Андрей Усачев: «Двум богам служить нельзя…». Интервью с А.С. Усачевым
Беседовала М.Ю. Андрейчева.
Ключевые слова: история России эпохи Средневековья и раннего Нового времени, источниковедение, историография, Иоанн IV Грозный, митрополит Московский и всея Руси Макарий, Степенная книга, книжная культура Средневековой Руси, История Русской церкви
Усачев Андрей Сергеевич – доктор исторических наук, доцент, профессор РАН, профессор кафедры истории и теории исторической науки Российского государственного гуманитарного университета, профессор кафедры всемирной и отечественной истории Московского государственного института международных отношений МИД России.
Контактная информация: asuuas1@mail.ru
Andrey Usachev: “It is impossible to serve two masters..."
Usachev Andrey – Doctor of Historical Sciences, Associate Professor, Professor of the Russian Academy of Sciences, Professor of the Department of History and Theory of Historical Science of the Russian State University for the Humanities, Professor of the Department of World and National History of the Moscow State Institute of International Relations of the Ministry of Foreign Affairs of Russia.
Автор более 200 работ. Основные публикации:
Степенная книга и древнерусская книжность времени митрополита Макария. М.; СПб., 2009. 760 с.
Книгописание в России XVI века: по материалам датированных выходных записей. Т. 1-2. М.; СПб., 2018.
«Старость глубокая» в XIV—XVI вв.: демографические реалии и их восприятие современниками (на материале письменных источников) // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2014. № 1 (55). С. 58–68.
Почему закончилась «волоколамская гегемония» в Русской церкви XVI в.? // Российская история. 2017. № 5. С. 97–113.
О возможных причинах начала книгопечатания в России: предварительные замечания // Canadian-American Slavic Studies. 2017. Vol. 51, № 2–3. P. 229–247.
Вологодский епископ Антоний и Русская Церковь в период борьбы за власть при дворе в середине 1580-х гг. // Российская история. 2018. № 6. С. 136–146.
Книгописание и проблемы социально-экономического развития в России XVI в. // Российская история. 2019. № 6. С. 180–201.
А. Н. Насонов, Д. М. Петрушевский и отечественная медиевистика в 20-30-е годы XX века // Средние века. 2020. Т. 81(4). С. 56–86.
Писцы рукописных книг и внутренние миграции в России XVI века // Труды ОИФН РАН. 2020. М., 2021. Т. 10. С. 146—197.
Восприятие центральных светских и духовных властей переписчиками книг в XVI в. (по материалам выходных записей) // Российская история. 2021. № 5. С. 32–47.
Епископат и военно-служилая знать в России XVI в. // Российская история. 2022. № 4. С. 3–17.
Монастырские библиотеки и состав церковной элиты в России XVI века // Кирило-Методиевски студии. София, 2022. Кн. 32: Манастирски библиотеки в южнославянските земи и Русия през XIV–XVI век. Доклади от Международната научна конференция 26–28 април 2021 г. С. 351–370.
М.А.: В каком возрасте Вы осознали, что Вам интересна история и были ли какие-то предпосылки внутри семьи, которые направили бы Вас? Или, может, были в школе какие-то обстоятельства, которые сподвигли Вас выбрать профессию историка?
А.У.: Наверное, как и любому мальчику детсадовского возраста, младшего школьного возраста мне были интересны книжки. Прежде всего – книжки про войну. Об истории я тогда не думал. Ребенок я был шумный и, бывало, маме мешал ехать в метро. И чтобы как-то прервать мою детскую болтовню, мама читала мне книжки. А что читать мальчику? Конечно, про войну. Разумеется, начали с рассказов о Великой Отечественной войне. Затем был Валентин Пикуль с его романами об эпохе дворцовых переворотов. Потом мы с мамой переключились на книги по древнерусским князьям, посвященные русско-татарской тематике романы Василия Яна. Так сложилось, что романы, посвященные Средневековой Руси, мне понравились больше, чем книжки, связанные с историей ΧVIIΙ–ΧΧ веков.
В классе шестом-седьмом мой одноклассник раздобыл где-то книгу известного историка Александра Александровича Зимина «Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV – первой трети XVI века». Она стала первой научной книгой, которую я прочитал. До сих пор помню ее содержание. Я еще не знал тогда, кто такой Зимин: на тот момент мне было 12–13 лет.
