Кирчанов М.В. Когда нации вспоминают: что, где и как. Заметки культурного антрополога на полях книги Джеймса Верча “How Nations Remember: A Narrative Approach”
Современные общества и нации являются акторами памяти, формируя коллективные представления о прошлом и предлагая его различные интерпретации которые формируют идентичность наций как воображаемых сообществ. В 21 веке академическая историография постепенно утрачивает монополию формировать историческую память наций и социальных классов. Автор полагает, что массовая культура стала ее основным конкурентом, потому что формирует свои версии исторической памяти, ассимилируя достижения профессиональной историографии. Статья представляет собой комментарий к 23 эпизоду 4 сезона американского сериала «Звездный путь: Вояджер» в форме заметок на полях новой книги американского психолога Джеймса Верча “How Nations Remember: A Narrative Approach”.
Ключевые слова: историческая память, массовая культура, академическая историографии, локализация исторической памяти
Сведения об авторе: Кирчанов Максим Валерьевич, доктор исторических наук, доцент кафедры регионоведения и экономики зарубежных стран факультета международных отношений Воронежского государственного университета (Воронеж).
Контактная информация: maksymkyrchanoff@gmail.com
Maksym V. Kyrchanoff
WHEN NATIONS REMEMBER: WHAT, WHERE AND HOW
cultural anthropologist’s notes in the margins of James Wertsch's book “How Nations Remember: A Narrative Approach”
Modern societies and nations are actors of memory, forming collective perceptions of the past and offering its various interpretations that shape the identity of nations as imagined communities. In the 21st century, academic historiography is losing gradually its monopoly to form the historical memory of nations and social classes. The author believes that mass culture became its main competitor because it forms its own versions of historical memory, assimilating the achievements of professional historiography. The article is a commentary to the 23rd episode of the 4th season of the American TV series "Star Trek: Voyager" in the form of notes in the margins of the new book "How Nations Remember: A Narrative Approach"by American psychologist James Wertsch.
Keywords: historical memory, mass culture, academic historiography, localization of historical memory
About the author: Kyrchanoff Maksym V., doctor of historical sciences, associate professor, Department of the regional studies and economics of foreign countries, Faculty of international relations, Voronezh State University (Voronezh).
Contact information: maksymkyrchanoff@gmail.com
Историческая память в большинстве обществ подвержена манипуляциям со стороны как представителей правящих политических элит, так и интеллектуальных сообществ, которые непосредственно ответственны за формирование компромиссного комплекса нарративов, формирующих представления о прошлом, признаваемые в качестве каноничных. Именно поэтому таким версиям истории приписываются характеристики исключительной верности и правильности, хотя в ряде случаев представления современных историков о тех или иных событиях прошлого, которые предыдущими поколениями интеллектуалов локализованы в исторической памяти и институционализированы в ней в качестве мифов, могут быть фрагментированными и поэтому не только неполными, но и неправильными.
На современном этапе пространство, в котором формируются социальные представления о прошлом, не монополизировано профессиональными историками, хотя конкуренты у них были и раннее. По мнению ряда авторов, «интерпретационный поворот дает возможность исследователям не ограничивать себя ложной альтернативой между ориентированной на монокаузальную схему научностью и эстетизирующими отклонениями от нее» (Досс 2013:27). Вероятно, к числу последних могут быть отнесены и штудии, сфокусированные на роли неакадемических акторов в развитии исторической памяти.
Среди подобных акторов ведущую роль начинает играть массовая культура. Сериалы, исторические, фантастические, детективные, в различной степени обращаются к проблемам идентичности, периодически актуализируя проблемы исторической и культурной памяти. Классикой современной массовой культуры считается американская франшиза «Звёздный путь», а в центре авторского внимания в этом обзоре будут проблемы восприятия обществом потребления памяти (на примере 23 эпизода «Живой свидетель» 4 сезона сериала «Звёздный путь: Вояджер») как мобилизационного ресурса и основы формирования идентичности, что представляется в достаточной степени актуальным, так как и создатели масскульта, и современные западные интеллектуалы в ряде случаев используют схожие тактики и стратегии, основанные на политически и идеологически мотивированном понимании прошлого, что неизбежно отражается и на формах изучения памяти, которая и формирует коллективные представления того или иного сообщества о прошлом.
КЭТРИН ДЖЕЙНВЭЙ: Лучший способ свергнуть правителя – заставить его людей страдать.
