
Прозуменщиков М.Ю.: «Хрущев – это классический пример правоты знаменитой фразы: хотели как лучше, а получилось как всегда»
Н. С. Хрущев (1984-1971)
Личность Никиты Сергеевича Хрущева и связанная с ним эпоха в истории нашей страны – тема беседы А. Стыкалина с заместителем директора Российского государственного архива новейшей истории Михаилом Юрьевичем Прозуменщиковым.
50-летие смерти Н.С. Хрущева дало повод оценить его роль в истории страны в полувековой ретроспективе. В беседе двух историков личность Хрущева и его деятельность предстают в преломлении архивных документов.
Ключевые слова: Никита Сергеевич Хрущев, руководство КПСС после Сталина, эпоха оттепели, XX съезд КПСС, десталинизация, внешняя политика СССР, Берлинский кризис, Карибский кризис, Дуайт Эйзенхауэр, Джон Кеннеди.
50th anniversary of the death of N.S. Khrushchev gave a reason to assess his role in the history of the country in a 50-year retrospective. In a conversation between two historians, the personality of Khrushchev and his activities are presented in the refraction of archival documents.
Key words: Nikita Sergeevich Khrushchev, the leadership of the CPSU after Stalin, the Thaw era in the history of the USSR, the 20th Congress of the CPSU, de-Stalinization, USSR foreign policy, the Berlin crisis, the Cuban missile crisis, Dwight Eisenhower, John F. Kennedy.
А.С. Михаил Юрьевич, документы Вашего архива объемлют всю хрущевскую эпоху, раскрывают механизмы принятия всех сколько-нибудь важных решений (как внешнеполитических, так и внутриполитических) и их проведения в жизнь. Более того, пожалуй, не менее половины реализованных Вами к настоящему времени издательских проектов (Вы упомянете некоторые в ходе нашего разговора) отражают именно эту эпоху. Давайте начнем с самого начала, с первых месяцев после смерти Сталина. Насколько была велика, судя по Вашим документам, личная роль Н.С. Хрущева в недопущении Берии к власти и его последующем устранении?
М.П. Начнем с того, что Хрущев после смерти Сталина ощущал себя несколько отодвинутым от власти, потому что ему предложили лишь, что называется, «заняться» КПСС, т.е. партийными делами, при том что Сталин в последние годы жизни партийные дела убирал в сторону, на второй план, тогда как центр тяжести перенес на государственные органы, на правительство. Поэтому Хрущев себя чувствовал несколько обделенным, ведь в последние годы при Сталине он неизменно входил в пятерку самых главных, самых влиятельных руководителей, находившихся в окружении вождя, среди его приближенных. И естественно, здесь Никита Сергеевич со всей своей хитростью, со всей своей смекалкой потихонечку начал, зарабатывая себе очки, просто отодвигать в сторону тех деятелей сталинского времени, которых он считал наиболее опасными и которые реально могли составить ему серьезную конкуренцию. И среди этой пятерки он воспринимал как самого главного, самого опасного конкурента, конечно, Берию. Поэтому он все свои силы, все свои старания, все свои интриги направил на то, чтобы устранить в первую очередь именно Берию. Я не знаю, насколько он с самого начала хотел устранить его обязательно физически, стремился расправиться с ним именно так, как в конце концов получилось, но во всяком случае Берия был, бесспорно, самый опасный конкурент и Хрущев это прекрасно понимал. Потому что остальные – и Маленков, и Каганович…
А.С. и даже Молотов
М.П. Даже Молотов – они все были менее опасны. Молотов в последний год жизни Сталина, как мы знаем, вместе с Микояном оказался в серьезной опале, но он все же обладал довольно большим влиянием, при этом Молотов, я бы сказал, был не интриган и, как правило, исходил из принципа: раз партия сказала, надо следовать линии партии. А Берия был, конечно, интриган и вообще очень сильный и опасный противник и я думаю, что Н.С. Хрущев использовал все свои способности для того, чтобы его устранить.
А.С. Хотя Хрущев иногда любил разыгрывать из себя простака, факты говорят о другом, о том, что это был политик очень амбициозный, жёсткий, прекрасно ориентировавшийся в коридорах властной системы, человек с хорошим чутьем и, что называется, с железным кулаком. Вспомним, как уже в начале 1955 г. он сумел добиться освобождения Маленкова от обязанностей премьер-министра, а через несколько месяцев, летом, использовал начавшееся сближение с титовской Югославией для нанесения первого удара по «скептику» Молотову. Насколько явно прослеживается в документах этого так называемого периода «коллективного руководства» стремление Хрущева не только усилить собственную личную власть, но и перенести центр тяжести в принятии ключевых решений с государственных (в частности, совминовских) органов на партийные?