Потом, став постарше, я познакомился с работами Льва Николаевича Гумилева. Тогда его книги как раз набирали популярность. На дворе было самое начало 90-х. Это, конечно, специфическое чтение с точки зрения исторической науки. Но в те годы «От Руси к России», «Древнюю Русь и Великую степь», «Поиски вымышленного царства» я прочитал от и до («Этногенез и биосферу Земли» посмотрел намного позднее). Освоению этих книжек способствовали обстоятельства моей тогдашней жизни. Я учился в интернате на пятидневке. После занятий у нас была прогулка, а потом время самоподготовки с пяти часов до восьми вечера. В это время мы должны были делать уроки. И вот тогда я раскладывал историческую книжку под партой, а сверху клал учебник математики или физики. И углублялся в какой-нибудь роман Дмитрия Балашова или Василия Яна. Учителя, конечно, все видели и понимали, но не препятствовали моему чтению. В те дни я буквально глотал популярные книги по истории. Из них я узнал про источники, сведений о которых нельзя было встретить в учебниках по истории. Хотя, если честно, школьные исторические учебники я читал мало. Конечно, все это дополнялось просмотром фильмов на историческую тематику. Это был и «Александр Невский», и «Даниил князь Галицкий», и фильмы о ВОВ и так далее.
О круге чтения в школе.
Где-то с 8–9 класса мама, работавшая тогда на Гостелерадио, начала приносить взятые на работе на абонемент книги из его библиотеки. В них я черпал свои знания по русской средневековой истории. Когда я закончил восьмилетнюю школу, у меня уже не было сомнений в гуманитарном направлении своих интересов. Я поступил в Исторический колледж «Ирмос». Там в течение двух лет нам углубленно преподавали гуманитарные дисциплины. Я до сих пор общаюсь с некоторыми моими бывшими преподавателями из этого колледжа. Например, у нас преподавал известный специалист по русско-польским отношениям XVII века Геннадий Александрович Санин[1] и известный специалист-антиковед Андрей Михайлович Сморчков[2]. Незабываемы были лекции по истории религий Бориса Григорьевича Якеменко[3]. Нас возили в экскурсии по древним городам. Особое внимание уделялось русской средневековой истории. Мы посетили Новгород, Владимир, Рязань, Звенигород, Львов, Киев.
М.А.: Куда Вы решили поступать после окончания школы?
А.У.: Когда встал вопрос о поступлении, передо мной возник выбор: Истфак МГУ или Историко-архивный институт РГГУ? Так как я вовремя не оформил документы, связанные с военкоматом, у меня не получилось подать документы для поступления в МГУ. В итоге я поступил в Историко-архивный институт на факультет истории, политологии и права. На этом этапе мой интерес к истории стал постепенно входить в формализованное профессиональное русло.
М.А.: Расскажите, пожалуйста, о том, как сформировались Ваши научные интересы в ходе обучения в вузе?
А.У.: В студенческие годы я специализировался на кафедре теории и истории исторической науки. Я и сейчас там работаю. Первоначально я занимался чисто историографическими темами. Под руководством Натальи Владимировны Иллерицкой в 2001 г. я написал дипломную работу, посвященную отображению Ивана Грозного в исторической литературе XIX–XX века. Однако тогда же меня потянуло и к конкретной, фактической истории. И на курсе четвертом-пятом я стал ходить на семинар, которым руководил очень известный специалист по русскому средневековью, долгие годы преподававший в Историко-архивном институте – член-корреспондент РАН Сергей Михайлович Каштанов. Он собирал студентов старших курсов, аспирантов, кандидатов наук. Нас было человек 10–12. На этих занятиях мы, как правило, обсуждали доклады друг друга. Некоторые выходцы из этого семинара стали достаточно известными историками. Это и Тимофей Валентинович Гимон, и Константин Юрьевич Ерусалимский и некоторые другие.
Защитив диплом об образе Ивана IV в отечественной историографии XIX–XX вв., я решил уйти все-таки в область конкретной истории. И в итоге ушел в аспирантуру Института российской истории РАН. Меня познакомили с одним из самых известных специалистов по русской средневековой истории, Антоном Анатольевичем Горским. Под его руководством я начал специализироваться на секторе по истории Древней Руси, которым тогда и по сей день руководит Владимир Андреевич Кучкин. Одновременно я продолжал посещать семинар С.М. Каштанова.