ПОСОЛ: Капитан!
КЭТРИН ДЖЕЙНВЭЙ: У нас нет времени на половинные решения. Вы хотели победу? - Скоро вы её получите. Мостик медотсеку. Статус?
ТУВОК: Фазеры готовы.
КЭТРИН ДЖЕЙНВЭЙ: Нацельтесь на первый город и стреляйте.
ЭКСКУРСОВОД: Военный корабль «Вояджер» - одно из самых мощных судов того времени, оборудованный фотонными торпедами и лучевым оружием. Этот корабль разрушения, мог стереть целую цивилизацию в считанные часы. Но именно в этот исторический день нам повезло, потери людей могли быть намного больше. Когда Вояджер нацелился на наши города, Тэддер уже начал эвакуацию, были спасены тысячи жизней. К сожалению, это было только началом резни, устроенной капитаном Джейнвэй. Как видите, её действия произвели длительный эффект на наш мир. Даже сейчас, спустя 700 лет, мы всё ещё встречаем последствия столкновения с Вояджером.
Если еще два десятилетия назад утверждение о том, что «история является представлением о прошлом, тесно связанным с выработкой идентичности в настоящий момент» (Friedman 1992:195), было вполне рациональным, то к 2020-м гг. массовая культура в определенной степени потеснила историю в этом направлении, взяв на себя часть ее социальных функций. На современном этапе память, национальная и историческая, меняет традиционные аналоговые или «ламповые» пространства своей локализации, постепенно становясь компонентом современной массовой культуры. Точнее, массовая культура стала влиятельна в такой степени, что начинает интерпретировать прошлое, конкурируя в этом сомнительном занятии с профессиональными историками.
Комментируя метаморфозы памяти в современном мире, американский исследователь Джеймс Верч указывает на то, что его «особенно волнует, как внутренняя структура и логика нарративов формирует дискурс и психическую жизнь. Кроме того, мой анализ сосредоточен на нарративах как культурных инструментах, предоставленных культурными, историческими и институциональными контекстами. Также большая часть того, что я исследую, затрагивает схематичные основные коды нарративов и привычки, которые они порождают» (Wertsch 2021:9), а на современном этапе в индустрии подобного «порождения» одну из ведущих ролей начинает играть массовая культура.
В этом контексте тактики и стратегии интерпретации и реинтерпретации текстов источников, их канонизации или ревизии самым существенным образом влияют на функционирование исторической памяти, а «национальная память отличается от других форм коллективной памяти тем, что она поддерживается современным государством» (Wertsch 2021:Х). Поэтому, при непосредственном участии государства или в условиях не столь явной государственной поддержки одни события могут на современном этапе восприниматься чрезвычайно категорично, так как ранее они стали объектами мифологизации, а предшествующие поколения историков могли быть политически и идеологически ангажированными и зависимыми интерпретаторами.
Кроме этого, в такой ситуации историческое воображение неизбежно развивается как дихотомия, основанная на одновременной актуализации образов Самости и Другости и, если первые могут позитивно идеализироваться, особенно в тех случаях, когда речь идет о жертвах и потерях, то на вторых будут проецироваться исключительно негативные и отрицательные характеристики.
В этой ситуации не должно вызывать удивления, почему история, точнее – различные, диаметрально противоположные и противоречащие интерпретации прошлого важны на современном этапе для практикующих политиков как символический ресурс, одинаково успешно используемый как для политических мобилизаций, так и для легитимации сложившихся политических отношений и институтов, основанных в том числе и на доминировании одних сообществ над другими, что неизбежно актуализирует и фактически легитимирует дискриминационные практики, в том числе – и в сфере исторического воображения, превращая историков в вынужденных или добровольных участников «боев за историю», что, впрочем, редуцирует и саму историю до одного из символических пространств, где нации как воображаемые сообщества воспринимают прошлое как изобретенную традицию, но не очень оригинальную, вынужденно сосуществующую с другими, уже воображенными или еще воображаемыми, историями, представленными набором компромиссных нарративов, возведенных в статус канона национальной памяти, интерпретационные отступления от которого признаются нежелательными или вообще воспринимаются как невозможные.
КЭТРИН ДЖЕЙНВЭЙ: Вы говорите, как мученик. Очень предусмотрительно. Но вы так горды, что скорее дадите своим людям умереть, чем унизитесь сами? Прикажите им сдаться.
