Венгерский историк Аттила Колонтари о предыстории и конкретных обстоятельствах вступления Венгрии...

Венгерский историк Аттила Колонтари о предыстории и конкретных обстоятельствах вступления Венгрии в войну с СССР в июне 1941 г.

Инцидент с бомбардировкой 26 июня 1941 г. города Кашша (Кошице), ответственность за которую была возложена на советскую авиацию, дал повод для вступления хортистской Венгрии в войну с СССР, имевшего для страны роковые последствия.

В предновогодние дни 1944 г. после расстрела советских парламентеров началась многодневная и кровопролитная осада Красной Армией Будапешта, где была дислоцирована крупная группировка вермахта. Операция продолжалась до 13 февраля 1945 г. Освобождение Венгрии стоило жизни 140 тыс. советских военнослужащих.

Тема беседы – обстоятельства вступления Венгрии в войну с СССР в июне 1941 г.

Собеседник ИЭ – один из ведущих венгерских специалистов по истории своей страны в рассматриваемый период, Аттила Колонтари.

Беседу вёл А.Стыкалин

Ключевые слова: Венгрия, Вторая мировая война, нападение Германии на СССР, Хорти, советско-венгерские отношения, венгерская армия на восточном фронте.

Hungarian historian Attila Kolontári on the background and specific circumstances of Hungary’s entry into the war with the USSR in June 1941.

The incident with the bombing on June 26, 1941 of the city of Kassa (Košice), the responsibility for which was assigned to the Soviet aviation, gave rise to the entry of Horthy Hungary into the war with the USSR, which was of fatal consequences for the country.

Key words: Hungary, World War II, Germany’s attack on the USSR, Horthy, Soviet-Hungarian relations, the Hungarian Army on the Eastern front.

- Аттила, начнем с того, что отношения Венгрии и СССР, с лета 1940 и до конца марта 41 гг. довольно корректные, испортились с подключением Венгрии в начале апреля 1941 г. к антиюгославской кампании вермахта. Сохранялся ли еще после этого шанс избежать вступления Венгрии в войну на стороне Германии?

Действительно, если мы рассматриваем весь межвоенный период советско-венгерских отношений, то упомянутые месяцы, несомненно, были наиболее интенсивными в плане двусторонних контактов. За относительно короткий промежуток времени стороны довольно быстро нашли решения тех вопросов, которые долгие годы оставались открытыми или были предметом разногласий между Москвой и Будапештом. Так, 3 сентября 1940 г. в Москве было подписано торговое и платежное соглашение, предусматривавшее товарообмен между двумя странами в размере 3,7 миллионов долларов США.В феврале 1941 г. были заключены соглашения о восстановлении почтовой и телеграфной связи и о железнодорожном сообщении. Но в этом ряду можно упомянуть также первое и единственное за весь межвоенный период участие СССР на Будапештской международной ярмарке в мае 1941 г.

Об активизации советско-венгерских двухсторонних отношений свидетельствует и тот факт, что, в отличиe от 1930-х годов, стороны полностью укомплектовали штат своих миссий, были назначены военные атташе, торговые представители, советники, секретари, представители телеграфных агентств. В октябре 1940 г. состав венгерского посольства в Москве насчитывал 22 сотрудника, советское же полпредство в Венгрии –18 (судя по документам НКИД, на 1941 год планировалось дальнейшее серьезное расширение состава миссии – до 27 лиц, плюс 6 сотрудников торгового представительства).

В октябре 1940 г. венгерское правительство условно освободило лидера венгерских коммунистов, члена Исполкома Коминтерна Матьяша Ракоши из тюрьмы и разрешило ему выезд в СССР. Напомним читателям, что Ракоши был откомандирован в Венгрию нелегально с целью организации подпольного коммунистического движения. В сентябре 1925 г. он был арестован и осужден, сначала на 8 с половиной лет, потом,по истечении этого срока, на пожизненное тюремное заключение. Советский Союз в течение долгих лет добивался его освобождения. Но Москва должна была действовать осторожно, окольными путями (через родственников или адвокатов Ракоши, а также через английских парламентариев). Непосредственное обращение советского правительства к венгерскому могло бы быть расценено как вмешательство во внутренние дела Венгрии и стало бы признанием того факта, что за деятельностью венгерских коммунистов стоит Москва. И вот через посредников до сведения венгерского правительства было доведено, что взамен за освобожденного Ракоши советская сторона готова возвратить Венгрии знамёна венгерской армии времен революции и антигабсбургской национально-освободительной войны 1848–1849 гг., ставшие трофеями армии фельдмаршала И. Паскевича вследствие капитуляции венгерских войск перед русскими в августе 1849 г. Предложение долгие годы оставалось без ответа, но осенью 1940 г. «сделка» была заключена. Хотя официально и публично эти два вопроса никогда не связывали друг с другом, но из архивных документов становится ясно, что за кулисами речь шла именно об обмене Ракоши на знамёна. В конце октября 1940 г. Ракоши был выпущен из тюрьмы и получил возможность выезда в СССР, так что 7 ноября он уже смог принять непосредственное участие в торжествах по случаю очередной годовщины октябрьской революции. Через несколько месяцев, в марте 1941 г. Советский Союз возвратил венгерские революционные знамёна. Торжественные церемонии, связанные с передачей знамен, состоялись сначала в Москве, а потом в Будапеште, причем с советской стороны детали были одобрены на уровне Политбюро ЦК ВКП(б)). В торжественных речах, в письмах благодарности венгерской стороны не раз звучали выражения «добрососедские», порой даже «дружественные» применительно к отношениям между двумя странами и народами. Возвращение знамён было интерпретировано как проявление доброй воли СССР в отношении Венгрии.

Подобное сближение между Москвой и Будапештом с лета 1940 г. произошло на основе общности интересов, а именно территориальных претензий обеих стран к соседней Румынии. В Венгрии вручение в июне 1940 г. официальному Бухаресту советского ультиматума с требованием передачи СССР Бессарабии и Северной Буковины было встречено восторженно, а тем более это можно сказать про слова В. Молотова венгерскому посланнику о том, что претензии Венгрии к Румынии имеют под собой определенные основания. Многим казалось, что настало время для совместных действий против Бухареста. Однако тщательный анализ архивных документов приводит нас к выводу, что это было не совсем так. Во-первых, в Москве не планировали вовлечения Венгрии в качестве стратегического партнера в решении «бессарабского вопроса», с которым в Будапеште (но не в Москве) тесно увязывали «трансильванский вопрос». Советское руководство ни до, ни после передачи 26 июня ультиматума не согласовывало свои действия с Венгрией, оно довольствовалось лишь некоторыми демонстративными жестами дружелюбия в сторону Будапешта, поддержавшего советскую акцию: вышеупомянутые слова Молотова, назначение военного атташе в венгерскую столицу, более тесные, нежели было принято ранее, контакты полпреда Николая Шаронова с графом Иштваном Чаки, венгерским министром иностранных дел, в дни «бессарабского кризиса». Однако все эти жесты были достаточны для того, чтобы породить слухи о советско–венгерском военном союзе против Румынии, что не на шутку встревожило Бухарест. Летом 1940 г., после быстрого успеха немецких войск на западном театре военных действий (а Франция, как известно, капитулировала всего за 4 дня до предъявления советского ультиматума Румынии), Москве, несомненно, было на руку усиление напряженности в отношениях между двумя союзницами Германии в тылу Третьего рейха. Но так как, за исключением Бессарабии, территории обеих стран входили в сферу интересов Берлина, советскому руководству здесь надо было проявить большую осторожность. Судя по архивным документам, именно венгерское руководство стремилось к более тесному сотрудничеству с Москвой на «антирумынской основе» и хотело заучиться поддержкой СССР в конфликте. Йожеф Криштофи, венгерский посланник, согласно полученным инструкциям в начале июля 1940 г. передал Молотову венгерские пожелания по этому поводу. Венгрия просила, чтобы советская сторона не уменьшила концентрацию войск и степень их боевой готовности на новой границе с Румынией, и чтобы в советской прессе были опубликованы дружественные в отношении Венгрии статьи, признающие справедливость венгерских территориальных требований. Венгрия также выразила свое желание покупать у СССР бомбардировщики и истребители (в других источниках фигурируют еще и танки).

