Д.В. Глухов. О тревогах благородного сословия. Рец.: П. О’Мара Русское дворянство времён Александра I / Пер. с англ. А. Шокаревой. М.: Новое литературное обозрение, 2023. 520 с.
11.06.2023
Автор рецензируемой монографии исследует взаимоотношения Александра I с русским дворянством и делает вывод о неудачной попытке выстроить эффективный диалог между ними. Нерешительность и уклончивость политики Александра I к концу его правления вызывала недовольство и у консерваторов, и у радикальной части дворянства.
Ключевые слова: Александр I, дворянство, самодержавие, реформы
Сведения об авторе: Глухов Дмитрий Владимирович, выпускник исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, кафедра «история России XIX века – начала ХХ века».
Контактная информация: gluhoff91@mail.ru
D. V. Glukhov. About the worries of the nobility.
Rev.: O’Meara, P. Russkoe dvoryanstvo vremyon Aleksandra I / translated from English by A. Shokareva. Moscow: Novoe Literaturnoe Obozrenie, 2023. 520 p.
The author of the reviewed monograph examines the relationship between Alexander I and the Russian nobility and concludes that the attempt to build an effective dialogue between them failed. The indecisiveness and evasiveness of Alexander I's policy towards the end of his reign displeased both the conservatives and the radical part of the nobility.
Key words: Alexander I, nobility, autocracy, reforms
About the author: Dmitriy Vladimirovich Glukhov, graduate of the History Department of Lomonosov Moscow State University, Department of Russian History of the 19th century - early 20th century
Contacts: gluhoff91@mail.ru
Политическая и социальная история России начала XIX века стабильно привлекает внимание исследователей: есть масса работ о личности императора Александра I и проводимых им реформах, о политическом строе Российской империи в это время, о культуре и самосознании российского дворянства, о тайных обществах. Однако непосредственно взаимоотношения дворянского сословия с Александром I практически не становились темой специального исследования. Монография британского исследователя Патрика О’Мара заполняет эту лакуну.
Автор изучает отношения царя и дворянства в контексте намеченных реформ. Многим планам не суждено было сбыться, по мнению автора, из-за неспособности императора заручиться поддержкой дворянства, что было обусловлено, с одной стороны, неудачей в поиске компромисса со знатью и с другой – нежеланием дворянства «двигаться за царём в сторону реформ, особенно конституциональных и крестьянских» (С. 14). Не последнюю роль сыграла в этом политическая культура дворянства, столичного и провинциального, и определению её уровня и характера в книге уделяется значительное внимание. Ценно, что автор использовал в работе не только материалы архивов Москвы и Санкт-Петербурга, но и документы Центрального архива Нижегородской области (ЦАНО), несомненно полезные для сюжетов, связанных с провинциальным дворянством.
Говоря о положении российского дворянства, О’Мара отмечает нечёткость самих понятий «дворянство» и «дворянин». По всей видимости, речь идёт скорее о необходимых критериях для получения дворянского статуса, нежели о правах и обязанностях дворянина. Жалованная грамота дворянству 1785 г. подтвердила важнейшие и исключительные привилегии дворянства, однако, по мнению исследователя, дворянское сословие так и не обрело подлинную автономию от государства. Монарх легко мог забрать эти привилегии назад, кроме того, «у русского дворянина так и не было реальных гарантий личной и имущественной неприкосновенности» (С. 26). К тому же, несмотря на избавление от обязательной государственной службы, большая часть дворянства продолжала служить. Автор объясняет это не только финансовой необходимостью, но и тем, что со 2-й половины XVIII в. дворянство стало отождествлять себя с государством и его нуждами. В этом разрезе интересно выглядит отношение к участию в дворянских выборах. Сама возможность формировать на выборной основе органы местного самоуправления была одной из привилегий, дарованных Жалованной грамотой, однако в дворянской среде участие в выборах рассматривалось как одна из форм государственной службы, которой многие старались избежать (С. 24). К тому же своеобразные представления о «дворянской чести» и «корпоративной этике» зачастую не мешали участникам выборов игнорировать явное нарушение закона и вмешательство правительственных чиновников[1]. Вывод О’Мара о слабой и размытой корпоративной идентичности российского дворянства в начале XIX в. представляется достаточно обоснованным. Значительное имущественное расслоение также вряд ли способствовало поддержанию «корпоративного духа». Среди причин бедственного финансового положения значительной части дворянства упоминаются постоянное дробление вотчин, отсутствие интереса к повышению производительности труда, расточительность (С. 53), безответственность и лень (С. 50).