ТЭДРЕН: Вы осрамили нас. Мы могли закончить это сами, мирно, без неё.
КЭТРИН ДЖЕЙНВЭЙ: Сдавайтесь. (берет бластер и стреляет в спину женщине)
ТЭДРЕН: Нет. Мы победим. (Джейнвэй берет бластер и стреляет в спину Тэдрена)
КЭТРИН ДЖЕЙНВЭЙ: Что вас так шокировало посол? Это - то, чего вы хотели, разве нет?
Американский исследователь Дж. Верч в 2021 г. сформулировал три вопроса, которые давно пребывают в центре исследований исторической памяти: «Что способствует тому, что члены одного национального сообщества так безоговорочно согласны между собой и так резко отличны во мнениях с другими о событиях прошлого? Почему сообщества так убеждены в правдивости своих сведений о прошлом? И как культурным и психическим процессам, порождающим эти закономерности, удается действовать таким образом, чтобы скрывать своё влияние, затрудняя для нас их обнаружение и управление ими?» (Wertsch 2021:31).
Академическая историография не очень преуспела в ответе на эти вопросы, в то время, как массовая культура, активно ассимилируя ее достижения, фактически визуализирует противоречия исторической политики и националистические манипуляции с прошлым, предлагая, правда, свои, совсем неакадемические ответы, сформулированные в соответствии с канонами жанра.
В этой ситуации некоторые визуальные формы масскульта вполне могут «обыгрывать» проблемы, знакомые и академическим историкам под названиями исторической политики, политики прошлого, политики идентичности, политики памяти, культуры памяти, культуры истории и исторического сознания (Шеррер 2009), правда, делая это несколько упрощенно и ассимилируя эти концепты в канон массовой культуры. Историческая память о любых событиях прошлого, особенно о тех, которые в рамках гетерогенных и многосоставных обществ, содействуют их фрагментации и отделении одного сообщества от другого, всегда подвержены политизации.
Одной из универсальных практик и стратегий такой политизации является виктимизация как целых сообществ, так и их отдельных представителей, которым в зависимости от политической ситуации может приписываться статус жертв и мучеников или отцов-основателей нации. В ряде случаев роль жертвы и отца-основателя нации может совпадать, что стимулирует еще большую мифологизацию как исторической фигуры, так и ее политического наследия. Поэтому история националистического воображения знает не только много примеров того, как политики прошлого усилиями нескольких поколений книжников, писателей, а затем и интеллектуалов и даже профессиональных историков канонизировались и мифологизировались. Националисты в этом отношении в полной степени использовали художественный, мобилизационный и символистический потенциал, унаследованный ими от жанра средневекового мученичества или жития.
В этом контексте националистическая агиография эры романтизма, или национализма, скормленного стандартизированной системой образования и поддержанная печатным станком капиталистической эпохи, или позднейшего национализма, вдохновленного визуальной культурой общества потребления и массовой культуры – все в одинаковой степени склонны воспроизводить компромиссный канон национальной памяти, основанный на проекции современных политических идей (от коммунизма до либерализма, от национализма до религиозного фундаментализма) в спектр возможных интерпретаций тех исторических деятелей, чье пребывание в национальном пантеоне отцов-основателей нации и ее мучеников признано обязательным.
ЭКСКУРСОВОД: Продолжение было кратким и жестоким, 2 миллиона кирианцев были уничтожены за пару дней. Военный корабль Вояджер продолжил свой путь, оставив нацию кирианцев в руинах. Восканские лидеры продолжили оккупации наших земель, превращая людей в рабов. Потребовались века, чтобы исправить урон, нанесённый капитаном Джейнвэй. И кирианская борьба за равенство давно закончилась. Эта симуляция и этот музей являются духовным памятником этой борьбы. Надеюсь, пребывание здесь пошло вам на пользу. Если хотите узнать больше о Вояджере и о его роли в истории планеты, предлагаю изучить остальную экспозицию. Спасибо за внимание.
Интерпретации истории в большинстве модерных обществ – это почти всегда политически и идеологически мотивированные нарративы. В этом контексте историческое воображение актуализирует свою зависимость от политического воображения того или иного сообщества, историю которого оно воображает, изобретает и конструирует. Поэтому в ситуации институционализированной зависимости истории от политики первая может быть в большей или меньшей степени описана и сконструирована в категориях национальной истории, но она всегда будет наполнена разного рода нарративными конструкциями.
