Зоны процветания, зоны беды. Заметки о колонизации и ее роли в истории Восточной Европы и России
Ярослав Шимов
Аннотация. Статья представляет собой попытку краткого анализа ряда аспектов процессов колонизации и имперской экспансии и их исторических последствий. Рассматриваются отличия между колониальными империями заморского и континентального типа. Основное внимание уделяется анализу специфики континентальной имперской экспансии на примере Российской империи, Советского Союза и ряда регионов Центральной и Восточной Европы. Автор рассматривает особенности зон активной колонизации как специфических в политическом и социокультурном отношениях регионов и их историческую роль в рамках как империй, так и современных национальных государств. В статье обращается внимание на важность колониального аспекта при анализе причин ряда современных событий, в том числе нынешней войны между Россией и Украиной.
Ключевые слова: колониализм, колонизация, империи, экспансия, нация, национальное государство, национализм, Центральная и Восточная Европа, Россия, Украина.
Сведения об авторе: Ярослав Шимов, кандидат исторических наук, г. Прага, Чехия. E-mail: J.Simov@seznam.cz
Jaroslav Šimov. Zones of Prosperity, Zones of Trouble. Notes on Colonization and its Role in the History of Eastern Europe and Russia
Abstract. The article contains an analysis of some aspects of the historical role of the colonial expansion. The author analyses the differences between Western European colonial empires which established their colonies on the continents other than Europe and continental empires of the East-Central Europe and Eurasia, such as the Habsburg, Ottoman and Russian Empire. The main emphasis is put on the continental imperialism and its historical consequences. Special attention is paid to the development of borderland zones of active colonization with their specific political and socio-cultural traits. The author insists on a special importance of the colonial heritage for today’s events and processes in the region of Central and Eastern Europe, including the Russian-Ukrainian war.
Keywords: colonialism, colonization, empires, expansion, nation, nation-states, nationalism, East-Central Europe, Russia, Ukraine.
Author: Jaroslav Šimov, historian, Prague, Czech Republic. E-mail: J.Simov@seznam.cz
Колониализм, постколониализм, антиколониальная борьба занимают в последнее время видное место в научных исследованиях и публицистических дискуссиях, посвященных актуальным историческим проблемам. Зачастую в этих дискуссиях темы колониализма и империализма становятся чем-то вроде прокси-инструментов для сведения политических счетов и откровенной пропаганды. Как отмечает американский историк и культуролог Кевин Платт, «постколониальная теория преисполняется необычайным моральным пафосом, защищая прежние и нынешние жертвы империалистического угнетения и поддерживая продолжающиеся процессы освобождения и исправления исторической несправедливости» (Платт 2012). Это зачастую ведет к аберрации исторического зрения и явным анахронизмам, переносу сегодняшних политико-идеологических установок и моральных императивов на времена, когда эти установки и императивы еще не существовали или только зарождались.
Однако если рассматривать феномены колониализма и империализма так, как они того заслуживают, – в качестве исторических явлений, несших в себе целый комплекс разнообразных, порой противоречивых черт, явлений одновременно величественных и крайне отталкивающих, чьи последствия ощущаются до сих пор и формируют нашу действительность, – можно прийти к некоторым выводам, позволяющим по-новому взглянуть не только на прошлое, но и на настоящее и будущее целых регионов, стран и народов. Нижеследующее эссе-набросок –заведомо несовершенная попытка проанализировать влияние некоторых аспектов феномена колонизации на историю и современность в первую очередь востока Европы и России.
Правило трех дистанций
Миграция и колонизация, движение как небольших групп, так и крупных масс людей и освоение ими новых территорий, иногда незаселенных, иногда уже имеющих автохтонное население, – явление, без которого человеческая цивилизация была бы невозможна. В массовом сознании понятия «колонизация» и «колониализм» обычно ассоциируются с огромными заморскими империями, созданными несколькими европейскими странами (Британией, Испанией, Португалией, Францией, позднее также Германией и Бельгией). В действительности колониальных проектов, конечно, было гораздо больше, как и видов освоения территорий и колониальной экспансии. Более того, зачастую они сочетались и накладывались друг на друга.
Неодинаковой была и роль государства в различных колониальных предприятиях. В одних случаях, как, например, завоевание испанцами обширных территорий Южной и Центральной Америки, оно выступало в роли инициатора, финансиста (по крайней мере поначалу), покровителя и главного бенефициара. В других – шло вслед за частной инициативой предпринимателей и авантюристов, как это было с британской колонизацией Индии, где основы колониального господства заложила Ост-Индская компания. В третьих случаях государственная и частная инициатива сочетались – так происходила, например, русская колонизация Сибири и Дальнего Востока.
В то же время сама Европа, начиная с весьма давних времен, была в значительной мере пространством колонизации. Здесь можно вспомнить средиземноморскую экспансию финикийцев, а затем греков античной эпохи, основывавших свои форпосты по всему Средиземноморью. Эта традиция торгового колониализма, масштабного, но нацеленного не на прямое подчинение отдаленных территорий, а на извлечение торгово-экономической выгоды, была продолжена много веков спустя итальянскими городами-государствами – Венецией, Генуей, Пизой.
В качестве куда более масштабного колониального проекта можно рассматривать Римскую империю. Юридическим выражением этого аспекта являлась разница в правах между римлянами и жителями провинций, ликвидированная лишь в 212 году указом императора Антонина Каракаллы, предоставившего римское гражданство всем свободным жителям империи. Уже тогда проявилась важная особенность имперско-колониальных проектов, которую можно назвать правилом трех дистанций:
· географической – удаленность провинций от метрополии
· политико-правовой – формальное или неформальное ограничение представительства и участия провинций в управлении империей
· культурной – язык и культура метрополии обладают более высоким статусом, чем языки и культура провинций.
