Сорока М. Возникновение Крымской коалиции 1853 г. глазами русских, турок, англичан, немцев и французов. Историографические заметки
С благодарностью за советы и помощь А.С.Стыкалину.
Историография восточного кризиса 1853-1856 гг. показывает, что за прошедшие с Крымской войны почти сто семьдесят лет историки из стран-участниц все еще до некоторой степени разнятся во взгляде на цели и тактику государственных деятелей своей страны при анализе ее роли в превращении русско-турецкой войны в Крымскую, в которой Британия, Франция, Турция и Сардиния объединились против России. Но историки соглашаются в основном: в перечислении факторов, приведших к конфликту, и причин, по которым он не был улажен мирно. Среди последних давление общественного мнения на западные правительства и Турцию, а также отказ Николая I пойти на компромисс в требованиях к Турции.
Ключевые слова: Русско-турецкие отношения, восточный кризис 1853-1856 гг., дипломатия великих держав, экспансия, Оттоманская империя, Николай I, европейский концерт, Священный союз, Крымская коалиция
Сведения об авторе: Сорока Марина Евгеньевна, независимый исследователь, доктор философии (история) (Канада); E-mail: mevorobieva@gmail.com
Soroka Marina The emergence of the Crimean coalition in 1853 through the eyes of Russians, Turks, British, Germans and French. Historiographic notes
Abstract. The international historiography of the Eastern crisis of 1853-1856 demonstrates that one hundred and seventy years after the event historians still differ somewhat when when analyzing each country’s pre-war activity and their respective roles in transforming the Russo-Turkish war into the Crimean war, with Britain, France, Turkey and Sardinia aligned against Russia. Still, they agree on the general issues: the contributing factors to the conflict and the reasons why the conflict could not be settled peacefully. Among the latter they all list the pressure of public opinion in the Ottoman Empire and its Western allies, and Nicholas I’s refusal to compromise on his excessive demands on Turkey.
Key words: Russo-Turkish relations, the Eastern crisis of 1853-1856, great powers relations, expansion, Ottoman empire, Nicholas I, European concert, Holy Alliance, Crimean coalition
Soroka Marina – independent researcher, PhD (Canada); mevorobieva@gmail.com
4 октября 1853 г. фрейлина великой княгини Марии Александровны, дочь поэта Федора Тютчева, записала в дневник:
«Судя по последним известиям из Константинополя, война неминуемо должна разразиться. 14/26 сентября (день Воздвижения Креста, празднуемый нашей церковью) состоялось заседание Дивана, по настоянию которого султан обязался отклонить Венскую ноту и объявить, что если княжества[1] не будут очищены русскими войсками в течение семи дней, то будет объявлена война. Знамя Магомета было водружено в мечети, что сразу разожгло фанатизм всего магометанского населения. Итак, предстоит война, несмотря на все человеческие усилия предотвратить ее, несмотря на официозное вмешательство западных держав в наши дела, несмотря, наконец, на умеренность императора Николая Павловича, - война в осуществление того предсказания, которое предвещает на 54-й год освобождение Константинополя и восстановление храма св. Софии... Сомнения нет, мы, Россия на стороне правды и идеала: Россия сражается не за материальные выгоды и человеческие интересы, а за вечные идеи. Потому невозможно, чтобы она была побеждена...» [2]
Полная уверенность Тютчевой в том, что в Оттоманской империи России суждена роль защитницы и покровительницы православных подданных султана, а то и вообще «освободительницы» Константинополя от его тогдашних законных владетелей, естественна для барышни с домашним образованием. Так же естественна и ее вера в божественно предопределенную правоту России в любом вооруженном конфликте, и ее последующее огорчение от военного поражения.
Значительно позже, перечитывая старые дневниковые записи, на полях она объяснила свои чувства 1853 г. тем, что ей было всего 24 года, и упомянула влияние своего отца-славянофила. Видимо, к тому времени ее взгляд несколько изменился. А взгляд сегодняшних историков на помянутые ею умеренность требований Николая I и усилия его по предотвращению войны должен, казалось бы, значительно отличаться от взгляда фрейлины Тютчевой.
Американский историк Уильям Х. Макнил говорил, что трудно поверить в возможность мирного сосуществования наций, пока даже историки разных стран не в состоянии прийти к согласию в интерпретации исторических событий. Попытаемся опровергнуть его хотя бы в отдельно взятом случае, выявив общие точки в историографии тогдашних противников, чтобы создать картину действий, приведших к войне.
Ближе всех к А.Ф. Тютчевой хронологически турецкий дипломат и историк Салих Мунир Паша. В 1918 году бывший посол Оттоманской империи во Франции выпустил книгу о политике России на Балканском полуострове.
Книгу можно было бы назвать устаревшей, но в сегодняшней Турции она регулярно переиздается и поэтому заслуживает внимания. Предысторию кризиса он начинает с восстания египетского наместника в 1832 г. в трудный для султана начальный этап реформ в империи. Увидев возможность создать еще один русский протекторат, царь Николай I предложил султану финансовую и военную помощь. Султан рискнул принять ее, и русская армия сосредоточилась у Ункяр-Искелесси на азиатском берегу Босфора, а севастопольский флот (12 судов) встал на якорь там же. За эту поддержку султан подписал Ункяр-Искелессийский договор: Турция обязалась не впускать в Босфор через Дарданеллы никаких военных судов и прибегать к военной помощи России в случае нужды. В июле 1840 г. Россия, Австрия, Пруссия и Англия подписали в Лондоне договор о гарантиях целостности Оттоманской империи. В 1841 г. Франция присоединилась к нему и тогда же принцип закрытия Проливов для европейских военных судов был включен в международное право. Далее Салих Мунир Паша с горечью пишет: «Не затрудняясь церемониями, царская дипломатия через своих консулов властвовала в Дунайских княжествах (Молдавия и Валахия)». Он не объясняет, что по Адрианопольскому миру 1829 г. Россия обладала правом «ручательства в благоденствии» населения Дунайских княжеств и русские консулы были гарантами соблюдения прав, данных турками населению княжеств еще в 16 веке.
Он продолжает: «В ожидании лакомого наследия Порты, ее агенты и священники готовили восстания в Сербии, Боснии, Греции, Болгарии, чтобы создать поводы для вмешательства и образовать еще один протекторат». Звучит драматически, но фактов он не приводит, вероятно считая, что достаточно рассказал о российских агентах в Оттоманской империи в предыдущих главах своей книги. Тем временем, великий визирь Решид Паша при содействии Англии реформировал империю: в ноябре 1839 г. было провозглашено равенство всех подданных султана, независимо от национальности и религии, созданы современные административные учреждения, улучшены финансовая и правовая системы. Старая империя окрепла[3], русское влияние в Турции слабело, т.к. империя шла на сближение с Западом. Произошел конфликт между Петербургом и Константинополем из-за польских и венгерских эмигрантов, которых Петербург и Вена требовали выдать, чтобы судить за участие в революции 1848-49 гг. Великий визирь ответил от имени султана, что в русско-турецких договорах нет такого обязательства, и что султан, следуя священному долгу Османов, скорее пойдет на неравную борьбу против своих двух могущественных соседей, чем выдаст людей, которые просили у него убежище. Россия и Австрия порвали дипломатические отношения с Турцией, пригрозив ей, что если хоть один из этих семи людей скроется, то это будет считаться поводом к войне. Решид Паша просил Англию и Францию о посредничестве; они обратились к России, и одновременно ввели в Дарданеллы свои эскадры. Мягкое письмо от султана и обращения Англии и Франции, по словам турецкого автора, успокоили Николая I и он снял свои требования, чтобы избежать унизительного отказа[4].
Все это убедило царя к началу 1850-х гг., что расчленить Оттоманскую империю можно только совместно с одной из великих держав, и он выбрал для этого Англию. Целью автора было создать картину непрерывных попыток России подорвать существование Оттоманской империи, поэтому он не объясняет, что повторить с Турцией раздел Польши было бы невозможно.
