«Несколько ударов в голову» Подоплёка дуэли Киселева и Мордвинова

Аннотация: Статья посвящена анализу неординарного конфликта в Одесском пехотном полку в 1822 г., приведшего, в частности, к известной дуэли двух генералов – П.Д. Киселева и И.Н. Мордвинова. Неоднократно описанный в нарративных и беллетристических произведениях, конфликт ранее не разу не рассматривался по существу на основе следственных документов, хранящихся в РГВИА. Автор делает это впервые, внося серьезные коррективы в традиционное изложение тех событий.

Советские исследователи попытались верифицировать рассказ Басаргина, но не получив результатов, отвечающих поставленной ими цели – отыскать в событии этом следы организованного «революционного» выступления – отказались от обнародования материалов следствия. Между тем, следственные материалы опровергают почти все конкретные детали описания события, данного Басаргиным, свидетелем его мемуарист и не был. Следственные материалы не подтверждают и рассказ Басаргина о «заговоре» и «жребии», охотно используемый всеми исследователями, при том, что из дел видны усилия следователей установить наличие при инциденте организованного и группового характера действий. Анализ контекста событий, приведших к «генеральской дуэли», прежде всего по переписке самого Киселева, как давно известной, так и вновь опубликованной, показывает, что причины отстранения Мордвинова от должности были глубже, чем указывал сам Киселев, а за ним и Басаргин.

Ключевые слова: заговор, дуэль, следствие, фрунтовик, полковой командир.

Сведения об авторе: Рыбалка Андрей Александрович, начальник отдела, Научно-производственная фирма "Кристалл" (г. Пенза)

Контактная информация: anrike@yandex.ru

Rybalka Andrey A.

General of the General. The background of the duel between Kiselev and Mordvinov

The article is devoted to the analysis of an extraordinary conflict in the Odessa infantry regiment in 1822, which led, in particular, to the famous duel of two generals - P.D. Kiseleva and I.N. Mordvinova. Repeatedly described in narrative and fictional works, the conflict has never previously been considered on its merits on the basis of investigative documents stored in the RGVIA. The author does this for the first time, making serious adjustments to the traditional presentation of those events.

Soviet researchers tried to verify Basargin’s story, but without receiving results that met their goal - to find traces of an organized “revolutionary” action in this event - they refused to publish the investigation materials. Meanwhile, the investigative materials refute almost all the specific details of the description of the event given by Basargin; his memoirist was not a witness. The investigative materials do not confirm Basargin’s story about the “conspiracy” and “lot”, which is readily used by all researchers, despite the fact that the investigators’ efforts to establish the presence of an organized and group nature of actions during the incident are visible from the cases. An analysis of the context of the events that led to the “general’s duel”, primarily based on Kiselev’s own correspondence, both long-known and newly published, shows that the reasons for Mordvinov’s removal from office were deeper than Kiselev himself, and then Basargin, indicated.

Key words: conspiracy, duel, investigation, fruntovik, regimental commander.

About the author: Rybalka Andrey A. — Head of Department, Scientific and Production Company “Kristall” (Penza)

Contact information: anrike@yandex.ru

О чем мы будем говорить

24 июня 1823 г. состоялась нашумевшая «генеральская дуэль» между начальником штаба 2-й армии генерал-майором П.Д. Киселевым и бывшим командиром 2-й бригады 19-й пехотной дивизии генерал-майором И.Н. Мордвиновым 2-м, которому Киселев тремя днями ранее отказался способствовать в возвращении должности. Причиной отстранения считается инцидент в Одесском пехотном полку – штабс-капитан П.А. Рубановский избил перед строем командира полка подполковника Л.Ф. Ярошевицкого, «грубого солдафона», «фронтовика», измучившего офицеров придирками и оскорблениями, что вызвало «заговор всех офицеров» и «по жребию» Рубановский «принёс себя в жертву», чтобы освободить полк от «командира-зверя».

Рубановский отправился в Нерчинск, Ярошевицкий в отставку, а Мордвинов «знавший всё заранее, но не принявший мер» был отстранён от должности и вызвал Киселева на дуэль. История известна из мемуаров Н.В. Басаргина, который был в описываемое время адъютантом Киселева и, следовательно, знал всё из первых рук. Между тем, эпизод Рубановский-Ярошевицкий произошёл за год до дуэли, имел, смею утверждать, иные причины, чем указаны Басаргиным[1], и непосредственно по свершению события последствий для Мордвинова не имел. Генерал был отстранён от должности в январе 1823, т.е. через полгода после инцидента в Одесском полку и через два месяца после приговора Рубановскому, в процессе расследования другой истории, случившейся несколькими месяцами позже и вызванной массовым открытым протестом офицеров полка в связи с краткосрочным арестом  полкового казначея Н.А. Егунова преемником Ярошевицкого подполковником Л.С. Васильковским.

Но и эта история явилась лишь поводом, причиной же стало обострение ситуации вокруг финансовых злоупотреблений в Одесском полку, вскрытых в начале 1822 г. после ухода с должности его командира полковника Р.И. Дрентельна[2]. Оба указанных выше эпизода, полагаю, были частью этой истории.

Историографический обзор и постановка задачи

Записки Басаргина были написаны в 1856–1857 гг. и изданы, спустя десять лет после смерти мемуариста, П.И. Бартеневым в 1872 г., сначала в сборнике, а потом и отдельным тиснением (Басаргин 1872). В этом тексте впервые с деталями было рассказано, как о дуэли Киселева, одной из ключевых фигур в русском правительстве  в дореформенное время, так и о предшествовавшем ей инциденте в Одесском полку. Басаргин не был очевидцем ни того, ни другого, но если о дуэли он мог получить сведения от непосредственных участников, то про случай на инспекторском смотре знал лишь по слухам, разве что видел на столе у Киселева какие-либо бумаги, касающиеся следствия. Но и тогда, и гораздо позднее основной интерес вызывала сама дуэль знаменитого позднее государственного деятеля. Остальные участники событий особого интереса не вызывали, даже про антагониста главного героя – Мордвинова до последнего времени никто так и не собрался написать.

Десять лет спустя, рассказ Басаргина был использован А.П. Заблоцким-Десятовским в его весьма основательной книге о Киселеве (Заблоцкий 1882), где о самой дуэли рассказано гораздо подробнее и с документами, позволяющими поставить вопрос о более глубоких причинах дуэли, чем показано Басаргиным, но сам Заблоцкий в эти причины вдаваться не стал, ограничившись публикацией документов.

Ещё через десять лет Н.Ф. Дубровин издал среди бумаг А.А. Закревского его переписку с Киселевым (Дубровин 1891), в которой встречается и первый отзыв Киселева об инциденте между Ярошевицким и Рубановским (при этом он искажает фамилии обоих участников: Ерошевицкий, Юзбановский) и рассказ о дуэли, в котором Киселев воздержался от детальной оценки поведения Мордвинова в ходе этого инцидента.

Таким образом, в дореволюционной литературе инцидент представлялся, как комментарий к дуэли известного человека. Ситуация изменилась после 1917 г., когда значительную часть исторических работ стали составлять работы по истории революционного движения, частью которого представлялись и тайные общества 1820-х гг., участники которых, в связи с известными событиями по смерти императора Александра I, получили наименование «декабристов». Возникал  соблазн рассматривать и дуэль, и предшествующий ей инцидент в контексте деятельности «декабристов», благо и те, и другие пересекались географически, да и сам мемуарист-информатор был «декабристом».

Ещё в 1917 г. П.Е. Щеголев переиздал записки Басаргина по недоступной ныне рукописи и с выпущенными цензурой местами (Басаргин 1917), однако в рассматриваемом нами сюжете записок никаких цензурных изъятий не было. Восемь лет спустя, в 1926 г., Щеголев и Ю.Г. Оксман издали сборник «Бунт декабристов» в котором большая статья С.Н. Чернова была посвящена солдатскому движению в 20-х гг. XIX в., начиная с Семеновской истории (Чернов 1926). Но хотя Басаргин и писал, что Ярошевицкого ненавидели также и солдаты, Чернов этим обстоятельством не заинтересовался, и не использовал рассказ Басаргина, хотя он работал с документами Военно-исторического архива и приводил сведения из актового материала, а не из нарративов. Нельзя исключить, что Чернов всё-таки следственные дела Рубановского смотрел, но не нашёл повода связать эти материалы со своей темой.

Однако, уже в 1936 г. рассказ Басаргина был использован М.В. Нечкиной в её докторской диссертации «А.С. Грибоедов и декабристы». Нечкина отрывает рассказ от дуэли Киселева, о которой не пишет  и вводит тезисы: «в Одесском пехотном полку также был сменен командир и назначен грубый фронтовик Ярошевецкий» и «штабс-капитан Рубановский по жребию избил перед фронтом своего начальника Ярошевецкого» (Нечкина 1947: 265, 270), которые далее будут повторяться как ею, так и пользовавшимися её работами исследователями. Нечкина пользовалась щеголевским изданием записок, неверная дата события – 1823 г. – результат ошибочного истолкования исследовательницей текста Басаргина, который датировал только дуэль, повторялась в переизданиях этой книги и далее.

Поскольку Нечкина в своей работе констатировала, что «вопрос о движении в армии до восстания декабристов почти не изучен», делом занялся её ученик В.А. Федоров, подготовивший в 1953 г. диссертацию по теме (Федоров 1953). Он изучил в процессе подготовки диссертационной работы различные следственные и судебные дела, связанные с беспорядками в армии, включая и следственные дела о Рубановском.

Появление этой работы, позволило Нечкиной использовать её результаты в своём двухтомном исследовании о движении декабристов. В начале второго тома, она более подробно останавливается на инциденте, продолжая, впрочем, цитировать Басаргина, а не Федорова, уточняет дату инцидента – июнь 1822 г. – и, главное, констатирует, что «позднейшие исследования подтвердили архивными материалами рассказ декабриста» (Нечкина 1955: 19). В ссылке, сопровождающей эту констатацию, почему-то, помимо Басаргина и Федорова, приводятся указания на статью Чернова (1926) и использованные им архивные дела по Тобольскому и Севскому полкам, никакого отношения к рассказу Басаргина не имеющие (Нечкина 1955: 458, прим. 34).

Через два года Федоров сам опубликовал часть своей работы в научном сборнике (Федоров 1957). Текст публикации свидетельствует, что приводя ссылки на четыре следственных дела, Федоров пересказывает всё того же Басаргина и вынужденно признаёт, что в изученных им делах никаких сведений про «заговор офицеров» не обнаруживается. Он пытается это объяснить, на чём мы остановимся в своём месте. В 1963 Федоров опубликовал свою работу полностью, текст об инциденте в Одесском полку там остался без изменений.

В 1960 г. Л.П. Гроссман упоминает инцидент в своей работе об истоках пушкинского «Бахчисарайского фонтана». Он возвращается к контексту дуэли Киселева, ссылается на Заблоцкого и из него же, вероятно, пересказывает Басаргина (Гроссман 1960).

Не удалось обнаружить исследований, авторы которых пытались бы развивать дальше начатую Федоровым тему верификации на основании архивных документов рассказа Басаргина о дуэли и ее причинах. В то время как записки этого декабриста, напротив, регулярно переиздавались.

И если в 1973 г. М.Д. Сергеевым была переиздана только «сибирская» часть записок (Сергеев 1973), то в 80-е гг. И.В. Порох трижды переиздавал записки полностью – в 1982 г., совместно с Федоровым (Порох 1982), в сборнике мемуаров декабристов, в 1985 г. записки выпущены отдельным изданием (Порох 1985), а в 1988 г. в сборнике сочинений и документов самого Басаргина (Басаргин 1988). Издания Пороха снабжены научно-справочным аппаратом, однако, текст рассматриваемой истории в первом издании никак не комментирован, а в последнем сопровождён единственной ссылкой – «Подробней об этом см.: Федоров В. А. Солдатское движение в  годы  декабристов.  М.,   1963.  С.   178—179». Но эти страницы книги Федорова не содержат сведений, позволяющих прояснить причины дуэли.

В те же годы возвращается традиция рассказывать историю инцидента в Одесском полку в контексте дуэли Киселева и Мордвинова, в сочинениях, посвященных русской дуэльной практике разного времени (Гордин 1989; Гордин 1993; Востриков 1992; Востриков 1993; Миронов 1999; Кацура 1999). Все эти авторы более-менее аккуратно пересказывают Басаргина, поскольку основные задачи их никак не связаны с анализом достоверности его текста. О.И. Киянская в биографии П.И. Пестеля рассматривает дуэль, как заговор членов Южного общества в союзе с «генеральской оппозицией» Киселеву с целью его смещения (Киянская 2005: 211–213).

Таким образом, на данной момент не удалось обнаружить работу, в которой рассказ Басаргина был бы сопоставлен, как с документами следствия, так и с иными источниками, касающимися этого сюжета. Используя эти источники и опираясь на любезно предоставленные нам выписки из следственных дел о Рубановском[3], мы и попытаемся впервые провести такое сопоставление. Характер вводимых в оборот документов таков, что речь будет идти, в первую очередь, об оценке конфликта во время смотра в Одесском полку.

Герои и обстоятельства

Никто из ранее писавших не счёл нужным остановиться на личностях участников инцидента, назвав хотя бы их полные имена, посему, представим их, начав с «грубого фронтовика». Леонтий Федорович Ярошевицкий (1787–1863) принадлежал к старшинско-поповскому семейству Черниговского полка, получил образование во 2-м кадетском корпусе и десять лет прослужил в лейб-гвардии Артиллерийской пешей бригаде, пройдя с ней Наполеоновские войны и будучи не раз отмечен орденами и чинами. Оказавшись затем «крайним» в весьма характерной истории травли офицерами бригады нового командира К.К. Таубе[4], он, в числе прочих, был переведён в 18-ю артиллерийскую бригаду, входившую в состав 2-й армии, расквартированной на Правобережной Украине, где командовал 6-й понтонной ротой и осенью 1819 г. был удостоен высочайшего благоволения императора за доведение вверенной ему роты «до совершенного во всех частях устройства»[5].