М.П. Ну во-первых, давайте вспомним, что у Хрущева был довольно большой опыт партийно-государственной работы, потому что еще в 30-е годы он и Москвой руководил, как известно, и Московской областью, потом Украиной с 1938 года, т.е. у него был накоплен этот немалый опыт и когда он оказался после смерти Сталина руководителем партии, он стал опираться прежде всего на партийные структуры, чтобы таким образом поднять свой авторитет. Потому что партия, как я уже говорил, оказалась к тому времени немножко задвинутой. А что касается периода, наступившего в 1953 г., то можно даже привести такой пример. Вот в том же 1954 г. начали сокращаться квоты, которые выделялись на государственных чиновников, номенклатуру, тех, кто в нее входил, т.е. сокращалось количество номенклатуры, но это совсем не касалось партийных функционеров. Напротив, в то время, когда шло сокращение государственного аппарата, количества работников правительственных органов, одновременно продолжалось увеличение партийных органов, расширение партноменклатуры. Становилось больше партийных секретарей, они получали несколько бóльшую зарплату, больше пособий. Не только в центре, где это было не так заметно, но прежде всего на местах, по всей стране. Именно на местах партийные органы в это время почувствовали свою значимость и увидели именно в лице Хрущева свою поддержку. И Хрущев в этом случае сделал всё очень грамотно. Причем, хотя это было на первый взгляд незаметно, но в действительности партия – постепенно, постепенно – снова возрождалась, ее аппарат становился всё сильнее и сильнее, и партия начинала контролировать те органы, которые раньше не могла. Например, вместе с ликвидацией Берии ликвидируется МГБ, образовали комитет (КГБ), хотя и при Совмине, но всё время говорили, что комитет этот должен быть под контролем партии, и что нельзя выпускать карательные органы из рук партии, т.е. постепенно Хрущев на всех направлениях возрождал политику, отдававшую приоритет партийному руководству – зная, что эти люди, в партаппарате, могут его поддержать, поскольку видят в нем свою опору.
А.С. Это проявилось ведь и при попытке его отстранения в 1957 г., местные партийные секретари были на его стороне тогда.
М.П. Да, т.е. Хрущев все больше заручался поддержкой партаппарата и в то же время он постепенно убирал, точнее, отодвигал более слабых своих соперников. Маленков вроде бы после смерти Сталина был первым человеком в стране как глава Совмина, но его постепенно, очень аккуратно отодвинули
А.С. Раскритиковали на пленуме в январе 1955 г. И дело не только в его последовательной линии на развитие легкой промышленности, производства предметов потребления, которую сочли несвоевременной – когда встал вопрос о вступлении ФРГ в НАТО и у нас в ответ решили снова начать вооружаться. Цеплялись за отдельные его высказывания, в том числе об угрозе ядерной войны, Хрущев обвинял его в пацифизме и т.д., искал любой повод для публичной критики.
М.П. Его вскоре передвинули из председателей Совета министров в обычные министры. Причем и в Президиуме ЦК пока оставили. А через полгода то же самое произошло с Молотовым, ведь было совершенно понятно, что Хрущев и Молотов не сработаются вместе.
А.С. Да, это становится совершенно очевидным, когда читаем некоторые записи заседаний Президиума ЦК, выполненные В. Малиным и вошедшие в первый том подготовленного в Вашем архиве известного трехтомника «Президиум ЦК КПСС. 1954 – 1964».
М.П. Хрущев и Молотов были совершенно разные люди. Это проявилось, как только Хрущев стал претендовать на руководство страной. Причем Хрущев не мог руководить Молотовым как министром иностранных дел по линии правительства, не будучи главой Совмина, но вот по партийной линии он совершенно спокойно мог им руководить. Кстати, в наших документах есть такая любопытная деталь, она, может быть, бросается в глаза исследователям: когда Молотов занимал пост министра иностранных дел, в ЦК КПСС поступало из МИДа довольно мало документов, а в основном всё, что касалось внешней политики, оседало там, в МИДе. Вот возьмем международный отдел ЦК в нашем архиве, опись 28, она не очень-то большая, а как только Молотова отодвинули, пришел Шепилов…
А.С. Это было в конце мая 1956 года. Молотова убрали из МИДа перед тем, как в Москву приехали югославы во главе с Тито, он как раз накануне перестал быть министром. Это был жест в адрес Тито.
