15.10.2023. Vladimir Wiedemann

ПРИГЛАШЕНИЕ К ДИСКУССИИ

Владимир В. Видеманн

О начале политических идеологий

Аннотация: Настоящая статья представляет собой аналитический разбор основных понятий в политических идеологиях модерна – консерватизме, социализме и либерализме, а также постмодерна – неолиберализме, антиглобализме и др. Автор связывает политологические конструкты с производственными факторами и экономическими интересами связанных с этими факторами производительных сил (субъектов политического процесса). Осорбое внимание уделяется логике антироста (англ. degrouth), обретающей все большую популярность среди критически настроенной аудитории индустриально развитых стран.

Ключевые слова: правые и левые политические силы, консерватизм, социализм, лейборизм, либерализм, неолиберализм, антиглобализм, экология, антирост, производственный фактор, капитал, труд, земля, недвижимость, ресурсы, рента, идеология.

Сведения об авторе: Видеманн Владимир Владимирович – русский филолог, научный методист Министерства высшего и среднего специального образования Эстонской ССР, журналист Русской службы Би-би-си, историк движения хиппи, нью-эйдж и антиглобализма, писатель. Email: vw@bricservice.co.uk.

Wiedemann V.V. On the beginning of political ideologies.

Abstract: This article provides a detailed analysis of the basic concepts in the political ideologies of modernity – conservatism, socialism, and liberalism – as well as postmodernity – neoliberalism, anti-globalism, etc. As such, the author connects political science constructs with production factors and the economic interests of those generative forces associated with these factors as subjects of political process. Hence, I will give specific attention to the logic of degrowth, which appears to be gaining an ever-increasing popularity among critical audiences in industrialised countries.

Key words: right and left political forces, conservatism, socialism, laborism, liberalism, neoliberalism, anti-globalism, ecology, anti-growth, production factor, capital, labor, land, real estate, resourсes rent, ideology.

Corresponding author: Vladimir Vladimirovich Wiedemann, Master in Russian philology, Scientific methodologist at the Ministry of Higher and Secondary Specialized Education of the Estonian SSR, Journalist (BBC Russian Service), Historian of the hippie movement, New Age and anti-globalism, Author. Email: vw@bricservice.co.uk.

Пожалуй, трудно найти более спекулятивную вещь, чем политическая идеология. В идеологов сегодня записываются все, кому не лень, нагромождая оторванные от реальности термины в невообразимые комбинации культурно и технически противоречащих друг другу смыслов. Но разве существует какое-то строго научное, однозначное определение принципов, по которым формируются разнообразные политические идеологии? Давайте с этим разберемся.

Принято считать, что всякая политическая идеология действует во благо какой-либо общественной группы – касты, сословия, класса, общины и т.д., а ее изначальная задача – формулировать интересы этой группы, определять ее место в системе общественного производства и предоставлять аргументы в идейной борьбе за власть и общественное влияние. Речь тут идет именно о политической, а не какой-либо иной идеологии (религиозной, культурной и т.д.) как формы консолидации общественного мнения. Стало быть, прежде всего, нам требуется конструктивно рассмотреть вопрос о природе политических субъектов, продвигающих те или иные идеологические конструкты в пространстве локальной, национальной и международной политики. В данном исследовании мы ограничимся политическими идеологиями Нового времени[1] как периода появления капиталистического способа производства, доминирующего в мире до сих пор.

В политологической науке модерна принято выделять три идейных вектора – левый, правый и центристский, а также три доминирующие в общественном сознании политические идеологемы – консерватизм, либерализм и социализм. При этом данные векторы и идеологемы часто воспринимаются или как синонимы, или как системно близкие понятия: если левый – значит обязательно социалист, если правый – то непременно консерватор, а центристу сам Бог велел быть либералом. Но так ли это на самом деле?

На наш взгляд, в таком, почти механическом (т. е. неосознанном), смешении понятий сокрыта главная причина идейной дезориентации многих современных политиков и политологов, что ведет к непродуктивным издержкам в политической практике. Мы предлагаем упорядочить политологическую терминологию в соответствии с формами общественного производства как основой материальной жизни общества, воздействующей, в свою очередь, на его культурные и идейные надстройки.