В начале января 1822 г. Ярошевицкий был переведён в Одесский пехотный полк, где несколькими днями ранее полковник Р.И. Дрентельн[6] уступил место полковнику Ф.Г. Кальму[7]. Дрентельн отправил просьбу о переводе в статскую службу ещё в октябре 1821 г.: «отправил просьбу свою по команде, но представить ее не можно, доколе не получим ответа о Кальме»[8]. Приказ о Дрентельне и Кальме состоялся 27 декабря 1821[9]. Но Кальм, назначение которого столь долго согласовывали и на которого явно рассчитывал сам Киселев, вдруг сказался больным.

Дело в том, что по сведениям историка полка Ф.Г. Попова (Попов 1911), Кальм практически не командовал полком, «заболев» вскоре после назначения и передав управление временным командующим. Кальм, 33-х лет от роду, заслуженный и авторитетный офицер, командовавший до назначения 28-м Егерским полком, не проявлял признаков «болезни» пока не был назначен в полк, где, как увидим далее, были выявлены скандальные злоупотребления. Конечно, исключить внезапное тяжелое заболевание нельзя. Кроме того, Кальм не далее, как в октябре 1821 г. женился и, возможно, длительный отпуск входил в его расчёты, но просить таковой по причине женитьбы, если уж согласился принять назначение, было бы странно[10]. Годичное номинальное «командование» Кальма, при фактическом исполнении этой роли временными командующими (Попов 1911: 240)[11], несомненно, усугубило ситуацию в полку.

Между тем, Киселев писал 1-го мая 1822 г. А.Я. Рудзевичу: «У Дрентельна [т.е. в Одесском полку] делаются чудеса. Есть ли Корнилов сообщит отношением все то, что по письмам и по слухам мне известно, то Действ [ительному] Статск[ому] Советнику не миновать суда. Но как же инспекторские ведомости говорят об исправности, а неисправности по всем статьям оказываются величайшие за предыдущее оных время. Книги, щоты, деньги все в беспорядке, и даже за 20 год, как уверяют»[12] (Акиньшин 1998: 85). Неделю спустя, Киселев продолжает: «Корнилов[13] отправился с Левенштерном[14] для сдачи Одесского полка. Я объявил Дрентельну что не миновать ему суда и что в течение 7 дней все должно быть кончено. Он заложил здесь все вещи почтенной его жены и получил несколько денег из Москвы и сверх того Левенштерн хлопочет и кажется дело сие будет кончено»[15] (Акиньшин 1998: 87).

Следовательно, четыре месяца спустя после ухода Дрентельна из полка, дела ещё не были переданы, видимо, из-за вскрывшихся серьёзных финансовых злоупотреблений. Получается, что Кальм так и не принял дела и фактически не вступил в командование полком, сказавшись больным и в апреле 1822 г. добившись четырёхмесячного отпуска за границу. Дела в мае принимал, возможно, уже Ярошевицкий, оставшийся старшим офицером в полку, на долю которого и выпала роль обнародования сведений о злоупотреблениях.

С мая 1822 г. Украинский и Одесский полки стояли общим лагерем в Гайсине, где 2-го июня, во время смотра, перед строем и произошёл инцидент с Рубановским. Киселев писал Закревскому 11 июля из Бендер: «У нас было неприятное происшествие в Одесском полку. Подполковник Ерошевицкий, оставшийся в лагере старшим после Кальма, был избит перед фронтом штабс-капитаном Юзбановским за пустой выговор, во фронте ему сделанный. Недостаток штаб-офицеров ежедневно становится ощутительнее, а также и невежество офицеров, все одним заключается — велика армия» (Дубровин 1891: 105)[16]. В письмах Киселева о последующем расследовании этого инцидента нет ни слова, в отличие от, скажем, дела В.Ф. Раевского, к рассказу о расследовании которого он возвращался несколько раз.

Рассказ Басаргина: каноническая версия

Н.В. Басаргин, тридцать лет спустя, описывал случившееся так: «В 1823 году, случилось происшествие, породившее много толков и наделавшее много шуму в свое время. Это дуэль генерала Киселева с генералом Мордвиновым; я в это время был адютантом перваго и пользовался особенным его расположением. Вот как это происходило.

В нашей армии назначен был командиром[17] Одесского пехотного полка подполковник Ярошевицкий, человек грубый, необразованный[18], злой[19]. Его дерзкое, неприличное обращение с офицерами было причиною, что его ненавидели в полку, начиная от штаб-офицеров до последнего солдата. Наконец, вышед из терпения и не будучи в состоянии сносить его дерзостей, решились от него избавиться. Собравшись вместе, офицеры кинули жребий, и судьба избрала на погибель штабс-капитана Рубановского[20]. На другой день назначен был дивизионный смотр. Рано утром, войска вышли на место, стали во фронт, и дивизионный командир г. л. Корнилов, прибыв на смотр, подъехал к одному из флангов. (Одесский полк был четвертый от этого фланга). Штабс-капитан Рубановский с намерением стоял на своем месте слишком свободно и даже разговаривал[21]. Ярошевицкий, заметив это, подскакал к нему и начал его бранить. Тогда Рубановский, вышел из рядов, бросил свою шпагу, стащил его с лошади и избил его так, что долгое время на лице Ярошевицкого оставались красные пятна. Офицеры и солдаты, стоявшие во фронте, не могли выйти из рядов до того времени, пока дивизионный командир не прискакал с фланга, где он находился, и не приказал взять Рубановского.

Разумеется, что это дело огласилось, и наряжено было следствие. Официально было скрыто, что все почти офицеры участвовали в заговоре против своего полкового командира. Пострадал один только Рубановский, которого разжаловали и сослали в работу в Сибирь; но частным образом сделалось известным как главнокомандующему, так и генералу Киселеву и об заговоре, и о том, что бригадный командир Мордвинов знал накануне происшествия, что в Одесском полку готовится какое-то восстание против своего командира. Вместо того, чтобы заранее принять какие либо меры[22], он, как надобно полагать, сам испугался и ушел ночевать из своей палатки, перед самым смотром (войска стояли в лагере) в другую бригаду.[23]

Обо всем этом не было упомянуто в официальном следствии; но генерал Киселев, при смотре главнокомандующего, объявил генералу Мордвинову[24], что он знает все это, и что по долгу службы, не смотря на их знакомство[25], он будет советовать графу, чтобы удалили его от командования бригадой» (Басаргин 1988: 63–64).

Несмотря на категоричное утверждение Басаргина «назначен был командиром», некритично повторяемое исследователями, Ярошевицкий не только никогда не был командиром полка, но, полагаю, не назначался и временным командующим, в отличие от подполковника Васильковского, о котором речь пойдёт ниже. Киселев в письме Закревскому определяет статус Ярошевицкого как «оставшийся в лагере старшим после Кальма», в конфирмации Витгенштейна говорится о проступке против «командовавшего полком» офицера. Попов, работавший с документами полка, называет дату назначения Кальма командиром – 26 декабря 1821[26] и дату назначению Васильковского командующим полком – 19 июня 1822[27]. Он же говорит, что во время отпуска Кальма полком командовали сначала майор Малиновский, а затем подполковник Ярошевицкий, не указывая дат, а ориентируясь, видимо, на фамилии в полковых документах. Отпуск Кальма, по его формулярному списку, имеет следующую хронологию: «09.04.1822 уволен в отпуск на 4 месяца, 30.08.1822 продлен отпуск на 4 месяца, 04.01.1823 продлен отпуск по 13.09.1823» (Подмазо 2004: 514). Кальм проводил свой отпуск с семьей за границей.

Сколько времени Ярошевицкий исполнял обязанности Кальма? Конечно, Кальм отбыл из полка не прямо 9-го апреля и можно допустить, что ещё пару недель он оставался в полку и распоряжался от своего имени[28]. Значит, обязанности он передал во второй половине апреля и поскольку обязанности эти принял майор, значит подполковника в полку на тот момент не было. Во всяком случае, в штабе, на зимних квартирах в Бершади.

Ярошевицкий был назначен в полк ещё в январе 1822 г. и поскольку роту он сдал более чем за полгода до этого, задерживаться на месте старой службы для передачи дел у него не было особой необходимости. Однако, он мог и не торопиться к новому назначению по каким-то причинам и действительно прибыть в полк уже после отъезда Кальма, это возможно. Но есть и иной, как представляется, более вероятный вариант – в то время в каждом пехотном полку было только по два действующих батальона – 1-й и 3-й; 2-ые батальоны полков были выделены на поселение, в поселённые округа и квартировали отдельно от остальных частей полка. В частности, если действующие батальоны Одесского полка располагались в Бершади, поселённый батальон был размещён в Вознесенске, за двести вёрст от зимних квартир полка.

В январе 1822 г. ушёл в отставку «за раной» многолетний командир поселенного батальона подполковник Скальский 2-й. Возможно, что Ярошевицкий был назначен именно на его место в Вознесенк. Это объяснило бы, почему в момент уходе Кальма в отпуск Ярошевицкого не было в штабе-полка в Бершади и обязанности Кальма принял младший по званию офицер. В пользу назначения Ярошевицкого в Вознесенск говорит его  служебный опыт – пять лет он командовал отдельным подразделением, занимавшимся инженерными работами. Поселенный батальон также, фактически, был отдельным подразделением, занимавшимся казёнными строительными и инженерными работами, следовательно, назначение туда бывшего артиллериста было куда более оправданным, чем в действующий батальон, ибо «фрунтовиком» по роду своей службы Ярошевицкий не был. Но, конечно, Ярошевицкий мог и просто затянуть со своим приездом к новому месту службы. Фактом, судя по сведениям Попова, остается его отсутствие в штабе полка на момент ухода Кальма.

Если эти рассуждения верны, то Ярошевицкий появился в Бершади едва ли не перед выступлением в летние лагеря, в мае, а может догнал полк уже и на марше в Гайсин. Конечно, настроить против себя «всех офицеров» за такой срок было бы непросто.

Предположим, что утверждение Басаргина «все почти офицеры участвовали в заговоре против своего полкового командира» относится к истории с «одобрительным свидетельством» офицеров арестованному Васильковским Егунову, случившейся осенью того же года[29], к которой обратимся позднее. История прошла мимо находившегося тогда в Берлине Киселева, а Басаргин сознательно либо бессознательно смешивает два разных сюжета, акцентируясь на более драматическом, тем более, что недовольство Киселева Мордвиновым связывается именно с первой историей.

Предварительное следствие: что и кто?

Сопоставим рассказ Басаргина с выписками из следственных дел о событиях в Одесском пехотном полку, которые помогают представить более полную картину случившегося при подготовке к инспекторскому смотру 3 июня 1822 г. Вот, что там произошло

«ЕИВ Главнокомандующего 2ой Армиею Генерала от Кавалерии Графа Витгенштейна

Рапорт

При изготовлении Одеского пехотного полка к инспекторскому смотру Дивизионного Командира Генерал-лейтенанта Корнилова, 3го числа текущего месяца Подполковник Ярошевицкий оставшийся старшим по Командире полка[30] полковнике Кальме (уволенным по болезни в отпуск)[31] заметив что в полку бывшем уже в сборе несколько офицеров не находились при своих местах приказал послать за ними и между прочим увидев возвратившегося к 8ой мушкетерской роте Штабс-капитана Рубановского 3го, сделал ему выговор за отлучку от своего места. На сие Рубановский сказав в ответ, что ходил за нуждою внезапно бросился на Подполковника Ярошевицкого и нанес ему по голове и лицу несколько ударов.

Дивизионный командир, находясь тогда в том же лагере при Инспектировании Украинского пехотного полка[32] узнав о происшествии немедленно приказал арестовать Штабс-капитана Рубановского 3го и вместе с ним Баталионного командира Майора Синеокова не принявшего довольно деятельного участия к защите подполковника Ярошевицкого; а в то же время нарядил следствие для законного объяснения всех могущих быть прикосновенных сему делу обстоятельств.

Между тем на сделанные вопросы Дивизионным Командиром Рубановский объявил, что в сем деле других участников никаких не было и что он совершил сие буйство без всякого постороннего внушения[33], но единственно из мщения за приказ на счет его по полку отданный, который раздражил его до такой степени, что он несколько дней уже искал удобного случая к исполнению своего преступного намерения[34]. <…>

15 июня 1822

Тульчин»[35]

Следственную комиссию, «наряженную» дивизионным командиром, возглавил командир 2-й бригады генерал-майор И.Н. Мордвинов, в состав её вошли командир Украинского пехотного полка полковник П.А. Кладищев[36], майор Днепровского пехотного полка Л.Ф. Осмоловский и дивизионный обер-аудитор Замятнин[37]. Поскольку сам командир бригады вёл следствие, в материалах его, определённо, нет ничего, что трактовало бы случившееся в смысле его собственной вины[38]. Если бы П.Я. Корнилов имел серьёзные претензии к поведению Мордвинова в расследуемой ситуации, ничто не мешало ему поручить следствие командиру 1-й бригады С.Г. Волконскому, учитывая, что престарелый командир 3-й бригады М.Л. Булатов вряд ли годился для этого.