Большое значение в анализе самосознания российского дворянина имеет изучение получаемого им воспитания и образования. Большинство дворянских детей получали домашнее образование, которое зачастую было ненадлежащего качества и не способствовало выработке достойных нравственных качеств в отношениях с людьми. Важным представляется авторское замечание о решающей роли родителей в определении курса обучения своих детей (С. 74). Старшее поколение дворян относилось к получению образования прагматично и не видело смысла в изучении предметов, которые не пригодятся на службе, особенно с учётом того, что более приоритетной считалась служба военная, а не гражданская. Дворяне не горели желанием отдавать детей в гимназии во многом из-за их всесословного характера. Университетское образование также не пользовалось популярностью, более предпочтительными были военные учебные заведения. Словом, в среднем уровень образования дворян был довольно низким, Александр I это понимал и всячески стремился его повысить. В то же время стоит отметить, что служба государству занимала в дворянском воспитании важное место. «Романтические веяния, интерес к прошлому России, возросший в начале XIX столетия, делали героизм и службу на благо Отечества нормой. “Служить” - вот ключевое слово в воспитании дворянина», - отмечает Алина Шокарева[2]. Это вполне созвучно с тезисом П. О’Мара о том, что дворянство всё же отождествляло себя с государством и его нуждами.
Уклонение дворян от государственной службы на выборных должностях было не только следствием изъянов дворянского воспитания, дворянской лени или невежества, но и практическим расчётом. Зачастую исполнение обязанностей было связано для дворянина с некоторыми лишениями, в частности, с переменой мест, а жалование было столь незначительным, что не перекрывало возникавших расходов. Поэтому либо дворянство избирало на административные и служебные должности раненных на войне или беднейших представителей (С. 170), либо эти должности постепенно заменялись государственными служащими (С. 169).
Ключевую роль в изменении дворянского самосознания в годы правления Александра I сыграли события Наполеоновских войн. П. О’Мара в разделе «Влияние 1812 года на российское дворянство и взгляды декабристов» затрагивает также Заграничные походы 1814-1814 гг. и пребывание русского оккупационного корпуса во Франции в 1815-1818 гг., не проводя чёткой границы между этими событиями. Соответственно, он делает акцент прежде всего на сопоставлении российской действительности с положением дел за границей и усвоением новых политических, прежде всего либеральных, идей (С. 387-388). Мысли о росте самостоятельности российского дворянства и его осознании своей роли в победе над Наполеоном, на наш взгляд, очень важные, также находят отражение на страницах книги, но не заостряются (С. 383-384). В то же время известное нежелание Александра I вспоминать о событиях 1812 года автор отчасти связывает с негативным отношением императора к этому росту дворянской самостоятельности и претензиям дворян на более деятельное и значимое участие в государственных делах (С. 386).
В то же время некоторые современные авторы, исследуя идейное развитие декабристов, отмечают, что на формирование их политической позиции влияли прежде всего Заграничные походы, в то время как «образ 1812 года как освобождения своей земли от неприятельского нашествия» выдвинулся в центр русского самосознания позже[3]. Однако такие качества как патриотизм, готовность к самопожертвованию, ощущение полезности своему отечеству дал русскому дворянству именно 1812 год[4]. Исследователь Л. М. Ляшенко упоминает ещё одно важное качество, которое дала российскому обществу Отечественная война: ощущение своей ответственности за всё происходившее в стране[5].
Отношения Александра I с дворянским сословием были далеки от гармоничных. П. О’Мара отмечает негативное и даже презрительное отношение императора к дворянству и русским подданным в целом. Такое отношение нуждается в осмыслении: его истоки явно коренятся не только в особенностях характера Александра. «Человеческий материал» не соответствовал его представлениям об идеале. В то же время, по мнению автора, Александр осознавал свою зависимость от дворянства, которая заключалась не только во влиянии аристократии, но и в том, что «дворянство – единственное сословие, способное помочь ему в управлении государством» (С. 263). Вот только «ужасающе низкий уровень образования дворянства, особенно в провинции» (С. 215), отсутствие необходимых профессиональных навыков, невежество и отсутствие в дворянской массе какого-либо интереса к реформам (либо активное их неприятие) вряд ли делали дворян надёжными помощниками в этом деле.
Тем временем дворянство отвечало императору взаимным недоверием, которое достигло пика в 1807 г. и было вызвано сначала военными поражениями, а затем и заключением Тильзитского мира с Наполеоном: его условия, равно как и демонстративные проявления дружбы двух императоров шокировали российское общество. Говоря об этом сюжете, нельзя не упомянуть исторические параллели, которые автор проводит между Тильзитским миром и пактом Риббентропа – Молотова 1939 г. Представляется, что они вносят в бесстрастное исследование нотки публицистичности и отнюдь его не красят: при многих внешних совпадениях эти события и исторический контекст вокруг них имеют немало различий.
