М.М. Сафонов Рец.: Шипов С.П. Политические и экономические сочинения. Воспоминания. СПб.: «Росток», 2021. 760 с.
26.05.2023
В рецензии анализируется впервые появившаяся в печати публикация сочинений одного из военных деятелей России XIX в. С.П. Шипова. У читателя невольно возникает вопрос о целесообразности современной публикации сочинений этого забытого автора, ведь опусы его не отличаются оригинальностью мысли и местами более напоминают отчеты завхоза об управлении вверенного ему склада. Однако было бы неправильно совершенно сбрасывать со счетов все труды Шипова. Среди них есть одно, которое сегодня не может не привлечь самого пристального внимания исследователей. Речь идет о мемуарах «Воспоминания о главных событиях моей жизни». Эти мемуары представляют собой воспоминания декабриста-ренегата. И именно в этом и заключается их главная ценность. Стараясь скрыть собственную причастность к декабристскому движению, С.П. Шипов своими «откровениями» представил в руки исследователей ценнейший материал, позволяющий понять механизм воздействия тайного общества на государственную власть и прежде всего на самого императора Александра I. Не будь этого, декабристоведы едва ли обратились бы сегодня к забытым шиповским текстам. «Воскресшие» мемуары ренегата, никогда не публиковавшиеся в сборниках декабристских воспоминаний, дают возможность по-новому взглянуть на характер отношений декабристской конспирации и государственной власти в России в первой половине XIX в.
Ключевые слова: С.П. Шипов, И.В. Васильчиков, меуары, декабризм, П.В. Ильин. С.В. Куликов, К.Г. Боленко, Б.Н. Щедринский
Сведения об авторе: Михаил Михайлович Сафонов, кандидат исторических наук, научный сотрудник С.-Петербургского института истории РАН
Контактная информация: m.safonov@list. ru
M.M. Cafonov
Shipov S.P. Political and economic works. Memories. SPb.: "Rostock", 2021. 760 p.
In the review, the volume publication of the works of S.P. Shipov one of the military figures of Russia of the XIX century that first appeared in the press will be analyzed. An unbiased reader involuntarily arises the question of the appropriateness of the modern publication of the works of this forgotten author, because his opuses more recall the reports of the manager to manage the warehouse. However, it would be wrong to completely throw off the scriptures of Shipov from the accounts. Among them there is one¸ which cannot but attract the most close attention of researchers. We are talking about memoirs "Memories of the main events of my life." These memories are the memoirs of the Decembrist-Ranegat. And this is precisely what is their main value. Trying to hide his involvement in the Decembrist movement, S.P. Shipov with his “revelations” presented in the hands of researchers the most valuable material that allows you to understand the mechanism of the impact of a secret society on state power and, above all, on Emperor Alexander I. Do not be it, the Decembrists, would hardly have turned to forgotten Shipov texts today. But the “resurrected” memoirs of the renegate, which have never been published in the collections of Decembrist memoirs, give an opportunity to take a fresh look at the nature of the relationship between the Decembrist conspiracy and state power in Russia in the broken half of the XIX century.
Key words: S.P. Shipov, I.V. Vasilchikov, Meuars, Decembrism, P.V. Ilyin. S.V. Kulikov, K.G. Bolenko, B.N. Shchedrinsky
Аbout the author: Mikhail Mikhailovich Safonov, candidate of historical sciences, researcher at the St. Petersburg Institute of History of the Russian Academy of Sciences
Contact information: m.safonov@list. ru
Эту объемистая публикация в 760 стр. вышла в прошлом году, хотя в выходных данных обозначен 2021 г.[1] Через краткое предисловие к этому изданию красной нитью проходит рефрен о невостребованности до настоящего времени всего того, что написал С.П. Шипов. В одном случае публикаторы говорят, что его сочинения долгое время находились «вне исследовательского внимания»[2]. В другом - они пытаются убедить читателя в том, что вводят в «полноценный (? - МС.) научный оборот труды практически забытого писателя»[3]. Подчеркивают, что знакомят читателя с «сочинениями, не привлекавшими к себе заинтересованного внимания исследователей»[4]. Сетуют на то, что труды издаваемого теперь автора до сих пор «находились на периферии исследовательского и читательского внимания»[5].