Характеристика подследственного дана была Корниловым по требованию Витгенштейна месяц спустя, уже по завершении следствия и преданию штабс-капитана военному суду:

«Секретно

Почтеннейше честь имею представить при сем Вашему Превосходительству, требуемые Вами  сведения о штабс-капитане Рубановском 3-ем по изложенным вопросам в письме Вашего превосходительства.

А именно:

1.     Из какой губернии он родом?

Из дворян Черниговской губернии Стародубского уезда. Крестьян не имеет[39].

2.     Кто его родственники?

Отец Андрей Афанасьев помер, нигде на службе не был и чина не имел; мать Катерина Леонтьева жива из дворян дому Дембовских Стародубского уезда[40]; родственников имеет роднаго брата штабс-капитана Рубановского 2го[41], который служит в Одесском полку и роднаго дядю в Старооскольском пехотном полку майора Рубановского 1ого[42], коим и записан он в службу.

3.     Где и кем он был воспитан?

Воспитывался в Уездном училище города Стародубска[43] тамошними учителями коих фамилии не упомнит. По русски читать и писать умеет, арифметики 1ой и 2ой части и некоторую часть русской грамматики знает. Нраву вспыльчиваго.

…

Петр Корнилов

28 июля 1822

Умань»[44]

Менее чем через неделю после ареста, Рубановский объяснил следователям побудительные мотивы своего «дерзкого поступка»:

«1822 года июня 8го дня Одесского пехотнаго полка господину штабс-капитану Рубановскому 3му запросы

2. Что понудило вас зделать такой дерзкий поступок? Давно ли вы имели намерение совершить оное

На 2ое

Отданной приказ по полку за №125 Господином подполковником Ярошевицким прошлого мая месяца 31го числа в 2м параграфе в котором уличил меня господин подполковник будто бы я несправедливо объяснил мне приказание[45], ротным дежурным дабы господа офицеры пользовались отпускамой порцыей нижним чинам  три фунта во время получения оной за какой приказ я имел намерение перед Инспекторским смотром бить подполковника Ярошевицкого за три дня …»[46]

«Приказ по Одесскому полку

Лагерь при городе Гайсине[47] Майя 31го дня 1822 года №125 (копия, только п.2)

Дошло до сведения моего, что Господин Штабс-капитан Рубановской 3, будучи дежурным по полку, собрав дежурных по батальонам, от имени моего объявил приказание, будто бы я приказал господам офицерам брать говядину из числа отпускаемой мясной порции для нижних чинов[48]. Отвергая несходственное с порядком службы выдумано произвольно самим господином Рубановским сие неправильное приказание в отвращение могущих впредь произойти от него поступков предписываю по полку, на случай отдавания им подобных недельных приказаний ему господину Рубановскому в том не верить без предъявления на то от меня письменного приказания.

Подполковник Ярошевицкий»[49].

Нет сомнения, что приказ Ярошевицкого, выставлявший Рубановского шутом перед другими офицерами, его глубоко оскорбил. Ярошевицкий, видимо, счёл действия дежурного сознательным стремлением задеть временного начальника, он прямо пишет «выдумано произвольно», направленным против его авторитета[50], поэтому и позволил себе такой обидный для самолюбия молодого офицера приказ, хотя мог ограничиться выговором или кратковременным арестом.

Так, наверное, было бы, если бы Рубановский, действительно, «несправедливо объяснил», как он настаивает в своих показаниях следствию, но в приказе Ярошевицкого написано не так. Подполковник, имевший в данной ситуации несколько вариантов поведения, поступил тут наиболее обидным для Рубановского образом. В трактовке Рубановского получалось, что Ярошевицкий его оболгал, но за устным характером исходного распоряжения ни тот, ни другой доказать своей правоты не могли и Ярошевицкий повернул ситуацию в свою пользу опираясь на полномочия старшего офицера в полку.

Сложно понять, как можно было что-то напутать в распоряжении о размерах порций мяса? Рубановский, судя по его вполне успешному послужному списку – производство в каждый следующий чин в срок, без штрафов и взысканий, был дисциплинированным и дельным офицером. Поэтому, остается подозрение, что он намеренно, исказил распоряжение старшего офицера.

Вероятнее всего Рубановский получил должность ротного командира только после производства в штабс-капитаны, следовательно, не раньше апреля 1822 г. (см. ниже его формулярный список)[51]. Получается, что он получил должность ротного едва ли не одновременно с прибытием в полк Ярошевицкого и вряд ли успел в достаточной степени войти в курс дела, ибо эта ответственная должность, поскольку рота имела собственное хозяйство, требовала навыков и умений, коими молодой офицер, возможно, и не обладал, посему, поначалу он не мог чувствовать себя вполне уверенно и обидный приказ Ярошевицкого воспринял крайне болезненно.

Искать традиционного удовлетворения обиды своей Рубановский не мог – с одной стороны, Ярошевицкий, как начальник Рубановского, не должен был и никогда бы не принял его вызова, с другой, у Рубановского не было формальных причин для вызова – конфликт был по поводу служебных отношений и Ярошевицкий действовал в пределах своих полномочий. Подобная ситация была и у Мордвинова, но тот нашёл способ задеть Киселева, представив ему письмо генерала Корнилова с лестным отзывом о Мордвинове, в то время, как Киселев, отказывая Мордвинову, ссылался на мнение генерала.

Итак, Рубановский был взбешён, он был молод, вспыльчив (по оценке Корнилова) и, вероятно, не чувствовал должного уважения к статусу Ярошевицкого, поскольку статус этот, благодаря нерасторопности начальства, был не вполне определённым. Вполне вероятно, что он делился с кем-то своими намерениями, но вряд ли его восприняли всерьёз, учитывая очевидные для всех последствия такого поступка.

Но от слова до дела долгий путь, хотя Рубановский и повторяет несколько раз, что намеревался бить Ярошевицкого заранее, не вернись он первым из отсутствующих в строю офицеров на место, всё могло бы быть иначе. Рубановский прямо ответил, что «ходил по нужде», а подполковник вежливо пояснил ему, как в таких случаях должен поступать ротный командир и посулил жалобу Корнилову. Перспектива объяснять командиру дивизии, что он «ходил по нужде» с инспекторского смотра, полагаю, добила Рубановского, он вспылил и ударил уже отвернувшегося Ярошевицкого по голове.

Причины конфликта подсказываются свидетельствами документов.

«О заимствованных <Рубановским 3-м> но отданных 106 рублях артельных денег и о том, что у солдат его роты претензий к нему никаких нет»[52]

Нет сомнения, что это произошло во время передачи дел полка новому командованию в апреле-мае 1822 г. Рубановский взял солдатские деньги, чтобы покрыть недосдачу, потом вернул[53]. Поскольку Ярошевицкий из-за уклонения Кальма, видимо, принимал дела, он тут мог первый раз вызвать «неудовольствие» Рубановского[54]. Но в деле об их стычке, насколько можно судить, этого нет.

В Камчатском полку незадолго до этого, зимой 1821–1822 гг., также происходила передача командования и там желание ротных покрыть недостачи за счёт солдатской кассы завершилось трагически – один из ротных, растративший более 3 тысяч рублей, не сумел договориться с солдатами, попытался наказать каптенармуса, что вызвало открытое выступление солдат. Это выступление, хотя и мирное, завершилось смертью четырёх солдат под шпицрутенами.

«Показания полкового адъютанта подпоручика Оссовского о том, что он не видел того, что из палатки Рубановского выходили многие офицеры и Ярошевицкому о том не говорил»[55].

В.А. Федоров писал: «Документы первого следствия, вскрывавшие общее недовольство Ярошевицким в полку и заговор против него офицеров, были уничтожены» (Федоров 1957: 370). Между тем, и показания Оссовского и повторяющиеся вопросы к другим офицерам и самому Рубановскому относительно того, кто и что знал, показывают, что следствие всерьёз рассматривало версию коллективных действий, но подтверждения ей не нашло.

Скандал перед смотром: о чем рассказало следственное дело

Показания, снятые следственной комиссией со всех участников дела, на мой взгляд, не дают никаких оснований ни для версии о «заговоре офицеров», ни об уничтожении «документов первого следствия», ибо бессмысленная по сути фальсификация такого объема материала, представляется непосильной задачей для тогдашней военной бюрократии. Итак,

«По производимому изследованию оказалось следующее …

Изъяснение подполковника Ярошевицкого: что 3 числа июня пред полком и знаменами возле левого фланга 2 взвода 8 роты в шести шагах близ флага 9 мушкетерской //59об. Роты штабс-капитан Рубановский 3й своими руками нанес ему Ярошевицкому до двадцати ударов в голову и лицо в том случае. Когда он Ярошевицкий осматривая роты 3 батальона и подойдя к 8 мушкетерской роте не найдя в своем месте командовавшего оною штабс-капитана Рубановского3 коего призвал через полкового адъютанта из палатки, спросил почему он не находится при роте когда полк состоит в строю Рубановский отвечал я ходил за своею нуждою, на сие Ярошевицкий сказав вежливо «вы отходя от роты по нужде обязаны были поручить оную старшему по себе» и затем продолжал осматривать роту, которая очень дурно имела надетую //Л.60. Амуницию, но в сие время без всякой причины и ожидании, получил он Ярошевицкий сзади два сильных удара кулаками в голову и лицо, от которых упал тогда же на землю[56], в каковом случае Рубановский по его Ярошевицкого мнению, в нетрезвом виде не находился и как нападаение на него произошло вблизи майора Синеокова, порутчиков: Аносова, Хомякова, подпорутчиков: Кашевского, Новицкого 2го, прапорщиков: Болдевскуля, Хотякова, то он, Ярошевицкий хоть и приказывал Г.г. офицерам и нижним чинам вышепомянутых 2х взводов защитить его  и остановя взять Рубановского, //60об. Но когда первые быв спокойными зрителями его обиды не послушали, а последние не повиновались, То он Ярошевицкий схватил за ружье рядового 8 мушкетерской роты Михайлы Климентьева, хотел сам оным защищаться, но рядовой сей такового не отдал[57], почему он Ярошевицкий оные взводы не выполнившие его приказаний и не защищавшие его,  находит в ослушании более всех виновными[58].

… Штабс-капитан Рубановский 3й ответствовал, что за сделанное ему подполковником Ярошевицким неудовольствие /но какие не пояснил/ а в особенности за отдание по полку приказе, которым он уличал //л.59об. будто бы в несправедливом объявлении, словесно отданному ему Рубановскому приказание ротным дежурным, дабы Г.г. офицеры пользовались отпускаемой нижним чинам мясной порцией по три фунта во время получения оной, решился не принося начальству жалобы, а имел намерение еще перед инспекторским смотром бить подполковника Ярошевицкого и уверить в его несправедливости, и посему 3 июня в 8 часу утра, когда он на вопрос подполковника Ярошевицкого о ненахождении своем при роте объявил, что отлучался за собственной надобностью, и Ярошевицкий выговаривал за то, сказал ему, что будет жаловаться //60. Инспектору полка генерал-лейтенанту Корнилову, то он Рубановский, как выше показал, имея уже три дня до сего намерение пред собранием целого полка приготовляемого к инспекторскому смотру, бил его Ярошевицкого руками, но участника в его намерении не было, и он Рубановский никому сего не сказывал.

… Командир 3 батальона майор Синеоков, в отнесенном к нему Г. Генерал-лейтенантом Корниловым обвинении объяснил: что хоть он Синеоков хоть и был в пяти шагах от того места, где происходили дерзкие удары, но стоявши лицом к 9 мушкетерской роте, не мог заметить, как оные нанес Рубановский 3й подполковнику Ярошевицкому //60об. который Рубановскому за отлучку от роты выговаривал вовсе не грубыми выражениями[59]. Отлучаться же Рубановскому со своего места он Синеоков не позволял, и почему он отлучился, ему неизвестно. О умысле его не знал и был ли еще кто с ним в согласии ему неизвестно. А не отвратил сего поступка потому, что находясь между 8й и 9й мушкетерскими ротами ничего не заметил, да из слов подполковника Ярошевицкого и штабс-капитана  Рубановского ничего к таковому последствию предвидено не было. В тоже время когда Рубановский подполковнику Ярошевицкому нанес дерзкий удар, то он Синеоков бросился сам защищать подполковника, призывал в помощь и бывших вблизи порутчика Хомекова и подпорутчика //61. Оссовского, которые однако к удержанию Рубановского не бросились. И как он Синеоков был сильно оттолкнут Рубановским, то вторично бросился, приказывая нижним чинам защищать подполковника, почему и вышел было из фронта унтер-офицер Сокольский, но в то же время он Синеоков схватив Рубановского поперек оттянул от подполковника Ярошевицкого .

В свидетельство сего происшествия нижние воинские чины 2х мушкетерских рот: 2го взвода 8й и 1го взвода 9й всего 240 человек показали: что когда подполковник подходил к правому флангу 3го батальона, тогда командир оного майор Синеоков командовал всему батальону Смирно. Что и исполнено было[60]; во время же нападения на подполковника Ярошевицкого Рубановский 3й действительно бил кулаком по лицу и //61 об. голове подполковника, окровавив все платье его. И когда сшиб с ног, в то время майор Синеоков бросился удержать, но был сильно оттолкнут Рубановским. Синеоков невзирая на то, вторично бросился удержать буйство, приказывал стоящим вблизи ГГ. офицерам порутчику Хомякову , подпорутчикам Кошевскому, Новицкому 2му, Оссовскому, прапорщикам Болдевскулю и Хотякову и нижним чинам защищать от побоев подполковника Ярошевицкого, да и сам подполковник вскричал несколько раз Гренадеры![61] И хотя 8й мушкетерской роты унтер-офицер из обер-офицерских детей Василий Сокольский[62] вышел было из фронту для защиты, но уже буйство было кончено ибо майор Синеоков оттянул Рубановского , а ГГ. Офицеры, равно и нижние чины будучи в изумлении от столько законопротивного и буйственного поступка оставались в нерешимости и не знали что предпринять к защите Г. Подполковника[63]; когда же  майор Синеоков оттянул Рубановского то подполковник Ярошевицкий встав с земли бросился во фронт 8 мушкетерской роты, а за ним и Рубановский, но уже солдатами был не пущен[64]  и хотя в тоже мгновение схватились оба , как подполковник Ярошевицкий, //Л. 62. равно и Рубановский за ружье у рядового Михайлы Клементьева, который таковое держал у ноги, однако же он, рядовой ни тому ни другому ружье не дал[65].

