Артемьев М.А. Читал ли Гюго Лермонтова? («Бородино» и «Кладбище в Эйлау» как солдатский нарратив о наполеоновских войнах)
Аннотация: Текст посвящен сравнительному анализу поэм Михаила Лермонтова «Бородино» и Виктора Гюго «Кладбище в Эйлау». Сопоставляются сюжет, повествование, сходство и различие обоих произведений.
Ключевые слова: Михаил Лермонтов, Виктор Гюго, наполеоновская эпоха, Бородинское сражение.
Resume: The text is devoted to a comparative analysis of the poems "Borodino" by Mikhail Lermontov and "Cemetery in Eylau" by Victor Hugo. The plot, narration, similarities and differences of both works are compared.
Key words: Mikhail Lermontov, Victor Hugo, Napoleonic era, Battle of Borodino.
About the author: Artemyev Maxim Anatolyevich, graduated from TSPU in 1993. PhD in Psychology, Associate Professor. Journalist, writer, literary critic. Author of the books "Guide to World Literature", "Hugo" (in the series The life of remarkable people).
Самые знаменитые стихотворения о битвах наполеоновской эпохи в национальных литературах России и Франции (двух противников) – это «Бородино» М.Ю.Лермонтова (1837) и «Кладбище в Эйлау» В.Гюго (Le Cimetière d’Eylau, из второго тома «Легенды веков», вышедшего в 1877, и написанное в 1874).
Бородинская битва состоялась 26 августа по старому стилю/7 сентября по новому 1812 года. Битва при Прейсиш-Эйлау (за границей ее называют просто при Эйлау) была одной из самых кровавых в карьере Наполеона и произошла на территории Восточной Пруссии 7-8 февраля 1807 года. В ней приняли участие 67 тысяч русских и 9 тысяч прусских солдат против 75 тысяч французских. Ключевым пунктом сражения стала оборона французами кладбища Эйлау.
Оба стихотворения написаны от лица участников сражений – реального у Гюго (он передает рассказ своего дяди, полковника империи Луи-Жозефа Гюго, 1777 - 1853), условного и безымянного ветерана-рядового у Лермонтова, и повествуют последовательно о ходе битв. Заметим, что к воспоминаниям своих отца-генерала и дяди о наполеоновских войнах французский поэт обращается в «Легенде веков» еще дважды, в стихотворении «Слова моего дяди» (Les Paroles de mon oncle) и «После битвы» (Après la bataille). Лермонтов не застал войны 1812 года, Гюго в момент битвы при Эйлау был пятилетним ребенком, так что для обоих описываемое - далекое прошлое, вне личного опыта.
Рассказ ведется не для абстрактного читателя, а для конкретных слушателей. В случае Лермонтова – для молодого солдата, в случае Гюго дядя рассказывает своим двум старшим племянникам (сам Виктор считается еще слишком маленьким, чтобы понять). В стихотворении Лермонтова - 98 строк, у Гюго - 294.
Начинаются и «Бородино» и «Кладбище в Эйлау» одинаково – с предыстории сражения, описываются приготовления к бою. Важное место у обоих поэтов занимает рассказ о том, как были проведены вечер и ночь накануне битвы.
Прилег вздремнуть я у лафета…
Nous dormions bien. Dormir, c'est essayer la mort. À la guerre c'est bon
(Мы спали крепко. Спать – это испробовать смерть.
На войне это полезно)
Солдаты обсуждают планы начальства:
Что ж мы? на зимние квартиры? Не смеют, что ли, командиры…
Napoléon passa, sa lorgnette à la main. Les grenadiers disaient : Ce sera pour demain.
(Наполеон проехал, с подзорной трубой в руке.
Гренадеры сказали: «Это будет завтра»)
И у Гюго, и у Лермонтова возникает фигура полковника, который обращается к солдатам:
Полковник наш рожден был хватом…
И молвил он, сверкнув очами: «Ребята! не Москва ль за нами? Умремте же под Москвой, Как наши братья умирали!»