При чтении возникает вполне естественный вопрос, представляют ли историческую ценность сочинения генерала, пытавшегося вновь привлечь к себе внимание верхов после того, как он утратил расположение Николая I, или вновь вскарабкаться на политический Олимп, когда со смертью палача декабристов бывшие члены тайных обществ были амнистированы, и наступила новая либеральная эпоха?
Забвение опусов Шипова, он «пек» их как блины, по вопросам, в которых он даже не всегда был достаточно компетентен, вполне объяснимо. Ничего нового автор не внес в развитие российского общественно-политического движения. Подавляющее большинство его «сочинений» второстепенны, мысли, в них высказанные, не отличаются оригинальностью, они не содержат ничего, что могло бы вызвать живой интерес у современного читателя, желающего составить себе ясное представление о всех оттенках общественно-политического развития этого периода. Как стилист Шипов совершенно зауряден. Более того, местами его опусы, которые могут поразить читателя лишь своим количеством и объемом, отдают графоманством, а в ряде случае напоминают отчет завхоза о предметах, хранящихся на его складе, а также о проделанной им работе на этой важной должности. Особенно это хорошо видно на примере его воспоминаний. Достаточно перечислить заголовки заключительной части мемуаров Шипова: «Управление Комиссариатом»; «Состояние денежных сумм Комиссариата»; «Довольствие войск вещами»; «Усовершенствование комиссариатского управления. Правила делопроизводства»; «Правила счетоводства»; «Узаконение накладки»; «Правила транспортировки Комиссариатских вещей»; «Расширение власти комиссариатских комиссий»[6].
Однако мемуары Шипова – самая интересная часть его «творческого» наследия. Именно они могут вызвать наибольший интерес у историков общественного движения.
У публикации четыре составителя: П.В. Ильин и С.В. Куликов, К.Г. Боленко и Б.Н. Щедринский. Вводную статью написали петербургские историки П.В. Ильин и С.В. Куликов «при участии» К.Г. Боленко. Воспоминания же С.П. Шипова подготовили к печати и прокомментировали московские исследователи К.Г. Боленко и Б.Н. Щедринский. Они же подготовили вступительную статью к воспоминаниям.
С.П. Шипов в прошлом декабрист, но тщательно скрывает это, точнее говоря, старается скрыть. Его воспоминания - это мемуары отступника. Опубликованные П.И. Бартеневым в «Русском архиве» в еще в XIX в.[7] они никогда не воспроизводились в советское время в сборниках мемуаров декабристов. Это и понятно: ведь Сергей Шипов, родной брат декабриста Ивана Шипова, того самого, на квартире которого обсуждался вопрос о принципиальной необходимости цареубийства, всеми возможными способами открещивается от своего декабристского прошлого. Но это не лишает мемуары исторического интереса. А как раз наоборот. Пытаясь отмыться от декабристской «скверны», Шипов проявляет удивительную осведомленность и рассказывает много такого, о чем ему не следовало бы говорить, стараясь во что бы то ни стало отстоять свою верноподданническую «чистоту». Это-то и делает их интересными сегодня.