Бывшие во фронте 1го батальона майор Яновский 5й, капитан Гек, порутчики Зражевский, Петров, Эссен, Гречулевич[66] и Колбб, подпорутчики фон Кимпер, Квиткевич, прапорщики … единогласно показали: они защищать подполковника Ярошевицкого не могли, потому что находясь во фронте, произшествия сего невидали.

3го батальона капитан Егунов 1й, штабс-капитан Мельдер, порутчики … подпорутчики … показали, что что не могли защищать подполковника Ярошевицкого по причине нахождения их не в близком разстоянии три же из них присовокупили что они произшествия сего вовсе не видали.

Порутчик же Хомяков и прапорщик Ходяков показали, что они удерживать Рубановского не могли, потому что увидя как Рубановский оттолкнув сильно удерживавшего его майора Синеокова, то 1ый из них убоясь чтобы и с ним того не случилось, а последний видевши такое произшествие не знал что делать.

Прочие офицеры отозвались, подпорутчик Новицкий 2й, что он не видав в жизни такого произшествия впав в большую забывчивость опустя руки вниз весь остолбенел, почему и не мог действовать[67]. Кашевский когда услышал он разительный голос и выбежал на правой фланг своей роты, тогда подполковник Ярошевицкий шел уже по линии фронта, а Рубановский следовал за ним. Полковой адъютант Оссовский от робости не знал, что делать, побежал дать знать Г. Бригадному командиру, а прапорщик Болдевскуль услышав крик подполковника бросился вперед. Но уже подполковник шел с Рубановским по фронту.

Все же означенные ГГ. штаб и обер-офицеры, а так же отсутствовавшие при полку на время происшествия ... единогласно показали, что они о намерении Рубановского 3го исполнить буйственный поступок вовсе не знали и Рубановский им не открывался, а потому и сообщниками быть не могли»[68].

Объяснения офицеров-свидетелей вполне адекватны нестандартной ситуации – кто-то опешил и не понимал, что происходит и как надо действовать, кто-то боялся быть втянутым в драку, ибо драться на кулаках офицерам не положено[69], кто-то банально струсил … Тем не менее, ситуация развивалась и разрешилась очень быстро – следователи занудствовали, пытаясь формальными вопросами нормировать динамически развивавшуюся ситуацию.

С учётом того, какие последствия конфликт имел для Синеокова, легко понять, почему офицеры не стремились быть вовлечёнными в него. Действий «по инструкции» тут вполне определённых предписано не было, а действия «по ситуации» легко могли против тебя же самого и обернуться …

Обращаю внимание и на незначительное число старших офицеров в полку на тот момент – в деле фигурируют лишь два майора[70] – Синеоков и Яновский[71] и лишь один капитан – Егунов 1-й[72]. В деле младшего брата Егунова, осенью того же года, фигурируют три штаб-офицера на шесть рот. Между тем, несколько лет спустя, во время войны с турками 1828–1829 гг., в каждой из восьми действующих рот был штаб-офицер, майор или подполковник. Правда, в 1815 г. из пяти штаб-офицеров, числящихся в действующих частях полка были в наличии только двое, но в те времена полк ещё не так давно вышел из боевых действий.

В январе 1822 г. подполковник Ярошевицкий был переведён в полк, в то время, как два подполковника – Б.П. Мартынов 2-й, ставший полковым командиром Пермского полка и Скальский 2-й, ушедший в отставку[73] «за раною», – из полка ушли. Слова Киселева в письме Закревскому: «недостаток штаб-офицеров ежедневно становится ощутительнее», отражали реальную проблему.

Приказ главнокомандующего о предании Рубановского военному суду состоялся после завершения длившегося почти два месяца следствия в конце июля 1822 г.

«Приказ по 2ой Армии

Главная квартира М. Тульчин

Июля 24 дня 1822 года №82

Одесского пехотного полка Штабс-капитан Рубановский 3ий за дерзкой поступок во фронте против командовавшего полком предается военному суду при 18 пехотной дивизии арестованным.

Главнокомандующий 2 армией генерал от кавалерии граф Витгенштейн»[74].

В деле имеется формулярный список Рубановского, показывающий, что при всей своей вспыльчивасти, штабс-капитан был дельным офицером, не имевшим до этого претензий по службе:

«Формуляр.

Петр Андреевич Рубановский 3й

от роду 23 года

Из дворян Черниговской губернии Стародубского уезда, крестьян не имеет

6 апреля 1813 подпрапорщик в Олонецкий пехотный полк

11 сентября 1813 портупей-прапорщик

13 марта 1816 прапорщик

5 августа 1817 подпоручик

17 апреля 1819 года порутчик

15 октября 1819 переведен в Одесский пехотный полк

22 апреля 1822 штабс-капитан

1813 8 и 9 мая находился при Бауцене, 11 при Терлице. Сражения с фрвнцузами при 7 августа деревне Роземберг и 11ого при городе Гомберге, в битве при Лейпциге, 11 октября при блокаде крепости Касселя на реке Майн, в 14 году во Франции, сражение 20-22 февраля при Суассоне, при взятии Парижа в действительных сражениях находился.

Российской грамоте читать и писать умеет

Ротный командир 8 мушкетерской роты»[75]

А вот образованностью, судя как по формулярному списку, так и по более подробной характеристике командира дивизии, молодой офицер не блистал, не закончив даже уездного училища и сам факт, что его, дворянина, отдавали туда, свидетельствует о невысоком благосостоянии семьи. Не имея возможности проверить возраст Рубановского по оригиналу документа, предположу, что Петру на самом деле в 1822 было не 23 года, а на два, а то и три года больше,  так как его брату Даниле в декабре 1832 г. по формулярному списку было полных 35 лет[76]. Поскольку братья вместе поступили на службу и синхронно производились в следующие чины, полагаю, что они погодки, если не двойняшки. Если возраст всё-таки верен, это лишний довод в пользу причин горячности Петра – он был очень молод для своего чина, его дядя ещё в 30-ть с лишним лет был поручиком[77].

Особенностью предшествующей службы Рубановского было причисление его с братом после войн с французами ко 2-му батальону Олонецкого полка, который осенью 1817 г. был передан в состав поселённых войск и размещён в г. Вознесенске Херсонской губернии в поселениях Бугской уланской дивизии, для выполнения казённых работ. Когда два года спустя Олонецкий полк переводили в 1-ю армию, батальон оставили на месте, и передали его в состав Одесского полка[78], который, напротив, переведён был во 2-ю армию и оставил свой 2-й батальон Олонецкому полку. Поселённый батальон, фактически, не присоединялся к полку и оставался в Вознесенке, безотносительно к дислокации действующих батальонов[79].

Офицеры действующих батальонов практически не знали своих коллег из поселённого батальона, исключая те случаи, когда между батальонами происходила[80] ротация офицеров, в результате которой Петр Рубановский и попал в действующий батальон. Не знаю, когда это произошло, но, учитывая, что служил он вместе с братом, а брат его оставался служить в поселённом батальоне, рискну предположить, что Петр перешёл в действующий батальон на вакансию ротного командира, поскольку в поселённом соответствующую должность занял, видимо, Данила, именно после получения чина штабс-капитана. В таком случае, он, как и сам Ярошевицкий в полку, был в 3-м батальоне новым человеком, никого там, кроме Новицкого 2-го не знал, и мог чувствовать определённый дискомфорт.

Учтём, что, по свидетельству Попова (Попов 1911: 231), офицеры поселённых частей, в отличие от солдат, пользовались известными преимуществами, перед коллегами действующих батальонов – они имели полуторное содержание, экипажи для служебных разъездов, «ресторацию» для бессемейных, культурные мероприятия (библиотеку, музыкальные вечера). Всего это Петр лишился, перейдя в действующий батальон, и, возможно, оказался к этому не вполне готов.

Военный суд по делу Рубановского завершился в октябре и Витгенштейн в своей резолюции счёл нужным отметить и поведение командиров подследственного.

«Подполковника Ярошевицкого, который неумением внушить к себе уважение, был поводом к посрамлению мундира и звания командира полка, временно на него возложеннаго, уволить от военной службы.

О Бригадном же генерал майоре Мордвинове, который не умел сохранить дисциплины в полку Бригады, ему вверенной, будет от меня сделано особое определение по разсмотрению прочих дел, по Одесскому пехотному полку произведенных

19 октября 1822 Тульчин

Главнокомандующий 2 армией ... Витгенштейн»[81]

Характерный пример армейской судебной жесткости по отношению к Ярошевицкому не был, однако, применён на практике. 7 ноября 1822 г. «Одесского пехотного полка подполковнику Ярошевицкому» было предписано состоять «по Армии», т.е. он формально был исключен из числа офицеров полка и лишился жалованья. Оскорблённый Ярошевицкий подал рапорт Волконскому, излагающий своё видение ситуации, и, судя по дальнейшим письмам Киселева, подполковник связывал свои проблемы (как и Мордвинов) с расследованием финансовых злоупотреблений в полку, а также обвинял Дрентельна «в распущении субординации и нравственности офицеров полка», следствием чего был «установившийся в полку дух неповиновения» (Федоров 1957: 369). В апреле в 1823 г. Ярошевицкий получил назначение в Невский пехотный полк 1-й армии, уже при Дибиче, новом начальнике Генштаба, – свидетельство изменения отношения к нему начальства. Но дальнейшая военная карьера Ярошевицкого, надо признать, застопорилась.

О Мордвинове же «особое определение по рассмотрению прочих дел», действительно, состоялось в январе 1823 г., когда ему было предписано состоять при начальнике 17-й дивизии, входившей в состав 6-го корпуса, расквартированного в Бессарабии[82]. Но Витгенштейн не вменяет в резолюции ему иных проступков, кроме формального по существу неумения «сохранить дисциплины в полку Бригады», между тем, как Киселев в письме императору (но не Закревскому) ссылается на поведение Мордвинова непосредственно во время события: «Во время несчастной истории в одесском полку, начальник дивизии известил меня о ней в Тульчин, обращая главным образом мое внимание на недостаточную энергию в этом деле бригаднаго командира, который <…> отказался арестовать офицера Рубановского в момент совершения преступления. Как это обстоятельство, так и прочие добытые следствием, обязывали меня предложить главнокомандующему уволить генерала Мордвинова от командования бригадою, с тем, чтобы в течении некоторого времени не давать ему никакого другого назначения» (Заблоцкий 1882: 183).

Но из цитированных выше документов следствия обнаруживается, что «момента совершения преступления» командир бригады не наблюдал, иначе полковой адъютант не имел бы повода убежать за ним с места событий. Командир дивизии Корнилов находился в бригаде, у соседнего полка и, вероятно, Мордвинов был с ним же. Корнилов указывает, что «немедленно распорядился арестовать» Рубановского и Синеокова, узнав о событии. Что при этом не так сделал Мордвинов? Узнав от Оссовского о происшествии не распорядился сам, а доложил Корнилову? Первым прибыл к месту события, но не видел необходимости арестовывать Синеокова и замешкался с решением по Рубановскому? Не выполнил указание Корнилова сразу? К моменту вмешательства Мордвинова и Корнилова инцидент был исчерпан, если командир бригады и оказался в чём-то «недостаточно энергичен» это вряд ли можно отнести к критическому проступку по службе, что, видимо, и следовало из письма Корнилова, которое Мордвинов предъявил Киселеву[83].

6-го ноября конфирмация Витгенштейна была утверждена начальником главного штаба П.М. Волконским: «Утверждается конфирмация <…> о лишении всех чинов и дворянского достоинства и о ссылке в Нерчинск в рудники тамошних горных заводов Одесского пехотного полка штабс-капитана Рубановского 3-го, за дерзкой и буйственный поступок[84] противу командовавшего полком подполковника Ярошевицкого[85], и об отрешении от командования батальоном и об арестовании на месяц на гаубвахте того же полка майора Синеокова 2-го, который оставаясь старшим пред батальоном, не исполнил обязанности своей по сему случаю».

Дело было передано в Правительствующий Сенат и с 21 декабря рассматривалось его 1-м Департаментом[86]. Через неделю последовало утверждение приговора Петру Рубановскому.

«30 декабря 1822

Лишить чинов и дворянства со снятием мундира и переломанием над головой шпаги чрез палача перед собранием бригады, сослать в Нерчинские рудники тамошних горных заводов»[87].

Не знаю, провели ли эту процедуру в ещё в бытность Мордвинова командиром бригады или уже после его отстранения. К сожалению, выяснить дальнейшую судьбу Петра Андреевича Рубановского мне пока не удалось.

Второй конфликт: господа офицеры против подполковника Васильковского

Ещё в начале следствия над Рубановским, 19 июня 1822 временным командующим в полк был назначен подполковник Днепровского полка Лаврентий Степанович Васильковский. В конце июля Одесский полк (6 рот) был отправлен в Тульчин для занятия караулов при Главной квартире 2-й армии. 8 августа Киселев пишет о необходимости перевода офицеров в Одесский полк[88]. Там-то, в Главной квартире 2-й армии и произошло коллективное выступление офицеров Одесского полка против Васильковского, в процессе следствия по этому выступлению Мордвинов лишился должности. Как это было?

