Сафронова Ю.А. В плену нарративных шаблонов?
В статье рассматривается предложенный американским исследователем Дж. Верчем нарративный подход, объясняющий особенности функционирования национальных мнемонических сообществ. Автор рецензии анализирует теоретические основания концепции Верча, которым посвящена вышедшая в 2021 г. книга, и предложенные в ней кейсы, на которых проверяется теория. Ставится вопрос о потенциале «этически заряженных» исследований для проблемного поля memory studies.
Ключевые слова: нация, политика памяти, исторические нарративы, мнемонические сообщества, идентичность
Сведения об авторе: Сафронова Юлия Александровна, кандидат исторических наук, доцент факультета истории Европейского университета в Санкт-Петербурге
Контактная информация: jsafronova@eu.spb.ru
Julia A. Safronova
Trapped in the Narrative Templates?
The article examines the narrative approach by american researcher J. Wertsch who explains the functioning of national mnemonic communities in his new book published 2021 in Oxford University Press. The author of the review analyzes the theoretical foundations of Wertsch's concept and the cases the theory is tested. The article raises the question about the potential of "ethically charged" research for the research field of memory studies.
Keywords: nation, memory politics, historical narratives, mnemonic communities, identity
About the author: Julia A. Safronova, PhD (kandidat nauk)., associate professor, Department of History, European university at St.Petersburg
Contact information: jsafronova@eu.spb.ru
Рецензия: James V. Wertsch How Nations Remember: A Narrative Approach. - Oxford University Press, 2021. – 288 p.
Книга Джеймса Верча «Как нации помнят. Нарративный подход» является итогом многолетней работы по исследованию национальных нарративов и работы памяти, в которой соединены его интерес к нейропсихологии, лингвистике, нарратологии и исследованиям социальной и культурной памяти. Название является отсылкой к книге 1989 г. «Как общества помнят». Вступая в спор с Полом Коннертоном, Верч предлагает сосредоточиться не на телесном воплощении коммеморативных практики, а на языке как основном культурном инструменте, определяющем то, как мы говорим и думаем (с. xiii). При этом в центр исследования из всех возможных мнемонических сообществ оказывается нация, что помещает книгу в пересечение двух самых популярных в последние четыре десятилетия научных полей.
Первоначальная подготовка автора в качестве психолога и особенно докторантура у А.Р. Лурии в МГУ в 1970-х гг. оказали значительное влияние на предлагаемое в книге объяснение работы национальной памяти. В отличие от многих ученых, пришедших в исследования памяти из гуманитарных дисциплин, Верч не избегает разговора о функционировании индивидуальной психики. Напротив, его концепция нарратива основывается на базовых идеях когнитивной психологии: большинство суждений, в том числе о прошлом, человеческая психика производит автоматически и не всегда дает себе труд по их корректировке с помощью серьезного анализа (с. 104-105). Вместе с тем Верч держит в уме начатый еще в 1920-х гг. спор о том, является ли коллективная память социальной реальностью или просто удачной метафорой, поэтому его обращения к психологии сопровождаются оговоркой, что во всех случаях речь идет об индивидууме как о члене группы (с. 108).
Предлагаемый Верчем «нарративный подход» к исследованию национальной памяти представляет собой сложную многоуровневую теорию, в основе которой находится желание переключить внимание исследователей с акторов коммеморативного процесса на структуры, его определяющие. Иными словами, Верч ставит перед собой задачу уйти от изучения того, как национальные государства и их лидеры создают и используют нарративы о прошлом в своих сиюминутных политических целях, и показать власть нарративных структур над производством таких высказываний. Нарратив как социокультурный инструмент коллективной памяти имеет два уровня: «нарративный шаблон» (narrative template) – абстрактная обобщенная структура, которая создает основу для «специфического нарратива» (specific narrative), содержащего в себе частные детали – даты, акторов, отношения между ними. Так, для российского мнемонического сообщества центральным, с точки зрения Верча, является шаблон «изгнания чужеземных врагов». На его основе возможно появление разных нарративов от комментария В.В. Путина к Пятидневной войне 2008 г. (c. 24) до интерпретации А.И. Солженицыным советского проекта как «нападения» чуждых России западных идей в виде социализма и коммунизма (с. 101).
