Сорока М. Как историки сотрудничали с правительствами. Размышления над дипломатическими документами
Известные серии дипломатических документов об истоках первой мировой войны, опубликованные правительствами держав-участниц в межвоенный период, стали вехой в отношениях историков и чиновников. Цель публикаций была политическая, а не научная, и правительства с большим трудом пошли на то, чтобы предоставить историкам доступ к документам, относящимся к недавнему прошлому. Все, кроме США, пошли на публикацию только потому, что материалы, опубликованные другой стороной, грозили создать у историков и у общества в целом неблагоприятное впечатление об их действиях в условиях июльского кризиса. Сборник под редакцией покойного д-ра Кита Уилсона, профессора Лидского университета (Британия), дает представление о том, как готовились монументальные тома серий и на каких условиях сотрудничали министерства и историки в разных странах.
Ключевые слова. Версальский протокол, серии документов об истоках войны, «война документов», архивы МИД, «патриотическая самоцензура», историки, правительства.
Сведения об авторе: Сорока Марина Евгеньевна, независимый исследователь, PhD (Канада).
Контактная информация. E-mail: mevorobieva@gmail.com
Marina Soroka Historians Collaborating with Governments. Reflections on the Diplomatic Documents.
Abstract. The well-known international series of documents on the origins of World War I, published in the interwar period, became a milestone in the tense relationship between historians and officialdom. Everywhere the purpose of the publications was political, rather than academic, and the governments were uneasy about allowing historians access to recent documents. All the governments, except the USA, decided to publish their diplomatic documents only because another government’s publication might create an unfavourable opinion of their role in the July crisis among historians and in society. Nine collected essays edited by the late Dr. Keith Wilson of the Leeds University tell the stories of how the series were prepared and how various foreign ministries collaborated with historians in the task.
Key words. Versailles treaty, series on the origins of war, «war of documents», foreign ministries, “patriotic self-censorship”, historians, governments
Contact information: Marina Soroka – independent researcher, PhD (Canada). E-mail: mevorobieva@gmail.com
Вопреки иронической констатации французского дипломата Жюля Камбона, что солдаты, а не дипломаты ходят в любимчиках у историков[1], дипломатическая предыстория первой мировой войны, так называемый «июльский кризис 1914 года», не обделен вниманием историков: к двадцать первому веку было опубликовано за три тысячи книг о нем, хотя число достойных внимания среди них куда меньше. Правда, после еще более жестокой бойни 1939-1945 гг. к первой мировой и ее предыстории историки возвращались уже больше по случаю годовщин, последняя из которых была в 2014 г. К этому времени все большие издательства набрали множество рукописей с заголовками, в которых прямо или метафорически упоминалось слово «война»[2].
В 2011-2015 гг. в книжных магазинах появились сотни новых и пересмотренных старых книг о «Большой войне». В книгах последнего урожая стало гораздо меньше разборов военных действий, а философских размышлений разной глубины – больше. Историки, как бы откликаясь на мысли английского историка и философа Герберта Баттерфилда, начали больше говорить об истории как о «театре этических сюжетов»[3]. Анника Момбауэр отметила, что при обсуждении обстоятельств возникновения войны термин «вина» стал непопулярным, его заменила «ответственность». Устарели объяснения факторов войны, рассматривающие действия только одного из правительств-участников. На июльский кризис смотрят как на событие огромного международного значения, а на войну – как на трагическое следствие многосторонних взаимодействий[4]. Короче, вопрос потерял политическую актуальность и стал академическим.
Возлагать всю ответственность за давно прошедшую войну на одну из сторон уже не тянет после книг, вроде нашумевшей в свое время лекции Джеймса Джолла «1914. The Unspoken Assumptions»[5], что неуклюже переведу как «1914. Неозвученные убеждения». Джолл говорил о бытующих в обществе мнениях, которые настолько широко распространены, что современники даже не считают нужным их упоминать. Он напомнил историкам, что решения и позиции государственных деятелей начала века были продиктованы не только их публично высказанными мнениями, но и убеждениями неосознанными, впитанными из атмосферы, в которой они выросли. Например, для английских политиков времен июльского кризиса естественным был взгляд на международное положение, продиктованный социальным дарвинизмом. Закон естественного отбора, сформулированный Дарвином, неправомерно прилагался к человеческим обществам и расам и из него вытекало, что жизнь в обществе это тоже борьба за существование, а следовательно конфликты неизбежны и даже благотворны, т.к. ведут к постепенному улучшению жизни на земле, давая лучшим образчикам человеческого рода, а также сильным расам и народам естественное преимущество над отсталыми и слабыми. Для этих политиков также не подлежало сомнению, что война подогревает патриотизм населения, что она помогает понизить давление, созданное внутренними конфликтами, и что сильное влияние общественного мнения заставляет современные правительства уступать страстям толпы. Читатель может сам судить, только ли в Англии политики придерживались этих взглядов.
Авнер Оффер написал в 1980х гг. необычную книгу – о сельскохозяйственной подоплеке первой мировой[6] – в которой отмечает, что политики и пресса перед войной были совершенно зациклены на понятиях «чести» и «обиженного государства», и с их точки зрения, «оскорбленная честь» – отдельного ли человека, государства ли – всегда требовала скорого и устрашающего отмщения. Мысль, что честь политика может состоять в том, чтобы не разыгрывать героя, избежать вооруженного конфликта и пощадить свой народ; в том, чтобы, не слушая разжигателей страстей, взвесить реальную необходимость вступления в войну, отсутствовала в умах той политической элиты.
Так что в последние полвека историков и экспертов по национальной безопасности разных стран интересует прежде всего «как это случилось», а не «кто виноват». Тем не менее, «старые песни о главном» не вовсе стихли: в 2021 г. одновременно в Белграде министерством обороны и в Москве издательством «Алгоритм» издана книга сербского историка Миле Белаяца об истоках первой мировой под боевитым названием «Кому нужны ревизии истории?» Очевидный ответ для историка: науке нужны. То, что сербскому министерству обороны кажется ересью, в науке называется взглядом с новой стороны, через новую призму. Иначе что же, историкам строго держаться Версальского протокола 1919 года?