Москва ни одну из этих просьб не могла выполнить без риска обострения отношений с Германией. Однако разговоры о возможных совместных действиях против Румынии продолжались, главным образом, по венгерской инициативе, и после Второго венского арбитража 30 августа 1940 г., когда волею Германии и Италии Северная Трансильвания была отдана Венгрии. Наиболее ярким примером этому служит, наверно, встреча советского полпреда Н. Шаронова с «серым кардиналом» венгерской политики, очень влиятельным бывшим премьер-министром графом Иштваном Бетленом, имевшая место 9 сентября 1940 г. Бетлен пригласил Шаронова к себе на завтрак и в доверительной беседе затрагивал довольно щекотливые вопросы. Высказавшись о недовольстве венгерского общественного мнения решением Второго венского арбитража (ведь ждали не искусственного расчленения Трансильвании на две части, а ее максимально возможного перехода под венгерский контроль), он развил мысль о том, что чрезмерное усиление Германии в этом регионе (превращение Румынии в «немецкую колонию», а Венгрию в «проход к ней») не в интересах ни Венгрии, ни СССР. Венгрия, – добавил он, – должна сохранить хорошие отношения с СССР, как с великой державой, которая одна только способна уравновесить германское давление на Будапешт. Для Шаронова такая постановка вопроса была несколько неожиданной, и при отсутствии четких инструкций из Москвы он уклонился от более глубокого обсуждения соображений Бетлена. Он высказал лишь одно возражение, заметив, – и в его словах была определенная доля правды, – что значительные политические и общественные круги в Венгрии относятся дружественно к Германии и в СССР готовы видеть угрозу для страны. Кроме этого, Шаронов намекнул на тесные и достаточно хорошие советско-германские отношения и на то, что между Москвой и Берлином существует соглашение о консультациях по внешнеполитическим вопросам. Как бы то ни было, нам не стоит переоценивать отдельные проявления намерений венгерской элиты ориентироваться на Советский Союз. Ведь наряду с ними ни в недрах дипломатии, ни на страницах прессы не было недостатка в таких заявлениях, согласно которым единственной страной, угрожавшей безопасности Венгрии, был СССР. Речь шла не только о большевистской угрозе, но и об опасениях скрытых советских территориальных претензий на возвращенный к этому времени Венгрией регион, который принадлежал ей до 1920 г. и по-венгерски называется Карпаталья (т.е. Подкарпатская Русь или Закарпатская Украина).Сама вышеизложенная концепция Бетлена, хотя по целому ряду причин была нереальна, все же свидетельствует о том, что антинацистски, англофильски настроенные политические круги Венгрии искали внешнеполитические альтернативы в условиях всё возраставшего давления со стороны Германии.

Советско-венгерские отношения действительно стали ухудшаться после присоединения Венгрии к кампании вермахта против Югославии в начале апреля 1941 г. Интереса ради, здесь необходимо отметить, что Венгрия свое участие в кампании против соседнего государства обосновывала теми же аргументами, которыми оперировало и советское руководство в сентябре 1939 г. при вводе своих войск на территорию Польши: распад государства и возникновение вакуума власти в результате военных действий Германии, необходимость защиты своих этнических собратьев, возвращение ранее отторгнутых от страны территорий. В советской столице А. Вышинский в качестве первого зама наркома иностранных дел в довольно острой форме выразил недовольство правительства СССР венгерскому посланнику Й. Криштофи по поводу акции Венгрии против Югославии. Он не проявлял никакой готовности принимать венгерскую аргументацию и решительно отвергнул любую параллель между событиями сентября 1939 г. и апреля 1941 г. Москва не ограничила свои действия устным демаршем Вышинского, НКИД отозвал полпреда Шаронова домой для консультаций. Одновременное отсутствие советского полпреда и военного атташе в Будапеште породило слухи, что СССР готовится к разрыву дипломатических отношений с Венгрией. Однако дело до этого не дошло, Шаронов в Москве на встрече со своим венгерским коллегой, Криштофи, от имени своего ведомства заявил, что разногласия по югославскому вопросу впредь не повлияют на желание СССР поддерживать с Венгрией добрососедские отношения (Криштофи при этом констатировал, что в решении повседневных, текущих вопросов советская сторона проявляет меньше благоволения в отношении Венгрии, чем это было до югославского кризиса).

Но даже после некоторого ухудшения и охлаждения советско-венгерских отношений участие Венгрии в войне против СССР на стороне Германии не было предрешено. Немецкое военное и политическое руководство не посвятило венгров в свои планы, а план операции «Барбаросса» не предусматривал активного участия венгерских войск в военных действиях. Первые слухи о готовящемся нападении на СССР стали поступать из Берлина от венгерского посланника Дэме Стояи с апреля 1941 г.– сначала в смутной, неопределенной, а потом во всё более решительной форме. Венгерское руководство оказалось перед необходимостью определить свою позицию на случай крупномасштабного военного столкновения между Германией и СССР. Мнение политического и военного руководства разошлось в оценке ситуации.

- Существовали ли в элите режима Хорти и в правительстве разногласия в вопросе о вступлении в войну с СССР? Была ли, условно говоря, «партия войны», а с другой стороны, и более умеренная партия? Были ли силы, даже после 22 июня (нападения Германии) пытавшиеся воспрепятствовать подключению Венгрии к войне с СССР?

При ответе на эти вопросы нам необходимо учесть несколько факторов, определивших венгерскую внешнеполитическую и военную доктрину. Поражение в первой мировой войне, а потом распад (точнее, расчленение) страны в результате Трианонского мирного договора 1920 г. шокировали венгерскую общественность и политическую элиту. Вследствие договора Венгрия была лишена 2/3 своей территории, 57% населения, среди них было 3,2 миллиона этнических венгров (примерно каждый третий венгр оказался под властью чужого государства). С того времени идея пересмотра договора, стремление к ревизии границ представляли собой «альфу и омегу» венгерской внешней политики. Важнейшие уроки, извлеченные из опыта Первой мировой войны, заключались в том, что Венгрия не должна участвовать в будущих военных конфликтах в чужих интересах, что необходимо сохранить вооруженные силы в боеспособном состоянии до конца войны, и что венгерская армия может быть применена только с целью возвращения отторгнутых от Венгрии в результате Трианона территорий. Согласно этим представлениям, во внешней политике старались сохранить свободу действий и не связывать себя окончательно и бесповоротно ни с одной из группировок великих держав, чтобы не попасть в такое же положение, как это случилось после Первой мировой войны.