Точно также у Гюго, полковник, пришедший отдать приказ оборонять кладбище, не менее брав и речист:
Prenez avec vous la compagnie entière,
Et faites-vous tuer…
(Возьмите с собой всю роту и умрите)
Il dit : — La mort n'est pas loin. Capitaine,
J'aime la vie, et vivre est la chose certaine,
Mais rien ne sait mourir comme les bons vivants.
(Он сказал: «смерть недалека. Капитан,
Я люблю жизнь, жить – это стоящая штука ,
Но никто не умеет умирать так, как те, кто умеет жить»)
Moi, je donne mon cœur, mais ma peau, je la vends.
Gloire aux belles ! Trinquons. Votre poste est le pire. —
Car notre colonel avait le mot pour rire.
(«Я готов отдать свое сердце, но свою шкуру я продам дорого.
Слава красавицам! Выпьем. Ваша позиция – самая худшая»
Наш полковник умел пошутить)
Полковник у Гюго выражается вполне по-суворовски («пуля – дура, штык – молодец»):
Le sabre est un vaillant, la bombe une traîtresse
(Сабля – герой, бомба – предательница)
У Гюго полковник остается в живых, у Лермонтова – погибает.
Перед началом сражения и русские, и французы говорят одними и теми же словами:
Повсюду стали слышны речи: «Пора добраться до картечи!»
La bataille, Reprit le colonel, sera toute à mitraille
(«Битва, - продолжил полковник, - сведется к картечи»)
Описание собственно битвы занимает у Лермонтова только две строфы – четырнадцать строк. У Гюго – около ста пятидесяти строк. Однако и при таком количественном различии встречаются пересечения:
И залпы тысячи орудий Слились в протяжный вой...
Six cents canons faisaient la basse continue
(Шестьсот пушек издавали непрерывный бас)
Рука бойцов колоть устала
Soudain mon bras pendit, mon bras droit, et je vis
Mon épée à mes pieds, qui m'était échappée
(Внезапно моя рука повисла, моя правая рука,
И я увидел выпавшую шпагу у моих ног)
В дыму огонь блестел, Звучал булат, картечь визжала
La mitraille voyait fort clair dans cette brume…
La mitraille, c'est fort gênant…
(Картечь была отчетливо видна в этой дымке…
Картечь сильно досаждала…)
Je levais mon épée…tant avec rage
Les coups de foudre étaient par d'autres coups suivis
(Я поднял свою шпагу… с яростью за ударами молнии следовали другие удары)
После битвы наступает кульминационный момент:
Тогда считать мы стали раны, Товарищей считать.
Этот же подсчет является ключевым у Гюго, в начале стихотворения в роте наличествует сто двадцать человек, а заканчивается оно так:
J'ajoutai : — Debout, tous ! Et je comptai mes hommes.
— Présent ! dit le sergent. — Présent ! dit le gamin.
(Я добавил: «Всем встать!» И я посчитал своих людей
«Я»! - сказал сержант. «Я»! сказал барабанщик.) Подошедший полковник обращается к рассказчику:
C'est bien vous, Hugo ? c'est votre voix ?
— Oui. — Combien de vivants êtes-vous ici ? — Trois.
(Это вы, Гюго? Это ваш голос?
- Да. – Сколько вас здесь живых? - Трое.)
В «Бородино» также отмечаются громадные потери:
Плохая им досталась доля: Немногие вернулись с поля.
Этим подчеркиванием количества жертв завершаются оба произведения.
Но при всем внешнем отмеченном сходстве двух стихотворений, имеются и существенные различия. У Гюго важнее роль личных впечатлений, битва, все-таки, видится глазами одного человека. Сражение сводится к конкретному эпизоду, к единственному месту – кладбищу. У Лермонтова больше эпичности, и битва рисуется в целом, преобладает общее внеличностное восприятие.