По мнению Дж. Верча, «сказать, что национальная память выстроена вокруг нарративов, едва ли будет оригинальным, однако сосредоточение внимания на том, как нарративы служат инструментами, может стать важным» (Wertsch 2021:31). Перечень этих нарративов разнообразен, но по мере превращения национализма в универсальное политическое явление такие нарративы постепенно утрачивают свою оригинальность, редуцируясь до относительно легко трансплантируемых в различные национальные контексты нарративов нации, класса, угнетения, освободительной борьбы, дискриминации, равноправия и оккупации.
До недавнего времени эти нарративы были уделом ограниченных интеллектуальных сообществ, но прогресс масскульта и его трансформация в мэйнстрим привела к визуализации этих нарративов, превратив саму массовую культуру в участника политики памяти. Поэтому историческая память в этой ситуации становится категорией почти лингвистической, так как именно прошлое, институционализированное в форме написанных историй, будь то истории наций, классов, революций или политических идеологий (от национализма до коммунизма или либерализма) играет важную роль в формировании политического языка современных обществ, когда его интеллектуалы предлагают своим согражданам политические идентичности, основанные в том числе на интерпретации и ревизии как прошлого, так и современности.
ПОСЕТИТЕЛЬ: У меня вопрос об этой истории
ЭКСКУРСОВОД: Пожалуйста.
ПОСЕТИТЕЛЬ: Как вы можете доказать, что это правда?
ЭКСКУРСОВОД: Присмотритесь, доказательства вокруг вас.
ПОСЕТИТЕЛЬ: Заплесневелые окаменелости? Это ничего не доказывает.
ЭКСКУРСОВОД: Я не согласен.
ПОСЕТИТЕЛЬ: Вы пытаетесь обвинить васканцев во всех неприятностях. У меня нет проблем с вашим видом, у меня много друзей кирианцев, но мне не нравится видеть моих людей, изображённых злодеями в вашей симуляции. И уж точно не хочу, чтобы вашей истории учили моих детей.
Память и история взаимозависимы, но они предлагают чрезвычайно различные интерпретации прошлого, которые могут быть основаны на восприятии истории как научной дисциплины и как части собственной памяти. Ситуация осложняется в многосоставных обществах, особенно – в тех случаях, если память отягощена травматическим опытом оккупации и угнетения одного сообщества представителями другого. В этом случае возможно одновременное и параллельное развитие и сосуществование различных версий исторических памятей, которые стимулируют развитие разных модусов написания истории и конструирования прошлого, изобретаемого в категориях доминирующей или угнетенной нации, социального правящего или дискриминируемого класса.
В многосоставных обществах памяти различные сообщества могут быть не только взаимоинклюзивны, но чаще они основаны на отрицании и последовательном неприятии и исключении альтернативных интерпретаций одних и тех же событий, что существенно усложняет ситуацию в современном обществе, где история в большей или меньшей степени интегрирована в индустрию культуры, хотя последняя пытается внести свой вклад в преодоление ситуации, описанной Дж. Верчем, в категориях оторванности (Wertsch 2021:18) памяти одной группы от памяти другой – даже в тех случаях, когда память интерпретирует одни и те же события.
Подобно тому как «представители разных национальных групп могут иметь абсолютно разные взгляды на прошлое, из-за чего кажется, что они из разных миров» (Wertsch 2021:25), различные исторические памяти в гетерогенных обществах функционируют в параллельных каналах памяти, представленных, например, различными историческими музеями, призванными визуализировать героические мифы и актуализировать культурные и политические травмы утраты государственности, потери независимости, этнической и лингвистической дискриминации одной группы в то время, как представители другой, обладая аналогичными институтами (например, музеями) будут продвигать альтернативные версии исторической памяти.
ЭКСКУРСОВОД: Есть другие вопросы, которые надо решить.
ДОКТОР: Какие вопросы?
ЭКСКУРСОВОД: Вы – доктор с «Вояджера». У многих возникнут вопросы. В нашем мире искусственные формы жизни считаются разумными и ответственными за свои действия. Вам будет выдвинуто обвинение.
ДОКТОР: Обвинение?
ЭКСКУРСОВОД: За ваши преступления. Вы разработали биооружие, убившее 8 миллионов кирианцев.
