: Neolit, 2017.
Praetorius M. Orbis Gothicus… T.2. Oliva 1688.
Polnoe sobranie russkih letopisej (PSRL) T. 2. Ipatevskaya letopis. Izd. 2. Petrograd, 1908.
PSRL T.4. Chast 1. Novgorodskaya chetvertaya letopis. Vyp. 1. Petrograd, 1915.
PSRL T. 7. Letopis po Voskresenskomu spisku. SPb., 1856.
PSRL T. 21. Stepennaya kniga carskogo rodosloviya. Ch.1. SPb. 1908.
Pchelov E. V. Ryurik. 2-e izd. M.: Molodaya gvardiya, 2012.
RIA Novosti 20.04.2022. Putin usomnilsya v normanskoj teorii obrazovaniya Drevnerusskogo gosudarstva. https://ria.ru/20220420/teoriya-1784490346.html
Romanchuk A. A. 2013. Varyago-Russkij vopros v sovremennoj diskussii: vzglyad so storony. // Vestnik KIGIT, 36 (6): 73-131.
Shaskolskij I. P. Normanskaya teoriya v sovremennoj burzhuaznoj nauke. M., L.: Nauka, 1965.
Sinopsis ili Kratkoe sobranie ot razlichnyh letopiscev… - Kiev, 1680.
Solovev S. M. Sochineniya. V 18 kn. Kn. I. T. 1-2. M., 1988. C. 52, 258-264, 324-325
Sverdlov M. B. M. V. Lomonosov i stanovlenie istoricheskoj nauki. SPb., 2011.
Tatishev V. N. Zapiski. Pisma. M.: «Nauka», 1990.
Tatishev V. N. Istoriya Rossijskaya s samyh drevnejshih vremen: V 7 t. T. 1. M.: Akademicheskij proekt, 2016.
Tatishev V. N. Istoriya Rossijskaya s samyh drevnejshih vremen: V 7 t. T. 2. M.: Akademicheskij proekt, 2016.
Tatishev V. N. Istoriya Rossijskaya s samyh drevnejshih vremen: V 7 t. T. 4. M.: Akademicheskij proekt, 2017.
Stryjkowski, M. Kronika polska litewska, zmodzka y wszystkiej Rusi Kijowskiey, Moskiewskiey, Siewierskiey, Wolynskiej, Podolskiey, Podgorskiey, Podlaskiey. Krolewiec. 1582.
Vinogradov A.E. Normanizm - antinormanizm: polemika i poisk «tretego puti» // Lokus: lyudi, obshestvo, kultury, smysly. 2022. T. 13. № 3. S. 87-101.
Zabelin I. E. Istoriya russkoj zhizni s drevnejshih vremen. Chast vtoraya. M., 1879.
[1] Считаю своим долгом поблагодарить М. А. Несина, в частной переписке обратившем мое внимание на эту деталь.
[2] Не все исследователи согласны признавать «Историю Иоакима» сочинением самого Татищева. Но даже по самой благожелательной оценке эта «История» создана не ранее XVIII столетия (Свердлов 2011: 474). Факт в том, что об Умиле мы знаем только и исключительно из «Истории Российской». Пока не будут представлены какие-либо списки «Истории Иоакима», справедливо будет закрепить «авторские права» на этот образ именно за Татищевым.
[3] В такой трактовке образа Ольги явно виден намек на императрицу Елизавету, позиционирующей себя как защитницу русского народа от немецких «находников».
[4] Забелин, попытавшись согласовать померанскую версию происхождения Руси с ломоносовской, вынужден был признать, что летописные источники такой интерпретации не поддаются и утешился тем, что «Русь была призвана не из Швеции, а от Славянского поморья, с острова ли Рюгена или от устья Немана – это все равно, она была Русь Славянская, родная…» (Забелин 1879: 86). Видимо, современные норманофобы, в упор не замечающие расхождения своих идей со взглядами Ломоносова, руководствуются этим же забелинским «все равно», над которым в свое время потешался Ключевский (Ключевский 1989: 376–377).
[5] Ломоносов в «Репорте» на диссертацию Миллера, опровергая идею последнего о норманнском населении Изборска («Иссабурга»), указывал, что Ольга «в Прологе псковитянынею, а у Стриковского правнукою Гостомысловую называется» (Ломоносов 1952: 23), однако же в тексте «Древней Российской истории» он об этом не упомянул – вероятнее всего, в ходе занятия историей он стал гораздо меньше доверять «польским историям» и «прологам».
[6] Будет неверным полагать, что Ломоносов позаимствовал прусскую локализацию варягов в Претория: эту идею он высказывал уже во время своей полемики по поводу диссертации Миллера в 1749 г. (Ломоносов 1952: 34), тогда как с книгой Претория он ознакомился в 1752 г. (Свердлов 2011: 599-600).
[7] А. Е. Мусин выдвинул предположение, «что «прусская легенда» о происхождении Рюриковичей, определенно повлиявшая на сложение этногенетического мифа XVI в. о «стране Варягии» и на отождествление варягов русской летописи и вагров латинской хронографии, что было зафиксировано Себастианом Мюнстером и Сигизмундом Герберштейном в 1540-х гг., появилась в Новгороде 1470-х гг., в среде боярства Прусской улицы, подчеркивавшего свою лояльность московским князьям мифической общностью происхождения от «пруссов» (Мусин 2017: 233). Насчет Мюнстера исследователь допустил неточность: пересказ герберштейновской версии происхождения варягов появился лишь в поздних, посмертных изданиях его «Космографии» (Аряев 2018). Будет ли гипотеза Мусина в целом подтверждена или нет, в любом случае заимствование августианской легенды из польско-литовской историографии представляется маловероятным.
[8] К. Ю. Ерусалимский, несомненно, знает, что «диссертация» Миллера была предназначена для зачитывания на торжественном заседании и никакая «защита» для нее не предусматривалась, но менее искушенных людей его формулировка может ввести в заблуждение.
[9] В этой связи хотелось бы напомнить небесспорное, но интересное замечание А. Е. Мусина: «Неуспех «антинорманистов» в политике должен объясняться традиционной брезгливостью власти по отношению к интеллигенту, пытающемуся доказать ей свою полезность. Не последнюю роль здесь играет и корпоративный инстинкт самосохранения: чиновник чувствует, что перед ним — лицо, не пользующееся авторитетом в научной среде, союз с которым чреват не только репутационными, но и, что более важно, материальными потерями, связанными с низким качеством экспертных заключений и возможными ошибками прогностического анализа. Чиновник может использовать «антинорманиста» в своих целях, но не готов встать на его позицию» (Мусин 2017: 232).
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.