Андрей Тесля Истории вне истории. Рец.: Лейтем М. Истории торговца книгами / Пер. с англ. И.В. Никитиной. – М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2021. – 416 с.
Книжка Мартина Лейтема – одна из целого ряда появившихся за последние пару десятилетий рассказов о книгах и чтении, вроде «Истории чтения» Мангеля и ей подобных. Это – хороший повод разобраться в собственных ощущениях, возникающих при чтении такой литературы – и в том своеобразном эффекте, который ею создается.
Сразу отметим, что «Истории…» Лейтема – неплохое чтение на сколько-то вечеров, между другими делами или по краям иного чтения. Они действительно собрание многообразных сюжетов, так или иначе связанных с книгами – от рассказов о книжных магазинах и библиотеках до средневековых маргиналий и способов читать книги, меняющихся со временем – когда прежние практики, вроде подчеркиваний или загибания края страницы, обретают новый статус и значение (так, еще век назад загнутый край страницы считался по преимуществу чертой женского чтения).
Попутно – это книга «правильных» взглядов. Так, в ней подробно рассказывается, каким неприятным человеком был создатель десятичной библиотечной классификации Дьюи – расистом и антисемитом, к тому же ханжой – и на этом основании делается предсказуемый вывод о необходимости переименовать премию, все еще носящую его имя (139 и сл.). Женские персонажи книги неизменно исполнены достоинств – и пребывают в незаслуженной тени мужских, а мужские – поставлены под подозрение и если и восславляются, то имея, как правило, надежную индульгенцию – как Антонио Паницци, создатель знаменитого круглого читального зала библиотеки Британского музея, карбонарий и эмигрант (149 – 151). О Т. Карлейле автор считает нужным, к примеру, сообщить, помимо того, что он был «популярным в то время историком», лишь следующие детали: «противник всеобщего избирательного права, позволявший себе расистские высказывания, открыто выступавший за сохранение рабства», да еще с годами ставший «вдвойне раздражителен» (151 – 152).
Сдается, это книга далеко не счастливого человека – старательно шутящего и бодрящегося, чтобы вдруг, в рассказе о Монтескьё, заметить: «многие из нас, оглядев свое жилище, увидят вовсе не зеркало души, а кучу потрепанных предметов, на которые нам пришлось согласиться за неимением лучшего: не слишком дорогой сердцу, доставшийся от родителей хлам, поломанные вещи, тряпье из IKEA, которое мы никак не сподобимся выбросить, безделушки, хранящие память о давно угасшей любви…» (214).
Рассказы о прошлом, чередуясь в калейдоскопе, то подчеркивают, сколь прошлое непохоже на современность, а то – сколь близко и узнаваемо, то предлагают изумиться, насколько еще недавно по человеческим меркам были возможны – в порядке «нормального» – действия и суждения, теперь если и не непредставимые, то явно выходящие за пределы нормы – а то, напротив, подталкивают увидеть в прошлом сходство, если не тождество с тем, что мы почитаем за порядок последних дней. Расстояние во времени легко заменяется расстоянием в пространстве – и то, и другое обозначает дистанцию, отличие от «нас».
Но тем самым – истории отменяют историю, оказываясь сущностно ничем друг от друга не отличимыми, за исключением лишь банального «многообразия». Каждая из них сама по себе может быть интересной или не очень, но, собранные в книгу, они оказываются внешне парадоксальным образом – одинаковыми, никак не привязанными ко времени и месту, где случились.
История – именно за счет того, что у нее есть собственное содержание, своя интрига – может быть рассказана лучше или хуже, но преодолевает многие слабости рассказчика, ведь у рассказа есть автономный интерес: ведь точно так же мы можем с интересом слушать косноязычного очевидца значимого для нас события – реконструируя из его повествования детали события. Но если истории нет – то тогда на передний план выходит или литература, или фигура рассказчика – связывающего собой разнородное. На первое Лейтем не решается, справедливо или нет не доверяя своему литературному мастерству – и ему остается второе, отсылать раз за разом к себе, скреплять автобиографическим вереницу подробностей.
Словом – это легкая книга, масса историй – рассказанных более или менее точно, где-то путаясь в подробностях, где-то – восполняя нехватку деталей готовыми штампами. Легкая, но оставляющая после себя ощущение тяжести – как от неутомимой трескотни чичероне, самый счастливый момент в которой – внезапное слышание тишины, когда экскурсия закончилась и наконец можно выдохнуть и попытаться что-то увидеть своими глазами.
Автор – Тесля Андрей Александрович, кандидат философских наук, старший научный сотрудник, научный руководитель (директор) Центра исследований русской мысли Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта (Калининград).