Различие в объемах стихотворений (а у Лермонтова еще одна строфа – из семи строк – повторяется дважды) говорит и о языке. У русского поэта он лапидарный, максимально сжатый, минимум подробностей, только самые необходимые. У Гюго, с его пристрастием к большим формам, изобилие слов, дотошные описания. Отметим такую деталь французского военного быта, выделяемую русскими солдатами:
Вот затрещали барабаны — И отступили басурманы.
В «Кладбище в Эйлау» барабаны и барабанщики (все – французские) упоминаются семь раз, а юный барабанщик из роты Гюго – один из главных персонажей:
…les tambours Redoublaient leur musique horrible
(барабаны удвоили их ужасную музыку)
У Гюго, битва при Эйлау, скорее, эпизод семейной хроники. У Лермонтова – эпизод национальной истории. У Гюго углубление в психологию личности, у Лермонтова предстает психология народа. У Гюго – обрисованы отдельные личности, помимо полковника и героя-рассказчика, это мальчик-барабанщик, сержант, лейтенант – выпускник Сен-Сира. У Лермонтова – общая солдатская масса, без выделения кого-либо, за исключением упомянутого полковника.
В обоих стихотворениях подчеркивается верность солдатскому долгу, беззаветное мужество при его исполнении. Однако если у Лермонтова оно увязывается с конкретной патриотической целью:
Уж постоим мы головою За родину свою!
- то у Гюго такой мотивации нет. Его герои безропотно умирают, не спасая Францию, а просто из воинской чести. Не случайно у Гюго ни разу не упоминаются русские – противник анонимен, лишь единожды названа фамилия Беннигсена. У Лермонтова Бородинская битва имеет сверхзначение – спасение России от конкретного врага, это не просто столкновение. В «Бородино», при объеме стихотворения в три раза меньше, французы названы четырежды, плюс «брат мусью». Соответственно, его рассказчик подчеркивает свою национальную принадлежность:
Чужие изорвать мундиры О русские штыки?..
Что значит русский бой удалый…
Сражение в «Бородино» – столкновение двух миров. Битва в «Кладбище в Эйлау» – один из бесчисленных эпизодов в военной хронике человечества.
Возникает закономерный вопрос – как может объясняться такой ряд поразительных совпадений, отмеченных выше? Является ли он результатом влияния одного поэта на другого, или чистым совпадением? Поскольку «Кладбище в Эйлау» было написано спустя тридцать семь лет после «Бородино», то, разумеется, вопрос может быть поставлен только о возможном воздействии Лермонтова на Гюго.
Виктор Гюго слабо знал русскую литературу, можно сказать, совсем ее не знал, как, впрочем, и другие современные ему европейские литературы. Наверное, он мог слышать имя Лермонтова, также как и имя Пушкина, но не более того. Из русских писателей он общался с Иваном Тургеневым, начиная с 1874 года, но формально, кратко и, в целом, случайно, как на Международном литературном конгрессе в 1878 году. При этом Тургенев относился к творчеству Гюго резко отрицательно. Так что можно исключить его знакомство со стихотворением «Бородино», которое к тому времени на французский не переводилось.
Любопытно, что Т.М. Николаева в своей публикации 2012 года («Взятие редута: Мериме и Лермонтов» https://www.persee.fr/doc/slave_0080-2557_2012_num_83_2_8235) обратила внимание на совпадения в «Бородино» и новелле Проспера Мериме «Взятие редута» (о той же Бородинской битве), и сделала вывод, что стихотворение было переписано (оно выросло из раннего лермонтовского «Поле Бородина» 1830 года) под воздействием французского автора. Но даже если это воздействие и было, то первооснова стихотворения Лермонтова совершенно самостоятельна, о чем и свидетельствует его раннее, еще подростковое, обращение к данной теме.