Ревизии полезны, даже когда неудачны: перемелется – мука будет. Например, в 2011 г., д-р Шон МакМикин, поработав в турецких архивах, удивил ученый мир монографией[7], в которой через восемьдесят лет после А.М.Зайончковского и М.Н.Покровского вновь возложил ответственность за развязывание войны на Российскую империю. С ним мало кто из специалистов согласился, но по прошествии десяти лет стало ясно, что критика его тезиса привела к появлению более основательных и интересных работ, по-новому рассматривающих политику стран Антанты и Тройственного Союза в 1914-1918 гг.
История, собственно, пишется путем постоянных «ревизий». Если бы не вечные поиски новой информации, сомнения и пересмотры уже известного, то незачем плодить диссертации – не для того же, чтобы подтвердить мнение предыдущего оратора?
Оппоненты вольны опровергать или соглашаться с новыми мнениями, но не прибегая при этом к поддержке министерств обороны или других государственных органов. Собственно, это и есть тема книги конца 1990-х годов, привлекшей наше внимание[8]: в ней речь о том, почему и как правительства великих держав после первой мировой войны издавали дипломатические документы за период, предшествовавший войне, с щекотливой под-темой о том, какого рода сотрудничества потребовали от историков правительства, пригласившие их редактировать соответствующие серии. Об этом подробно рассказывают статьи сборника с интересным названием: с одной стороны, у глагола forge есть значение «ковать», «формировать», а с другой – «подделывать, делать фальшивки».
Во введении редактор сборника, доктор Кит Уилсон, предлагает извлечь четыре вывода из статей[9]. Он считает, что интересы правительств (чиновников) и историков несовместимы, т.к. правительства считают, что государственные документы являются их собственностью и хранятся отнюдь не в научных целях. Он цитирует слова Фридриха Тимме, редактора германской серии документов по предыстории первой мировой войны, о том, что как политик он никак не может согласиться, что издание было предпринято ради изучения современной истории. А британский историк Герберт Баттерфилд, обращаясь к коллегам, напомнил: «мы никогда не должны забывать о разнице между интересами чиновничества и ученого историка, не должны допускать, чтобы их противоречия затушевывали, а конфликт интересов и напряженные отношения между сторонами конфликта превращали в мирное сосуществование». По мнению Уилсона, это значит, что правительства и чиновники, понимая, что от них зависит дать возможность историку разобраться в мотивах правительственной политики, стараются сделать архивы недоступными и поощряют ученых заниматься изучением как можно более отдаленных эпох.
Во-вторых, они прекрасно понимают, что предоставление историкам полного или частичного доступа к документам дает государству возможность для «исторической инженерии», манипулирования работой историка. Когда решается вопрос, дать ли обществу или отдельным лицам доступ к документам, то исходят не из полезности шага для понимания прошлого, а из того, как это повлияет на интересы правительства в настоящем и будущем.
В-третьих, правительства предпочитают патриотическую историю всем иным ее видам и стараются, чтобы человек, допущенный к работе с документами, «официальный историограф» или редактор официальных документов, был бы патриотически настроенным историком. И, в-четвертых, многие историки считают своим долгом писать или участвовать в публикациях в русле патриотической истории. Поэтому несмотря на серии государственных документов, опубликованные в 1920х и 1930х гг., которые сильно продвинули изучение международных отношений; несмотря на публикации после 1945 г. документов, относящихся к межвоенной эпохе, и несмотря на то, что в Британии в 1960х гг. было принято Постановление о Тридцатилетнем Периоде (по истечении которого правительственные документы должны быть открыты для историков), ситуация мало изменилась и по-прежнему в формировании или обработке коллективной памяти роль правительств остается более значительной, чем роль историков. Этот вывод теперь, в 2022 году, кажется слишком мрачным, но ввиду традиционно непростых отношений между владельцами архивов (включая правительства) и историками, можно его понять. Недаром среди канадских историков бытует шуточная инструкция: приступая к биографии национального героя, первым делом убейте его вдову. (Как правило, она распоряжается архивом и может диктовать историку, каким хочет видеть образ мужа).
Статьи в указанном сборнике посвящены публикациям, предпринятым правительствами бывших воюющих стран в межвоенный период. Начав со спешной публикации документов за июль 1914 года, чтобы отмести от себя обвинения в агрессии, воюющие стороны уже в 1914-1915 гг. выпустили в свет: Германия – «Белую книгу», Австро-Венгрия – «Красно-белую книгу», Англия – «Синюю книгу», Бельгия – «Серую книгу», Россия – «Оранжевую книгу» и Франция – «Желтую книгу». Но после войны и активизации деятельности пацифистских объединений в Европе и США эти неполные и откровенно апологетические публикации уже не отвечали ни цели правительств, ни запросу общества.
Целью новых публикаций с точки зрения правительств было, по большей части, не ознакомление обществ, а так сказать, ремонтно-восстановительные работы, укрепление собственного престижа, подорванного тяготами войны и выступлениями пацифистов. Правительства бывшей Антанты и Тройственного союза решили объяснить свою предвоенную политику, заглянув для этого даже в далекое прошлое.
Для Германии, признанной на Версальской конференции виновницей войны, этот вопрос имел самое большое значение, и потому она приложила самые большие усилия для выпуска своей серии, которая стала первой в этом роде. Германский МИД времен Веймарской республики нарочно провалил намерение разоблачить Германскую империю путем публикации документов. Карл Каутский по заказу правительства подготовил к изданию германские документы о начале войны в 1914 г., но при последующем правительстве был обвинен в предательстве и МИД всеми силами старался помешать его публикации. Вместо разоблачения германский МИД повел широкую кампанию по восстановлению престижа Вильгельма II и его правительства.
Уже в 1924 г. германский канцлер В. Маркс написал британскому премьер-министру и министру иностранных дел Р. Макдоналду, что по завершении выпуска публикации сорока томов «Die Grosse Politik»[10] Германия потребует, чтобы державы-победительницы устроили международный арбитражный суд для рассмотрения причин войны и вынесения беспристрастного решения.
Серия вышла в 1922-1928 гг. С июня 1919 г. до 1945 г. продолжалась широкая германская кампания дезинформации, использовавшая разнообразные каналы: от создания центра по изучению причин войны до участия авторов, нанятых МИД, и добровольцев, которые переводили с иностранных языков прогерманские публикации о первой мировой войне и распространяли официальную линию МИД о войне по немецким школам за рубежом и дипломатическим миссиям. Также специально заказывались одни мемуары, а текст других «смягчался» перед публикацией, чтобы их тон тоже подкреплял национал-консервативную версию прошлого.
