Рождественская Елена. Последствия методологического выбора между процессуальностью коммеморации и национальной памятью как системой знаний и представлений. Отклик на новую книгу Дж.Верча «Как нации вспоминают. Нарративный подход» (2021)
Аннотация:
В статье рефлексируется тематизируемое Дж.Верчем различение коллективной памяти и коллективного воспоминания, что корреспондирует с отличием коллективной памяти «как совокупности знаний» от коллективной памяти «как процесса». Эти два видения коллективной памяти служат и двумя разными отправными точками анализа, связанными с отличающимися методологическими подходами, порождающими разнообразные аналитические картины. Это существенное различение затрагивает и общую проблему, возникающую в ходе анализа национальных идентичностей, идеологий и памяти, - а именно, следует ли делать акцент на позиции «сверху вниз», изучая коллективную национальную память через процессы в государственных институциях, или реконструировать восходящие процессы в виде ментальных и культурных факторов. Автор выделяет и обсуждает два момента, которые не бесспорны в концепции Верча и имеют далеко идущие эпистемологические последствия. Один момент связан с пренебрежением процессуальностью коммеморативной работы в пользу нарративного шаблонирования как продукта национальной памяти, несмотря на актуальные тенденции рашаблонирования и конфронтации нарративных образцов. Другой момент связан с упущением аффективного и эмоционального поворота, невнимания к пред-нарративным и перформативным формам артикуляции национальной памяти.
Ключевые слова: национальная память как процесс, методология, аффективный поворот, национальная идентичность
Rozhdestvenskaya Elena
Consequences of the methodological choice between the commemoration process and national memory as a system of knowledge and ideas. A response to the new book by J. Verch “How Nations remember: A narrative approach "(2021)
Annotation:
The article reflects the distinction between collective memory and collective remembering, thematized by J.Wetsch, which corresponds to the difference between collective memory “as a body of knowledge” from collective memory “as a process”. These two visions of collective memory also serve as two different starting points for analysis, associated with differing methodological approaches that generate different analytical pictures. This significant distinction also touches on a general problem arising in the course of the analysis of national identities, ideologies and memory, namely, should the emphasis be placed on the “top-down” position, studying collective national memory through processes in state institutions, or to reconstruct the bottom-up processes in the form mental and cultural factors. The author highlights and discusses two points that are controversial in Wertsch's concept and have far-reaching epistemological consequences. One point is related to the neglect of the procedurality of commemorative work in favor of narrative templating as a product of national memory, despite the current tendencies of re-templating and confrontation of narrative patterns. Another point is associated with the omission of the affective and emotional turn, inattention to pre-narrative and performative forms of articulation of national memory.
Key words: national memory as a process, methodology, affective turn, national identity
Вышедшая недавно новая книга Джеймса Верча «Как нации вспоминают. Нарративный подход» во многом наследует теоретико-методологическую рамку от предыдущей его монографии 2002 года под названием «Голоса коллективного воспоминания»[2]. Если кратко, подход Верча вполне вписывается в классическую парадигму социальных рамок памяти, с акцентом на функции опосредования, в процессе которого нарратив преобразует индивидуальный опыт в устойчивые сообщества памяти. Тень Мориса Хальбвакса здесь вполне ощутима, но, пожалуй, основной вклад Верча – в междисциплинарный комплекс проблем коммеморации на стыке нарратологии, социальной психологии и лингвистики. Внимание к нарративной структуре, ее опривыченным в контексте коммуникации лингвистическим формам, именно навыку нарративизировать событийный ряд, имеющий коннотации с национальными макро-идентичностями, – фокус его последней книги. В этом направлении он дорабатывает/расширяет уже предложенную ранее классификация нарративов национальной памяти. Теперь она включает не только специфический нарратив и схематический нарративный шаблон, но также привилегированный событийный нарратив и национальный нарративный проект.