Но начиная с 1938–1939 гг., когда стало ясным, что бывшие страны-победительницы, Франция и Великобритания, уже не в силахсохранить свое прежнее влияние в этом регионе, и настоящим хозяином положения в Центральной Европе становилась гитлеровская Германия, выполнение подобной задачи было все труднее и труднее для руководителей венгерской внешней политики. Ситуация еще сильнее усугублялась в силу того, что частичные успехи в ревизии границ (первый венский арбитраж в 1938 г., вернувший Венгрии прежде всего Южную Словакию; захват региона Карпаталья, т.е. нынешней Закарпатской Украины, в 1939 г. и второй венский арбитраж 1940 г., вернувший Северную Трансильванию)были достигнуты с помощью Германии, за что Берлин каждый раз предъявил свой счет венграм (признание особых прав за немецким национальным меньшинством в Венгрии; присоединение к Антикоминтерновскому, а потом и к Тройственному пактам).

Здесь необходимо упомянуть, что как довольно широкие круги венгерского общества, так и многие политические деятели, военные руководители находились под влиянием военных и политических успехов Германии в установлении «Нового европейского порядка». Одни встретили это с восторгом и удовлетворением, другие – с опасением. Наиболее дальновидные политики, как премьер-министр граф Пал Телеки или вышеупомянутый Иштван Бетлен, не верили в окончательную победу гитлеровской Германиив долгосрочной перспективе. Они старались не допустить полного разрыва с Англией и, насколько это было возможно, заручиться поддержкой с ее стороны венгерских ревизионистских требований.

До весны 1941 года венгерское правительство довольно успешно балансировало между Берлином и Лондоном. В сентябре 1938 г., в дни «чехословацкого кризиса» Венгрия отклонила предложение Берлина напасть первой на Чехословакию, чтобы потом немцы могли вмешаться в события под видом «наведения порядка» (Гитлер взамен обещал Венгрии всю Словакию и Закарпатье, то есть все потерянные в Трианоне в пользу Чехословакии территории). Еще более решительной была позиция Венгрии в польском вопросе. Телеки уже заранее довел до сведения немцев, что Венгрия по моральным соображениям, исходя из «исторической дружбы», связывающей два народа, ни в какой форме в антипольской кампании Германии участвовать не может. Когда уже после начала военных действий, в сентябре немцы просили разрешения на перевозку по венгерской железной дороге своих войск, предназначенных для военной операции против польских сил, они получили резкий отказ. Венгрия также открыла свои границы перед польскими беженцами. Десятки тысяч беженцев нашли пристанище в Венгрии или могли перебраться через Венгрию в западные страны (чтобы потом присоединиться к движению сопротивления). В Будапеште и в Унгваре (Ужгород) до июля 1940 г. работали польское посольство и консульство (уже эмигрантского польского правительства). Этим Телеки хотел продемонстрировать западным державам самостоятельность и независимость от Третьего рейха внешней политики Венгрии. С другой стороны, в письмах к Гитлеру Телеки неоднократно выражал лояльность Венгрии к державам оси, в июне 1940 г. приветствовал победу Германии над Францией. Этот курс правительства графа П. Телеки получил название «политика вооруженного нейтралитета», что на самом деле означало балансирование между двумя группировками противоборствующих великих держав. Несмотря на несомненные частичные успехи, в апреле 1941 г. с присоединением Венгрии к кампании против Югославии, стало очевидным, что этот курс не оправдал себя: страна была загнана в тупик. Констатировав крах своей политики и осознав губительные последствия односторонней немецкой ориентации для страны, П. Телеки покончил с собой.

Его преемником во главе правительства стал министр иностранных дел Ласло Бардоши, который был способным, талантливым дипломатом, но не был государственным деятелем такого масштаба, который требовался для того, чтобы встать во главе страны в столь сложные времена. Это наглядно выяснилось именно в вопросе войны против СССР. В начале мая 1941 г. начальник венгерского генштаба Хенрик Верт составил меморандум на имя премьер-министра, в котором сообщил о том, что немцы в ближайшем будущем приступят к «решению русского вопроса». В этой ситуации, – продолжал Верт,­ – Венгрия доджна идти однозначно с Германией. Со своей стороны, он настаивал на заключении гарантийного пакта взаимопомощи с Берлином и на безоговорочном увязывании политики безопасности Венгрии с Третьим рейхом. В своем ответе Бардоши указал на неосуществимость предложений Верта: немцы до сих пор не считали нужным посвятить венгров в свои планы относительно СССР, поэтому если венгры возьмут на себя инициативу в этом вопросе, они могут получить отказ из Берлина, что, несомненно, вызвало бы неудобства. Плюс к этому советское руководство может узнать о предпринятых Венгрией шагах, что также способно привести к нежелательным последствиям. В конце ответа Бардоши подчеркнул, что политическую ответственность в этом вопросе несет исключительно венгерское королевское правительство. С этого момента начался конфликт премьер-министра и начальника генштаба, закончившийся поражением первого из них.

Верт после этого еще более решительно стал проводить свою самостоятельную политику, выстроив за спиной правительства собственные каналы сношений с командованием Вермахта. 14 июня Верт в новом меморандуме еще более решительным тоном потребовал участия венгерских войск в войне против СССР на стороне Германии. Он приводил целый ряд идеологических, политических, стратегических соображений в обоснование своей позиции. Для большей убедительности он добавил, что война начнется в ближайшие 10 дней, поэтому венгерское военное руководство уже сейчас должно предпринять соответствующие меры с целью мобилизации войск. В отличие от первого этот меморандум стал уже предметом обсуждения на экстренном заседании Совета министров. Правительство также, как и премьер-министр несколькими неделями раньше, отклонило предложения Верта – как о добровольном присоединении к «антибольшевистскому походу», так и относительно мобилизации венгерских войск. Ласло Бардоши на заседании указал на явные противоречия в аргументации Верта: с одной стороны, генерал утверждал, что быстрая победа немецкой армии не подлежит никакому сомнению и мобилизованные венгерские солдаты к началу уборки урожая уже могут вернуться домой; с другой же стороны, он настаивал на необходимости всё же начать мобилизацию, указывая на длинный, 30-дневный срок данного процесса – из чего выходило, что венгерская армия не в состоянии провести мобилизацию до жатвы, т.е. к моменту, когда – по словам того же Верта – солдаты уже опять могут быть дома.

В предвоенные дни Бардоши – как об этом свидетельствуют источники – старался избежать вовлечения Венгрии в войну против СССР. Так, 15 июня он дал подробные инструкции венгерскому посланнику в Берлине Д.Стояи. Последний был ярым сторонником Третьего рейха, покойный премьер-министр Пал Телеки однажды назвал его прямо в лицо нацистом, о нем говорили, что он скорее представляет интересы Германии в Венгрии, нежели венгерские интересы в Берлине. Бардоши строго предостерегал посланника от непродуманных шагов. Согласно инструкциям, если немцы поднимут вопрос о венгерском участии в войне против СССР, Стояи должен был подчеркивать трудности, говорить о том, что венгерские железные дороги перегружены немецкими перевозками, и что мобилизация угрожает бесперебойной уборке зерна, а это, несомненно, не в интересах Германии. Кроме этого, Бардоши обратил внимание на то обстоятельство, что венгерское правительство не получало из Берлина никакого официального призыва или запроса относительно присоединения к кампании против СССР, и в отсутствии такового оно не может принять необходимое решение. В ходе бесед с официальными лицами Германии Стояи, согласно указаниям, должен был ограничиться исключительно осведомлением и воздержаться от любых предложений относительно участия Венгрии в войне.