ДОКТОР: Я ничего такого не делал!
ЭКСКУРСОВОД: Все доказательства указывают, что вы – военный преступник.
ДОКТОР: Какие доказательства? Вот это что ли? Корпус с тройной бронёй, 30 торпедных установок, 25 фазерных батарей?
ЭКСКУРСОВОД: Мы реконструировали его из найденных остатков, которые были сильно повреждены коррозией, наверное, мы изобразили несколько деталей неверно.
ДОКТОР: Вояджер не был военным кораблём! Мы были исследователями!
ЭКСКУРСОВОД: Да, я знаю, пытались попасть домой, на Марс.
ДОКТОР: На землю! Видите, даже это неверно! Кошмар какой-то! [...] В этой комнате была встреча, но разговор был не о боевой тактике. Говорили о дилемме с которой мы столкнулись. Мы заключили торговое соглашение с васканцами, мы имели дело с их представителем, послом…
ЭКСКУРСОВОД: Послом Далетом.
ДОКТОР: Далет, точно! Всё шло по плану… до тех пор, пока нас не атаковали ваши люди, кирианцы. Они выбрали этот момент для начала войны, а мы оказались в середине.
ЭКСКУРСОВОД: Кирианцы были агрессорами? Нет, это не может быть правдой.
Память об исторических событиях, хронологически удаленных от современности, может быть ложной и неверной, и подобная ошибочность исторической памяти, точнее – предлагаемых в ее рамках интерпретаций, может, с одной стороны, возникать как результат объективной нехватки археологических или письменных источников. С другой стороны, подобные версии памяти генерируются вследствие политически и идеологически мотивированных интерпретаций. По мнению Дж. Верча, «одним из отличительных признаков национальной памяти является избирательность. Память включает в себя определённые события и акторов, систематически игнорируя при этом другие события и других акторов» (Wertsch 2021:115), а политическое послание некоторых памятников американского масскульта середины 1990-х гг., вероятно, свидетельствует о том, что их создатели, как минимум, с подобными идеями были знакомы.
Поэтому, ложные и ошибочные идентификации социального, культурного и любого другого статуса, неверные локализации не так страшны и опасны в силу того, что они устранимы в случае расширения источникового корпуса или ревизии сложившихся представлений путем реинтерпретации. Ситуация может стать критической с политической точки зрения, если принимаемые обществом версии исторической памяти содержат в себе не фактические ошибки (именно подобными ошибками и неточностями такие версии исторической памяти и интересны как явление социального, культурного и исторического воображения), но интегрированы в структуру политических мифов и идеологем, призванных обслуживать интересы политического класса или зависимых от него интеллектуальных элит, включая профессиональных историков, которые профессионально конструируют прошлое и чем выше уровень их профессионализма, тем естественнее молчаливое большинство потребителей истории воспринимает ее как данность, как нечто правильное и не подлежащее сомнению.
Историческая память в таких политических ситуациях практически всегда актуализирует такое свое измерение как мифичность: если одно общество усилиями нескольких поколений историков сформировало свой образ как образ жертвы, приписывая конкурирующей группе характеристики и качества агрессора и врага, то есть универсального и неизбежного Другого, такие мифологизированные исторические нарративы будет крайне сложно пересмотреть и деконструировать или даже просто подвергнуть ревизии.
ЭКСКУРСОВОД: Расскажите вашу версию событий.
ДОКТОР: Я помню этого человека.
ЭКСКУРСОВОД: Тэдрен? Он был мучеником.
ДОКТОР: Да уж, мучеником. Он возглавлял кирианскую атаку против Вояджера.
ЭКСКУРСОВОД: Вы лжёте!
ДОКТОР: Я был здесь!
ЭКСКУРСОВОД: Вы пытаетесь защитить себя!
ДОКТОР: Так же, как и вы себя, от правды. Разве не совпадение, что кирианцы изображены в лучшем возможном свете? Мученики, герои, спасители… Очевидно, события были реинтерпретированы, чтобы вы думали о себе лучше. Ревизия истории, как удобно!
ЭКСКУРСОВОД: Мы не были агрессорами в Великой Войне. Мы были жертвами! Доказательства повсюду. Кирианцы угнетаются по сей день.
ДОКТОР: Проблемы вашего общества – не моё дело. Я просто рассказываю что я видел 700 лет назад.