Модели реализации этого правила на практике, впрочем, могли существенно различаться. Обычно политико-правовая и культурная дистанция не означали невозможность для амбициозного провинциала сделать карьеру в метрополии – на высших этажах власти в самых разных империях, от Римской и Византийской до Российской и Османской, можно было найти множество таких провинциалов. Однако для этого они непременно должны были стать «своими», принять язык и культуру метрополии, вписаться в ее систему. Существовали и исключения: так, даже вполне свободные, состоятельные и образованные уроженцы испанских колоний в Латинской Америке не могли сделать карьеру не только в метрополии, но и у себя дома, где высшие административные посты принадлежали назначенцам из Испании. Чувство ущемленности в правах, возникшее у креольской элиты, стало одной из причин борьбы этих колоний за независимость в начале XIX века.
Колонизация внешняя
Географическая дистанция между метрополией и осваиваемыми территориями также могла выглядеть по-разному и служить решающим фактором в развитии того или иного типа колонизации. В этом отношении ключевым выглядит различие между заморскими империями, созданными западноевропейскими странами, и империями континентальными, доминировавшими на востоке Европы – Габсбургской, Османской и Российской. Хотя во всех случаях речь шла об эксплуатации ресурсов колонизуемых территорий, модели этой эксплуатации и характер отношений метрополии и колоний/провинций неизбежно отличались.
В заморских империях масштабы переселенческого колониализма ограничивались большими расстояниями, которые приходилось преодолевать по морю, сильными климатическими различиями между колониями и метрополией, вполне оправданной враждебностью местного населения к колонистам и т.п. Колониальная экспансия в этих случаях, как правило, развивалась постепенно, в течение столетий: так, освоение территории нынешних США британскими (поначалу также французскими, испанскими и русскими) колонистами, а затем собственно Соединенными Штатами заняло около двух с половиной веков. Хотела того далекая метрополия или нет, она могла лишь в относительно небольшой степени контролировать жизнь заморских колоний.
Огромные культурные различия между колонистами и аборигенами вкупе с расистскими представлениями европейских колонизаторов препятствовали сближению этих двух сообществ, не говоря уже о полноценном участии коренного населения в управлении колониями. Только в ХХ веке возник феномен новых элит из числа аборигенов – немногочисленного образованного и зажиточного слоя, воспитанного колониальной системой. Характерно, однако, что именно из этой среды вышли многие будущие лидеры антиколониальной борьбы, получившие образование в метрополии и свободно владевшие ее языком, от Джавахарлала Неру до Хо Ши Мина. Но степень политического и культурного отчуждения таких элит от имперского центра оставалась достаточно большой для того, чтобы в созревших благоприятных условиях эти люди сделали однозначный антиимперский выбор. Еще в 1930 году, за 17 лет до обретения Индией независимости, Неру заявлял: «Британское правительство в Индии не только лишило индийский народ его свободы, но основывалось на эксплуатации масс, разрушило Индию экономически, политически, культурно и духовно. Таким образом, Индия должна прервать свою связь с Британией» (Purna Swaraj 2023).
С другой стороны, иногда это отчуждение вело к появлению довольно гибких методов колониального администрирования. Так, Радж, британская администрация Индии, не нарушал традиционных привилегий местных элит, если те сохраняли общую лояльность метрополии. Большинство заморских колоний имело специфический правовой статус. Связи между этими колониями и метрополией обычно не были настолько тесными, чтобы их потеря воспринималась как непоправимый удар по идентичности «материнской» нации. Колониальные войны чаще являлись скорее следствием и одновременно катализатором внутреннего кризиса метрополии, как это было в Испании в начале XIX века или в Португалии в 1960-70-е годы. Исключениями можно считать немногие случаи, когда метрополия и колония по каким-то причинам «срастались» слишком тесно, как это произошло к середине ХХ века во французском Алжире – к слову, наименее географически отдаленном из колониальных владений Франции.
В континентальных империях ситуация была принципиально иной. Не будучи отделенной от осваиваемых или завоевываемых территорий морскими пространствами, метрополия изначально была куда теснее, чем в случае с заморскими империями, связана с ними, причем иногда эти связи могли иметь давние и глубокие корни. Скажем, разгром и покорение Русским государством при Иване Грозном Казанского и Астраханского ханств можно рассматривать в более широкой исторической перспективе как «контрнаступление» бывшего улуса Золотой Орды на остатки рухнувшей империи потомков Чингисхана: метрополия и колония поменялись местами. При всем ущербе, который русская колонизация нанесла сложившемуся укладу жизни татар (так же, как тремя столетиями ранее монгольское нашествие нанесло ущерб укладу жизни русских княжеств), степень отчуждения завоевателей и завоеванных оказалась заметно меньшей, чем в случае с европейскими колонизаторами и автохтонными народами заморских территорий. Так, часть татарской элиты, приняв крещение (способ преодоления культурной дистанции от новой метрополии), породнилась со знатными русскими родами и постепенно стала органичной частью российской аристократии. В более позднюю эпоху, в период экспансии Российской империи на Кавказе, то же можно сказать о многих представителях грузинской, армянской, северокавказской знати.
Последнее совсем не значит, что Россия была «хорошей» империей, в то время как Британия, Франция или Испания – «плохими». Вполне жестоких колонизаторских практик, ничуть не отличавшихся в этом плане от того, что совершали европейцы в Индии, Африке или Латинской Америке, хватает и в истории завоевания Россией Сибири, Дальнего Востока и Центральной Азии. Скажем, перипетии русско-чукотской войны XVIII века очень напоминают борьбу между коренными североамериканцами-индейцами и европейскими колонистами, а позднее войсками США (Гришин, Нефёдкин 2019). Речь, однако, о том, что колонизуемые территории гораздо чаще, чем в случае с заморскими империями, присоединялись к государству-метрополии непосредственно, а социальная и культурная дистанция между колонизаторами и колонизуемыми, по крайней мере на уровне элит, нередко была значительно меньшей. То же можно сказать и об Османской империи, где немалая часть политической и культурной элиты происходила из исламизированной славянской или албанской среды, а, к примеру, греки-фанариоты составляли в XVII – XIX веках правящий класс вассальных по отношению к султану дунайских княжеств – Молдавии и Валахии.