Мемуары С.П. Шипова называются «Воспоминания о главных событиях моей жизни». Однако, несмотря на такое название, о самом главном событии своей жизни мемуарист как раз и не рассказал. Сергей Шипов был в числе основателей «Союза спасения», а потом отошел от конспиративной деятельности, хотя его брат Иван, так же вступивший в Союз, долгое время оставался его членом и даже организовал на своей квартире обсуждение вопроса о целесообразности цареубийства. Вопроса, одно обсуждение которого по существующему тогда законодательству влекло за собой смертную казнь. Накануне 14 декабря, когда С.П. Шипов возглавлял Семеновский полк и гвардейскую бригаду, в которую входили и Гренадерский полк, и Гвардейский экипаж, главные действующие силы на Сенатской площади, «диктатор» С.П. Трубецкой имел беседу с Шиповым. Он старался по старой памяти склонить его к выступлению на стороне инсургентов. Но Шипов отказался, сославшись на то, что цесаревич Константин «варвар», а великий князь Николай - человек «просвещенный» и, став императором, может сделать много полезного для страны. При этом будущий мемуарист предложил Трубецкому встретиться ещё раз в присутствии своего брата Ивана и обсудить вопрос более обстоятельно. Важно подчеркнуть: между прочим, он заявил: «Трубецкой, у тебя много знакомых; ты многих знаешь в Совете, в Сенате. Если есть, что, если о чем поговаривают в Совете, то, пожалуйста, уведомь меня». Но «диктатор» к чести его вовремя понял, «что Шипов передался совсем на сторону вел. кн. Николая и не с тем требует сведений, чтобы действовать в наших видах». Поэтому Трубецкой от вторичной встречи отказался и свои планы открывать не стал. Он понял, для чего Шипову нужны конкретные сведения о подготовке выступления и планах инсургентов[8]. И оказался прав. В более ранней редакции своих «Записок» «диктатор» поместил такую реплику: «…должно полагать, что Шипов передал Великому князю разговор свой с Трубецким. Кроме того, адъютант Вел[икого] К[нязя] Михаила письменно уведомил Николая о намерениях тайного общества, которого он сам был членом»[9].
В итоге 14 декабря С.П. Шипов со своим полком оказался в числе тех, кто обеспечил победу Николая. На следующий день после трагедии на Сенатской площади мемуарист стал генерал-адъютантом и любимцем нового царя. «Декабристская» страница его жизни была перевернута и предана забвению. Он не только не привлекался к декабристскому следствию, но и семимильными шагами пошел в гору по карьерной лестнице. Но, пожалуй, самая главная страница его жизни заключалась в том, что после разговора с Трубецким Шипов пересказал то, что узнал от руководителя выступления, великому князю Николаю. Тем самым облегчил победу претендента на престол в его противостоянии с тайным обществом не в меньшей степени, чем своими действиями против инсургентов с вверенной ему военной частью в день 14 декабря.
К сожалению, авторы вступительной статьи «умолчали» об этом важнейшем обстоятельстве. Остается только гадать о причине такой забывчивости. То же следует сказать и о комментаторах. А между тем мемуары Трубецкого зафиксировали важнейший факт: Шипов осведомил Николая о готовящемся выступлении против него и его «осведомительство» послужило одним из важнейших факторов, хотя далеко не единственным, предопределивших поражение восставших. Стоит отметить еще одно «умолчание», опять же из «Записок» Трубецкого. Вот еще один «подвиг» героя публикации во время экзекуции в Петропавловской крепости по оглашении приговора: «После барабанного боя нам прочли вновь сентенцию, и профос начал ломать над моею головой шпагу (мне прежде велено было стать на колени). Во весь опор прискакал генерал и кричал: “Что делаете?” С меня забыли сорвать мундир. Подскакавший был Шипов. Я обратил голову к нему, и вид мой произвел на него действие Медузиной головы»[10].
Есть еще один загадочный эпизод из «жития» нашего недекабриста. Об этом опять же поведал Трубецкой в своих «Записках». Во время следствия к нему в камеры пришел А.Х. Бенкендорф и стал сугубо секретно допрашивать Трубецкого. При этом следователь сказал несостоявшемуся «диктатору», что он должен иметь в виду, что все, о чем о расскажет, должно воспринимать так, как если бы с ним беседовал сам Государь. Пришедший же в каземат к подследственному Бенкендорф не более, чем передаточное звено. Речь шла о каком-то чрезвычайно важном разговоре «диктатора» с М.М. Сперанским, разговоре, о котором донес «некто». Бенкендорф упорно отказывался называть его имя. Но Трубецкой понял, что под этим «некто» подразумевался никто иной, как наш «забывчивой» мемуарист[11].