М.А.: Расскажите, пожалуйста, о Ваших первых научных публикациях? Как складывалась Ваша исследовательская деятельность в аспирантуре ИРИ РАН?
А.У.: Первые мои публикации появились еще в студенческие годы, и ими я очень гордился. Моя самая первая статья вышла в журнале исторического колледжа «Ирмос». Это был фрагмент моей дипломной работы. Далее были две маленькие заметки к конференции «Россия в Новое время», которую проводил наш факультет.
Это были 1998–1999 годы. Ну а первые две большие статьи по мотивам диплома появились в журналах «Древняя Русь. Вопросы медиевистики» и «Общественные науки и современность» в 2001–2002 гг. Ссылки на эти работы (особенно на вторую) до сих пор встречаю в Российском индексе научного цитирования. Опубликованная в одном из первых номеров «Древней Руси» статья прошла серьезное рецензирование и помогла мне поступить в аспирантуру ИРИ РАН в 2001 г.
В институте при секторе по изучению Древней Руси я специализировался по теме, которая была на грани трех проблемных полей: конкретная история, историческая мысль и источниковедение. Подготовленная мной кандидатская диссертация была посвящена особенностям восприятия Руси домонгольского времени в исторической мысли XVI века. Основными источниками по теме послужили «Степенная книга», «Летописец начала царства», Воскресенская, Никоновская летописи, «Казанская история» и некоторые другие памятники. В 2004 году я защитил кандидатскую диссертацию.
М.А.: Вы довольно продолжительное время работали в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки. Отразилась ли эта работа на Ваших научных изысканиях?
А.У.: Я поступил на работу в Отдел рукописей Российской государственной библиотеке в читальный зал в последние месяцы аспирантуры в самом начале июня 2001 г. В это время я полгода еще шлифовал текст диссертации, приходил за два часа до открытия Отдела рукописей и уходил после восьми часов вечера. До 10.00 я занимался диссертацией, потом выполнял служебные обязанности, а затем еще два часа занимался своей научной работой. Бывали из-за этого и проблемы с охраной. Один раз меня даже заперли в отделе. Пришлось звонить на центральный пост охраны, чтобы меня выпустили.
«Однажды меня заперла охрана в Отделе рукописей Ленинки…»
После получения диплома о защите диссертации в 2005 г., я устроился в научное подразделение РГБ, в Отдел книговедения, где проработал почти 5 лет – до осени 2010 года. Там я собрал материалы для докторской диссертации, неразрывно связанной с кандидатской. В ней я сосредоточился на книговедческой тематике. Тему помог мне сформулировать заведующий нашим Отделом, ныне покойный Михаил Михайлович Панфилов. Звучала она так: «Степенная книга в контексте книжной культуры Московского царства». На основании изучения этой темы в 2009 году я подготовил монографию «Степенная книга и древнерусская книжность времени митрополита Макария». В ней я рассмотрел уже весь текст данного памятника, углубившись в политический, идейный и книговедческий контекст, а также привлек примерно полторы сотни прочих памятников древнерусской литературы XI–XVII веков. На материале рукописей Чудова монастыря, тесно связанного с митрополичьей кафедрой, изучил процесс работы крупного скриптория этой поры, связи различных книжных центров того времени. Чтобы изучить филиграни бумаги, на которой были созданы древнейшие списки Степенной книги, я отсмотрел в нескольких архивохранилищах примерно полторы сотни датированных рукописей и подлинники нескольких десятков актов.
Попутно я издал несколько источников, связанных с Степенной книгой: два малоизученных памятника о князе Владимире – специальную редакцию «Жития князя Владимира» и «Похвалу» ему. Исследователи XIX–ХХ века упоминали их в своих работах, но полностью они не были изданы. Теперь же полный их текст был опубликован в «Вестнике церковной истории». Была также издана 3-я редакция «Жития митрополита Ионы», которой раньше занимался В.О. Ключевский, издавший лишь небольшой фрагмент памятника.