Как пишет д-р Хольгер Гервиг, предвзятое редактирование и выбор документов, препятствия к опубликованию работ независимых историков, финансовая помощь псевдоисторикам, финансирование пропаганды и экспорт ее продуктов в Британию, Францию и США привели к тому, что общественное мнение в Германии и в меньшей степени за рубежом приняло на веру постулаты германского МИД. Они сводились к тому, чтобы на разные лады повторять слова государственного секретаря фон Ягова в 1915 году: Германия к 1914 г. оказалась в кольце врагов и ей оставалось только обороняться.
«Их трудами понимание исторических событий как в Германии, так и за рубежом, оставалось искаженным и после 1945 г.... Значение кампании по официальному и полуофициальному сокрытию и искажению фактов выходит за пределы германской истории или истории первой мировой войны. Кампания поднимает существенные вопросы о роли историка в обществе, о совести ученого, о порядочности и общественной морали. Она иллюстрирует повсеместную проблему: как написать объективно о событиях, которые настолько значимы для национальных интересов, что могут стать темой официальной пропаганды».
Хольгер Гервиг пишет далее, что нацистский экспансионизм вырос на дрожжах патриотической самоцензуры 1920-х гг. Иными словами, по мнению канадского историка, агрессивный ревизионизм Адольфа Гитлера уходит корнями в общественное мнение и мировоззрение политической элиты Веймарской республики. Как он пишет, экспорт немецкой пропаганды в Британию, Францию и США сыграл некоторую роль сначала в моральном, а потом и стратегическом подрыве в Версальского договора. Недаром Густав Штреземан говорил, что патриотическая самоцензура стала частью его курса на сближение с Западом. И уж точно, что почти полвека, до выхода книги Фрица Фишера[11] в 1961 г., взгляд германского общества на причины войны 1914 г. в большой степени формировался теми, кого Джон Рëль назвал «патриотические самоцензоры». Поэтому утверждение Фишера, что целью Германии в войне была вовсе не самозащита, а мировое господство, вызвало бурное негодование в Германии, хотя и он не назвал Германию единственной виновницей войны.
В ходе работы над серией редактор Ф. Тимме признавал, что не в интересах Германии подрывать репутацию собственных государственных деятелей или осложнять международные отношения Германии. Поэтому в подборке материалов и примечаниях редакторы, по его словам, были особенно деликатны при упоминаниях иностранных деятелей, которые еще могли сыграть роль в отношениях своих стран с Германией. Его соредактор, проф. Бартольди вообще написал в журнале, что сборник документов призван служить будущему, а не прошлому, пишет Гервиг. Но эти слова можно истолковывать двояко: и как признание, что публикация должна показать Германию в выгодном свете, и как надежду, что она поможет достигнуть честного консенсуса. И некоторых историков работа Ф. Тимме даже восхитила. Американский историк Реймонд Зонтаг в 1962 г. умиленно вспоминал свое посещение германского МИД в 1923 г., когда он был допущен работать в архиве. Тимме, встретивший американца и познакомивший его с системой, показал ему множество молодых людей, работавших в большом зале министерства, и сказал, что все они заняты подготовкой собрания дипломатических документов.
Зонтаг настаивает, что Тимме старался найти компромисс между исторической точностью и интересами германской внешней политики: «Снова и снова приходишь к неизбежному выводу, что текст Die Grosse Politik настолько полный, насколько это возможно в издании, которое посвящено недавнему прошлому. Только сноски вводят в заблуждение». Он же в защиту германской публикации цитирует Алана Тейлора, который хвалил работу немецких редакторов за быстроту, с которой они прочли материалы за 43 года и опубликовали 54 книги (41 том) [12].
При этом редакторы не забывали об интересах Германии в настоящем. Когда в феврале 1925 г. итальянский МИД пожаловался германскому правительству на содержание опубликованных томов, ему ответили, что перед отправкой в типографию текст каждого тома проверяет отставной дипломат специально, чтобы не задеть никого из ныне живущих государственных деятелей и что в будущем будут с особым вниманием проверять всё относящееся к Италии.
Теми же принципами руководствовались и остальные правительства. Барон де Курсель, директор архива французского МИД, еще до войны говорил: «Наши архивы – и надо постоянно об этом напоминать – это нечто вроде пороха, который иногда может взорваться и принести много вреда, в то время как им нужно пользоваться только, чтобы защищаться от наших врагов».
В результате эти серии стали солдатами «войны документов», а не просто собраниями исторических свидетельств. Алан Дж. П. Тейлор указал, например, что германские документы, благодаря способу подборки и особенно последовательности, в которой они расположены в публикациях, создают ложное впечатление безобидности германской имперской политики и коварства ее врагов. Так, документы, относящиеся к марокканскому кризису 1905 г., собраны в одном томе, а документы о несостоявшемся Бьоркском договоре 1905 г. – в другом, так что не сразу заметишь, что целью германской политики в Марокко было заставить Францию вступить в континентальную лигу под германским началом. Эта уловка редакторов была нейтрализована во французском переводном издании германских материалов, где все документы были рассортированы заново строго хронологически.
Французские «Documents diplomatiques français» были изданы в трех сериях. Издание было предпринято в ответ на германскую, русскую и австрийскую серии, о которых речь еще пойдет ниже. С помощью увесистых 54 книг (40 томов) своих документов Германия вела успешную борьбу против статьи 231 Версальского договора. Французские дипломаты требовали от своего правительства ответить на немецкую пропаганду.
Французы понимали, что не могут заставить германскую пропаганду замолчать и в то же время своим молчанием – традиционным приемом дипломатии перед лицом обвинений – тоже положения не исправят. Пришлось пойти на публикацию французских материалов о предыстории войны.
Был создан комитет из 56 человек для наблюдения за работой бюро и редакционного совета, которые отбирали документы определенного хронологического периода. С самого начала французский метод вызвал одобрение историков. Правда, как отметил американский специалист Сидни Фэй, историки составляли меньшинство в комиссии из дипломатов, ученых нескольких отраслей и государственных чиновников, но секретарем комиссии был известный историк Пьер Ренувен, репутация которого была гарантией качества. В отличие от германских документов для публикации привлекались материалы не только МИД, но и военного, военно-морского и колониального ведомств, а также частная переписка дипломатов и государственных деятелей. Документы в каждом томе представлены хронологически, а не тематически, но к изданию прилагалось подробное оглавление с 23 темами и подзаголовками. Из них легко не только выбрать весь материал по нужному вопросу, но и увидеть все связи и влияния на ведомства. Кроме того, к каждому тому прилагался отличный индекс [13]. Но все-таки главная цель третьей серии, с которой началось французское издание, тоже была не научная, а политическая.