М.П. Действительно, югославы сыграли здесь свою роль, это хорошо видно из нашего двухтомника «СССР и Югославия. Встречи и переговоры на высшем уровне», в подготовке которого Вы принимали активное участие. Но возвращаясь к теме документов. Если мы посмотрим 1956 – 1957 годы, увидим, что в это время резко увеличивается объем документации, поступающей из МИДа в ЦК, и не случайно в начале 1957 г. происходит разделение международного отдела ЦК на два отдела, возникает самостоятельный отдел, занимающийся социалистическими странами.
А.С. И поставили во главе Андропова, проявившего, скажем так, себя в Венгрии в 1956 году…
М.П. Да уж, мы знаем.
А.С. К этому времени поняли, что социалистические страны требуют самостоятельного отдела ЦК. Слишком много проблем с ними связано. Это ведь и венгерские события показали.
М.П. Т.е. количество документов настолько возросло, что один отдел уже не справлялся. И это все стало происходить уже после ухода Молотова, после того, как его, так сказать, убрали из МИДа. Опять же, Молотова убрали из министров иностранных дел, но, будучи некоторое время в другой должности, он оставался членом Президиума ЦК до июня 1957 г.
А.С. Ничего не могли сделать. Хрущев не обладал пока еще таким влиянием, чтобы совсем их убрать. Для начала они должны были подставиться. И вот подставились в 1957 г.
М.П. Да, они должны были подставиться, а Хрущев должен был иметь уже солидную поддержку, которой мог бы воспользоваться в этот непростой момент.
А.С. Еще в начале этого столетия Ваш архив выпустил под Вашей редакцией фундаментальное издание материалов XX съезда КПСС, куда вошли и документы, отражающие отклик на съезд – как в СССР, так и за рубежом. В связи со знаменитым выступлением Хрущева о культе личности на закрытом заседании в последний день работы съезда, 25 февраля, можно ли говорить, что как для Хрущева, так и для других членов высшего партийного руководства именно чувство страха, что придется отвечать за содеянное, было главной движущей силой, заставившей заняться разоблачением «культа личности»? И можно ли также говорить о каком-то противодействии некоторых членов Президиума этому выступлению Хрущева с разоблачением Сталина?
М.П. В принципе да. Перед XX съездом, когда обсуждался этот вопрос, те же Каганович, и Ворошилов, и Молотов – они всё время говорили, что надо аккуратно, аккуратно, чтоб не выплеснуть, как говорится, вместе с водой ребенка. Но нужно учесть один такой нюанс: когда готовились к XX съезду, вернее к докладу вот этому, о культе личности, главный упор ведь первоначально делался именно на репрессиях. Только репрессии и как бы…
А.С. Причем репрессии в основном против своих, против партийно-государственной номенклатуры. По которой Сталин сильный удар нанес.
М.П. Да. И в начале февраля 1956 г. при обсуждении на Президиуме никто не думал, что окончательный вариант доклада будет так сильно расширен – в нем Хрущев Сталина начал уже вовсю обвинять и в плохой подготовке страны к войне, и в неумении руководить страной и т.д., и т.п.
А.С. Да, этого уже не хотели. Перегнул.
М.П. Этого никто не ждал, этого не хотели, Хрущев явно вышел за те рамки, которые были изначально установлены. И я думаю, что если бы изначально было задумано так, как в конце концов получилось, то скорее всего была бы гораздо более сильная оппозиция и более решительно выступали бы эти члены Президиума, которые сказали бы: нет, не надо. А так…
А.С. Обсуждение ведь отражено в малинских записях Президиума ЦК.
М.П. Там отражено, что выступала где-то половина членов Президиума, кто-то более твердо, а кто-то аккуратно: ну давайте все-таки подумаем, в какой форме об этом сказать, как выступить. И собственно говоря, до последнего момента, до открытия съезда даже не было принято решение, а когда это выступление будет и кто будет выступать.
А.С. Знаю из источников, что даже кандидатура П. Поспелова называлась в качестве докладчика, а он не был членом Президиума ЦК, только секретарем ЦК.