Обширные реформаторские планы Александра I так или иначе вращались вокруг двух основных вопросов: ограничение императорской власти (дарование конституции) и решение крестьянского вопроса, то есть отмена крепостного права.
Вопрос об ограничении абсолютной власти монарха не раз всплывал на протяжении царствования Александра. Он связывался с масштабными преобразованиями государственного устройства, нашедшими выражение во «Введении к уложению государственных законов», нереализованном проекте М. М. Сперанского. Впрочем, даже в этом проекте, предполагавшем разделение властей, императорская власть как бы стояла над всеми тремя ветвями и сохраняла значительный объём. Даровав конституцию присоединённому в 1815 г. к Российской империи Царству Польскому, Александр I так и не даровал конституцию России, хоть и заявил о подобных намерениях на открытии Варшавского сейма в 1818 г. П. О’Мара считает, что Александр I никогда искренне не стремился реализовать разработанные по его указанию конституционные проекты и был «неисправимым автократом». По мнению исследователя, к конституционным проектам император относился как к «возможности подстраховаться от внезапных и катастрофических изменений в политическом ландшафте», а его многообещающие речи оставались лишь либеральной фразеологией (С. 299-300). Более того, автор книги также считает, что нерешительность Александра I была обусловлена и «мучительной мыслью о том, что в российском контексте будущее крепостного права неизбежно будет поставлено под сомнение введением конституции» (С. 300). Эти же опасения, по мнению автора, разделяло и консервативное дворянство, всерьёз напуганное варшавской речью царя (С. 368).
Между тем, в отечественной историографии существуют и иные трактовки нежелания императора ограничить свою власть. Вспоминают, например, советы Лагарпа, рекомендовавшего своему воспитаннику сохранить полный объём власти, чтобы преодолеть сопротивление консервативного большинства и провести нужные для страны реформы, в том числе решить крестьянский вопрос[6]. Как показывает сам П. О’Мара, и Александр I, и его ближайший сотрудник М. М. Сперанский осознавали неготовность страны к введению конституционного строя. Но логика получается иная: пугало не то, что будущее крепостного права «будет поставлено под сомнение», а то, что при сохранении крепостного права и текущего положения дел принятие конституции не видится возможным.
В отношении крепостного права Александр I, по мнению автора, был, похоже, более искренним, поскольку возвращался к крестьянскому вопросу снова и снова, несмотря на ожесточённое сопротивление дворян-крепостников и сомнения даже ближайшего круга сподвижников.
Похоже, первоначально Александр I недооценил масштаб сопротивления его реформаторским устремлениям. С. В. Мироненко считает, что ставший прецедентом для принятия закона о «вольных хлебопашцах» случай С. П. Румянцева, решившего отпустить своих крестьян с землёй, «как бы подтвердил существовавшую у Александра I иллюзию возможности добровольного освобождения крестьян их владельцами»[7]. Он же цитирует наиболее радикального члена Негласного комитета П. А. Строганова: «В стране с деспотическим режимом… изменения значительно более легки и менее опасны, так как они зависят только от воли одного лица. Остальные следуют за ним, как бараны»[8]. При этом, как показывает О’Мара, сам Строганов выступал за более осторожное решение крестьянского вопроса, а В. П. Кочубей, член Негласного комитета и министр внутренних дел, и вовсе разослал губернаторам циркуляр, поручив им заверить землевладельцев в том, что указ «о вольных хлебопашцах» не направлен на ослабление существующего порядка между землевладельцами и крестьянами (С. 313). Чего уж говорить о помещиках, настроенных более консервативно.
Главной причиной устойчивости крепостного права О’Мара называет культурную отсталость дворян-помещиков. Впрочем, это не универсальное объяснение, ведь вряд ли можно обвинять в культурной отсталости, скажем, Н. М. Карамзина. Другая причина кроется в представлениях о патриархальном характере отношений помещиков и крепостных и идее о неготовности крестьян к обретению свободы, эту мысль разделял даже такой либерал, как А. Н. Тургенев (С. 366). При этом император даже не попытался опереться на дворянское меньшинство, готовое обсуждать отмену крепостного права и предлагать свои проекты, вместо этого он на корню пресекал любую не исходящую от власти инициативу – это продемонстрировала подробно рассмотренная автором книги история «Общества добрых помещиков». Столкнувшись же с фактом существования тайных обществ, Александр I «стал гораздо более внимательно следить за растущим беспокойством в обществе» и фактически капитулировал перед консерваторами (С. 375). Не вполне обоснованной выглядит авторская мысль о том, что новый император, Николай I, в крестьянском вопросе придерживался другого подхода. Основные принципы остались те же самые: крестьянское освобождение как добровольное решение помещика, сосредоточение всей инициативы в руках правительства, постепенные частные улучшения[9].