Подполковник Васильковский подверг кратковременному аресту полкового казначея подпоручика Егунова 2-го «за нерачительность по должности». Выйдя из под ареста, подпоручик составил «одобрительное свидетельство», которое подписали 3 штаб-офицера и 24 обер-офицера – весь наличный офицерский состав полка[89], с просьбой о назначении следствия по поводу ареста, которое и было подано командующему полком. Васильковский отнёсся с этой жалобой на него самого к Мордвинову, тот сделал всем офицерам выговор, однако, жалобу отправил по инстанции Корнилову, тот командиру корпуса Рудзевичу. Последний назначил следствие, результаты которого представил Витгенштейну. Такое согласованное выступление офицерского сообщества полка, конечно, привлекло внимание начальства, особенно, с учётом общей ситуации в полку и места действия – Главной квартиры 2-й армии.

В резолюции Витгенштейна, объявленной приказом по полку от 2-го февраля 1823 г., подпоручику Егунову, который «по строптивому характеру своему счел за обиду, сделанный ему арест», давался месяц ареста на гауптвахте и однократный обход в чине при производстве, всем остальным – за поступок «который в службе терпим быть не может» объявлялся строгий выговор, 2 майора лишились батальонов, три обер-офицера получили месяц ареста, шестеро полмесяца. Вместе с тем, уже 13 февраля в полк прибыл подполковник Казанского пехотного полка И.М. Худинский с предписанием Киселева немедленно принять полк, «о чем уже представлено на усмотрение Государю Императору», в тот же день Васильковский был освобожден от обязанностей командующего, «в уважение собственной его просьбы, по болезненному состоянию». 18 февраля болеющего за границей Кальма наконец освободили от должности командира полка и назначили на неё Худинского[90].

Когда произошло выступление офицеров против временного командующего Одесским полком? Это случилось, когда Киселев находился в Берлине по семейным делам. Он ничего не пишет об этом инциденте и, видимо, не вдавался в подробности, хотя окончательное решение и состоялось уже после его возращения. Киселев выехал из Тульчина в Варшаву 30 сентября[91]. Мордвинов был отстранён от командования бригадой 9 января 1823 г.[92], а резолюция по делу в полку была объявлена только 2 февраля. Попов не указывает даты, но, ориентируясь на продолжительность расследования дела Рубановского – пять месяцев – можно полагать, что событие произошло в октябре, вскоре после отъезда Киселева, что любопытно, поскольку именно в это время командиру полка Кальму был продлён заграничный отпуск до сентября 1823 г. и, скорее всего, в полку понимали, что командовать Кальм не будет.

Попов, описывая эту историю, как «инцидент, свидетельствующий, что командующий полком не пользовался симпатиями офицеров», приводит слова из последнего приказа Васильковского, в коих среди традиционной благодарности офицерам, следует оговорка «почти все», ибо, как комментирует сам бывший командующий, «некоторые среди вас находятся и такие, кои не во всем соответствовали моему желанию». Довольно рискованное выступление офицеров, в данном случае, закончилось для них полным успехом[93], но следует ли отсюда, что Васильковский «не отличался деликатностью обращения с офицерами» и «весьма грубо» обращался с ними, как склонен полагать Попов, сказать сложно, ибо симпатии офицерских сообществ, как показывают разные истории, подобные обсуждаемой, были прихотливы. Как уже отмечено выше, можно полагать, что такое решительное выступление было обусловлено опасением, что Васильковского назначат командиром, поскольку после продления отпуска Кальму возвращение его к полку представлялось маловероятным[94]. В результате Васильковскому пришлось вернуться в свой Днепровский полк[95]. 18 февраля отдыхающему за границей Кальму приказано было состоять при Главном штабе 2-й армии, т.е. при Киселеве.

От конфликтов к дуэли

28 марта 1823 г. Киселев пишет: «Замечание, нам присланное относительно Одесского и Вятского полков, весьма неприятно и написано весьма резко. Нужно предупредить повторение …». 16-го апреля Закревский пишет Киселеву: «По рапорту Ярошевицкого повелено судить Дрентельна военным судом, о чем вслед за сим получите формальную бумагу» (Дубровин 1891: 279). Пересылая эту бумагу Рудзевичу, Киселев сообщает: «Посылаю к вам отношение К. Волконского, из коего усмотрите действия Г. Ярошевицкого и все неприятности, которые по сему делу могут возникнуть. Я написал для Главнок[омандующего] доклад, который с Его Сият[ельством] отправлен в Петрогр[ад] и коим стараюсь меру сию отс[т]ранить. Корнилов говорил мне, что Мордвинов участвовал в жалобе и есть ли так, то суд наряжаемый для Мордвинова не будет выгоден» (Акиньшин 1998: 103). В письме 1-го июня Киселев добавляет: «По делу Одесского полка я сделал доклад, который представлен Главнокомандующим на благоуважение Государя. Е[го] В[еличество] ссылается на слова Дивизионного командира и на донос Ерошевицкого. Не знаю, чем все кончится, но знаю, что все сие неправильно и что из сего последует более вреда, чем пользы» (Акиньшин 1998: 104).

Со слов Киселева получается, что Мордвинов принял участие в рапорте Ярошевицкого, что объясняет мотивы его отстранения от должности, лучше декларируемых Киселевым[96], тем более, Киселев косвенно указывает, что если суд состоится, Мордвинову должности не вернуть. Видно, что рапорт Ярошевицкого был принят благосклонно, кажется, и Корнилов подтверждал его сведения. Ярошевицкий, вопреки Басаргину, не был уволен со службы, а, напротив, переведён в Невский полк (дислоцированный под Петербургом) и произведён позднее в полковники. Суд же над Дрентельном командованию 2-й армии удалось замять[97], чему способствовала, вероятно, замена П.М. Волконского И.И. Дибичем, который не был в курсе этого дела.

Видимо, смена руководства Главного штаба, в частности, уход с должности друга Киселева – дежурного генерала Закревского, побудила Мордвинова обратиться к Киселеву с претензией на возвращение должности. «По возвращении моем из-за границы о деле сем не слыхал[98] и Мордвинова не видал. 21-го прошедшего месяца[99] он приехал в Тульчин и в своей форме явился ко мне, просить совета о исправлении дела несправедливого и о способе получить в командование прежнюю свою бригаду[100]. Я отвечал, что дело несправедливым почитать не можно, и что я ходатайствовать против своего мнения не буду; что словесное на его счет дивизионного командира[101] со мною объяснение обязывает меня к тому по званию моему и что, по собственному уверению, представление главнокомандующего нахожу правильным. Если так, отвечал он мне, то обязан буду приступить к другим средствам и, кончив разговор, прислал мне чрез несколько часов письмо грубое и в коем заключается формальный вызов. Я отвечал как следует и три дня после, при одном свидетеле, мы стрелялись в м. Ладыжине. Он был ранен на вылет пулею и чрез 15 часов умер на руках жены своей, которая о поединке нашем была предупреждена» (Дубровин 1891: 124)[102].

О Елизавете Николаевне, урождённой Языковой, пишет и И.Г. Бурцов: «Супруга покойного приведена будучи сим бедствием в отчаяние, неоднократно жаловалась, что злые люди были причиною сего несчастия, и что накануне поединка и сам муж о том проговаривал» (Заблоцкий 1882: Т.4.19). Что могла иметь в виду убитая горем совсем ещё юная женщина, можно только гадать, может быть и ничего определённого, но тридцать с лишним лет спустя сообщение Бурцова получило вполне конкретный характер в записках Басаргина: «Мордвинов <…> сознавался Киселеву[103] и Бурцову, что был подстрекаем в неудовольствии своем на первого Рудзевичем и Корниловым и говорил, что сначала было не имел намерения вызывать его, а хотел жаловаться через графа Аракчеева государю; но, <…> опасаясь не получить таким путем удовлетворения, решился прибегнуть к дуэли» (Басаргин 1988: 67). Бурцов мог не называть конкретных фамилий в письме, но ему не было никакого резона приписывать жене слова мужа, писал он, в отличии от Басаргина, по горячим следам и то, что видел своими глазами[104].

Ладыжин был выбран Мордвиновым местом дуэли, поскольку находится на полдороге между Тульчиным и Тепликом, где постоянно и уединённо проживали Мордвиновы после отстранения генерала от должности. Умань – расположение штаба Корнилова – в 30-ти км в другую сторону от Теплика и с Корниловым Мордвинов мог встречаться лично, если имел такое желание[105]. Но каким образом, кроме обмена письмами, он мог подвергаться «подстрекательствам» Рудзевича, всё это время находившегося при штабе корпуса в Херсоне, не интересовало ни Басаргина, ни советских исследователей. Басаргин вежливо пишет «подстрекаем в неудовольствии». Может ли это означать, что командир корпуса и командир дивизии сообщали подчиненному, что он потерял должность по инициативе начальника Главного штаба армии? Исследователи же вместо «подстрекаем в неудовольствии» стали писать «подстрекаем к дуэли», что усугубляет характер «подстрекательства» со стороны почтенных генералов.

Но дуэль была решена одним днём, как следует из давно опубликованной Заблоцким переписки Киселева и Мордвинова. Как бы не был недоволен Мордвинов Киселевым, у него не было формального повода к дуэли. Мордвинов не мог послать вызов, «потому что ему сказали, что он отстранен по настоянию» Киселева. Его бы засмеяли, а Киселев подобный вызов никогда бы не принял. Мордвинов послал Киселеву картель, после того, как тот сослался на мнение Корнилова о нём, что Мордвинов счёл ложью и бросил Киселеву это обвинение в сопровождении письма Корнилова, противоречащего словам Киселева. Именно обвинение во лжи подвигло Киселева принять вызов, от коего он, при иных обстоятельствах, предпочёл бы уклониться. Но всё это происходило в течении суток, два проезда Мордвинова от Теплика, к Теплику по 70 км и путь картели в Тульчин ещё 70 км. За это время Мордвинов мог пообщаться только с женой и вряд ли встретил на своём пути хоть одного «подстрекателя».

Грустная история его дуэли имела, как, я надеюсь, удалось показать, более глубокие причины, чем описанные у Басаргина. Недовольство Мордвинова Киселевым, хотя и избыточно эмоциональное, было, с его, во всяком случае, точки зрения, более основательным. Действительно, имел место служебный конфликт между командиром бригады и Главным штабом армии, связанный с разной оценкой ими дел в Одесском пехотном полку. Хотя причины отстранения Мордвинова от должности Киселев приводил формально корректные, по письмам того же Киселева к другим генералам видно, что он был недоволен Мордвиновым за его попытку придать публичный характер делу о злоупотреблениях Дрентельна.

Киселев писал Закревскому: «мог-ли я иначе поступить и был-ли я вправе отказать требование старшего мне генерала и под моим начальством не состоящего?» Действительно, Мордвинов был старше Киселева летами, старше и чинопроизводством – Киселев встретил 1812 год поручиком-кавалергардом, а Мордвинов полковником-измайловцем; Киселев получил генерала в октябре 1817 г., а Мордвинов в августе 1816 г. Наконец, три Анны Киселева (старшая с алмазами), были младше, чем два Владимира с Георгием Мордвинова. Георгия он получил уже после отстранения от командования и, безусловно, использовал, как довод в свою пользу, недаром он в мундире со всеми регалиями явился как на беседу к Киселеву, так и на дуэль и упрекал (со слов Басаргина) Киселева, что тот прибыл в сюртуке, пытаясь показать себя «начальником» над Мордвиновым. Болезненно уязвлённое самолюбие Мордвинова питалось здесь характерными особенностями карьеры Киселева – фаворит императора, он в 1814–1819 гг. сделал очень быструю карьеру, будучи флигель-адъютантом и доверенным лицом Александра. Назначение его начальником штаба 2-й армии, явно в ущерб старшим чинами генералам, было принято многими генералами холодно[106], хотя Киселев сумел действиями своими подтвердить обоснованность доверия к нему. Однако были и те, кто продолжал считать его «выскочкой» и Мордвинов, в обиде своей, склонен был смотреть на Киселева подобным образом, повышая тем самым градус конфликта.

Поскольку биография генерала Мордвинова 2-го малоизвестна в сравнении с биографией П.Д. Киселева, расскажем о нём подробнее. Ивану Николаевичу было об ту пору сорок лет[107], он был вторым сыном одоевского уездного предводителя дворянства секунд-майора Николая Ивановича и супруги его Варвары Леонтьевна, урождённой Карабановой. В отрочестве был записан вместе с братьями Алексеем и Дмитрием в лейб-гвардии Измайловский полк[108], где сделал приличную карьеру: под Аустерлицем поручик Мордвинов был ранен и получил золотое оружие «За храбрость», за дело под Фридландом штабс-капитан Мордвинов получил Владимира 4-й степени с бантом, под Бородино полковник лейб-гвардии Измайловского полка Мордвинов командовал Елецким пехотным полком и был ранен картечью в голову, под Кульмом был прострелен двумя пулями и награжден Владимиром 3-й степени (Зноско 1882: 300-305). В феврале 1816 г. его назначили командиром 29-го Егерского полка, а в августе того же года произвели в генералы и назначили затем командиром бригады в дивизии П.Я. Корнилова. В течение восьми лет Мордвинов командовал разными бригадами, иногда временно заменяя Корнилова в качестве дивизионного командира. Несомненно, Корнилов доверял ему и ссылка Киселева на командира дивизии глубоко возмутила Мордвинова, тем более, что ему Корнилов, очевидно, писал другое. Вместе с тем, как и в случае с Рубановским, обида здесь захлестнула здравый смысл. Мордвинов не стерпел понижения своего статуса, действовал опрометчиво и погиб.