Стоит ли удивляться тому, что следствие обошло стороной все данные, довольно обильные, об участии С.П. Шипова в деятельности декабристской конспирации. Николай приказал оставить эти сведения «без внимания», а карьерный рост бывшего декабриста не замедлился. Публикаторы объяснили этот факт тем, что следователи интересовались главным образом радикальными действиями тайного общества, которые имели место, когда С.П. Шипов совершенно отошел конспирации. А также тем, что в дело вмешались влиятельные родственники Шиповых и тем самым спасли его от приговора[12]. Думается, что во время следствия Сергей Шипов находился под особой защитой нового императора вследствие особых «заслуг» бывшего декабриста.
Назвав С.П. Шипова «ренегатом», я выразился не совсем точно. Дело в том, что в деятельности декабристкой конспирации у него, видимо, была особая историческая роль, с коей он успешно справлялся и которая, в силу своей двойственности, позволила ему не только выйти «сухим из воды» после 14 декабря, но и сделать успешную карьеру.
Декабристская конспирация была создана, прежде всего, для того, чтобы противодействовать стремлению Александра I восстановить Речь Посполитую в прежних ее пределах, возвратив ей отошедшие к России в ходе разделов Польши земли, создать из нее форпост против стран Запада, защитить западную границу страны цепью протянувшихся с севера на юг цепью военных поселений, во главе которых стоял их «крестный отец» всесильный временщик А.А. Аракчеев. Декабристская конспирация стала инструментом, с помощью которого дворянство стремилось воздействовать на императора в условиях, когда отсутствовал легальный механизм разрешения возникающих противоречий межу государственной властью и дворянским сословием. При этом просматривается некая синхронная связь между попытками Александра I восстановить Речь Посполитую и появлением проектов цареубийства, от совершения которого рядовых членов удерживали руководители конспирации. Эта схема прослеживается на протяжении всего существования декабристской конспирации. Причем эти весьма эмоциональные проекты возникали с удивительной регулярностью накануне поездок царя на Сеймы Царства Польского или европейские конгрессы Священного союза. В XVIII в. конфликт между интересами всего дворянства и личными взглядами царя разрешался дворянской расправой над помазанником. Но более просвещенный XIX век породил и более гуманную форму решения этого вопроса: муссирование слухов о цареубийственных планах, которые рано или поздно становились известными царю и удерживали его у роковой черты[13]. Первый проект цареубийства, так называемый «Московский заговор» 1817 г., возник, когда существовала реальная угроза присоединения к Польше отторгнутых от нее в ходе разделов областей. Последний проект обсуждался 12 декабря 1825 г. накануне вступления Николая I на престол. Как в самом начале деятельности декабристской конспирации, так и за два дня до ее краха, поднимался вопрос о том, чтобы принести царя «на жертву», а цареубийцу должен был определить жребий. В обоих случаях «провокатором» был руководитель конспирации С.П. Трубецкой. Только в первом случае, узнав о потенциальном жертвоприношении, Александр I отказался от своего намерения объявить о восстановлении Речи Посполитой на открытии I Cейма Царства Польского в марте 1818 г. А во втором великий князь Николай, предупрежденный А.И. Ростовцевым и С. П. Шиповым о потенциальной опасности, решил идти до конца по принципу: «Государь или мертв». Очевидно, что руководителям конспирации важнее всего было провозгласить на тайном собрании заговорщиков, «что для отвращения бедствий, угрожающих России, необходимо прекратить царствование» Александра I, предложить во всеуслышание бросить жребий, кому достанется «нанести удар царю», но ни в коем случае удара не наносить, но чтобы об этом в конце концов стало известно самому императору, как это было в случае с «покушением» Якушкина. Это и была та тактика, о которой Трубецкой был вынужден рассказать на следствии, «ибо сколько замечено было то…император обыкновенно не приводил в действо того, о чем много говорили, и о чем предполагали, что будет сделано его величеством».