В эти дни ни Верт, ни Стояи не воздерживались от прямой лжи, чтобы добиться своего. Последний, к примеру, явно солгал, утверждая, что Гитлер собирается передать всю Южную Трансильванию Венгрии, нужен только повод, а им станут новые заслуги Венгрии, выступившей на стороне Германии. Неудивительно, что Бардоши был весьма раздражен наглым поведением Верта и Стояи, и к разногласиям прибавилась и личная неприязнь между ними.

После нападения Германии на Советский Союз 22 июня события развивались с неимоверной быстротой. Уже 23 июня венгерское правительство на экстренном заседании приняло решение о разрыве дипломатических отношений с СССР. Один только министр внутренних дел, опытный и старый политик, Ференц Керестеш-Фишер предостерегал от чрезмерной торопливости в этом вопросе, но со своим мнением он остался в одиночестве. Бардоши заявил, что необходимость этого шага вытекает из Тройственного пакта (союз Германии, Италии и Японии), к которому Венгрия присоединилась в ноябре 1940 г. (Это было не совсем так. Статья 5 гласила, что договор не затрагиваетполитического курса во взаимоотношениях между участниками пакта и Советским Союзом.) После принятого решения Бардоши, который с этого момента все больше и больше терял свою прежнюю решимость противостоять «партии войны» и стал плыть по течению, предпринял еще одну, слабую попытку удержать страну от катастрофы. Когда он информировал О. фон Эрдсмандорфа, посла Третьего рейха в Будапеште, о разрыве дипломатических отношений с СССР, он неуверенно добавил, что на заседании правительства было озвучено соображение, не стоит ли сохранить венгерское посольство в Москве, чтобы через него проводить разведывательную деятельность в пользу Германии. Но после ответа Эрдсмандорфа, что в этом нет никакой надобности, он не стал настаивать на своем предложении.

Ликвидация диппредставительств в обеих столицах произошла более или менее в соответствии с международным правом. После разрыва отношений с обеих сторон началась подготовка к эвакуации дипломатических миссий. Венгрия передала представление своих интересов в Москве Болгарии, а СССР в Будапеште – Швеции. Персонал обоих представительств был интернирован и в середине июля на территории нейтральной Турции по списку обменяли сотрудников бывших венгерского и советского представительств.

Еще до разрыва отношений, 23 июня, в Москве народный комиссар иностранных дел В.М. Молотов принял венгерского посланника Йожефа Криштофи. Он хотел выяснить позицию Венгрии в начавшейся войне. Со своей стороны, он заметил, что СССР не имеет никаких спорных вопросов или претензий к Венгрии и в свое время не возражал «по поводу осуществленного за счет Румынии увеличения территории Венгрии». Здесь советский и венгерский документы о встрече немного расходятся по содержанию. В телеграмме Криштофив Будапешт к этой части еще приписаны слова: «и в этом отношении и впредь не будет возражать», тогда как в советской записи слова Молотова относятся только к прошлому. (Как бы то ни было, Молотов из тактических соображений умолчал о том, что все остальные достижения Венгрии в деле ревизии трианонских границ встретили острое возражение Москвы, а Закарпатье фигурировало среди – пока еще скрытых – территориальных требованийСССР.) Криштофи в свою очередь подчеркнул, что он не может дать полноценного ответа на вопрос Молотова, так как он уже 48 часов не имеет никакой связи с Будапештом и не располагает официальной инструкцией от своего правительства. Он приветствовал слова Молотова как выражение доброй воли СССР к Венгрии. В качестве частного мнения он прибавил, что, судя по газетным статьям и радиосообщениям, «нельзя предполагать, что венгерское правительство имеет враждебные намерения по отношению к Советскому Союзу в связи с войной». (Посланник не знал, что в Будапеште уже было принято решение о разрыве дипломатических отношений). Телеграмма Криштофи уже 24 или 25 числа была на столе премьер-министра Бардоши, однако он не счел нужным информировать об этом ни членов своего правительства, ни главу государства Миклоша Хорти, на вопросы Криштофи не было дано никакого ответа. Глава правительства тем самым взял на себя тяжелую политическую ответственность за дальнейшие события.

Что касается позиции Миклоша Хорти, – а она, несомненно, была решающим фактором в этом вопросе, – то мы можем констатировать следующее. Антибольшевизм занимал ключевое место в мышлении Хорти, коммунистическую идеологию и систему он считал злейшим врагом европейской цивилизации. Но в то же время он не был и сторонником нацистов и не питал большой симпатии к Гитлеру. С одной стороны, на него произвели впечатление успехи немецкой армии, а с другой стороны, как моряк и человек военный, он был уверен, что победа Германии не является окончательной: морские державы, Великобритания и США, еще скажут свое слово. Все эти факторы мы должны принять во внимание, если хотим понять его поведение в июньские дни. Утром 22-го июня у правителя явился Эрдсмандорф и передал ему письмо Гитлера. По словам немецкого дипломата, Хорти принял с восторгом весть о нападении Германии на СССР, поздравил Гитлера и заявил, что он уже 22 года ждал этого дня. Однако при этом ни словом не упомянул об участии Венгрии «в крестовом походе против большевизма». Более того, он в эти роковые дни уехал из Будапешта в свое родовое имение в Кендереш. Туда прибыли 23-го июня начальник генерального штаба Хенрик Верт и министр обороны Карой Барта, чтобы убедить его в необходимости присоединения Венгрии к германской акции. К упомянутым раньше своим аргументам они прибавили еще один: в армии сейчас настроение таково, что трудно ее удержать, – намекнув тем самым на возможность военного переворота в случае отказа. Но Хорти отклонил их предложения, заметив, что он не видит, какие венгерские интересы могли бы продиктовать вступление Венгрии в войну против СССР. При этом в мышлении Хорти была очень тонка грань между теми соображениями, что Венгрия как маленькая страна не должна участвовать в конфликте великих держав, а с другой стороны, его убеждениями (человека, который уже двадцать лет не уставал напоминать об угрозах, исходящих от советского строя) в том, что он не может бездействовать во время «крестового похода против большевизма». Бомбежка г. Кашши 26 июня стала именно тем толчком, который перевесил чашу весов в сторону второго сценария. После этого инцидента и Хорти, и Бардоши уже полностью сдали свои прежние, достаточно сдержанные позиции и больше уже не препятствовали вступлению Венгрии в войну против СССР, причем сам Бардоши принял активное участие в подготовке связанных с этим решений. Об этом мы скажем ниже.

- в какой мере венгерская армия уже в мае - июне готовилась к кампании против СССР или реальная подготовка началась только с объявлением войны?