ЭКСКУРСОВОД: Я вам не верю. И никто не поверит!
ДОКТОР: Что вы делаете?
ЭКСКУРСОВОД: Выключаю вашу программу.
В ситуации существования многосоставного общества формирующие его группы и сообщества, социальные и этнические, будут неизбежно иметь различные памяти о формально общем (не исключено, что вынужденно, или даже принудительно – общем) прошлом. Кроме этого нельзя исключать, что в таких версиях исторической памяти социальные и национальные границы могут оказаться взаимозависимыми категориями.
Вероятно, некоторые сообщества в таких ситуациях могут оказаться заложниками собственной или чужой исторической памяти, хотя Теодор Адорно полагал, что «от прошлого хотят избавиться: это справедливо, потому что в его тени жить невозможно» (Адорно 2005:64). Правда, опыт некоторых обществ Восточной Европы в большей степени свидетельствует об обратном. Поэтому, одни группы будут формировать и продвигать такие версии прошлого, где они будут позиционироваться в качестве жертв и угнетенных, хотя и их политические оппоненты вряд ли будут своим согражданам по политической и этнической нации предлагать такие версии памяти, где они будут воображены как источник социального неравенства или языковой и этнической дискриминации.
Если группа-жертва, нация меньшинства будет эксплуатировать потенциал виктимизации памяти, то и большинство может в своей политике проработки прошлого и откровенно конструктивистских манипуляциях с ним сделать ставку на формирование своего позитивного образа, основанного на приписывании себе особой культурной и политической миссии в деле приобщения нации меньшинства или просто другой группы (вне зависимости от формальных демографических показателей или характеристик) к своей идентичности, воспринимаемой в качестве исключительно верной и единственно правильной.
КИРИАНКА: Я не вижу, что это докажет. Тэдрен умер на «Вояджере» жертвой заговора по покорению моих людей. Какое оружие? Кто стрелял? Это всё неважно.
АРБИТР: А был ли заговор? Действительно ли «Вояджер» помог моим предкам начать Великую Войну? Или, как всегда верили мои люди, агрессорами были кирианцы? Это изменит всё.
КИРИАНКА: Но это не изменит то, что мои дети не могут учиться в тех же академиях, что и ваши или то, что мы должны жить вне центра города.
АРБИТР: Сегодняшние проблемы не имеют к этому отношения. Это – история.
ДОКТОР: Слушайте, я не знаю кто начал вашу войну, всё что я говорю – «Вояджер» был не при чём.
КИРИАНКА: Я не могу поверить, что вы станете сотрудничать с этим убийцей. Ведь, именно вы построили этот музей.
ЭКСКУРСОВОД: Факты оказались более сложными, чем я ожидал.
КИРИАНКА: Мы не должны слушать эту голограмму. Я хочу, чтобы его арестовали и судили за преступление, которое, как мы знали, он совершил.
АРБИТР: Не вам принимать это решение.
КИРИАНКА: Ну, конечно, нет, так ведь? Я в этой комиссии только потому, что вам нужно было взять кирианца.
ЭКСКУРСОВОД: Пожалуйста, дело совсем не в расе.
КИРИАНКА: Дело всегда в расе. Вы пользовались любой возможностью, чтобы оставить себя у власти.
АРБИТР: Мне жаль, что вы так думаете. Думаю, мы должны выслушать доктора. Продолжайте ваши изыскания.
ЭКСКУРСОВОД: Да, арбитр.
КИРИАНКА: Вы заплатите за ваше преступление [...]
ДОКТОР: К чёрту факты. Имена, даты, места, всё открыто для интерпретаций. Кто скажет, что действительно случилось? В конце концов, какая разница? Имеет значение только сегодня и завтра вашего народа.
ЭКСКУРСОВОД: Доктор, вы были там. Вы не можете отрицать того, что случилось.
ДОКТОР: Могу и буду. Тэдрен был мучеником для ваших людей, героем, символом вашего стремления к свободе. Кто я такой, чтобы прийти через 700 лет и забрать это у вас?
ЭКСКУРСОВОД: История оскорблена! Мы осуждаем друг друга за то, что случилось в прошлом. Если вы не поможете нам сейчас, это может занять следующие 700 лет.