Подведение итогов: выводы

Проведённая работа в очередной раз демонстрирует, что любое свидетельство мемуариста, особенно уникальное, следует вводить в научный оборот не иначе, как предварительно верифицировав его по документам, если такая возможность имеется. Советские историки попытались выполнить эту верификацию, но не получив результатов, отвечающих поставленной ими цели – отыскать в этом событии следы организованного «революционного» выступления – отказались от обнародования материалов следствия. При этом их заявления о том, что архивные документы подтверждают рассказ Басаргина дезориентировали остальных исследователей.

Следственные материалы опровергают почти все конкретные детали описания события, данного Басаргиным. Но Басаргин и не был его свидетелем, вряд ли читал следственное дело, знал о событии с чужих слов, возможно, изначально не точных. Описывая событие много лет спустя, что-то не смог вспомнить, а что-то просто дофантазировал, исходя из чисто литературных задач. Нет оснований сомневаться, что сами обстоятельства инцидента представлялись ему менее важными относительно декларируемой им причины.

Но следственные материалы не подтверждают и рассказ Басаргина о «заговоре» и «жребии», охотно используемый всеми исследователями, при том, что из дел видны усилия следствия установить наличие при инциденте организованного и группового характера действий. Контекст инцидента между Рубановским и Ярошевицким, связанный со сменой руководства полка, хронология различных действий его участников, их реальный статус, также не говорят в пользу достоверности этого рассказа. История с «одобрительным свидетельством» всех офицеров арестованному полковому казначею Егунову, неизвестная мемуаристу или представлявшаяся ему недостаточно яркой, является примером, как в реальности решался вопрос об удалении нежелательного начальника посредством «заговора».

Конфликт между Рубановским и Ярошевицким, если судить по доступным материалам дела, был личным и не относился к числу «полковых историй» тех лет, ряд которых обычно выстраивали советские исследователи. Напротив, история казначея Егунова с «одобрительным свидетельством» офицеров как раз была такой «полковой историей», но, за отсутствием следов судебного преследования её участников, интереса у исследователей никогда не вызывала.

Анализ контекста событий, приведших к «генеральской дуэли», прежде всего по переписке самого Киселева, как давно известной, так и вновь опубликованной, показывает, что причины отстранения Мордвинова от должности были глубже, чем указывал сам Киселев, а за ним и Басаргин. Причины определённо не сводились к инциденту с Рубановским и основательность претензий к Мордвинову по факту этого инцидента остаётся под вопросом. Сомнительны и сведения относительно «подговоров» его к дуэли, особенно в отношении лиц, фамилии которых обычно называются, ибо проживавший в последние месяцы жизни уединённо Мордвинов никак не мог пересекаться с ними, находившимися при своих воинских частях на значительном удалении от его места жительства.

Подводя итог сказанному, можно констатировать, что даже сюжеты давно известные и трактуемые совершенно однозначно, могут быть и трактованы иначе, и уточнены, как при вводе в исследование дополнительных источников, так и при извлечении из давно известных источников новых, ранее не привлекаемых к анализу сведений. Надеемся, что эта работа послужит тому примером.

Архивные материалы

ГАТО ‑ ГАТО. Ф.39 Оп.2 Д.1511. Дело по внесению в дворянскую родословную книгу дворян Тульской губернии Мордвинова Николая Ивановича 08.01.1796-14.11.1842.

РГВИА.121 ‑ РГВИА. Ф.801. Оп.1 Д. 121 «Военно-судное дело произведенное над штабс-капитаном Рубановским за дерзкий поступок в строю против командующаго полком» (1822 г.).

РГВИА.405 ‑ РГВИА. Ф. 405. Оп. 2. Д. 8700.

РГВИА.553 ‑ РГВИА. Ф.395 Оп.75 Д.553 (1822 г.) «По донесению Главнокомандующего 2ой армией о поступках учиненных Одесского пехотнаго полка штабс-капитаном Рубановским противу подполковника Ярошевицкого…».

Библиографический список

Акиньшин 1998 – Тульчинский штаб при двух генералах : Письма П. Д. Киселева А. Я. Рудзевичу, 1817-1823 / Акиньшин А.Н., Долбилов М.Д. Воронеж. гос. ун-т. Ист. фак. - Воронеж, 1998.

Басаргин 1872 - Девятнадцатый век : : исторический сборник, издаваемый Петром Бартеневым (издателем "Русскаго архива") Москва : Тип. Ф. Иогансон, 1872. С. 65-200.

Басаргин 1917 - Басаргин Н.В. Записки Н.В. Басаргина / Ред. и вступ. ст. П.Е. Щеголева. - Петроград : Огни, 1917. - LII, [2], 294, [1] с. ; 22 см.. - (Библиотека мемуаров издательства "Огни" . Серия 1)

Басаргин 1988 ‑ Н.В. Басаргин. Воспоминания, рассказы, статьи. Издание   подготовлено     И.   В.   Порохом. — Иркутск:    Восточно-Сибирское    книжное    издательство, 1988.—544 с, ил.— (Серия «Полярная звезда»).

Востриков 1998 – Востриков А.В. Книга о русской дуэли. СПб: Издательство Ивана Лимбаха, 1998.

Гордин 1993 ‑ Гордин Я.А. Русская дуэль. Спб. 1993.

Гроссман 1960 - Гроссман Л. П. У истоков "Бахчисарайского фонтана" // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. — Т. 3. — С. 49—100.

Дубровин 1891 ‑ Бумаги графа Арсения Андреевича Закревского / под ред. Н. Дубровина. Том II. СПб, 1891.

Епанчин 1905 – Епанчин Н.А. Очеркъ похода 1829 г. въ Европейской Турцiи. СПб.: Тип. Главного Управления Уделов. 1905. Т.1.

Заблоцкий 1882 ‑ Заблоцкий-Десятовский А. Граф П. Д. Киселёв и его время : материалы для истории императоров Александра I, Николая I и Александра II. — СПб., 1882. — Т. 1-4.

Зноско 1882 ‑ Зноско-Боровский Н.А. История Лейб-гвардии Измайловского полка. СПб: Тип. П.Е. Лобанова, 1882. 

Зубов 2007 ‑ Павел I / В. П. Зубов; пер. с нем. В. А. Семенова. — СПб. : Алетейя, 2007.

Жиркевич 2009 – Жиркевич И. С. Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789—1848. — М. : Кучково поле, 2009.

Кацура 1999 – Кацура А.В. Поединок чести. Дуэль в истории России. М.: Радуга, 1999.

Киянская 2005 – Пестель / Оксана Киянская. - Москва : Молодая гвардия, 2005. - (Жизнь замечательных людей : ЖЗЛ : серия биографий : Выпуск 960).; ISBN 5-235-02829-5

Миронов 1999 – Миронов В.Ф. Дуэли в жизни и творчестве А.С. Пушкина. – Москва: Московская типография «Транспечать», 1999.

Нечкина 1947 – Нечкина М.В. А.С. Грибоедов и декабристы. 2-е издание. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1947.

Нечкина 1955 - Нечкина М.В. Движение декабристов. Том 2. М.: Издательство Академии наук СССР, 1955.

Подмазо 2004 ‑ Подмазо А.А. Одесский пехотный полк // Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. – М.: РОССПЭН, 2004.

Попов 1911 ‑ Попов Ф.Г. История 48 Пехотного Одесского полка. Москва : тип. Рус. т-ва, 1911.

Порох 1982 – Воспоминания Н.В. Басаргина // Порох И.В., Фёдоров В.А. (ред.) Мемуары декабристов. Южное общество. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. — С. 13—161.

Порох 1985 – Басаргин Н.В. Записки / [Послесл. И.В. Пороха]. - Красноярск: Кн. изд-во, 1985.

Сергеев 1973 - Своей судьбой гордимся мы : Декабристы в Сибири / [Сост. и авт. предисл. М. Сергеев]. - Иркутск : Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1973.

Федоров 1953 – Федоров В. А. Солдатское движение в годы декабристов (1816—1825). М., 1953. Диссертация (не опубликовано).

Федоров 1957 – Федоров В.А. Солдатское движение накануне восстания декабристов // Из истории общественных движении и международных отношений. Сборник статей в память академика Евгения Викторовича Тарле. Редактор-составитель В.В. Альтман. М.: Изд-во Академии наук СССР. 1957. С. 359-371.

Чернов 1926 - С.Н. Чернов. Из истории солдатских настроений 20-х гг. // Бунт декабристов. Юбилейный сборник 1825-1925. Ленинград: «Былое», 1926. С. 56-128.

References

Akinshin 1998 – Tulchin headquarters under two generals: Letters from P.D. Kiselev to A.Ya. Rudzevich, 1817-1823 / Akinshin A.N., Dolbilov M.D. Voronezh. state univ. East. fak. - Voronezh, 1998.

Basargin 1872 - Nineteenth century:: historical collection published by Pyotr Bartenev (publisher of the Russian Archive) Moscow: Type. F. Joganson, 1872. P. 65-200.

Basargin 1917 - Basargin N.V. Notes from N.V. Basargina / Ed. and entry Art. P.E. Shchegolev. - Petrograd: Lights, 1917. - LII, [2], 294, [1] p. ; 22 cm. - (Library of memoirs of the publishing house "Ogni". Series 1)

Basargin 1988 N.V. Basargin. Memories, stories, articles. The publication was prepared by I. V. Porokh. - Irkutsk: East Siberian Book Publishing House, 1988. - 544 p., ill. - (Series “Polar Star”).

Chernov 1926 - S.N. Chernov. From the history of soldiers' sentiments in the 20s. // Decembrist revolt. Anniversary collection 1825-1925. Leningrad: “Byloe”, 1926. pp. 56-128.

Dubrovin 1891 - Papers of Count Arseny Andreevich Zakrevsky / ed. N. Dubrovina. Volume II. St. Petersburg, 1891.

Epanchin 1905 – Epanchin N.A. Essay on the 1829 campaign in European Turkey. SPb.: Type. Main Directorate of Departments. 1905. T.1.

Fedorov 1953 - Fedorov V. A. Soldiers' movement during the years of the Decembrists (1816-1825). M., 1953. Dissertation (not published).

Fedorov 1957 – Fedorov V.A. Soldiers' movement on the eve of the Decembrist uprising // From the history of social movements and international relations. Collection of articles in memory of academician Evgeniy Viktorovich Tarle. Editor-compiler V.V. Altman. M.: Publishing House of the USSR Academy of Sciences. 1957. pp. 359-371.

Gordin 1993 - Gordin Y.A. Russian duel. St. Petersburg 1993.

Grossman 1960 - Grossman L.P. At the origins of the "Bakhchisarai Fountain" // Pushkin: Research and materials / USSR Academy of Sciences. Institute rus. lit. (Pushkin. House). - M.; L.: Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1960. - T. 3. - P. 49-100.

Katsura 1999 – Katsura A.V. Duel of honor. Duel in Russian history. M.: Raduga, 1999.

Kiyanskaya 2005 – Pestel / Oksana Kiyanskaya. - Moscow: Young Guard, 2005. - (Life of remarkable people: ZhZL: series of biographies).; ISBN 5-235-02829-5

Mironov 1999 – Mironov V.F. Duels in the life and work of A.S. Pushkin. – Moscow: Moscow printing house “Transpechat”, 1999.

Nechkina 1947 – Nechkina M.V. A.S. Griboyedov and the Decembrists. 2nd edition. M.: Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1947.

Nechkina 1955 - Nechkina M.V. Decembrist movement. Volume 2 M.: Publishing House of the USSR Academy of Sciences, 1955.

Podmazo 2004 - Podmazo A.A. Odessa Infantry Regiment // Patriotic War of 1812. Encyclopedia. – M.: ROSSPEN, 2004.

Popov 1911 - Popov F.G. History of the 48th Odessa Infantry Regiment. Moscow: type. Rus. t-va, 1911.

Poroh 1982 – Memoirs of N.V. Basargina // Porokh I.V., Fedorov V.A. (ed.) Memoirs of the Decembrists. Southern Society. M.: Publishing house Mosk. Univ., 1982. - P. 13-161.

Poroh 1985 – Basargin N.V. Notes / [Afterword. I.V. Gunpowder]. - Krasnoyarsk: Book. publishing house, 1985.

Sergeev 1973 - We are proud of our destiny: Decembrists in Siberia / [Comp. and ed. preface M. Sergeev]. - Irkutsk: Vost.-Sib. book publishing house, 1973.

Vostrikov 1998 – Vostrikov A.V. A book about the Russian duel. St. Petersburg: Ivan Limbach Publishing House, 1998.

Zablotsky 1882 - Zablotsky-Desyatovsky A. Count P. D. Kiselev and his time: materials for the history of Emperors Alexander I, Nicholas I and Alexander II. - St. Petersburg, 1882. - T. 1.

Znosko 1882 - Znosko-Borovsky N.A. History of the Life Guards Izmailovsky Regiment. SPb: Type. P.E. Lobanova, 1882.

Zubov 2007 - Pavel I / V. P. Zubov; lane with him. V. A. Semenova. - St. Petersburg. : Aletheia, 2007.

Zhirkevich 2009 – Zhirkevich I. S. Notes of Ivan Stepanovich Zhirkevich. 1789-1848. - M.: Kuchkovo Pole, 2009.

[1] Рассказ Басаргина практически во всех проверяемых деталях расходится с изложением истории в материалах следственного дела, что далее будет показано.

[2] Сам Мордвинов довольно прозрачно намекал в картели Киселеву, что его преследуют из-за «покровительства» командования Дрентельну (Заблоцкий 1882: 174-178).