Идейные векторы

Начнем с векторов. Исторически понятия «левых» и «правых» политических сил связаны с событиями Великой французской революции (1789), когда на заседаниях Национального Собрания (1789 – 1791) сторонники республики и монархии сидели в зале заседаний по разные стороны от центра: монархисты – справа, республиканцы – слева. Соответственно, изначально «правых» и «левых» можно было бы характеризовать как сторонников центростремительной и центробежной модели управления – т. е. политической консолидации или демократического распыления власти. В таком случае, радикально правыми (ультраправыми) можно считать монархистов как сторонников жесткого единовластия[2], а радикально левыми (ультралевыми) – анархистов как апологетов полного безвластия[3]. Все остальные могут быть условно названы «центристами», балансирующими между крайностями правой и левой политики.

В истории Нового времени идеология радикально правого характера представлена сторонниками авторитарного правления как диктатуры политической элиты, тогда как идеология крайнего левого толка выражена в модели советов или коммун, обладающих максимально возможным суверенитетом. С этой точки зрения, современное Сомали, управляемое Советом исламских судов – формально полностью автономных и консолидированных лишь приверженностью к кораническому праву ­– дает пример реализации ультралевой политической модели в ее религиозном исполнении. В принципе, к такому порядку вещей, основанному на полном суверенитете джамаатов (исламских общин), стремится большинство идеологов исламского государства («исламский социализм»).

Идеологии левого ислама противостоит правый ислам, в том числе – в его ультраправом изводе, характерным примером которого является абсолютистско-монархический режим Саудовской Аравии. Здесь сам король назначает всех членов правительства и высших должностных лиц, будучи при этом верховным главнокомандующим. В стране отсутствует парламент, а также действуют ограничения на свободу слова, собраний и религиозной практики. Другой пример религиозного государства с праворадикальными тенденциями дает Иран, где вся власть сконцентрирована в лице верховного имама (аятоллы) как абсолютного автократора, в чем-то воспроизводящего архетип древних персидских царей. Но, в отличие от Саудовской Аравии, в Иране формально существуют органы демократической власти (парламент, политические партии).

Радикально правым по своей политической природе является также светский режим Северной Кореи, почти 80 лет управляемой кланом Кимов – новых самодержцев по образу средневековых императоров Чосона[4]. Этот режим, несмотря на провозглашаемую им революционность, фактически базируется на консервативной конфуцианской морали широких масс, выражаемой в лояльности к лидеру и его семье.

Таким же вождистски-ультраправым был радикально-атеистический режим Красных кхмеров в Кампучии (1975 – 1979), выступавший под маской ультралевой (децентрализованной) системы местного самоуправления. Красные кхмеры провозгласили строительство коммунистического общества, основанного на коллективном владении землей и другими природными ресурсами, равенстве при распределении имущества и отсутствии частной собственности. В рамках этой концепции каждая коммуна считалась суверенной единицей, имеющей право на самоуправление и самооборону. Однако, на практике, власть в коммунах была тесно связана с властью высшего руководства Красных кхмеров, и коммуны часто были подвержены жестоким репрессиям и насилию со стороны центра.

К умеренным правым режимам можно отнести форматы различных военных, полицейских и авторитарных диктатур, где сохраняются известные свободы на местном уровне (обычно это малые народности и племена, в жизнь которых центральные власти не вмешиваются без крайней необходимости). Все, что левее таких диктатур, тяготеет к политическому центризму, где сохраняется относительный баланс между полномочиями центральных, региональных и местных властей. Но когда регионы становятся сильнее центра, начинается крен влево (т. е. политическая децентрализация).