В первой половине 1990-х гг. австрийский славист Р. Линднер полагал, что «великие времена историографии наступают во время распада империй» (Лінднер 1996:22). Не менее важным трансформациям историография подвергается и в те исторические моменты, когда имеет место смена культурных парадигм, в частности – переход к массовой культуре общества потребления, с которой академическая историография, вероятно, не планировала конкурировать, но фактически она вынуждена это делать. Реинтерпретация прошлого и ревизия истории – это не столько академическая, сколько политическая проблема, так как попытка предложить новые, пусть формально научные и академические объяснения прошлого практически всегда стимулирует политические изменения на уровне иерархических статусов, в особенности – если общество, в котором такие процессы происходят, является многосоставным.
В такой ситуации попытки новых интерпретаций прошлого могут стать стимулами для войн памятей, результаты которых могут быть непредсказуемыми. С одной стороны, мы не можем исключать возможность и вероятность диалога между носителями различных исторических памятей. С другой, не менее вероятна и радикализация исторических дискуссий, их большая политизация, смена пространственной и социальной локализации в обществе в направлении превращения в часть политических дебатов и борьбы различных идеологий. Американский масскульт середины 1990-х гг. уловил эту траекторию постепенной политизации академической истории и смог доступными ему визуальными методами показать и доказать, почему «возможны сильные разногласия по поводу прошлого между национальными сообществами» (Wertsch 2021:3).
Поэтому исторические памяти в таких ситуациях являются крайне релятивистскими категориями, так как сама история и историческая память в современном обществе потребления и массовой культуры – не более чем конструкты, отличные от других культурных конструктов только сферой своей культурной локализации. Если в том или ином обществе имеет место кризис историописания, признаваемый самими историками (Lindner 1999:645), то написанием истории охотно займутся непрофессионалы. Иными словами, историческая память в обществе масскульта, представленная специфическими культурными и социальными пространствами, ограниченными академическими журналами, как пространствами для дебатов и дискуссий (правда, малоинтересными и не очень привлекательными для массового потребителя, способного воспринимать историю в виде определенных форм, например, массовых книг или еще более упрощенных до восприятия визуальных проявлений масскульта, например, фильмов, несущих конкретный политический и идеологический месседж) – это его элитарный сегмент.
Если в 1992 г. британский исследователь национализма Э. Смит констатировал, что «роль националистически настроенных историков в пропаганде национализма до сих пор не стала предметом тщательного исследования» (Smith 1992:60), то в 2021 г. более актуальным представляется вопрос, как националистически ориентированные интеллектуалы проиграли массовой культуре в противостоянии за право формировать идентичность, интерпретируя память того или иного сообщества. Большинство же представителей технологически развитого общества потребления формирует и черпает свои представления о прошлом из сложившихся раннее представлений, проблема которых в том, что они не только стали крайне устойчивыми, но фактически превратились в мифы, а любое общество, даже общество потребления, будет крайне болезненно воспринимать попытки реинтерпретации прошлого и индустрий профессиональной академической историографии, призванной это воображаемое прошлое обслуживать, особенно в тех случаях, когда попытки ревизии будут исходить извне.
ЭКСКУРСОВОД: Это был ключевой момент в нашей истории. В результате показаний доктора, между нашими народами был открыт диалог. Со временем мы обрели уважение к различиям в наших культурах и традициях. Усилия таких людей, как Корон и Доктор проложили путь к объединению. Коран умер через 6 лет, но он прожил достаточно долго, чтобы увидеть рассвет гармонии, а доктор… Что ж, он был нашим медицинским канцлером много лет, пока не решил уйти.
Распад СССР и других недемократических левых режимов в Восточной и Центральной Европе, а также на Балканах вдохновили сторонников либерализма в их уверенности, что национализм имеет все шансы стать достоянием истории, хотя именно национализм был среди тех факторов, которые и привели к описанным выше политическим переменам. Появление новых государств стимулировало и выработку новых версий исторической памяти. В этой ситуации, когда «людям свойственно спорить о прошлом» (Wertsch 2021:I), войны памяти стали вполне естественным явлением от Польши до Македонии.
Поэтому в современной Европе «разногласия из-за событий прошлого возникают между целыми группами, включая такие большие группы, как нация, что способствует развитию опасной напряжённости» и не только политического конфликта» (Wertsch 2021:I), но и конфликтов между различными памятями. Несмотря на это ряд интеллектуалов, а также индустрия современного масскульта стремятся продвигать ценности и принципы толерантности, что отражается и на исторической памяти, содействуя ее деформациям и появлению ее маргинальных версий, в большей степени основанных на идеях толерантности и политической корректности, нежели на интерпретации прошлого или ревизии истории.