В поисках решения своих научных вопросов и гипотетических источников «Степенной книги» я обратился к изучению памятников суздальской и владимирской агиографии, и, в частности, к деятельности известного суздальского книжника Григория, жившего и работавшего в середине – второй половине XVI в. Я издал созданные им Жития Иоанна Суздальского и Козьмы Яхромского. Одновременно я пытался выяснить, была ли связь между этими памятниками и «Степенной книгой» и пришел к отрицательным выводам. Наверное, самым большим моим научным разочарованием в годы работы в Ленинке было обнаружение неизданного сочинения 1909 года студента Московской духовной академии, Николая Федоровича Околовича, судя по всему, происходившего из западных губерний Российской империи. Так как архив Московской духовной академии хранится в Отделе рукописей РГБ, мне кто-то предложил на всякий случай посмотреть этот фонд. К своему ужасу, я обнаружил сочинение, специально посвященное источникам «Степенной книги», прежде всего ее начальной части. В нем я обнаружил почти треть новизны своей кандидатской диссертации. Что мне оставалось? Только покаяться перед исследователями в том, что я пропустил эту работу, невольно присвоив выводы ее автора, и издать ее со своими комментариями. Работа была опубликована в 2007 г. в замечательном издательстве «Альянс-Архео», с которым я сотрудничаю до сих пор. Сейчас ее полный текст размещен в открытом доступе в интернете на моей странице на Academii.
Еще одно разочарование меня постигло, когда я посмотрел также хранящийся в Отделе рукописей РГБ неизданный «Словарь церковных писателей» известного костромского краеведа первой половины XIX века Михаила Диева. Оказалось, что в своем неизданном сочинении он предвосхитил некоторые наблюдения крупнейшего специалиста по «Степенной книге» начала ХХ века Платона Григорьевича Васенко, на которого я во многом опирался. В результате я издал на страницах «Археографического ежегодника» фрагмент этого словаря, а именно – фрагмент о митрополите Афанасии, который руководил работами по созданию «Степенной книги».
О научных разочарованиях
М.А.: Вы в 32 года защитили докторскую диссертацию, став одним из самых молодых докторов наук. Как складывалась Ваша научная деятельность в дальнейшем?
А.У.: Закончив докторскую, посвященную истории древнерусской книжности Московского царства в эпоху митрополита Макария, я задался вопросом о том, что же все-таки происходило за пределами узкого круга книжников, которые группировались вокруг Всероссийской кафедры. Что происходило в книжной культуре в целом? Ограничивалось ли производство книг крупными книжными центрами, или это было более широкое явление?
Для расширения контекста рассмотрения этой проблемы, я обратился к «Словарю книжников и книжности Древней Руси» и, конечно, многотомной фундаментальной публикации «Книжные центры Древней Руси». Последняя работа посвящена именно крупным книжным центрам, число которых было невелико: порядка полутора десятков. Я задался вопросом, что происходило за пределами этих крупных центров?
В поисках ответа я решил собрать сведения о тех рукописных книгах, которые имеют специальные записи о переписке книг – так называемые выходные записи, в которых сообщалось где, когда, по заказу каких лиц и на каких условиях были переписаны те или иные книги. Системно на материале XVI вв. этим никто не занимался. Это связано с тем, что речь идет об огромной источниковой базе – в архивах хранится приблизительно 12–14 тыс. рукописей этой эпохи. Поиски датированных манускриптов я вел примерно в сорока архивохранилищах Москвы, Санкт-Петербурга и еще полутора десятков несколько менее крупных российских городов (Новгород, Ярославль, Кострома, Владимир и др.). Сначала в московских библиотеках были отсмотрены несколько тысяч справочников XIX–XXI веков, а затем работа шла уже непосредственно в архивах. Ранее исследователи высказывали предположение о том, что из общего массива рукописных книг за период Средневековья около 5–10% являются датированными. В целом это наблюдение подтвердилось: таких рукописей XVI века мне удалось обнаружить 734 – приблизительно 6–7% от их общего числа. Полные тексты их выходных записей я издал во втором томе своего двухтомника 2018 г. «Книгописание в России XVI века». В своей совокупности ранее исследователями они еще не рассматривались.
«Лишь 7% рукописных книг XVI века имеют датированные выходные записи…»
М.А.: К каким выводам Вы пришли в ходе их изучения?
А.У.: Итоги обобщения этого материала привели меня к интересным выводам, которые во многом расходились с общепринятой картиной истории книжной культуры этой поры. Изучая ее, я сосредоточился на текстах выходных записей 734 привлечённых рукописей (с примерно 97% я работал непосредственно, сведения об остальных были взяты из различных справочников). Особое внимание я уделил социальным аспектам книжной культуры.