Что касается военных планов и подготовки СССР и Венгрии к войне накануне 22 июня 1941 г., то на основе источников мы можем констатировать следующее. Несмотря на относительно хорошие двусторонние отношения в 1940–1941 гг., военные руководства обеих стран рассматривали друг друга в качестве потенциальных противников в будущей войне. В агентурных сводках советских разведывательных служб и в документах советского военного планирования Венгрия неизменно фигурировала среди союзниц Третьего рейха, территория и инфраструктурная сеть которых будет служить плацдармом для развертывания немецких сил против СССР. В плане Генштаба РККА о стратегическом развертывании вооруженных сил Советского Союза, датированном мартом 1941 г. – при сильной переоценке реальных данных – отмечается, что Венгрия смогла бы мобилизовать против СССР 20 пехотных дивизий, 2 моторизированные бригады, 850 орудий, 350 танков и 500 боевых самолетов. При военном планировании Венгрия рассматривалась в некоторых вариантах как возможный театр военных действий. Будущий маршал Матвей Захаров, в 1940–1941 помощник начальника Генерального Штаба, а потом начальник штаба Одесского военного округа, в своих мемуарах пишет, что в ходе стратегических игр, проведенных в Генштабе в январе 1941 г., среди прочих вариантов была рассмотрена и возможность нанесения главного удара силами Конно-Механизированной Армии через Карпаты в направлении Венгерской низменности, с целью захвата Будапешта. Подобное развитие военных действий – по мнению автора мемуаров – имело бы то преимущество, что общий фронт противника сразу же раскололся бы на две части и весь правый фланг противника был бы выведен из строя. Однако военное планирование РККА в 1941 г. потом стало развиваться в другом направлении и идея нанесения стратегического удара через Карпатские горы была снята с повестки дня.

Венгерский Генштаб, видевший в Советском Союзе угрожавший безопасности Венгрии фактор, исходил из того, что в случае крупномасштабных военных действий между Германией и СССР территория страны будет подвергнута нападению советских воздушных и сухопутных сил. Поэтому с момента установления общей границы с СССР в Карпатах началось и в 1940–1941 шло усиленным темпом строительство военных укреплений (так называемая «линия Арпада»). Венгерское военное руководство – как мы это видели в меморандумах Верта – считало, что в интересах своей собственной безопасности Венгрия должна безоговорочно связать свою политику с Германией. Однако до начала войны мы не можем говорить о сколько-нибудь серьезных приготовлениях венгерской армии к наступательной войне с СССР по той причине, что утвержденный Гитлером вариант плана «Барбаросса» не предусматривал активного участия венгерских войск в кампании против СССР. И хотя немецкое военное командование имело свои собственные каналы к венгерскому генштабу, оно не спешило посвятить венгров в детали немецких планов, что делало затруднительным любое планирование стратегического характера с венгерской стороны.

Здесь необходимо отметить, что в вопросе вовлечения Венгрии в кампанию против Советского Союза существовали серьезные разногласия между Гитлером и немецкими генералами. Последние, исходя из чисто военных соображений, считали необходимым вовлечение Венгрии в военные действия, чтобы таким образом снять часть нагрузки с немецких войск. Весной 1941 г. начальник генерального штаба Верховного командования сухопутных войск Франц Гальдер безуспешно пробовал переубедить Гитлера в этом вопросе. 5 февраля на совещании генерального штаба Гитлер якобы заявил, что если бы он вовлек «англофильски настроенных венгров» в осуществление своих планов, англичане в течение 24 часов были бы обо всем осведомлены. Фон Рунштедт, командующий войсками Южной армейской группы, напрасно добивался укрепления своего правого фланга и разрешения ввести в бой части своих сил с венгерской территории. Гитлер каждый раз категорически отказывал своим генералов в удовлетворении их просьб. Гитлер считал венгров болтунами, ненадежными союзниками и весьма низко оценивал боеспособность венгерской армии. Но есть все основания полагать, что главным мотивом для него было опасение, что в случае официального немецкого обращения венгры за свое участие обязательно потребуют дальнейших территориальных компенсаций за счет Румынии (часть или всю территорию Южной Трансильвании), а между тем Румыния в это время была гораздо более важным партнером Германии как поставщик нефти, из-за стратегического положения страны и т.д.

В июньские дни венгерские военные руководители стали все больше и больше стали выходить из-под контроля своего правительства. Военное руководство к этому времени превратилось в своего рода государство в государстве. 6-го июня начальник венгерской контрразведки, полковник Иштван Уйсаси позвонил Яношу Вёрнле, заместителю министра иностранных дел, и сообщил ему, что венгерский генштаб начнет рекогносцировку советских территорий, поскольку собирается перебрасывать агентов через границу с целью выявления объектов, предназначенных на случай войны к уничтожению. Вёрнле решительно протестовал против этой затеи, считая ее крайне опасной, он ссылался на риск провала и на то, что, судя по всему, в предстоящем немецко–советском вооруженном конфликте Венгрии не отводится активная роль. Уйсаси на это ответил, что его не интересуют опасения Вёрнле, он имеет указание от Кароя Барта, министра обороны. Так как правительство отклонило предложение Верта о мобилизации венгерской армии, начальник генштаба в рамках своей компетенции стал проводить некоторые мероприятия. В том числе еще до немецкого нападения на СССР началось укомплектование частей дислоцированного на северо-востоке страны VIII-го корпуса в соответствии со штатами военного времени. В недрах оперативного управления венгерского генштаба началась разработка планов приграничных сражений на случай войны с СССР и эти документы были представлены немецкому командованию.

Накануне германского нападения на СССР в Венгрию прибыл начальник генерального штаба Верховного командования сухопутных войск Вермахта Франц Гальдер. Он совершил последнюю поездку с целью инспектирования немецких частей, сосредоточенных в Румынии, и на обратном пути домой на 3 часа остановился в Будапеште, чтобы информировать своего венгерского коллегу о положении. Вопреки ожиданиям Верта, на этой встрече так и не было озвучено никакого конкретного пожелания со стороны немецкого командования относительно венгерского участия в войне. Гальдер заявил Верту: было бы хорошо, если Венгрия лучше укрепила бы свою границу c CCCH в Карпатах, но просил теперь уже не предпринимать ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство и подозрение с советской стороны. К этому он прибавил, что если от венгров потребуются какие-то конкретные мероприятия, то немцы об этом осведомят начальника венгерского генштаба через генерала Гимера (генерал-майор Курт Гимер вместе со своей группой был прикомандирован к верховному командованию венгерской армии для поддержания связей еще до начала кампании против Югославии). Верт о содержании своих переговоров с немецким генералом информировал премьер-министра Л. Бардоши, который с облегчением принял к сведению, что в грядущей войне в немецких планах Венгрии не отводится активная роль.