В 1844 г. царь выразил желание договориться с Англией об индийской и персидской границе, Средней Азии и Турции. В меморандуме графа К.В. Нессельроде сэру Роберту Пилю предлагается следующая формулировка для будущего соглашения: Россия и Англия хотят оберегать независимость и целостность турецкой территории, и для этого нужно позволить Турции мирное существование, избегая навязывать ей дипломатические заботы и не вмешиваясь в ее внутренние дела (поясним: т.е. взять на себя ее внешние сношения – это и есть превратить в протекторат). Но при этом нужно помнить, что: 1) Турция склонна увиливать от выполнения договорных обязательств, пользуясь разногласиями соперничающих держав. С этим можно бороться, если Англия и Россия будут иметь общую линию в отношении Османской Порты. 2) трудно сочетать уважение к мусульманским законам с необходимыми уступками интересам христианского населения, т.к. нельзя оставаться равнодушными к вопиющим обидам и религиозной нетерпимости. Уже появились признаки pаспада империи, который может и ускориться. Последствия этой катастрофы можно смягчить, если Англия и Россия договорятся об идентичной линии поведения. Россия, согласно версии автора, уже достигла полного согласования с Австрией и теперь желательно, чтобы Англия присоединилась к ним. Ей это выгодно, т.к. предотвратит доминирование державы-соперницы (Франции) в регионах, которые контролируют путь в Индию [5].
Состояние Европы, казалось, благоприятствовало планам Николая I. Германия и Австрия еще не оправились от революций 1848-1849 гг., во Франции Луи-Наполеон Бонапарт только что совершил переворот, и союз между страной-победительницей и страной-побежденной при Ватерлоо казался невозможным.
Чтобы подчинить Оттоманскую империю, Николай нашел незначащий предлог. В конце 1852 г., следуя мнению двух комиссий (мусульманской и смешанной православно-католической), турецкое правительство решило дать католическим монахам право служить мессы в часовне у могилы Богородицы, а православным – в базилике Вознесения, что раньше было исключительным правом католической церкви. Но, уступив протестам Франции, султанское правительство потом отменило это решение. Тогда вмешался Николай I; объявив себя законным покровителем православных подданных султана согласно Кючук-Кайнарджийскому и Адрианопольскому договорам, он потребовал у султана отменить его решение. Посланный им кн. А.С. Меншиков по секрету также потребовал у турецкого правительства формально и письменно признать Россию покровительницей всех православных в Порте, дать привилегии православным патриархам Антиохии и Александрии; дать обязательство ни назначать, ни смещать прелатов без предварительной консультации с русскими представителями и заключить оборонительный и наступательный союз с Россией [6]. В то же время Николай не упускал возможности склонить на свою сторону Англию. Когда Меншиков собирался в путь, по словам автора, Николай начал свои роковые разговоры с английским послом в Петербурге, сэром Джорджем Хэмилтоном Симуром о неизбежном разделе Турции, которую он называл «больным». Он говорил послу: «Я не позволю такой сильной державе, как Англия, занять Босфор, дорогу от Днепра и Дона в Средиземное море. Но если бы Российская империя решила овладеть Константинополем, то ей пришлось бы остаться там навсегда». Премьер-министр лорд Джон Рассел, прочитав донесение посла с пересказом этих рассуждений, отверг предложение, ответив: «Усиленные заботы друзей “пациента” станут причиной его смерти». Автор, как обычно, не указывает источник, но слова Рассела можно прочесть в письме от 9 февраля 1853 года.[7]
Николай продолжал не верить в возможность англо-французского союза, считая, что если Лондон не примет его предложений, то можно усыпить его бдительность лживыми заверениями, а потом поставить перед свершившимся фактом, то есть по сути превратить все населенные православными земли Османской Порты в русский протекторат. Англия будет протестовать, но не решится развязать войну, а Австрия и Пруссия будут сохранять дружественный нейтралитет по отношению к России. Поэтому, не обращая внимания на ответ английского правительства и не испугавшись отказа Порты (по совету Англии и Франции) принять ультиматум Меншикова, он не учел, что Англия и Франция не желают нарушения равновесия в Средиземном море, которое было неизбежно, если бы безобидную слабую Турцию заменила более агрессивная и сильная Россия. Они пришли на помощь Турции и потребовали у Николая I эвакуации Дунайских княжеств. В ответ на отказ России они объявили ей войну и подписали союз с Турцией в марте 1853 г.[8]
Книга написана на французском языке, что сразу указывает на ее адресатов, политиков Антанты, и на базе британских, французских и русских источников. Помимо полезного для сравнения взгляда на события с противной стороны, книга уточняет суть некоторых эпизодов истории русско-турецких отношений, которые в других источниках только упоминаются. Однако ссылок в книге мало, потому что она адресована не историкам, а дипломатам. Цель книги была убедить Антанту не расчленять Оттоманскую империю, которая вступила в войну на стороне Германии якобы лишь потому, что Англия и Франция предпочли ей союз с извечным врагом Турции, Россией. Это объясняет, почему в книге представлена только одна сторона исторической роли Турции – роль жертвы России.
Через семьдесят лет после турецкого дипломата английский историк Мьюриэл Чемберлен в биографии лорда Абердина так объясняла поведение английского коалиционного кабинета в восточном кризисе: кабинет раскололся в вопросе о тактике. И лорд Пальмерстон, и лорд Абердин исходили из одной и той же предпосылки, что царь не хочет войны. Но, по мнению Пальмерстона, чтобы избежать войны, нужно было дать ему понять, что каждое его действие Англия будет встречать противодействием (например, если он отправит флот к турецкому берегу, Англия сделает то же самое). Царь поймет риски и изменит курс. Абердин считал, что урегулирование должно быть достигнуто дипломатическим путем, через посредников и без огласки. Угрожать нельзя, флот отправлять не нужно, т.к. это сделает отступление невозможным для царя [9]. Автор считает, что любая из этих двух тактик могла бы оказаться успешной, если бы ее применяли последовательно, но всё испортило одновременное применение обеих: в сентябре и в декабре 1853 г. Абердин поддался «ястребам» в кабинете, потому что засомневался в честности царя.
В мае 1853 г. конфликт из-за святых мест был улажен и стало очевидно, что требования Меншикова простирались куда дальше, чем предполагал Абердин. Первым пунктом в проекте конвенции Меншикова были гарантии прав, привилегий и иммунитетов, которыми православные подданные султана пользовались в прежние времена. Это могло означать как утверждение о традиционных правах, так и заявку на протекторат над 12 миллионами турецких православных. Агрессивность Меншикова заставляла подозревать последнее. 30 мая лорд Абердин сказал министру иностранных дел Кларендону, что русские требования чрезмерны и не должны быть приняты. «Я все еще не верю, что для этого потребуется война, если до сих пор император действовал чистосердечно; если же все его поведение было надувательством, то ситуация изменится». Царь ответил на провал миссии Меншикова ультиматумом 31 мая: он оккупирует Дунайские княжества, если его требования не будут удовлетворены. В июле 1853 г. он это сделал. Чемберлен пишет:
есть мнение, что русские имели право вмешательства в княжества и потому оккупация не была чисто военным действием. Английский кабинет никогда не разделял этого мнения. Ни одно из договорных прав России не было приложимо к данной ситуации. Британское правительство, включая Абердина, твердо стояло на том, что вторжение в княжества – casus belli, на который согласно международному праву турки имеют право ответить объявлением войны. Разумно ли это было бы с их стороны – другое дело, и Англия советовала Турции решить проблему другими средствами.
Когда русская армия перешла р. Прут, все европейские канцелярии бросились лихорадочно искать компромиссное решение для конфликта. Русская сторона сразу согласилась на Венскую ноту, но царь настаивал, чтобы Турция подписала ее, не меняя ни слова. Он не желал переговоров. Турки, оскорбленные тем, что их не пригласили участвовать в подготовке ноты, написали свои контрпредложения и отвергли Венскую ноту[10]. В сентябре берлинская газета опубликовала письмо Нессельроде к русскому послу в Вене, в котором говорилось, что, приняв Венскую ноту, турки будут обязаны согласиться на активную заботу России о своих единоверцах – т.е. русский протекторат над огромными землями Оттоманской империи, заселенными православными. В ответ на недоумение английского правительства русский посол барон Ф. Бруннов дал разъяснения, которые подтвердили, что действительно в Петербурге так считают. Тем временем царь встретился в австрийским императором в Ольмюце и сказал, что согласен на status quo и выведет войска после того, как Турция подпишет Венскую ноту, то есть как будто отказался от мысли Нессельроде. Но в Константинополе победила партия войны и 3 октября Турция объявила России войну.