Кроме того, если вернуться к России, то по меньшей мере со времен Петра I она находилась в специфическом положении по отношению к западным, европейским странам. Не будучи их колонией, Россия, однако, активно и часто непоследовательно вбирала в себя западные культурные влияния. Ее элиты стали уже к началу XIX века настолько этнически пестрыми и космополитичными в культурном плане, что Грибоедов устами Чацкого в «Горе от ума» выражал пожелание, «чтоб умный, бодрый наш народ хотя б по языку нас не считал за немцев». Западные влияния, однако, не проникали достаточно глубоко в низшие слои русского общества. В результате социокультурный разрыв между имперскими элитами и основной массой населения, в том числе русского, становился значительно бóльшим, чем где-либо еще в крупных странах Европы, и тем самым парадоксально напоминал колониальную ситуацию.
Таким образом, колониализм, продвигаемый европеизированным правящим классом Российской империи на ее окраинах, становился чем-то вроде продукта вторичной переработки. По мнению современного исследователя Сергея Абашина, «колониализм был оборотной стороной распространения вместе с западным и российским влиянием западного же, российского, понимаемого как универсального, модерна с его наукой, технологиями, представлениями и институтами о порядке, правами человека, медициной и культурой. В этот момент, когда мы признаём колониальный характер режима, мы должны идти дальше и начать уже новый разговор о том, как сложно был устроен это режим; о том, что мир не делился только на колонизаторов и колонизируемых; о том, что между ними были разные группы посредников со своими интересами; о том, что сами колонизаторы и колонизируемые в свою очередь делились на привилегированные и угнетённые группы, и эти деления могли играть в их жизни более важную роль; что могли возникать разнообразные коалиции между колонизаторами и колонизируемыми для решения тех или иных проблем; о том, как колонизируемые учились использовать колониальные идеи и институты в свою пользу, и в качестве самостоятельных субъектов использовали их в том числе для антиколониальной борьбы» (Абашин 2021). Это замечание кажется мне очень важным для понимания феномена колониализма в целом.
Колонизация внутренняя
Важной чертой колониальной экспансии континентальных империй являлось также то, что, в отличие от империй заморских, они нередко, если можно так выразиться, заглатывали куски территории, не прожевав их. Переселенческий заморский колониализм обычно начинался с основания пары небольших крепостей или поселков, откуда власть колонистов и, соответственно, метрополии постепенно распространялась на окружающие территории – по мере их силового подчинения и хозяйственного освоения. Завоевания континентальных империй, напротив, нередко происходили в форме разгрома армии соперничающего государства (к примеру, покорение Египта османами в 1517 году в результате победы над Мамлюкским султанатом), реже – соглашения с ним, вроде Айгунского договора, заключенного графом Муравьевым-Амурским с Китаем в 1858 году, или объявления всего ареала обитания тех или иных аборигенов провинцией империи.
Таким образом, непосредственной частью империи, чаще всего без какого-либо особого статуса, оказывались еще не освоенные земли. Их реальная колонизация нередко начиналась значительно позже формального присоединения. В данном случае речь шла о феномене внутренней колонизации, не так давно подробно исследованном Александром Эткиндом на примере Российской империи (Эткинд 2013). По его словам, «я начинаю с пушной торговли, которая в большой степени сформировала территорию российского царства и потом империи, особенно динамичные восточные рубежи. Потом пушнина кончилась, а огромная территория, захваченная ради этого колониального товара, осталась. Эту территорию надо было освоить, населявшие ее народы – цивилизовать, а государству, распухшему на экспорте меха, – найти новые источники существования. Так наступило Смутное время, произошел религиозный раскол, закрепощены крестьяне. Потом наступил черед формирования империи, которая уже не была ресурсно-зависимой» (Эткинд 2012).
Колонизация была характерна в период позднего Средневековья и раннего Нового времени для многих областей Центральной и Восточной Европы. Примерами внешней колонизации можно считать походы польских, чешских и венгерских королей, немецких князей и рыцарских орденов против языческих племен Балтии и юго-востока Европы в XII – XIV веках. В тот же и более поздний период на уже покоренных территориях активно развивалась внутренняя колонизация. Здесь можно вспомнить приглашение чешскими монархами немецких колонистов, заселивших приграничные районы Чехии (впоследствии получившие название Судетской области), или расселение опять-таки немцев («саксов», т.к. большая их часть происходила из Саксонии) и секеев (венгерский субэтнос) в Трансильвании. Ареной активной колонизации была и юго-западная часть нынешней Польши – Силезия. Значительно дальше на восток, на юге нынешней Украины, происходила затянувшаяся фактически до конца XIX века колонизация обширной плодородной степной зоны, бывшего «Дикого поля». В отличие от Центральной Европы, где государственные границы обрели относительную стабильность уже в XVI – XVII веках, в этом регионе рамки государственной принадлежности менялись до конца XVIII столетия в ходе многочисленных конфликтов между Польшей, Великим княжеством Литовским (с 1569 года объединившимися в Речь Посполитую), Московией-Россией, Османской империей, Крымским ханством и Запорожской Сечью.
В результате этих процессов возникли обширные пограничные зоны, чье население имело весьма пестрый характер с этнической, культурной и религиозной точек зрения. Эффект оказался двойным. С одной стороны, в мирные времена в таких зонах происходил бурный рост сельскохозяйственного, а в более развитых районах, вроде Судет, и промышленного производства, шла активная местная и транзитная торговля. Неоднородное население (волны колонизации нередко шли одна за другой, так что к подобным территориям очень подходит ироничная поговорка «абориген – это предпоследний захватчик») получало опыт межкультурного взаимодействия, различные этнические общины частично смешивались, создавая уникальную «мультикультурную» ситуацию. С другой стороны, зоны внутренней колонизации то и дело становились предметом соперничества различных государств или очагами сопротивления центральному правительству под лозунгами социальной справедливости, религиозного равенства и/или большей автономии. Иными словами, колонизуемые регионы могли быть как зонами процветания, так и зонами беды.