Из самой книги мы также узнаем (2 раздел «Набор концептуальных инструментов»), что Верч отдает должное различению собственно коллективной памяти и коллективному воспоминанию /припоминанию, что корреспондирует с различием коллективной памяти «как совокупности знаний» и коллективной памяти «как процесса». Если первый объект -это важнейший элемент культуры, характеризующий данную социальную группу, но видоизменяется с течением времени, то память как процесс представляет собой постоянный диалог социальных групп. Эти два видения коллективной памяти являются одновременно и двумя разными отправными точками анализа. Соответственно они взывают к различным методам, порождая разнородные аналитические картины. В этом пункте теоретизирования Верча есть важное признание того, что переход от одной формы доказательства к другой может привести нас разными путями к пониманию того, какие национальные памяти есть (Wertsch. 2021: 32). Таким образом, это существенное различение затрагивает общую проблему, возникающую в ходе анализа национальных идентичностей, идеологий и памяти, - а именно, следует ли делать акцент или фиксировать stand point «сверху вниз», изучая коллективную национальную память через процессы в государственных институциях, или реконструировать восходящие процессы в виде ментальных и культурных факторов.
Описанного выше вероятно достаточно, чтобы выделить два момента, которые не бесспорны в концепции Верча и имеют далеко идущие эпистемологические последствия. Выбор Верча в пользу фокуса на нарративных шаблонах можно трактовать как решение сосредоточиться на произведенных мнемонической работой разного уровня нарративах и их структуре. Для этого нужно в существенной степени пренебречь процессуальностью коммеморативной работы. Явен и выбор Верча в пользу точки зрения сверху на предмет того, как распоряжаются государственные институции идеологическим отбором и функционированием нарративных шаблонов. Почему это решение кажется нам несколько ограниченным?
По той причине, что национальные памяти в актуальных контекстах функционируют не в стабильных, а в конфронтирующих режимах, обнаруживая многослойность национальной памяти, различную дискурсивную силу. Несколько последних десятилетий мы являемся свидетелями публичных дебатов как в стране, так и за рубежом относительно того, как национальные истории мобилизуются в культурных битвах. Речь ли о еврейских погромах и участии в них местных жителей в Литве и Польше или о том, кто же похоронен в Сандармохе, исчезнувших и замолчанных жертвах военной хунты в Аргентине в период с 1976 по 1983 год или судьбе женщин для утешения в Юго-Восточной Азии под протекторатом Японии во время Второй мировой войны и т.д., - по мнению консервативных правых авторов и активистов, национальным коллективным идентичностям изнутри угрожают различные внутренние «враги». Это могут быть мемориальный либерализм, покушение на ведущие гранд-нарративы национальных историй, культура «покаяния» в странах, разбирающихся с последствиями своих постколониальных иммиграций или, напротив, культура «обороны» в регионах, испытывающих миграционное давление и сложности аккультурации прибывающих мигрантов. Эти широко возобновляемые дебаты как примета времени знакомы нам по дискурсивной среде, полной страхов, подозрений, опасений. Континуум этих дебатов варьирует от оправдательной интерпретации истории и празднования прошлых достижений, так и до откровенно отрицательной позиции, направленной против признания ответственности за прошлые события. Поскольку закрепление ведущей версии – прерогатива политического мейнстрима, она может принять форму последовательной доктрины, но вполне может быть ограничена и слабо связанными нарративами. Игра мифологий, обращение к моральным оценкам, претензии на исключительность национальной идентичности – черты эссенциалистски понимаемой и презентируемой как единое целое нации.
Запрос на общую идентичность в нациестроительстве в целом понятен, он рационален в ввиду необходимости принять общие правила и институты. Хабермас к этому добавляет необходимость понимания социального порядка, а также общую интерпретацию европейской истории (Habermas 1995, P. 2001). Действительно, без коллективной идентичности «за пределами национальных общин», усилия по институционализации общих политических решений, процедур, а также затратных обязательств могут завершиться неудачей. Общая национальная идентичность считается обеспечивающей коммунитарный фундамент для преодоления глубокого конфликта и принесение жертвы в расчете на общее благо. И хотя Brubaker & Cuper (2000) предлагали заменить этот термин другим, например, чувством связанности, тем не менее, «коллективная идентичность является неотъемлемой концепцией культурной и политической социологии для того, чтобы теоретизировать и проводить эмпирические исследования о ценностных коллективных действиях (Giesen 2004). Важный аспект этой дискуссии - сильные и слабые коллективные идентичности. Коллективные идентичности в сильном смысле развиваются через идеолого-политические конфликты, но сдвиг от «сильной» версии к «слабой» форме коллективной идентичности имеет существенный резон, - «на самом деле, это является центральным достижением цивилизации либерального правового государства и современной представительной демократии – организация политической жизни с помощью процедур разрешения конфликтов без давления в целях достижения ценностного консенсуса. В демократической стране граждане имеют право быть разными, и далекими друг от друга» (Kantner 2006, P.515). Как следствие, шаблонирование национальных памятей именно как совокупности знаний о прошлом нации (по Верчу), встречает противотопок расшаблонирования, вынуждающий к разомкнутости нарративного моно-шаблона, разрушению гранд-нарратива, мультипликации условных мнемонических правд ввиду разрыва официальной и альтернативных памятей или вполне себе демократического их сосуществования.