С наступлением Германии на СССР усиливалось давление военных на политическое руководство Венгрии и еще больше оживились непосредственные контакты между немецким и венгерским командованием. Историю этих контактов мы можем проследить по часам на основе дневника штаба генерала Гимера. Днем 22 июня Курт Гимер информировал руководителей венгерского генштаба о положении дел. На этих встречах венгерские генералы жаловались Гимеру, что Венгрия не может участвовать в войне, так как ни правительство Третьего рейха, ни Главное командование Вермахта до сих пор не выражали никакого пожелания по этому поводу. Верт здесь опять не воздержался от прямой лжи, утверждая, что Хорти уже три раза предлагал участие венгерских войск в войне против СССР. На самом деле такое предложение из уст Хорти ни разу не было озвучено. На этих же переговорах венгерские военные дали немцам подробные сведения о силах, которые в случае необходимости могут быть мобилизованы. Ко второй половине дня прибыл официальный ответ из Берлина, генерал-полковник Альфред Йодль передал Гимеру, что Германия ничего не просит от Венгрии, но будет благодарна за любую добровольную помощь, об отказе Венгрии в ее участии в войне против СССР нет речи. Этот несколько уклончивый ответ ничуть не удовлетворял Хенрика Верта и не был способен к тому, чтобы самим своим содержанием убедить политиков проявить больше решимости в вопросе присоединения Венгрии к войне с СССР. Верт по телефону передал Гальдеру, что главную проблему видит в том, что политическое руководство «не настаивает на наступательных мероприятиях против СССР». К этому он прибавил, что позиция Хорти, как главы государства и верховного главнокомандующего, для него является обязательной. Гимеру Верт в свою очередь сказал, что если письмо Гитлера к Хорти не содержит определенного призыва к присоединению к военной кампании, то политики вряд ли откажутся от своей выжидательной позиции. Сейчас – передал Гальдер Гимеру – всё зависит от того, смогут ли венгерские военные склонить политиков к тому, чтобы они добровольно напрашивались на участие Венгрии в войне против СССР, сами же немцы ни о чем официально просить не собираются, так как они не намерены платить венграм за их участие в войне.

В самые первые дни войны Германии против СССР дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Венгерские военные мероприятия ограничивались закрытием советско–венгерской границы, были прерваны железнодорожное сообщение, телеграфная и телефонная связь с СССР. В Мункаче (Мукачево) был создан контрразведывательный пункт, был намечен объект (место) для интернирования возможных беженцев с советской территории.

Немецкое командование оценило это таким образом, что генерал Верт не находится на высоте происходящих событий. Будучи осведомлен о попытках немецких и венгерских военных вовлечь Венгрию в войну на стороне Германии премьер-министр и министр иностранных дел по совместительству Ласло Бардоши 24-го июня принял немецкого посла Эрдсмандорфа и сделал попытку по политической линии выяснить позицию Берлина относительно венгерского участия в войне. Он информировал посланника о том, что, со слов Верта, генерал Гимер якобы передал первому, что участие Венгрии в войне против СССР является желательным. Бардоши с некоторым упреком добавил, что вопросы такого характера находятся в компетенции двух правительств, а не генеральных штабов. Если германское имперское правительство действительно считает необходимым участие Венгрии в войне, заметил премьер, пусть оно официально информирует об этом венгерское правительство, с четким указанием, что конкретно ожидается от Венгрии. Со своей стороны, он не преминул обратить внимание германского имперского правительства на катастрофически плохие венгерско–румынские отношения, на постоянные пограничные инциденты и на то, что Венгрия в любое время должна считаться с возможным вторжением румынских войск. Все это в значительной степени затрудняет положение венгерского правительства.

Колебание политиков раздражало военных, между штабом Гимера и венгерским генштабом начались переговоры о формировании воинских частей из добровольцев. В этом плане рассчитывали главным образом на этнических немцев, имеющих венгерское подданство. Генерал Курт Гимер просил разрешения из Берлина, чтобы организация и командование этими войсками были возложены именно на него. После бомбежки Кашши, о чем речь пойдет ниже, ситуация коренным образом изменилась. Политическое руководство страны на основе полученной от военных информации не сомневалось в том, что бомбежка была совершена советской стороной. Буквально за несколько часов были приняты роковые для страны решения без тщательного расследования происшедшего. Правитель страны М. Хорти отдал распоряжение относительно применения венгерской армии за границей. 27 июня венгерские самолеты нанесли «ответный удар» по пограничным городам на советской стороне. Для наземной операции были назначены силы VIII-го корпуса и так называемого подвижного корпуса. Они вместе образовали группировку «Карпат» (личный состав в совокупности насчитывал около 90 тысяч, включая и тыловые части), командующим был назначен генерал-лейтенант Ференц Сомбатхеи. Отдельные подразделения начали пограничные сражения уже 28 июня, но войска в целом достигли полной боевой готовности только к 30-му июня. По воспоминаниям очевидцев, Сомбатхеи, когда отдал приказ своим войскам о переходе границы, обратился к окружающим со следующими словами: «Что из этого выйдет, Боже мой, что из этого выйдет? Зачем мы дали себя втянуть в эту глупость? Мы идем к катастрофе, навстречу нашей гибели». Он вовсе не разделял характерный для многих венгерских генералов оптимизм о том, что война будет длиться всего 6 недель (по «более умеренным оценкам», 3 месяца) и окончится с победой Германии и ее союзников. Предназначенные к боевым действиям против СССР корпуса представляли собой самые современные части венгерской армии, но они по всем параметрам (подвижность, степень механизированности, вооружение, огневая мощь, боевой опыт) уступали как и немецким, так и советским корпусам. Все это отразилось на боевом пути и на потерях подвижного корпуса. Венгерское военное руководство уже к сентябрю пришло к выводу, что если они хотят спасти подвижный корпус от полного уничтожения, его надо немедленно отозвать обратно с театра военных действий. Это удалось сделать после длинных переговоров с немцами, последние бригады корпуса возвращались в Венгрию к середине декабря. Взамен за это Венгрия должна была взять на себя более активную роль в обеспечении оккупационного режима на советской территории.

Восторг и восхищение, с которыми было встреченo вступление в войну против Советского Союза, быстро (буквально через несколько недель) исчезли и уступили место сомнению и опасениям. В августе 1941 г. – по требованию Бардоши – Хорти освободил от должности начальника генштаба Хенрика Верта, который по- прежнему настаивал на полном и безоговорочном сотрудничестве с немцами. Новым начальником генштаба был назначен генерал-лейтенант (с 1 ноября генерал-полковник) Ференц Сомбатхеи. На него обратил внимание регента его англофильски настроенный сын, Иштван Хорти. Сомбатхеи с самого начала не скрывал свое недовольство Вертом и его политикой. Блицкриг в бесконечных степях России не работает, – писал он в своем меморандуме регенту Хорти, – надо готовиться к длительной и кровопролитной войне, исход которой совершенно непредсказуем. Венгрия не великая держава: вместо бряцания оружием «мы должны идти вдоль стены». Основной задачей на своем посту Сомбатхеи считал сохранение венгерской армии, насколько это было возможно, в целостном состоянии вплоть до конца войны. В этом отношении положение Сомбатхеи было уже намного хуже, чем его предшественника. К этому времени, особенно после неудач под Москвой, немцы открыто стали требовать отправки всех венгерских вооруженных сил на восточный фронт. Сомбатхеи пришлось бороться практически за каждую бригаду, чтобы удержать ее дома.

- Остановимся подробнее на истории с бомбардировкой Кашши, поговорим о том, насколько удобным поводом для вступления Венгрии в войну она послужила. А может быть Венгрия вступила бы в войну и без такого повода (иными словами, сгодился бы любой повод)? Поговорим и о том, какие версии существуют сегодня в литературе относительно того, кто бомбил Кашшу, и какой версии отдается предпочтение. А версии, как мы знаем, встречаются разные, включая даже ту, что бомбили румыны с разрешения немцев.

