Павел Полян. ПЯТОЕ МАРТА: ВОСПОМИНАНИЯ СТАРОЙ ЗЭЧКИ. К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ НАДЕЖДЫ ГРИГОРЬЕВНЫ ЛЕВИТСКОЙ.

Рецензия на: О пережитом. Воспоминания Н.Г. Левитской / [Ред.-сост. Н.И. Лин]. М.: Аз буки, [2023]. 156 с.

Аннотация: Рецензия – отклик на 100-летнюю годовщину со дня рождения Надежды Григорьевны Левитской (1925-2020) и на выход книги ее воспоминаний «О пережитом» (2023).  Раскрываются вехи ее биографии и их преломление в мемуарах, в частности, акценты на периоде немецкой оккупации, на ГУЛАГе и на сотрудничестве с А.И. Солженицыным. Особый акцент делается на памятованиях 5 марта – дате смерти Сталина – как дня памяти о жертвах сталинского террора – традиции, основанной Н.Г. Левитской и Т.М. Аничковой.

Ключевые слова: Н.Г. Левитская – Т.М. Аничкова – И.В. Сталин – А.И. Солженицын – 5 марта 1953 года – оккупация – репрессии - памятования

Автор: Павел Маркович Полян, доктор географических наук, историк гуманитарных аспектов войны и террора (Москва). E-mail: pavel.polian@gmail.com 

Pavel Polian. MARCH 5: MEMORIES OF AN OLD CONVICTOR. ON THE 100TH ANNIVERSARY OF THE BIRTH OF NADEZHDA GRIGOREVNA LEVITSKAYA. Review of: About the Experiences. Memories of N.G. Levitskaya / [Edited and compiled by N.I. Lin]. Moscow: Az buki, [2023]. 156 p.

Abstract: This review is a response to the 100th anniversary of the birth of Nadezhda Grigoryevna Levitskaya (1925-2020) and the publication of her memoirs “About my Experiences” (2023). The review explores the milestones of her biography and how they are reflected in her memoirs, particularly focusing on the period of the German occupation, the Gulag, and her collaboration with A.I. Solzhenitsyn. Particular emphasis is placed on commemorating March 5, the date of Stalin's death, as a day of remembrance for the victims of Stalin's terror – a tradition founded by N.G. Levitskaya and T.M. Anichkova.

Keywords: N.G. Levitskaya – T.M. Anichkova – I.V. Stalin – A.I. Solzhenitsyn – March 5, 1953 – occupation – repression – commemoration.

Author: Pavel Markovich Polyan, Doctor of Geographical Sciences, historian of the humanitarian aspects of war and of terror (Moscow). E-mail: pavel.polian@gmail.com

К 100-летию со дня рождения Надежды Григорьевны Левитской

Им темнота нужна — но я им её освещу!..

А.И. Солженицын. Бодался теленок с дубом.

Старая зэчка

В начале 2025 года исполнилось 100 лет со дня рождения и пять лет со дня смерти Надежды Григорьевны Левитской (1925-2020) – одной из многих миллионов, о ком написан солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ», и одной из тех немногих, кто действенно помогал писателю в работе над этим эпосом и в его первичном хранении и распространении.

Она родилась в Киеве в семье члена-корреспондента АН СССР Григория Андреевича Левитского (1878-1942) и Натальи Евгеньевны Кузьминой-Левитской (1899-1953). Семью эту советская власть всласть погромила в трех поколениях подряд. Первым был репрессирован Надин дед по матери – Евгений Михайлович Кузьмин (1871-1942) — офицер и художник, искусствовед, деятель Киевского религиозно-философского общества, сосланный в 1938 году в Казахстан, где и умер. Вторым (а всего за жизнь трижды или четырежды, как считать) – 28 июня 1941 года был арестован ее отец, один из ведущих биологов страны, соратник Николая Вавилова и завлаб в его Институте растениеводства в городе Пушкине[1]: он умер в тюремной больнице. Третьим – ее младший брат Иван, в 1950 году арестованный и осужденный на 10 лет ИТЛ – за неосторожные разговоры.

«Отработав» по мужчинам, сталинская Антифемида переключилась на женщин этой семьи. Четвертой и пятой ее жертвами в этой семье стали Надина мать и сама Надя, арестованные, друг за другом, в 1951 году и осужденные, соответственно, на 25 и 10 лет ИТЛ. Инкриминировалось обеим сотрудничество с немцами: обе во время оккупации служили переводчицами и медсестрами. Наталья Евгеньевна лагерных тягот не перенесла и умерла в 1953 году, а ее дочь и сын, оба, были освобождены в сентябре 1955-го и вскоре реабилитированы.