[3] За предоставление фрагментов документов следствия о событии из дел РГВИА, автор глубоко признателен Т.Г. Гущиной.

[4] Ярошевицкий принял сторону Таубе и сам подвергся травле. Эта история заслуживает отдельного рассказа. Основной источник сведений: Жиркевич 2009.

[5] Ярошевицкий, однако, уступил командование ротой другому офицеру ещё в марте 1821 и к моменту перевода в Одесский полк был, фактически, не у дел.

[6] Дрентельн Роман Иванович (1773–1836), остзейский немец, бравый офицер во время войн с Наполеоном, командир Одесского пехотного полка в течении почти шести лет (18.02.1816–26.12.1821). Видимо, пользовался расположением и подчинённых, и начальства.

[7] Федор Григорьевич Кальм (1787–1839), остзейский немец, успешно командовал до того 28-м Егерским полком. Позднее генерал-майор, привлекался к следствию после событий декабря 1825 г., посему имеет устойчиво положительную репутацию в историографии.

[8] Из письма П.Д. Киселева командиру 7-го пехотного корпуса генералу-лейтенанту А.Я. Рудзевичу. Цитаты из писем Киселева здесь и далее взяты из книги: Акиньшин 1998.

[9] Дрентельн «был уволен, по болезни, в отставку, для определения к статским делам действительным статским советником».

[10] Практики предоставления офицерам периодических отпусков тогда не было. Ссылка на «болезнь» была, фактически, распространённым и обычным способом получить отпуск. К этому можно добавить, что первое продлении отпуска Кальму последовало уже не ради его болезни, а ради болезни его молодой жены.

[11] Первым из таковых Попов называет майора Малиновского, переведённого в январе 1821 г. из 37-го Егерского полка. Отсюда следует, что в момент ухода Кальма в отпуск, Ярошевицкого не было в штабе полка в Бершади, где полк находился на зимных квартирах и он принял дела только через некоторое время после ухода Кальма.

[12] Мордвинов в картели Киселеву писал, что «я на двух инспекторских смотрах представлял начальству, что он, Дрентель [sic!], разграбил полк и что делал он многие беззаконные злоупотребления; но начальство мои представления, в 1820 году июня 9-го и в 1821 году сентября 14-го, не уважило» (Заблоцкий 1882: 174-178). Видимо не случайно, немного спустя после второго представления Мордвинова, Дрентельн и запросился в статскую службу.

[13] Командир 19-й пехотной дивизии.

[14] Начальник артиллерии 2-й армии.

[15] Дело Дрентельна не было уникальным, параллельно ему в 1822 г. шло расследование о финансовых злоупотреблениях командира 37-го Егерского полка М.И. Мануйлова, который, в конце концов, был отстранён от должности, и долго добивался восстановления (Акиньшин 1998). Пестель, в свою очередь, пытался убедить Киселева, что его предшественник Кромин растратил 30 тысяч рублей, но не смог привести убедительных доказательств.

[16] Ситуация была усугублена тем, что полк стоял во фронте, по стойке смирно и никто из солдат или офицеров не решался вмешаться в ситуацию. «Все оставались спокойными зрителями сего ужасного действия», – писал в рапорте Ярошевицкий. Ситуацию разрядил прискакавший с другого фланга дивизии Корнилов, приказавший взять Рубановского под караул (Федоров 1957: 370).

[17] Это принципиальное для Басаргина утверждение, с целью объяснить поступок Рубановского, не соответствует действительности. Ярошевицкий никогда не был командиром полка.

[18] Судя по тому, что известно о Ярошевицком, называть его «необразованным» никаких оснований нет – он окончил 2-й кадетский корпус (до 1800 Артиллерийский и инженерный шляхетский кадетский корпус), чем мог похвастаться в то время далеко не каждый его сослуживец.

[19] Советские исследователи добавляют к этому «фрунтовика», «аракчеевца», «дуболома», что не вполне вяжется с образом Ярошевицкого по источникам.

[20] В отношении офицера, временно распоряжающегося в полку, такое решение выглядит совершенно неоправданным. На тот момент, никто ещё не предполагал, что Кальм не вернётся в полк.

[21] Рубановский 3-й был командиром 8-й роты 3-го батальона, перед строем которого и разворачивался конфликт.

[22] Киселев, действительно, указывал на неприятие командиром бригады своевременных мер, но речь шла о действиях его непосредственно на смотре, когда Мордвинов не распорядился немедленно арестовать Рубановского и это пришлось делать Корнилову.

[23] Это может соответствовать действительности и не иметь той причины, которую указывает Басаргин. Высказанная претензия Киселева была иной.

[24] Из слов самого Киселева следует, что до июня 1823 г. он с Мордвиновым на эту тему не разговаривал.

[25] Киселев никогда не демонстрировал особого расположения к Мордвинову и в таком объяснении с его стороны вряд ли была нужда.

[26] Полк находился в это время на зимних квартирах в Бершади Подольской губернии. Но Кальм ещё должен был сдать дела своего полка, в который новый командир был назначен только в начале февраля 1822 г. Следовательно, Кальм прибыл к Одесскому полку только к весне и, получается, сразу же написал прошение об отпуске.

[27] К этому времени полк находился в лагере в Гайсине.

[28] Попов называет значительно более позднюю дату начала отпуска Кальма – 25 мая. Характер ошибки, если таковая здесь имеется, не совсем ясен, но поскольку Попов работал с документами полка, нет оснований сомневаться, что Кальм какое-то время находился в полку и издавал приказы от своего имени.

[29] «Бывали случаи, что общество офицеров полка, узнав о выдаче офицеру полковым командиром несправедливой, по мнению офицеров, аттестации, выдавало ему одобрительное свидетельство от себя. Выдача такого свидетельства, как подрывавшее власть и значение полкового командира, часто влекла за собою новые столкновения» (Епанчин 1905: 111). Возможно, автор также имеет в виду историю с Егуновым.

[30] Из такой аттестации статуса Ярошевицкого в рапорте графа П.Х. Витгенштейна князю П.М. Волконскому, на мой взгляд, следует, что он не назначался и «командующим» (т.е. временно исполняющим обязанности командира) полком, а попросту выполнял обязанности Ф.Г. Кальма, как старший офицер в полку. И раз начальство не успело позаботиться о легализации его статуса, выполнял их недолго.

[31] Хотя Кальм получил отпуск приказом от 9 апреля 1822 г., определённо, это только дата приказа, а оставил полк Кальм некоторое время спустя. Это обстоятельство вновь указывает, что Ярошевицкий выполнял обязанности командира полка незначительный промежуток времени и не имел возможности создать конфликтную ситуацию, нарисованную Басаргиным. Пожалуй, уже сам факт, что он не был никогда «командиром полка», ставит под сомнение справедливость рассказа Басаргина.

[32] Басаргин пишет: «дивизионный командир г. л. Корнишов, прибыв на смотр, подъехал к одному из флангов (Одесский полк был четвертый от этого фланга)». Однако, Украинский полк был первым в бригаде Мордвинова и, следовательно, третьим с фланга (Первыми стояли Азовский и Днепровский полки 1-й бригады князя С.Г. Волконского). Следовательно, Корнилов инспектировал соседний полк, полагаю, в сопровождении Мордвинова. Т.е. они были значительно ближе к месту событий, чем указывает Басаргин.

[33] С самых первых документов следствие считало необходимым рассмотреть версию «заговора». Словам Басаргина «официально было скрыто», «частным образом сделалось известным», прочиворечит забытое им дело Егунова, где никто и не подумал скрывать «заговор» – открытое групповое выступление офицеров против командующего полком Лаврентия Васильковского, где, действительно, «все почти офицеры участвовали в заговоре против своего полкового командира» – 3 штаб-офицера и 24 обер-офицера – весь офицерский состав 6 рот, расквартированных в Тульчине.

[34] Рубановский охотно и последовательно признаётся в преднамеренном, заранее спланированном нападении, чем, безусловно, отягчает своё положение.

[35] РГВИА. Ф.395 Оп.75 Д.553 (1822 г.) «По донесению Главнокомандующего 2ой армией о поступках учиненных Одесского пехотнаго полка штабс-капитаном Рубановским противу подполковника Ярошевицкого…». Л.1-Л1об.

[36] Временно возглавлял 2-ю бригаду в феврале-марте 1823 г., после отстранения Мордвинова. В том же году получил чин генерала. Через его жену Киселев договаривался с вдовой Мордвинова о назначении ей и её дочери пособия.

[37] РГВИА. Ф.801. Оп.1 Д. 121 «Военно-судное дело произведенное над штабс-капитаном Рубановским за дерзкий поступок в строю против командующаго полком.» (1822 г.). Л. 59.

[38] Посему, не вполне ясно указание Киселева в письме императору Александру на «прочие добытые следствием» обстоятельства, которые «обязывали <его> предложить». Явно Мордвинов против себя никаких обстоятельств не добывал, да и цитируемая ниже резолюция Витгенштейна на таковые не указывает.

[39] Дед Петра Рубановского – Афанасий Васильевич, сотенный атаман 2-й сотни полковой Стародубского полка, а позднее войсковой товарищ, имел в 1787 г. в селе Азаровке 27 «подданых».

[40] Семья, происходившая от трубача Стародубской полковой музыки Ивана Дембовского. Один из его сыновей, Леонтий, был жителем Стародуба и значковым полковым товарищем. У Катерины было множество братьев и сестёр, очевидно, наследство ей досталось незначительное.

[41] Данила Андреевич, ок. 1797 г.р., вступил в службу вместе с братом и синхронно с ним производился в чины. Во время войны с турками в 1828–1829 гг. был капитаном 2-го батальона полка в действующей армии. Осенью 1832 г., служил капитаном 3-го (поселенческого) батальона Одесского полка, а в 1833 г. перевелся во Временный департамент военных поселений (2-й резервный кавалерийский корпус). Служил в  Новгородском внутреннем гарнизонном батальоне, уволен в отставку майором 21 февраля 1850 г. В 1854 г. проживал в Москве, показан имевшим медаль за взятие Парижа 19 марта 1814 г.

[42] Командир 2-го поселенного батальона, расквартированного в Новгородских военных поселениях.

[43] В Стародубе уездное училище было учреждено лишь в 1818 г. С 1790 г. в городе действовало малое народное училище, в котором, видимо, и учился Петр. По Уставу народных училищ от 5 августа 1786 г., учащимся преподавали чтение и письмо, изображение римских и церковнославянских чисел, краткий катехизис, священную историю и начала русской грамматики, а также арифметику, книгу «О должностях человека и гражданина», чистописание и рисование, первоначальные правила грамматики. 

[44] РГВИА. Ф.395 Оп.75 Д.553. Л.4.

[45] По смыслу, «данное мне приказание»

[46] РГВИА.553. Л.15.

[47] В местечко Гайсин полк перешёл несколькими днями ранее с зимних квартир в Бершади. По свидетельству Попова, на зимних квартирах «полк был страшно разбросан, так как занимал 63 деревни в окрестностях местечка Бершадь. Ни одна рота не была расположена целиком в каком-нибудь одном селении, даже штаб полка был размещен в 4-х деревнях. Некоторые роты стояли в 40-ка верстах от Бершади». Такая ситуация, на мой взгляд, не способствует не только «заговорам», но даже и близкому знакомству большей части офицеров с вновь прибывшими начальниками, что с Кальмом, что с Ярошевицким. Чтобы начальника «ненавидели в полку, начиная от штаб-офицеров до последнего солдата», как написал Басаргин, требуется существенно больше времени, чем было отпущено Ярошевицкому. За словами же мемуариста явно маячит прообраз злополучного Ф.Е. Шварца.

[48] «Вопрос о говядине» возник естественным образом при переходе от организации жизни на зимних квартирах к лагерной. На зимних квартирах нижние чины питались «от обывателей», которые получали от казны «воловые» деньги на их содержание, если деньги эти не удерживали, временами, ротные командиры «ради экономии». В лагере солдаты питались «от котла», что и требовало решений для обеспечения их установленной порцией мяса. В ту пору в год полагалось 84 фунта мяса строевым и 42 фунта нестроевым нижним чинам. Офицеры, в условиях нестабильного начала лагерной жизни, хотели получить довольствие из солдатской порции, но Ярошевицкий воспрепятствовал этому.

[49] РГВИА.553. Л.22. На л. 60 того же дела помета: «Действительно ли объявлено было Рубановским таковое приказание ГГ. офицеры при следствии испрошены не были и обстоятельство сие теперь же через кого именно узнал об оном Ярошевицкий осталось неисследованным».

[50] Ярошевицкий мог заподозрить Рубановского (едва ли основательно) в попытке вызвать недовольство нижних чинов против нового начальника – в то время в армии произошло несколько схожих историй – в Камчатском полку, только что, зимой 1821–1822 гг., нижние чины отказались подчиняться, из-за беспардонного использования офицерами денег из солдатской кассы; полутора годами ранее, в 1820 г., произошла громкая Семеновская история, в которой неприятие офицерами нового командира полка привело к выходу из подчинения нижних чинов.

[51] С учётом того, что Рубановский повышался в чинах точно в срок, в соответствии с «Табелью о рангах», можно, конечно, допустить, что занял вакансию ротного ещё будучи поручиком. Но, даже если дело обстояло так, остается вопрос – насколько ранее производства в штабс-капитаны?

[52] РГВИА.553. Л.28-30.

[53] Хотя сумма и не особо велика, Рубановский, не владевший ни одной ревизской душою, вероятно, не располагал свободными средствами.