Но эта схема могла бы успешно работать только в том случае, если бы существовал механизм¸ благодаря которому театрализованные постановки тайного общества доводились бы до сведения царя, как реальная угроза для него самого и его семьи. До сих пор такой механизм не был обнаружен. Однако новая публикация мемуаров С.П. Шипова (подчеркну: и в этом, на мой взгляд, заключается ее главная ценность) позволяет несколько прояснить то, что до настоящего времени оставалось неясным
В своих воспоминаниях мемуарист убеждает читателя: при образовании «Союза спасения» П.И. Пестель предлагал ему вступить в это тайное общество. Но Сергей Павлович категорически отказался, будучи уверенным в том, что оно не достигнет своих целей, но при этом погубит карьеры его членов[14]. Рассказывая о событиях 14 декабря, Шипов умалчивает не только о разговоре с Трубецким, но и о том¸ что после этого разговора последовало. Вместо этого без пяти минут генерал-адъютант будущего царя на редкость неправдоподобно старается убедить читателя: когда он прибыл в Гвардейский экипаж и столкнулся с отказом офицеров присягать Николаю¸ мемуарист только тогда понял, «что тут существует какой-либо преднамеренный замысел»[15]. Мы же понимаем, насколько лжив автор воспоминаний. Но далее следует самое интересное. Мемуарист начинает размышлять¸ почему же произошло 14 декабря. Объяснение крайне интересное и выдает в нем очень осведомленного человека, не заметившего, что он проговорился. И тут почти сенсационно всплывает фигура командира гвардейского корпуса И.В. Васильчикова.
Рассказав о том, как он отказался от предложения Пестеля вступить в тайное общество, мемуарист пишет, что еще в 1817 г., то есть тогда, когда имел место «вызов» Якушкина на цареубийство, «существование сего общества сделалось действительно скоро известным командиру Гвардейского корпуса генерал-адъютанту Васильчикову, который представил тогда же государю подробную записку о членах общества, о бывших у них собраниях и предположениях. Сожалеть должно, что записка эта осталась без последствий: ибо тогда в действиях членов общества ни чего не было особенно преступного; справедливое наказание их за необдуманное и законом недозволенное предприятие предотвратило бы последующие вредные действия и отклонило бы погибель многих пострадавших потом отлично даровитых молодых людей, которые могли бы Отечеству быть полезны»[16].
К.Г. Боленко и Б.Н. Щедринский так прокомментировали этот пассаж: «И.В. Васильчиков действительно в мае 1821 г. докладывал императору о раскрытом обществе, однако он не был автором доклада. Доклад был составлен на основе записки¸ поданной в марте начальнику Главного штаба Гвардейского корпуса А.Х. Бенкендорфу бывшим членом коренного совета Союза благоденствия М.К. Грибовским, который в это время возглавил в корпусе тайную полицию. Доклад остался без решительных последствий, в том числе потому, что запоздал: в январе 1821 г. формально общество было распущено»[17].
Однако С.П. Шипов говорит о совсем другом докладе Васильчикова, представленном императору вскоре после образования Союза спасения. Некоторое время спустя после того¸ как Пестель уверял Шипова вступить в недавно образовавшееся тайное общество. А оно было создано 9 февраля 1816 г. О том, что Шипов имеет в виду вовсе не хорошо известный в литературе донос М.К. Грибовского 1821 г. после Московского съезда, а гораздо более ранний документ, свидетельствует другой пассаж из воспоминаний Шипова. Рассказав о событиях 14 декабря и о своем участии в них на стороне Николая I, мемуарист вновь вернулся к уже заявленной ранее теме: причина произошедшего заключается в том, что вовремя не приняли надлежащих мер, хотя были прекрасно осведомлены о том, что делалось в тайном обществе. Шипов опять упомянул о том, что И.В. Васильчиков «в 1817 году представил государю основательную о существовании этого общества записку, но …записка эта осталась без последствий»[18]. В первоначальном тексте воспоминаний Шипов выразился более точно: «…и хотя по воле государя оставалось тогда без преследования, но не без тщательного за ним наблюдения». Далее мемуарист сообщает еще об одной записке Васильчикова. «Вскоре после этого Илларион Васильевич предоставил государю дополнительные о сем обществе сведения с именами членов, в оное вступивших. Даже о начертанном ими уставе общества и цели, в нем выраженной; но государь не согласился на преследование онаго, произнеся при сем следующие слова: «Il ne faut pas donner de coup d’épée dans l’ eau». То есть «Не следует ударять шпагой по воде».