В лагере Надя Левитская познакомилась с москвичкой Натальей Мильевной Аничковой (все звали ее Мильевна или Милевна, или Мильна) – заведующей хлеборезкой и книгоношей. Их отношения со временем переросли в сердечную дружбу, в удочерение и в долгую – вплоть до смерти Мильевны в 1975 году – совместную жизнь. После многих трудностей и скитаний как-то соткалась и набрала обороты их новая – московская – жизнь: две комнаты в коммуналке на Большой Пироговской, интересная работа – в «Иностранке» (Всесоюзной библиотеке иностранной литературы).

Прочитав в ноябрьской книжке «Нового мира» за 1962 года «Один день Ивана Денисовича», ЭнЭн (то есть Надежда Григорьевна + Наталья Мильевна) написали автору письмо и предложили свою посильную помощь. Состоялась знаменательная встреча, положившая начало дружбе и всесторонней помощи писателю в написании сочинения, нареченного в дальнейшем «Архипелагом ГУЛАГ» и отмеченного Нобелевской премией.  Став в 1963 году одной из «невидимок Солженицына», Левитская помогала писателю в поиске необходимых ему сведений, делала для него переводы с немецкого, перепечатывала его тексты. Пару зим они даже пожили бок-о-бок – на даче Мстислава Ростроповича в вечно элитной Жуковке. Благодарный Солженицын посвятил ей и Милевне главку в своей метакниге «Бодался теленок с дубом».

После высылки Солженицына из СССР одной из существенных сторон жизни Надежды Григорьевны стало сохранение памяти о невинно репрессированных и помощь людям, пострадавшим в ГУЛАГЕ. А после его триумфального возвращения в Россию Левитская станет сотрудником «Русского общественного [позднее - благотворительного] фонда Александра Солженицына». Востребованной тут оказался и ее библиотечно-библиографический профессионализм: она составила и выпустила целый ряд биобиблиографических указателей и справочников о Солженицыне.

Свою же собственную жизнь и судьбу она впервые выговорила в серии из десяти бесед-монологов с аудиоархивистами Научной библиотеки МГУ: они доступны в интернете.

«О пережитом»

У Надежды Григорьевны своих детей не было. Но была любимая племянница – Наташа, Наталья Ивановна Лин (Левитская), дочь младшего брата. Она-то и инициировала публикацию в издательстве «Буки Веди» в 2023 году книги воспоминаний Левитской «О пережитом»[2]. По сравнению с аудиокорпусом эти печатные воспоминания лаконичнее, но при этом они скорее квинтэссенция, чем дайджест.

Мемуары начинаются с ареста отца и плавно перетекают в канун немецкой оккупации в Пушкине, а затем и в саму оккупацию. Они изобилуют интереснейшими наблюдениями, яркими деталями и тончайшими нюансами, представляющими большую ценность для исторической реконструкции режима немецкой оккупации в СССР.

Вот, например, о самом дне овладения немцами городом Пушкин (17 сентября): «Немцев было очень мало. Они проходили отдельными ред­кими группами, идя гуськом друг за другом, и часто не пели, как наши солдаты, а свистели».

В рассказе об оккупации невозможно обойти «еврейский вопрос». То там, то тут у Левитской вспыхивают свидетельства об этом. Вот – в не оккупированном еще городе: «На улице встретила Аду Патову. Она училась классом старше, но мы вместе работали в учкоме. Она жила с мамой и почему- то никуда не уезжала, хотя мать ее была еврейка, и Ада, чтобы не обидеть ее, тоже записалась еврейкой, а не русской по бросившему семью отцу.

На «углу», где находились все магазины, в овощной палатке молодая продавщица-еврейка громко сама себя уговаривала: ”Куда нам ехать? Нам всё равно, где работать, мы привыкли к любой работе. Ну придут, всё равно рабочие руки нужны будут”» 

Затем – в уже оккупированном: «Появились объявления на стенах домов. Одно из первых: всем оставшимся евреям собраться тогда-то там-то. Послушно, как овцы, все пошли. Что с ними дальше произошло, никто не знал». А однажды, заподозрив в нем еврея, немцы чуть не забрали Ваню.