Как бы то ни было, фактическое сворачивание реформ и отмеченное современниками отстранение Александра I от текущих дел вызывали разочарование теперь уже не только в консервативной, но и в радикальной среде, что привело к активизации деятельности тайных обществ. Автор подчёркивает, что недовольство императором разделяли не только радикалы, но и более широкий круг молодых дворян. О’Мара определяет декабризм не как «движение», а, скорее, как определённое умонастроение, овладевшее многими прогрессивными и талантливыми личностями той эпохи (С. 428). Он критично оценивает декабристское наследие, считает декабристов родоначальниками традиции революционного насилия в России, а нарастающая конфронтация власти и революционеров сделала маловероятной появление «любой либеральной идеологической альтернативы», и таким образом декабристы проложили путь к победе «социалистического тоталитаризма» (С. 474). Исследователь пишет о том, что декабристы не смогли радикализовать русское общество; напротив, шок российского дворянства, вызванный восстанием, способствовал его сближению с троном. Он пишет даже о широкой поддержке создания тайной полиции, ссылаясь, правда, на письмо М. М. Фока к А. Х. Бенкендорфу (С. 478), хотя сотрудник III отделения в письме к начальнику вполне мог выдавать желаемое за действительное. Любопытно, что О’Мара пишет о сближении дворянства и царя, обусловленном стремлением «положить конец грубому нарушению декабристами негласного и давнего договора между ними» (С. 479), в то время как в сложившейся традиции изучения царствования Николая I обычно подчёркивается, что новый император, хоть и стремился сохранить права и привилегии дворянства, но в то же время не доверял ему, стремился посредством Собственной Е. И. В. канцелярии выстроить замкнутую на нём самом «вертикаль власти» и опирался прежде всего на бюрократию, а не на дворянское сословие.
Подводя итог, О’Мара констатирует неспособность Александра I «наладить эффективное партнёрство с благородным сословием» (С. 484) и, в частности, использовать для этого общенародный триумф победы над Наполеоном. Выступление декабристов, в свою очередь, надолго испортило отношения между престолом и дворянством д и на много лет подорвало перспективы реформ, возможных после победы над Наполеоном. При этом авторские аналогии между александровской эпохой и современной Россией, а также утверждение о том, что Александр I выбран президентом В. В. Путиным в качестве примера для подражания, представляются неуместными и лишёнными достаточных оснований.
Есть и некоторые претензии частного характера. Во введении говорится о том, что путь фундаментальных реформ в случае с Россией предполагал отмену крепостного права и принятие новой конституции (С. 11; курсив мой – Д. Г.), как будто уже существовала некая старая конституция. Также автор, если можно так выразиться, слишком вольно обращается со временем. Например, он вспоминает о состоявшейся «несколько лет назад» беседе с Ю. М. Лотманом (С. 144), умершим в 1993 году. В другом месте, говоря о «совсем недавнем» открытии С. В. Мироненко, автор ссылается на монографию 1990 года издания (С. 301). Для науки 30 лет – весьма солидный промежуток, автору или редактору следовало бы обратить на это внимание. Есть некоторые вопросы к переводу, в целом весьма удачному. Так, созданное Наполеоном польское государство называется в тексте Великим княжеством Варшавским (С. 275), хотя в отечественной традиции общеупотребимым является название «Великое герцогство Варшавское». И очевидная ошибка: на страницах этой книги французская исследовательница Мари-Пьер Рей внезапно стала мужчиной (С. 488).
В целом, данная работа является качественным и основанным на широкой источниковой базе исследованием, которое вносит свою лепту в осмысление российской истории 1-й четверти XIX века и тех проблем и задач, которые вставали перед властью и обществом в это время.
[1] Куприянов А. И. Выборные практики дворянства Московской губернии в конце XVIII – начале XIX века // Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века / Ред. О. Глаголева и И. Ширле. М., 2012. С. 254 [2] Шокарева А. Дворянская семья: культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX в. М., 2017. С. 26 [3] Эдельман О. В. Павел Пестель: Очерки. С приложением «Русской Правды» П. И. Пестеля [1824]. М., 2022. С. 93 [4] Там же. С. 89-90. [5] Ляшенко Л. М. Два брата на российском престоле. М., 2023. С. 98. [6] Ляшенко Л. М. Два брата на российском престоле. С. 68 [7] Мироненко С. В. Александр I и декабристы. Россия в первой четверти XIX века. Выбор пути. М., 2016. С. 100 [8] Там же. С. 97 [9] О крестьянском вопросе в годы правления Николая I см.: Андреева Т. В. На дальних подступах к Великой реформе: крестьянский вопрос в России в царствование Николая I : исследование и документы. СПб., 2019.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.