Образцы лево-центристских систем правления дают скандинавские страны, где наблюдается высокий уровень политической и юридической самостоятельности коммун, или, в известной степени, Индия, с развитой там властью местных советов-панчаятов. Примеры практического осуществления ультралевых (анархических) проектов в современной истории весьма немногочисленны. К ним относятся Парижская коммуна (1871), Барселонская коммуна (1936) и Свободная территория (т. н. махновщина, 1918 – 1921).

При этом ультралевыми (или левацкими) режимами в современной политологии принято считать сталинский СССР, маоистский Китай, Северную Корею, Кампучию, Албанию, Кубу и ряд других социалистических государств, где, по факту, действовали ультраправые однопартийные диктатуры. Причиной тому – неправомерное отождествление левого политического вектора с социализмом, а правого – с капитализмом. Соответственно, понятия «левого капитализма» и «правого социализма» многими воспринимаются как нечто принципиально противоречивое. Но так ли это на самом деле? Тут мы снова возвращаемся к феномену базисных политических идеологем, но уже не векторных, а факторных. Рассмотрим эту тему подробнее.

Политические идеологемы

Промышленная революция, начавшаяся в Великобритании в последней трети XVIII века, породила три основные формы общественно-политической мысли (идеологии) – консерватизм, либерализм и социализм (синоним лейборизма в англосаксонских странах). Эти три идеологии отражают запросы и чаяния тех кластеров населения, которые Адам Смит (1723 – 1790) и Давид Рикардо (1772 – 1823) определяли в качестве общественных «классов», соотносимых с бенефициарами трех основных факторов производства индустриальной эпохи: недвижимости (консерваторы-землевладельцы), труда (лейбористы-социалисты) и капитала (либералы-капиталисты).

Насколько в целом соотносятся либерализм и капитализм? Либерализм – это, в строгом смысле, политическая идеология представителей свободных (либеральных) профессий, в число которых традиционно включаются финансисты, т. е. люди, зарабатывающие на деньгах – в отличие от зарабатывающих на земле (недвижимости) или собственном труде (англ. labour). Капитализмом же считается общественно-политический строй, где доминируют товарно-денежные отношения по формуле «деньги-товар-деньги». Отсюда мы видим тесную корреляцию между идеологией либерализма (не путать с либеральной идеологией как апологетикой свободолюбия!) и капиталистическим устройством общества.

То же самое можно сказать о корреляции между лейборизмом и социализмом. Лейборизм – политическая идеология рабочего класса, т.е. людей, живущих собственным трудом. В континентальной Европе эта идеология получила название социализма, при всей ее разнице с социальной идеологией в широком смысле, ставящей во главу угла принцип всеобщей социальной ответственности, а не только узко-классовой солидарности пролетариата. Социализмом, с подачи марксистов, принято именовать общественный строй, где отсутствует частная собственность на основные средства производства. Но не всякое социальное государство должно быть непременно социалистическим. К примеру, первым социальным государством в истории считается Второй рейх, а вовсе не СССР – первое в истории государство социалистическое.

Что касается идеологии консерватизма, то здесь акцент делается на фактор недвижимости как формы консервативного капитала, функционально противоположного спекулятивному капиталу финансистов. Опять же, политическая идеология консерватизма как установка землевладельцев не тождественна консервативной идеологии как таковой, делающей упор на традиционные общественные ценности. Терминологическая путаница, господствующая в общественных науках, часто ведет к неоправданным натяжкам и ложным отождествлениям, запутывающих тему и дающих пищу тенденциозной демагогии.

Великобритания стала первой в мире страной, где сложились классические формы политической культуры индустриального капитализма, соответственно – три политические партии: консерваторы (тори), либералы (виги) и лейбористы (профсоюзы). При этом общественно-политическая система этого государства представляет собой продукт компромисса между консервативной монархией, где корона является земельным монополистом, и либеральными финансовыми кругами, получившими от короны патенты на финансовые услуги. Сам же британский политический режим официально позиционируется как либеральная монархия.

Близкая по форме партийная структура сформировалась в Германии: консерваторы (христианские партии), либералы (партии интеллигенции и представителей свободных профессий) и социалисты (социал-демократы и другие рабочие партии). Интересно, что и Второй, и Третий рейх, а также послевоенная ФРГ декларировали себя как социальные государства, в вот ГДР представлялась государством социалистическим.