«Васильчиков, продолжает мемуарист, не оставлял, однако ж, тщательного над тем обществом наблюдения и по временам представлял государю записки о продолжающихся заседаниях и действиях общества. Далее следует сообщение о Московском съезде Союза Благоденствия и о его решении закрыть общество. Мемуарист упоминает хорошо известные исследователям данные о том, что Васильчиков уведомил своего родственника московского военного губернатора Д.В. Голицына о готовящемся съезде и тот «учредил тайный надзор за действиями сего съезда» и его результатах. «Обо всем этом представлена была государю от Васильчикова также записка»[19]. Общество было закрыто потому, что его члены узнали, что существование их конспирации известно правительству. Кроме того, они поступили так потому, что были люди «благонамеренные», желавшие способствовать правительству в его благих начинаниях, но часть членов хотели действовать вразрез с этими целями. Они образовали новое общество с преступными целями[20].
«К сожалению, - пишет Щипов, - в 1822 г. И.В. Васильчиков был уволен от командования Гвардейским корпусом. Тогда прерваны были и все нити к получению сведений о действиях общества». Это-то и привело к событиям 14 декабря. Хотя мемуарист неточно датирует письмо Васильчикова Голицыну о подготовляемом в Москве съезде 1819 г., ошибаясь ровно на год (его готовили в конце 1820 г., а провели в начале 1821 г.), не подлежит сомнению, что мемуарист, говоря о записках государю, первую определяет как сочинение, представленное императору еще в 1817 г., когда имел место так называемый «вызов» Якушкина на цареубийство. «Вопрос об осведомленности правительства в существовании декабристских тайных обществ, - писали комментаторы, - их составе, целях, программных документах до конца неясен», – писали комментаторы. – Однако, скорее всего, до середины 1825 г. он был невысоким, что делало сомнительным успех репрессивных мер… Результаты доносов и секретных следственных действий…не давали полной картины заговора и, главное, не содержали информацию о непосредственной угрозе государю и всему государственному порядку, скорее подтверждая необходимость продолжать тайное расследовании, чем производить массовые аресты».
К сожалению, комментаторы, стоявшие на позициях традиционного советского декабристоведения, не разглядели механизм воздействия тайного общества на внутреннюю и внешнюю политику Александра I. Между тем, по моему мнению, именно И.В. Васильчиков служил тем каналом, посредством которого тайное общество осуществляло свое воздействие на носителя верховной власти и влияло на его решения.
Самое сильное сопротивление польские планы Александра встретили среди генералитета. Первую скрипку здесь играл генерал-адъютант царя генерал-майор М.Ф Орлов, любимец императора, впавший в немилость из-за противодействия польским планам самодержца. Вот как сам Орлов рассказал об этом в записке, поданной 29 декабря 1825 г. на имя Николая I, когда был привлечен к следствию по делу декабристов. «Государь изволил отправиться в Вену и вскоре разнеслись слухи о восстановлении Польши. Сия весть горестно меня поразила, ибо я всегда почитал, что сие восстановление будет истинным несчастьем для России. Я тогда же написал почтительное, но, по моему мнению, довольно сильное письмо к его императорскому величеству. Но сие письмо, известное генерал-адъютанту Васильчикову, у меня пропало еще не совсем доконченным, и сведение об оном, дошедши до государя, он долго изволил не меня гневаться»[21]. А вот как об этом эпизоде Орлов поведал И.Д. Якушкину, а тот воспроизвел его рассказ в своих «Записках»: «Когда сделалось известным намерение императора Александра образовать отдельный литовский корпус (1 июля 1817 об этом было объявлено, а 14 октября во время пребывания Александра в Москве был определен состав этого корпуса – МС)…это возмутило многих наших генералов, и они согласились между собой подать письменное представление императору, в котором они излагали весь вред, могущий произойти от образования отдельного литовского корпуса, и умоляли императора не приводить в исполнение своего намерения, столь пагубного для России. В числе генералов, согласившихся подписать это представление, был генерал-адъютант Васильчиков, впоследствии начальник гвардейского корпуса. Он испугался собственной своей смелости и, пришедши к императору, с раскаянием просил у него прощения в том, что задумал против него недоброе, назвал своих сообщников и рассказал все дело, в котором главным побудителем был Орлов, написавший самое представление. Государь потребовал к себе Орлова, напомнил прежнее к нему благоволение и спросил, как мог он решиться действовать против него. Орлов стал уверять императора в своей к нему преданности. Тут император рассказал подробно все дело, замышляемое генералами, и приказал Орлову принести к нему представление, писанное им от имени генералов. Орлов от всего отрекся, после чего император расстался навсегда с прежним своим любимцем[22].