Вероятно, поддавшись этой общей логике развития западного интеллектуального сообщества, Дж. Верч и подчеркивает, что «наивно полагать, что нации и национальная идентичность исчезнут в ближайшем будущем; наоборот, существуют веские причины для того, чтобы этого не произошло. В конце концов, местные коллективные идентичности являются источником многих хороших вещей в нашем мире, и они могут стать основой для благоприятных последствий национального разнообразия» (Wertsch 2021:XIV).
На современном этапе ситуация, при которой в рамках многосоставных обществ существует уважение «к различиям в культурах и традициях», кажется частью либеральной утопии в силу того, что история за последние два десятилетия вошла в число многочисленных практик этнической и политической мобилизации. Поэтому историческое воображение работает на конфронтацию и углубление конфликта, а ситуация «войн памяти» имеет шансы стать перманентным явлением в целом ряде современных государств.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Адорно 2005 – Адорно Т. Что значит «проработка прошлого» // Память о войне 60 лет спустя. Россия, Германия и Европа / ред.-сост. М. Габович. М.: Новое литературное обозрение, 2005. С. 64 – 82
Досс 2013 – Досс Ф. Как сегодня пишется история: взгляд с французской стороны // Как мы пишем историю / отв. ред. Г. Гаррета, Г. Дюфо, Л. Пименова. М.: РОССПЭН, 2013. С. 9 – 56.
Шеррер 2009 – Шеррер Ю. Германия и Франция: проработка прошлого // Pro et contra. 2009. Май – август. С. 89 – 108.
Лінднер 1996 – Лінднер Р. Нязменнасць і змены ў постсавецкай гістарыяграфіі Беларусі // Кантакты і дыялогі. 1996. № 3. С. 20–25.
Friedman 1992 – Friedman J. Myth, History, and Political Identity // Cultural Anthropology. 1992. Vol. 7. No 2. Р.194 – 210.
Lindner 1999 – Lindner R. New Directions in Belarusian Studies besieged past: national and court historians in Lukashenka’s Belarus // Nationalities Papers. 1999. Vol. 27. No 4. P. 631 – 647.
Smith 1992 – Smith A.D. Nationalism and the Historians // International Journal of Comparative Sociology. 1992. Vol. 33. No 1 – 2. P. 58 – 80.
Wertsch 2021 – Wertsch J.V. How Nations Remember: A Narrative Approach. Oxford: Oxford University Press, 2021. 288 р.
REFERENCES
Adorno 2005 – Adorno T. Chto znachit «prorabotka proshlogo». Pamyat' o voyne 60 let spustya. Rossiya, Germaniya i Yevropa / red.-sost. M. Gabovich. M.: Novoye literaturnoye obozreniye, 2005. p. 64 – 82.
Doss 2013 – Doss F. Kak segodnya pishetsya istoriya: vzglyad s frantsuzskoy storony. Kak my pishem istoriyu / otv. red. G. Garreta, G. Dyufo, L. Pimenova. M.: ROSSPEN, 2013. p. 9 – 56.
Friedman 1992 – Friedman J. Myth, History, and Political Identity. Cultural Anthropology. 1992. Vol. 7. No 2. p. 194 – 210.
Lindner 1996 – Lindner R. Niazmiennasć i zmieny ŭ postsavieckaj histaryjahrafii Bielarusi. Kantakty i dyjalohi. 1996. No 3. p. 20–25.
Lindner 1999 – Lindner R. New Directions in Belarusian Studies besieged past: national and court historians in Lukashenka’s Belarus. Nationalities Papers. 1999. Vol. 27. No 4. p. 631 – 647.
Scherrer 2009 – Scherrer J. Germaniya i Frantsiya: prorabotka proshlogo. Pro et contra. 2009. May – avgust. p. 89 – 108.
Smith 1992 – Smith A.D. Nationalism and the Historians. International Journal of Comparative Sociology. 1992. Vol. 33. No 1 – 2. p. 58 – 80.
Wertsch 2021 – Wertsch J.V. How Nations Remember: A Narrative Approach. Oxford: Oxford University Press, 2021. 288 р.