То же самое мы видим в большинстве других стран с европейской политической культурой, несмотря на формальное различие в названиях различных политических партий. Здесь везде есть свои социалисты, свои консерваторы и свои либералы. И такая идеологическая стратификация далеко не случайна. Чем она обусловлена?

Следует учесть, что до конца XIX в. различные общественные группы, или классы, выступали фактическими монополистами своих производственных ресурсов. Поэтому землевладельцы и финансисты не занимались ручным трудом, рабочие не получали земельной или денежной ренты, держателям денег (прежде всего в лице евреев) была фактически запрещена всякая иная деятельность, кроме финансовой.

Представления о классе-монополисте как держателе собственного производственного ресурса, неотчуждаемого с позиций обычного права[5], вдохновили Карла Маркса (1818 – 1883) – развивавшего идеи классической английской политэкономии с помощью «континентальных» аргументов французского утопического социализма и немецкой классической философии – на формулирование тезиса о несправедливом отчуждении труда капиталом и грядущей диктатуре пролетариата, а также учения о монополии последнего не только на производственный, но и политический ресурс.

Такого рода политическая идеология пролетариата (классовый социализм) была популистски представлена большевиками как «царство труда без помещиков и капиталистов», где предполагалась полная ликвидация либерального и консервативного классов, иначе говоря – капитала и земли как факторов общественного производства в пользу монопольного господства труда. Причем обеспечить диктатуру пролетариата предполагалось за счет радикальной консолидации власти в руках партийной верхушки как своеобразной «пролетарской элиты». В данном случае мы видим внедрение ультраправой, по ее векторному характеру, политической идеологии.

Примерно такого же рода правая пролетарская идеология доминировала в Третьем рейхе, продвигаемая партийной элитой национальной рабочей партии, т.е. НСДАП. Правда, в нацистской Германии, как и фашистской Италии, также претендовавшей на «государство трудящихся», вопросы с уничтожением помещиков и капиталистов как эксплуатирующих классов ставились не столь радикально, как в СССР, поскольку целью утвердившихся в здесь политических режимов был провозглашен «классовый мир», под сенью которого были сформированы государства корпоративного типа, где высшие политические чиновники одновременно являлись крупными землевладельцами и предпринимателями (земельно-финансовый олигархат).

Характерно, что и в Третьем рейхе, и в Третьем Риме (каковым фашистскую Италию считал Муссолини) практически открыто действовали сторонники левой политической повестки в виде своеобразного «левого нацизма». Тут можно вспомнить «Черный фронт» национал-синдикалистов Грегора Штрассера (1892 – 1934) и «левый фашизм» Николы Бомбаччи (1879 – 1945) – одного из основателей итальянской компартии и позже – идеолога Итальянской социальной республики (Республика Сало). Примерами режима правого фашизма консервативного толка могут быть франкистская Испания, салазаровская Португалия, а также ряд авторитарных хунт в Латинской Америке, опиравшихся на местных латифундистов.

Попытки осуществления проекта левого социализма существенного успеха где-либо не получили, поскольку практически везде, где бы они ни предпринимались, во главе движения за освобождение труда (от помещиков и капиталистов) оказывались партии с автократическим типом правления (СССР, Китай, Югославия, Албания, Куба, Кампучия, Эфиопия и т. д.). В течение короткого времени лево-социалистические режимы, допускавшие многопартийный плюрализм, существовали на территории Советской России, в Дальневосточной республике (ДВР), Венгрии, Закарпатье, Эльзасе, Баварии, республиканской Испании, Чили (при Альенде), Никарагуа (при Ортеге), а также в ряде других стран Азии, Африки и Латинской Америки.

