Пахалюк К. А. Международная и транснациональная перспективы в пространстве актуальной истории древнерусских городов
15.06.2023
Предлагаемая статья является частью авторского исследовательского проекта, проводившегося в 2019–2022 гг. и направленного на изучение политики памяти в регионах центральной России. Ключевые выводы были опубликованы в виде главы в коллективной монографии, увидевшей свет уже в 2023 г. (Политика памяти в России – региональное измерение / Под ред. А. И. Миллера, О. Ю. Малиновой, Д. В. Ефременко. М.: ИНИОН, 2023), однако данный сюжет в него не вошел. Основные наработанные материалы должны были быть опубликованы в авторской монографии, чье завершение и выход в свет оказалось отложено ввиду внутриполитических изменений, вызванных российской агрессией против Украины.
Краткая версия этой статьи публиковалась в англоязычной версии журнала «Россия в глобальной политике», а этот текст планировался к выходу и на русском языке. Однако в итоге редакция отказала, намекнув на несоответствие ее текущей конъюнктуре. На фоне серии статей о возможности и даже желательности угроз применения ядерного оружия с такой позицией сложно не согласиться, поскольку наш анализ показывает, что на протяжении 2010-х гг. региональные культурные элиты вели собственный поиск, как русское наследие осмыслить не только в национальном, но и международном контексте. Внешний мир здесь представал не только как нечто враждебное, но и как пространство сотрудничества, без которого собственно «русская древность» оказывается немыслима.
Ключевые слова: политика памяти, сталинские репрессии, историческая ответственность, регионы России
Сведения об авторе: Пахалюк Константин Александрович – кандидат политических наук, независимый исследователь, Хайфа.
Контактная информация: kap1914@yandex.ru
Pakhalyuk K. A.
International and Transnational Perspectives in the Space of the Current History of Ancient Russian Cities
Abstract: The proposed article is part of the author's research project, conducted in 2019–2022. and aimed at studying the politics of memory in the regions of central Russia. The key conclusions were published as a chapter in a collective monograph, which was published only in 2023 (The politics of memory in Russia - a regional dimension / Edited by A. I. Miller, O. Yu. Malinova, D. V. Efremenko. M. : INION, 2023), but this plot was not included in it. The main accumulated materials were supposed to publish as a monograph, but its completion and publication has been delayed due to internal political changes caused by Russian aggression against Ukraine.
A short version of this article was published in the English edition of the journal Russia in Global Affairs. This text was planned to publish in Russian edition of this journal. However, in the end, the editors refused under the pretext that it does not correspond to current political environment. It is difficult to disagree with this position, especially when the journal recently agreed to public some articles that justify the possibility and even the desirability of threats to use nuclear weapons. Our analysis shows that during the 2010-s, regional cultural elites were searching for how to comprehend the Russian heritage not only in the national but also in the international context. The external world here appeared not only as something hostile, but also as a space for cooperation, without which the actual "Russian antiquity" is unthinkable.
Keywords: politics of memory, Stalinist repressions, historical responsibility, Russian regions
About the author: Pakhalyuk Konstantin Aleksandrovich – candidate of political sciences, independent researcher, Haifa.
Contact information: kap1914@yandex.ru
Если государственная политика памяти разворачивается вокруг тезиса о непрерывной 1000-летней истории России, то как это влияет на работу с прошлым в регионах, которые по объективным причинам могут служить выразителями этой самой «русской древности»? Этот вопрос стал отправным для исследования (полевые поездки 2020–2022 гг., экспертные интервью, материалы прессы и официальные документы) исторической идентичности ряда областных городов центральной России, основанных не позднее середины XVI века – Псков, Великий Новгород, Вологда, Ярославль, Кострома, Владимир с Суздалем[1], Смоленск, Рязань, Тверь, Калуга, Тула и Брянск.
С конца 2000-х гг. в России активизировалась государственная политика памяти, что повлекло превращение истории в один из ключевых ценностных языков российской политики. В изучаемых регионах этот же период отмечен значительным сдвигом в институционализации и расширении практик работы с прошлым. Закрепление коллективно разделяемых исторических образов – результат деятельности запутанной сети государственных, общественных и коммерческих организаций. Большая часть музеев, памятников, историко-мемориальных пространств были созданы / обустроены именно в этот период, а значит, значительные пласты истории только теперь оказались общественным достоянием. Да, конфликтные, противоречивые и трагические страницы отодвинуты на периферию, если вообще присутствуют, – они либо неинтересны, либо считаются опасными. Да, количественные изменения порою обгоняют качественные, то есть смысловые. Если судить по музейным экспозициям, практически везде наиболее серьезными лакунами испещрена советская эпоха, что отчасти объясняет и очевидные сложности в последовательном изложении всей истории. Но это не отменяет главного: культурные элиты регионов усиленно учатся доносить до широкой публики те страницы прошлого, которые воплощают субъектность местных сообществ.
Региональные пространства памяти выплетаются из взаимодействия локальных и общенациональных сюжетов, однако включают многочисленные обращения и к международному измерению. Последние и стали предметом нашего изучения. Собственно анализ формирования региональных исторических идентичностей и их связи с общероссийской мы оставим для других публикаций, а ниже сосредоточимся на выявлении тех символических форм, посредством которых работа с региональной истории начинает требовать обращения к внешнему миру. Культуролог Л. Парц, работая на другом комплексе материалов, отмечала, что бинарный дискурс «столица – провинция» уместно изучать во взаимодействии с третьим компонентом – внешним Другим (Запад / Европа), который зачастую рисуется несущим опасность [Парц 2022]. Изученный нами материал не отрицает наличие таких подходов, однако позволяет утверждать, что внешний мир может одновременно представляться и как нечто враждебное, и как пространство сотрудничества. Считать, будто это разделение связано с разницей между государственными или негосударственным акторами, неверно, как и делать предположения, будто образы «русской древности» сведены лишь к православному и милитаристскому содержанию.
Миф о «золотой эпохе» и международное измерение
Как утверждал еще основатель структурализма Ф. де Соссюр, значимость определяется положением знака в общей структуре, а не конкретным содержанием. Пространстве актуальной истории большинства изученных городов содержит миф – условно – о «золотой эпохе», когда отдельный период прошлого становится предметом особого прославления и попечения, представая выразителем местной самобытности. Эта символическая конструкция развивается в музейных экспозициях и новомодных монументах, опираясь на работы историков и поддерживаясь сохранившимися / воссозданными объектами культурного наследия. Подробное изучение таких мифов мы оставим для другой публикации, а ниже сосредоточимся на том, как в них вплетается международное измерение.
Практически во всех случаях оно воплощается в виде внешнего врага, описание борьбы с которым призвано спаять воедино местные и общенациональные сюжеты. Однако в Великом Новгороде миф о «золотой эпохе» открывает еще и транснациональное измерение, а в Твери и Рязани прославление средневековых князей ведет к появлению фигуры и «второго внешнего врага» – Москвы. В некоторых городах (Тула, Смоленск и Псков) конструирование исторической идентичности через метафору «щита России / Москвы», предполагающей борьбу против перманентной внешней угрозы, служит еще более сильному переплетению общенациональной и региональной истории, лишая последнюю целостности и самодостаточности. Впрочем, как показывает Тула в конце 2010 – начале 2020-х гг. местным культурным элитам, наоборот, удалось последнее преодолеть.