Хотя сражение при Синопе было обычным по законам войны, но в глазах английского правительства оно выглядело не так: царь дал понять великим державам, что пока идут переговоры, он не будет атаковать турок, а только защищаться. Турецкая эскадра не угрожала русскому флоту, ее потопили прямо в прибрежных турецких водах, что наводило мысль о готовящемся русском десанте. Абердин надеялся, что Николай I хотя бы заявит, что адмирал Нахимов действовал вопреки приказу, но царь открыто радовался победе. Россия была непопулярна в Англии с 1830-х годов из-за подавления восстаний в Польше, а потом в 1849 г. и в Венгрии. Кроме того, вызывали беспокойство и рост ее флота, и предполагаемая угроза Индии из-за русской экспансии в Средней Азии. Шаткость коалиции лорда Абердина сильно мешала тому сопротивляться общественному мнению. Синопская битва, которую английская пресса характеризовала как «Синопскую резню», была искрой, воспламенившей Англию. От кабинета требовали действий: в конце февраля Англия и Франция попросили у Нессельроде заверений, что Россия эвакуирует княжества в конце апреля. Не получив ответа, они объявили войну России соответственно 27 и 28 марта 1854 г. [11]
В более поздней монографии о британской внешней политике до Первой мировой войны, развеивая миф о всемогуществе Англии в этот период, Чемберлен утверждала, что английская сторона относилась куда менее серьезно, чем русская, к русско-английским беседам об Оттоманской империи в 1844-1853 гг. Уверенность царя, что его беседы с лордом Абердином равносильны какой-то договоренности с английским кабинетом и что Англия при лорде Абердине не пойдет на войну с Россией, заставили его пренебречь очень ясными предупреждениями, сделанными ему Англией через посла. Хотя конфликт из-за святых мест был улажен в мае 1853 г. благодаря Стрэтфорду, но к этому времени атмосфера в Европе была отравлена. Русские подозревали, что миссия Меншикова провалилась из-за влияния лорда Стрэтфорда на османское правительство, хотя, говорит автор, нет прямых доказательств, что он уговорил турок отвергнуть предложения Меншикова, которые в любом случае были для них неприемлемы. В ответ на провал Меншикова Россия оккупировала Дунайские княжества. 30 мая 1853 г. английский кабинет дал Стрэтфорду полномочия вызвать флот в случае необходимости. Чтобы избежать обострения кризиса, он не сделал этого до октября. «Ни одна из великих держав не хотела войны, но все они начали пользоваться своими флотами и армиями, как опасными фишками в дипломатической игре»[12]. Это привело к войне.
В предисловии к российскому академическому сборнику 1999 г. «Россия и Черноморские проливы»[13] говорится, что в связи с обострением восточного вопроса из-за национальных движений и с освободительной борьбой в Египте в 1820-30-х гг. царизм хотел добиться контроля над проливами. Вершиной русской дипломатии авторы называют Ункяр-Искелессийский договор 1833 года (сроком на 8 лет), по которому Россия получила право проводить военные корабли через проливы. В 1840-50 гг. вследствие подписания Лондонских конвенций возросла роль Англии на востоке, а роль России ослабла. Николай I попытался военными методами изменить положение и получил Крымскую войну. Последующие полвека российский МИД был вынужден посвятить борьбе за постепенную отмену ограничительных статей Парижского мира[14] (Снятия самых важных, черноморских ограничений, МИД добился в 1870 г., но балтийские ограничения оставались и далее в силе).
В главе о восточном конфликте 1850-х гг. сообщается, что к концу 1830-х гг. МИД понял, что сопротивление западных держав не даст продлить Ункяр-Искелессийский договор после истечения его срока действия. Нессельроде предложил царю отступиться от русско-турецкого договора и договориться с Англией, а потом сообщить ей, что Россия заботится о своей безопасности и о безопасности Оттоманской империи в Черном море и потому хочет закрытия проливов для иностранных военных судов. Но это был путь уступок, которые Россия (Николай I) не хотела делать. Николай поговорил частным образом о соглашении касательно Порты с английским премьером лордом Абердином в 1844 г. и вынес убеждение, что тот положительно отнесся к предложению. На том и остановились. В 1848-49 гг. между Россией и Англией наступило охлаждение из-за подавления русскими войсками восстания в Венгрии, и «участия русских и австрийских войск» в подавлении восстания в вольном городе Кракове, аннексированном потом Австрией[15] (Тут в статью вкралась неточность: русские войска не участвовали в подавлении краковской республики, а были введены уже после поражения восставших). В 1849 г. Россия и Австрия требовали у Турции выдать 7 польских и венгерских эмигрантов, участвовавших в венгерской революции 1848 года. Султан отклонил требование и отношения были временно разорваны. В Турции росло английское влияние. Николай I хотел изменить к выгоде России всю систему соглашений с Оттоманской империей, но просчитался, рассчитывая на лояльное отношение союзников по Священному Союзу (Австрии и Пруссии), моральную поддержку Англии и нейтралитет Франции.
В начале русско-турецкой войны Николай собирался давить на султана десантом в зоне проливов, чтобы стать «временным охранителем» Константинополя. Но победа адмирала П.С. Нахимова при Синопе 30 ноября 1853 года привела к появлению в Черном море англо-французской эскадры 4 января 1854 года. Они взяли под защиту турецкий берег и флаг и потребовали, чтобы русские военные суда вернулись на базу. 9/21 февраля Николай манифестом порвал с ними отношения. 27 марта Англия объявила России войну, а на следующий день и Франция. В 1855 г. к ним присоединилось королевство Пьемонт-Сардиния. Пруссия обещала остаться нейтральной, а Австрия заключила союзный договор с западными державами [16].
Возникновение антироссийской коалиции объясняется российскими авторами так: в 1849 и 1850 гг. Николай вмешался в дела Средней Европы – один раз в пользу Австрии, другой раз – против попытки объединения Германии, к которому стремилась родственная ему Пруссия. (Поясним: под давлением России и Австрии Пруссия отказалась от объединения, подписав Ольмюцкое соглашение.) В 1851 г. барон Штокмар, германский государственный деятель, писал королеве Виктории: «Николай I занял место Наполеона и, по крайней мере в течение нескольких лет, он с иными намерениями и иными средствами будет диктовать законы континенту» [17] . Согласитесь, что это лучше объясняет нелояльность Австрии в крымском конфликте: она не считала нужным жертвовать своими интересами ради того, чтобы Николай занял место Наполеона.
Далее, российский повелитель вызвал враждебность Луи Наполеона, которого не хотел считать императором. Но это нисколько царя не тревожило, т.к., по мнению авторов, он полагал, что почти достиг договоренности о разделе Оттоманской империи с Англией, хотя Англия уклонялась от ответа, потому что раздел не входил в ее интересы[18]. На самом деле реакция Англии была с самого начала отрицательной. Уже во втором разговоре посол сказал царю, что британское правительство не склонно заранее делить наследство старого друга и союзника[19]. То же самое он повторял царю при каждой беседе. Далее в статье говорится, что во время распри из-за святых мест в 1850-1852 гг. Наполеон III уже cумел оторвать Англию и Австрию от России.