Яркими примерами упомянутого сопротивления власти центра могут служить восстание под руководством Георгия (Дьёрдя) Дожи в Трансильвании в 1514 году или вооруженные выступления украинского казачества в XVII веке. Эти восстания можно толковать как попытки населения зон колонизации избавиться от окраинного, маргинального статуса и обрести политическую субъектность. В этом смысле, несмотря на все очевидные различия, казачье восстание под предводительством Богдана Хмельницкого (в современной украинской историографии его называют «национально-освободительной войной») можно поставить в один ряд с выступлением североамериканских колонистов против британской короны. Как отмечает украинский историк Сергей Плохий, «казаки, зародившиеся на окраине общества, в оппозиции к установившейся политической системе [Речи Посполитой], теперь задумались о создании собственного государства» (Plokhy 2016: 100). Эта попытка, как известно, оказалась неудачной и закончилась переходом Левобережной Украины из-под относительно мягкой и нестабильной власти польской короны под куда более жесткую руку московского царя. Североамериканским колонистам повезло больше – не исключено, потому, что они боролись лишь с одним противником, от которого к тому же были отделены океаном.
Стабилизация колонизуемых зон происходила обычно после того, как они надолго попадали под власть имперского режима, которому удавалось найти определенный modus vivendi с неспокойными окраинами. Методы действий центральной власти в этом случае были неодинаковыми. Так, монархию Габсбургов можно в определенном смысле назвать империей по контракту: присоединение новых территорий к владениям австрийской династии часто происходило в результате соглашений между Веной и местными элитами. Например, в 1687 году, после освобождения от османской оккупации Венгерского королевства (значительная часть которого представляла собой зоны внутренней колонизации), Сейм принял закон, согласно которому венгерская корона становилась наследственной в роду Габсбургов, без ранее существовавшего избрания короля Сеймом. Разнообразие систем управления провинциями оставалось отличительной чертой государства Габсбургов (в 1804 – 1867 – Австрийской империи, в 1867 – 1918 – Австро-Венгрии) до самого конца его существования. Однако этой гибкости оказалось недостаточно на фоне подъема национальных движений народов империи.
Российское государство избрало иной путь. Хотя модели управления окраинами империи здесь тоже были неодинаковыми, налицо нараставшая тенденция к централизации и русификации. В царствование последних трех императоров она затронула и те российские владения, которые ранее пользовались относительно широкой автономией – Царство Польское и Великое княжество Финляндское. Вероятно, здесь сыграло свою роль несколько факторов. Во-первых, огромные размеры империи и ее континентальный характер, при котором даже самые отдаленные владения российской короны составляли единое целое с метрополией (географически весьма условной и не имевшей четких границ), создавали у правительства ощущение, что удержать этот колоссальный и всё расширявшийся евразийский массив можно лишь за счет централизованного военно-бюрократического контроля. Предполагалось, что в противном случае отдаленные провинции могли бы стать объектом экспансии соседних государств.
Во-вторых, в ходе расширения на запад (разделы Речи Посполитой, победоносные войны со Швецией в 1700-21 и 1809 гг.) Российская империя вобрала в себя территории, находившиеся на более высоком в сравнении с собственно Россией уровне социально-экономического развития и обладавшие сложившейся политической и государственно-правовой традицией – Польшу, Финляндию, остзейские губернии. Удержание этих земель, по мнению российских правящих кругов, также требовало дополнительных централизаторских усилий. В этой логике восстания 1830-31 и 1863-64 годов на завоеванных Россией территориях Речи Посполитой служили доказательством того, что западными окраинами империи следует править железной рукой. Это трактовалось как неизбежность: «...Имея личный богатый опыт переживания националистических эмоций, Александр III ясно осознавал необоримость стремления поляков к национальной независимости» (Долбилов, Миллер 2006: 262). Всё это не исключало определенных прогрессивных тактических ходов – скажем, земская реформа была проведена на западных окраинах империи быстрее и радикальнее, чем в центральной России, – но общий тренд имперской политики оставался неизменным. К нему лишь добавились не характерные для более ранних времен русификаторские тенденции: имперские элиты начали мыслить свое государство как именно русское, что потенциально грозило его единству отпадением «инородческих» окраин. (Это и произошло в 1918-1921 гг., хотя большинство отделившихся территорий, за исключением Польши, Финляндии, стран Балтии и Бессарабии, в итоге было возвращено в рамки единого государства большевистским режимом).
Имперская экспансия при сохраняющейся гиперцентрализации и консервативно-бюрократическом характере правящего режима подавляла местные инициативы и индивидуальную предприимчивость. В период Великих реформ Александра II ситуация стала меняться, как и структура российского общества, вступившего на путь модернизации, но эти процессы были ограничены ригидностью системы. Историк Михаил Давыдов рассказывает о судьбе русского предпринимателя Александра Поля, открывшего в 1866 году в окрестностях Кривого Рога, в зоне активной внутренней колонизации, богатые залежи железной руды. Поль также выступил с проектом соединения Донбасса с Кривым Рогом железной дорогой через Екатеринослав (ныне Днепр), что дало бы мощный толчок развитию металлургии. Он добился поддержки губернского земства и союза горнопромышленников. Но правительство «к планам Поля отнеслось равнодушно, а у иностранцев он просить денег не хотел» (Давыдов 2022: 199). Бюрократические согласования тянулись годы, пока предприниматель не переступил через собственный патриотизм и не обеспечил французские инвестиции в свой проект. Создание Южного промышленного района, одной из важных индустриальных баз империи, оказалось отложено по меньшей мере на 10 лет. И это далеко не единичный подобный пример.