Решая, какие периоды сделать доступными для историков, комитет старался, прежде всего, не осложнять деятельность французской дипломатии ненужной открытостью. Вся французская дипломатическая переписка традиционно хранилась в переплетенных книгах по странам, независимо от важности или чувствительности каждого документа. Это вызвало беспокойство, когда дело дошло до допусков – чтобы ненадежный человек не прочел того, что нельзя.
Работа затянулась. В результате, ко времени выхода первого тома в 1929 г. германская пропаганда уже сделала свое дело и появление французских документов мало повлияло на общественное мнение. Публикация была прервана войной, во время оккупации пропало много документов, только часть которых потом была найдена в Германии. Другая часть материалов сгорела во время освобождения Парижа. Но в 1945 г. комиссия возобновила работу, которая была завершена только в 1960х годах. Рецензируя послевоенные тома первой серии (от 1871 до 1900 года), Алан Дж.П.Тейлор сказал, что ее можно упрекнуть только в том, что все основные документы уже давно опубликованы в других странах или в других сборниках. Также он c сожалением говорит, что ничто в изданных документах не объясняет, почему Александр III пошел на союз с Францией в конце 1893 года[14]. На этот упрек Пьер Ренувен косвенно ответил в пространной статье 1961 года, посвященной завершению работы над французскими дипломатическими документами. Он пояснил, что после 1945 г. оказалось, что исчезли фонды, относящиеся к франко-русским и франко-итальянским отношениям до 1900 года. Отсутствующие телеграммы историки смогли восстановить по сохранившимся журналам шифровального отдела, но донесения были по большей части утеряны безвозвратно. Ренувен подвел итог работе: всего были изданы 16 томов первой серии (1871-1900 гг.), 14 томов второй серии (1901-1911 гг.) и 11 томов третьей серии (ноябрь 1911- август 1914 г.).
В связи с высказываемыми сожалениями о том, что историки были в комиссии в меньшинстве, Ренувен заверил, что комиссия собралась в полном составе только один раз, на торжественное открытие работы. Дальше работу вели группы историков с помощью директоров министерских архивов [15].
В результате получилось издание, которое вызвало общее восхищение точностью, полнотой и организованностью. Придирчивый Алан Тейлор назвал его «в некоторых отношениях самым ценным» из изданных серий: им было удобнее всего пользоваться, и даже то, что публикация затянулась на многие годы, оказалось выгодным, т.к. за это время в распоряжение историков поступили некоторые прежде закрытые архивные собрания. Минусами публикации он назвал невосполнимые утраты документов и последствия запоздания для науки. Он написал, что германская версия событий 1914 года, основанная на Die Grosse Politik, к моменту завершения французской публикации была в обращении уже 35 лет. Тейлор предсказывал, что пройдет еще столько же лет, прежде чем влияние французских документов скажется на исторической науке, а учебников истории оно, возможно, никогда и не коснется. В заключение он еще раз подчеркнул, что французские документы свидетельствуют о профессиональной компетентности кадров французского МИД: их объединяли общие нормы поведения и отношения к поставленным задачам, трудолюбие и верность министру, хотя в то же время они всегда помнили, что он человек временный на своем посту [16].
Однако, в 1938 г. известный американский историк Бернадотт Шмит подметил уязвимое место публикаций как средства укрепить престиж предвоенного французского правительства: он установил, что при сравнении французских документов с «Livre jaune», выпущенной правительством в 1914 г., в последней обнаруживаются искажения, дополнения или пропуски в документах – все это, чтобы представить Германию безусловным агрессором. И все это сделано с ведома правительства. Таким образом, более недавняя публикация сделала очевидной нечестность правительства Пуанкаре. Далее Шмит указывает, что после публикации русских и французских документов за июль 1914 г. все существующие исторические монографии о кризисе должны быть в большей или меньшей степени переработаны. Однако, новые работы писать рано, потому что еще не вышли сербские документы по июльскому кризису. Он упомянул, что по слухам такое издание уже готово к публикации или даже напечатано, но югославское правительство препятствует его распространению. «До тех пор, пока они не станут доступны, создать полную окончательную картину событий невозможно». Историки отчаялись дождаться выхода итальянских документов, говорит Шмит, и поэтому так и будут описывать итальянскую политику в нелестных тонах, которые они черпают из донесений других европейских дипломатов не только за июль 1914 г., но и вообще с 1871 года [17].
Отсутствующий всегда неправ. Именно, чтобы не оказаться в положении отсутствующего на этой «войне документов» (как итальянское правительство), британский Форин Офис решился на публикацию материалов своих дипломатических архивов [18] . К. Хэмилтон, историк, много лет проработавший в Форин Офис, а потом в министерстве по делам Содружества наций, рассказывает, что чиновников Форин Офис традиционно было невозможно уговорить раскрыть любой секрет, проливающий свет на события современной истории, тем более на такие недавние, как июльский кризис 1914 г.
Когда они на это решились, то выбрали в редакторы двух довольно левых историков с независимым характером. (Один из них, Джордж П. Гуч, был первым авторитетным британским историком, который впоследствии раскритиковал Версальский договор.) Перед ними была поставлена цель воспитать британское общество в духе «просвещенного патриотизма». Известный дипломатический историк Ч.К. Уэбстер, однако, счел, что «просвещенного патриотизма» мало для современного человека и еще до выхода в свет серии заклеймил тех, кто пишет историю «для воспевания националистических предубеждений», противопоставив им тех, кто воспитывает будущих членов сообщества наций [19].