В Вологде, Ярославле и Костроме миф о «золотой эпохе» привязан в XVII веку – расцвету торговли с зарубежной Европой через Архангельск, которая, однако, не получила значимого отражения в историко-мемориальном пространстве. В Вологде слабым напоминанием об этих связях служит музей Петра I, открытый в 1875 г. В этом каменном здании, принадлежавшем голландскому купцу, он неоднократно останавливался на рубеже XVII–XVIII веков. Оцените иронию: память об этом сюжете заложена в созданный иностранцем объект культурного наследия, который был превращен в музей для того, чтобы прославить императора, уничтожившего ту самую транзитную торговлю и с нею перспективы развития города.
Домик Петра I в Вологде, 2020 г.
Напротив, в Ярославле и Костроме государство и Русская православная церковь актуализируют тему противостояния с внешним врагом – поляками. В первом речь идет о Втором ополчении, которое в 1612 г. выступало отсюда на Москву (это дает основание представлять город в качестве одной из столиц), во втором – о спасении Михаила Романова (образ Ивана Сусанина). Во Владимире «золотой эпохой» предстает Владимиро-Суздальское княжество. Его закат также связан с внешней угрозой – штурмом города в 1238 г. монгольскими войсками. В военно-историческом музее в Золотых воротах ему посвящена масштабная диорама (создана в 1974 г.), причем одна из экспликаций напрямую увязывает оборону всей Руси, включая Владимир, со спасением Европы от захватчиков: «Русские люди, в том числе и владимирцы, оказали мужественное сопротивление завоевателям <…> Принят на себя основной удар завоевателей, русский народ спас от гибели и разрушения европейскую цивилизацию». Тот редкий случай для региональных музеев, когда борьба против одной внешней угрозы напрямую подается в качестве блага для другой части мира.
В Рязани и Твери «золотая эпоха» усилиями региональных властей и РПЦ привязана к правлению двух великих князей, Олега и Михаила, соответственно. В обоих случаях это ведет к актуализации памяти о борьбе не только с монгольскими / золотоордынскими завоевателями, но и с Москвой. В Рязани это противоречие связано с поведением великого князя Олега накануне Куликовской битвы 1380 г., который исходил из интересов собственного княжества. Музейная экспозиция «преодолевает» это за счет выделения фигуры Пересвета (один из богатырей, сразившийся с монгольским воином накануне сражения). В центральной витрине представлен якобы принадлежащий ему посох, причем экспликация (на 2020 г.) никак не указывает на мифологизацию экспоната. Также в 2016 г. в парке около Рязанского кремля был установлен памятник Сергию Радонежскому, который «примирил» Дмитрия Донского и Олега Рязанского, признавшего политическое подчинение московскому правителю.
В Твери составной частью мифа о великом князе Михаила является его победа в Бортеневской битве 1317 г., которая преимущественно в популярной литературе предстает первой победой над золотоордынцами. Она нашла отражение даже на одном из барельефов стелы Города воинской славы, где указано, что его войска разгромили «противников Твери». Обтекаемость формулировки объясняется тем, что поражение понесли именно московские войска, а степень участия татарского отряда в бою остается под вопросом [Борисов 2018: 258]. Эта деформированная граница между двумя «внешними» врагами одновременно указывает как на сопротивление собственно исторического материала, так и на наличие в среде тверской культурной элиты определенных антимосковских, регионалистских настроений. Образ Михаила Тверского лишь усиливает конфликт по линии «регион – центр – внешний мир».
Барельеф с Михаилом Тверским на стеле Города воинской славы в Твери, 2020 г.
Сложнее международное измерение вплетается в историческую идентичности Великого Новгорода. Здесь в качестве расцвета здесь подается период начиная с XI века и заканчивая XV веком, то есть насильственным присоединением Новгородской республики к Москве. Сохранившиеся или воссозданные памятники средневековой архитектуры и живописи, культурное наследие, воспроизводимое в экспозициях, логика открытия новых музеев и монументов – все это составляет пространство утверждения и развития мифа о «золотой эпохе». Обращает внимание, что история города начиная с XVII века практически полностью исключена из музейных пространств.
Со всей визуальной объективностью Великий Новгород сегодня может служить наглядным воплощением величия средневековой Руси, однако эта история проблематична в той части, которая связана с образами политической независимости и противостояния Москве, образами, удобными для подпитки регионалистской и антифедеральной риторики. Вероятно, именно поэтому в рамках общенационального нарратива «золотая эпоха» легитимирована через прославление фигуры великого князя Александра Невского, в 1985 г. и 1995 г. в честь него установили два памятника. В историческом музее, находящемся в подчинении федерального министерства культуры, его деятельность подается в антизападническом ключе. Так, одна из экспликаций напрямую сообщает: «В тяжелые годы татаро-монгольского нашествия Новгороду пришлось отражать натиск немецких и шведских феодалов. В 1240 г. новгородцы во главе с Александром Невским нанесли на берегу Невы жестокий удар шведским завоевателям <…> 5 апреля 1242 г. произошло знаменитое Ледовое побоище, принесшее новгородцам победу над немецкими псами-рыцарями» (поездка август 2021 г.).
С другой стороны, символическое развертывание мифа о «золотой эпохе» затруднительно без прояснения тех страниц, которые связывали город с зарубежной Европой, что открывает транснациональную перспективу. Если бы она оставалась лишь достоянием летописей и трудов историков, то при особом рвении властей ее можно было бы ограничить лишь научными дискуссиями, однако этот ход несколько затруднителен. Часть предметов ювелирного искусства, выставленных во Владычной палате на территории кремля (XV век), созданы за рубежом: они призваны свидетельствовать о расцвете города, но неизбежно указывают на тесные торговые связи. Культурные контакты воплощены и в камене: так, элементы готики обнаруживаются в Церкви Феодора Стратилата на Ручью, а Владычная палата в полной мере относится к этому архитектурному стилю. Все это отражено в экспликациях и экскурсионных программах, тем самым русская древность предстает во взаимосвязи не только с византийской, но и западной культурной традицией.
Церковь Феодора Стратилата на Ручью в Великом Новгороде, 2021
С 1990-х гг. «золотая эпоха» получила развитие за счет актуализации истории связей с Ганзейским союзом. Традиционно Новгород подается как член (в действительности – один из крупнейших городов-филиалов) этой сетевой торговой организации, которая в XIII–XVI века контролировала значительную часть Балтийской торговли. Еще в 1980 г. был основан Ганзейский союз Нового времени – международная межмуниципальная организация бывших городов-членов. В 1993 г., первым в России, в нее вступил Великий Новгород. Это «изобретение европейской традиции» одновременно позволяло привлекать туристические потоки и дополнительное финансирование на развитие исторической инфраструктур. В 1994–1999 гг. эта организация выделила со-финансирование на реставрацию второго по древности храма города – Николо-Дворищенского собора (1113 г.), где сохранились уникальные фрески середины XII века – одно из древнейших в России аутентичных изображений Страшного суда [Разина 2017: 3]. В 2009 г. город принимал XXIX Ганзейские дни (крупный культурно-экономический фестиваль), в честь чего в самом историческом центре, на Ярославовом дворище, недалеко от средневекового Немецкого двора, был открыт Ганзейский знак – памятник в виде двух кораблей и крупный фонтан, инкрустированный гербами 16 стран, чьи города входят в эту неправительственную организацию. Недалеко на территории гостиницы «Трувор» в настоящие дни находится небольшая харчевня «Ганза» (правда, даже не уровне названий блюд не пытающаяся имитировать германскую или балтийскую кухню). Собственно ганзейская тематика имеет важное значение для позиционирования города на международной арене – через участие в ганзейских мероприятиях, студенческих обменах и выставочных проектах (в 2015 г. в Любеке был открыл Музей Ганзы, куда из Новгородского музея-заповедника передали 25 предметов, в 2019 г. в Великом Новгороде открылась тематическая выставка «Новгород и Ганза: окно в Европу») [Новгород и Ганза 2019].