Для Николая, пишут авторы, эта распря была удобным предлогом для ссоры с Турцией. После отказа Англии договориться о разделе Османской империи царь решил действовать напролом: послал Меншикова устрашить турок, предъявив им ультиматум и пригрозив, что в случае его непринятия «распадение Оттоманской империи стало бы неизбежным при первом же серьезном столкновении с нашим оружием». Николай хотел добиться особого договора с султаном и права покровительства всем его православным подданным, то есть практически стать для них вторым султаном. Авторы объясняют, что он ожидал успех, т.к. перед тем Австрия потребовала у султана удалить турецкую армию из Черногории и добилась этого. Но Австрия не собиралась оккупировать Черногорию, а меншиковский ультиматум откровенно подрывал власть султана[20]. В Европе обратили внимание на дерзкое и провокационное поведение Меншикова. Английский посол Стрэтфорд Кэннинг (к тому времени лорд Стрэтфорд де Редклиф) советовал султану уступать до конца в вопросе о святых местах, зная, что Меншиков не удовлетворится этим, станет агрессивным и тогда вступят Англия и Франция. Как и предположение о том, что было в голове у Николая, это описание замыслов лорда Стрэтфорда сделано без ссылок на источник. В то же время Хэмилтон Симур вначале принял миссию Меншикова с энтузиазмом, описывая его министру иностранных дел, как «замечательно разумного и хорошо осведомленного человека» с «на редкость хорошими манерами – самый лучший выбор для примирительной миссии»[21]. Такая характеристика, на наш взгляд, доказывает, что поведение Меншикова было нарочитой игрой для устрашения. Но уже в мае министр Кларендон писал Симуру: «Я не думаю, что князь Меншиков достойно представляет императора, потому что его действия в Константинополе не согласуются с заверениями, которые дал нам его августейший повелитель: взятки, запугивание, лесть, угрозы, секретность – он пользовался всем этим на протяжении месяцев...»[22]. По-видимому, это он узнал от лорда Стрэтфорда.
Тогда же Симур высказал мнение, что заявленные цели России в Константинополе не согласуются с ее военными приготовлениями, начатыми несколько месяцев назад[23]. Подозрения относительно миссии Меншикова подтвердил, наконец, генерал А.Ф. Орлов в феврале 1854 г. Орлов извинился перед английским послом, что годом ранее ненамеренно ввел его в заблуждение, когда сказал, что цель Меншикова только вопрос о святых местах: «Мне так сказали, и я нечаянно ввел вас в заблуждение»[24].
Султан отверг конвенцию, Меншиков уехал 21 мая, а 4 июня султан издал фирман, гарантировавший права и привилегии христианских церквей, особенно православной. Но Николай I издал манифест с заявлением, что будет защищать православных, как его предки, и, чтобы обеспечить исполнение турками прежних договоров с Россией, нарушаемых султаном, он займет Дунайские княжества.
21 июня русские войска уже не в первый раз вошли в Дунайские княжества (С точки зрения российской историографии, это еще не означало войну, а было разве что злоупотреблением правом покровительствующей державы). Ненависть к Николаю как столпу всемирной реакции была так сильна, пишут вышеупомянутые авторы, что в Англии и Франции идея войны стала популярна. Правительства этих стран русских войск в княжествах не хотели, но, как утверждают авторы, они не могли отрицать право России на покровительство над княжествами по ее договору 1829 г. с Турцией.
Однако с точки зрения правительства Англии, например, у России не было никаких юридических прав на оккупацию. Хэмилтон Симур писал: «Невозможно указать параграф в Кучук-Кайнарджийском или каком-то другом договоре, на который бы опирались требования России – потому что такого параграфа нет... Правда, что de facto император осуществляет протекторат над единоверцами в Турции. Но неправда, что Е[го] В[еличество] имеет право это делать в силу статьи какого-то договора»[25]. Выжидательная позиция Запада объяснялась надеждой все-таки избежать войны.
Австрийский премьер граф Буоль уговаривал Николая I очистить княжества и одновременно узнавал в Париже и Лондоне, что может получить Австрия за политику, враждебную России. Наполеон III предупредил австрийского посла, что либо Австрия будет на его стороне, либо в союзе с Николаем I она утратит самостоятельность и потеряет свои итальянские владения. Буоль составил ноту для султана, где излагал условия, на которых Россия покинет княжества. Николай принял их, но султан, под влиянием английского посла, вместо принятия австрийской ноты выставил собственные условия, которые Николай отверг. (Приходится отметить неточность: Буоль не составлял «Венскую ноту» лично, а совместно с представителями держав в Вене, и султан отверг ее потому, что его посла не пригласили на совещания.) Посол в Париже, Н.Д. Киселев, ошибочно заверил царя, что англо-французский союз невозможен.
В октябре султан объявил войну России, потерял флот у Синопа и 4 января 1854 г. англо-французская эскадра вошла в Черное море. 29 января Наполеон III через газету «Монитер» предложил Николаю вывести войска из княжеств в обмен на уход эскадры из Черного моря и начало русско-турецких переговоров. В ответ Николай разорвал отношения с Англией и Францией. Некоторые авторы считают действия Франции попыткой свалить ответственность на Россию[26], хотя ничто не мешало Николаю принять предложение и тем посрамить противную сторону.
Постоянные неприязненные упоминания Стрэтфорда в этом и многих других российских источниках – давняя и не подтверждаемая ссылками традиция. Возникает подозрение, что это эхо негодования Николая I на отказ Англии поддерживать его в Константинополе или ревности за то, что английский посол пользовался у турок большим престижем, чем русский посол А.П. Озеров.
Корни этой враждебности видны из иронического абзаца письма Хэмилтона Симура от 24 июня 1853 г.:
... тут [в Петербурге] возник некий миф, согласно которому определенные люди становятся олицетворениями определенных вещей. Так вот, лорд Стрэтфорд олицетворяет противодействие взглядам императора, совершенно так же, как Венера олицетворяет красоту... в то же время, к несчастью, согласно тому же мифу, предполагается, что воля Кайзера выражает интересы России»[27].
Вышеупомянутый сборник «Россия и Черноморские проливы» был задуман как обзор российской дипломатической борьбы за проливы и, вероятно, ограниченный объем статей лишил авторов возможности обстоятельно показать роль европейских держав в их противостоянии. У историков, которые сформировались в СССР, старый тезис, что царская Россия была хищнической империей (как и другие великие державы), противоборствует с более поздними веяниями, которые заставляют их пытаться оправдывать внешнеполитические провалы царского правительства. Отсюда опасность впасть в грех Салиха Мунира Паши и А.Ф. Тютчевой и показать только одну сторону правды, свою. Та же борьба старого и нового заметна в главе, посвященной восточному кризису 1850-х гг. Если, по мнению авторов, вина Николая в том, что он восстановил против себя европейское общественное мнение и совершил политические просчеты, то куда больше виноваты Англия и Франция, и, конечно, Австрия, которые происками и интригами довели Россию до войны. В то же время происки и интриги либо не объяснены, либо упомянуты без ссылок на источники, как обвинение того же Стрэтфорда в подлоге. Сначала это удивляет, но потом начинает вызывать сомнение в беспристрастности авторов.
В том же 1999 г. Винфрид Баумгарт, немецкий историк, издавший двенадцатитомник прусских, австрийских, французских и английских материалов по истории Крымской войны, публикует монографию на ту же тему. Он говорит о трех факторах, наложившихся друг на друга и вызвавших войну: внутренний упадок Турции, балканский национализм, за которым последовали взрывы в ближневосточных и североафриканских владениях империи, и вмешательство европейских держав. Российские интересы в Порте были клубком территориальных, стратегических, экономических и религиозных мотивов. Со времен Петра I Россия стремилась к «теплым морям» и в каждой новой войне с турками продвигалась вперед. В 1783 г. она взяла Крым, который с военной точки зрения был плацдармом для броска на Константинополь. В 1829 г. по Адрианопольскому мирному договору Россия взяла под контроль территории в устье Дуная и на восточном побережье Черного моря. Австрия со всё большим беспокойством наблюдала за российской экспансией, т.к. разбуженный балканский национализм грозил ее империи. В 1830-х гг., после Ункяр-Искелессийского договора, Англия объявила, что целостность Оттоманской империи представляет для нее жизненно важный интерес и ее сохранение становится одним из основных принципов английской внешней политики по стратегическим, политическим и коммерческим соображениям.
У Франции были самые старые связи с османами – еще в 16 веке она заключила союз с султаном против Габсбургов, а после битвы при Абукире (1798 г.) возникло англо-французское соперничество за влияние в Порте, хотя оно и не было настолько острым, как англо-русское [28].