После долгой дискуссии о рисках допуска посторонних к документам 1914 года заместитель министра Элистер Кроу решил, что министерству нечего терять. Он и его преемник были уверены, что когда правда выйдет наружу, то ни предвоенного министра иностранных дел сэра Эдварда Грея, ни его подчиненных не будут винить. Тем не менее, редакторам пришлось по требованию Форин офис в ответ на просьбы иностранных правительств целиком или частично выпустить из подборок некоторые документы. Гуч и Темперли были возмущены, что советник французского правительства по публикации документов, посылая письмо с претензиями своего правительства, высказал мнение, что британское министерство имеет право диктовать свою волю редакторам и запретить публикацию некоторых документов. Темперли написал своему начальнику:
«Историки в этом отношении отличаются от политиков. Никто не поверит, что историк добровольно выпустил абзац из документа, т.к. для историка правильный метод это тот, которым пользуется Grosse Politik, т.е. публикация полного документа. То, что мы согласились на некоторые пропуски, доказывает наше искреннее желание угодить министру, но в глазах историков это уступка политической необходимости» [20].
Гуч и Темперли настаивали, что должны объяснить эту свою позицию в предисловии к третьему тому. Они утверждали, что их пригласили редактировать серию по их усмотрению[21], всего с двумя оговорками относительно того, какие документы они должны отобрать для публикации: 1. «официальные документы»; 2. документы, относящиеся к «общей европейской ситуации, из которой проистекла война». Они добавили, что решение, какие документы важны в соответствии с пунктом вторым, разумеется, должны принимать они сами. Вопрос был решен при встрече историков с министром, который рассудил, несмотря на их протесты, что «протоколы заседаний и до некоторой степени междепартаментская переписка не являются официальными документами, подлежащими публикации» [22].
Читательский прием последнего, одиннадцатого тома, можно сказать, подтвердил убеждение верхушки Форин Офис. Министра иностранных дел Чемберлена содержание последнего тома так захватило, что он читал до двух часов ночи, не в силах оторваться. Хотя рецензии вышли во всех газетах, тем не менее, не было писем в редакцию с опровержениями или призывов открыть дискуссию об июльском кризисе. Таким образом, дипломаты сочли, что общество в Англии теперь знает, что британское правительство действовало наилучшим доступным им образом, и в 1914 г. они не обманывали свой народ относительно причин вступления в войну.
Они также были пессимистически уверены, что британская публикация никак не повлияет на германское общественное мнение. Еще в 1927 г. директор исторического отдела Форин офис предсказал, что позиция Германии, несмотря на зарубежные публикации, останется той же: «настоящей причиной войны [с немецкой точки зрения] стала русская мобилизация, которая была вовсе не нужна, а британское правительство, зная это, не сделало ничего, чтобы остановить ее».
Серия была завершена к общему удовлетворению МИД и публики. Но историков она устраивала не во всем. К 1954 г. Форин Офис открыл для историков свои архивы до 1902 г. и стало возможно сравнить «Британские документы» с материалами архива. Английский историк Дж. Д. Харгривз тут же указал на слабые стороны работы Гуча и Темперли: ни британское, ни другие аналогичные издания не являются последним словом как «исторические свидетельства». Любой редактор, пусть даже с самой безупречной профессиональной репутацией, при выборе и организации материала для публикации отразит собственные предположения. Автор упрекает Гуча и Темперли, что они сгруппировали материалы под ими же выбранными заголовками, как было сделано в германской серии, и по-видимому отбирали для публикации документы, руководствуясь интересами не профессиональных историков, а любителей, которые хотели почитать о популярных в 1924 г. cюжетах, о «виновнике войны» и «ответственности за войну». Далее он говорит, что названия томов и глав запутывают читателя при поиске нужной информации и, видимо, запутали и редакторов, т.к. один и тот же документ иногда печатается дважды в разных разделах, один раз целиком, а другой – в сокращенном виде, причем не всегда указано, какие документы публикуются в сокращении. В целом, у Харгривза осталось впечатление, что избранный метод заставил Гуча и Темперли отбирать предпочтительно документы, которые легко было отнести к одной из выбранных ими тем и оставить за бортом много более важного. Он говорит укоризненно: «Документ становится свидетельством только, когда он помогает ответить на один из вопросов историка, а Гуч и Темперли выбрали только те, которые отвечали на их собственные вопросы». Правда, он признает, что они не могли знать, какие вопросы хотели бы задать другие, и что в работе такого масштаба неизбежны упущения [23]. Но в целом, меньше всего упреков вызвала французская серия.
Германская «Die Grosse Politik» в 40 томах вышла в 1922-1927 гг., охватив период 1871-1914 гг. Летом 1926 г. началась работа над сборником австро-венгерских дипломатических документов. Британское издание было заявлено официально в 1924 г. и к 1927 г. вышли 3 тома. В январе 1928 г. французское правительство создало свою комиссию для публикации. Германская и британская инициативы заставили и советское правительство пойти на нелегкие для него расходы по публикации дипломатических документов царского МИД.
Начиная с 1917 г. в России было опубликовано немало документов царского МИД, мемуаров и дневников военных и сановников, монографии «Царская Россия в мировой войне» самого М.Н. Покровского, «Подготовка России к войне в международном отношении» А.М. Зайончковского, дневник А.Н. Куропаткина накануне русско-японской войны и многое другое. В 1922 г. трудами НКИД вышел том о русско-французских отношениях в 1910-1914 гг. Почти те же документы вышли в Париже в двухтомнике[24], благодаря архивным поискам французского коммуниста Рене Маршана при содействии Покровского. Он опубликовал, главным образом, донесения из российского посольства в Париже, но не инструкции, которые получал посол А.П. Извольский из Петербурга, что, конечно, давало неполную картину целей царской внешней политики. Поток публикаций все-таки нельзя было приравнять к полной и систематической документальной серии.