Негибкая имперская система была склонна к непрерывному самовоспроизводству. В дискуссиях (Шокарев 2023, Беляков 2023, Мосионжник 2024) о причинах того, почему в истории России авторитаризм раз за разом берет верх над попытками демократизации, нередко в стороне остается этот момент: специфический характер российской колониальной экспансии в значительной мере определил облик государства, его отношения с обществом, способствовал сохранению архаичных черт, унаследованных еще от Московии, и стал причиной «государствоцентричности» российской истории, а во многом и общественного сознания. При этом на практике, согласно известному выражению, «строгость российских законов умеряется их сугубым неисполнением», т.е. государство ни на одном этапе истории России не было на самом деле столь всемогущим и всепроникающим, каким хотело бы быть.
Описанная специфика имперского проекта отличала Россию не только от заморских, но и от других континентальных империй – Габсбургской и Османской, где степень политико-административной централизации была меньшей. (Настолько, что, к примеру, Египет под властью османского наместника Мухаммеда Али в середине XIX века превратился в почти самостоятельное государство). Губительными для империй, впрочем, оказались оба пути – и чрезмерной централизации, и более или менее глубокой децентрализации. Просто потому, что оба они не вписывались в логику нового исторического явления – формирования современных наций. Этот феномен поставил многие зоны внутренней колонизации в более рискованное положение, чем при имперских режимах.
Между империями и нациями
22 декабря 1918 года в послании Национальному собранию новорожденной Чехословакии ее президент Томаш Г. Масарик заявил: «Мы создали наше государство; тем и определяется положение наших немцев, которые изначально пришли в страну как эмигранты и колонисты. Мы имеем полное право на богатства нашей земли, необходимые для промышленности нашей и немцев, живущих среди нас. Мы не хотим и не можем пожертвовать значительным чешским меньшинством на так называемой немецкой территории (имелись в виду населенные преимущественно немцами территории чешского пограничья – Я.Ш.). Мы также убеждены, что интересы хозяйственного процветания привязывают наших немецких земляков к нам. Зависит от них, смогут ли они отнестись к нам правильно» (Masaryk 1918).
Так были сформулированы основы политики чехословацкого государства по отношению к чешским немцам и другим этническим меньшинствам новой страны, возникшей на обломках империи Габсбургов. Характерно, что Масарик назвал «колонистами» людей, чьи предки на тот момент уже пять-шесть веков жили в чешских землях. Но логика этнонационализма работает именно так: земля принадлежит лишь ее «коренным» жителям, объединенным общей культурой, языком и национальной мифологией. Остальные, как долго бы они там ни находились, воспринимаются как чужаки и пришельцы. В случае с чешскими немцами можно говорить также об определенном антиколониальном «драйве» чехословацких властей. Немцы пользовались в западной части Австро-Венгрии положением привилегированного народа (при официально прокламируемом равенстве всех подданных императора), но в новом национальном государстве чехов и словаков именно чехи и словаки должны были играть государствообразующую (státotvorní) роль. Остальным этносам, при сохранении за их представителями всех индивидуальных гражданских прав, отводилась роль национальных меньшинств, не располагающих существенными коллективными правами, не говоря уже об автономии. «Господа» и «слуги» поменялись местами.
Если таково было положение в Чехословакии, наиболее демократичном из государств Центральной и Юго-Восточной Европы, возникших в результате Первой мировой войны, что же говорить о других странах региона, где в 1920-30-е годы сформировались авторитарные и полуавторитарные националистические режимы, проводившие куда более жесткую национальную политику, чем либеральный профессор Масарик и его соратники. Лозунгом дня стало единство нации на основе принципа «крови и почвы». При этом принцип самоопределения наций, реализация которого была заявлена державами-победительницами Первой мировой в качестве одной из их политических целей, в восточноевропейских реалиях было крайне сложно осуществить на практике. Именно бывшие зоны активной внутренней колонизации, такие регионы, как чешское пограничье, Силезия, Трансильвания, Галиция, Закарпатье, Молдова, Македония, отличавшиеся этнической чересполосицей, стали ареной острых конфликтов и соперничества между национальными государствами.
Идеал этнокультурного национализма, т.е. национализма «крови и почвы», – моноэтничное национальное государство, границы которого полностью соответствуют ареалу расселения данного народа. Уже в 1920-е годы появились примеры попыток достижения этого идеала силовым путем – за счет этнических чисток и депортаций. После войны 1919-23 годов между Турцией и Грецией с малоазийского побережья было изгнано почти всё греческое население (по разным данным, от 1,2 до 2 млн человек), жившее там с незапамятных времен, в то время как из континентальной Греции выселили несколько сот тысяч обитавших там турок и других мусульман. Эти перемещения зачастую сопровождались массовыми убийствами, грабежами и всевозможным неконтролируемым насилием. Ранее, еще до крушения Османской империи, младотурецкий режим (1908 – 1918) осуществил массовые убийства армянского населения восточных регионов Турции, ныне признанные многими странами геноцидом; репрессивную практику в отношении армянского и курдского меньшинств продолжили и власти Турецкой республики.
Еще более крупные масштабы этнические чистки и депортации в ЦВЕ приняли в годы Второй мировой войны и сразу после нее. С одной стороны, уничтожение нацистами миллионов европейских евреев и массовые репрессии в отношении населения оккупированных Третьим рейхом восточноевропейских стран, с другой – послевоенные депортации немецкого и (частично) венгерского меньшинства из ряда стран, прежде всего Польши и Чехословакии, изгнание значительной части этнических украинцев из юго-восточной Польши, миграция поляков в результате изменения границ страны – всё это привело к значительной гомогенизации этнической картины региона. Идеал этнонационалистов был во многом достигнут (иной вопрос, какой ценой). Практика колонизации также оставалась на вооружении националистических режимов: межвоенная Польша направляла польских колонистов на kresy wschodnie, в населенные преимущественно украинцами и белорусами восточные регионы Второй Польской республики; нацистский режим начал осуществлять программу массового переселения немцев на оккупированные территории Польши и Украины; после войны «очищенные» от немцев области Польши и Чехословакии заселялись представителями титульных наций. Национальные государства оказались ничуть не менее, если не более активными и жестокими колонизаторами, чем рухнувшие империи.