Современный Китай, несмотря на все разговоры про капиталистической характер его экономики, остается государством преимущественно социалистическим, где нет частного землевладения (кстати, как и в России, где вся земля, за исключением участков личного пользования, юридически находится в руках государства), а китайские частные банки радикально ограничены в правах. Так, они не имеют права привлекать депозиты в иностранной валюте, размеры их капитала и кредитных операций ограничены, им запрещено открывать филиалы в других странах.

Зато весьма успешными оказались проекты левого либерализма, к примеру – в ряде англосаксонских и европейских стран (ЕС). Это так называемые «социальные государства», где господствующая политическая идеология предполагает существенную децентрализацию государственных институтов и наделение местных органов управления большой степенью экономической, а также политической (законодательной) свободы. Один из наиболее ярких примеров такого подхода дает Исландия, в средневековой общественной системе которой, характерной политической и юридической автономией отдельных поселений, некоторые авторы усматривают раннюю форму анархо-капитализма, получившего дальнейшее развитие, прежде всего, в англо-германских странах (упор на свободный рынок и индивидуальные права).

Существенные элементы социального государства лево-либерального типа имеются также в ряде стран Южной Америки (Уругвай, Бразилия, Аргентина, Чили), Азии (Индия, Япония, Южная Корея, Израиль) и Африки (ЮАР, Конго-Браззавиль). Социальные государства право-либерального типа – это, к примеру, современная Россия (РФ), Белоруссия, Турция, Филиппины. Следует понимать, что социальное государство – не обязательно социалистическое. Разница здесь в том, что в социалистическом государстве труд как бы аннулирует капитал (в перспективе построения коммунизма как «общества без денег»), тогда как в социальном – капитал не аннулируется, а облагается высокими налогами, благодаря которым власти финансируют различные социальные программы (здравоохранение, образование, социальная помощь малоимущим и т.д.).

Что можно сказать о консервативном государстве? Это государства, где доминирует производственный фактор земли и недвижимости. Сюда относится большинство мусульманских стран, в том числе Саудовская Аравия, Иран, Афганистан, государства Северной Африки и Центральной Азии. Тут почти везде доминируют правые режимы с авторитарной (вождистской или монархической) идеологией. В принципе, та же картина характерна для части государств Черной Африки, где можно видеть лево-консервативные режимы, основанные на экономике «земли и недвижимости», при наличии политического плюрализма и существенной автономии местных племен (ЮАР, Нигерия, Кения и др.).

Новые факторы производства

Однако, следует учитывать, что в ХХ веке сформировались исторически новые факторы производства и, соответственно, новые общественные классы, не учтенные экономическими школами предшествовавшего периода. Причем эти новые факторы часто являются производными от классических факторов производства, и даже – антагонистами последних. Так, от индустриального капитала отпочковался капитал финансовый, породивший в рамках либеральной парадигмы системное противостояние между промышленниками и финансистами. В рамках консервативной парадигмы проявился антагонизм между землевладельцами и сырьевиками, оседлавшими такой новый производственный фактор, как «недра». Отсюда мы имеем системный конфликт между сельскими общинами и добывающими компаниями. Наконец, пролетариат – как класс, живущий на трудовую ренту (зарплату) – раскололся на рабочих и наемных менеджеров, где факторным ресурсом последних является уже не сам «труд», а т.н. «предпринимательская способность».

Кроме того, в числе новых производственных факторов сегодня выделяются «технологии» (знания, процессы и инструменты, которые используются для производства товаров и услуг, включая новые и улучшенные методы производства, машины и оборудование), а также «информационные ресурсы». Так же следует учитывать тот факт, что современные классы больше не являются монополистами своего производственного ресурса. К примеру, современный рабочий вполне может часть своего регулярного дохода получать в форме денежной (вклады в банки и финансовые инструменты в виде акций и облигаций) и земельной (например, от сдачи в аренду недвижимости) ренты. Да и финансисту никто морально не возбраняет работать в поле или на производстве, было бы желание!