Миф о «золотой эпохе» опирается на богатое архитектурное наследие в виде кремля (Крома) и церквей, а также в последние годы усилен за счет экспозиций (на территории кремля) о воеводстве Ордин-Нащекина и реконструкции купеческих палат Постниковых – они одинаково прославляют псковскую самобытность именно XVII столетия [Клейменова, 2010, С. 41][2]. Как и в Великом Новгороде, имперский период фактически вычеркнут из пространства актуализированной истории, что соответствует чаяниям той части интеллигенции, которую, как литературного критика В. Курбатова, можно причислить к национал-патриотической общественности. 3 февраля 1997 г. он оставил примечательную запись в дневнике: «Мне интересны свои псковские роды, потому что я вижу, как они сделали город, как наполнили его историей, как довели до цветения в XV–XVI веках, как были сломаны Петром и этапированы в Петербург. Чтобы на живой силе и крови псковской традиции установить новую империю, приживить и оплодотворить европейскую привозную культуру своей, сделать ее могуче жизнеспособной для расширения имперского строительства» [Курбатов 2012: 211–212][3].
В то время как образ северо-западного щита фиксируется прежде всего в риторике чиновников, журналистов, педагогов, однако четким образом не выражен ни в городском пространстве, ни в музейных экспозициях. Скорее четь идет о разрозненных элементах: прославление князя Довмонта (XIII век) в топонимике, православной традиции, гербе и отдельных мероприятиях; городская легенда о том, что часть обрушившегося внешних укреплений города – это тот самый пролом, созданный во время оборона от польских войск Стефана Батория; отдельные памятники, связанные с Великой Отечественной войной и нацистскими преступлениями.
Как и в соседнем Новгороде, не без усилий федерального центра увязывание региональной и общенациональной исторической повестки осуществляется за счет Александра Невского и прославление его победы над внешним врагом (немцами-крестоносцами) в Ледовом побоище. В 1993 г. под Псковом на Соколихе, а в 2021 г. уже на берегу Чудского озера были установлены масштабные памятники великому князю и его дружине. Недалеко от последнего, в дер. Самолва, еще в 2012 г. был основан Музей Ледового побоища (изначально муниципальный, затем стал частным). Его основатель В. А. Потресов продвигает тезис об этой битве как одной из ключевой для той эпохи, окрашивая память о нем в антизападные и православные тона [см. также: Итоги конференции, 2018]. Проблема заключается в более жесткой привязке князя к городской истории. В 2021 г. в Кроме была открыта временная планшетная выставка как часть общефедеральных мероприятий к 800-летию рождения Александра Невского. Показательным образом, более десятка стендов рассказывали историю князя и его дальнейшего прославления, однако собственно к городской истории относились либо упоминания об участии псковичей в ледовом побоище, либо обзор псковской топонимики. Учитывая долгую историю противостояния Пскова и Новгорода, для ряда псковских культурных элит Александр Невский все же остается новгородским, а значит чужим князем.
Описанные выше практики формирования исторической идентичности Пскова ведут к деактуализации транснациональной перспективы, хотя исторически для ее проявления есть не меньше оснований, нежели в Великом Новгороде. Так, город является членом Ганзейского союза нового времени, крупный международный фестиваль прошел в 2019 г., однако и в музейном, и в городском пространствах значимость этой темы выражена намного слабее.
Еще сложнее ситуация обстоит в Смоленске, который, единственный из рассматриваемых нами городов, продолжительное время (в 1395–1514 гг. и 1611–1654 гг.) находился в составе другого государства – Великого княжества Литовского и Речи Посполитой. Потенциально «золотой эпохой» могла бы стать история Смоленского княжества, однако в публичном поле она актуализирована только в экспозиции Исторического музея (регионального подчинения). Образ самодостаточного Смоленского княжества некоторыми государственниками рассматривается как угроза сепаратизма или потакание, впрочем, непопулярным представлениям о том, что Смоленск – исконно белорусские земли. Показательна рецензия на один региональный учебник истории, подготовленная в 2016 г. в федеральной исполнительной дирекцией Российского военно-исторического общества: «излагаемая в учебном пособии версия средневековой истории Руси нацелена на формирование такого варианта региональной идентичности, при котором Великое княжество литовское (ВКЛ) будет ассоциироваться для смолян со своей “исторической прародиной”, смоленский край — отождествляться с “белорусскими землями”, захваченными людьми из Московии, причем последним (пресловутым “московитам”) отказано в праве считаться русскими людьми» [Кононов 2016]. Этот отзыв был размещен на личном сайте В. А. Кононова, который в 2013–2014 гг. был директором областного департамента культуры и туризма.
Польский период истории также проблематичен. С одной стороны, экспозиция Исторического музея подробно рассказывает о нем, а также об успешной интеграции польского дворянства в состав российской элиты. Через памятники культуры и городскую мифологию память об этом периоде вкраплена в городское пространство: в историческом центре находится построенный поляками земляной Королевский бастион, установленная в начале 2010-х гг. историческая табличка на трех языках – русском, английском и польском – рассказывает о его истории. Обращает на себя внимание и восприятие городских часов как тех, что висели на городской ратуше в XVII веке. Эту историю мы встречаем даже в путеводителе, написанным упомянутым В. А. Кононовым, в разделе с характерным названием «Отголоски польской эпохи». Факт состоит в том, что имеющиеся часы созданы в XIX веке взаимен старых. Разрыв традиции и отсутствие физической преемственности не мешает актуализировать преемственность пространственную и фактически воображаемую.
С другой стороны, власти строят городскую идентичность Смоленска через образ «западного щита России», объединяя борьбу против поляков (1609–1611 гг.), французов (1812 г.) и немцев (1941–1944 гг.). Первые два военных события напрямую связаны с главной актуализированной достопримечательностью города – Смоленской городской стеной. Прямолинейной визуализацией этой преемственности стал установленный в 2015 г. Памятник воинам, защитникам и освободителям Смоленска на площади Победы. Через фигуры солдат и барельефы с надписями он недвусмысленно отсылает к этим «трем ратным подвигам». Еще в 1987 г. в одной башен Смоленской городской стены военно-исторический музей получил симптоматичное название «Смоленск – щит России».