Особого внимания заслуживает советская практика внутренней колонизации, этнических чисток и депортаций. Дискуссии о том, был ли Советский Союз колониальной империей, ведутся давно, и вряд ли в скором будущем на этот вопрос будет дан однозначный ответ (Руссо 2017). Сама коммунистическая идеология носила антиколониальный и антиимпериалистический характер, и политика первых 10-15 лет большевистского режима («коренизация») поощряла развитие национальных культур и (до определенной степени) национальной автономии, хоть и в рамках советского проекта (Martin 2001). (Именно здесь кроются истоки заявлений Владимира Путина о том, что «Ленин придумал Украину»). Однако позднее, начиная с 1930-х годов, сталинский режим перешел к имперским практикам, заменив политику «коренизации» русификацией и борьбой с «буржуазным национализмом» в национальных республиках.
Позволю себе небольшое личное отступление. Колебания курса советской национальной политики нашли отражение в судьбе моей бабушки, этнической болгарки из Запорожской области Украины. (Она была потомком болгарских колонистов, перебравшихся в Таврическую губернию Российской империи в середине XIX века, в период активной колонизации Северного Причерноморья и Приазовья). Бабушка, родившаяся в 1921 году, закончила в своем селе начальную школу, обучение в которой велось на ее родном болгарском языке. В средней школе она училась на украинском, языке союзной республики, в которой жила, а вот педагогическое училище в тех же краях заканчивала уже на русском. Позднее бабушка шутила: «Я владею тремя языками, и ни одним из них в совершенстве».
«Стройки первых пятилеток», послевоенное восстановление разрушенных областей западной части СССР, освоение целины в Казахстане, строительство БАМа – все эти проекты советского режима можно считать примерами внутренней колонизации. В ходе нее в различные союзные республики переселялись миллионы рабочих и специалистов главным образом из России, Украины и Беларуси. Некоторые такие проекты имели несомненный политический подтекст, как, например, переселение русскоязычных в советскую Прибалтику и Украину, призванное изменить национальный баланс и тем самым обеспечить бóльшую лояльность режиму этих потенциально «ненадежных» регионов. Юго-восток Украины, Приднестровье, Латвию, север Казахстана можно назвать районами особенно интенсивной советской внутренней колонизации. Мрачным дополнением этих переселенческих потоков стали массовые депортации целых народов (чеченцы, балкарцы, крымские татары и др.), обвиненных Сталиным в коллаборации с нацистскими оккупантами в годы Второй мировой войны.
Крупнейшая зона беды
Именно районы переселенческих экспериментов советской власти стали очагами ряда острых конфликтов после распада СССР, включая нынешнюю войну России против Украины. В этом отношении постсоветское пространство, как и бывшую Югославию 1990-х, можно сравнить с Центральной и Восточной Европой периода 1918-1947 годов, когда по отношению к национальным меньшинствам, прежде всего в бывших зонах внутренней колонизации континентальных империй, применялись главным образом два метода – ассимиляция или депортация/этническая чистка.
Но есть и существенные отличия. Европейский союз как либерально-демократический наднациональный проект стремится не допускать подобного обращения с жителями своих стран-членов. Межнациональные отношения внутри ЕС в некоторых случаях (венгерские меньшинства в Румынии и Словакии, русскоязычные в странах Балтии, ромы/цыгане на всем пространстве ЦВЕ) далеки от идеальных, но представить себе насильственное изгнание целых этнических общин, не говоря уже о массовых убийствах на национальной почве, в рамках ЕС совершенно невозможно. На смену депортациям и ассимиляции пришел третий, куда более гуманный метод – интеграция, постепенное врастание этнических меньшинств в сообщества современных демократий, построенные на основе гражданского, а не этнокультурного национализма. Такая политика оказывает влияние и на ситуацию в тех постсоветских странах, которые, как Украина или Молдова, избрали присоединение к ЕС своей стратегической целью.
В этом смысле российско-украинская война, как и другие, менее масштабные межнациональные конфликты на пространстве бывшего СССР (Нагорный Карабах, Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье, приграничные области Узбекистана и Кыргызстана), стала колоссальным провалом в прошлое. Непросто определить сам характер этой войны. В Украине, как и на Западе, ее нередко называют национально-освободительной или антиколониальной (Couch 2023). Президент Украины Владимир Зеленский вскоре после начала российского вторжения заявил, что «для нас, украинцев, это отечественная война» (Зеленский 2022), явно проводя параллель с Великой Отечественной – официальным советским названием войны с нацистской Германией 1941-1945 годов. Это заявление (впоследствии определение «отечественная война» Зеленским и другими украинскими лидерами почти не употреблялось) скорее является иллюстрацией того, что советские идеологемы еще имеют определенный резонанс в украинском обществе. А это, в свою очередь, подтверждает интерпретацию нынешней украинской трагедии как войны имперского распада, несмотря на то, что формально после краха СССР прошло более 30 лет.
Российский режим, развязавший войну, куда чаще «путается в показаниях». Начало вторжения проходило под лозунгом «освобождения Донбасса», где Россия должна «не бросать своих», т.е. русскоязычное население юго-востока Украины, априори воспринимаемое как русское (хотя вопрос о национальной идентичности населения этнически пестрых бывших зон колонизации редко имеет однозначный ответ). В такой интерпретации война могла выглядеть как столкновение двух национальных государств в борьбе за приграничные территории – такое же, каким были, например, конфликты между Германией и Польшей из-за Силезии и Познанской провинции (Великой Польши) в начале 1920-х годов.