Среди обстоятельств, приведших к войне именно в 1853 г., Баумгарт видит личную неприязнь Николая I к императору французов, которого он даже оскорбил; беседу Николая с лордом Абердином в 1844 г., в которой первый предложил второму консультироваться по поводу судьбы Порты, а потом в январе-феврале 1853 г. беседы императора с английским послом, которому Николай неосторожно сказал, что «больной» Европы скоро умрет и нужно позаботиться о его похоронах: сделать Дунайские княжества и Болгарию русскими протекторатами, Сербию и Герцеговину передать Австрии, а Египет и Крит – Англии. Константинополь он видел вольным городом. Англия ответила уклончиво. Царь ошибочно считал, что внешнеполитические решения в Британии принимает монарх и его правительство. Он просто не знал, как работает британская политическая система. Еще более грубым просчетом было послать к султану Меншикова [29].
Тайная цель его миссии – заключить оборонительный договор вроде Ункяр-Искелессийского – не могла остаться тайной. Худшая ошибка царя была та, что он думал, что Англия согласится на российскую доминацию на Востоке. Турки приняли первый пункт конвенции, но отвергли второй, и Меншиков уехал. Николай прислал ультиматум, который турки отклонили, и царь занял Дунайские княжества. До конца 1853 г. в Вене подготовили несколько проектов мирных договоров, которые отвергали то Россия, то Турция. В Константинополе росло воинственное настроение и именно турецкое общественное мнение, а не хитрости Стрэтфорда де Редклифа, привело к объявлению войны.
До «Синопской резни» это был русско-турецкий конфликт, но после того, как в «нормальном» по меркам того времени сражении русские атаковали превосходящими силами и уничтожили турецкий флот, из которого уцелело только одно судно, принесшее весть о разгроме в Константинополь, известие достигло Лондона 11 декабря и буря негодования смела сопротивление кабинета.
Султан был таким же самодержцем, как и Николай I, но газеты представляли его образцом терпимости и жертвой России. Пресса яростно нападала на русских. Синоп и отправка англо-французской эскадры в Черное море сделали войну почти неизбежной, но прошло еще три месяца до ее объявления. В апреле 1854 г. союзники и Турция заключили договор. Целью войны стало сохранение целостности Оттоманской империи и европейского баланса сил. То есть: изгнание России из Дунайских княжеств и защита Турции. В коалицию приглашали Австрию и Пруссию – т.к. они прикрывали российские границы от прямого вторжения с запада. Зимой 1853-54 гг. происходила лихорадочная борьба России и союзников за обе германские державы. Те не хотели присоединяться к Николаю, считая, что занятие княжеств было опрометчивым и жестоким шагом, который мог вызвать восстания на Балканах, в Польше и др., но не хотели вступать в войну. В феврале 1854 г. Пруссия объявила нейтралитет, Австрия в июне пригрозила России, что присоединится к коалиции, если та не освободит княжества. Когда ее попытки увернуться не удались, Россия пообещала сделать это. 14 июня Австрия заключила конвенцию с султаном, давшую ей полномочия для изгнания русских войск из княжеств и временной оккупации их своими войсками. 2 декабря Австрия заключила договор с англо-французской коалицией [30].
Кит Уилсон, профессор по международным отношениям из британского Лидского университета, считает, что русско-турецкая война превратилась в Крымскую между 19/20 и 23 марта 1853 г., и причиной была не Турция, а Бельгия. 23 февраля французский министр иностранных дел , Друэн де Льюис сказал английскому дипломату, что если Россия, Австрия и Пруссия сделают территориальные приобретения в Оттоманской империи, то и Франция не станет довольствоваться тем, что имеет. 22 марта французский посланник заявил бельгийскому министру иностранных дел, что ранее великие державы действовали по общему согласию в восточном вопросе, а теперь Россия и Австрия действуют в одиночку. Франция тоже должна заботиться о своих интересах: если хоть один русский солдат перейдет турецкую границу, Франция будет считать себя свободной от всех обязательств 1815 г. и захватит Бельгию. Бельгия обратилась к Англии (своему гаранту). Англия посоветовала привести в готовность пограничные крепости и в случае вторжения сопротивляться, пока не придет помощь, а 23 марта прекратила тянувшиеся с января разговоры с Россией о судьбе Оттоманской империи, чтобы осложнения на востоке не привели к пересмотру всех договоров между западными державами, заключенных в 1815 г. [31] 24 марта французский посол заявил в Лондоне, что если Россия может, презрев договоры, захватить Константинополь, то другие государства тоже могут захватывать соседние территории, и тогда первый шаг к разделу Оттоманской империи приведет к перекраиванию карты Европы.
25 марта министр иностранных дел сказал французскому послу, что Англия не будет поддерживать Россию, т.к. целью английской политики было и будет сохранение Оттоманской империи. Сближение Англии и Франции получило формальное подтверждение, когда в мае они отдали общий приказ своим флотам отправиться в Черное море [32].
Тот же историк говорит, что и Франция не хотела войны. В феврале 1853 г. Наполеон III приказал сократить численность вооруженных сил, и поэтому старался решить кризис дипломатическим путем – отсюда обращение Наполеона к Николаю I [33], которое чрезмерно недоверчивые российские авторы сочли попыткой свалить ответственность за войну на Россию (см. книгу «Россия и Черноморские проливы»). Тезис Уилсона подтверждают в более ранней статье американские историки Энн Сааб и Джон Нэпп, которые получили доступ к фамильному архиву французского посла в Вене Адольфа де Буркенэ: Наполеон был ни за, ни против войны. Его главная цель была усадить великие державы за стол переговоров, чтобы они приняли принцип национальностей и произвели обмены территорий в Европе на основе равновесия. «Умеренные» больше беспокоились о европейском равновесии и были счастливы, что неуклюжая русская политика дала им возможность расколоть Священный Союз, оторвав Австрию от России. Так, Буркенэ, один из самых влиятельных французских дипломатов крымского периода, стремился оторвать Австрию от России, чтобы предотвратить гегемонию последней. Но и он не верил в войну [34].
Не хотела воевать и Австрия, чья политика заключалась в том, чтобы «всегда сопротивляться России, не разрывая отношений с ней». В 1853 г. Австрия только оправлялась от потрясений 1848-49 гг. Летом 1853 г. Буоль писал послу во Франции: «если мы полностью бросимся в объятия Франции и Англии, это определенно приведет к войне... если мы предоставим себя в распоряжение России и разделим все последствия ее более, чем опрометчивой политики, мы окажемся не просто на пороге войны, но и общего хаоса в Европе...»[35]. Винфрид Баумгарт считает, что Австрия из всех держав больше всего могла пострадать от распада европейского концерта, но она проявила самую большую ловкость в противостоянии войне и сопротивлении революции как ее орудию. Она мобилизовала армию, но не для вступления в войну, а в качестве поддержки своей внешней политике и тем вынудила Россию покинуть Дунайские княжества[36]. Она стала посредником между Россией и союзниками – неблагодарная роль, но очень необходимая. Император Франц Иосиф отказался от предложенного Николаем I раздела Оттоманской империи на сферы влияния в июле 1853 г., ответив ему, что Константинополь как вольный город и разные лимитрофные области бывшей империи под управлением слабых правительств приведут к победе «демократических тенденций у южных славян», чего Австрия боялась, как огня [37].
Далее следуют два образчика российской исторической публицистики, которая издается и раскупается в больших количествах и во многом определяет понимание обществом событий прошлого. Как правило, ее авторы упрощенно пересказывают содержание академических работ по теме, приспосабливая их к существующим в настоящее время в российском общественном сознании стереотипам. Российский историк И.В. Ружицкая в популярной биографии Николая I, изданной пять лет назад, рассказывает предысторию войны в главе со странным названием: «Голгофа императора». Казалось бы, обожествление правителей, так же, как уподобление их геополитических и военных просчетов страданиям Искупителя на кресте, не дело историка и уж совсем не дело христианина. От этого недалеко до высказываний барышни Тютчевой о богоизбранности России, когда речь идет всего-навсего о попытке установления контроля над соседней империей. Тем не менее, дальнейший пересказ событий в целом следует советским академическим источникам.