Все это делает современную классово-факторную ситуацию весьма запутанной с точки зрения четкого определения классовой идеологии в духе шаблонов индустриального века. Кроме того, классовая «размытость» не позволяет четко увидеть структуру доходов населения с точки зрения их факторных составляющих. Отсюда – попытка ввести в политологический оборот понятие прекариата (от лат. precarium – нестабильный, негарантированный) – нового, «композитного» социального класса, который характеризуется нестабильными и непостоянными условиями работы, отсутствием социальной защиты и стабильного дохода.

Точно такой же «композитный» характер имеет т. н. общий фактор производства (англ. Total Factor Productivity, TFP) как индекс производительности, оценивающий совокупную эффективность использования всех задействованных в производстве продукта сил («видимых и невидимых»). TFP определяет, насколько эффективно предприятие использует свои ресурсы (капитал, труд, земля, энергия и т.д.) для производства продукта, и может быть рассчитан как отношение выпуска продукта к использованию всех производственных факторов. Он также фиксирует такое изменение производительности, которое не может быть объяснено только изменением количества использованных ресурсов, например – труда или капитала. Таким образом, TFP является показателем того, как изменения в технологии, организации производства и управления могут повлиять на общую производительность предприятия или фирмы.

TFP может использоваться для сравнения уровня производительности между разными компаниями и отраслями, а также для измерения изменений производительности во времени. Улучшение TFP считается ключевым фактором роста экономики и улучшения жизненного уровня населения, позволяет производить больше продуктов и услуг с теми же или меньшими затратами ресурсов.

Одним из новейших факторов общественного производства, который начинает постепенно осознаваться современной экономической наукой, является «экологическая безопасность», и она тоже должна учитываться при расчетах TFP. В 2006 году международной группой ученых, в Центре экологической политики и права при Йельском университете (США), был разработан Индекс экологической эффективности (Environmental Performance Index, EPI), определяющий рейтинг стран мира по показателю нагрузки на окружающую природную среду и рационального использования природных ресурсов.

По показателям за 2022 год, на верхних 24 позициях в рейтинге EPI (за исключением 17 места, занимаемого Австралией) находятся европейские государства, возглавляемые Данией (77,9), Великобританией (77,7) и Финляндией (76,5). В самом низу рейтинга, на 180 месте, мы видим Индию (18,9). Китай стоит чуть выше, на 160 месте (28,4). Еще выше, на 112 месте (почти в середине списка) – Россия (37,5). США на 43 месте (51,1). Канада на 49-м (50,0).

Инклюзивный капитализм как разновидность социализма?

С TFP также связана глобалистская идеология инклюзивного капитализма, предполагающего развитие бесклассового общества бенефициаров (англ. stakeholders) всей совокупной системы общественного производства в рамках лево-либральной капиталистической матрицы. При этом, главным экономическим (и все более – политическим) бенефициаром текущего процесса неолиберальной глобализации является, как это ни парадоксально, социалистический Китай, декларирующий построение «коммунизма с китайскими особенностями».

Развитие экономики на основе китайской формы социализма – это стратегия, которая декларативно включает в себя постепенный переход от государственной собственности на средства производства к смешанной экономике, в которой государственный и частный секторы действуют как бы параллельно. До сегодняшнего дня этот параллелизм проявлялся в том, что на всех крупных частных предприятиях к каждому менеджеру или начальнику производственного отдела приставлен партийный комиссар с параллельными полномочиями. А вот на госпредприятиях таких комиссаров от частного бизнеса нет. Отсюда можно говорить о китайском социализме как форме государственно-монополистического капитализма.

По лекалам государственно-монополистического капитализма, весьма многоликого с точки зрения политического дизайна, работали экономики СССР (на внешнем рынке), Третьего рейха, фашистской Италии и милитаристской Японии. Сегодня этим путем идут, в частности, КНР, Россия, Белоруссия, Саудовская Аравия, Вьетнам, Куба, КНДР (на внешнем рынке). Сильная тенденция к государственной монополизации экономики имеет место в Венесуэле, при том, что в условиях реальной многопартийности политический режим этой страны можно характеризовать как лево-социалистический.