Несмотря на то, что «специфических нарративов» на основе одного шаблона может быть множество, в каждый конкретный период времени доминирующим является только один – «нарратив об особом событии» (Privileged Event Narrative - PEN) (c. 133). Для современной России таким является Великая Отечественная война, апелляция к которой происходит практически при любых обстоятельствах. При этом власть нарративных шаблонов так сильна, что созданные на их основе нарративы не могут быть поставлены под сомнение даже с помощью, казалось бы, непреодолимых контраргументов. Для Верча примером поглощения PEN фактов, которые должны были бы его разрушить, служит признание в 1989 г. М.С. Горбачевым существования пакта Молотова-Риббентропа, которое не смогло поколебать интерпретации войны в рамках шаблона «изгнания чужеземных врагов» (с. 131-132).
Наконец, хотя PEN являются важной конституирующей частью национальных мнемонических сообществ, ядро каждого из них образуют не они, а «национальный нарративный проект» (National Narrative Project - NNP). Под NNP Верч подразумевает историю нации, которая объясняет смысл существования сообщества и определяет его будущее. В случае с Россией такое положение занимает «русская идея», воплощенная в формуле «Москва третий Рим» (с. 191).
Эта сложная схема появилась из удивления автора простому факту: представители разных национальных сообществ не просто интерпретируют одно и то же историческое событие по-разному, но не способны вообразить, что вторая сторона не введена в заблуждение, а действительно верит в свою версию прошлого. Ситуацию подобного столкновения двух нарративов о прошлом Верч называет «мнемоническим тупиком» (mnemonic standoff) (с. 13) и иллюстрирует с помощью различных примеров, в том числе историей из своей юности про невозможности договориться с московским другом Витей (Виктор Голод) о причинах бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в 1945 г. (c. 2). Выход из «мнемонического тупика» можно найти с помощь. инструментов управления национальной памятью, которому посвящена шестая глава книги.
Поскольку любая большая теория, объясняющая функционирование коллективной памяти, неизбежно оказывается под огнем критики, воплощением которой стали слова социолога Дж. Олика о «непарадигматичности, междисциплинарности и бесформенности» исследований памяти (с. 31), Верч посвящает теоретическому обоснованию своей концепции вторую главу – примерно пятую часть книги. В действительности любой тезис в работе сопровождается отсылкой к набору имен от Аристотеля и Канта до А. Макинтайра и Р. Брубейкера. Хотя автор ставит перед собой задачу преодолеть замкнутость теоретического поля, европо- и американоцентричного, делает он это в первую очередь за счет включения концепций Л.С. Выготского, А.Р. Лурии, М.М. Бахтина, выбор в пользу которых, кажется, определен в основном биографией Верча. Перечисление имен и ссылок на работы из самых разных дисциплин приводит читателя к закономерному вопросу о причинах такого теоретического изобилия и действительной необходимости поместить рассматриваемую автором проблему во все возможные контексты. Действительно ли для констатации решающей роли нарратива для национальной памяти необходимо обращаться к эволюции вида homo sapiens (с. 73)? Добавляет ли теоретического веса работе упоминание «Морфологии волшебной сказки» В.Я. Проппа, если автор не собирается классифицировать выделенные им нарративные шаблоны? (с. 78) и т.д.