Второе следствие – пренебрежение процессуальностью коллективной памяти – хотя Верч и осознает важность этого направления анализа, но не выбирает его, - также кажется некоторой рассинхронизацией с современными трендами. Что приносит акцент на процессе производства национальных памятей, сосуществующих в дискурсивной борьбе за доступ к публичному пространству и языку поименования события, имеющего солидарный для национальных ценностей эффект? – Понимание того, что не все аффективное содержание национального опыта перетекло в нарратив, тем более шаблонированный. Существенное содержание нарративного шаблона остается невыраженным, неозначенным, эмоционально не воплощенным в тезаурусе национально-исторического опыта. Но может быть оно и не важно? Современные дискуссии явно оставляют промежуточным итогом понимание того, что здесь нет неважных социальных акторов и более того, сформулирован запрос на реабилитацию и «возвращение имен». Внимание к процессу и пред-нарративным формам артикуляции национальной памяти приводит нас к упущенному Верчем повороту в социальных науках - аффективному и эмоциональному повороту. То, что аффект обнаруживается как важная тема в социальных науках последнего времени, не является простым совпадением. Начиная с 70х годов, эта тенденция явилась откликом на нарастающий запрос на преодоление гегемонии репрезентации и дискурсивного означивания. Так, Мари-Луза Ангерер, реагируя на эту динамику, вводит понятие «аффективного диспозитива» как сдвига от неспешных герменевтических процедур интерпретации и ре-интерпретации скрытых слоев смыслов в пользу скорее аффективного их распознавания (Angerer, 2007). Если аффект находится в бессознательной «зоне неразличимости» или «зоне неопределенности» между мыслью и действием (это зона до-символического), то перерабатываемый в эмоции аффект имеет возможность быть перенаправленным в символически означенные структуры. Выражение эмоций – уже социальная работа, для этого есть дискурсивно признанный яэык и формы репрезентации. Влиять самому и быть затронутым – значит, столкнуться с чем-то перформативным, с каким-то действием и вовлечением в него. Близко к Ангерер стоят позиции Брайна Массуми (Massumi, 1995), Найджела Трифта (Thrift, 2009), Дерека МакКормака (McCormack, 2012) и других в рамках так называемой «нерепрезентативной теории» (см. Anderson & Harrison, 2016). Эти авторы тематизируют аффект как интенсивность интерактивных процессов, предшествующих материальному миру. Но аффекты не только сплачивают людей, но они также их разделяют и сигнализируют о дефиците какой-либо интерсубъективной связи. Предложение К.Хэммингс с идеей аффективной солидарности заключается в том, чтобы политически двигаться от аффективного диссонанса к взаимному распознаванию (Hemmings, 2012). Существенным является то, что эмоциональное наследие меньше полагается на авторитетные нарративы, нарративные шаблоны (в чем и заключается эвристичность этого поворота) и официальную риторику для формирования и сохранения значения, например, памятных мест. Дополнительно к местам национальной памяти в режимах стабильный-процессуальный следует привлечь иное измерение, которое предлагает уже Джек Сантино, - публичный и перформативный (Santino, 2006). Различая значения «публичного» как имеющего дифференцированную аудиторию, представленное в институционализированных контекстах (например, в музеях) и выставленное напоказ перед случайными зрителями, Сантино отбирает для анализа спонтанные места коммеморации в режиме перформатива, который задействует телесный опыт и аффекты. Интересна их принципиальная разомкнутость, аудитория такого перформатива не предсказуема, участие не регламентировано, интерпретации полисемичны. Подобные перформативные коммеморативы интересны тем, что «переводят социальные проблемы и политические действия в термины личного, и поэтому они сами являются политическими заявлениями. Большая часть их коммуникативной силы проистекает из того, что они персонализируют публичное» (Ibid. P.13). Таким образом, дистанция Верча к такому процессуальному аспекту производства национальной памяти элиминирует целый парадигмальный континент, связанный с аффективным поворотом в социальных науках.