Систематизировав материал о местах переписки, я пришел к выводу, что рукописи переписывали не только приблизительно в полутора десятках книжных центров, но в гораздо большем числе обителей. По моим подсчетам, это примерно 92 монастыря. О существования некоторых из них (например, костромского Шеренского), честно говоря, ранее я даже и не знал. Помимо Москвы, Новгорода и Пскова книги переписывались по меньшей мере еще в 34 городах страны (Шенкурск, Каргополь, Котельнич, Старая Русса и прочие). Удалось выявить десятки книг, переписанных в сельских приходах. По моей просьбе коллега Алексей Анатольевич Фролов нарисовал карту, отразившую общую географию книжных центров. Она вошла приложением в книгу. Получилось, что география книгописания охватывает всю страну. По количеству сохранившихся книг на первом месте – Москва и ближнее Подмосковье, северо-запад страны (Новгород и Псков), Вологда и Белозерье, Поморье и другие места.
Места переписки выявленных датированных книг XVI века
М.А.: Каковы Ваши выводы касательно социального состава писцов?
А.У.: Социальный портрет писца также оказался неожиданным: лишь примерно каждый четвертый из писцов являлся иноком, примерно четверть составляли представители белого духовенства (прежде всего те, кто стоял на низших ступенях иерархии – дьяконы и дьяки). То есть представители духовенства переписали лишь около половины рукописных книг. Другую половину переписали светские лица сравнительно низкого статуса (монастырские слуги, слуги представителей политической элиты, пушкари и иные). Заказчиками чаще всего выступали представители церковной элиты, как правило, настоятели монастырей. Но не только. Это могли быть авторитетные иноки, представители светской элиты, среди которых были не только члены Боярской думы вроде князей Воротынских, но и сравнительно мелкие служилые люди (например, Апрелевы и Скрябины). Результаты своей работы я обобщил в двухтомнике, который вышел через 9 лет после издания моей большой монографии по «Степенной книге». По иронии судьбы на реализацию этих двух больших проектов у меня ушло примерно одинаковое время – по 9 лет работы. Я надеюсь, что эта же периодичность сохранится в моей научной судьбе, и еще через 9 лет я опубликую новую книгу.
М.А.: Когда этот год наступит?
А.У.: Ну, если отсчитывать от 2018 года, когда я издал свою вторую книгу, то это будет 2027 год. Но, надеюсь, все-таки ранее.
Когда вы погружаетесь в какой-то материал, то на горизонте появляются контуры уже какой-то новой темы. Порой приходится себя одергивать, заканчивая предыдущую. Из «выросших» из «Книгописания в России» тем самой близкой для меня стала церковная элита. Конечно, когда я занимался заказчиками, приходилось обращаться к фактам их биографии, статусу, материальному положению, их связям с представителями политической элиты.
Мне стало интересно разобраться, как был устроен мир церковной элиты. В России раннего Нового времени параллельно действовали две системы управления: церковная и светская. Их сосуществование и взаимная поддержка обеспечивали известную прочность государственного устройства страны еще достаточно рыхлого в политико-административном отношении. И тут я столкнулся с тем, что представители политической элиты достаточно хорошо изучены в трудах Степана Борисовича Веселовского, Владимира Борисовича Кобрина, Александра Александровича Зимина, Владислава Дмитриевича Назарова, Андрея Павловича Павлова и других исследователей. А церковная элита как некий цельный феномен не изучалась вообще. А ведь это – ни много ни мало – порядка 120 иерархов Русской церкви за один только XVI в., а также сотни настоятелей крупных монастырей и влиятельных соборных старцев.
О нынешних научных изысканиях и будущих.
М.А: Помимо занятия наукой Вы еще и преподаете. Однако при этом считаете себя кабинетным ученым. За счет чего Вам удавалось реализовать свои научные планы? Это была какая-то грантовая история?
А.У.: Моя научная карьера началась с аспирантуры в секторе изучения истории Древней Руси в Институте российской истории РАН. Как правило, в академическом институте ты занимаешься узкой научной проблематикой. А преподавание в вузе дает определенную широту взгляда на исторический процесс, на явления, периоды, дает возможность заглянуть в другие дисциплины. Это, безусловно, помогает в научном исследовании.