Образ щита развивается за счет военно-исторических экспозиций, причем именно поляки и немцы предстают в качестве основных врагов. Оборона 1609–1611 гг. занимает почти что целый зал в Историческом музее (в то время как бои за город в 1812 г. растворены в общей истории Отечественной войны), с нее же начинается новая (2018 г.) экспозиция в Катынском мемориале (научная концепция разрабатывалась в федеральном центре – в Государственном центральном музее современной истории России и РВИО). Она посвящена противоречивым, но как пытаются доказать создатели, в целом позитивным, российско-польским отношениям XX века. Вводная отсылка к XVII веку, по нашему мнению, отражает желание напомнить, что все же поляки были историческими врагами на этой земле. Обновленная в 2015 г. экспозиция музея «Смоленщина в годы Великой Отечественной войны» целый зал посвящает обстоятельному рассказу об оккупации и разных группах жертв нацистского террора (включая евреев и цыган). Ни в одном из других городов музеи не раскрывают тему так подробно.
Соседний – и также пограничный – Брянском регион также с середины XIV века примерно 1,5 столетия находился в составе Великого княжества Литовского, однако этот период представлен лишь небольшим стендом в общей экспозиции Брянского краеведческого музея (областного подчинения) и не актуален для исторической памяти. Миф о «золотом веке», скорее, разворачивается вокруг советской истории, что теснейшим образом связано с Великой Отечественной войной и борьбой против немецких оккупантов. В 2000–2010-е гг. за пределами города власти при поддержке местного бизнеса региональные создали два развитых музейно-мемориальных комплекса – «Партизанская поляна» (героическая слава) и «Хацунь» (трагедия мирного населения). Последний посвящен уничтожению одноименной русской деревни в ходе карательной акции. Для нашего исследования он значим тем, что Брянская область не единственная пострадавшая от нацистской оккупационной политике, однако только здесь был к началу 2010-х гг. создан действительно масштабный мемориал, отражающий трагедию мирного населения. В музейном комплексе, однако, нет ярко-очерченного образа врага. Центральный элемент – фильм из довоенных фотографий жителей деревни, который демонстрируется над витриной с пулеметной лентой, найденной на месте расстрела. Другими словами, создатели попытались продемонстрировать ту мирную жизнь, уничтоженную в ходе террора.
Отчасти как и в Смоленске, историческая идентичность Тулы на протяжении десятилетий развивалась через образ «южного щита Москвы» за счет отсылок к Средневековью – Куликовской битве (в 1996 г. создан на территории области федеральный музей «Куликово поле»), основанию Тульского кремля (тематически связан с обороны набегов от крымских татар в XVI–XVII веках, в 2015 г. здесь открыли еще и памятник Дмитрию Донскому) и обороны 1941 г. Правда, отличным являются сами способы работы с этими сюжетами: их разработка местными культурными элитами ведет к раскрытию страниц собственно городской тульской истории. Так, археологические работы на Куликовом поле с 1980-х гг. привели к формированию местной археологической школы и открытию неизвестных ранее средневековых страниц региона. В 2010-е гг. одним из итогов реконструкции Кремля стали экспозиции, опять же на основе археологических данных, о самобытной истории жителей Тулы XVI–XVII веков. Даже в Музее обороны Тулы, открытом в конце 2021 г. в местном Парке «Патриот» (на средства федерального министерства обороны), экспозиция устроена таким образом, что показывает не сражения на конкретной территории, а визуализирует образ сражающегося городского сообщества, во всем его многообразии.
Военная история и проблематичность образа врага
Чаще всего в музеях, городских пространствах и средствах массовой информации «международное» появляется при обращении к военной тематике. Истории о борьбе против внешнего врага, будь то на территории самого региона или за его пределами, превращены в ключевой механизм, который жестко увязывает общенациональные и региональные исторические сюжеты, стирая границы между ними. По этому принципу выстраиваются военно-исторические экспозиции областных музеев. В ряде городов существуют обособленные военно-исторические музеи (в Костроме, Рязани, Владимире, Туле), в них также преемственность эпох передается через механистическое объединение объединяют совершенно разные страницы военного прошлого и участие местных жителей в них. Этой же логике следуют и частные музеи оружия (Ярославль, Рязань) или ратной славы (Тверь).
Тот факт, что при формировании мифов о «золотой эпохе» международное измерение зачастую (но не всегда!) предстает в качестве враждебного, является частным случаем другого обстоятельства: в музеях, городских пространствах, а также средствах массовой информации наиболее часто «международное» появляется при обращении к военной тематике. Истории о борьбе против внешнего врага, будь то на территории самого региона или за его пределами, превращены в ключевой механизм, который жестким образом увязывает общенациональные и региональные исторические сюжеты, стирает между этими измерениями границы. По этому принципу выстраиваются военно-исторические экспозиции областных музеев. В ряде городов существуют обособленные военно-исторические музеи (в Костроме, Рязани, Владимире, Туле), которые, ориентируясь на выражение преемственности между разными эпохами, механистически объединяют совершенно разные страницы военного прошлого и участие местных жителей в них. Этой же логике следуют и частные музеи оружия (Ярославль, Рязань) или ратной славы (Тверь).
В изучаемом мезорегионе из всех войн наибольшей актуальностью пользуются Великая Отечественная война, Смутное время (противостояние полякам и отчасти шведам – Калуга, Смоленск, Великий Новгород, Псков, Калуга, Ярославль, Тверь, Кострома) и эпохи монгольского господства (Тверь, Рязань, Владимир, Тула, Калужская область). Войны имперского периода – Северная, наполеоновские, Крымская, Первая мировая, реже русско-турецкая 1877–1878 гг. и русско-японская 1904–1905 гг. – находят отражение лишь в небольших экспозициях или редких памятниках, потому говорить о формулировании образа врага не приходится. Показателен здесь Смоленск: с Наполеоном связана опустошительная оккупация города и разрушение ряда башен Смоленской городской стены. Однако об отсутствии укоренившегося образа врага свидетельствуют события лета 2021 г., когда по инициативе французской стороны в центре города прошли раскопки и были обнаружены останки похороненного здесь генерала Гюдена. Поисковая экспедиция вызвала широкий интерес местной общественности, проект курировался федеральным министерством культуры, а останки в итоге передали французской стороне, причем определенные противоречия в восприятии этой темы во Франции были поданы провластными РИА Новостями как намечающийся отказ от торжественного перезахоронения, что называлось варварством и проявлением трусости [франция испугалась, 2021]. Ничего подобного относительно перезахоронения любого немецкого генерала эпохи Второй мировой войны представить невозможно.
Более того, излишняя эксплуатация темы врага может вызывать сложности в тех случаях, когда «его потомки» оказываются членами современной российской нации. В частности, на федеральном уровне на протяжении 2010-х гг. власти Калужской области неоднократно лоббировали включение в официальный перечень дней воинской славы и памятных дат России (утвержден ФЗ № 32) такой даты, как 11 ноября – День победы в «стоянии на Угре». Этот вопрос в 2019 г. рассматривался в Государственной Думе [Шулепова 2019], однако калужским властям отказали ввиду возникшего скандала с участием властей Татарстана. Борьба за состав официальных памятных дат имела и вполне прагматическое значение: Калуга нуждалась в дополнительных аргументах с целью привлечения федерального финансирования на развиваемые историко-туристические проекты. Так, с 2017 г. 11 ноября является памятной датой Калужской области, а с 2019 г. село Дворцы получило региональный статус «Рубежа воинской славы», здесь же проводится и культурно-исторический фестиваль «УграФест» [РИО 2020].