М.П. Хрущев ведь тоже крутил, хотя он, конечно, с самого начала понимал, что именно он будет выступать, но играл такую своеобразную игру, что он якобы еще не знает, кто будет выступать… На самом деле всеми ими руководил, конечно, страх.
А.С. А ведь тот же Хрущев что делал на Украине и раньше еще в Москве, его фамилия стоит под сколькими расстрельными списками.
М.П. У них у всех были руки в крови, пусть в разной степени, но у всех. Поэтому все они понимали, что в зависимости от того, как повернется на съезде разговор, каждый из них может оказаться виновным.
А.С. Известно, что, выступив с разоблачением сталинских преступлений, Хрущев поставил в тяжелое положение лидеров «братских» компартий (не только восточноевропейских, но и западных), долгие годы занимавшихся апологетикой Сталина и проводивших в жизнь многие его внешнеполитические решения (а в Восточной Европе насаждавших режимы сталинского типа). Было ли для иностранных коммунистов, присутствовавших на съезде, полной неожиданностью то, что произойдет в его последний день? И в какой мере сохранились в Ваших архивных документах следы состоявшегося в Москве в те дни совещания компартий, на котором бы обсуждались некоторые перемены стратегии и тактики коммунистического движения?
М.П. Вы знаете, таких следов осталось крайне мало. Поэтому неизвестно, может быть, что-то и говорилось, но говорилось очень, так сказать, легко, поверхностно…
А.С. Насколько знаю, потому что специально занимался роспуском Коминформа, там вопрос о будущем Коминформа оказался в центре внимания, предлагали распустить, говорили о том, что неэффективен и т.д.
М.П. Да, речь шла в общем о коммунистическом движении, о его направлениях, каким оно должно быть, о формах работы, но вот о том, что предполагался такой сильнейший удар по Сталину и что будет резкий поворот вот такой – этого не было сказано нигде. И то, что произошло, стало для приехавших на съезд иностранных коммунистов абсолютным шоком.
А.С. Это и мемуары показывают, Ракоши, например, публиковавшиеся у нас в «Историческом архиве» в конце 1990-х.
М.П. У нас есть одна такая зацепка, о том, что присутствовавшему на съезде во главе китайской делегации маршалу Чжу Дэ за день или за два опять же только намекнули, что может быть вот такой поворот. А так узнали о произошедшем только потом, их же не было никого (я имею в виду иностранных коммунистов) на этом заседании.
А.С. Ну вот было съездовское выступление Микояна, где он бросил такой пробный камешек, дал понять, что что-то будет.
М.П. Это так, но опять же, выступление Микояна было такое, как бы сказать, аккуратное.
А.С. Да, он все аккуратно делал.
М.П. Это уж точно. Поэтому, естественно, никто не мог себе такого представить. И для всех это был, повторюсь, абсолютный шок.
А.С. Хрущев был человеком хотя и с живым умом и прекрасной памятью, но малообразованным. За его плечами были 4 класса церковноприходской школы и уже в зрелые годы, в начале 30-х, полтора года учебы в Промыщленной академии, где он хотя и слушал лекции профессоров старой закалки, но, будучи парторгом, не мог, конечно, уделить слишком много времени учебе. Как эта недостаточная образованность сказывалась на его аппаратной работе – ведь надо было читать и подписывать бумаги, выступать с отчетами, формулировать партийные постановления. В какой мере ваши документы отражают его непосредственное участие в подготовке съездовских постановлений и Программы КПСС 1961 г.?
М.П. Вы знаете, он, конечно, был, как таких называют, самородок. Он действительно очень хорошо всё схватывал, он хорошо воспринимал и перекладывал это всё. Просто беда в том, что в свое время он слишком рано начал подниматься вверх, и вот эта неконтролируемость самородка – она сказалась на всей его деятельности. А что касается его участия в подготовке документов – его следы видны. При том, что он сам плохо писал. Он говорить мог великолепно, а писать не мог.
А.С. Кто-то из архивистов, помню, рассказывал, как однажды в резолюции слово «ознакомиться» написал с двумя буквами Ц.