Cоветскую сторону подгоняло и то, что она не могла контролировать все новые зарубежные публикации о временах последнего царствования, которые стремились – и нередко удачно – создать совершенно иное представление в мире о внешней политике царской России при Николае II. Так, вышли на французском и английском языках мемуары царских министров, А.П. Извольского и С.Д. Сазонова, а также нескольких ветеранов царской дипломатической службы, от уже покойного А.И. Нелидова (о Балканском кризисе 1875-1878 гг.) до А.В. Неклюдова, посланника в Швеции, и Н.В. Чарыкова, товарища министра иностранных дел, а потом посла в Константинополе. Царские дипломаты, в основном, оставшиеся в эмиграции, не передали советским властям архивы посольств, которые оказались у них на руках. Британский историк-славист Р.У. Ситон- Уотсон в 1924 г. с разрешения неофициального главы русской колонии в Англии бывшего дипломата Е.В. Саблина снял копии с материалов посольского архива и опубликовал в «Slavonic Review» документы, относящиеся к Балканскому кризису 1875-1878 гг. В 1926 г. бывший дипломат А.Ф. Мейендорф таким же образом опубликовал два тома дипломатической переписки барона Е.Е. фон Стааля[25]. За год до этого немецкий публицист Ф. Штиве, в своих книгах целеустремленно создававший покойному А.П. Извольскому репутацию главного поджигателя мировой войны, на средства и при содействии германского МИД издал 4 тома переписки Извольского в немецком переводе[26]. Туда вошли часть советского издания о русско-французских отношениях и 2 тома «Livre Noir», а также несколько прежде неопубликованных документов, по-видимому, из русского посольства в Париже. Вероятно, чтобы защитить репутацию отца, несколько позже дочь Извольского опубликовала во Франции два тома его переписки с графом А.К. Бенкендорфом[27]. В 1920-х годах бывший атташе посольства в Лондоне барон фон Зиберт в два захода опубликовал в Германии переписку посла А.К. Бенкендорфа за 1907-1914 гг.[28]
Все эти издания разнились по качеству редакции, комментариев и переводов. Для Е.А. Извольской считывал текст и писал комментарии профессор Георгий Шклявер, а во второпях напечатанной книге публициста Штиве, например, в переводе писем были допущены ошибки, искажавшие смысл, части текста пропущены, а источники указаны только для прежде публиковавшихся документов. Но эта активность грозила подорвать влияние советского нарратива и ставила под вопрос советское первенство в деле раскрытия тайн первой мировой войны, хотя Советы действительно первыми начали публиковать секретные договоры царского правительства.
Главным инициатором публикаций был М.Н. Покровский, единственный историк-марксист на видном правительственном посту (заместитель наркомпроса А.В. Луначарского). С 1918 г. он был членом комиссии по изучению причин войны по дипломатическим документам, а с 1921 г., став главой Центрархива, начал выпускать журнал «Красный архив», который в 106 номерах с 1922 по 1941 г. был основным местом публикации материалов по поздней Российской империи. Были опубликованы ценные материалы, но из-за неполноты и хаотичности они не давали полного представления о политике ни одного периода.
По мысли М.Н. Покровского, публикация материалов из царских архивов была необходима, чтобы выполнить обещание советского правительства, данное сразу после революции, разоблачить неприглядную изнанку тайной дипломатии.
Итак, 22 июня 1929 г. советское правительство признало необходимой публикацию по истории русской внешней политики в 1904-1917 гг. Советская серия получила название «Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. III cерия». Возглавил работу сам М.Н. Покровский. Таким образом, советское издание стало единственным, в котором редактор сочетал в одном лице историка и чиновника и никаких моральных дилемм перед ним стоять было не должно, т.к. он сам сформулировал задачу серии: разоблачить перед советским и международным обществом империалистическую хищническую сущность самодержавной России.
Еще до начала работы его коллега В. Максаков обещал, что серия, издаваемая Покровским, несомненно будет иметь мировое историческое значение не только для науки, но и для международных отношений. В отличие от других серий, советская сосредоточилась на документах периода войны, чтобы проиллюстрировать большевистский тезис, что империалисты затеяли войну не для защиты малых стран, а для передела добычи, и что Временное правительство не отказалось от этой цели. У Покровского не было ни достаточного числа квалифицированных сотрудников, ни денег, ни времени, чтобы охватить период, подобный охваченному германской серией. Поэтому первой была выпущена так называемая третья серия, с документами за июнь 1914 – ноябрь 1917 гг. Она не произвела ожидаемого впечатления, хотя и была единственной, в которой публиковались документы военного времени. Более длинная вторая серия (1900 – декабрь 1913) не была закончена и сохранилась только частично. Работа отличалась высоким профессиональным качеством. Документы были организованы строго хронологически, и каждый том был снабжен отличным, полным индексом. Кроме того, использовались документы не только МИД, но и других ведомств, что давало более верное представление о процессе принятия решений и ролях решателей, чем, например, германская серия, опубликовавшая только документы дипломатического ведомства.
Изоляция Советского Союза и связь с Германией привели к двустороннему сотрудничеству в издании серии. Германским историкам было известно отрицательное отношение Покровского к тезису о вине Германии, и они правильно предположили, что публикации, сделанные правительством, враждебным и царизму, и Антанте, подкрепят германскую кампанию против обвинений Германии в развязывании войны. В Германии уже переводились прежде изданные тома документов, а с 1927 г. началось сотрудничество между германской и советской сторонами в области обмена архивными материалами. Госиздат обещал сообщать германской стороне о готовящихся документальных публикациях и посылать печатные экземпляры. В 1928-1932 гг. больной раком Покровский часто бывал в Берлине для лечения и встречался с коллегами, в частности со специалистом по России Отто Гетшем. Он договорился о том, что для повышения международного резонанса подготовленные 11 томов (за январь 1914 – ноябрь 1915 гг.) будут выходить одновременно на русском и немецком языках. Немцам отдали авторские права на все публикации, кроме русскоязычных, – видимо, рассчитывая на переводы на английский и французский – и оба варианта, русский и немецкий, стали печатать в Германии. Главным редактором в Германии и переводчиком был Гетш. В 1935 г. вышли еще 6 томов в Ленинграде, а на немецком они были изданы в 1934-1936 гг. В конце 30х гг. советские историки работали над 24 томами, от 1900 до 1913 г. Несмотря на посмертную критику Покровского и его школы в СССР и на сталинские чистки среди тех, кто работал над серией, научный уровень публикаций его детища остался очень высоким. Тома 18, 19 и 20 вышли в 1938-1940 гг. Дерек Спринг предполагает, что они вышли без предисловий, потому что редакторы проявили максимальную осторожность в период разгрома «школы Покровского» и интенсивных репрессий.