Нам необходимо начать с того, что мы даже сегодня не знаем с определенной точностью, чьи самолеты бомбили Кашшу (ныне Кошице в Словакии). Действительно, в исторической литературе, в мемуаристике бытуют разные, порой весьма фантастические версии и комбинации. Мне хотелось бы подчеркнуть, что однозначными, исключающими все сомнения доказательствами в пользу одной или другой из этих версий мы не располагаем. Надо также иметь в виду, что ответ на этот вопрос всегда был политически предопределенным: до 1945 г. нельзя было оспаривать версию о том, что Кашшу бомбили советские самолеты, грубо нарушая международное право, а после 1945 с такой же уверенностью надо было утверждать, что это была гнусная провокация немецкого (гитлеровского) и венгерского (хортистского) военных руководств с целью вовлечения Венгрию в войну. Поэтому очень важно суммировать то, что мы знаем более или менее точно о бомбардировке Кашши.

26-го июня 1941 г. чуть после полудня советские истребители И-16 в венгерском воздушном пространстве, в районе Тисаборкут (ныне Кваси, Украина) совершили налет и открыли огонь по пассажирскому скорому поезду «Кэрэшмезе–Будапешт». В ходе инцидента один человек погиб. В тот же день в 13.07 три бомбардировщика сбросили 29 бомб на город Кашша, одна из них не взорвалась, а 30-ая бомба упала на соседний посёлок, Эницке (она тоже не взорвалась). Вследствие бомбардировки 32 человека погибли, 60 получили тяжелое, 220 легкое ранение. Пострадали две городские казармы, центральное здание почты и 24 жилых дома. Осколки и две невзорвавшиеся бомбы были советского производства. Очевидцы, в том числе и военные специалисты, ни типы самолетов, ни опознавательные знаки определить не смогли, свидетельства на этот счет (как до 1945 г., так и после) весьма смутны и противоречивы.

На советской стороне венгерской границы была дислоцирована 12-ая армия под командованием генерал-майора П.Г. Понеделина. Разработанный в мае 1941 г. в штабе Киевского особого военного округа, согласно полученным от Генштаба РККА инструкциям, план прикрытия мобилизации предусматривал в случае начала войны активное действие военно-воздушных сил армии и округа в венгерском воздушном пространстве. Один из пунктов этого известного историкам документа гласит: «Активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и ударами по основным группировкам войск нарушить и задержать сосредоточение противника. Глубина действий боевой авиации армии до линии Вранов (Варанно), Ужгород (Унгвар), Мукачево (Мункач), Быстрица (Бестерце), Пашканы». Линия воздушной разведки проходила между городами: Прешов (Эперйеш), Сату-Маре (Сатмар), Клуж (Коложвар) и Пиатра Неамц. Большинство из этих населенных пунктов в июне 1941 г. находилось на территории Венгрии. С началом боевых действий в северо-западной части венгерского воздушного пространства сильно возросло число нарушений госграницы, венгерские истребители не раз были подняты в воздух по тревоге. В большинстве случаев нарушителями были немецкие самолеты, возвращавшиеся обратно после заданий без предварительного предупреждения венгерских ВВС и ПВО. Но истребители дислоцированной в Станиславе (Stanisławów, Stanislau, ныне Ивано-Франковск в Украине) 64-ой истребительной дивизии РККА тоже совершали разведывательные полеты в венгерском воздушном пространстве с целью наблюдения за группировками и передвижением войск на венгерской территории.

И хотя существование плана прикрытия мобилизации, нарушение венгерского воздушного пространства советскими самолетами, бомбы и осколки советского производства еще недостаточны для того, чтобы мы однозначно, без всякого сомнения, заявили, что бомбардировка Кашши была совершена советскими самолетами, но они достаточны для того, чтобы считать «советский вариант» одним из наиболее вероятных. В то же время не подлежит никакому сомнению, что советское политическое руководство было явно не заинтересовано в вовлечении новой страны в вооруженный конфликт на стороне противника. Это противоречие некоторые историки стараются снять предположениями, что советские самолеты бомбили Кашшу по ошибке, потому что они с высоты спутали ее с Прешовым (Эперйеш) на словацкой стороне, а Словакия к этому времени уже находилась в состоянии войны с СССР. Другие вообще утверждают, что советские летчики летали по старым картам, где Кашша была указана еще в составе (Чехо)словакии.

Что касается возможности немецкой провокации (сторонники этой версии чаше всего говорят о совместной провокации германского и венгерского генштабов), такую возможность тоже нельзя полностью исключать, если мы исходим из классических вопросов «qui prodest? qui bono?» (Кому это выгодно? В чьих интересах?). Действительно, произошедший инцидент, как «казус белли», был как нельзя кстати на руку немецким и венгерским военным, пытавшимся всеми силами вовлечь Венгрию в войну против СССР. Но даже самые ярые проповедники этой версии вынуждены признать, что они никакими конкретными данными не располагают о том, кто, когда и где разработал план провокации, кто подготовил и кто совершил ее. Они удовлетворились ответом, что заговорщики не оставляли за собой документальных следов. Венгерский военный историк Игнац Элведи в одной из своих статей на эту тему проводит параллель между бомбежками Кашши и Фрайбурга – вторая имела место 10 мая 1940 г. Обе акции он считает нацистской провокацией и приходит к выводу, что к моменту бомбежки Кашши немцы уже имели достаточно опыта в организации таких провокаций. Но такая аргументация не выдерживает критики, если строить версии на основе исторических фактов. Ведь Фрайбург, как известно, был разбомблен немецкими самолетами по ошибке, немецкие летчики в ходе навигации потеряли ориентацию и немецкий город Фрайбург приняли за французский Дижон. Здесь ни о какой провокации не могло быть и речи (хотя немецкая пропаганда всемерно старалась скрыть обстоятельства бомбежки, и обвинив французскую авиацию в терракте против мирного германского населения, обещала нанести ответные удары по городам неприятеля).

В связи с «немецким сценарием» есть еще один момент, по поводу которого мы можем только сожалеть. В начале 1945 г. Хенрик Верт был арестован советскими органами. Несколько лет назад были опубликованы протоколы допросов Верта с 1945 по 1952 в советском плену. Из этих протоколов становится ясно, что, хотя сотрудники советской госбезопасности детально интересовались отдельными моментами жизни и деятельности Верта, а к некоторым возвращались многократно, но почему-то вопросу о бомбежке Кашши они не уделяли почти никакого внимания. Они приняли к сведению сообщение Верта, что поводом для вступления в войну послужил налет советских бомбардировщиков на Кашшу. При этом лишь упрекали его в том, что он отнёсся безответственно к такому серьезному вопросу, как расследование обстоятельств бомбёжки. Но не настаивали на том, чтобы Верт детально рассказывал об «организации провокации», к которой он якобы был причастен. Момент выяснения обстоятельств был упущен.