М.П. Что-то подобное можно себе представить. Но при этом у нас хранится очень большое количество его надиктовок, что-то опубликовано в подготовленном нами двухтомнике «Н.С. Хрущев. Два цвета времени». Он везде, и находясь в отпуске, и где-нибудь в командировке (а ездил он, как мы знаем, много), диктовал, причем по самым разным вопросам. Т.е. он держал все это в голове.
А.С. Многое ведь публиковалось и в то время. В «Правде», в «Коммунисте».
М.П. Да, это всё было и те же Программа и Устав партии, которые на XXII съезде были приняты – там совершенно отчетливо видны какие-то следы того, что он предлагал. И в Устав партии, особенно с учетом опыта июня 57 г., он хотел внести некоторые изменения. И в Программе партии, это совершенно очевидно, нашли отражение какие-то хрущевские предложения, уточнения, замечания, которые он не писал, но он их диктовал, а потом редактировал. Поэтому в принципе он принимал участие, его следы остались, они есть.
А.С. Хрущев был человеком темпераментным, увлекающимся, склонным к экспериментам. С одной стороны, это наверно не самое плохое человеческое качество, но с другой, создавало не раз проблемы не только его ближайшему окружению, но и всей стране. Как это сказывалось на внешней политике? Можно ли говорить о том, что некоторые его спонтанно принятые решения сильно осложняли работу отечественных дипломатов? (за примерами тут далеко ходить не надо, вспомним хотя бы срыв в мае 1960 г. долго готовившегося парижского саммита после известного первомайского инцидента с американским самолетом-разведчиком, сбитым в небе над Уралом). И в какой мере спонтанным ходом Хрущева явилось решение соорудить в августе 1961 г. Берлинскую стену? Сохранились ли какие-то документы об этом? А с другой стороны, можно ли говорить о том, что в условиях опасного для человечества Карибского кризиса Хрущев, напротив, на каком-то этапе проявил как раз несвойственную ему сдержанность?
М.П. Что касается Берлинской стены, то не совсем это было спонтанное решение, скорее надо говорить о другом, о том, результатом чего стала Берлинская стена. Вспомним, как еще в ноябре 1958 г. Хрущев выступил с ультиматумом, потребовав в течение полугода заключения мирного договора с Германией. В противном случае обещал подписать отдельный мирный договор с ГДР, с которой западные державы не имели дипломатических отношений. И переложить на ее правительство ответственность за обеспечение особого статуса Западного Берлина и гарантий доступа западных держав в эту часть города. А ведь де-факто Западный Берлин функционировал как часть территории ФРГ, хотя это и не признавалось Советским Союзом. Возник острый конфликт, который мог и к войне привести. Вот это был абсолютно спонтанный ход, на который никто не знал, как реагировать, и в том числе наши не знали.
А.С. Потом долго разгребали.
М.П. Потом еле-еле распутали. Микоян ездил в Америку договариваться и все это приходилось как-то спускать на тормозах, иначе мы просто оказывались в дурацкой ситуации: сказали «полгода», а полгода прошло и ничего нет. И вот позже, через три года, проявились отголоски этого заявления по Берлину. Причем ведь помним, что Хрущев не сумел встретиться с американцами в мае 1960 года и обговорить с ними берлинские проблемы из-за ситуации, возникшей вследствие сбитого лётчика Пауэрса. Потом в Вене в 1961 году состоялась совершенно безрезультатная встреча с Кеннеди, а на Хрущева в тот же момент давил Ульбрихт, это тоже нужно учитывать. Ульбрихт ему всё время говорил: вы нам ничем не помогаете, хотя вы обещали, у нас народ бежит на Запад. Так что проект создания этой стены, видимо, уже существовал заранее, может быть с 1960 года, и вот эта идея просто была в августе 1961 г. реализована. И при том, что, конечно, был крик, шум, реализация этой идеи в чем-то позволила обеим сторонам (Советскому Союзу и Западу) выйти из положения, всё это отодвинуть на какое-то время, найти временное, частичное решение проблемы. Вроде сложилась ситуация, когда, что называется, и волки сыты, и овцы целы. Но, конечно, вот эта спонтанность Хрущева, его иногда какие-то неожиданные заявления – они создавали подчас серьезные проблемы. Вот Карибский кризис. Решение разместить ракеты на Кубе было спонтанным. Наверно, насчет американских ракет в Турции можно было и как-то по-другому договариваться с американцами. Причем мы же ведь до последнего врали – уже ракеты стояли, а мы: нет, ничего там нет, никаких ракет. И вот тут он в определенный момент осознал, что всё это может плохо кончиться, что мир висит на волоске – и кстати, во многом из-за очень жесткой позиции американцев. Мне кажется, что Хрущев просто не ожидал, что американцы, Кеннеди пойдут здесь до конца.