Погружение в детали множества работ о принципах функционирования нарратива в человеческой культуре создает напряжение с избранным автором предметом исследования – памятью наций. С одной стороны, Верч подчеркнуто избегает примордиализма (с. 35), придерживаясь конструктивисткого подхода в понимании нации как модерного феномена и ссылаясь на Андерсона, Брубейкера и т.д. С другой стороны, углубляясь рассмотрение универсальной природы нарратива, Верч, кажется, пропускает точку, в которой нации как самые молодые из мнемонических сообществ обзаводятся нарративными шаблонами и начинают производить «специфические нарративы». Работает ли та же схема для других мнемонических сообществ и если да, то в чем специфика именно нарративных шаблонов наций? Наследуют ли нации нарративные шаблоны от предшественников или создают свои собственные? Наконец, почему универсальные законы функционирования нарратива как культурного инструмента не порождают конечного набора нарративных шаблонов, сходных с пропповскими функциями?
Тут уместно сравнить два анализируемых Верчем кейса: нарративный шаблон «изгнание чужеземных врагов» (Россия) и PEN «Век унижений», который Верч характеризует как имеющий характер шаблона («template-like») (Китай). Уже само по себе введение дополнительных терминов и смешение нарративного шаблона и PEN ломает стройную схему функционирования нарратива. То ли в Китае нет собственного нарративного шаблона, то ли его существование не обязательно для мнемонического сообщества, то ли PEN «Великая отечественная война» чем-то принципиально отличается от PEN «Век унижений»? Однако главный вопрос даже не в этом. События «Века унижений», перечисляемые Верчем (с. 143), можно вообразить помещенными в нарративный шаблон «изгнания чужеземных врагов». Почему этого не происходит в китайском случае? Могут ли разные нации использовать одни и те же нарративные шаблоны, создавая разные PEN? Действительно ли появление этих вопросов спровоцировано тем, что автор этой рецензии принадлежит к российскому мнемоническому сообществу и имеет дело с типичным «мнемоническим тупиком»?
Этот пример показывает главное уязвимое место книги «Как нации помнят»: большая теория, претендующая на универсальность, проверяется (честнее будет сказать иллюстрируется) набором кейсов, которые выглядят довольно случайными. Привлечение примеров функционирования мнемонического сообщества США оправдано, с одной стороны, тезисом, что нарративные шаблоны одной нации проявляются только в диалоге/столкновении с нарративными шаблонами второй. С другой стороны, сам Верч как представитель собственного национального мнемонического сообщества не свободен от власти нарратива и, следовательно, может использовать именно американские PEN и NNP для сравнения с прочими. Куда сложнее увидеть систему в выборе России, Китая, Эстонии и Сербии для анализа работы функционирования национальных мнемонических сообществ, учитывая радикальные различия между ними. Кажется, Верч не руководствуется какими-либо параметрами для сравнения, просто выбирая доступный ему материал. В результате мы получаем не ответ на вопрос «как нации помнят», а набор казусов, проработанных лучше или хуже в зависимости от степени знакомства автора с кейсом. Если российский и эстонский случай являются глубокими исследованиями, отлично ложащимися в предлагаемые Верчем теоретические наработки, то констатация власти над сербами памяти о битве на Косовом поле (с. 88) без серьезного анализа кажется упрощением и подрывает доверие к остальной теории.
Наконец, книга Верча – пример «этически заряженного» исследования [Radstone. 2008], что в целом характерно для многих работ в поле изучения коллективной памяти. Автор видит своей задачей не просто вскрыть механизма работы национальной памяти, но разработать систему управления «мнемоническими конфликтами» (с. 201). Основным инструментом, с его точки зрения, должна стать аналитическая история, вооруженная нарративным подходом и, следовательно, способная преодолевать нарративные шаблоны (с. 224). Это стремление в разобщённом мире, еще более замкнувшимся в границах государств из-за пандемии, вызывает восхищение. Однако должна ли книга о принципах работы национальной памяти быть манифестом о преодолении национальной розни – решать ее читателям.
Radstone S. Memory Studies: For and Against // Memory Studies. Vol. 1. No 1. (2008). P. 31-39.
Comments