Фрагмент экспозиции "Четыре эпохи воинской славы", Тверь, 2020
Использование темы внешней угрозы вовсе не означает создание яркого, развернутого образа врага. Его презентация, преимущественно через упоминания, предметы вооружения и униформы, делает образ блеклым, скорее абстрактно-воображаемым. Чем глубже эпоха, тем легче музейные сотрудники идут на сопоставительный рассказ о противоборствующих армия. Пожалуй, главным исключением является тверская интерактивная экспозиция «Четыре эпохи воинской славы», открытая в 2017 г. при местном отделении Союза десантников России. Используемая для программ патриотического воспитания, она представляет собою серию манекенов воинов разных эпох в полном боевом обмундировании и вооружении. Наравне с отечественными солдатами показаны и противники, включая период Великой Отечественной войны. Такой подход обусловлен акцентом на прояснение боевой тактики разных эпох. Один из создателей экспозиции, который вел экскурсию автору данных строк (лето 2020 г.), обратил внимание, что в ходе занятий до молодежи доносится мысль о необходимости знать противника. В других музеях такое структурное сопоставление противников может быть частью экспозиции, но не основным структурным элементом. Например, в Историческом музее Владимира (экспозиция 2003 г.) визуальный рассказ о штурме города в 1238 г. обрамлен реконструированными русской наблюдательной вышки и монгольской кибиткой. В Алексеевской башне Новгородского кремля (экспозиция 2020 г.), рассказывающей о гарнизоне крепости, ее штурме шведскими войсками в 1611 г. и последующей оккупации, одинаково представлены манекены шведских и русских солдат и офицеров.
Фрагмент экспозиции Военно-исторического центра «Маршал Победы - Георгий Константинович Жуков», Калуга 2021 г.
Показательны здесь и образы противников СССР в годы Великой Отечественной войны. С одной стороны, в музеях Смоленска, Брянска, Великого Новгорода и Ярославля (Музей боевой славы) они присутствует через указания на те страдания, которые претерпели мирные жители. С другой стороны, собственно визуализацию мы обнаруживаем только в двух местах. В калужском музее «Маршал победы Г. К. Жуков» (открыт в 2020 г.), где значительная часть экспозиции выстроена через «ожившие» декорации, рассказ о боях за Берлин дополняется яркими образами немцев, по-разному ведущих себя в осажденном городе – большинство ожесточенно сражаются, жители пытаются бежать, один офицер переодевается в гражданскую одежду. Совершенно иным предстает Спасо-Евфимиев монастырь в Суздале (составная часть федерального Владимиро-Суздальского музея-заповедника). Экспозиция «Суздальская тюрьма. Летопись двухвековой истории» (2001 г.) выстроена как история места, которое долгое время использовали в качестве пенитенциарного учреждения. Отсюда и последовательное объединение разных групп заключенных, включая преследовавшихся по политическим мотивам в императорское и советское время. Среди них мы обнаруживаем интернированных в начале Второй мировой войны чехословацких военных во главе с Л. Свободой, которые уже в 1941 г. воевали вместе с Красной Армией. Отдельный стенд рассказывает об их размещении в бывшем монастыре и дальнейшей совместной героической борьбе. Несведущему посетителю требуются определенные усилия, дабы понять этот неожиданный переход: обличение политических репрессий неожиданно перебивается героическим рассказом, что, на наш взгляд, лишний раз подчеркивает противоречивость и нелинейность истории. Уже в дальнейшем в монастыре располагали военнопленных немецкой и союзных им армий. Несколько стендов акцентируют противоречиях их быта, помощь и внимание со стороны местных жителей, а завершается рассказ демонстрацией совместных памятных мероприятий 1990-х гг. В центр внимания выносится то, как еще-вчера-смертельные-враги начинают взаимодействовать, а человечность позволяет преодолеть вполне понятное отчуждение.
Фрагмент экспозиции «Сплетение судеб», Суздаль, 2022 г.
Более подробно судьбы итальянских пленных представлены в выставке «Сплетение судеб» (2003 г., второй раз открыта в 2021 г.). Первая ее часть опять обращается к их личному опыту пребывания в плену, с акцентированием скорее добрых контактов между местными жителями и пленными, а также восприятию последними культурного наследия города. Как и в предыдущей выставке, здесь также гуманизм и древняя культура становятся теми нитями, которые зашивают раны войны. Вторая часть посвящена Андрею Тарковскому, который снимал «Андрея Рублева» у стен этого монастыря. Это обстоятельство необходимо для перехода к фигуре его другу, итальянскому художнику и сценаристу Тонино Гуэрра. Побывав в Суздале и узнав о судьбе итальянских пленных, он передал часть собственных произведений, в т. ч. посвященных городу, для создания этой экспозиции. Выставка являет целую палитру образов и человеческих связей, разворачивающихся во времени вокруг древнего Суздаля как носителя русской древности.
Стоит обратить внимание, что существующий институт побратимства между российскими и зарубежными городами в рассмотренных нами региональных столицах ярким образом себя не проявил, однако мы обнаружили два симптоматичных случая, когда в 2010-е гг., на фоне все возрастающей героизации Великой Отечественной войны, были осуществлены отдельные проекты, связанные с темой российско-германского примирения, и именно обращение к теме побратимства дало возможность их реализации и публичной легитимации. Так, в начале 2010-х гг. сотрудничество между российским Владимиром и германским Эрлангеном нашло выражение в посадке на Площади Победы в 2011 г. Дуба дружбы, установке соответствующего памятного знака, а также во встречах ветеранов РККА и Вермахта [Владимирские ветераны 2016]. В Великом Новгороде в 2021 г. открывалась выставка, на которой были представлены образы города военных лет, созданные двумя художниками, которые в те годы воевали здесь друг против друга – Г. Грюнера и С. Пустовойтова.
По ту сторону образа врага
В существующих символических пространствах и мифы о «золотой эпохе», и военное прошлое, как правило, представляют внешний мир в качестве источника угрозы. Это, действительно, значимый, но далеко не единый смысловой контекст появления международного измерения. Если сделать шаг в сторону от доминирующих исторических сюжетов к последовательному изучению всех существующих музейно-символических пространств как таковых, то мы обнаружим ряд других способов соотнесения местных, общенациональных и международных историй.
Первый способ, обнаруженный в государственных музеях Вологды, Калуги и Рязани, предполагает, что обращение к международному служит главной задаче – подчеркнуть мировую значимость представляемых событий. Л. Парц, утверждала, что если традиционно провинциальность противопоставлена столичности (Москве), то по мере усиления региональной идентичности возможны попытки «нарисовать в воображении новые центры символической власти, чтобы заменить ими прежний, переставший удовлетворять» [Парц 2022: 99]. Наши примеры в своем большинстве не подтверждают этот тезис.
Показателен здесь рязанский Музей истории воздушно-десантных войск (текущая экспозиция с 2018 г., в подчинении Центрального музея вооруженных сил России), в котором начало экспозиции повествует о зарубежном (XVI–XIX века) опыте развития парашютизма (из которого вырастает уже наша, российская, традиция), а последние – о международном военном сотрудничестве – участии российских десантников в миссиях ООН и десятки стендов с униформой армий дружественных иностранных государств.