[54] Дрентельн вынужден был распродавать драгоценности жены, вероятно, командование, в лице Корнилова и Левенштерна, жёстко настояло на устранении финансовых нарушений. Ярошевицкий как-то был к этому причастен и, поскольку Кальм ушёл в отпуск, оказался здесь, полагаю, крайним для части офицеров, которым в этом случае пришлось оперативно потратиться (при обычном развитии событий пополнить солдатские кассы они могли и позже, а то и никогда).

[55] РГВИА.553. Л.51.

[56] Ср. у Басаргина: «Рубановский с намерением стоял на своем месте слишком свободно и даже разговаривал. Ярошевицкий, заметив это, подскакал к нему и начал его бранить. Тогда Рубановский, вышел из рядов, бросил свою шпагу, стащил его с лошади и избил его так, что долгое время на лице Ярошевицкого оставались красныя пятна». Мемуарист откровенно выдумывает задним числом обстоятельства происшествия, которых либо не помнит, либо никогда и не знал детально. И провокации Рубановского не было, и «брани» не было, и Ярошевицкий был пеш, и напал на него штабс-капитан сзади, когда подполковник уже отвернулся от него и продолжил осмотр взводов роты.

[57] Про Клементьева см. уточнение ниже.

[58] Ярошевицкий тут обвиняет присутствующих солдат и офицеров в невыполнении приказов, но, в конечном счёте, суд привлёк к ответственности помимо Рубановского, только Синеокова, который, как раз, постарался сделать всё, чтобы инцидент остановить. Но, надо отметить, ожидалось бы, что он будет распоряжаться ситуацией, как начальник, а не лично оттаскивать штабс-капитана. Однако реальность оказалась иной.

[59] Смотри выше: «брани» не было.

[60] Это обстоятельство, конечно, тоже сыграло роль, армия есть армия.

[61] Кажется, подполковник был изрядно ошарашен ударами, вокруг него были «мушкетеры» – 8-я и 9-я роты, а 3-я гренадерская была достаточно далеко. Возможно, впрочем, что он взывал к ней, имея в виду, что там служили наиболее подготовленные и умелые солдаты.

[62] Характерно, что первым на самостоятельные действия решился наиболее, видимо, образованный и статусный нижний чин.

[63] Ср. у Басаргина: «Офицеры и солдаты, стоявшие во фронте, не могли выйти из рядов до того времени, пока дивизионный командир не прискакал с фланга, где он находился, и не приказал взять Рубановского». По факту, ситуация была сложнее, чем описывает Басаргин и мотивы офицеров иные, чего они на следствии и не скрывали. На призывы Синеокова и Ярошевицкого должны были отреагировать и офицеры, и рядовые, но ситуация развивалась слишком динамично. Завершилась она, однако, до появления Корнилова.

[64] Из документа следует, что, когда Синеоков оттащил Рубановского второй раз, видимо, просто более решительно, Ярошевицкий поднялся с земли и быстро вошёл в ряды солдат, которые сомкнули за ним строй и не пустили вслед Рубановского, чем инцидент и был исчерпан. Возникает вопрос – почему сам Синеоков не распорядился арестовать бывшего явно не в себе Рубановского, на что он вполне имел полномочия. Кажется, контроль над ситуацией, в силу неожиданности её, всеми участниками был утрачен.

[65] Поведение Клементьева в этой ситуации разумно, даже без учёта того, что ружьё он, конечно, выпускать из рук и не должен был.

[66] Был в апреле месяце переведён из Вятского полка П.И. Пестеля.

[67] Новицкий 2-й, пришедший с Рубановским из Олонецкого полка, а затем и из поселенного батальона в действующий, наверняка был его приятелем и хорошо его знал. Вряд ли от него укрылось взвинченное состояние своего ротного командира, но, как и все остальные, он предпочёл отмолчаться. С другой стороны, объяснение им своего поведения во время события, кажется убедительным. Он был ещё моложе Рубановского и впервые оказался в подобной ненормативной ситуации.

[68] РГВИА.553. Лл. 59-63.

[69] Подобное оскорбляло мундир и могло иметь неприятные последствия независимо от мотивов участника. Кроме того, физические кондиции Рубановского не описаны, а они могли не располагать к физическому контакту с ним. Синеокову-то просто некуда было деваться по статусу; но в итоге он оказался виноватым.

[70] В апреле 1822 г. из Азовского полка бригады Волконского в полк был переведён майор Белли, но он в деле не фигурирует, как и майор Малиновский, замещавший Кальма до Ярошевицкого.

[71] Яновский лишь за год перед тем был переведён из 37-го егерского полка, из капитанов в майоры.

[72] Егунов, впрочем, служил в полку непрерывно ещё со времён войн с французами.

[73] Скальский, как выше указано, всё время пребывания в полку командовал 2-м поселенным батальоном, расквартированным в Вознесенске. Ярошевицкий, возможно, должен был заменить его, но после того, как Кальм ушёл в отпуск «по болезни», принял, как старший по чину, обязанности командира полка. До Бершади от Вознесенска надо было ещё добраться, между ними 220 км – это объясняет роль Малиновского после ухода Кальма. Сам Малиновский по приезде Ярошевицкого мог отправиться в Вознесенск.

[74] РГВИА. Ф.801. Оп.1 Д. 121. Л. 2.

[75] РГВИА.121. Лл. 83-84 об. Текст от августа 1822 г.

[76] РГВИА. Ф. 405. Оп. 2. Д. 8700. Лл. 367-372.

[77] Списки офицеров действующей армии на 1812 г.

[78] Таким образом, в Одесский полк был переведён весь офицерский состав батальона – 2 штаб-офицера, включая командира, подполковника Скальского 2-го, и 19-ть обер-офицеров, включая братьев Рубановских и упоминаемого в деле Новицкого 2-го.

[79] Штаб полка, а равно 1-й и 3-й батальоны располагались с апреля 1821 г. в местечке Бершадь Ольгопольского уезда Подольской губернии, откуда полк и пришёл в мае 1822 г. в летние лагеря близ Гайсина.

[80] Изредка, как пишет Попов.

[81] РГВИА.121. Л.129. Предположу, что Басаргин видел эту резолюцию у Киселева и из неё запомнил, что Ярошевицкого «уволили» и что он «командир», а равно и что Начальство выражало недовольство Мордвиновым.

[82] А.А. Подмазо указывает, что Мордвинов сдал командование 19 января. Командиром 17-й дивизии был генерал С.Ф. Желтухин, известный изобретатель «нового учебного шага», внедрению коего Киселёв в то время отчаянно препятствовал. Оставшись в Теплике, Мордвинов к новому назначению не поехал, оказавшись в последние месяцы своей жизни без жалованья.

[83] Закревский заинтересовался письмом и попросил его у Киселева (Дубровин 1891: С. 265.). Возможно, ему не всё в рассказе приятеля показалось очевидным.

[84] В «Высочайших приказах» время от времени встречаются утверждения приговоров офицерам с лишением дворянского достоинства, чинов и орденов за дерзости и неповиновение. Но каторжные работы – особый случай. Трудно представить, что выходка Рубановского была полностью сознательна.

[85] Яков Гордин писал, что «следствие <…> свело все к ссоре подполковника с поручиком». См. Я.А. Гордин. Русская дуэль. Спб. 1993. С. 20. Представляется, что в общем дело так и обстояло.

[86] РГИА. Ф. 1341 Оп. 23 Д. 1288.

[87] РГВИА.121. Л.136-136об.

[88] Перед этим Киселев выражает опасения о возможном возникновении «неприятностей из-за послабления дисциплины» в Казанском полку в связи с уходом с должности авторитетного и жёсткого бригадного командира.

[89] Тех шести рот, что несли службу при Главной квартире.

[90] В отличие от предшественников, Худинский успешно командовал полком в течение шести лет.

[91] Возвратился он к месту службы в конце января 1823 г., уже после отстранения Мордвинова.

[92] Через месяц после отстранения, 13 февраля 1823, Мордвинов получил орден св. Георгия IV степени (№ 3623).

[93] Тем не менее, подпоручик Егунов 2-й через какое-то время был переведён в Крымский полк, а затем и вовсе вышел в отставку. В начале 1824 г. в тот же полк из капитанов в майоры перевели его старшего брата Егунова 1-го, служившего в Одесском полку минимум с 1812 г., и, конечно, участвовавшего в деле брата. Возможно, что Егунов 2-й – Николай Андреевич (1800 г.р.), служивший в 1827 г. комиссаром в Хотинском земском исправничестве именно в чине подпоручика. Вот, что про него пишут: «из-за своего неуживчивого нрава был неудачлив в статской службе, часто переезжал и закончил свою карьеру на должности Ясского земского начальника, так и не поднявшись выше чина губернского секретаря». Эта характеристика Егунова, в определённом смысле, в пользу Васильковского.

[94] 22 сентября 1822 г. Закревский писал Киселеву, что Кальму «отсрочен отпуск по болезни жены его» (Дубровин 1891: С. 266.)

[95] В этом полку Васильковский непрерывно прослужил почти четверть века. На дальнейшей его карьере инцидент в Одесском полку не сказался – он закончил карьеру генерал-лейтенантом и генерал-интендантом Кавказской армии.

[96] Киселев писал императору Александру: «Во время несчастной истории в одесском полку, начальник дивизии известил меня о ней в Тульчин, обращая главными образом мое внимание на недостаточную энергию в этом деле бригадного командира, который <…> отказался арестовать офицера Рубановского в момент совершения преступления» (Заблоцкий 1882: 183). Действительно, Мордвинову следовало вмешаться в ситуацию раньше Корнилова, но он, видимо, стушевался. Посему Киселев констатировал: «Как это обстоятельство, так и прочие добытые следствием, обязывали меня предложить главнокомандующему уволить генерала Мордвинова от командования бригадою, с тем, чтобы в течении некоторого времени не давать ему никакого другого назначения». Обвинение в нераспорядительности взбесило Мордвинова, который, к тому же, счёл его надуманным. К картели он прилагает «оригинальное письмо генерал-лейтенанта Корнилова, писанное ко мне прошлого 1822 года июня 12-го числа <…> Из сего письма вы увидите, как много меня вчера обидели; а обиды никому не прощает и требует от вас сатисфакции». В письме командира дивизии, написанном сразу после события, вероятно, декларировалось отсутствие претензий к поведению адресата. Таким образом, Мордвинов закамуфлировано обвинял Киселева во лжи, почему и считал себя в праве послать ему вызов.

[97] Мордвинов в картеле приписывает Киселеву особое пристрастие к Дрентельну, но неясно, сколько здесь правды, а сколько эмоций. Независимо от личного отношения к Дрентельну, Киселев, безусловно, сделал все возможное, чтобы не дать его делу ход. Очевидно, что позиция Мордвинова была иной и он видел в ней истоки своих проблем. Возможно, не без оснований, тем более, что ситуацию с номинальным командиром и сменяемыми по прихоти офицеров командующими в Одесском полку создал не Мордвинов.

[98] Это не так, что прямо следует из писем Киселева.

[99] Этим числом датировано письмо Мордвинова к Киселеву с вызовом, т.е. картель, в коем он разговор их характеризует, как вчерашний. Следовательно, разговор состоялся 20 июня.

[100] Если Киселев верно передаёт обращение Мордвинова, можно полагать, что Мордвинов рассчитывал на содействие Киселева при смене военного руководства, так как тот отсутствовал во время его отстранения от должности и, следовательно, не имел, с точки зрения Мордвинова, формальных препятствий, чтобы возбудить вопрос о возвращении ему бригады. Категоричный ответ Киселева, вероятно, прозвучал неожиданно, посему и вызвал такую резкую реакцию.

[101] Корнилова. Характерно, что перед Мордвиновым Киселев ссылается на «словесное объяснение». Александру же он позднее сообщал, что Корнилов «писал» ему, что командир бригады «отказался арестовать офицера … в момент совершения преступления». Однако, сам Корнилов мог не делать из этого тех выводов, которые сделал Киселев, что, видимо, и следовало из письма командира дивизии к Мордвинову, которое тот переслал Киселеву вместе с картелью.

[102] Подробное описание дуэли содержится в письме И.Г. Бурцова, тогдашнего адъютанта и близкого сотрудника Киселева. См. Заблоцкий 1882: Т.4 : 17-20.

[103] Киселев уехал задолго до того, как в Ладыжин приехала жена Мордвинова.

[104] Следом за цитированной фразой, Басаргин сообщает, со ссылкой на близкого к его семье штаб-лекаря Ф.Б. Вольфа, что Мордвинов «скончался часу в пятом утра», в то время, как Бурцов пишет о кончине генерала «последовавшей в 10-м часу утра … раненый прожил после поединка 14 часов». Сведения Бурцова следует предпочесть и констатировать, что, даже в таких деталях, воспоминания Басаргина не точны.

[105] Но в конце июня Корнилов, скорее всего, уже находился в дивизионном лагере в Линцах.

[106] Киселев неоднократно ранее приезжал на юг России в качестве «царского эмиссара» с разными поручениями и новый главнокомандующий П.Х. Витгенштейн опался, что он примет на себя роль «постоянного надзирателя». Однако Киселев сумел расположить Витгенштейна к себе и стать его доверенным сотрудником. Переписка Киселева со своим предшественником Рудзевичем равно свидетельствует о деловых отношениях и взаимном расположении. См. Акиньшин 1998.

[107] ГАТО. Ф.39 Оп.2 Д.1511. Дело по внесению в дворянскую родословную книгу дворян Тульской губернии Мордвинова Николая Ивановича 08.01.1796-14.11.1842. Л. 3об.

[108] Н.А. Саблуков указывает юных братьев Мордвиновых в числе заговорщиков, участвовавших в перевороте 1-го марта 1801 г. (Зубов 2007: 263).

"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.