Однако Владимир Путин давно развивал тезис (Путин 2021) о фактической идентичности русского и украинского народов и много раз повторил его уже после 24 февраля 2022 года. Эта же идея многие годы оставалась константой исторической политики Москвы. «Способ действий и риторика российских властей свидетельствовали о том, что, в отличие от стран Балтии и Польши, украинские сюжеты в сфере исторической политики воспринимались Москвой как внутреннее дело – но не Украины, а России. «Общее прошлое» должно было определять общее настоящее» (Касьянов 2022). Такой подход говорит в пользу толкования мотивов России в этой войне как (нео)имперских, практически совпадая с идеологемами императорской России: как известно, Екатерина II приказала выбить на медалях, выпущенных по случаю раздела Речи Посполитой, лозунг «Отторженныя возвратихъ».
Идеологический коктейль, смесь имперских и националистических моментов при объяснении российскими властями своих действий в отношении Украины, можно считать следствием неопределенного статуса самой нынешней России. С формально-правовой точки зрения она является федерацией. С точки зрения реальной государственно-политической практики РФ – унитарное централизованное государство, унаследовавшее от своего советского предшественника специфическую систему внутреннего устройства («русские» области и края плюс иерархия национальных образований – автономные республики, области и округа), которая в правление Путина была во многом демонтирована. Кроме того, появились определенные «новации» чисто имперского характера – например, нынешняя Чечня может считаться скорее чем-то вроде ассоциированного государства под протекторатом России, чем ее органичной составной частью, что напоминает положение Бухарского эмирата и Хивинского ханства в составе Российской империи в конце XIX – начале XX вв. В то же время по этническому составу населения (80% составляют русские) Россия соответствует «нормам» современного национального государства. Вся эта специфика, очевидно, является наследием и историческим следствием многовековой территориальной экспансии и описанного выше характера российского империализма. Сейчас невозможно предсказать, каким образом история разрешит противоречия этой модели государственно-политического устройства России.
Напротив, совершенно ясно, что война, начавшаяся в 2014-м и вступившая в свою самую катастрофическую фазу в 2022 году, привела к тотальному разрушению и опустошению наиболее крупной в Европе бывшей зоны колонизации, существовавшей с XVI-XVII веков в плодородном степном поясе к северу от Черного и Азовского морей. Теперь это крупнейшая в Европе зона беды и один из самых масштабных и трагических примеров неумения мирно разрешать проблемы, связанные с последствиями колониального освоения территорий. Пример, впрочем, далеко не единственный: можно вспомнить кровавую историю размежевания территорий бывшего Британского Раджа в конце 1940-х годов, столь же актуальный и трагический, как война в Украине, конфликт между Израилем и арабским населением бывшей Подмандатной Палестины или целую серию постколониальных войн в Африке. При этом речь идет о неумении не только извлекать уроки из прошлого, но и выстраивать приемлемое будущее. Ведь если даже те или иные формы колониальной экспансии навсегда ушли в историю, то сами феномены миграции и колонизации, как уже было сказано в начале этой статьи, останутся с нами до тех пор, пока существует человеческая цивилизация.
Литература
Абашин 2021 – Абашин С. Была ли Центральная Азия колонией? URL: https://syg.ma/@leisan-garipova/sierghiei-abashin-byla-li-tsientralnaia-aziia-koloniiei (дата обращения 26.02.2024)
Беляков 2023 – Беляков С. Демократия и социальная катастрофа URL: https://www.istorex.org/post/20-12-2023-sergei-beliakov (дата обращения: 27.02.2024)
Гришин, Нефёдкин 2019 – А. Гришин, А. Нефёдкин. 11 вопросов о самой неизвестной войне в русской истории URL: https://arzamas.academy/materials/1823 (дата обращения 26.02.2024)
Давыдов 2022 – Давыдов М. Цена утопии. История российской модернизации. М.: НЛО, 2022 – 536 с.
Долбилов, Миллер 2006 – Западные окраины Российской империи. Под ред. М. Долбилова, А. Миллера. М.: НЛО, 2006 – 608 с.
Зеленский 2022 – «Для нас, украинцев, это отечественная война»: Зеленский о крушении планов врага URL: https://kanaldim.tv/ru/dlya-nas-ukrainczev-eto-otechestvennaya-vojna-zelenskij-o-krushenii-planov-vraga-video/ (дата обращения: 28.02.2024)
Касьянов 2022 – Прямая дорога к катастрофе. Украинский историк Георгий Касьянов – о том, как увлечение Путина и россиян «великим прошлым» привело к нынешней войне. URL: https://meduza.io/feature/2022/10/11/pryamaya-doroga-k-katastrofe (дата обращения: 28.02.2024)
Мосионжник 2024 – Мосионжник Л. О «русском» и «прусском»: что тут от Орды, что от Ордена? URL: https://www.istorex.org/post/08-02-2024-leonid-mosionjnic (дата обращения: 27.02.2024)
Платт 2012 – Платт К. Внутренняя колонизация: границы империй/границы теорий. URL: https://web.archive.org/web/20130110023342/http://www.nlobooks.ru/node/2081 (дата обращения: 25.02.2024)
Путин 2021 – Статья Владимира Путина «Об историческом единстве русских и украинцев». URL: http://kremlin.ru/events/president/news/66181 (дата обращения: 28.02.2024)
Руссо 2017 - Руссо М. Советская Средняя Азия: колонии или нечто иное. URL: https://polit.ru/article/2017/06/14/ps_abashin/ (дата обращения: 28.02.2024)
Шокарев 2023 – Шокарев С. Разрывы, развилки и воспроизводство автократических механизмов в российской истории URL: https://www.istorex.org/post/11-11-2023-sergey-shokarev (дата обращения: 27.02.2024)
Эткинд 2012 – Эткинд А. Внутренняя колонизация: модель для разверки. URL: https://gefter.ru/archive/6347 (дата обращения 26.02.2024)
Эткинд 2013 – Эткинд А. Внутренняя колонизация: имперский опыт России. М.: НЛО, 2013 – 448 с.