Нетрудно заметить¸ что в обоих вариантах этого рассказа И.В. Васильчиков сам выступает в роли транслятора неприятных для царя сведений, оглашение которых предназначено повлиять на дальнейшие шаги императора. Но при этом как в том, так и в другом случае сообщаемые царю сведения неадекватно отражают действительное положение вещей. С одной стороны, он участник некого коллективного действа, с другой стороны он как бы не причем. Он только ретранслятор сведений о нем, сам вроде бы отделяет себя от общего замысла, не одобряя его.
В показании Орлова его письмо не было закончено и куда -то пропало. В рассказе же Якушкина опять же составляемое Орловым коллективное представление генералов, подписанное ими, не было доставлено царю. Ему были сообщены сведения о том, что таковое подготовляется. А вот что о Васильчикове рассказывает С.П. Трубецкой в своих «Записках» (Речь идет об осени 1817 г., когда ожидали приезда Александра I в Москву): «…члены общества собрали подписку на освобождение крестьян. Из числа известных лиц¸ подписавших согласие свое, и обещание исполнить на правилах, какие будут составлены и утверждены Правительством, были граф Кочубей и П.А. Строганов, князь Меншиков и Илларион Васильевич Васильчиков. Последний, подписав, доложил тотчас о том Государю, который изъявил свое неудовольствие и приказал уничтожить подписку, сделав строгий выговор собравшему ее Мих[аилу Фед[оровичу] Орлову»[23].
Нетрудно заметить во все этих действиях Васильчикова тот же самый прием, который описал С.П. Шипов, не раскрывая истинных мотивов поступков командира Гвардейского корпуса. Остается пока неясным, сам ли Васильчиков получал информацию непосредственно от руководителей декабристской конспирации, либо же ее доставлял кто-то из рядовых членов этой организации. Но подозрение падает на самого Шипова. Обращают на себя внимание близкие, чуть ли не конфиденциальные отношения члена тайного общества и командира Гвардейского корпуса. Желая подчеркнуть свою значимость, Шипов сам рассказал, каким доверием он пользовался у своего непосредственного начальника. При первом знакомстве он был принят начальником наедине. Они говорили о войне, о военном хозяйстве, об администрации. А потом перешли «к некоторым другим предметам». «Его умная и время от времени более приветливая речь, писал мемуарист, - меня пленили; и я говорил ему с полной откровенностью и высказывал, что было за душою (курсив мой-МС.). Он мог из одной такой беседы хорошо меня понять. Такой дар узнавать подчиненных есть великое в начальнике достоинство»[24]. Еще раз напомню, что это пишет член декабристской конспирации, наивно надеясь, что читатель не узнает о его декабристском прошлом. В другом месте мемуаров Шипов вновь отмечает: «…начальники мои сделались ко мне весьма благосклонны. Особенно Илларион Васильевич Васильчиков, который, впрочем, и всегда был со мною приветлив и мне покровительствовал»[25]. Не удивительно, что он объявил своему доверенному лицу благодарность[26]. Еще один фрагмент мемуаров содержит и такое признание: «Корпусной командир нередко принимал меня наедине и выказывал мне свои мысли и суждения с такой откровенностью и приветливостью, что и я передавал ему то, что у меня было за душой (курсив мой-МС.). Я не мог не прилепиться всем сердцем к этому по уму, образованию и особенно по высокой душе истинно превосходному человеку, сохранил искреннюю к нему преданность до конца его жизни и ныне глубоко чту его память»[27]. Не забудем, что Шипов открывал «душу» своему непосредственному начальнику в то время (1818 -1821 гг.), когда Илларион Васильевич доставлял Александру I конфиденциальные записки о положении дел в тайном обществе! Что же касается «высокой души истинно превосходного человека», то Якушкин довольно ярко изобразил несколько ярких ее черт.