Поэтому, с моей точки зрения, ученый должен являться специалистом многопрофильным. Он должен иметь возможность, в том числе и финансовую, вести фундаментальные научные исследования. С другой стороны, он должен иметь возможность транслировать результаты своих исследований, прежде всего, студентам и более широкой аудитории. Хотя, скажу честно, первое в моей деятельности преобладает над вторым.
За примерно 21 год своей научной деятельности я получил примерно 10 грантов (проигранных заявок, впрочем, больше). В моем активе гранты РГНФ, РФФИ, три президентских гранта (два – молодым кандидатам наук, один – докторам наук). Сейчас я активно работаю по гранту Российского научного фонда. В рамках проекта № 20-18-00218 «Институты управления Русской церковью в XVI в.» я занимаюсь церковной элитой. Руковожу научным коллективом, в который входят около десятка как уже состоявшихся исследователей, так и аспиранты, студенты. Это дает и дополнительную финансовую поддержку, и стимулы, облегчающие научные изыскания. Но грант рассчитан на три года, и поднять за это время на серьезном уровне тему с нуля нельзя. Нынешней темой с разной степенью интенсивности я начал заниматься в 2013 году, а грант получил только в 2020 году. Я собираюсь подать заявку на продление моего проекта. Хотелось бы пожелать, чтобы таких фондов как РНФ в России было значительно больше. Это бы заметно расширило спектр возможностей исследователей.
«Преподавание в вузе дает определенную широту взгляда на исторический процесс…»
М.А.: Напоследок я бы хотела задать такой приятный вопрос, как награды и поощрения. Насколько мне известно, в свое время Вы стали одним из самых молодых докторов наук, награжденных премией Президента РФ. Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.
А.У.: Поскольку наука со студенческой скамьи была для меня в приоритете, то первое такое поощрение своих изысканий я получил, когда учился в Университете. За мою курсовую 4 курса мне присудили медаль Министерства образования за лучшую студенческую работу. Потом за монографию 2009 года мне присудили премию Российской библиотечной ассоциации, так как она была связана с историей книги, а в те годы я работал в Ленинке. Также я получил Макарьевскую премию по молодежной номинации. Но, пожалуй, самая серьезная премия, которую я получил — это была Премия Президента Российской Федерации, полученная мною за цикл работ по книжной культуре XVI века. Правда, я ее получил со второго раза – в 2013 году первым среди гуманитариев. Ранее ее получали лишь физики и химики. За свою вторую большую работу по книгописанию я получил Премию Правительства Москвы. Но надо сказать, что эти награды не про деньги, точнее не только про деньги. В конце концов, если заниматься не наукой, а чем-то иным, то за 8–10 лет можно заработать гораздо больше. Важна оценка труда на высоком уровне. Она очень важна для активно работающего ученого, которому порой кажется, что его научные занятия никому не нужны. Награда способствует укреплению мотивации и – к чему скрывать? – позиций в научном сообществе и на работе. Впрочем, здесь есть определенная грань, которую не всякий ученый готов перейти. Не скрою, что после награждения в Кремле главой государства на меня посыпались различные предложения относительно занятия крупных административных по своей сути позиций. Наверное, кто-то подобные предложения принимал. Наверное, кому-то удается совмещать занятия наукой (сомневаюсь, что слишком активные) с административной работой. На данном этапе это не для меня. Двум богам служить нельзя. Самой яркой иллюстрацией этой истины является судьба, пожалуй, лучшего специалиста по истории Средневековой Руси ХХ века – Степана Борисовича Веселовского. Директора, деканы и ректоры приходят и уходят. А такие как Веселовский останутся. Навсегда.
М.А.: Спасибо за интервью!
"Историческая экспертиза" издается благодаря помощи наших читателей.
[1] Санин, Геннадий Александрович – российский историк, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН. [2] Сморчков, Алексей Михайлович – советский и российский историк-антиковед, исследователь истории и культуры Древнего Рима, римской религии. Доктор исторических наук, профессор. Профессор кафедры истории древнего мира Института восточных культур и античности Российского государственного гуманитарного университета [3] Якеменко Борис Григорьевич – российский историк, общественный деятель, политолог, доцент РУДН. Кандидат исторических наук.