Сходим образом один из ключевых музеев Вологды – Музей кружева (регионального подчинения, открыт в 2010 г.) начинает рассказ о развитии этого вида текстильной промышленности с того, что собственно кружево появилось в Италии раннего Нового времени и на вологодскую землю было перенесено в начале XIX века усилиями одной из помещиц. Тем самым то, что воспринимается как нечто русско-народное, на проверку – и экспозиция этого не скрывает! – предстает изначально заимствованным и элитарным, однако вскоре развитым на местной земле и укоренившимся в (просто)народной культуре.
Фрагмент экспозиции Музея космонавтики, Калуга, 2021 г.
Третий пример – Государственный музей истории космонавтики в Калуге, подчиненный федеральному министерству культуры. Старая экспозиция была открыта еще в 1967 г., однако в конце апреля 2021 г. добавилось новое здание с масштабной мультимедийной экспозицией, переворачивающей смысловое значение экспозиции. Если в «старом здании» рассказ о мировой истории освоения космоса переходит в повествование о развитии ракетно-космической мысли России и СССР, то в «новом» современные отечественные достижения в космической отрасли буквально вплетены в историю международного космического сотрудничества и ряда зарубежных космические программ. Продвигаемая идея о лидерстве нашей страны в этой области не сопровождается забвением чужих заслуг. Новую экспозицию сложно назвать последовательной и линейно-нарративной: она направлена на эмоции, погружает посетителя в мир космической экзотики, а потому открыта для множественной интерпретации. Учитывая тематическую перекличку с домом-музеем К. Э. Циолковского и относительно новым музеем А. Л. Чижевского, мы можем говорить о сочетании локальных, национальных и глобальных нарративов в городском историко-мемориальном пространстве.
В этой же культурной логике мы готовы отнести работу местных культурно-политических элит по включению имеющихся объектов культурного наследия в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, что имеет значение с точки зрения привлечения международного туристического потока. Впрочем, сам процесс является многоступенчатым и даже попадание в Предварительный список представляет прохождение ряда промежуточных инстанций, включая федеральное министерство культуры и структуры, связанные с российским МИД[4]. Из 19 российских объектов списка Всемирного наследия, внесенных туда по культурным, а не природным критериям, 5 находятся в нашем мезорегионе – Исторические памятники Новгорода и окрестностей, Белокаменные памятники Владимира и Суздаля (оба – 1992 г.), ансамбль Ферапонтова монастыря (2000 г.), Исторический центр Ярославля (2005 г.), храмы псковской архитектурной школы (2019 г.). Причем во всей других рассматриваемых нами областях подымался вопрос о включении тех или иных памятников культуры в этот список.
Показательно экспертное обсуждение, состоявшееся в начале 2021 г. в Смоленске по вопросу подготовки соответствующей заявки для Смоленской крепостной стены. Основным камнем преткновения стало обсуждение соответствия критериям, и прежде всего, 6-му, требующему доказательство универсальной ценности. По мнению директора музея «Смоленская крепость», С. Пиляка, собственно военная слава и должна служить обоснованием: «Говоря о шестом критерии, мы аргументируем свою позицию важными историческими событиями, живым свидетелем которых стала Смоленская крепость. Город-герой Смоленск свой особый статус получил заслуженно <…> Яркими страницами жизни крепости стали русско-польские войны XVII века, Северная война, Отечественная война 1812 года, Вторая мировая война» [Стенограмма, 2021, с. 19]. Другими словами, он предложил опереться на образ «Смоленск – щит России» и попытаться в позитивном ключе ретранслировать его во вне. На что получил достаточно вежливое возражение президента российского комитета ИКОМОС Л. В. Кондрашов, который указал на сложность номинации военных объектов и необходимость апеллировать к другим критериям включения в список.
Заметим, что частные усилия могут и сойти на нет, как например, вологодский Музей дипломатического корпуса, открывшийся в 1997 г. и закрывшийся 2012 г. ввиду отсутствия поддержки со стороны местных властей. Судя по материалам блога создателя музея А. Быкова, музей привлекал иностранных туристов, однако одновременно некоторые чиновники считали его «американском гнездом» [Разрыв, 2012].
В некоторых частных музеях Тулы, Твери и Рязани мы обнаруживаем второй способ обращения к международному – помещение локальной истории в транснациональную перспективу (выше к этой же логике можно отнести актуализацию ганзейской тематики в Великом Новгороде). Принципиальное отличие с точки зрения устройства экспозиции и подачи материала предстает в визуализации связей между местным и международным измерениями при незначительности «промежуточного» национального уровня, связей многочисленных, далеко не всегда ожидаемых, прямых и логически очерченных.
Музей козла (2008 г.) в Твери отталкивается от этнографического факта о развитии сафьянового производства в Твери XVII века – выделки козлиной кожи для сафьяновых сапог. Экспозиция, раскинувшаяся на несколько залов, представляет посетителю серию образов козлов (в статуэтках, живописи, скульптурах, названия и пр.) по всему миру. Схожим образом устроен и интерактивный Музей истории рязанского леденца (2017 г.). Он отсылается к основанному в XIX веке сахарному заводу Н. П. Шишкова. Основные залы посвящены личности владельца и его участию в Отечественной войне 1812 г., реконструированы рабочий кабинет и внутреннее помещение деревенской избы, где делались сахар и леденцы. Однако эта местная история вставлена в контекст не национальный, т. е. сахарного производства России, а транснациональный: начинается экспозиция с Александра Македонского, который якобы первым из европейцев попробовал этот продукт, и Христофора Колумба, т. к. на открытом им американском континенте культивировался сахарный тростник. В витринах можно увидеть реконструируемые предметы быта индейцев. В Туле в 2019 г. открылся частный мультимедийный Музей станка, где история промышленности России, включая Тульскую область, показана через сеть транснациональных технологических новаций, заимствований, поисков, собственных изобретений или ошибочных решений. Обратим внимание и на исторический салон «Аромат времени» (2019 г., проект экскурсовода К. Паначевой), рассказывая о бытовой культуре Рязани XIX–XX вв., прежде всего, парфюмерии, он отсылает к первому в городе парфюмерному магазину Максимилиана Факторовича, который после эмиграции в США прославился под именем Макс Фактор. Этот бренд косметики благодаря рекламе достаточно известен в России.
Третий способ восходит к наследию советской эпохи, когда навязываемые официально представления о «дружбе народов» делали возможным музейное отображение некоторых «инородных» местных сюжетов. На излете советской эпохи в Ярославле стал формироваться мемориальный музей белорусского поэта М. Богдановича, часть молодости которого прошла в этом городе. Повествование о его семье и жизни добавляется рассказом о вкладе в белорусскую поэзию и тоске по родным местам. С 1995 г. этот мемориальный музей официально называется Центром белорусской культуры. Из монументов, сохранившихся с советских времен, стоит обратить внимание на тех из них, которые были легитимированы советской идеологической системой, прославляющей как марксизм (памятники К. Марсу в Твери, Туле, Калуге и Ярославле), так и братство по оружию (в Рязани – 1-й польской пехотной дивизии имени Т. Костюшко).