Когда же Васильчиков «сломал себе шею» на «Семеновской истории» и вынужден был удалиться от дел, а Шипов возглавил новый состав этого «провинившегося» полка (какая высокая степень доверия к нашему мемуаристу со стороны высшей власти!), с Сергем Павловичем в своем кабинете в Аничковом дворце стал вести задушевные беседы великий князь Николай Павлович[28].
Стоит ли удивляться тому, как, памятуя свои прежние привычки, поступил Шипов накануне 14 декабря, когда его покровителем был уже не Васильчиков, а великий князь Николай?
В воспоминаниях сына Васильчикова В.И. Васильчикова о происхождении доноса Грибовского упомянут человек, который неоднократно приватно сообщал командиру гвардейского корпуса конфеденциальные сведения. Имя его не названо, но на полях записки есть карандашная пометка: «Якушкин»[29]. Дальнейшие исследования, возможно, позволят прояснить этот вопрос.
Приближается очередной декабристский юбилей. В 2025 г. исполнится ровно 200 лет со дня выступления декабристов. Думается, что отечественным декабристоведам следует во многом пересмотреть парадигмы советского декабристоведения и попытаться дать более взвешенную объективную оценку этому движению как таковому. Вновь опубликованные воспоминания С.П. Шипова, тщательно проанализированные и серьезным образом прокомментированные, могут сыграть немаловажную роль в этом процессе.
[1] Хотя на титульном листе дата публикации обозначена 2021 г. [2] Шипов С.П. Политические и экономические сочинения. Воспоминания. С. 3. [3] Там же. С. 4. [4] Там же. [5] Там же. С. 5. [6] Там же. С.636, 641,646, 647, 648, 649, 650, 651. [7] Русский архив. 1878. Кн. 2. № 7.С. 144-202. Составители неверно указали: с. 153-185. [8] Трубецкой С.П. Материалы о жизни и революционной деятельности. Т. I. Иркутск. 1983. С. 269-270. [9] Трубецкой С.П. Записки. Письма И.Н. Толстому. 1818-1823 гг. СПб., 2011. С. 75. [10] Трубецкой С.П. Материалы о жизни и революционной деятельности. Т. I. С. 281. [11] Там же. С. 266-269. [12] Шипов С.П. Политические и экономические сочинения. Воспоминания. С. 41. [13] См. подробно: Сафонов М.М. Речь Посполитая и «Московский заговор» 1817 г. // Россия и Польша: Два аспекта европейской культуры. - СПб., 2012. С. 491-503. [14] Там же. С. 582. [15] Там же. С. 621. [16] Там же. С. 582-583 . [17] Там же. С. 681. [18] Там же. С. 623. [19] Там же. [20] Там же. С. 625. [21] Восстание декабристов. Т. XX. М., 2001. С. 161, 165, 167-168. [22] Якушкин И.Д. Записки, статьи, письма декабриста И.Д. Якушкина. М., 1951. С. 38. [23] Трубецкой С.П. Записки. Письма И.Н. Толстому.1818-1823 гг. 54-55. [24] Шипов С.П. Политические и экономические сочинения. Воспоминания. 586. [25] Там же. С. 590. [26] Там же. С. 592. [27] Там же. С. 595. [28] Там же. С. 613-614, 615. [29] Равдин Б. А., Рогинский А. Б. Вокруг доноса Грибовского // Общественное движение в России. Вып. 7. 1978. С. 91-100.
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.