Ружицкая пишет, что после подписания Ункяр-Искелессийского договора 1833 г. Россия пользовалась преобладающим влиянием в Турции. Однако это не устраивало другие великие державы, особенно Англию. Как ни старался Николай I сохранить политическое равновесие в Европе, добровольно отказавшись от преимущественного права России на проход через Босфор и Дарданеллы и согласившись разделить влияние на Балканах с другими странами, но после усмирения Венгрии русскими войсками в 1849 г. великие державы «убедились в готовности и способности русской армии появиться в любой точке европейского континента» [38] и у России не осталось союзников. Надо пояснить, что еще на Венском конгрессе 1815 г. европейские державы, включая Россию, поклялись не допускать более появления в Европе нового Наполеона, так что их беспокойство было естественным. «Масла в огонь подлил спор между православной Россией и католической Францией о том, кому должны принадлежать святые места в Палестине, входящей в состав Османской империи». (Последовательность событий не та, что в остальных источниках, т.к. конфликт начался из-за святых мест.) Поскольку хозяйственные связи с Англией делали Турцию зависимой (а как же преобладающее влияние России? – М.С.), а Франция «рвалась к реваншу за 1812 г.», под их давлением Порта объявила войну России[39]. Николай I «не побоялся прервать переговоры с султаном», так как был уверен в поддержке Австрии и Пруссии, но австрийский император Франц Иосиф оказался «предателем».
Война с Турцией началась, Россия заняла Дунайские княжества. Хотя, по мнению Ружицкой, Николай I никогда не вынашивал планов захвата территории Османской империи, западные страны выступили против России, обвиняя ее именно в этом. Наполеон III в письме предложил Николаю вывести из княжеств войска и начать переговоры. Но русский монарх на это гордо ответил, что «Россия будет в 1854 году такой же, как в 1812-м», что привело к войне, в которой Англия и Франция выступили за Турцию. Как убеждена Ружицкая, они-то давно вынашивали планы отторжения от России территории Финляндии, Польши, Прибалтики, Кавказа[40].
Все даты перечислены правильно, но не хватает точности: да, Пальмерстон упомянул, что коли начнется война, то хорошо бы обезвредить Россию на будущее, отняв у нее перечисленное, но Англия не готовилась к войне и частные мнения ее государственных мужей, высказанные в письмах, нельзя воспринимать более серьезно, чем невинные, по мнению Ружицкой, рассуждения Николая I в 1844-1853 гг. о грядущем разделе Оттоманской империи. Во всяком случае, английские политики не задавались такими нереальными задачами, когда дошло до мирных переговоров. Франция не стремилась к «реваншу за 1812 г.» – тогда бы она начала войну уж не в Крыму, а на Балтийском море. У нее были совсем другие цели, о которых лучше рассказывают французские источники. «Предательство» Австрии можно было царю предугадать, т.к. на то были веские причины, которые привел австрийский премьер, граф Буоль: «Австрия – великая держава, которая может воевать за собственные интересы или за интересы Европы, но было бы недостойно ее воевать без нужды или ради услуги союзнику» [41]. Но это второстепенно. Главное, что ошибки и просчеты царской внешней политики в целом перечислены верно, хотя и не названы таковыми.
Глава, посвященная Крымской войне в книге ростовского автора С.В. Кисина про Николая I [42], называется «Один против Европы». С.В. Кисин объясняет это прискорбное для России обстоятельство, во-первых, завистью иностранцев, цитируя слова Николая: «Европа никогда не простит нам нашего спокойствия и наших заслуг»[43]. Но упоминает он и другую причину: Британия «с замиранием сердца следила за Хивинскими походами 1830-х годов генерал-адъютанта графа Василия Перовского с взятием Ак-Мечети и последующим присоединением всего Заилийского края к империи. Трепеща при мысли, что “северный медведь” тянет свою когтистую лапу к ее южной жемчужине – Индии»[44]. Отнести ли это к «нашим заслугам» или признакам спокойствия империи, но вообще-то с точки зрения истории это была колониальная экспансия. Британия, которая в это время уже была на пике своего экономического и технического взлета, не трепетала, а просто следила за экспансией. Воевать без нужды она не хотела, а потому Хивинские походы не привели к войне. Интересно, что в 2020 г., когда захваты смежных и чужих территорий давно вышли в мире из моды и стало неприлично ими гордиться, С.В. Кисин простодушно, как престарелый екатерининский орел времен Очакова и покоренья Крыма, радуется тому, что Николаю дали возможность округлить территорию России «за счет ... ханств Средней Азии и Закавказья» [45].
Далее автор сообщает, что Николай хотел договориться с Англией, предложив ей «бóльшую часть Турции» – которая, заметьте, была соседним суверенным государством – «но в Лондоне уяснили, что Россия как раз и опасна мизерностью своих потребностей» – загадочно пишет он, и от договора отказались. Франция же в это время, по мнению С.В. Кисина, «в пику России» возвела на трон племянника Наполеона I (имеется в виду Луи-Наполеон, ставший императором Наполеоном III) и сделала она это исключительно «чтоб усмирить зарвавшегося “медведя”», да и из реваншистских надежд отмщения «”за дядю” вообще». Недавние союзники, Австрия (названная неаккуратно Австро-Венгрией, которой империя Габсбургов еще не была) и Пруссия «уже открыто тяготились попечительством “старшего брата” по коалиции... Союзники не ведали, не желали слушаться советов, зачиная показные игры в либерализм». Из всего происходившего Николай сделал вывод, что «российская монархия с ее элементами восточного деспотизма... показала себя ...наиболее жизнеспособной и троноустойчивой»[46]. Вывод Николая, если он таковой сделал (источник не указан), был больше для самоутешения, потому что «троноустойчивыми» и в его время, и после были и скандинавские, и британская монархия, без всякой сатрапии. Николаю – и, кажется, самому С.В. Кисину – было обидно, что неверные союзники России тянулись к Западу, хотя в трудные времена «всегда обращались за мольбами к спасению не на Запад, а на Восток, с его “азиатским коварством”. А потом этих же “варваров” ненавидели за помощь»[47].
Весь этот набор газетных клише – «медведь», «старший брат», «реваншистские надежды», «игры в либерализм», «азиатское коварство» –подводит к мысли, что Россию, которую автор горделиво называет «медведем», все боялись так, что французские избиратели даже проголосовали на президентских выборах за племянника Бонапарта; тот совершил переворот и стал императором французов, чтобы осуществить страшную месть «за дядю». Однако, из мщения делают политический курс неудачники, к которым Францию эпохи восточного конфликта не отнесешь. В то же время, нельзя не вспомнить, что за спасением к «варварам» обращалась только Австрия, так что горькое обобщение кажется несправедливым.
Изобилие кавычек у С.В. Кисина – недостаток, от которого А.П. Чехов предостерегал молодых писателей. Кавычки любят авторы с ограниченным словарным запасом и не умеющие точно выражаться. Непонятно, например, зачем было обращаться к России «за мольбами», когда нужно было «за спасением». То, что С.В. Кисину кажется привлекательным в политике Николая, выглядит менее привлекательно, когда вдумаешься. То, что не обращались за военной помощью к Западу, объясняется не его черствостью и милосердием «Востока», а тем, что на Западе войны и военные расходы контролировали ответственные правительства и королям не просто было получить одобрение парламента для вывоза пушечного мяса за границу.
Далее С.В. Кисин тем же чапаевским слогом сообщает, что «в Турции сидел уже не всем обязанный Петербургу Махмуд II, а заглядывающий в английский рот султан Абдул-Меджид... мечтающий приобщиться к “европейским ценностям” в виде возвращения потерянных в войне с гяурами территорий» [48]. Почему отвоевание своих утерянных территорий у России было «европейской ценностью», не объясняется, но, судя по кавычкам, автор относится к этому иронически.
Как полагается российскому автору, плывущему по мере сил в идейном фарватере М.Н. Каткова, С.С. Татищева и особенно В. Пикуля, С.В. Кисин винит исключительно российскую дипломатию в том, что она «наворотила таких дел, что впору именно ее обвинять в крымской катастрофе», хотя ни один дипломат, кроме канцлера Нессельроде, в этой главе не упоминается. Однако он не совсем неправ, причем Николай виноват не меньше: к концу правления приходил в ярость, когда слышал что-то неприятное. Французский посол отмечал, что «Николай и Нессельроде – избалованные дети, которые не хотят слышать возражений, даже сделанных в самой дружеской форме»[49]. Поэтому ему сообщали только то, что соответствовало его оптимистическому взгляду на мощь России.