Couch 2023 – Couch E. Is the Ukraine War an Anti-Colonial Struggle? URL: https://foreignpolicy.com/2023/03/07/russia-colonialism-imperialism-solidarity-ukraine/ (accessed 28.02.2024)
Martin 2001 – Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaka NY: Cornell University Press, 2001 – 498 pp.
Masaryk 1918 – Masaryk T.G. Území obývané Němci je naše území. URL: http://www.ceskenarodnilisty.cz/clanky/t-g-masaryk-uzemi-obyvane-nemci-je-nase-uzemi.html (accessed 27.02.2024)
Plokhy 2016 – Plokhy S. The Gates of Europe. A History of Ukraine. London – New York: Penguin Books, 2016.
Purna Swaraj 2023 – Purna Swaraj: The Demand for Full Independence 26 January 1930. India of the Past. Preserving memories of India and Indians https://www.indiaofthepast.org/indian-national-congress/major-events-pre-1950/purna-swaraj-demand-full-independence-26-january-1930 (accessed 26.02.2024)
References
Abashin S. Byla li Tsentralnaya Azia koloniey? (Was Central Asia a Colony?) URL: https://syg.ma/@leisan-garipova/sierghiei-abashin-byla-li-tsientralnaia-aziia-koloniiei (accessed 26.02.2024) (in Russian)
Belyakov S. Demokratiya I sotsialnaya katastrofa (Democracy and Social Catastrophy) URL: https://www.istorex.org/post/20-12-2023-sergei-beliakov (accessed 27.02.2024) (in Russian)
Couch E. Is the Ukraine War an Anti-Colonial Struggle? URL: https://foreignpolicy.com/2023/03/07/russia-colonialism-imperialism-solidarity-ukraine/ (accessed 28.02.2024)
Davydov M. Tsena utopii. Istoriya rossiiskoy modernizatsii (The Price of a Utopia. A History of the Russian Modernization). Moscow: NLO, 2022 – 536 pp. (in Russian)
Dolbilov M., Miller A. Zapadnye okrainy Rossiiskoy imperii (The Western Borderlands of the Russian Empire). Moscow: NLO, 2006 – 608 pp. (in Russian)
“Dlya nas, ukraintsev, eto otechestvennaya voyna”: Zelensky o krushenii planov vraga (“For us Ukrainians it’s a patriotic war”: Zelensky on enemy’s plans failure). URL: https://kanaldim.tv/ru/dlya-nas-ukrainczev-eto-otechestvennaya-vojna-zelenskij-o-krushenii-planov-vraga-video/ (accessed 28.02.2024) (in Russian)
Etkind A. Vnutrennyaya kolonizatsiya: model dlya razvertki (Inner Colonization: A Model to Explore). URL: https://gefter.ru/archive/6347 (accessed 26.02.2024) (in Russian)
Etkind A. Vnutrennyaya kolonizatsiya: imperskiy opyt Rossii (Inner Colonization: Russian Impewrial Experience). Moscow: NLO, 2013 – 448 pp.
Grishin A., Nefyodkin A. 11 voprosov o samoy neizvestnoy voyne v russkoy istorii (11 Questions About the Least Known War in Russian History) URL: https://arzamas.academy/materials/1823 (accessed 26.02.2024) (in Russian)
Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaka NY: Cornell University Press, 2001 – 498 pp.
Masaryk T.G. Území obývané Němci je naše území. URL: http://www.ceskenarodnilisty.cz/clanky/t-g-masaryk-uzemi-obyvane-nemci-je-nase-uzemi.html (accessed 27.02.2024) (in Czech)
Mosionjnic L. O “russkom” I “prusskom”: chto tut ot Ordy, chto ot Ordena? (On the “Russian” and “Prussian”: What Derives from the Horde, and What from the Order?) URL: https://www.istorex.org/post/08-02-2024-leonid-mosionjnic (accessed 27.02.2024) (in Russian)
Platt K. Vnutrennyaya kolionizatsitya: granitsy imperiy/granitsy teoriy (Inner Colonization: Borders of Empires / Borders of Theories). URL: https://web.archive.org/web/20130110023342/http://www.nlobooks.ru/node/2081 (accessed 25.02.2024) (in Russian)
Plokhy S. The Gates of Europe. A History of Ukraine. London – New York: Penguin Books, 2016.
Pryamaya doroga k katastrofe. Ukrainskii istorik Georgy Kasyanov o tom, kak uvlecheniye Putina I rossiyan “velikim proshlym” privelo k nyneshney voyne (A Straight Way Towards the Catastrophy. Ukrainian historian Georgy Kasyanov speaks about how Putin’s and Russians’ infatuation with their “great past” led to the current war). URL: https://meduza.io/feature/2022/10/11/pryamaya-doroga-k-katastrofe (accessed 28.02.2024) (in Russian)
Purna Swaraj: The Demand for Full Independence 26 January 1930. India of the Past. Preserving memories of India and Indians https://www.indiaofthepast.org/indian-national-congress/major-events-pre-1950/purna-swaraj-demand-full-independence-26-january-1930 (accessed 26.02.2024)
Putin V. Ob istoricheskom yedinstve russkikh I ukraintsev (On the Historical Unity of Russians and Ukrainians). URL: http://kremlin.ru/events/president/news/66181 (accessed 28.02.2024) (in Russian)
Russo M. Sovetskaya Srednyaya Azia: kolonii ili nechto inoye (Soviet Central Asia: Colonies or Something Else?) URL: https://polit.ru/article/2017/06/14/ps_abashin/ (accessed 28.02.2024) (in Russian)
Shokarev S. Razryvy, razvilki I vospoizvodstvo avtokraticheskikh mekhanizmov v rossiiskoy istorii (Break-Ups, Crossroads and the Recreation of the Mechanisms of Autocracy in Russian History). URL: https://www.istorex.org/post/11-11-2023-sergey-shokarev (accessed 27.02.2024) (in Russian)
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.