В заключение, тем не менее, отметим, что нарративный подход к анализу национальный памяти остается влиятельным и перспективным ввиду того, что дискурсивный язык апеллирует к довольно устойчивым воспроизводимым нарративным формам. В этом смысле новая книга Дж.Верча длит эту важную дискуссию, укореняя предмет обсуждения на актуальной национально-исторической проблематике. Национальный нарратив о значимом опыте проходит тройную обработку - герменевтический отбор из недифференцированного континуума сырых данных национальной истории или национального воображения, вербализация/нарративизация в вербальные структуры, с помощью которых мы можем говорить о значимом для нас, национальной группы, опыте, и, наконец, придание отобранному и вербализованному статуса национального события. Именно последний аспект и является тем способом категоризации опыта, который делает его доступным пониманию, оценке и обеспечивает дискурсивными средствами разговора об опыте. И если в этой сложной механике производства нарратива о национальных памятях мы обнаруживаем дополнительно выделенные фрагменты, социальное знание прирастает.
Библиография
Anderson, Ben, Harrison, Paul. 2016. (Ed.): Taking-Place. Non-representational Theories and Geography. Brookfield: Taylor and Francis
Angerer, Marie-Luise. 2007.Vom Begehren nach dem Affekt. Zürich/Berlin: Diaphanes.
Brubaker W.R., Cooper F. ‘Beyond “Identity”’’. Theory and Society, 2000, no. 29 (1), pp.1–47.
Bruner J. “The Narrative Construction of Reality”. Critical Inquiry, 1991, no.18, pp.1–21.
Giesen B. Triumph and Trauma, Boulder, CO: Paradigm, 2004.
Habermas J. ‘Comment on the Paper by Dieter Grimm, “Does Europe Need a Constitution?”’ European Law Journal, 1995, no. 1(3), pp.303–308.
Kantner C. Collective Identity as Shared Ethical Self-Understanding: The Case of the Emerging European Identity. European Journal of Social Theory, 2006, no. 9, pp.501-523.
McCormack, Derek. 2012. “Geography and abstraction: towards an affirmative critique”. Progress in Human Geography 36(6): 715-734.
Massumi, Brian. 1995. “The Autonomy of Affect". Cultural Critique, Special issue The Politics of Systems and Environments, part 2, no. 31 (September 1995): 83-110
Hemmings, Clare. 2012. “Affective solidarity: Feminist reflexivity and political transformation”. Feminist Theory 13: 147-161.
Santino, Jack. 2006. “Performative Commemoratives: Spontaneous shrines and the public memorialization of death”. In Spontaneous Shrines and the Public Memorialization of Death, edited by Santino, Jack. 5-15. New York: Palgrave MacMillan.
Thrift, Nigel. 2009. “Understanding the Affective Spaces of Political Performance”. In (eds) Emotion, Place and Culture, edited by Bondi, L., Cameron, L., Davidson, J., Smith, M. 79-96.Aldershot: Ashgate.
Wertsch.J.V.(2021) How nations remember: A narrative approach. New York: Oxford University Press.
[1] Елена Рождественская - профессор, д.соц.н., департамент социологии факультета социальных наук, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва. Ее основной научный вклад - в области биографического анализа и изучения социальной памяти, гендерной социологии, социологии маскулинности и отцовства.
Elena Rozhdestvenskaya is a Professor, Hab. Dr. of Sociology, at the Sociology Department, Faculty of Social Sciences, National Research University “Higher School of Economics”, Moscow. Her main scientific contributions were made in the field of biographical and memory studies, gender sociology, sociology of masculinity and fatherhood.
[2] Wertsch.J.V.(2021) How nations remember: A narrative approach. New York: Oxford University Press; Wertsch.J.V. (2002). Voices of collective remembering. Cambridge University Press