Четвертый способ обращения к международному уже предполагает наличие размытой границы между «иностранным / иноэтничным» и является результатом намерения местных диаспор обозначить себя в символическом пространстве. В Вологде в сквере напротив драмтеатра в 2012 г. был открыт памятник российско-армянской дружбе (дань вкладу армянских бизнесменов в экономику города); подобный крест удалось обнаружить и в Пскове около храма Александра Невского (установлен в 2003 г.). В 2015 г. под Великим Новгородом (на фото) усилиями армянской общины на территории Хутынского монастыря установили памятный крест-хачкар в память 100-летия геноцида армян. Правда, с точки зрения городских мемориальных пространств эти инициативы не являются центральными. В Костроме в 2015 г. появился частный Музей цыганской культуры и быта (это еще и единственное музейное пространство России, где рассказывается о геноциде цыган в годы Второй мировой войны). В Калуге отдельная экспозиция, посвященная имаму Шамилю (по завершении Кавказской войны около 10 лет он находился здесь в почетном плену), частично устроена на средства местной дагестанской диаспоры.
Памятный крест-хачкар в память 100-летия геноцида армян, Великий Новгород, 2021 г.
В-пятых, наиболее полно и ярко «международное» локализуется в ряде областных картинных галерей (они также являются «музеями», согласно общепринятой международной терминологии). В Твери, Ярославле, Рязани, Калуге, Туле, Владимире и Смоленске они начали формироваться вскоре после революции, вобрав в себя частные коллекции из бывших дворянских усадеб. Тем самым посетители могут соприкоснуться с творчеством не только отечественных классиков, составляющих «канон российского изобразительного искусства» (от Рокотова до Айвазовского, Репина, Лентулова, Коровина и пр.), но и зарубежных мастеров XVII – начала XX века (вплоть до мировых классиков, как например, П. П. Рубенс в Калужском музее изобразительных искусств).
Международное и проблема исторической ответственности
Мемориал в Катыни, фото 2021 г.
Все описанные выше примеры касались тех образов, где международное измерение достаточно органично вписывается в господствующий исторический нарратив. И образы врага, и историко-культурные связи, и символы внешнего признания – все это вполне очевидно способствует формированию «позитивного образа себя», что и является основной задачей государственной исторической политики. Совершенно иначе обстоят дела, когда речь идет об ответственности за собственные преступления, совершенные по отношению иностранных граждан. В частности, одной из проблемных страниц является тема расстрела польских военнопленных органами НКВД весною 1940 г. – всего более 20 тыс. человек. Эти акты совершались в разных регионах СССР, однако два крупных расстрела были осуществлены под Смоленском (около деревень Козьи Горы и Катынь) и Тверью (около пос. Медное). В советское время ответственность за Катынь перекладывалась на нацистов (Медное полностью замалчивали), однако в 1988 г. Советский Союз официально признал свою ответственность. Уже в современной России в 2010 г. Государственная Дума принята соответствующее заявление, и В. В. Путин, и Д. А. Медведев неоднократно высказывались на эту тему, не оставляя сомнений в том, кто именно осуществлял расстрелы.
В 2000 г. в Катыни и Медном были открыты музейно-мемориальный комплексы. Катынский мемориал отсылает одновременно к двум разным группам сталинских репрессий – польским военнопленным 1940 г. (более 4 тыс.[5]) и советским гражданам (более 8 тыс.). Изначально доминантой являлась память о польских жертвах: масштабный мемориал с ржавыми (символ страданий) плитами убитых; входная часть обрамлена польскими военными символами, напротив поклонного креста – католический, православный, иудейский и мусульманские знаки (внутреннее многообразие жертв). Также при входе на место расстрела советских граждан был установлен красный православный крест, а недалеко – вагон-теплушка. Память о репрессированных советских гражданах имела значение как для смолян в целом, так и для Смоленской епархии РПЦ в особенности (здесь был убит прославляемый ныне архиепископ Смоленский и Дорогобужский Серафим).
Несмотря на однозначную позицию в академической исторической науке параллельно в России развивался и катынский ревизионизм, отрицающий участие НКВД в расстрелах и рассматривающий признание советскими властями вины за них в качестве одного из факторов распада СССР. Отрицание преступлений оказалось теснейшим образом спаяно с имперским комплексом и ностальгией по советскому. Это изначально не затрагивало государственную политику памяти в отношении Катыни и Медного, однако в 2010-е гг. в ней наметились серьезные изменения.
В 2012 г. оба мемориала переподчинили находящемуся в Москве Государственному центральному музею современной России. Через несколько лет началась перестройка Катыни, нацеленная размыть тему убийства поляков, причем не только за счет акцентирования сторонних исторических сюжетов (содержащих прямые обвинения в адрес поляков), но и за счет трагедии советских граждан. В 2017 г. при участии федеральных политиков на месте захоронения советских граждан был открыт масштабный памятник. Тогда же появились два выставочных пространства. Первое расположено при входе, оно посвящено польским и советским жертвам сталинского террора: собственно политический и идеологический контексты, причины репрессий и ответственные остались за кадром (отсутствие образа преступника резким образом отличает этот мемориал от европейских «музеев памяти»), в то время как посетителям предлагается соприкоснуться с частными трагедиями – фотографии, личные вещи из могил, документы, в т. ч. и копии свидетельств о реабилитации. Непосредственно на территории мемориала был открыт второй экспозиционный павильон, где представлена экспозиция, посвященная истории советско-польских отношений XX века и намеренно подчеркивающая позитивные стороны отношений двух народов. Недалеко от вагона-теплушки разместилась и постоянная планшетная выставка, посвященная советско-польской войне 1919–1921 гг. и акцентирующая трагедию советских военнопленных. Ранее планшеты рассказывали об истории политических репрессий в Смоленской области. Все это говорит о стремлении размыть тему сталинских преступлений. Стоит особо отметить, что 2017–2018 гг. в определенной степени стали рубежными для развития Катынского мемориала: еще до этих лет музей вел относительно широкую научную деятельность (ежегодными являлись и Вестник Катынского мемориала, и сборник «Дорогами памяти», публикующий воспоминания бывших жертв политических репрессий или их родственников – обе серии являлись результатом труда Г. А. Андреенковой), то с тех пор эта значимая работа прекратилась ввиду сокращения научных сотрудников.
Катынь. Плита-кенотаф о якобы убитых здесь советских военнопленных, фото 2021 г.
Обратим внимание, что недалеко от входа есть плита, установленная ещё в 1980-е гг.: здесь немцы якобы расстреляли более 500 советских военнопленных. Документальных подтверждений этому нет, а появление знака было связано со стремлением советской стороны приписать собственные преступления нацистам. Смысловое значение этой плиты в пространстве мемориала никак не обыграно, в то время как экскурсовод (август 2021 г.) описывает его как некий кенотаф. В июне 2021 г. здесь же была открыта временная планшетная выставка, посвященная нацистскому террору на Смоленщине.
Последовательное стремление размыть тему репрессий против польских граждан через обращение к нацистским преступлениям и трагедии советских военнопленных, то есть одну трагедию ненавязчиво сопоставить с другими (если не противопоставить), вероятно, мотивировано желанием убедить посетителей в его тривиальности и отвести их внимание от неудобного вопроса о его корнях и политической ответственности, хотя собственно сам мемориал и является воплощением последней. По иронии, то, как это делается, наоборот, может заставить посетителя сравнивать сталинский СССР и гитлеровскую Германию, а отсутствие достаточных исторических сведений лишь подтолкнет к самым фантастическим выводам.