Итак, Николай I отправил в Константинополь князя А.С. Меншикова с миссией, которую тот с благословения императора провалил, вероятно потому, что Турцию в России «вообще всерьез не принимали», по словам Кисина. «К султану князь явился, как в кабак – не в мундире, а в цивильном платье», и вообще вел себя с грубым высокомерием, хотя великий визирь «убеждал Меншикова быть умеренным, чтоб не толкнуть нас в объятья других». Тот не послушал, представил проект русско-турецкой конвенции, который был переведен при содействии «оборотистого сэра Стрэтфорда-Кэннинга» (На самом деле с 1852 г. он уже был не «сэр», а лорд Стрэтфорд де Редклиф. Полезно интересоваться именами тех, о ком пишешь) так, чтобы султан его отверг. Что султан и сделал. Фраза о праве русской стороны «делать представления перед турецкими властями» была переведена как «отдавать приказания» [50]. Вообще-то Стрэтфорд Кэннинг не нуждался в этих трюках: Меншиков, как известно, вел себя по-хозяйски в Константинополе, и видя такое поведение, турки не усомнились, что дальше будет хуже, если принять его предложения. Однако, Кэннинг убедил турок, что уступка ультиматуму Меншикова превратит Оттоманскую империю в протекторат России. Далее, Меншиков уехал, а его просчетами воспользовалась Англия. Она, по мнению Кисина, обещала Швеции вернуть Финляндию и Аландские острова, Пруссии – Прибалтику, Австрии – куски Порты, Дунайским княжествам – некоторую автономию, Пьемонту, который вошел в коалицию в 1855г. – Венецию и Ломбардию.
Трудно поверить, что задолго до начала войны с Россией Англия так щедро распоряжалась и территорией Порты, раздела которой не хотела и которая в 1854 г. стала ее союзницей, и даже Австрии, которая в войне не участвовала. Совершенно точно, что Швеции не предлагали ни Финляндии, ни островов, и Швеция в войну так и не вступила, хотя Англия ее к этому склоняла[51].
Живописав деяния Николая I, Кисин неожиданно заключает, что это «бездеятельность Нессельроде» (???) привела к созданию антироссийской коалиции. Главное для таких авторов – найти виноватого, причем желательно типа Нессельроде – не только не русский, но еще и карлик, две повторяющиеся характеристики, которые, видимо, в глазах автора усугубляют его вину.
Современники были другого мнения. Граф Буоль писал о Нессельроде: «Он, конечно, видит, в каком фальшивом положении оказалось его правительство, но, не имея возможности назвать настоящие причины, он пытается свалить... вину на других. Лорд Редклиф, которого я не хочу целиком оправдывать, был первым ящиком Пандоры, а теперь упрекают нас...»[52].
Узнав о коалиции, Николай I «вышел из себя» и занял Дунайские княжества. Кисин мог бы, рискуя утомить своего читателя, рассказать, что Россия после 1812 г. пыталась установить протекторат над Молдавией и Валахией, вассалами Порты, но пользовавшимися некоторой автономией. Там-то Россия по договору 1829 г. имела право «делать представления» султану относительно назначения нежелательных для себя лиц в господари и таким образом осуществлять контроль. (Это право она и хотела распространить на все 12 миллионов православных подданных султана.). Оккупация княжеств производилась Россией не раз по праву покровительствующей державы и с точки зрения советников Николая была залогом выполнения Турцией договоров[53]. Далее, как честно признал автор, «сколотив собственными же усилиями против себя коалицию врагов», Россия начала от них отбиваться. По словам Кисина, некие «мы» николаевского времени «размолотили» турецкий флот в Синопской бухте, чтобы побыстрее добиться капитуляции Турции[54], но вместо этого на помощь Турции пришли Англия и Франция. Все пересказано по верхам – где недолет, где перелет – но понятно для ученика средней школы.
Последний источник – статья российского историка О. Айрапетова, написанная для британского справочника по Крымской войне[55]. Как бесстрастный хроникер, он говорит, что в манифесте о войне с Англией и Францией, изданном 23 апреля 1854 г., Николай обвинял эти страны во всем, что случилось после русской оккупации княжеств. Айрапетов не вдается в подробности обвинений, вероятно, чтобы не выйти за пределы установленного объема. Но мы уже знаем из книги Ружицкой: царь попытался представить спровоцированную им войну как вторую Отечественную, сказав, что Россия встретит ее как в 1812 г. Чтобы узнать, как оценивали его поведение в восточном кризисе и эту войну иностранные наблюдатели, достаточно взять первый из 4 томов монументальных британских «Материалов по истории Крымской войны», изданных Винфридом Баумгартом. В феврале 1853 г. английский посол, сэр Джордж Хэмилтон Симур докладывал, что, по его мнению, император вначале старался убедить других в неминуемом и скором распаде Турции, а теперь сам в это поверил. Вдобавок русско-австрийский союз придал России самоуверенности и она пришла к убеждению, что у нее сюзеренные права по отношению к Турции и любое проявление независимости со стороны турецкого правительства воспринимается Петербургом почти как мятеж. Далее он предсказал: «Быть может, [правителю] России придется узнать, что безграничной властью, пусть даже она действует внутри страны, нельзя безнаказанно пользоваться за ее пределами»[56].
То, что все историки называют просчетами Николая I, спровоцировавшими войну, Айрапетов эвфемистически называет «результатом ошибочной оценки баланса сил». Он считает, что царь переоценил свое влияние в Европе и не понял перемен, произошедших там после Венского конгресса 1815 г. Если после победы над Наполеоном ослабленные Австрия, Франция и Пруссия принимали доминирующее положение России, то в 1850-х гг. никто не хотел, чтобы Россия контролировала Константинополь и Проливы[57]. Это точка зрения большинства историков и спорить с ней не приходится. Однако хочется добавить мнение очевидца, наблюдавшего за Николаем и его окружением накануне объявления войны. Он писал в июне 1853 г.: «Я отлично знаю, чего хотят эти люди, это можно сформулировать так: “Настоять на своем во всем”, а особенно в восточных делах. Но их собственные объяснения их же целей, из-за увиливания и лжи, запутали, по-моему, их самих, и –- я в этом уверен – всех остальных»[58]. Он также отметил как зловещее последствие русской политики по отношению к Турции «нездоровое возбуждение среди молодых офицеров русской армии», которые видят в войне средство получить повышение, почести и материальные выгоды[59].
Итак, еще две причины войны: милитаристский угар и непоследовательность политического курса.
В статье есть описки на грани ошибки: почему-то герцогство Голштинское на английском написано “Golstein” вместо “Holstein”; в таком написании его не найти в английских энциклопедиях и на картах. Николаевского посла в Париже спутали с его братом генералом и назвали не Николаем Киселевым, а Павлом, который стал послом только после Крымской войны. Короче говоря, некоторые современные исследования хороши изобилием абстрактных умозаключений, но подводят при изложении фактов. Но это отдельная тема.
Из всего, что историки разных стран и в разное время написали, можно сделать общие выводы. Все согласны, что Россия стремилась нарушить в свою пользу равновесие сил, сложившееся на Венском конгрессе и за это поплатилась, – как и все, кто это делал до и после нее. Заботы Николая I о балканских православных христианах, как видно из источников, никого не впечатлили, потому что Россия уже 80 лет, начиная с Кючук- Кайнарджийского договора, методично отрывала от Турции – и не только от нее – территории, которые считала нужными для «округления собственных границ», как это назвал С.В. Кисин. Еще в 1852 г. английский дипломат в Константинополе, полковник Роуз сообщал своему министру, что Франция с самого начала конфликта относительно Святых мест требовала, чтобы Порта изучила ее притязания с точки зрения юридической, а царь настаивал, чтобы Порта отказалась от такого рассмотрения. Посол России А.П. Озеров заявлял, что вопрос, касающийся совести и веры императора и его единоверцев, нельзя рассматривать с юридической точки зрения[60].