В принципе, как левые, так и правые режимы могут иметь весьма разнообразный характер, в зависимости от принятых в них политических идеологем: социалистических, либеральных или консервативных. Сегодня уже мало кто усомнится в том факте, что советский социализм и германский национал-социализм имели характер правых диктатур (класса или нации – это уже вопрос политической риторики), а северные европейские монархии близки по принципам управления к левым демократиям. Как такое возможно? Разберемся в этих парадоксах более подробно.

Размытость конструктивных принципов в современной политической идеологии ведет к ее мутации в сторону популистской риторики, оперирующей уже не научной, а народной этимологией отдельных политологических штампов. Например, левая повестка здесь может ассоциироваться с социальной справедливостью, эгалитаризмом, народничеством, антикапитализмом. Правая – с элитарностью, частной собственностью, авторитарной властью, традиционализмом. В соответствии с такими стандартами сталинизм считается левой идеологией, а национал-социализм – правой. При этом Троцкий объявлял сталинистов правыми, а Эвола[6] считал национал-социалистов – левыми.

Антиглобализм

Крайняя запутанность в политологической терминологии, в сочетании с развитием инструментов высокотехнологичного управления человеком и обществом, ведет к тревожным сдвигам в массовом сознании, сопровождающихся ростом асоциальной неадекватности. Деймон Силверс[7], на конференции (2023) в Лондонском университетском колледже (UCL), показал с помощью красноречивой статистики, что процесс неолиберальной глобализации, продвигаемый под флагами риторики классического либерализма (невидимая рука рынка, свобода слова, уважение к личности, демократия и т. д.) в действительности стимулирует деструктивные процессы последовательной приватизации общественных ресурсов и самой власти в пользу корпоративных структур частного порядка. Причем лидерами этого процесса сегодня выступают уже не США и другие западные демократии, а страны с авторитарным способом управлением типа Китая, Саудовской Аравии, России…

На форуме в Давосе (2019) китайский лидер Си Цзиньпин открыто провозгласил лидерство его страны в процессе глобализации мирового хозяйства, бросив перчатку сторонникам подлинно либеральной модели развития. Сегодня мы видим, как администрации крупнейших западных стран все больше отходят от модели демократического управления в сторону лоббирования интересов глобальных корпораций. Об этом красноречиво свидетельствует и статистика повсеместного размежевания между бедными и богатыми: все большие богатства концентрируются в руках все меньшего количества собственников.

Сегодня интеллектуальная элита западных стран уже открыто говорит об опасности деградации демократии и среднего класса (представители мелкого и среднего бизнеса) как ее основного гаранта. Разумеется, «фарш истории» нельзя провернуть назад, и современному миру, со всеми его противоречиями, требуется новая идеология, учитывающая интересы всех, участвующих в процессе общественного производства, сторон. Будет ли это идеологией антиглобализма – международного движения против неолиберальной корпоративной глобализации, выступившего на авансцену современной истории в самом конце ХХ столетия[8]?

Следует отметить, что какой-то единой, консолидированной идеологии антиглобализма в мире нет, хотя существует стратегическое единство целей, состоящее в демонтаже ключевых бреттон-вудских[9] институтов: Всемирного банка (ВБ), Международного валютного фонда (ВМФ) и Всемирной торговой организации (ВТО)[10]. На право называться «инициаторами антиглобализма» претендуют как левые, так и правые идеологи, от анархистов до монархистов. При этом как те, так и другие пользуются устаревшими политэкономическими штампами, уводящими людей от конструктивного погружения в проблематику повсеместно растущего социального, экономического и экологического дисбаланса. К сегодняшнему дню активность международного антиглобалистского движения существенно снизилась, последний Всемирный социальный форум, созываемый с 2001 года как альтернатива Всемирному экономическому форуму «глобалистов» в Давосе, прошел в 2018 году (город Сальвадор, Бразилия).

Но это не означает закрытия антиглобалистской повестки, обретающей в новых условиях характер движения антироста[11], основные положения которого включают в себя следующие принципы:

1. Сокращение производства и отказ от идеи неограниченного экономического роста как несостоятельной и неблагоприятной для человека и окружающей среды.