Следующий этап развития темы связан с Тверью, где в 2020 г. демонтировали на бывшем здании НКВД две мемориальные таблички – одна была посвящена репрессированным в целом, другая – расстрелянным полякам. Примечательной особенностью стало то, что местные власти стремились публично дистанцироваться от этого. Формальным поводом стало то, что якобы в начале 1990-х эти знаки были установлены без надлежащих документов. Это происходило на фоне активизации деятельности отрицателей ответственности НКВД за расстрелы в Катыни и Медном – тверских, смоленских и московских общественников и некоторых лиц, имеющих научные степени по историческим наукам. Серия публичных мероприятий обозначила формирование межрегиональной сети отрицателей, причем участие в отдельных заседаниях лиц, аффилированных с Российским военно-историческим обществом, заставило внешних наблюдателей предполагать наличие государственной поддержки. Обратим внимание, что сам В. Р. Мединский, председатель РВИО, будучи депутатом Государственной Думы, голосовал за упомянутое выше заявление 2010 г.
Таким образом, мы видим, что обращение к международному измерению многочисленными нитями вплетено в региональные исторические идентичности. В одних случаях – это осознанный выбор участников политики памяти, в другой – производное от имеющегося культурного наследия или актуализируемых исторических сюжетов. Если уподобить прошлое глине, то свобода лепки все равно ограничена свойствами имеющегося материала. Количественное доминирование образа врагов не столько является ответом на «текущую конъюнктуру», сколько укоренено в долгой культурной традиции. Однако этим способы осмысления связей с внешним миром не исчерпываются, что указывает на способность к самостоятельному мышлению представителей местных культурных элит и принципиальную невозможность подверстать историю под заданные шаблоны. «Русская древность», как и русская провинция в целом, ищет своего осмысления в международной и транснациональной перспективах. И если в последнее десятилетие мы видим немало примеров того, как региональные культурные элиты не без успеха усилили разговор о самобытности, о субъектности своих сообществ, то более детальная разработка практик работы с международным все же требует дополнительных усилий.
Автор благодарит И. Н. Гребенкина (Рязань), Д. Ю. Асташкина (Великий Новгород), Г. В. Бакуса (Тверь), М. Д. Кербикова (Ярославль), а также анонимных рецензентов, за рекомендации при подготовке статьи
Источники и материалы
Борисов 2018 – Борисов Н. Михаил Тверской. М.: Молодая гвардия, 2018. 320 с.
Владимирские ветераны 2016 – Владимирские ветераны и гости из Германии навестили Дуб дружбы // Без формата. 2016. 23 июня. URL: https://vladimir.bezformata.com/listnews/germanii-navestili-dub-druzhbi/47991622 (дата обращения: 20.09.2022).
Итог конференции 2018 – Итог конференции «Ледовое побоище. Взгляд из XXI века» // Ледовое побоище. 2018. 27 окт. URL: ледовое-побоище.рф/news-27-10-2018.html (дата обращения: 20.09.2022).
Клейменова 2010 – Клейменова Т. В. Фрески Довмонтова города: история открытия, реставрации и экспонирования // Псков в отечественной истории. Псков, 2010. C. 40–47.
Кононов 2016 – Кононов В. А. Кому Сигизмунд Жигимонт // Сайт Владислава Кононова. 7 сент. URL: http://vkononov.ru/2016/09/komu-sigizmund-zhigimont/ (дата обращения: 20.09.2022).
Курбатов 2012 – Курбатов В. Бегущая строка. Псков: Б/и, 2012. 512 с.
Ледовое побоище 2018 – Итог конференции «Ледовое побоище. Взгляд из XXI века» // Ледовое побоище. 27 окт. URL: ледовое-побоище.рф/news-27-10-2018.html (дата обращения: 20.09.2022).
Новгород и Ганза 2019 – Новгород и Ганза: окну в Европу. Каталог. Великий Новгород: Новгородский музей-заповедник, 2019.
Парц 2022 – Парц Л. В поисках истинной России. Провинция в современном националистическом дискурсе. Бостон, СПб.: Academic Studies Press, Алетейя, 2022. 247 c.
Разина 2017 – Разина Н. А. Памятники Ярославова дворища. Великий Новгород, 2017. 20 с.
Разрыв 2012 – Разрыв отношений // Премьер. 2012. 13 нояб. URL: https://premier.region35.ru/archive/2012/11/np788/s35.html (дата обращения: 20.09.2022)
РИО 2020 – 11 ноября в Калужской области отмечают региональный праздник // Российское историческое общество. 2020. 11 нояб. URL: https://historyrussia.org/otdeleniya/kaluga/novyj-regionalnyj-prazdnik-kaluzhskoj-zemli.html (дата обращения: 20.09.2022).
Стенограмма 2021 – Стенограмма тематического совещания экспертов // Музеефикация фортификационных сооружений: проблемы и пути их решения. Сб. материалов Международного науч-практ. Семинара-конференции / Сост. С. А. Пиляк. Смоленск, 2021.
Филимонов 2013 – Филимонов А. В. Экскурсионная и краеведческая деятельность В. А. Федорова в Пскове // Василевские чтения. СПб., 2013. С. 42–51.
Франция испугалась 2021 – Франция испугалась возвращения героя из России // РИА Новости. 2021. 13 июля. URL: https://ria.ru/20210713/geroy-1740973755.html (дата обращения: 20.09.2022).
Шулепова 2019 – Шулепова Е. День Стояния на Угре может стать государственной памятной датой // Российская газета. 2019. 14 июля. URL: https://rg.ru/2019/07/14/reg-cfo/den-stoianiia-na-ugre-mozhet-stat-gosudarstvennoj-pamiatnoj-datoj.html (дата обращения: 20.09.2022).
[1] Здесь мы отошли от нашего принципа и включили еще и Суздаль, поскольку с точки зрения и формирования региональных исторических нарративов, и особенностей развития регионального музейного сообщества, их следует рассматривать в едином комплексе. [2] Любопытно, что обнаруженные фрески середины XIV века были либо реставрированы и переданы в фонды Эрмитажа, либо во фрагментарном виде находятся в ящиках Псковского музея. Заметим, что становление регулярной экскурсионной деятельности в городе в начале 1920-х гг. также связано с рассказом об этом, доимперском периоде истории. См.: Филимонов 2013. [4] Изначально готовится заявка, которая обсуждается экспертной среде. Затем власти региона должны передать ее в федеральное министерство культуры, которое в свою очередь отправляет заявку в российский комитет ИКОМОС, откуда она отправляется в Комиссию Российской Федерации по делам ЮНЕСКО, потом – в Постпредство России при ЮНЕСКО и только затем передается Центру Всемирного наследия. Там она публикуется на сайте и считается внесенной в российский предварительный список Всемирного наследия, после чего на сессии комитета Всемирного наследия она включается в общий Предварительный список. [5] Общее количество расстрелянных военнопленных поляков оценивается более чем в 22 тыс. человек, однако лишь 4,4 тыс. из них были убиты именно в Катыни.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.