Договор с Гетшем оставался в силе, хотя переводы запаздывали. С приходом к власти Гитлера немецкие власти потеряли интерес к этому проекту. После последнего визита Гетша в Москву в 1934 г. Геббельс решил все-таки не рвать культурные связи с СССР и до 1939 г. Гетш поддерживал связь с А.С. Ерусалимским (председателем комиссии и главным редактором). В начале 1941 г. советская сторона передала в Германию русский машинописный текст тома 21 часть 1 (октябрь – декабрь 1912 г.), но пока в СССР готовились к публикации, а в Берлине Гетш переводил, началась война. В СССР проект был остановлен. Гетш, уже отставленный от должности редактора, закончил перевод и в конце 1941 г. издал том 19. Немецкий перевод 20 тома вышел еще позже, в 1943 г. Отто Гетш подготовил и перевод 21 тома, но в 1943 г. его дом разбомбили, пока он лежал в больнице. Перевод сгорел вместе с его библиотекой в 30 тыс. томов, но русский текст уцелел, т.к. лежал в сейфе. После войны Гетш попытался заинтересовать в издании 21 тома оккупационную советскую администрацию, но скоро умер и его дело осталось незавершенным. Серия Покровского-Ерусалимского тоже не была возобновлена после 1945 г. Когда в 1960-х годах МИД начал новую серию под эгидой А.А. Громыко, то в предисловии к первому тому старый проект даже не был упомянут.
Итак, вот каковы были, вкратце, результаты стараний правительств. Британские документы не смогли выполнить свою главную задачу: нейтрализовать германскую пропаганду невиновности Германской империи в войне. За них это сделала политика гитлеровской Германии в 1930х годах. Французские документы тоже не помогли убедить немцев, что Эльзас-Лотарингия была отобрана у них в 1918 году по справедливости. Но документы до некоторой степени подкрепили аргументы французских политиков при обращении к собственным избирателям. При всем высоком качестве советской публикации, ее политический эффект был меньше, чем у германских документов, поддержанных на протяжении более, чем двух десятилетий всей мощью и талантами германского МИД и мобилизованного им аппарата помощников. Отчасти это было вызвано малочисленностью западных историков, знавших русский, но это обстоятельство было до некоторой степени компенсировано изданием немецких переводов.
Не все великие державы выказали одинаковое рвение при защите или оправданиях поведения своего правительства. Большевики, в частности, издали многотомное обвинение в адрес царизма и Временного правительства. Этим они хотели, прежде всего, укрепить собственные позиции, но при этом сильно помогли Германии, которая как раз собирала свидетельства, чтобы приуменьшить ее всеми признанную вину.
Австрии нечего было ни ждать, ни бояться от разоблачений свергнутых Габсбургов. Австрийские документы о происхождении войны печатались на средства германского правительства, что уже говорит о том, кто был заинтересован в них за пределами Австрии больше, чем сами австрийские историки, которые даже не откликнулись на призывы ответить на обвинения Версальского протокола. Когда же они это сделали, то выбранные документы иллюстрировали тезис германской пропаганды: Германия и Австро-Венгрия были окружены врагами и в июле 1914 г. их действия были всего лишь самозащитой. Но к тому времени, как вышли австрийские документы об истоках войны, итальянские историки уже побывали в австрийском политическом архиве и скопировали и сделали выписки из большого количества фондов. На основе этих материалов итальянский ученый Луиджи Альбертини выпустил трехтомную историю[29], которая на двадцать лет опередила нашумевшую книгу Фрица Фишера о целях Германии в первой мировой войне [30] .
Любопытно, что на обложке упомянутой в начале статьи книги Миле Белаяца издатели обещают «серьезный анализ» западных публикаций на основе сербских источников. Это последнее напоминает, что во время «войны документов» межвоенной эпохи Сербия (то есть уже Югославия), воздержалась от публикации своих документов, относящихся к июльскому кризису[31], дав пищу догадкам о том, что же в них есть такого, что не терпит света дня.
Советская серия, как и австрийская, получила материальные выгоды от Германии, благодаря германской кампании, которая стремилась убедить свой народ и мировое сообщество, что вплоть до 1914 г. русская внешняя политика была агрессивной.
Учитывая, что, как правило, историков, особенно иностранных, не допускали в архивы министерств иностранных дел, содержание томов стало неоценимым сокровищем. Никогда прежде такое количество документов, относившихся к недавней эпохе, не становилось им доступно: к 1939 г. их насчитывалось около 100 томов. Те, кто за нехваткой денег или времени, или из-за невозможности путешествовать, не могли лично посетить архивы, смогли работать, благодаря выпущенным томам документов. Как написал Дж. Гуч,
«Вердикты [разных историков] об отдельных личностях, политических курсах и событиях будут разниться, поскольку абсолютного эталона политической мудрости и добродетели не существует. Но больше нет сомнений в том, что же случилось [в июле 1914 года]. Бисмарк говорил, что подлинную историю нельзя воссоздать по официальным документам, потому что историк не всегда знает, что было на уме у писавшего. Но равно нельзя писать историю и без них»[32].
При всех своих недочетах публикации стали полезным инструментом в работе историков. Вот уже скоро век, как они широко используются и сильно повлияли на историографию первой мировой и внешнеполитических отношений предшествующего периода. Именно это отягчает ответственность редакторов серий за тенденциозные пропуски и умышленные искажения, то есть за допущенные из патриотических или оппортунистических соображений отступления от профессиональной этики и чисто человеческой порядочности. Да, не согласись они уступить требованиям правительства, их заменил бы кто-то другой, более уступчивый, но это не снимает с них ответственности. При упоминании Фридриха Тимме и его коллег рядом с перечислением их заслуг перед германской исторической наукой всегда будет стоять постыдное упоминание об их участии в редактировании Die Grosse Politik. Ведь «патриотическая самоцензура» германских историков помогла правительству надолго сделать германское общество совершенно глухим к заявлениям о том, что Германия хоть в какой-то мере отвечает за войну.
Гервиг пошел далее и в своей статье связал «патриотическую самоцензуру» с популярной «аналогией с 1914 годом», которая часто упоминается политологами при рассуждениях о возможных причинах возникновения третьей мировой войны. Он говорит: «Я полагаю, что те исторические материалы, которые привели к возникновению этой аналогии, были искажены. Нельзя по-прежнему считать, что Европа незаметно для самой себя “скатилась” в пропасть войны 1914 года[33], что ни одна нация не имела агрессивных намерений во время июльского кризиса и что только злая судьба или провидение повинны в последующих трагических событиях»[34] .
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.