А.С. Да, это все-таки была их сфера влияния. Что там расстояние-то – от Кубы до Флориды.
М.П. Да, и у нас есть документы, которые как раз Хрущеву клали на стол, о том, что был проведен в Америке незадолго до Карибского кризиса опрос о том, согласны ли Вы на мировую войну ядерную или считаете возможным жить при коммунизме, и 75-80% американцев сказали: мы готовы воевать. То есть они готовы были идти до конца. И Хрущев, в свою очередь, тут увидел, что это может кончиться очень плохо.
А.С. Мы знаем, что мифотворчество пышным цветом цветет не только у нас, но и в других странах. Это касается и США. В этом году мне неожиданно попалась информация о том, что в американских СМИ, причем кто-то из людей близких истеблишменту, пытается оживить старый и в общем давно скомпрометированный миф о причастности Москвы к убийству Дж. Кеннеди. Вам приходилось заниматься венским саммитом 1961 г., публиковать связанные с ним документы РГАНИ в сборнике «Венский вальс холодной войны». А как бы Вы охарактеризовали личные отношения Хрущева и Кеннеди? С кем было легче работать Хрущеву – с Эйзенхауэром, с которым он много общался осенью 1959 г. при посещении Америки, или с Кеннеди, которого он, может быть, где-то недооценил, считая слишком молодым и неопытным?
М.П. Лично у меня полное ощущение и из документов это тоже видно, что ему все-таки было проще общаться с Эйзенхауэром – и возраст примерно один, и оба воевали, могли обмениваться воспоминаниями. Да, Кеннеди тоже воевал, но, конечно, в другом качестве. И поэтому у Хрущева и Эйзенхауэра находилось больше общих тем для разговоров, они даже и о внуках говорили. А Кеннеди Хрущев действительно недооценил, подумал, что вот пришел молодой мальчишка, которого он как опытный политик может легко, как говорится, задавить. Это проявляется и в документах, и в его выступлениях. И он был даже как-то немножко обескуражен, когда увидел, что этот мальчишка проявляет упорство, твердость. Но при этом я, конечно, совершенно не думаю о какой бы то ни было советской причастности к устранению Кеннеди. Это глупость полнейшая, тем более что фактически после того, как разрешился Кубинский кризис, у нас с американцами наладились более-менее нормальные отношения, и мы как раз в том же 1963 г., летом, подписали с англичанами и с американцами договор очень важный о прекращении испытаний ядерного оружия в трех средах. Китайцы, кстати говоря, решили, что этот договор направлен прежде всего против них, потому что им не дают доделать собственную атомную бомбу, всё это повлияло и на ухудшение наших отношений с Китаем. Но, как бы то ни было, и Хрущев, и Кеннеди пошли на то, чтобы договор был подписан.
А.С. Так что отстранение Кеннеди было для Москвы совершенно несвоевременным
М.П. Абсолютно. Москве это совершенно не нужно было. Тем более что во всех документах, которые приходили и ложились на стол Хрущеву, прослеживается мысль, что Кеннеди был для Советского Союза предпочтительнее, чем его вице-президент Л. Джонсон, ставший потом президентом, – ставленник консервативного Юга, с которым гораздо труднее было выстроить отношения. Так и получилось.
А.С. Да, и война во Вьетнаме это показала.
М.П. Так что устранять в этот момент Кеннеди – это было бы верхом нелепости.
А.С. Поговорим теперь о финальном эпизоде в политической биографии Хрущева, о его отстранении. Мы знаем, что в июне 1957 г., проявив не только мастерство аппаратчика, но и политическую волю и смелость, Хрущев сумел предотвратить свое падение, отстранение от власти. А в октябре 1964 г. не сумел. Что случилось с ним за эти годы? Постарел? Утратил к этому времени чувство реальности и почву под ногами, витая в облаках со своими волюнтаристскими прожектами? Или прежде всего дело в утрате поддержки тех, на кого он мог опереться в 1957 г.?