С наблюдениями же Николаевой можно поспорить. Например, ее 2-й пункт – «французы поднялись для сражения очень рано». Но у Мериме нет такого, у него обычная побудка – quand on battit la diane j’étais tout à fait endormi («когда били зорю, я еще спал» – а перед тем рассказчик долго не мог уснуть). 3-й пункт – «зловещее молчание в русских рядах». Однако у Лермонтова в русском стане тишина длится всю ночь, до начала битвы, а у Мериме – тишина устанавливается в разгар сражения. 4-й, 5-й, 6-й, 7-й, 8-й пункты просто перечисляют последовательность боя, описывают типичные его следствия, и не являются чем-то оригинальным, например, «кругом были раненые и убитые», «началась рукопашная схватка». Вряд ли подобное можно считать авторской находкой Мериме.
Более того, некоторых военных тонкостей Николаева явно не поняла. Используемое ею выражение «ядерная перестрелка» вместо правильного «перестрелка ядрами», а еще точнее «пушечная», свидетельствует об этом («ядерным» в русском языке может быть атомное оружие). Например, она пишет – «треск барабанов изменил настроение французов». Но барабанные сигналы не меняют настроение, а выражают команды, и отражают изменение ситуации на поле боя. И если у Лермонтова треск французских барабанов выражает сигнал к отступлению, то у Мериме барабанная дробь раздается с еще не захваченного русского редута. Но основное наблюдение Николаевой – о возможном влиянии Мериме на Лермонтова – заслуживает внимания.
Соответственно, можно поставить вопрос о влиянии новеллы Мериме на стихотворение Гюго. Однако последний относился к Мериме также отрицательно как Тургенев к нему самому, есть известная строка Гюго – Le paysage étant plat comme Mérimée («пейзаж убогий как Мериме»). После общения в молодости, писатели разошлись и вращались в разных milieu. После бонапартистского переворота 1851 года они вообще оказались на крайних позициях, Мериме поддержал Наполеона III, стал сенатором, а Гюго резко выступил против, и на двадцать лет оказался в изгнании.
Главное же, что было указано выше, «Кладбище в Эйлау» входит в наполеоновский цикл в «Легенде веков», написанный по воспоминаниям отца и дяди, и в этом смысле совершенно оригинально. Совпадения же у Лермонтова, Гюго, а также Мериме объясняются, на наш взгляд, сходством материала, послужившего основой для их произведений. В ту эпоху «сценарий» больших сражений развертывался примерно одинаково, начиная от барабанных сигналов и завершая подсчетом потерь после боя. Фигура рассказчика также не являлась чем-то исключительным, большая часть информации передавалась именно устно. Семейная или народная история преобладала, вспомним рассказ рядового солдата о Наполеоне из романа Бальзака «Сельский врач» – там тоже есть и Бородинская битва, и взятие редута, и гибель множества офицеров, и залпы семисот орудий вызывают кровь из ушей. Но никто же не утверждает, что Бальзак взял это у Мериме.
У Мериме главный герой – позер, уверенный что он познал рок. Как и в «Кармен» рассказчик смотрит на ситуацию свысока, для него важна поза, эффектный жест, он бравирует. Собственно, все рассказы Мериме об этом – и «Маттео Фальконе», и «Таманго» и т.д. Писатель слишком испорчен литературой, чтобы смотреть на жизнь без снобизма и без эстетского любования героическими одиночками, он всегда пресыщенный парижанин, даже изображая народные типы, начиная с «Гузлы». У Лермонтова и Гюго повествователи лишены позы напрочь, простой солдат и доблестный служака разделяют иные ценности, у них нет выпячивания рефлексий, нет напускного цинизма, романтической загадочности, веления судьбы и т.п. Их нарративы – это незамысловатые рассказы с целью передачи потомкам памяти о героических делах предков.
Об авторе: Артемьев Максим Анатольевич, окончил ТГПУ им Л.Н. Толстого в 1993 году. Кандидат психологически наук, доцент. Журналист, писатель, литературный критик. Автор книг «Путеводитель по мировой литературе», «Гюго» (в серии ЖЗЛ).