2. Уменьшение потребления ресурсов и сокращение потребительских привычек, ставящих под угрозу окружающую среду.

3. Справедливость и социальное равноправие, борьба с неравенством. Перераспределение ресурсов и возможностей должно стать ключевой частью будущей экономики устойчивого развития.

3. Децентрализация, формирование самоуправляемых экономических и социальных структур, адаптированных к потребностям конкретных сообществ.

4. Поощрение «неформальной» локальной экономики на принципах самоснабжения и взаимопомощи. Продвижение локальных денежных систем и изменение принципа процентного кредитования.

5. Забота о природе и окружающей среде, сохранение био-разнообразия, сокращение выбросов вредных газов.

6. Уважение к культурному разнообразию, признание того факта, что различные общества могут иметь разные подходы к устойчивому развитию и качеству жизни.

Сторонники антироста, в отличие от антиглобалистов, сформировали несколько политических партий, некоторые из которых прошли в европейские парламенты и даже образовали в Европарламенте фракцию «Европа за свободу и прямую демократию» (2009 – 2019). Среди крупнейших партий этого направления можно назвать Движение пяти звезд (Италия) и британскую Партию Брекзита (в альянсе с социал-демократами и либертарианцами).

Движение антироста существует также за пределами Европы, практически на всех континентах. Его идеологию принято определять как популизм, но это – особый популизм, апеллирующий не столько к отдельным нациям, сколько к общечеловеческим ценностям в деле сохранения природы и культурного разнообразия. В некотором смысле, речь тут идет об интерпретации общего фактора производства (TFP) с позиций интенсивного (устойчивого), а не экстенсивного (присваивающего) развития.

В условиях антироста производство и потребление сокращаются, тогда как благополучие окружающей среды и человека как биологического вида, напротив, возрастает. Основная проблема с внедрением такой модели заключается в том, что широкие массы, живущие устаревшими представлениями о потенциально бесконечном росте материального благосостояния, не готовы к принятию неизбежных ограничений в доходах и эксплуатации окружающей среды.

Выработкой идеологии антироста, с учетом всех производственных факторов современного мира и новейших тенденций в развитии научно-технической базы человечества, занято все больше специалистов из области междисциплинарных исследований, при активном привлечении объективной статистики и методик расчета посредством искусственного интеллекта (ИИ). Им, соответственно, противостоят консерваторы (в психологическом смысле слова) всех уровней, опасающиеся утери своей монополии над отдельными кластерами человечества, разделенного на классы, нации и корпоративные структуры.

[1] В российской историографии начало Нового времени связывается с английской революцией второй половины XVII в.

[2] Монархия (др.-греч. μοναρχία) – единовластие.

[3] Анархия (др.-греч. ἀναρχία) – безвластие.

[4] Чосон – корейское государство, существовавшее с конца XIV до начала ХХ века.

[5] Обычное право – право, построенное на местных обычаях, включая общепринятые нормы морали и ответственного поведения. Не всегда четко кодифицировано, и в этих случаях решение о правомочности того или иного решения суда принимает сам судья или коллегия присяжных.

[6] Эвола, Юлиус (1898 – 1974) – итальянский мыслитель-традиционалист ультраправой направленности, апологет «нового средневековья».

[7] Деймон Силверс (Damon Silvers) – американский юрист, один из руководителей Американской конфедерации труда (AFL-CIO)

[8] Началом широких выступлений антиглобалистов против засилия транснациональных корпораций принято считать события в американском Сиэтле в ноябре-декабре 1999 года).

[9] Бреттон-вудские соглашения (1944) определили пути экономического развития мира по итогам Второй мировой войны.

[10] По мнению антиглобалистов, именно эти организации выступают основой глобального неолиберального порядка.

[11] Антирост (фр. décroissance; англ. degrowth) — социально-экономическая концепция, утверждающая необходимость сокращения размеров экономики для обеспечения общественного благосостояния в долгосрочной перспективе.

"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.