Что касается других версий, то они имеют под собой еще меньше оснований, они базируются на слухах и спекуляциях типа «кто-то от кого-то что-то якобы слышал, потом передал кому-то другому». «Румынский вариант» является наглядным примером в этом отношении. Эта версия основывается на том, что один румынский офицер (некий полковник Ион Чернояну/Cernoianu) в советском плену якобы сказал одному из венгерских военнопленных (некоему Иштвану Золчаку), что Кашшу бомбили румынские самолеты по приказу Антонеску. Полковник скончался в плену, а венгр после войны попал в Бразилию, откуда он начал распространять эту версию. Также сомнительно, что к бомбёжке Кашши имели отношение те бомбардировщики СБ-2 (АНТ-40), которые в 1937-38 гг. были поставлены из СССР Чехословакии, потом в большинстве своем попали в руки немцев, а часть их была передана Словакии. В этой связи одни говорят о том, что немцы использовали эти самолеты для провокации, другие выдвигают версию, что Кашшу бомбили словацкие летчики, перелетевшие 26-го июня на этих же машинах на советскую сторону. Кроме того, что мы опять-таки не располагаем никакими документами, подтверждающими эти сценарии, следует заметить, что бомбовая нагрузка данных модификаций СБ-2 (600 кг) не позволяла трем самолетам сбросить 30 стокилограммовых бомб.

Как бы то ни было, после инцидента роковые для страны решения были приняты буквально за нескольких часов без тщательного расследования случившегося. Решающим фактором в вопросе о вступлении в войну стала позиция правителя страны, адмирала Хорти, которого начальник генштаба Верт и министр обороны Карой Барта информировали сразу же после поступления первых донесений – информировали в том духе, что нападение было совершено, вне всякого сомнения, советскими самолетами. Верт воспользовался инцидентом для того, чтобы перевесить чашу весов в свою пользу и убедить глав государства и правительства (т.е. Хорти и Бардоши) в необходимости присоединения к кампании против СССР. В этом отношении ему было все равно, кто бомбил Кашшу. Венгерское королевское правительство на экстренном заседании пришло к выводу, что вследствие неспровоцированного нападения Венгрия находится в состоянии войны с СССР. Правительство даже не пыталось выяснить ситуацию с Москвой. Хотя к этому времени дипломатические отношения были разорваны, но через болгарскую миссию в Москве или же через находившегося еще в то время в Венгрии полпреда Н. Шаронова можно было бы вступить в контакт с советской стороной и попытаться рассеять недоразумение.

Что касается вопроса, состоялось бы вступление Венгрии в войну с СССР на стороне Германии без бомбежки Кашши, сложно сказать. Может быть летом 1941 г. при сильной и решительной политической воле (чего, кстати, как мы видели, не было ни у Бардоши, ни у Хорти) еще можно было бы воспользоваться отсутствием официального обращения со стороны немецкого правительства и на короткое время остаться в стороне от военного конфликта. Но с затягиванием войны, с усилением трудностей немцев на восточном театре военных действий давление со стороны Берлина, несомненно, достигло бы такого уровня, что венгерское политическое руководство не могло бы воспрепятствовать ему. Наглядным примером этому служат переговоры Й. фон Риббентропа, а потом генерал-фельдмаршала В. Кейтеля в Будапеште в январе 1942 г., результатом которых стала отправка на фронт второй венгерской армии.

- какую роль в подключении к войне с СССР сыграло желание хортистской элиты, чтобы Венгрия, грубо говоря, "не отстала" от Румынии, которая со 100%-ной вероятностью готовилась начать войну за возвращение Бессарабии, утраченной в 1940 г. Т.е. в Будапеште понимали, что если румыны проявят себя как более надежные и верные союзники Гитлера, это может сказаться на пересмотре не в пользу Венгрии решений второго венского арбитража 1940 г. о передаче Венгрии Северной Трансильвании, и т.д. и т.п.

Думается, что желание обеспечивать для себя благоволение и поддержку Германии, заискивать перед Гитлером было решающим фактором для многих из тогдашних элит стран ЦВЕ. Эти круги, представителей которых мы находим не только в Венгрии, но также и в Румынии, в Словакии, в Хорватии и в других странах, считали, что победа Германии не подлежит никакому сомнению и послевоенный европейский порядок будет определен Берлином. Участие в кампании против СССР, или же, словами тогдашней пропаганды, «в крестовом походе против большевизма», многим показалось подходящим средством для достижения своих целей. Одни надеялись на сохранение и расширение полученных в результате территориальных изменений территорий, другие, наоборот, мечтали вернуть себе утраченные земли. Такой ход мышления мы можем четко проследить по архивным документам. В упомянутых выше меморандумах Хенрик Верт выразил опасение, что если Венгрия останется в стороне от конфликта, то она не только лишится возможности вернуть себе потерянные в Трианоне территории, но и поставит под угрозу уже достигнутые результаты политики ревизии. На экстренном заседании Совета министров 26-го июня 1941 г. министр обороны Карой Барта также подчеркивал, что к этому времени одна только Венгрия не участвует в войне, поскольку армии Финляндии, Словакии и Румынии уже присоединились к кампании, Италия, со своей стороны, тоже объявила войну СССР. В августе Верт составил очередной меморандум, в котором требовал более активного участия Венгрии в войне на стороне Германии, потому что только таким образом можно было добиться восстановления тысячелетних, исторических границ венгерского государства. Немцы, конечно, хорошо знали о таких настроениях в элитах стран ЦВЕ и умело играли на них. В январе 1942 года министр иностранных дел Третьего рейха, Й. фон Риббентроп во время его визита в Будапешт, передав просьбу Гитлера об отправке на восточный фронт практически всей венгерской армии, прибавил, что между ревизионистскими устремлениями Венгрии и ее вкладом в антисоветскую кампанию есть прямая, непосредственная связь.

Ответ Хорти четко характеризовал настроения близких к регенту кругов после поражения немцев под Москвой. Регент уверял фюрера в готовности Венгрии участвовать в «восточном походе», одновременно развивая мысль о том, что венгерская армия может принести наибольшую пользу Германии, если она останется дома и будет следить за теми силами в соседних государствах, которые втайне надеются на советскую победу и только ждут благоприятного момента, чтобы перейти на сторону СССР и его западных союзников. Румыны – писал Хорти, – врожденная двурушническая нация, словаки и болгары – приверженцы идеи панславизма, тогда как единственный верный союзник Германии – это Венгрия, которая должна иметь свою армию дома, чтобы защищаться от кровожадных соседей. С течением времени Хорти уже глубоко сожалел, что дал так легко вовлечь страну в войну в те роковые июньские дни. Как опытный моряк, он уже в принятой 14 августа 1941 г. Атлантической хартии увидел первый шаг к созданию мощной антигитлеровской коалиции с участием двух крупнейших морских держав, что ставило под сомнение победу Германии в войне. После Сталинграда премьер М. Каллаи с ведома регента прилагал усилия для наведения мостов с западными антинацистскими державами. Как бы то ни было, тогдашнее венгерское политическое руководство по целому ряду причин не смогло справиться с основной исторической задачей: подготовить и вовремя осуществить выход из войны или переход Венгрии на сторону союзников. То, что было решено за несколько часов 26-го июня, невозможно было исправить в течение последующих почти 4-х лет.

Аттила Колонтари – доктор истории, старший научный сотрудник Комитета национальной памяти (Венгрия); kolontari@freemail.hu

Kolontári Attila – PhD in history, senior research fellow, the Committee of National Remembrance, Hungary; kolontari@freemail.hu