Посчитав, что две грозы враз – оккупацию и зиму – в Пушкине им не перенести, Наталья Евгеньевна от отчаянья решила податься на юг, в Киев, где у нее было к кому притулиться. Соорудив импровизированные санки и погрузив не него свой минималистский скарб, выправив в управе документы, они вчетвером (четвертая – спаниелька) отправились в конце сорок первого года в этот немыслимый путь. Он оборвался 21 января 1942 года в Дедовичах Псковской области, а точнее в селе Пожеревицы в 12 км от этого городка: за три с небольшим недели эти четверо прошагали больше двухсот пеших беженских километров! 

И мать, и дочь знали немецкий, что предопределило дальнейшее: работа переводчицами в оккупационной администрации, а в дальнейшем – с отступлением вермахта и передислокацией в Латвию, в Режице (совр. Резекне) – в медицине, но уже не только на стыке немецкого и русского языков, но и медсестрами.

В Латвии же пришло и освобождение, здесь же, в Риге, Надя поступила на филфак университета, закончить который она успела за считанные дни до своего ареста. И снова в мемуарах Левитской – интересные и исторически значимые детали. Например, о депортации 1948 года: «Завершился 1948 год еще одним мрачным событием. Возвра­щаюсь поздно вечером пешком из Библиотеки — закрывалась она в десять часов — и замечаю, что по всей улице Валдемара и пересекающим ее стоят крытые грузовики. Странно и жутко. Утром перед занятиями — курьер из деканата ко мне как к старо­сте группы: сообщите, кто у вас отсутствует. Всяческие проверки посещаемости лекций бывали не раз. Отмахиваясь, говорю: в пе­рерыве после лекции скажу. — Нет, проверьте до начала занятий. К счастью, у нас все были на месте, а в латышских группах многих не досчитались: в эту ночь забрали всех студентов, родственников которых одновременно дома на хуторах забирали как кулаков для выселения из Латвии. Кто не попал в эту облаву, уцелел и продолжал учиться».

Саму Левитскую арестовали в Новгороде, где сидела на следствии ее мама и куда «мамин» следователь, майор Боронин, просто заманил дочь на живца – якобы на свидание. Дочь тотчас же прилетела, даже книжки не успела сдать в библиотеку свежезаконченного университета, и – цап-царап!

Суд (включая адвоката – одни женщины) состоялся 18 сентября 1951 года во Пскове, приговор – десятка, место назначения – Унжлаг на стыке Горьковской и Костромской областей, со столицей – комендантским лагпунктом – в поселке Сухобезводном (Иван мотал свой срок в Норильске). После смерти Сталина сидеть оставалось недолго, и в ноябре 1955 года Надя освободилась.

Четыре долгих лагерных года описаны в воспоминаниях во всех подробностях и с уже отмеченным мемуаристским талантом. Как, впрочем, и годы на свободе, когда, социализируясь, приходилось прогрызаться сквозь бесчисленные преграды и препоны.

5 марта: памятования

Одна из глав книги называется «5 марта»:

«5 марта — день смерти Ирода — мы с Мильной всегда воспринимали как праздник, но и невольно как день, ког­да вспоминались все, кто не дожил до 1953 года, чьи могилы нельзя посетить. И вот в одну из таких годовщин мы собра­ли вместе фотографии всех погибших наших близких. К каж­дой фотографии написали небольшую аннотацию, кто есть кто, где, если известно, и как кончил дни своей жизни. При­гласили самых близких на «праздник» — событие, вернувшее нам жизнь — и одновременно на поминки по всем невинно убиенным. Наше начинание нашло живой отклик окружа­ющих.

Каждый следующий год «экспозиция» расширялась,  дополнялась новыми фотографиями, которые Мильна активно собирала у всех своих знакомых и даже незнакомых, как, например, в Горном институте в Питере, куда она специально ездила. Кроме того, она проштудировала все тома КЛЭ [Краткой литературной энциклопедии. – П.П.], в которых еще указывалось, кто был репрессирован и посмертно реабилитирован, и сформировала целую картотеку погибших писателей. Имевшиеся в тексте фотографии для нашей выставки переснимал Юра Вомпе. Помимо фотографий мы собирали и экспонировали соответствующие тексты, большей частью стихотворные, большей частью самиздатские. Постепенно «выставка» стала занимать всю комнату, располагаясь за стеклами книжных полок, на всех столах, на бюро, по стенам. Мы показывали свидетельство о смерти папы без «места смерти», справки о реабилитации, мамины письма из лагеря; аннотации под фотографиями, если были сведения, расширялись; со всех сторон стекались новые тексты, новые фотографии.