[1] Cambon, Jules, Le Diplomate (Paris, 1926), стр. 37. [2] В 2011 г., после двух неудач я отправила в третье издательство заявку на книгу о русско-английских отношениях, по совету научного руководителя поменяв название: вместо милого моему сердцу «The Last Imperial Ambassador in London. Count A.K.Benckendorff» [Последний посол Российской империи в Британии. Граф А.К.Бенкендорф] я напечатала: «Britain, Russia and the Road to the First World War»[Британия, Россия и путь к Первой мировой войне]. Книга была принята и издана в том же 2011г. [3] Цитируется по Bentley, Michael. “Herbert Butterfield and the Ethics in Historiography”, History and Theory, vol. 44, No 1 (Feb., 2005), pp. 55-71. [4]Mombauer, Annika. “Guilt or Responsibility? The Hundred-Year Debate on the Origins of World War I”, Central European History, vol. 48, No 4 (Dec., 2015), pp. 541-564. [5] Joll, James. 1914: The Unspoken Assumptions; an Inaugural Lecture Delivered 25 April 1968, the London School of Economics and Political Science (London, 1968). [6] Offer, Avner. The First World War. An Agrarian Interpretation (Oxford, 1989). [7] McMeekin, Sean, The Russian Origins of the First World War (Cambridge, MA, 2011). [8] Forging the Collective Memory. Government and International Historians through Two World Wars» (ed. Keith Wilson). Providence: Berghahn Books, 1996. [9] Кит Уилсон «Правительства, историки и «историческая инженерия»» и «Неравновесие в Британских документах об истоках войны, 1898-1914 гг: Гуч, Темперли и Министерство по делам Индии» ; Кит Хэмилтон, «Историческая дипломатия Третьей Республики» и «В погоне за «Просвещенным патриотизмом»: британский Форин Офис и историки-исследователи во время и после Великой Войны»; Дерек У. Спринг, «Незавершенная серия: русские документы о происхождении Первой мировой войны»; Хольгер Г. Гервиг, « Обманутая Клио: патриотическая самоцензура в Германии после Великой Войны»; Герман Виттгенс, « Сенатор Оуэн, Шульдреферат и дискуссия о виновнике войны в 1920-х гг.»; Эллен Л. Ивенс и Джозеф О. Бейлен, «История как пропаганда: германский МИД и «Ознакомление» американских историков с вопросом о виновниках войны, 1930-1933.»; Ульфрид Бурц, «Австрия и Великая война: официальные публикации в 1920-1930х гг.»; Ури Байалер, «Сказать народу правду: решение Британии опубликовать дипломатические документы межвоенного периода». [10] Lepsius, J., Mendelssohn-Bartholdy A., Thimme F. (eds) Die Grosse Politik der Europäischen Kabinette, 1871-1914: Sammlung der Diplomatischen Akten des Auswärtigen Amtes ( Berlin, 1922-1928). [11] Fischer, Fritz, Griff nach der Weltmacht. Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland 1914/18, Düsseldorf, 1961. [12] Sontag, Raymond A., “The German Diplomatic Papers: Publication after Two World Wars”, The American History Review, vol. 68, No 1 (Oct., 1962), pp.57-68. [13] Fay, Sidney B. Review [untitled], The American Historical Review, vol. 35, No 4 (July, 1930), pp. 863-865. [14] Taylor, A.J.P. Review [untitled], The English Historical Review, vol. 67, No 263 (Apr., 1952), pp. 276-278. [15] Renouvin, Pierre, Paléologue. « Les documents diplomatiques français », Revue Historique, t.226, fasc. 1(1961), pp. 139-152. [16] Taylor, A.J.P. Review [untitled] The English Historical Review, vol. 76, No 299 (Apr., 1961), pp. 339-341. [17] Schmitt, Bernadotte E. Review [untitled], The Journal of Modern History, vol. 10, No 1(Mar., 1938), 128-134. [18] Gooch, G.P. , Temperley, H.W. V. eds., British Documents on the Origins of the War, 1898-1914 (11 vols., 1926-1938). [19] Hamilton, Keith. «Pursuit of ‘Enlightened Patriotism’», 222-3. [20] Wilson, Keith. «Imbalance in British Documents on the Origins of the War», pp. 242-3. [21] Gooch, G.P.”European Diplomacy Before the War in the Light of the Archives”, International Affairs, vol. 18, No 1( Jan.-Feb., 1939), pp. 77-102. [22] Hamilton, Keith, «Pursuit of ‘Enlightened Patriotism’», p. 242. [23] Hargreaves, J.D., “Some Critical Notes on ‘Gooch and Temperley’”, History. New Series, vol. 39, No 135/136 (February and June 1954), pp. 68-75. [24] Marchand, Réné. Un Livre noir: diplomatie d’avant-guerre d’après des documents des archives russes, nov. 1910- juillet 1914, 2 vols. (Paris, 1922-1923). [25] Meyendorff, Alexandre (ed.) Correspondance diplomatique du Baron de Staal 1886-1900 (Paris, 1926). [26] Stieve, F. «Der diplomatische Schriftwechsel Iswolskis 1911-1914» (Berlin, 1925). [27] Iswolsky, Alexandre. Au service de la Russie. Correspondance diplomatique, 2 vols. (Paris, 1937). [28] Siebert, Benno von (ed.), «Diplomatische Aktenstűcke zur Geschichte der Ententenpolitik den Vorkriegsjahre» (Berlin, 1921); Siebert, Benno von (ed.), «Graf Benckendorffs diplomatische Schriftwechsel» (Leipzig-Berlin, 1928). Бенно Александрович фон Зиберт с 1909 года был агентом германской разведки и копировал переписку русского посла в Лондоне для передачи в Берлин. В конце войны он уехал из Англии в Швейцарию,а оттуда в Германию, где и прожил остаток жизни. [29] Albertini, Luigi, Le origini della guerra del 1914 (Milan, 1942-1943). [30] Fischer, Fritz, Griff nach der Weltmacht. Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland 1914/18, Düsseldorf, 1961. [31] Schmitt, Bernadotte E. Review [untitled], The Journal of Modern History, vol. 10, No 1(Mar., 1938), 128-134. [32] Gooch, G.P.”European Diplomacy Before the War in the Light of the Archives”, International Affairs, vol. 18, No 1( Jan.-Feb., 1939), pp. 77-102. [33] Перефразированные слова британского премьер-министра Ллойда-Джорджа в 1915 г., отзвук которых слышится в названии книги Кристофера Кларка о тех же истоках первой мировой войны, «The Sleepwalkers» [Лунатики], вышедшей в 2012 году. [34] Forging the Collective Memory, 89.