От арбитража и следования законам обычно отказываются те, кто считают себя выше законов, или знают, что закон не на их стороне. В случае Николая это было очевидно всем, кроме, пожалуй, фрейлины Тютчевой, и лишило Россию поддержки. Попытка Николая в манифесте перевернуть факты и встать в позу защитника осажденной крепости не удалась. Все историки четко отделяют претензии императора на гегемонию от стойкости защитников Севастополя, обреченных своей жизнью платить за ошибки царя.
Хамство Меншикова упоминают все, видимо, считая его немаловажным фактором. Если бы он не обижал турецкую сторону, а прислушался к ее возражениям, то смог бы и без английского посла достичь компромисса в вопросе турецких православных. Но, как обычно, участь христиан была только предлогом, а на деле России нужна была политическая доминация в Константинополе. По многим причинам – часть которых считают наиболее существенными российские историки, а часть – только западноевропейские – Турцию Николаю не отдали, что явилось для него неожиданностью. В целом, можно констатировать, что защитников дипломатии Николая нет, хотя есть сочувствующие его моральным терзаниям после образования коалиции. Ружицкая и Кисин винят в войне Англию с Францией, но более глубокие историки и в России, и за рубежом, воздерживаются от поиска одного, главного виноватого. Русские историки практически единодушно, хотя и не все прямо, говорят, что Николай хотел решить восточный вопрос в пользу России военными методами и это его подвело. Главный и общий вывод один: историки разных стран вполне могут сойтись в оценках события, если будут помнить, что коренные интересы есть у всех стран, а не только у одной из участниц конфликта, и что жертва всеобщей враждебности, как правило, немало потрудилась, чтобы сплотить против себя целую коалицию. Это же мнение выразил посол сэр Джордж Хэмилтон Симур: пересказав в письме упрек графа Нессельроде: «... когда один человек вступает в борьбу против четверых...ему, конечно, приходится выслушать много претензий от этих четверых...», добавил: «Я не стал указывать графу Нессельроде, насколько неудачной должна была быть такая политика, которая вдруг делает четыре державы, каждую в разной степени, противниками России»[61].
[1] Речь идет о Молдавском и Валашском княжествах. [2] Анна Тютчева, Воспоминания. Дневники (Москва: Захаров, 2008), стр.146-7. [3] Salih Munir Pacha, La Politique orientale de la Russie ( Lausanne: Librairie Nouvelle de Lausanne, 1918), 39. [4] Salih Munir Pacha, 40-41. [5] Salih Munir Pacha, 45. [6] Salih Munir Pacha, 46. [7] Лорд Джон Рассел – Хэмилтону Симуру, 9 февраля 1853 г., Akten zur Geschichte des Krimkriegs. Series 4. Band 1. 20 November 1852 bis 10 Dezember 1853 ( Muenchen: R.Oldenbourg, 2005), 98-100. [8] Salih Munir Pacha, 47. [9] Muriel E. Chamberlain, Lord Aberdeen. A Political Biography (London : Longman, 1983), 478. [10] Muriel E.Chamberlain, Lord Aberdeen, 479-484. [11] Muriel E.Chamberlain, Lord Aberdeen, 485-6. [12] M. Chamberlain, Pax Britannica? British Foreign Policy in 1789-1914 (N.Y.:Routledge, 1989), 66-70. [13] Нежинский Л.Н., Игнатьев А.В. (ред.), Россия и Черноморские проливы (XVIII-XX столетия) (Москва: Международные отношения, 1999). [14] Нежинский Л.Н., Игнатьев А.В. (ред.), 6-7. [15] Нежинский Л.Н., Игнатьев А.В., 141. [16] Нежинский Л.Н., Игнатьев А.В. , 149-150. [17] Нежинский Л.Н., Игнатьев А.В., 172-174. [18] Нежинский Л.Н., Игнатьев А.В., 179. [19] Симур -Расселу, 22 января 1853 г., Akten zur Geschichte des Krimkriegs, серия IV (Muenchen: R.Oldenbourg, 2005), т. 1, 77. [20] Нежинский Л.Н., Игнатьев А.В.,180-83. [21] Симур- Расселу, 10 февраля 1853 г. Akten, серия IV, т.1, 100-1. [22] Кларендон -Симуру, 3 мая 1853 г., Akten, серия IV, т.1, 195-7. [23] Симур- Кларендону, 5 мая 1853 г., Akten, серия IV, т.1, 199-200. [24] Симур – Кларендону, 21 февраля 1854 г., Akten, серия IV, т.2, 233. [25] Симур – Кларендону, 16 июня 1853, Akten, серия IV, т.1, 287-290. [26] Кисин С.В., Император Николай I и его эпоха. Дон Кихот самодержавия. Москва: Центрполиграф, 2020, 485-488. [27] Симур- Кларендону, 24 июня 1853 г. Akten, серия IV, т. 1, 309-11. [28] Winfried Baumgart, The Crimean War 1853-1856 (London: Arnold, 1999), 4-9. [29] Winfried Baumgart, 13. [30] Baumgart, 13-17. [31] Keith Wilson, Problems and Possibilities. Exercises in Statesmanship 1814-1918 (Charleston, SC: Tempus, 2003), 64. [32] Keith Wilson, 66. [33] Keith Wilson, 69. [34] Ann P. Saab, John M. Knapp and Francine de Bourqueney Knapp, “A Reassessment of French Foreign Policy during the Crimean War on the Papers of Adolphe de Bourqueney”, French Historical Studies, vol. 14 # 4 (Autumn, 1986), 467-496. [35] W. Baumgart, The Crimean War, 45. [36] W.Baumgart, The Crimean War, VII. [37] Франц Иосиф -Николаю I, 21 июля 1853 г., Akten zur Geschichte des Krimkriegs, серия I, ,т. 1, 195-6. [38] Ружицкая И.В., Николай I Павлович (Москва: Издательство Комсомольская правда, 2017), 91. [39] Ружицкая , 91. [40] Ружицкая, 93. [41] W. Baumgart, The Peace of Paris 1856 (Oxford: ABC-Clio, 1981), 42 [42] Кисин С.В, Император Николай I и его эпоха. Дон Кихот самодержавия (Москва: Центрполиграф, 2020). [43] Кисин С.В., 354. [44] Кисин С.В., 354. [45] Кисин С.В., 355. [46] Кисин С.В., 354-5. [47] Кисин С.В., 356. [48] Кисин С.В., 356. [49] Castelbajac-Thouvenel, 2.8.1853, L. Thouvenel, Nicolas Ier et Napoléon III, les préliminaires de la guerre de Crimée, 1852-1854, d'après les papiers inédits de M. Thouvenel (Paris : Calmann-Levy, 1891), 190. [50] Кисин С.В., 357. [51] Axel E. Jonasson, “The Crimean War, the Beginning of Strict Swedish Neutrality, and the Myth of Swedish Intervention in the Baltic”, Journal of Baltic Studies, vol. 4 #3 (Fall 1973), pp.244-253. [52] Буоль – Лебцельтерну, 21 июля 1853, Akten, серия I, т.1, 264-5. [53] Стыкалин А.С. (рец.) «Виктор Таки. Россия на Дунае» istorex.ru/post/стыкалин-а-с-рец-виктор-таки-россия-на-дунае-империя-элиты-и-политика-реформ-в-молдавии-и [54] Кисин С.В., 360-361. [55] The Routledge Handbook of the Crimean War (ed. Candan Badem) (London: Routledge 2021). [56]Симур-Кларендону, 23 февраля 1853, Akten zur Geschichte des Krimkriegs. Series 4. Band 1. 20 November 1852 bis 10 Dezember 1853 ( Muenchen: R.Oldenbourg, 2005), 165-6. [57] O. Airapetov, “Russia’s Policy Leading to the Crimean War”, The Routledge Handbook, 110. [58] Симур-Кларендону, 24 июня 1853 г., Akten zur Geschichte, 309-11. [59] Симур- Кларендону, 6 апреля 1853 г., Akten, т.1, 175-177. [60] Роуз- Малмсбери, 23 ноября 1852 г. Akten, серия IV, т.1, 63-6. [61] Симур-Кларендону, 16 марта 1853, Akten_т.1,287-290.