Смотреть выставку начинали приходить с первого марта знакомые знакомых. Сопровождала выставку тихая музыка, обычно «Всенощная» Рахманинова, «Ave Maria» в исполнении Робертино Лоретти и подобное. Последние годы перед смертью Н. М. [Мильны. – П.П.] выставлялось уже больше сотни портретов и количество посетителей исчислялось десятками. И всё это происходило в коммунальной квартире с весьма недоброжелательными, вечно что-то подозревающими соседями.

Финальный вечер с приемом гостей изображался как мой день рождения [Истинная дата – 25 февраля. – П.П.], но все это было в те времена довольно рискованно. Две зимы, когда мы жили на даче Ростроповича, мы отпрашивались на две недели у Самого [то есть у Солженицына. – П.П.] для организации выставки. Он очень одобрял наше начинание, даже упомянул о нем в «Архипелаге». Много раз обещал зайти, посмотреть.

В 1975 году 5 марта был сороковой день смерти Н. М. Выставки я не устраивала, как-то еще не пришла в себя. Потом всё постепенно восстановилось и продолжилось до тех пор, пока аналогичные по содержанию, но гораздо более широкие по размаху выставки не стали возможными в общественных местах. Первая была в клубе завода МЭЛЗ [Московского электролампового завода. – П.П.] — грандиозная. Ее посетили, вероятно, десятки тысяч людей. Дальше — больше. В клубах, домах культуры, институтах, в самых разных местах организовывались выставки фотографий погибших в заключении с подробными биографиями, копиями различных документов и материалов.

Многое из того, что на нашу выставку пришло из Самиздата, было опубликовано, анонимные стихи обрели авторов. Постепенно выставка изжила себя, потеряла смысл и теперь мы просто собираемся 5 марта, начинаем застолье тостом: «Чтобы это никогда не повторилось», вспоминаем ушедших и празднуем мой день рождения.

<…> Выставка открывалась двумя эпиграфами: посвящением из «Архипелага ГУЛАГ» и отрывком из «Реквиема» Ахматовой: «Хотелось бы всех поименно назвать, <Да отняли список, и негде узнать>...».

На маленьком рабочем столике — портреты военных и сведения о потерях советской армии от репрессий. Пор­третов погибших от раскулачивания не было. Выставлялась репродукция с картины П. Д. Корина «Отец и сын» из «Ухо­дящей Руси» и стихотворения Мандельштама и Заболоцкого. Самая большая витрина по подоконнику и на весь письмен­ный стол - писатели: Цветаева, Мандельштам, Гумилев, Клю­ев, Пильняк и много-много других. К ним же Мейерхольд и Михоэлс.

Дальше шли портреты и выдержки из произведений авто­ров, писавших с полным пониманием о тех временах, но не по­гибших, иногда даже не бывших в заключении: Волошин, Булга­ков, Ахматова, Шаламов, Солженицын…»

У Солженицына в «Теленке» об этом – буквально один абзац, точнее, фраза:

«И каждое 5 марта, день смерти Сталина, этот постоянный высший смысл их жизни стягивался к символу: они убирали свои комнатёнки как музей, расставляли фотографии расстрелянных и погибших в лагерях, сколько достать могли, заводили траурную музыку, — и несколько часов сквозь этот музей шли приглашённые знакомые и бывшие зэки»[3].

Подведу итог: эта стихийная, по зову сердца, инициатива Надежды Григорьевны Левитской и Натальи Мильевны Аничковой делает их предтечами того масштабного культурного феномена, который можно назвать памятованием исторической правды о репрессиях. От их ежегодного домашнего музея-квартирника, о котором сегодня уже мало кто помнит или знает, тянутся нити ко всем будущим формам памятования, постепенно складывавшимся на протяжении последующих десятилетий. Это и миллионные базы данных репрессированных и репрессировавших, и зачитывание 30 октября по очереди имен репрессированных у Соловецкого камня и его аналогов в городах и весях пост-СССР, и таблички «Последнего адреса», и экскурсии «Это прямо здесь», и вся правозащитная и коммеморативная деятельность сотен организаций, и фундаментальные музеи истории репрессий.

NB! У составителя остались последние экземпляры книги. Желающих приобрести просят обращаться к Наталье Ивановне Лин по электронному адресу: levlin@yandex.ru 

[1] До 1937 года – Детское Село, а до 1918 – Царское.

[2] Она же автор примечаний – сама книга писалась, в основном, до 1995 г. Чего в книге не хватает, так именного указателя: текст перенасыщен именами!

[3] Солженицын А.И. Бодался телёнок с дубом: Очерки литературной жизни.— М.: Согласие, 1996. С. 456.

"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.

Хочу помочь журналу