М.П. Мне кажется, тут всё вместе. С одной стороны, он действительно уже постарел и стал чувство реальности немножко утрачивать, возомнил, что он, давно сидя наверху, уже всё может, но и поддержу он утратил тоже. Сначала его поддерживали и, в частности, как мы говорили, поддерживал партийный аппарат, а потом партаппарат почувствовал свою силу, власть, люди поняли, что в случае чего их не будут как при Сталине расстреливать – да, могут сместить, но так, что за ними сохранятся и блага, и привилегии, и квартиры, и что в общем они не слишком рискуют. А в свою очередь Хрущев вот этими своими постоянными экспериментами уже всем изрядно надоел, он предлагал то одно, то другое, то третье; разделение парторганизаций, обкомов на промышленные и сельские – это был абсолютный бред. И поэтому они просто захотели более спокойной жизни. Со всеми теми благами и привилегиями, которых они уже добились. И они понимали, что с ними ничего по большому счету не случится. И конечно, всё это вместе сыграло свою роль.
А.С. После своего отстранения Хрущев прожил еще 7 лет. Какие в Вашем архиве хранятся документы, отражающие его жизнь после отставки? Как складывались его отношения с властями? Можно ли говорить о том, что переправка мемуаров на Запад стала тем стрессом, который подорвал здоровье Хрущева и ускорил его кончину? В 1964 г. это был достаточно здоровый для своего возраста человек.
М.П. Ну, во-первых, первый стресс вызвало само отстранение. Это был для него, конечно, колоссальный стресс и он долго не мог прийти в себя. У нас есть об этом сведения, в свое время мы издали сборник «Никита Хрущев. 1964 год», где об этом достаточно подробно рассказывается. За ним же продолжали следить по линии КГБ, чтобы никто из зарубежных корреспондентов к нему не приезжал, никого не подпускали и т.д.
А.С. А тем более ведь некоторые зарубежные коммунистические политики не скрывали своего позитивного мнения о Хрущеве. Янош Кадар, например, не раз фрондировал, давал понять, что он по-прежнему уважает Хрущева, оказывал жесты внимания. Да и некоторые другие деятели в соцстранах, хотя все в разной степени.
М.П. Вот- вот, это всё, конечно, было. А то, что переправили его мемуары и опубликовали там, на Западе – это был, конечно, второй очень сильный стресс, тем более что его же ведь вызывали в ЦК, в Комитет партийного контроля и как с ним там разговаривали – грубовато.
А.С. Чуть не угрожали
М.П. Да, все-таки с бывшим первым лицом государства можно было говорить по-другому. Так что это был тоже, конечно, очень серьезный стресс. Всё это вместе подорвало его здоровье.
А.С. Михаил Юрьевич, Вы занимаетесь как историк и архивист эпохой Хрущева долгие десятилетия. Изменился ли в Вашем сознании образ Хрущева по мере углубления в материал, в документы? И если изменился, то в какую сторону?
М.П. Я понял, знаете, чем больше я изучаю Хрущева, знакомлюсь с тем, что он делал, что он предпринимал, прихожу к выводу: Хрущев, на мой взгляд, это классический образец правоты знаменитой фразы: кто хочет сделать лучше, у того получается «как всегда». Иными словами, благими намерениями ад вымощен. Он многое хотел сделать как лучше для народа, чтобы было не как при Сталине, но из-за того, что он часто не знал, как это нужно делать, действовал неправильными, негодными методами, вот эти его благие намерения – они оборачивались зачастую плохими последствиями, а в чем-то иногда получалось даже хуже, чем при Сталине, как это ни парадоксальным кажется
А.С. В каком-то смысле да. Вот взять, скажем, его церковную политику начала 60-х, сколько он дров там наломал. Вроде бы период оттепели, даже углубление оттепели, а что он творит.
М.П. Да- да, хотя казалось после войны, что будет иначе в отношениях с церковью. И так во всем. Вроде хочет с соцстранами вести по-другому отношения, не так, как при Сталине это было, но в то же время именно при нем возникают и углубляются разногласия, которые в результате закончились тем, чем закончились. Опять же, это не значит, что он этого хотел, но то, что происходило, получается, невольно было следствием его политики
А.С. И этот неоднозначный образ отражен и в памятнике Эрнста Неизвестного, который стоит на его могиле.
М.П. Совершенно верно.
А.С. Спасибо Вам за интервью.
Прозуменщиков Михаил Юрьевич – кандидат исторических наук, заместитель директора Российского государственного архива новейшей истории.